– Ольга Виттенштейн.
– Это та самая девушка, что сидела с вами, когда мы подошли?
– Да, она самая. Послушайте, неужели вы собираетесь еще и ее расспрашивать? Да вы ведь так все испортите!
– Нам нужно только проверить правильность сообщенных вами фактов, мистер Робинсон. Остальное – это уже ваши проблемы.
– Послушайте, но ведь это очень порядочная девушка, скорее всего она просто пошлет вас с вашими вопросами к чертовой матери, а заодно – и меня тоже. Я ничего не понимаю. Что происходит? Почему это вам нужно, чтобы кто-то подтверждал мои слова? А что, по-вашему, я мог там делать?
– Вы вполне могли находиться на квартире в доме по Тримейн-авеню с пятнадцати минут пятого до восьми часов прошлого вечера. Если вы действительно находились там в это время, то в этом случае вы больше никогда не увидите нас, мистер Робинсон, на протяжении всей жизни.
– Ну за всю жизнь я все-таки не стал бы ручаться, – внес поправку Мейер.
– Бросьте, вы непременно объявитесь тут в следующий же понедельник, – сказал Робинсон.
– С чего это вдруг? Вы что, не были на этой квартире?
– Да был я там, был. Можете идти и проверить. Но когда в последний раз поднялся этот баскетбольный скандал, у нас тут толпами шныряли и полицейские, и представители прокуратуры, и какие-то там особые агенты, которые расхаживали по общежитию несколько недель. Если это повторение такой же истории...
– Это совсем другое, мистер Робинсон.
– Надеюсь, что так. Так вот, я чист. Я играю только честно. В жизни своей я ни у кого не взял ни гроша и никогда не возьму. Так что можете это зарубить себе на носу.
– Мы это обязательно запомним, мистер Робинсон.
– И еще одно, когда вы будете разговаривать с Ольгой, ради всего святого, постарайтесь проявить хоть какую-то деликатность, хорошо? Не портьте дело, это ведь серьезно, понимаете? Она очень порядочная девушка, так вы уж сделайте мне такое одолжение.
Они разыскали Ольгу Виттенштейн в студенческом буфете, где она сидела за чашкой черного кофе. Она вела себя как компанейский парень и объявила, что еще ни разу в жизни не видела ментов так близко. Кроме того, она сказала, что у нее и в самом деле есть хата на Тримейн-авеню. Она сказала также, что ждала Берни вчера после занятий и что они мотанули к ней на хату и добрались туда минут в пятнадцать пятого или около того. Она сказала, что проторчали они там весь вечер, часов до восьми, а потом пошли вместе что-нибудь перекусить. Кстати, а вокруг чего это они подымают такой шум?
Шум они подняли, собственно, вокруг убийства, но они не стали объяснять ей этого.
Глава 6
– Это та самая девушка, что сидела с вами, когда мы подошли?
– Да, она самая. Послушайте, неужели вы собираетесь еще и ее расспрашивать? Да вы ведь так все испортите!
– Нам нужно только проверить правильность сообщенных вами фактов, мистер Робинсон. Остальное – это уже ваши проблемы.
– Послушайте, но ведь это очень порядочная девушка, скорее всего она просто пошлет вас с вашими вопросами к чертовой матери, а заодно – и меня тоже. Я ничего не понимаю. Что происходит? Почему это вам нужно, чтобы кто-то подтверждал мои слова? А что, по-вашему, я мог там делать?
– Вы вполне могли находиться на квартире в доме по Тримейн-авеню с пятнадцати минут пятого до восьми часов прошлого вечера. Если вы действительно находились там в это время, то в этом случае вы больше никогда не увидите нас, мистер Робинсон, на протяжении всей жизни.
– Ну за всю жизнь я все-таки не стал бы ручаться, – внес поправку Мейер.
– Бросьте, вы непременно объявитесь тут в следующий же понедельник, – сказал Робинсон.
– С чего это вдруг? Вы что, не были на этой квартире?
– Да был я там, был. Можете идти и проверить. Но когда в последний раз поднялся этот баскетбольный скандал, у нас тут толпами шныряли и полицейские, и представители прокуратуры, и какие-то там особые агенты, которые расхаживали по общежитию несколько недель. Если это повторение такой же истории...
– Это совсем другое, мистер Робинсон.
– Надеюсь, что так. Так вот, я чист. Я играю только честно. В жизни своей я ни у кого не взял ни гроша и никогда не возьму. Так что можете это зарубить себе на носу.
– Мы это обязательно запомним, мистер Робинсон.
– И еще одно, когда вы будете разговаривать с Ольгой, ради всего святого, постарайтесь проявить хоть какую-то деликатность, хорошо? Не портьте дело, это ведь серьезно, понимаете? Она очень порядочная девушка, так вы уж сделайте мне такое одолжение.
Они разыскали Ольгу Виттенштейн в студенческом буфете, где она сидела за чашкой черного кофе. Она вела себя как компанейский парень и объявила, что еще ни разу в жизни не видела ментов так близко. Кроме того, она сказала, что у нее и в самом деле есть хата на Тримейн-авеню. Она сказала также, что ждала Берни вчера после занятий и что они мотанули к ней на хату и добрались туда минут в пятнадцать пятого или около того. Она сказала, что проторчали они там весь вечер, часов до восьми, а потом пошли вместе что-нибудь перекусить. Кстати, а вокруг чего это они подымают такой шум?
Шум они подняли, собственно, вокруг убийства, но они не стали объяснять ей этого.
Глава 6
В эту субботу Берт Клинг прибыл в участок примерно к двум часам дня и сразу же ознакомился с заключением баллистической лаборатории, которое срочно доставили из центра. Он был небрит, и светлая щетина заметно выделялась на его загорелом лице. На нем были тот же костюм с рубашкой, что и прошлым вечером, он снял только галстук, однако одежда выглядела на нем так, будто он в ней спал. Приняв на ходу в коридоре соболезнования встречных и отказавшись от предложенного Мисколо кофе, Клинг направился прямиком в кабинет лейтенанта. Он там пробыл примерно полчаса. К тому времени, когда он вышел из кабинета, Карелла с Мейером уже успели вернуться из университета, где одна из версий безнадежно провалилась. Берт Клинг подошел к столу Кареллы.
– Стив, – сказал он. – Я подключен к этому делу.
Карелла окинул его внимательным взглядом и с сомнением покачал головой.
– И ты считаешь, что это хорошая идея?
