Страница:
Высокий, мускулистый, он в молодости, наверное, был боксером. Старик озадаченно смотрел на них из-за толстых стекол своих очков.
— Фоксхиллская полиция, — представился Деллароза. — Ничего, если мы войдем, сэр?
— Я же сказала вам, он...
— Конечно, входите. Что-то случилось? Несчастье?
— Он действительно не может...
— Входите же, мы угостим вас кофе, — настаивал старик.
Полицейские обошли миссис Шэнкс и переступили через порог дома. Без приглашения хозяев они могли войти в их дом, только предъявив ордер. Теперь же закон был соблюден.
Дом был обставлен крайне скромно. Маленький, хорошо спланированный домик. Когда они его покупали, а это было лет сорок, а то и пятьдесят назад, он обошелся им в двадцать тысяч долларов. Теперь же он стоил минимум сто кусков. По телевизору показывали какой-то душещипательный сериал. На экране мельтешили головы и стыдливо говорили о сексе. Обычная американская дневная белиберда.
— Вы — Рубин Шэнкс? — спросил Бадд.
Старик моргнул. Его глаза смущенно смотрели из-за стекол очков.
— Мэг? — спросил он жену.
— Ты — Рубин Шэнкс, — сказала она ему.
Но это, казалось, не дошло до него. Глаза его снова моргнули за стеклами очков, он недоверчиво посмотрел на старуху.
— Да, — кивнула она головой. В этом кивке виделись безграничное терпение и в то же время раздражение.
— Мистер Шэнкс, — обратился к нему Бадд, — знаете ли вы станцию техобслуживания «Шелл» на улице Лейкер в деловой части города?
— Разумеется, знаю, — ответил Шэнкс. — Мэг, угости этих ребят кофе. С чем вы пьете кофе, ребята?
— У нас нет кофе, — сказала старуха.
— Почему ты не сваришь им кофе, голубка? Задержитесь на несколько минут, ребята. Если вы не против того, чтобы подо...
— Спасибо, все в порядке, мистер Шэнкс. Мы только хотим задать вам несколько вопросов, — проговорил Бадд.
— О, чем?
— Прикатили ли вы вчера вечером машину на станцию техобслуживания?
— Какую станцию техобслуживания?
— Ту, которая находится на улице Лейкер.
— Лейкер?
— Улица Лейкер. В деловой части города.
— О! О! Вчера. Я был вчера в деловой части города, Мэг?
— Ты был там, — подтвердила она.
— Правда-правда, — вспомнил старик. — Я сидел в машине, а двое ребят катили ее. Правда. Я не мог завести ее. Они помогли мне прикатить ее на станцию техобслуживания.
— Машина у вас никак не заводилась, да? — спросил Бадд.
— Ключ не поворачивался, — уточнил Шэнкс и пожал плечами. — И на станции техобслуживания не мог повернуть его. Они там вообразили, что что-то случилось с тем, куда вставляют ключ. Как это называется, Мэг? Куда вставляют ключ?
— Зажигание, — подсказала она ему.
— Вообразили, что его заморозило или что-то в этом роде.
— Гм-мм, — произнес Бадд и посмотрел на своего напарника.
— Что вы делали в городе? — поинтересовался Деллароза.
— Ездил в центр. В «Парад». Повидаться с приятелями.
— Бар «Парад»? В центре, на улице Лейкер?
— Да, сэр. Зашел поздороваться со своими старыми товарищами по флоту.
— Вы там пили, мистер Шэнкс?
— Нет, сэр. Не пил. Просто заехал в центр поздороваться кое с кем из своих старых товарищей — и все.
— Он все время ездит на той машине, мэм? — спросил Бадд.
— Я говорю ему, чтобы он не ездил, — ответила старуха. — А он не хочет слушать.
— Я вожу машину с шестнадцати лет, — возразил Шэнкс.
— Помните ли вы, сэр, где оставили свою машину, когда пошли в бар?
— Какой бар?
— "Парад", сэр. Туда, куда вы, по вашим словам, ходили вчера.
— Разве я туда ходил, Мэг?
— Именно это ты им сказал. Рубин.
— Так где же я оставил машину?
— Именно это они и хотят узнать.
— Несомненно, там, где я ее нашел, когда вышел из бара. Напротив «Великого Союза». Но она не заводилась. Ключ не поворачивался в этом... как оно называется, Мэг?
— Зажигание.
— Каким же образом ваша машина оказалась дома, сэр?
Шэнкс посмотрел на жену. Тот же смущенный, потерянный взгляд.
— Мэг? — спросил он. — Как она оказалась дома?
— Я отогнала ее домой, — ответила она.
— Где вы ее нашли, мэм?
— У него будут неприятности?
— Где вы нашли ее? Можете ли вы это сказать?
— Возле кинотеатра.
— Нет, Мэг, — возразил Шэнкс. — Напротив «Великого Союза». Вот где я ее оставил.
— Рубин, — убеждала его старуха, — ты забыл, где оставил машину.
— Нет, не забыл. Я нашел ее там, где оставил. Сел в нее, вставил ключ в за...
— Рубин, ты сел в чужую машину.
— Нет, — упорствовал старик, — нет, не в чужую, Мэг.
— Рубин, то была не наша машина. То была чужая машина.
— Разве? — произнес он и посмотрел на сыщиков. — Как могло случиться, что я сел в чужую машину? — недоумевал старик. — Неужели я не знаю свою машину?
— Мистер Шэнкс, — сказал Бадд, — сегодня утром человек по имени Германн Фридлих ехал в город на маршрутном такси, выглянул в окно и увидел эту машину на стоянке возле станции «Шелл». Он вышел из такси, побежал туда, вставил свой ключ в замок зажигания, и машина завелась. В это время к нему подбежал хозяин станции и велел ему вылезти из машины его клиента. Мистер Фридлих ответил хозяину, что это его собственная машина. Ее у него вчера угнали.
— Угнали? — удивился Шэнкс и посмотрел на жену.
— Да, сэр. К нам поступило заявление, что она была угнана вчера в 5.45 вечера. Мистер Фридлих позвонил нам и сказал, что оставил машину незапертой.
— Незапертой? — переспросил Шэнкс.
— Да, сэр. Потому что он побежал в «Великий Союз» за бутылкой молока, а когда вернулся, машина исчезла.
— Кто же виноват, что он ее не запер? — спросил старик. — В наше-то время.
— Да, сэр, он должен был запереть ее.
— Но что будет со мной?
— Ты сел в чужую машину, Рубин, — раздраженно объяснила ему жена и, повернувшись к Бадду, сказала:
— Простите его, у него память отшибло.