– Я только что переговорил на эту тему с лейтенантом, – сказал Клинг. Голос его был каким-то бесцветным. – Он считает, что так будет лучше всего.
– Просто я подумал было...
– Я хочу заниматься этим делом, Стив.
– Ну что ж, хорошо.
– Ведь фактически я... я был в дежурной комнате, когда поступил сигнал, значит... значит, я и официально...
– Берт, я ничего не имею против. Просто я думал о твоем положении.
– Я буду в отличной форме, как только мы поймаем его, – сказал Клинг.
Карелла и Мейер переглянулись.
– Ну... ну что ж, конечно. Так... так может, ты познакомился бы для начала с заключением баллистической лаборатории.
Клинг молча принял конверт у Мейера и так же молча раскрыл его. В конверте лежало два отдельных заключения. Одно касалось пистолета сорок пятого калибра, второе – револьвера двадцать второго калибра. Клинг внимательно прочитал оба заключения.
Собственно, ничего сложного нет в определении системы огнестрельного оружия, если имеется выпущенная из него пуля. Клинг как опытный полицейский, конечно же, знал это. Он знал также, что в баллистической лаборатории хранятся материалы по огромному количеству самого различного оружия, что все имеющиеся там образцы классифицированы по калибрам, по ширине нарезки и по полям между этими нарезками, по типам правосторонней и левосторонней резьбы в канале ствола. В зависимости от системы оружия, на пуле остаются характерные отметки после прохождения по стволу.
Он знал, что, когда обнаруживают пулю, ее отправляют на баллистическую экспертизу. Там эту пулю обрабатывают копировальной бумагой, а затем сравнивают ее со всеми имеющимися в архиве образцами. Когда находят подходящий образец, то его и пулю, обнаруженную на месте преступления, рассматривают под микроскопом и самым тщательным образом сравнивают. В остальных тонкостях этого процесса Клинг разбирался не очень хорошо.
Честно говоря, обычно он не очень-то и задумывался над этим. Ему достаточно было знать, что револьверы или пистолеты одной и той же системы всегда будут иметь один и тот же калибр, одинаковое число следов от нарезки, и нарезка эта будет идти всегда в одном и том же направлении. Поэтому он никогда не подвергал сомнению результаты баллистической экспертизы.
– Значит, у него было оружие двух различных систем, так? – сказал Клинг.
– Да, – отозвался Карелла. – Вот это-то и объясняет расхождение в показаниях свидетелей. Ты еще не успел с ними ознакомиться, Берт. Можешь посмотреть в деле.
– А на какую букву вы поставили это дело?
– Ну, на букву, – Карелла чуть смутился. – Мы поставили его на букву “К”... Клинг.
В ответ Клинг только кивнул. Трудно было определить, что именно он думает в настоящий момент.
– Мы тут пришли к выводу, что охотился он на одного из четырех убитых, Берт, – сказал Мейер. Он старательно подбирал слова. Ведь в их числе была Клер Таунсенд.
Но Клинг опять только кивнул.
– Но пока мы не знаем, за кем именно, – добавил Карелла.
– Сегодня утром мы взяли показания у миссис Лэнд, и она сказала нам нечто такое, что можно было бы считать ниточкой, но при проверке ниточка эта оборвалась. Сегодня и завтра мы собирались опросить близких людей остальных погибших.
– К кому-нибудь из них я поеду, – сказал Клинг. Он немного помолчал. – Только, знаете, мне не хотелось бы допрашивать отца Клер, но остальных я могу взять...
– Естественно, – сказал Карелла.
И снова воцарилось молчание. Как Мейер, так и Карелла понимали, что им следует сказать кое-что еще и что это должно быть сказано именно сейчас. Мейер был старшим и по возрасту, и по стажу работы, но он умоляюще глядел на Кареллу и продолжал молчать. Тогда Карелла неловко откашлялся.
– Видишь ли, Берт, я полагаю... я считаю, что нам нужно сразу же все поставить по своим местам.
Берт только молча смотрел на него.
– Мы очень хотим поймать этого типа. Мы приложим все силы...
– Я это знаю.
– У нас сейчас пока что нет буквально ничего, никакой зацепки и, конечно же, это никак не облегчает задачи. Но распутать это дело будет еще труднее, если...
– Если что?
– Если мы не сможем работать над ним как единая команда.
– Но мы ведь работаем именно как единая команда, – сказал Клинг.
– Скажи, Берт, а ты уверен, что ты должен участвовать в этом расследовании?
– Я уверен в этом.
– И ты уверен в том, что сможешь спокойно допрашивать кого-то и выслушивать все эти факты, касающиеся смерти Клер, и сможешь при этом...
– Я уверен, что смогу делать все, что нужно, – перебил его Клинг.
– Не перебивай, Берт. Я говорю с тобой об убийстве нескольких человек в книжном магазине, и среди этих убитых была...
– Я же сказал, что смогу делать все, что необходимо.
– ...была Клер Таунсенд. Ну как ты сможешь при этом сохранять спокойную голову?
– Нечего придумывать всякие сложности, Стив. Я могу работать, хочу работать над этим делом и я...
– Очень сомневаюсь.
– А я не сомневаюсь! – с вызовом в голосе воскликнул Клинг.
– Да ты даже не разрешил мне упомянуть ее имя сейчас здесь, у нас в дежурке! Одумайся, Берт! А что будет, если тебе придется выслушивать чьи-то показания, в которых будет идти речь о подробностях ее смерти?
– Я уже осознал, что она убита, – тихо сказал Клинг.
– Берт...
– Я уже знаю, что она мертва.
– Послушай, откажись от этого дела. Я очень прошу тебя...
– Тринадцатого была пятница, – сказал Клинг. – Мать всегда говорила, что это – проклятый день. Стив, я знаю, что Клер умерла. И я знаю, что смогу... что я смогу работать, смогу вести расследование. И не беспокойся: я буду работать как полагается. Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется поймать этого типа. Ты даже не можешь себе представить, что пока мы не поймаем его, я просто не смогу заниматься чем-нибудь другим, поверь – это правда. Пока он на свободе, я ни на что иное просто не буду годиться.
– Но ведь не исключено и то, – сказал очень мягко Карелла, – что убийца охотился именно за Клер.
– И это я тоже знаю.
– А это означает, что могут вскрыться такие факты из жизни Клер, о которых тебе не стоило бы знать.
– О Клер я не обнаружу в этом деле ничего для себя нового.
– Расследование убийства, Берт, зачастую открывает много нового.
– Так, к кому вы хотели направить меня сегодня? – спросил Клинг. – И что я должен буду там выяснить?
Карелла с Мейером снова переглянулись.
– Ну ладно, – сказал наконец Карелла. – Прежде всего сходи домой, побрейся и переоденься. Вот здесь у меня записан адрес жены Джозефа Векслера. Мы тут пока стараемся выяснить, не поступали ли убитым какие-нибудь письма с угрозами или еще что-нибудь... короче говоря, мы хотим узнать, кого именно он собирался убить. Понятно, Берт?
– Хорошо, – Клинг взял листок с адресом, аккуратно сложил его и сунул во внутренний карман пиджака. Он уже направился к выходу, когда Карелла окликнул его.
– Берт?
– Да? – Клинг обернулся.
– Надеюсь, ты понимаешь, как мы переживаем за тебя?
– Думаю, что понимаю, – кивнул Клинг.
– Ну хорошо.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Клинг быстро повернулся и вышел из комнаты.
Айсола, конечно же, была чем-то вроде пупа земли для всего города, а территория Восемьдесят седьмого участка находилась в самом центре Айсолы подобно ступице, находящейся в центре колеса и остающейся там, как ты это колесо ни крути. Айсола представляла собой остров, что и подтверждало ее название, которым наградил ее лишенный фантазии и романтизма итальянский бродяга, высадившийся на берега Америки хоть и давно, но все-таки намного позже своего соотечественника, который открыл эти земли и объявил их собственностью королевы Изабеллы. Но подобно Колумбу, этот более поздний открыватель, оказавшись на берегу столь прекрасного острова, несомненно, был поражен его красотой и тихонько пробормотал про себя одно-единственное слово: “Айсола”. Он не сказал “Исола белла” или “Исола беллиссима”, он был простым человеком и сказал просто “Исола” – остров.
Итак, остров.
Поскольку он был коренным итальянцем, уроженцем маленького городка, именовавшегося “Сан-Луиджи”, он и слово это выговаривал на итальянский манер. Данное им название, если не говорить о самом острове, было вульгаризировано уже в ходе прошлого столетия наплывшими сюда представителями более варварских народов, которые стали произносить его как “Айсола”, а иногда даже – “Айслу”. Такое произношение могло бы огорчить крестного отца острова, доживи он хотя бы до первых лет двадцатого столетия и окажись в этих краях. Но произойди такое, он наверняка и вовсе не узнал бы этих мест. Айсола оказалась сплошь застроенной огромными небоскребами, а под поверхностью ее были вдобавок прорыты туннели. Теперь она жила шумной жизнью крупного бизнеса. В порты ее поступали товары из самых разных стран. Прекрасный остров, ставший деловым центром, соединяли теперь бесчисленные мосты, связывавшие его с другими, менее оживленными частями города. Да, Айсола успела далеко уйти со времен прибытия сюда уроженца Сан-Луиджи.
Маджеста и Бестаун отражали, в свою очередь, английское влияние на облик Нового Света, по крайней мере, это было заметно в их названиях, где прослеживалось почтение к членам британского королевского дома. Бестаун, например, получил свое имя в честь королевы-девственницы Елизаветы, когда посланцы королевы, преисполненные верноподданнической и не только верноподданнической любви к своей повелительнице, дали ему имя Бетситаун – Бетси звали королеву в народе. Дальше пошла путаница: дело в том, что посланец ее величества, который объявил колонистам об этой милости, был шепеляв от рождения и поэтому в разговоре с тогдашним губернатором назвал городок “Бесситаун”. В таком виде он и вошел в официальные анналы. К тому времени, когда венценосная Бетси узнала об этой ошибке, название городка уже успело прижиться и даже трансформироваться в Бестаун, и ей трудно было бы заново переучивать и без того слабо образованных колонистов. Поэтому и решили оставить все как есть. Правда, она в конце концов отрубила незадачливому посланцу голову, но это было сделано значительно позже и совсем по другому поводу.
Что же касается Маджесты, то имя это было дано в честь короля Георга III, который в Англии звался Джорджем. Советники его решили было, что город следует назвать Джорджтауном, но, поразмыслив хорошенько, пришли к выводу, что и без того в колониях расплодилось удивительно много Джорджтаунов. Порывшись в имевшихся тогда в обилии латинских книгах, они откопали там словечко “майестас”, что означает “великолепие”, “величие”, уразумев заодно, что отсюда происходит и обращение к королям “Ваше величество”. Поэтому они и решили, что новое название будет должным образом воспринято Его величеством. Правда, вскоре после этого у короля Георга возникли некоторые неприятности с любителями чая в Бостоне, в результате которых блеск и величие королевского титула, да и самого короля несколько поблекли, однако название это сохранилось как воспоминание о старых добрых временах.
Да, странные вещи происходят иногда с городами и с их названиями.
Миссис Векслер жила в Риверхед в большом многоквартирном доме с довольно просторной площадкой перед входом. С улицы на эту площадку можно было попасть, пройдя между двух огромных каменных вазонов для цветов, в которых, правда, не росло ни одного цветка. Клинг прошел мимо этих пустых чаш, пересек площадку и вошел в вестибюль. Там он отыскал табличку с надписью “Джозеф Векслер, кв. 4-А” и нажал на кнопку звонка. В ответ послышался легкий щелчок открывающегося замка на внутренней двери. Пройдя через нее, он поднялся на четвертый этаж.
Перед квартирой Векслеров он отдышался и постучал.
Открыла ему женщина.
Она с удивлением посмотрела на Клинга.
– Да?
– Миссис Векслер?
– Нет? – Интонация была по-прежнему вопросительной.
– Вы наш новый раввин? – спросила она.
– Что?
– Наш новый...
– Нет. Я из полиции.
– Ох... – Женщина немного помолчала. – Вы хотели видеть Руфь?
– Так зовут миссис Векслер?
– Да.
– Да, я пришел поговорить с ней, – сказал Клинг.
– Мы... – Казалось, что женщина смущена его визитом.
– Мы, понимаете, сейчас... у нас шивах. Скажите, вы случайно не еврей?
– Нет.
– У нас траур. По Джозефу. А я – сестра Руфи. Знаете, что я вам скажу: сейчас вам лучше было бы не мешать. Приходите потом и говорите с ней сколько угодно, но...