— Мэм... прошлой ночью вам звонили из гаража и сказали, что ваш муж оставил чужой ключ. Так?
— Да.
— И вы пошли туда с вашим сыном... ваш сын ведь тоже живет в Фокс-Хилле, да?
— Да.
— Он повез вас в гараж, и вы сказали хозяину, человеку по имени Джейк Сэттон... вы попросили его отдать вам ключи и обещали ему поискать дома другие ключи. Так?
— Да. Потому что...
— Потому что, когда вы увидели стоявшую там синюю машину, вы сразу поняли, что она не ваша. Разве не так? Вы знали, что ваш муж взял чужую машину и...
— Я испугалась, что он влип в скверную историю.
— Итак, вам вернули ключи от вашей машины.
— Да.
— После этого ваш сын повез вас в город...
— Да. На поиски машины.
— А когда вы нашли ее, отогнали домой и поставили в гараж.
— Я не хотела, чтобы у него были неприятности.
— Хотя вы и поняли, что он сел в чужую машину, и ее прикатили на станцию «Шелл»...
— Ребята увидели, что я в затруднении, — вмешался в разговор Шэнкс, — и спросили, не желаю ли я, чтобы они ее прикатили на станцию техобслуживания.
— Дурак чертов, — обругала его жена.
— Маргарет, — оправдывался старик, — я вел себя так, как полагается. Ключ не поворачивался. Поэтому я прикатил ее туда, чтобы ее там осмотрели. Кто эти люди? Уж не говорят ли они, что я угнал чужую машину?
Жена его тяжело вздохнула.
— Что же теперь будет? — спросила она. — Вы арестуете его?
— Арестовать меня? — всполошился Шэнкс. — За что? Что я сделал?
— Давно это у него? — поинтересовался Деллароза.
— Очень давно, — ответила Маргарет и снова вздохнула.
Храмовый ОСП
Это не было названием синагоги.
Аббревиатура ОСП означала «Отдел социального попечения», а слово «Храмовый» происходило от словосочетания Арсенал на Храмовой улице. Вчера вечером Мейер снова посетил Старую Неотложку. На этот раз ему нужно было сличить надпись, нанесенную по трафарету на шерстяное одеяло, в которое была укутана Джейн Доу, когда ее нашли на железнодорожной станции. Эта надпись оказалась идентичной надписи, обнаруженной на уголке одеяла Чарли. Когда Мейер выяснял это, доктор Элман сообщил ему нечто гораздо более важное.
Прошедшей ночью остановилось сердце Джейн Доу, и она умерла. По мнению доктора Элмана, дама страдала мерцательной аритмией. Если для лечения этого заболевания ей было прописано принимать лекарство, например квинидин, три раза в день по 320 миллиграммов, а потом внезапно она была лишена этого лекарства, то смертельный исход был неизбежен. Так считал доктор Элман. Вот почему Мейер пришел сегодня сюда, в приют на Храмовой улице. Так или иначе, он все равно оказался бы здесь. Для него было очень важно выследить тех, кто бросил на произвол судьбы двух стариков, словно ненужный хлам, и он не мог забыть маленькую старушку, утонувшую в ванне и снявшую перед этим свой парик.
Мейер позвонил в приют сразу, как только Элман сообщил ему печальную весть. Ему ответили, что заведующий уехал на весь день и вернется только в субботу после полудня. Умеют же эти начальники выбирать время для своих дел. И Мейеру ничего не оставалось, как идти туда в свой выходной, чтобы встретиться наконец с заведующим, назвавшимся Гарольдом Лафтоном. Тот с ходу сообщил сыщику, что он ушел накануне рано с работы, потому что спешил к зубному врачу. Вырвать больной зуб. Врач предупредил его, что промедление, хотя бы на одни сутки, чревато осложнениями. Операция пройдет тем легче, чем раньше ее сделать.
Вот поэтому он и сказал, чтобы его не ждали на работе раньше полудня следующего дня. И вот он, как привязанный, сидит на рабочем месте, хотя рот причиняет ему страшные страдания. Так что же Мейеру от него надобно?
Мейер предъявил мистеру Лафтону одеяла для опознания.
Мистер Лафтон уверенно опознал их.
— Эти одеяла — собственность моего приюта, — сказал он.
Они разговаривали в кабинете Лафтона, наскоро сооруженном в задней части старого кирпичного здания на Храмовой улице. Вся обстановка кабинета состояла из деревянного письменного стола, деревянной вешалки и двух деревянных стульев. Одна стена кабинета представляла собой сплошное стеклянное окно, начинавшееся примерно на уровне пояса и выходившее в гимнастический зал. Теперь там, между двумя кирпичными стенами, стояли рядами, голова к ногам, сотни коек. В ногах коек лежали шерстяные одеяла цвета хаки, точь-в-точь такие, какие Мейер положил на стол Лафтона.
— Как они к вам попали? — спросил Лафтон.
Мейер рассказал ему, где он взял эти одеяла.
— Вы сказали, что в одно из них была укутана женщина? Эта дама не из моих подопечных, — заявил Лафтон. — В моем приюте живут только мужчины. Здесь 920 кроватей. И все они для мужчин.
С 920 одеялами на них, подумал Мейер.
— Я заведую одним из лучших приютов в городе, — хвалился Лафтон. — В других приютах ночью по полу бегают крысы, будят людей, кусают их. Ничего подобного здесь нет. Я заведую хорошим приютом.
— Охотно верю, что это так, — отозвался Мейер.
— В других приютах людей избивают по ночам. Шлангами, палками и еще бог знает чем. В моем приюте этого и в помине нет. Я держу надзирателей, которые следят, чтобы у нас с подопечными ничего плохого не случалось. В штате есть высококвалифицированный психиатр. Мои помощники-общественники — одни из лучших в городе. Каждый подопечный получает трехразовое горячее питание и койку, но это далеко не все. О нем здесь сердечно заботятся. Я очень горжусь своим приютом.
— И вы понятия не имеете, как эти одеяла попали к двум старикам? — спросил Мейер.
Лафтон посмотрел на сыщика так, словно тот позволил себе непочтительно выразиться о приюте, которым он гордился как заведующий. Ему было далеко за сорок — на глаз определил Мейер. Рост около 173 см. Как и сыщик, он был абсолютно лысый, но зато имел огромные, словно велосипедный руль, усы, которые придавали ему свирепый вид. Челюсть в том месте, где из нее вырвали зуб, распухла. Холодные синие глаза внимательно изучали сыщика — Лафтон пытался догадаться, каких неприятностей ему надо ждать от полиции.