– Мадам, я был бы вам очень обязан, если бы вы предоставили мне возможность поговорить с миссис Векслер именно сейчас. Я... я, конечно, понимаю... но все-таки...
Ему вдруг захотелось уйти отсюда, и как можно скорее.
Незачем ему вот так навязываться в чужой дом, да еще во время траура. Однако ему тут же пришла в голову мысль:
“Стоит тебе уйти, и убийца сразу же получит дополнительные козыри”.
– Так что извините, но мне нужно повидаться с ней именно сейчас. Не будете ли вы так любезны передать ей мою просьбу?
– Пожалуйста, я спрошу ее, – сказала женщина и прикрыла дверь.
Он остался ждать на лестничной площадке. Отовсюду, из-за каждой двери, до него доносился привычный шум жилого дома. И только за дверью, перед которой он стоял сейчас в ожидании, за дверью квартиры № 4-А таилась тишина смерти.
Молодой человек с книгой под мышкой поднялся на площадку лестницы. Он мрачно кивнул Клингу, стал рядом с ним и спросил:
– Векслеры тут?
– Да.
– Благодарю.
Пришедший постучал в дверь. Потом они вместе принялись ждать, сохраняя торжественное молчание. Откуда-то сверху какая-то женщина кричала во двор сыну: “Мартин! Сейчас же подымись наверх и надень свитер!” Внутри квартиры по-прежнему царила ничем не нарушаемая тишина. Молодой человек снова постучал. Из-за двери послышались приближающиеся шаги. Сестра миссис Векслер открыла дверь, глянула на Клинга и перевела взгляд на вновь пришедшего.
– Вы наш раввин? – спросила она.
– Да, – ответил молодой человек.
– Входите, пожалуйста, реббе, – тут же сказала она. И только после этого она обратилась к Клингу: – Руфь сейчас поговорит с вами, мистер... как вы сказали, ваша фамилия?
– Да, да, мистер Клинг. Знаете, мистер Клинг, она только что потеряла своего мужа. Так, знаете, я прошу вас... не будете ли...
– Я понимаю, – сказал Клинг.
– Входите. Сюда, пожалуйста.
Они сидели в гостиной. На низком кофейном столике стояла корзиночка с фруктами. Картины и зеркала были прикрыты черной материей. Пришедшие на траурную церемонию сидели на деревянных ящиках. Мужчины были в черных ермолках, женщины – в платках. Молодой раввин вошел в комнату и начал читать молитву. Руфь Векслер отделилась от группы и подошла к Клингу.
– Здравствуйте, – сказала она. – Очень рада познакомиться с вами.
Она говорила со страшным еврейским акцентом, который сначала просто поразил Клинга, потому что он никак не мог себе представить, что такая молодая женщина может так плохо говорить по-английски. Однако позднее, приглядевшись к ней повнимательнее, он обнаружил, что ей уже далеко за сорок, а может, даже и пятьдесят с хвостиком. Она, по-видимому, принадлежала к тому очень редкому у семитов типу, который никогда не старится, сохраняя иссиня-черные волосы и живой яркий блеск глаз. Блеск этот усиливался в данный момент тем, что глаза ее были полны слез. Она подала ему руку, и он неловко пожал ее, не зная толком, что говорить. Его собственное горе оказалось как бы растворившимся в глазах этой странной, не имеющей возраста женщины.
– Пойдемте посидим в другом месте, хорошо? – сказала она. Акцент ее и в самом деле был просто неестественным. Раньше что-нибудь подобное он встречал только в низкопробных эстрадных номерах, однако сейчас он не видел в ее говоре ничего забавного или смешного, всей душой сочувствуя этой охваченной горем женщине. Чисто автоматически Клинг принялся вносить поправки в произносимые ею слова, да и в порядок слов, стараясь пробиться сквозь ее немыслимый акцент к смыслу того, что она ему говорила.
Она проводила его в маленькую комнатку рядом с гостиной. В комнате был диван и выключенный телевизор. Два ее узких окна выходили на улицу, и оттуда доносился привычный городской шум. Из гостиной слышались звуки молитвы, произносимой на древнем и непонятном языке. Усевшись рядом с этой женщиной на диване, Клинг вдруг почувствовал, что их объединяет общее горе. Ему вдруг захотелось взять ее за руку и тихонько поплакать вместе с ней.
– Миссис Векслер, – сказал он вместо этого, – я понимаю, как неприятно вам сейчас принимать...
– Нет, я как раз с удовольствием буду иметь этот разговор, – сказала она. Потом она – покивала головой и продолжила: – Я хочу помочь полиции. А как поймать этого преступника, этого убийцу, если никто не будет-таки ничего говорить полиции. Я хочу помочь.
Акцент был чудовищным.
– Ну тогда... это очень любезно с вашей стороны, миссис Векслер. Я постараюсь не очень мучить вас расспросами и постараюсь не отнимать у вас лишнего времени.
– Вы можете сидеть здесь сколько вам нужно, – сказала она.
– Миссис Векслер, не могли бы вы сказать мне, что именно делал ваш муж в то время в Айсоле и как он оказался в этом книжном магазине?
– Так там же совсем рядом у него тоже магазин.
– Где именно, миссис Векслер?
– На углу Стем и Сорок седьмой Северной.
– И что это за магазин?
– Скобяные изделия.
– Понятно. Значит, его магазин находится по соседству с книжным. А он часто заходил в книжный магазин?
– Да, часто. О, знаете, он у меня такой книжник. Джозеф, он тоже не очень хорошо говорит. У него, как и у меня, просто ужасный акцент, но читать он очень любил. Он всегда говорил, что чтение исправляет речь, и поэтому очень любил читать вслух. Он очень часто читал мне вслух все эти книжки уже даже в постели. Я вот думаю... я думаю, что он пошел туда, чтобы взять там книжку, о которой я говорила с ним на прошлой неделе. Знаете, это я сама сказала ему, что нужно будет взять эту книжку.
– А что это была за книга, миссис Векслер?
– Это книга Германа Воука. Этот Воук – очень приличный писатель.
Как бы ожидая подтверждения своих слов, она глянула на Клинга, но тот не знал писателя под таким именем, а может, она просто произносила его фамилию неверно.