— Иногда, правда, у нас бывают кражи, — сообщил он. — Вы же знаете, наши постояльцы далеко не сливки общества. Они появляются и исчезают. На некоторых из них, вернее на многих, в полиции имеется досье. Вещи прилипают к их пальцам. Время от времени. Прямо хоть прибивай их гвоздями. Поверьте, у нас нет трудностей с охраной, как я вам уже говорил. У нас хорошие надзиратели, и тем не менее вещи иногда пропадают.
— Одеяла?
— Да, и одеяла. Иногда. К нам приходят бомжи и крадут одеяла. И постельное белье тоже. Особенно зимой. А в этом году весна запоздала.
— Да.
— Итак, у нас, действительно крадут одеяла. Время от времени.
— Предположим, что эти одеяла были украдены...
— Помилуйте, а как же иначе они могли исчезнуть из дома?
— Предположим, что это произошло случайно, тогда...
— Что?
В его голосе послышалось раздражение.
Мейер отнял у Лафтона слишком много времени, да к тому же у него очень болел зуб.
— Могли бы вы сказать, когда были украдены эти одеяла? — терпеливо допытывался Мейер.
— Нет.
— И никак нельзя их отличить...
— Никак.
— А на этих днях пропадали у вас одеяла?
— Не знаю. Мы проводим инвентаризацию в начале каждого месяца. Следующая инвентаризация будет только первого апреля.
— Что было обнаружено при инвентаризации, которую вы проводили в начале марта?
— В предыдущем месяце у нас кое-что пропало. Например, 14 одеял.
— Четырнадцать одеял были украдены...
— Или пропали...
— Только в феврале?
— Да. Совершенно новые одеяла.
— А эти одеяла?
— Наши пропажи незначительны по сравнению с пропажами в других приютах города. Но простите меня, детектив Мейер, почему вы...
— Простите вы меня. Эти одеяла новые?
— Да. Я так думаю.
— Можете ли вы утверждать, что они новые?
— Да, разумеется.
— Что, по-вашему, значит «новые»?
— Мы получили партию одеял в начале года.
— Таким образом, можно установить, когда они были украдены. Или пропали.
— Ну, да. Я полагаю...
— Когда именно в январе вы получили партию одеял?
— Кажется, четырнадцатого.
— Сколько одеял?
— Пятьдесят. Ими мы возместили одеяла, украденные в предыдущем квартале.
— За три месяца предыдущего квартала у вас было украдено 50 одеял?
— Приблизительно столько. Я подал заявку на 50 одеял, чтобы возместить пропажу. Это для круглого счета.
— Следовательно, у вас пропадало... как вы говорите... 16-17 одеял в месяц?
— Да, что-то около этого.
— И город прислал вам 50 новых одеял взамен пропавших?
— Да.
— Скольких одеял из этой партии у вас не хватает?
— Я же сказал: мы проводим инвентаризацию первого числа каждого месяца.
— Можете ли вы вспомнить, сколько одеял было украдено... или утеряно... в январе?
— Двенадцать.
— А в феврале, как вы сказали, четырнадцать.
— Да, четырнадцать.
— Итого, двадцать шесть.
— Да.
— Немного меньше, чем за такой же период в прошлом квартале.
— Полагаю, что так.
— В месяц получается только тринадцать...
— Да, так оно и есть.
— Некоторое снижение по сравнению с предыдущим кварталом.
— Да, возможно, вы правы.
— Даже несмотря на то, что весна в этом году запоздала.
— Поймите, мы никак не можем предупредить случайные кражи, — разозлился Лафтон. — В нашем приюте 920 коек, а охраны, считайте, никакой нет. Наша основная задача, в смысле охраны, — не допускать проникновения наркотиков в приют. Мы обязаны принимать всех людей, которые обращаются за помощью. Но простите меня, мистер Мейер. Неужели несколько пропавших одеял стоят того времени, которое мы с вами сейчас потратили? И двое подброшенных стариков... обычное дело.
— Да, если бы только не умерла старуха, — возразил Мейер.
— Берк?
— Да, сэр.
На другом конце провода был инспектор Брейди.
— Встретимся на Южной Камберлендской, дом 310, — приказал он. — Чрезвычайное происшествие.
— Слушаюсь, сэр, — ответила она.
Он знал, что ее личная машина не оборудована сиреной, и поэтому просто сообщил ей, что дело не терпит отлагательства. Чрезвычайное происшествие. В это раннее воскресное утро на дорогах не было никакого движения, и она ровно через десять минут была на месте. Шел снег. Возле фургона бригады быстрого реагирования толпились полицейские, у обочины стояла дюжина, а может, и больше патрульных машин. Инспектора Брейди нигде не было видно. В этой толпе полицейских, одетых в черные непромокаемые плащи с капюшонами, Эйлин заметила Тони Пеллегрино. Невысокий, жилистый, он был в джинсах и синей непромокаемой куртке с надписью белыми буквами на спине ПОЛИЦИЯ. Эйлин подошла к нему и поинтересовалась обстановкой.
Ее непокрытые рыжие волосы искрились в лучах уличного фонаря. Она была одета почти так же, как Пеллегрино, в джинсы и синюю форменную куртку с надписью на спине ПОЛИЦИЯ. Чтобы сразу же рассеять подозрения злоумышленника относительно вашего рода занятий. Похититель людей прочтет надпись на спине вашей куртки и сразу поймет, с кем имеет дело. Это не шутки. Жизнь человека, захваченного злоумышленником, буквально висит на волоске.
Две человеческие жизни, если принимать в расчет и жизнь злоумышленника. Девизом бригады была фраза «Никто не должен пострадать». Жизнь злоумышленника так же дорога, как и жизнь заложника. Пеллегрино ввел Эйлин в курс случившегося. Злоумышленником был парень, живший вместе со своим братом и женой брата. Он спал в комнате, которая находилась рядом с комнатой супругов, как раз под холлом.
Произошло вот что. Он проснулся среди ночи и пошел в сортир. Неожиданно на него что-то нашло, он схватил револьвер и пригрозил брату и его жене, что убьет их обоих, если брат сию же минуту не уберется из квартиры.
— Брат пулей вылетел оттуда, — рассказывал Пеллегрино, — и из телефонной будки позвонил по номеру 911. Шеф уже в доме, у двери. Велел сказать вам, чтобы вы сразу же, как придете, поднялись к нему.
Шефом подчиненные называли инспектора Брейди.
— Какая квартира? — спросила Эйлин.
— Четыре-ноль-девять. Да вы не пройдете мимо. Там в коридоре около сотни полицейских.
— Спасибо, Тони, — сказала Эйлин и пошла к дому.
Брейди она нашла на четвертом этаже. В прошлом месяце ему исполнилось 54 года. Высокий, подтянутый, голубоглазый мужчина с лысиной, окаймленной венчиком седых волос.
Его крупный нос выделялся среди других черт лица и придавал ему умное выражение. Он увидел Эйлин, пробиравшуюся сквозь толпу полицейских в форме сил быстрого реагирования, отошел от двери и направился к ней. Он разрезал толпу синих форменок, словно корабль, идущий под всеми парусами.
— Паршивец, — в сердцах выругался он.
— Тони послал "меня сюда, — сообщила Эйлин.
— Парень возжелал свою невестку. Просто и ясно, как мир, — сказал Брейди. — Он слышал, как они ночью занимались любовью, и самому захотелось. Сейчас брата нет в квартире, и он ее, возможно, изнасилует или убьет, а может быть, сделает и то и другое.
— Злоумышленник — старший брат или младший?
— Старший. Ему тридцать два, а его брату двадцать.
— Сколько же лет женщине?
— Ну какая она женщина, — заметил Брейди. — Ей всего-то семнадцать лет.
Эйлин кивнула головой.
— Хотите попытаться? — спросил он. — Только будьте очень осторожны. Он, возможно, замышляет недоброе. Кто его знает?
— Как его зовут?
— Джимми.
— Далеко ли у вас с ним продвинулось дело?
— Ни на шаг, — ответил Брейди.
Неожиданное признание. За восемь месяцев работы в бригаде Брейди мнение Эйлин о нем нисколько не изменилось.
Самовлюбленный женоненавистник, допускающий женщин к двери только в самых крайних случаях. Он только болтал, что намеревается расширить свою бригаду путем включения в нее женщин. Чтобы в ней было не две женщины, как сейчас, а гораздо больше. На деле же ограничился тем, что заменил неудачливых парламентеров-мужчин другими парламентерами, тоже мужчинами. А когда Марта Холстед сгорела на первых же своих переговорах у двери, он начал тренировать ей на смену не другую женщину, а мужчину. Эйлин казалось, что Брейди считает себя непревзойденным парламентером, с которым никто не может сравниться, ни мужчина, ни женщина. Обычно он допускал женщину к двери в тех случаях, когда злоумышленником была тоже женщина.
Очень редко доверял он женщине вести переговоры со злоумышленником-мужчиной. Так почему же сегодня его выбор пал на Эйлин? Уж не потому ли, что в квартире находилась возможная жертва изнасилования? А может, потому, что Джимми помешался на любви, Брейди и решил подсунуть ему рыжекудрую красотку? Время не властно над полицейским ведомством. Эйлин начинала работу в полиции специального назначения в качестве приманки и теперь снова чувствовала себя приманкой. В наши дни мужчины-полицейские относятся с большим уважением к своим коллегам женского пола, но...
— Привет, — начала она. — Я — детектив Эйлин Берк, полицейский парламентер.
Глава 7
— Фоксхиллская полиция, — представился Деллароза. — Ничего, если мы войдем, сэр?
— Я же сказала вам, он...
— Конечно, входите. Что-то случилось? Несчастье?
— Он действительно не может...
— Входите же, мы угостим вас кофе, — настаивал старик.
Полицейские обошли миссис Шэнкс и переступили через порог дома. Без приглашения хозяев они могли войти в их дом, только предъявив ордер. Теперь же закон был соблюден.
Дом был обставлен крайне скромно. Маленький, хорошо спланированный домик. Когда они его покупали, а это было лет сорок, а то и пятьдесят назад, он обошелся им в двадцать тысяч долларов. Теперь же он стоил минимум сто кусков. По телевизору показывали какой-то душещипательный сериал. На экране мельтешили головы и стыдливо говорили о сексе. Обычная американская дневная белиберда.
— Вы — Рубин Шэнкс? — спросил Бадд.
Старик моргнул. Его глаза смущенно смотрели из-за стекол очков.
— Мэг? — спросил он жену.
— Ты — Рубин Шэнкс, — сказала она ему.
Но это, казалось, не дошло до него. Глаза его снова моргнули за стеклами очков, он недоверчиво посмотрел на старуху.
— Да, — кивнула она головой. В этом кивке виделись безграничное терпение и в то же время раздражение.
— Мистер Шэнкс, — обратился к нему Бадд, — знаете ли вы станцию техобслуживания «Шелл» на улице Лейкер в деловой части города?
— Разумеется, знаю, — ответил Шэнкс. — Мэг, угости этих ребят кофе. С чем вы пьете кофе, ребята?
— У нас нет кофе, — сказала старуха.
— Почему ты не сваришь им кофе, голубка? Задержитесь на несколько минут, ребята. Если вы не против того, чтобы подо...
— Спасибо, все в порядке, мистер Шэнкс. Мы только хотим задать вам несколько вопросов, — проговорил Бадд.
— О, чем?
— Прикатили ли вы вчера вечером машину на станцию техобслуживания?
— Какую станцию техобслуживания?
— Ту, которая находится на улице Лейкер.
— Лейкер?
— Улица Лейкер. В деловой части города.
— О! О! Вчера. Я был вчера в деловой части города, Мэг?
— Ты был там, — подтвердила она.
— Правда-правда, — вспомнил старик. — Я сидел в машине, а двое ребят катили ее. Правда. Я не мог завести ее. Они помогли мне прикатить ее на станцию техобслуживания.
— Машина у вас никак не заводилась, да? — спросил Бадд.
— Ключ не поворачивался, — уточнил Шэнкс и пожал плечами. — И на станции техобслуживания не мог повернуть его. Они там вообразили, что что-то случилось с тем, куда вставляют ключ. Как это называется, Мэг? Куда вставляют ключ?
— Зажигание, — подсказала она ему.
— Вообразили, что его заморозило или что-то в этом роде.
— Гм-мм, — произнес Бадд и посмотрел на своего напарника.
— Что вы делали в городе? — поинтересовался Деллароза.
— Ездил в центр. В «Парад». Повидаться с приятелями.
— Бар «Парад»? В центре, на улице Лейкер?
— Да, сэр. Зашел поздороваться со своими старыми товарищами по флоту.
— Вы там пили, мистер Шэнкс?
— Нет, сэр. Не пил. Просто заехал в центр поздороваться кое с кем из своих старых товарищей — и все.
— Он все время ездит на той машине, мэм? — спросил Бадд.