– Джозеф, знаете, уже читал мне вслух две его книжки, и они нам очень понравились. Поэтому я и сказала Джозефу, чтобы он взял-таки эту его новую книжку “Марджори Моргенстайн”, потому что, знаете, когда она появилась в продаже, тут поднялся такой шум, многие евреи страшно обиделись на него. Поэтому я и сказала Джозефу, что не может этого быть, чтобы такой приятный человек, как этот Герман Воук и вдруг стал обижать евреев, правда? Я тогда сказала Джозефу, что – тут ошибка. Знаете, тут среди нас очень много нервных, и они только и думают, кто их обижает. А я сказала тогда, что неизвестно еще, кто кого обижает, и что, может быть, мистеру Воуку первому нужно обидеться на них, потому что они его не поняли и принимают его любовь за еще что-то такое.
Вот так я и сказала тогда Джозефу. Я ему сказала: “Иди и возьми эту книжку, мы ее прочтем и все сами увидим”.
– Так, понятно. Значит, вы считаете, что он пошел туда за этой книгой?
– Да, я так думаю.
– Значит, он регулярно заходил в этот магазин? И часто он покупал там книги?
– Покупал он не очень часто, он больше брал читать, ну, знаете, как в библиотеке.
– Понятно. Но обычно он заходил именно в этот магазин? Не в какой-нибудь другой поблизости отсюда, от вашей квартиры?
– Нет, Джозеф очень много времени бывает занят своим собственным бизнесом, и, знаете, он поэтому любит соединять приятное с полезным: сбегать куда-нибудь во время перерыва на ленч или перед тем как вернуться домой, но все это он любил делать в том месте, где он и сам занимается бизнесом, за одним заходом.
– А что вы имели в виду, миссис Векслер, когда говорили, что он любил сбегать куда-нибудь?
– Ну, дать кому-нибудь маленький заказ. Сейчас, дайте я что-нибудь вспомню. Вот пару недель назад он понес туда маленький радиоприемник починить. Там и поломка-то пустяковая, а Джозеф потащил его с собой туда, чтобы там починили. Понимаете, он даст кому-то заработать, потом они придут к нему в лавку и купят что-то.
– Понятно.
– А то еще: его автомобиль немножко помяли. Он поставил его где-то на улице, а кто-то наехал на него и помял крыло... Послушайте, а не могли бы вы чем-нибудь помочь тут через полицию?
– Ну не знаю... а вы запрашивали свою страховую компанию?
– А что компания, у нас страховка за убыток более пятидесяти долларов, а тут на пятьдесят не набирается.
– Понятно.
– А там ему только отбили немножко крыло, заровняли и покрасили. Обошлось долларов в двадцать-тридцать. Ой, я же еще не успела заплатить за ремонт. Мне тут только счет прислали.
– Понятно, – сказал Клинг. – Иными словами, ваш муж взял себе за правило иметь дела только с теми, кто сам имеет бизнес в том районе, где расположен его магазин. Поэтому кто-то мог знать, что он часто бывает в этом книжном магазине.
– Да. Кто-то мог знать это...
– А был кто-нибудь такой... кто мог бы быть заинтересован в смерти вашего мужа, миссис Векслер? – как можно мягче спросил Клинг.
– Стив, – сказал он. – Я подключен к этому делу.
Карелла окинул его внимательным взглядом и с сомнением покачал головой.
– И ты считаешь, что это хорошая идея?
– Я только что переговорил на эту тему с лейтенантом, – сказал Клинг. Голос его был каким-то бесцветным. – Он считает, что так будет лучше всего.
– Просто я подумал было...
– Я хочу заниматься этим делом, Стив.
– Ну что ж, хорошо.
– Ведь фактически я... я был в дежурной комнате, когда поступил сигнал, значит... значит, я и официально...
– Берт, я ничего не имею против. Просто я думал о твоем положении.
– Я буду в отличной форме, как только мы поймаем его, – сказал Клинг.
Карелла и Мейер переглянулись.
– Ну... ну что ж, конечно. Так... так может, ты познакомился бы для начала с заключением баллистической лаборатории.
Клинг молча принял конверт у Мейера и так же молча раскрыл его. В конверте лежало два отдельных заключения. Одно касалось пистолета сорок пятого калибра, второе – револьвера двадцать второго калибра. Клинг внимательно прочитал оба заключения.
Собственно, ничего сложного нет в определении системы огнестрельного оружия, если имеется выпущенная из него пуля. Клинг как опытный полицейский, конечно же, знал это. Он знал также, что в баллистической лаборатории хранятся материалы по огромному количеству самого различного оружия, что все имеющиеся там образцы классифицированы по калибрам, по ширине нарезки и по полям между этими нарезками, по типам правосторонней и левосторонней резьбы в канале ствола. В зависимости от системы оружия, на пуле остаются характерные отметки после прохождения по стволу.
Он знал, что, когда обнаруживают пулю, ее отправляют на баллистическую экспертизу. Там эту пулю обрабатывают копировальной бумагой, а затем сравнивают ее со всеми имеющимися в архиве образцами. Когда находят подходящий образец, то его и пулю, обнаруженную на месте преступления, рассматривают под микроскопом и самым тщательным образом сравнивают. В остальных тонкостях этого процесса Клинг разбирался не очень хорошо.
Честно говоря, обычно он не очень-то и задумывался над этим. Ему достаточно было знать, что револьверы или пистолеты одной и той же системы всегда будут иметь один и тот же калибр, одинаковое число следов от нарезки, и нарезка эта будет идти всегда в одном и том же направлении. Поэтому он никогда не подвергал сомнению результаты баллистической экспертизы.
– Значит, у него было оружие двух различных систем, так? – сказал Клинг.
– Да, – отозвался Карелла. – Вот это-то и объясняет расхождение в показаниях свидетелей. Ты еще не успел с ними ознакомиться, Берт. Можешь посмотреть в деле.
– А на какую букву вы поставили это дело?
– Ну, на букву, – Карелла чуть смутился. – Мы поставили его на букву “К”... Клинг.
В ответ Клинг только кивнул. Трудно было определить, что именно он думает в настоящий момент.
– Мы тут пришли к выводу, что охотился он на одного из четырех убитых, Берт, – сказал Мейер. Он старательно подбирал слова. Ведь в их числе была Клер Таунсенд.
Но Клинг опять только кивнул.
– Но пока мы не знаем, за кем именно, – добавил Карелла.
– Сегодня утром мы взяли показания у миссис Лэнд, и она сказала нам нечто такое, что можно было бы считать ниточкой, но при проверке ниточка эта оборвалась. Сегодня и завтра мы собирались опросить близких людей остальных погибших.
– К кому-нибудь из них я поеду, – сказал Клинг. Он немного помолчал. – Только, знаете, мне не хотелось бы допрашивать отца Клер, но остальных я могу взять...