— Я говорю ему, чтобы он не ездил, — ответила старуха. — А он не хочет слушать.
— Я вожу машину с шестнадцати лет, — возразил Шэнкс.
— Помните ли вы, сэр, где оставили свою машину, когда пошли в бар?
— Какой бар?
— "Парад", сэр. Туда, куда вы, по вашим словам, ходили вчера.
— Разве я туда ходил, Мэг?
— Именно это ты им сказал. Рубин.
— Так где же я оставил машину?
— Именно это они и хотят узнать.
— Несомненно, там, где я ее нашел, когда вышел из бара. Напротив «Великого Союза». Но она не заводилась. Ключ не поворачивался в этом... как оно называется, Мэг?
— Зажигание.
— Каким же образом ваша машина оказалась дома, сэр?
Шэнкс посмотрел на жену. Тот же смущенный, потерянный взгляд.
— Мэг? — спросил он. — Как она оказалась дома?
— Я отогнала ее домой, — ответила она.
— Где вы ее нашли, мэм?
— У него будут неприятности?
— Где вы нашли ее? Можете ли вы это сказать?
— Возле кинотеатра.
— Нет, Мэг, — возразил Шэнкс. — Напротив «Великого Союза». Вот где я ее оставил.
— Рубин, — убеждала его старуха, — ты забыл, где оставил машину.
— Нет, не забыл. Я нашел ее там, где оставил. Сел в нее, вставил ключ в за...
— Рубин, ты сел в чужую машину.
— Нет, — упорствовал старик, — нет, не в чужую, Мэг.
— Рубин, то была не наша машина. То была чужая машина.
— Разве? — произнес он и посмотрел на сыщиков. — Как могло случиться, что я сел в чужую машину? — недоумевал старик. — Неужели я не знаю свою машину?
— Мистер Шэнкс, — сказал Бадд, — сегодня утром человек по имени Германн Фридлих ехал в город на маршрутном такси, выглянул в окно и увидел эту машину на стоянке возле станции «Шелл». Он вышел из такси, побежал туда, вставил свой ключ в замок зажигания, и машина завелась. В это время к нему подбежал хозяин станции и велел ему вылезти из машины его клиента. Мистер Фридлих ответил хозяину, что это его собственная машина. Ее у него вчера угнали.
— Угнали? — удивился Шэнкс и посмотрел на жену.
— Да, сэр. К нам поступило заявление, что она была угнана вчера в 5.45 вечера. Мистер Фридлих позвонил нам и сказал, что оставил машину незапертой.
— Незапертой? — переспросил Шэнкс.
— Да, сэр. Потому что он побежал в «Великий Союз» за бутылкой молока, а когда вернулся, машина исчезла.
— Кто же виноват, что он ее не запер? — спросил старик. — В наше-то время.
— Да, сэр, он должен был запереть ее.
— Но что будет со мной?
— Ты сел в чужую машину, Рубин, — раздраженно объяснила ему жена и, повернувшись к Бадду, сказала:
— Простите его, у него память отшибло.
— Мэм... прошлой ночью вам звонили из гаража и сказали, что ваш муж оставил чужой ключ. Так?
— Да.
— И вы пошли туда с вашим сыном... ваш сын ведь тоже живет в Фокс-Хилле, да?
— Да.
— Он повез вас в гараж, и вы сказали хозяину, человеку по имени Джейк Сэттон... вы попросили его отдать вам ключи и обещали ему поискать дома другие ключи. Так?
— Да. Потому что...
— Потому что, когда вы увидели стоявшую там синюю машину, вы сразу поняли, что она не ваша. Разве не так? Вы знали, что ваш муж взял чужую машину и...
— Я испугалась, что он влип в скверную историю.
— Итак, вам вернули ключи от вашей машины.
— Да.
— После этого ваш сын повез вас в город...
— Да. На поиски машины.
— А когда вы нашли ее, отогнали домой и поставили в гараж.
— Я не хотела, чтобы у него были неприятности.
— Хотя вы и поняли, что он сел в чужую машину, и ее прикатили на станцию «Шелл»...
— Ребята увидели, что я в затруднении, — вмешался в разговор Шэнкс, — и спросили, не желаю ли я, чтобы они ее прикатили на станцию техобслуживания.
— Дурак чертов, — обругала его жена.
— Маргарет, — оправдывался старик, — я вел себя так, как полагается. Ключ не поворачивался. Поэтому я прикатил ее туда, чтобы ее там осмотрели. Кто эти люди? Уж не говорят ли они, что я угнал чужую машину?
Жена его тяжело вздохнула.
— Что же теперь будет? — спросила она. — Вы арестуете его?
— Арестовать меня? — всполошился Шэнкс. — За что? Что я сделал?
— Давно это у него? — поинтересовался Деллароза.
— Очень давно, — ответила Маргарет и снова вздохнула.
* * *
Нанесенная по трафарету черной краской надпись гласила:Храмовый ОСП
Это не было названием синагоги.
Аббревиатура ОСП означала «Отдел социального попечения», а слово «Храмовый» происходило от словосочетания Арсенал на Храмовой улице. Вчера вечером Мейер снова посетил Старую Неотложку. На этот раз ему нужно было сличить надпись, нанесенную по трафарету на шерстяное одеяло, в которое была укутана Джейн Доу, когда ее нашли на железнодорожной станции. Эта надпись оказалась идентичной надписи, обнаруженной на уголке одеяла Чарли. Когда Мейер выяснял это, доктор Элман сообщил ему нечто гораздо более важное.
Прошедшей ночью остановилось сердце Джейн Доу, и она умерла. По мнению доктора Элмана, дама страдала мерцательной аритмией. Если для лечения этого заболевания ей было прописано принимать лекарство, например квинидин, три раза в день по 320 миллиграммов, а потом внезапно она была лишена этого лекарства, то смертельный исход был неизбежен. Так считал доктор Элман. Вот почему Мейер пришел сегодня сюда, в приют на Храмовой улице. Так или иначе, он все равно оказался бы здесь. Для него было очень важно выследить тех, кто бросил на произвол судьбы двух стариков, словно ненужный хлам, и он не мог забыть маленькую старушку, утонувшую в ванне и снявшую перед этим свой парик.