– Естественно, – сказал Карелла.
И снова воцарилось молчание. Как Мейер, так и Карелла понимали, что им следует сказать кое-что еще и что это должно быть сказано именно сейчас. Мейер был старшим и по возрасту, и по стажу работы, но он умоляюще глядел на Кареллу и продолжал молчать. Тогда Карелла неловко откашлялся.
– Видишь ли, Берт, я полагаю... я считаю, что нам нужно сразу же все поставить по своим местам.
Берт только молча смотрел на него.
– Мы очень хотим поймать этого типа. Мы приложим все силы...
– Я это знаю.
– У нас сейчас пока что нет буквально ничего, никакой зацепки и, конечно же, это никак не облегчает задачи. Но распутать это дело будет еще труднее, если...
– Если что?
– Если мы не сможем работать над ним как единая команда.
– Но мы ведь работаем именно как единая команда, – сказал Клинг.
– Скажи, Берт, а ты уверен, что ты должен участвовать в этом расследовании?
– Я уверен в этом.
– И ты уверен в том, что сможешь спокойно допрашивать кого-то и выслушивать все эти факты, касающиеся смерти Клер, и сможешь при этом...
– Я уверен, что смогу делать все, что нужно, – перебил его Клинг.
– Не перебивай, Берт. Я говорю с тобой об убийстве нескольких человек в книжном магазине, и среди этих убитых была...
– Я же сказал, что смогу делать все, что необходимо.
– ...была Клер Таунсенд. Ну как ты сможешь при этом сохранять спокойную голову?
– Нечего придумывать всякие сложности, Стив. Я могу работать, хочу работать над этим делом и я...
– Очень сомневаюсь.
– А я не сомневаюсь! – с вызовом в голосе воскликнул Клинг.
– Да ты даже не разрешил мне упомянуть ее имя сейчас здесь, у нас в дежурке! Одумайся, Берт! А что будет, если тебе придется выслушивать чьи-то показания, в которых будет идти речь о подробностях ее смерти?
– Я уже осознал, что она убита, – тихо сказал Клинг.
– Берт...
– Я уже знаю, что она мертва.
– Послушай, откажись от этого дела. Я очень прошу тебя...
– Тринадцатого была пятница, – сказал Клинг. – Мать всегда говорила, что это – проклятый день. Стив, я знаю, что Клер умерла. И я знаю, что смогу... что я смогу работать, смогу вести расследование. И не беспокойся: я буду работать как полагается. Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется поймать этого типа. Ты даже не можешь себе представить, что пока мы не поймаем его, я просто не смогу заниматься чем-нибудь другим, поверь – это правда. Пока он на свободе, я ни на что иное просто не буду годиться.
– Но ведь не исключено и то, – сказал очень мягко Карелла, – что убийца охотился именно за Клер.
– И это я тоже знаю.
– А это означает, что могут вскрыться такие факты из жизни Клер, о которых тебе не стоило бы знать.
– О Клер я не обнаружу в этом деле ничего для себя нового.
– Расследование убийства, Берт, зачастую открывает много нового.
– Так, к кому вы хотели направить меня сегодня? – спросил Клинг. – И что я должен буду там выяснить?
Карелла с Мейером снова переглянулись.
– Ну ладно, – сказал наконец Карелла. – Прежде всего сходи домой, побрейся и переоденься. Вот здесь у меня записан адрес жены Джозефа Векслера. Мы тут пока стараемся выяснить, не поступали ли убитым какие-нибудь письма с угрозами или еще что-нибудь... короче говоря, мы хотим узнать, кого именно он собирался убить. Понятно, Берт?
– Хорошо, – Клинг взял листок с адресом, аккуратно сложил его и сунул во внутренний карман пиджака. Он уже направился к выходу, когда Карелла окликнул его.
– Берт?
– Да? – Клинг обернулся.
– Надеюсь, ты понимаешь, как мы переживаем за тебя?
– Думаю, что понимаю, – кивнул Клинг.
– Ну хорошо.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Клинг быстро повернулся и вышел из комнаты.
* * *
Странная вещь происходит с городами: каждый город состоит из множества отдельных частей, и эти части, как правило, не очень-то подходят одна к другой, хотя, казалось бы, они должны образовывать единое целое, подобно кусочкам, из которых дети составляют картинки. На деле же реки и каналы разъединяют, а мосты и туннели тщетно пытаются собрать воедино город, отдельные районы которого и по рельефу, да и просто по внешнему облику могли бы свободно находиться где-нибудь в другой стране – настолько они отличны друг от друга.Айсола, конечно же, была чем-то вроде пупа земли для всего города, а территория Восемьдесят седьмого участка находилась в самом центре Айсолы подобно ступице, находящейся в центре колеса и остающейся там, как ты это колесо ни крути. Айсола представляла собой остров, что и подтверждало ее название, которым наградил ее лишенный фантазии и романтизма итальянский бродяга, высадившийся на берега Америки хоть и давно, но все-таки намного позже своего соотечественника, который открыл эти земли и объявил их собственностью королевы Изабеллы. Но подобно Колумбу, этот более поздний открыватель, оказавшись на берегу столь прекрасного острова, несомненно, был поражен его красотой и тихонько пробормотал про себя одно-единственное слово: “Айсола”. Он не сказал “Исола белла” или “Исола беллиссима”, он был простым человеком и сказал просто “Исола” – остров.
Итак, остров.
Поскольку он был коренным итальянцем, уроженцем маленького городка, именовавшегося “Сан-Луиджи”, он и слово это выговаривал на итальянский манер. Данное им название, если не говорить о самом острове, было вульгаризировано уже в ходе прошлого столетия наплывшими сюда представителями более варварских народов, которые стали произносить его как “Айсола”, а иногда даже – “Айслу”. Такое произношение могло бы огорчить крестного отца острова, доживи он хотя бы до первых лет двадцатого столетия и окажись в этих краях. Но произойди такое, он наверняка и вовсе не узнал бы этих мест. Айсола оказалась сплошь застроенной огромными небоскребами, а под поверхностью ее были вдобавок прорыты туннели. Теперь она жила шумной жизнью крупного бизнеса. В порты ее поступали товары из самых разных стран. Прекрасный остров, ставший деловым центром, соединяли теперь бесчисленные мосты, связывавшие его с другими, менее оживленными частями города. Да, Айсола успела далеко уйти со времен прибытия сюда уроженца Сан-Луиджи.