Мейер позвонил в приют сразу, как только Элман сообщил ему печальную весть. Ему ответили, что заведующий уехал на весь день и вернется только в субботу после полудня. Умеют же эти начальники выбирать время для своих дел. И Мейеру ничего не оставалось, как идти туда в свой выходной, чтобы встретиться наконец с заведующим, назвавшимся Гарольдом Лафтоном. Тот с ходу сообщил сыщику, что он ушел накануне рано с работы, потому что спешил к зубному врачу. Вырвать больной зуб. Врач предупредил его, что промедление, хотя бы на одни сутки, чревато осложнениями. Операция пройдет тем легче, чем раньше ее сделать.
Вот поэтому он и сказал, чтобы его не ждали на работе раньше полудня следующего дня. И вот он, как привязанный, сидит на рабочем месте, хотя рот причиняет ему страшные страдания. Так что же Мейеру от него надобно?
Мейер предъявил мистеру Лафтону одеяла для опознания.
Мистер Лафтон уверенно опознал их.
— Эти одеяла — собственность моего приюта, — сказал он.
Они разговаривали в кабинете Лафтона, наскоро сооруженном в задней части старого кирпичного здания на Храмовой улице. Вся обстановка кабинета состояла из деревянного письменного стола, деревянной вешалки и двух деревянных стульев. Одна стена кабинета представляла собой сплошное стеклянное окно, начинавшееся примерно на уровне пояса и выходившее в гимнастический зал. Теперь там, между двумя кирпичными стенами, стояли рядами, голова к ногам, сотни коек. В ногах коек лежали шерстяные одеяла цвета хаки, точь-в-точь такие, какие Мейер положил на стол Лафтона.
— Как они к вам попали? — спросил Лафтон.
Мейер рассказал ему, где он взял эти одеяла.
— Вы сказали, что в одно из них была укутана женщина? Эта дама не из моих подопечных, — заявил Лафтон. — В моем приюте живут только мужчины. Здесь 920 кроватей. И все они для мужчин.
С 920 одеялами на них, подумал Мейер.
— Я заведую одним из лучших приютов в городе, — хвалился Лафтон. — В других приютах ночью по полу бегают крысы, будят людей, кусают их. Ничего подобного здесь нет. Я заведую хорошим приютом.
— Охотно верю, что это так, — отозвался Мейер.
— В других приютах людей избивают по ночам. Шлангами, палками и еще бог знает чем. В моем приюте этого и в помине нет. Я держу надзирателей, которые следят, чтобы у нас с подопечными ничего плохого не случалось. В штате есть высококвалифицированный психиатр. Мои помощники-общественники — одни из лучших в городе. Каждый подопечный получает трехразовое горячее питание и койку, но это далеко не все. О нем здесь сердечно заботятся. Я очень горжусь своим приютом.
— И вы понятия не имеете, как эти одеяла попали к двум старикам? — спросил Мейер.
Лафтон посмотрел на сыщика так, словно тот позволил себе непочтительно выразиться о приюте, которым он гордился как заведующий. Ему было далеко за сорок — на глаз определил Мейер. Рост около 173 см. Как и сыщик, он был абсолютно лысый, но зато имел огромные, словно велосипедный руль, усы, которые придавали ему свирепый вид. Челюсть в том месте, где из нее вырвали зуб, распухла. Холодные синие глаза внимательно изучали сыщика — Лафтон пытался догадаться, каких неприятностей ему надо ждать от полиции.
— Иногда, правда, у нас бывают кражи, — сообщил он. — Вы же знаете, наши постояльцы далеко не сливки общества. Они появляются и исчезают. На некоторых из них, вернее на многих, в полиции имеется досье. Вещи прилипают к их пальцам. Время от времени. Прямо хоть прибивай их гвоздями. Поверьте, у нас нет трудностей с охраной, как я вам уже говорил. У нас хорошие надзиратели, и тем не менее вещи иногда пропадают.
— Одеяла?
— Да, и одеяла. Иногда. К нам приходят бомжи и крадут одеяла. И постельное белье тоже. Особенно зимой. А в этом году весна запоздала.
— Да.
— Итак, у нас, действительно крадут одеяла. Время от времени.
— Предположим, что эти одеяла были украдены...
— Помилуйте, а как же иначе они могли исчезнуть из дома?
— Предположим, что это произошло случайно, тогда...
— Что?
В его голосе послышалось раздражение.
Мейер отнял у Лафтона слишком много времени, да к тому же у него очень болел зуб.
— Могли бы вы сказать, когда были украдены эти одеяла? — терпеливо допытывался Мейер.
— Нет.
— И никак нельзя их отличить...
— Никак.
— А на этих днях пропадали у вас одеяла?
— Не знаю. Мы проводим инвентаризацию в начале каждого месяца. Следующая инвентаризация будет только первого апреля.
— Что было обнаружено при инвентаризации, которую вы проводили в начале марта?
— В предыдущем месяце у нас кое-что пропало. Например, 14 одеял.
— Четырнадцать одеял были украдены...
— Или пропали...
— Только в феврале?
— Да. Совершенно новые одеяла.
— А эти одеяла?
— Наши пропажи незначительны по сравнению с пропажами в других приютах города. Но простите меня, детектив Мейер, почему вы...
— Простите вы меня. Эти одеяла новые?
— Да. Я так думаю.
— Можете ли вы утверждать, что они новые?
— Да, разумеется.
— Что, по-вашему, значит «новые»?
— Мы получили партию одеял в начале года.
— Таким образом, можно установить, когда они были украдены. Или пропали.
— Ну, да. Я полагаю...
— Когда именно в январе вы получили партию одеял?
— Кажется, четырнадцатого.
— Сколько одеял?
— Пятьдесят. Ими мы возместили одеяла, украденные в предыдущем квартале.
— За три месяца предыдущего квартала у вас было украдено 50 одеял?
— Приблизительно столько. Я подал заявку на 50 одеял, чтобы возместить пропажу. Это для круглого счета.
— Следовательно, у вас пропадало... как вы говорите... 16-17 одеял в месяц?
— Да, что-то около этого.
— И город прислал вам 50 новых одеял взамен пропавших?
— Да.
— Скольких одеял из этой партии у вас не хватает?
— Я же сказал: мы проводим инвентаризацию первого числа каждого месяца.
— Можете ли вы вспомнить, сколько одеял было украдено... или утеряно... в январе?
— Двенадцать.
— А в феврале, как вы сказали, четырнадцать.
— Да, четырнадцать.
— Итого, двадцать шесть.
— Да.
— Немного меньше, чем за такой же период в прошлом квартале.
— Полагаю, что так.
— В месяц получается только тринадцать...
— Да, так оно и есть.
— Некоторое снижение по сравнению с предыдущим кварталом.
— Да, возможно, вы правы.
— Даже несмотря на то, что весна в этом году запоздала.
— Поймите, мы никак не можем предупредить случайные кражи, — разозлился Лафтон. — В нашем приюте 920 коек, а охраны, считайте, никакой нет. Наша основная задача, в смысле охраны, — не допускать проникновения наркотиков в приют. Мы обязаны принимать всех людей, которые обращаются за помощью. Но простите меня, мистер Мейер. Неужели несколько пропавших одеял стоят того времени, которое мы с вами сейчас потратили? И двое подброшенных стариков... обычное дело.
— Да, если бы только не умерла старуха, — возразил Мейер.
* * *
Когда на следующее утро, в четыре часа, зазвонил телефон, Эйлин спала, как убитая. Она наощупь нашла в темноте аппарат, подняла трубку, включила прикроватную лампу и увидела, что за окном идет снег. Снова снег?— Берк?
— Да, сэр.
На другом конце провода был инспектор Брейди.
— Встретимся на Южной Камберлендской, дом 310, — приказал он. — Чрезвычайное происшествие.
— Слушаюсь, сэр, — ответила она.
Он знал, что ее личная машина не оборудована сиреной, и поэтому просто сообщил ей, что дело не терпит отлагательства. Чрезвычайное происшествие. В это раннее воскресное утро на дорогах не было никакого движения, и она ровно через десять минут была на месте. Шел снег. Возле фургона бригады быстрого реагирования толпились полицейские, у обочины стояла дюжина, а может, и больше патрульных машин. Инспектора Брейди нигде не было видно. В этой толпе полицейских, одетых в черные непромокаемые плащи с капюшонами, Эйлин заметила Тони Пеллегрино. Невысокий, жилистый, он был в джинсах и синей непромокаемой куртке с надписью белыми буквами на спине ПОЛИЦИЯ. Эйлин подошла к нему и поинтересовалась обстановкой.
Ее непокрытые рыжие волосы искрились в лучах уличного фонаря. Она была одета почти так же, как Пеллегрино, в джинсы и синюю форменную куртку с надписью на спине ПОЛИЦИЯ. Чтобы сразу же рассеять подозрения злоумышленника относительно вашего рода занятий. Похититель людей прочтет надпись на спине вашей куртки и сразу поймет, с кем имеет дело. Это не шутки. Жизнь человека, захваченного злоумышленником, буквально висит на волоске.
Две человеческие жизни, если принимать в расчет и жизнь злоумышленника. Девизом бригады была фраза «Никто не должен пострадать». Жизнь злоумышленника так же дорога, как и жизнь заложника. Пеллегрино ввел Эйлин в курс случившегося. Злоумышленником был парень, живший вместе со своим братом и женой брата. Он спал в комнате, которая находилась рядом с комнатой супругов, как раз под холлом.
Произошло вот что. Он проснулся среди ночи и пошел в сортир. Неожиданно на него что-то нашло, он схватил револьвер и пригрозил брату и его жене, что убьет их обоих, если брат сию же минуту не уберется из квартиры.
— Брат пулей вылетел оттуда, — рассказывал Пеллегрино, — и из телефонной будки позвонил по номеру 911. Шеф уже в доме, у двери. Велел сказать вам, чтобы вы сразу же, как придете, поднялись к нему.
Шефом подчиненные называли инспектора Брейди.
— Какая квартира? — спросила Эйлин.
— Четыре-ноль-девять. Да вы не пройдете мимо. Там в коридоре около сотни полицейских.
— Спасибо, Тони, — сказала Эйлин и пошла к дому.
Брейди она нашла на четвертом этаже. В прошлом месяце ему исполнилось 54 года. Высокий, подтянутый, голубоглазый мужчина с лысиной, окаймленной венчиком седых волос.
Его крупный нос выделялся среди других черт лица и придавал ему умное выражение. Он увидел Эйлин, пробиравшуюся сквозь толпу полицейских в форме сил быстрого реагирования, отошел от двери и направился к ней. Он разрезал толпу синих форменок, словно корабль, идущий под всеми парусами.
— Паршивец, — в сердцах выругался он.
— Тони послал "меня сюда, — сообщила Эйлин.
— Парень возжелал свою невестку. Просто и ясно, как мир, — сказал Брейди. — Он слышал, как они ночью занимались любовью, и самому захотелось. Сейчас брата нет в квартире, и он ее, возможно, изнасилует или убьет, а может быть, сделает и то и другое.
— Злоумышленник — старший брат или младший?
— Старший. Ему тридцать два, а его брату двадцать.
— Сколько же лет женщине?
— Ну какая она женщина, — заметил Брейди. — Ей всего-то семнадцать лет.
Эйлин кивнула головой.
— Хотите попытаться? — спросил он. — Только будьте очень осторожны. Он, возможно, замышляет недоброе. Кто его знает?
— Как его зовут?
— Джимми.
— Далеко ли у вас с ним продвинулось дело?
— Ни на шаг, — ответил Брейди.
Неожиданное признание. За восемь месяцев работы в бригаде Брейди мнение Эйлин о нем нисколько не изменилось.
Самовлюбленный женоненавистник, допускающий женщин к двери только в самых крайних случаях. Он только болтал, что намеревается расширить свою бригаду путем включения в нее женщин. Чтобы в ней было не две женщины, как сейчас, а гораздо больше. На деле же ограничился тем, что заменил неудачливых парламентеров-мужчин другими парламентерами, тоже мужчинами. А когда Марта Холстед сгорела на первых же своих переговорах у двери, он начал тренировать ей на смену не другую женщину, а мужчину. Эйлин казалось, что Брейди считает себя непревзойденным парламентером, с которым никто не может сравниться, ни мужчина, ни женщина. Обычно он допускал женщину к двери в тех случаях, когда злоумышленником была тоже женщина.
Очень редко доверял он женщине вести переговоры со злоумышленником-мужчиной. Так почему же сегодня его выбор пал на Эйлин? Уж не потому ли, что в квартире находилась возможная жертва изнасилования? А может, потому, что Джимми помешался на любви, Брейди и решил подсунуть ему рыжекудрую красотку? Время не властно над полицейским ведомством. Эйлин начинала работу в полиции специального назначения в качестве приманки и теперь снова чувствовала себя приманкой. В наши дни мужчины-полицейские относятся с большим уважением к своим коллегам женского пола, но...
— Привет, — начала она. — Я — детектив Эйлин Берк, полицейский парламентер.