Маджеста и Бестаун отражали, в свою очередь, английское влияние на облик Нового Света, по крайней мере, это было заметно в их названиях, где прослеживалось почтение к членам британского королевского дома. Бестаун, например, получил свое имя в честь королевы-девственницы Елизаветы, когда посланцы королевы, преисполненные верноподданнической и не только верноподданнической любви к своей повелительнице, дали ему имя Бетситаун – Бетси звали королеву в народе. Дальше пошла путаница: дело в том, что посланец ее величества, который объявил колонистам об этой милости, был шепеляв от рождения и поэтому в разговоре с тогдашним губернатором назвал городок “Бесситаун”. В таком виде он и вошел в официальные анналы. К тому времени, когда венценосная Бетси узнала об этой ошибке, название городка уже успело прижиться и даже трансформироваться в Бестаун, и ей трудно было бы заново переучивать и без того слабо образованных колонистов. Поэтому и решили оставить все как есть. Правда, она в конце концов отрубила незадачливому посланцу голову, но это было сделано значительно позже и совсем по другому поводу.
Что же касается Маджесты, то имя это было дано в честь короля Георга III, который в Англии звался Джорджем. Советники его решили было, что город следует назвать Джорджтауном, но, поразмыслив хорошенько, пришли к выводу, что и без того в колониях расплодилось удивительно много Джорджтаунов. Порывшись в имевшихся тогда в обилии латинских книгах, они откопали там словечко “майестас”, что означает “великолепие”, “величие”, уразумев заодно, что отсюда происходит и обращение к королям “Ваше величество”. Поэтому они и решили, что новое название будет должным образом воспринято Его величеством. Правда, вскоре после этого у короля Георга возникли некоторые неприятности с любителями чая в Бостоне, в результате которых блеск и величие королевского титула, да и самого короля несколько поблекли, однако название это сохранилось как воспоминание о старых добрых временах.
Да, странные вещи происходят иногда с городами и с их названиями.
Миссис Векслер жила в Риверхед в большом многоквартирном доме с довольно просторной площадкой перед входом. С улицы на эту площадку можно было попасть, пройдя между двух огромных каменных вазонов для цветов, в которых, правда, не росло ни одного цветка. Клинг прошел мимо этих пустых чаш, пересек площадку и вошел в вестибюль. Там он отыскал табличку с надписью “Джозеф Векслер, кв. 4-А” и нажал на кнопку звонка. В ответ послышался легкий щелчок открывающегося замка на внутренней двери. Пройдя через нее, он поднялся на четвертый этаж.
Перед квартирой Векслеров он отдышался и постучал.
Открыла ему женщина.
Она с удивлением посмотрела на Клинга.
– Да?
– Миссис Векслер?
– Нет? – Интонация была по-прежнему вопросительной.
– Вы наш новый раввин? – спросила она.
– Что?
– Наш новый...
– Нет. Я из полиции.
– Ох... – Женщина немного помолчала. – Вы хотели видеть Руфь?
– Так зовут миссис Векслер?
– Да.
– Да, я пришел поговорить с ней, – сказал Клинг.
– Мы... – Казалось, что женщина смущена его визитом.
– Мы, понимаете, сейчас... у нас шивах. Скажите, вы случайно не еврей?
– Нет.
– У нас траур. По Джозефу. А я – сестра Руфи. Знаете, что я вам скажу: сейчас вам лучше было бы не мешать. Приходите потом и говорите с ней сколько угодно, но...
– Мадам, я был бы вам очень обязан, если бы вы предоставили мне возможность поговорить с миссис Векслер именно сейчас. Я... я, конечно, понимаю... но все-таки...
Ему вдруг захотелось уйти отсюда, и как можно скорее.
Незачем ему вот так навязываться в чужой дом, да еще во время траура. Однако ему тут же пришла в голову мысль:
“Стоит тебе уйти, и убийца сразу же получит дополнительные козыри”.
– Так что извините, но мне нужно повидаться с ней именно сейчас. Не будете ли вы так любезны передать ей мою просьбу?
– Пожалуйста, я спрошу ее, – сказала женщина и прикрыла дверь.
Он остался ждать на лестничной площадке. Отовсюду, из-за каждой двери, до него доносился привычный шум жилого дома. И только за дверью, перед которой он стоял сейчас в ожидании, за дверью квартиры № 4-А таилась тишина смерти.
Молодой человек с книгой под мышкой поднялся на площадку лестницы. Он мрачно кивнул Клингу, стал рядом с ним и спросил:
– Векслеры тут?
– Да.
– Благодарю.
Пришедший постучал в дверь. Потом они вместе принялись ждать, сохраняя торжественное молчание. Откуда-то сверху какая-то женщина кричала во двор сыну: “Мартин! Сейчас же подымись наверх и надень свитер!” Внутри квартиры по-прежнему царила ничем не нарушаемая тишина. Молодой человек снова постучал. Из-за двери послышались приближающиеся шаги. Сестра миссис Векслер открыла дверь, глянула на Клинга и перевела взгляд на вновь пришедшего.
– Вы наш раввин? – спросила она.
– Да, – ответил молодой человек.
– Входите, пожалуйста, реббе, – тут же сказала она. И только после этого она обратилась к Клингу: – Руфь сейчас поговорит с вами, мистер... как вы сказали, ваша фамилия?
– Да, да, мистер Клинг. Знаете, мистер Клинг, она только что потеряла своего мужа. Так, знаете, я прошу вас... не будете ли...
– Я понимаю, – сказал Клинг.
– Входите. Сюда, пожалуйста.
Они сидели в гостиной. На низком кофейном столике стояла корзиночка с фруктами. Картины и зеркала были прикрыты черной материей. Пришедшие на траурную церемонию сидели на деревянных ящиках. Мужчины были в черных ермолках, женщины – в платках. Молодой раввин вошел в комнату и начал читать молитву. Руфь Векслер отделилась от группы и подошла к Клингу.
– Здравствуйте, – сказала она. – Очень рада познакомиться с вами.
Она говорила со страшным еврейским акцентом, который сначала просто поразил Клинга, потому что он никак не мог себе представить, что такая молодая женщина может так плохо говорить по-английски. Однако позднее, приглядевшись к ней повнимательнее, он обнаружил, что ей уже далеко за сорок, а может, даже и пятьдесят с хвостиком. Она, по-видимому, принадлежала к тому очень редкому у семитов типу, который никогда не старится, сохраняя иссиня-черные волосы и живой яркий блеск глаз. Блеск этот усиливался в данный момент тем, что глаза ее были полны слез. Она подала ему руку, и он неловко пожал ее, не зная толком, что говорить. Его собственное горе оказалось как бы растворившимся в глазах этой странной, не имеющей возраста женщины.
– Пойдемте посидим в другом месте, хорошо? – сказала она. Акцент ее и в самом деле был просто неестественным. Раньше что-нибудь подобное он встречал только в низкопробных эстрадных номерах, однако сейчас он не видел в ее говоре ничего забавного или смешного, всей душой сочувствуя этой охваченной горем женщине. Чисто автоматически Клинг принялся вносить поправки в произносимые ею слова, да и в порядок слов, стараясь пробиться сквозь ее немыслимый акцент к смыслу того, что она ему говорила.
Она проводила его в маленькую комнатку рядом с гостиной. В комнате был диван и выключенный телевизор. Два ее узких окна выходили на улицу, и оттуда доносился привычный городской шум. Из гостиной слышались звуки молитвы, произносимой на древнем и непонятном языке. Усевшись рядом с этой женщиной на диване, Клинг вдруг почувствовал, что их объединяет общее горе. Ему вдруг захотелось взять ее за руку и тихонько поплакать вместе с ней.
– Миссис Векслер, – сказал он вместо этого, – я понимаю, как неприятно вам сейчас принимать...
– Нет, я как раз с удовольствием буду иметь этот разговор, – сказала она. Потом она – покивала головой и продолжила: – Я хочу помочь полиции. А как поймать этого преступника, этого убийцу, если никто не будет-таки ничего говорить полиции. Я хочу помочь.
Акцент был чудовищным.
– Ну тогда... это очень любезно с вашей стороны, миссис Векслер. Я постараюсь не очень мучить вас расспросами и постараюсь не отнимать у вас лишнего времени.
– Вы можете сидеть здесь сколько вам нужно, – сказала она.
– Миссис Векслер, не могли бы вы сказать мне, что именно делал ваш муж в то время в Айсоле и как он оказался в этом книжном магазине?
– Так там же совсем рядом у него тоже магазин.
– Где именно, миссис Векслер?
– На углу Стем и Сорок седьмой Северной.
– И что это за магазин?
– Скобяные изделия.
– Понятно. Значит, его магазин находится по соседству с книжным. А он часто заходил в книжный магазин?
– Да, часто. О, знаете, он у меня такой книжник. Джозеф, он тоже не очень хорошо говорит. У него, как и у меня, просто ужасный акцент, но читать он очень любил. Он всегда говорил, что чтение исправляет речь, и поэтому очень любил читать вслух. Он очень часто читал мне вслух все эти книжки уже даже в постели. Я вот думаю... я думаю, что он пошел туда, чтобы взять там книжку, о которой я говорила с ним на прошлой неделе. Знаете, это я сама сказала ему, что нужно будет взять эту книжку.
– А что это была за книга, миссис Векслер?
– Это книга Германа Воука. Этот Воук – очень приличный писатель.
Как бы ожидая подтверждения своих слов, она глянула на Клинга, но тот не знал писателя под таким именем, а может, она просто произносила его фамилию неверно.
– Джозеф, знаете, уже читал мне вслух две его книжки, и они нам очень понравились. Поэтому я и сказала Джозефу, чтобы он взял-таки эту его новую книжку “Марджори Моргенстайн”, потому что, знаете, когда она появилась в продаже, тут поднялся такой шум, многие евреи страшно обиделись на него. Поэтому я и сказала Джозефу, что не может этого быть, чтобы такой приятный человек, как этот Герман Воук и вдруг стал обижать евреев, правда? Я тогда сказала Джозефу, что – тут ошибка. Знаете, тут среди нас очень много нервных, и они только и думают, кто их обижает. А я сказала тогда, что неизвестно еще, кто кого обижает, и что, может быть, мистеру Воуку первому нужно обидеться на них, потому что они его не поняли и принимают его любовь за еще что-то такое.
Вот так я и сказала тогда Джозефу. Я ему сказала: “Иди и возьми эту книжку, мы ее прочтем и все сами увидим”.
– Так, понятно. Значит, вы считаете, что он пошел туда за этой книгой?
– Да, я так думаю.
– Значит, он регулярно заходил в этот магазин? И часто он покупал там книги?
– Покупал он не очень часто, он больше брал читать, ну, знаете, как в библиотеке.
– Понятно. Но обычно он заходил именно в этот магазин? Не в какой-нибудь другой поблизости отсюда, от вашей квартиры?
– Нет, Джозеф очень много времени бывает занят своим собственным бизнесом, и, знаете, он поэтому любит соединять приятное с полезным: сбегать куда-нибудь во время перерыва на ленч или перед тем как вернуться домой, но все это он любил делать в том месте, где он и сам занимается бизнесом, за одним заходом.
– А что вы имели в виду, миссис Векслер, когда говорили, что он любил сбегать куда-нибудь?
– Ну, дать кому-нибудь маленький заказ. Сейчас, дайте я что-нибудь вспомню. Вот пару недель назад он понес туда маленький радиоприемник починить. Там и поломка-то пустяковая, а Джозеф потащил его с собой туда, чтобы там починили. Понимаете, он даст кому-то заработать, потом они придут к нему в лавку и купят что-то.
– Понятно.
– А то еще: его автомобиль немножко помяли. Он поставил его где-то на улице, а кто-то наехал на него и помял крыло... Послушайте, а не могли бы вы чем-нибудь помочь тут через полицию?
– Ну не знаю... а вы запрашивали свою страховую компанию?
– А что компания, у нас страховка за убыток более пятидесяти долларов, а тут на пятьдесят не набирается.
– Понятно.
– А там ему только отбили немножко крыло, заровняли и покрасили. Обошлось долларов в двадцать-тридцать. Ой, я же еще не успела заплатить за ремонт. Мне тут только счет прислали.
– Понятно, – сказал Клинг. – Иными словами, ваш муж взял себе за правило иметь дела только с теми, кто сам имеет бизнес в том районе, где расположен его магазин. Поэтому кто-то мог знать, что он часто бывает в этом книжном магазине.
– Да. Кто-то мог знать это...
– А был кто-нибудь такой... кто мог бы быть заинтересован в смерти вашего мужа, миссис Векслер? – как можно мягче спросил Клинг.