Глава 7
Письмо от Глухого доставили в участок в субботу, но Карелла получил его только в воскресенье, в восемь часов утра. Письмо принес в комнату детективов полицейский в форме и бросил на рабочий стол Кареллы вместе с другой корреспонденцией, среди которой было и приглашение на благотворительный бал, даваемый по случаю Пасхи. Карелла не желал ни о чем думать кроме Пасхи, потому что пришла весна и улицы были покрыты талым снегом.
Письмо было адресовано лично ему.
Обыкновенный белый конверт без обратного адреса. «Детективу Стивену Льюису Карелле» было напечатано на лицевой стороне конверта, чуть ниже слов «Бригада детективов 87-го участка», а потом адрес: Гровер-Авеню. Если верить почтовому штемпелю, письмо было отправлено в пятницу 27-го марта. А кто его послал, это Карелла понял еще до того, как вскрыл конверт.
К листку бумаги была пришпилена напечатанная на машинке записка. Вот что она гласила:
Дорогой Стив!
Это, чтобы тебе было легче разобраться.
С искренним приветом
Сэнсон
P.S. Чуть позже.
Пришпиленный к записке листок бумаги был фотокопией страницы из книги, которую Глухой настоятельно рекомендовал детективу внимательно прочитать. Вот ее содержание:
"Я страшусь взрыва, — произнес Тайкона. — Я страшусь, что топот ног преждевременно разбудит землю. Страшусь, что голоса множества людей разгневают спящего бога дождя, и он в ярости разверзнет хляби небесные до того, как будет побежден страх. Я страшусь, что невозможно будет обуздать ярость толпы.
— Я разделяю твой жуткий страх, сын мой, — сказал Окино. — Но ведь Равнина огромна, ее нельзя окружить стеной.
Она вместит любую толпу, какой бы колоссальной она ни была. Потому-то и выбрали наши предки эту Равнину для ежегодных весенних священных празднеств."
— Я знаю, ты не читал эту книгу, — сказал Карелла Брауну. — Ее первая глава — это все, что он рекомендовал прочитать...
— Наш местный друг-библиотекарь, — усмехнулся Браун.
— Там описываются весенние празднества, в этой главе.
И он говорит, что там...
— Кто это тебе говорит? — поинтересовался Браун. — Глухой или сочинитель?
Он шел по снежно-водяному месиву от станции подземки до участка и промочил ноги. Мать говорила ему, что если промочить ноги, то можно схватить простуду.
У него сейчас не было озноба, он чувствовал только сырость в ботинках. И это его раздражало. А когда он был раздражен, то рычал, как медведь. Но на Кареллу не порычишь, и он довольствовался тем, что рычал на свои отсыревшие ботинки, промокшие ноги и скверную погоду, которой заканчивался март. Надо же случиться такой слякоти!
— Сочинитель, — ответил Карелла. — Артуро Ривера.
— Так что он говорит?
— Говорит, что толпа собирается на огромной открытой равнине, окаймленной горами...
— Но ведь в нашем городе и в помине нет гор, — возразил Браун.
— Знаю. Это же другая планета.
— Другая планета? Гм. Иногда мне кажется, что другая планета — это наш город.
— Ты знаешь, что я думаю? А не привлекает ли он наше внимание к толпе? — рассуждал Карелла. — Большому скоплению людей?
— Ты о Глухом говоришь?
— Да. Устами Риверы.
— Так, значит, ты полагаешь, он замышляет преступление с использованием толпы.
— Да. На каком-то открытом пространстве, — развивал свою мысль Карелла. — Огромная равнина. Что это, по-твоему?
— В нашем городе нет равнин, — отрезал Браун. Промокшие ноги раздражали его все больше и больше. Как было бы хорошо, если бы в его шкафчике нашлась пара чистых носков. — А причем здесь взрыв?
— Он страшится взрыва.
— Кто, Глухой?
— Нет-нет...
— Кто же тогда? Ривера?
— Нет. Тот парень, Тайкона.
— Прочти вслух этот абзац, пожалуйста, — попросил Браун.
Карелла прокашлялся и начал читать:
«Я страшусь взрыва, — произнес Тайкона. — Я страшусь, что топот ног преждевременно разбудит землю. Страшусь, что голоса множества людей разгневают спящего бога дождя, и он в ярости разверзнет хляби небесные до того, как будет побежден страх. Я страшусь, что невозможно будет обуздать ярость толпы».
Письмо было адресовано лично ему.
Обыкновенный белый конверт без обратного адреса. «Детективу Стивену Льюису Карелле» было напечатано на лицевой стороне конверта, чуть ниже слов «Бригада детективов 87-го участка», а потом адрес: Гровер-Авеню. Если верить почтовому штемпелю, письмо было отправлено в пятницу 27-го марта. А кто его послал, это Карелла понял еще до того, как вскрыл конверт.
К листку бумаги была пришпилена напечатанная на машинке записка. Вот что она гласила:
Дорогой Стив!
Это, чтобы тебе было легче разобраться.
С искренним приветом
Сэнсон
P.S. Чуть позже.
Пришпиленный к записке листок бумаги был фотокопией страницы из книги, которую Глухой настоятельно рекомендовал детективу внимательно прочитать. Вот ее содержание:
"Я страшусь взрыва, — произнес Тайкона. — Я страшусь, что топот ног преждевременно разбудит землю. Страшусь, что голоса множества людей разгневают спящего бога дождя, и он в ярости разверзнет хляби небесные до того, как будет побежден страх. Я страшусь, что невозможно будет обуздать ярость толпы.
— Я разделяю твой жуткий страх, сын мой, — сказал Окино. — Но ведь Равнина огромна, ее нельзя окружить стеной.
Она вместит любую толпу, какой бы колоссальной она ни была. Потому-то и выбрали наши предки эту Равнину для ежегодных весенних священных празднеств."
— Я знаю, ты не читал эту книгу, — сказал Карелла Брауну. — Ее первая глава — это все, что он рекомендовал прочитать...
— Наш местный друг-библиотекарь, — усмехнулся Браун.
— Там описываются весенние празднества, в этой главе.
И он говорит, что там...
— Кто это тебе говорит? — поинтересовался Браун. — Глухой или сочинитель?
Он шел по снежно-водяному месиву от станции подземки до участка и промочил ноги. Мать говорила ему, что если промочить ноги, то можно схватить простуду.
У него сейчас не было озноба, он чувствовал только сырость в ботинках. И это его раздражало. А когда он был раздражен, то рычал, как медведь. Но на Кареллу не порычишь, и он довольствовался тем, что рычал на свои отсыревшие ботинки, промокшие ноги и скверную погоду, которой заканчивался март. Надо же случиться такой слякоти!
— Сочинитель, — ответил Карелла. — Артуро Ривера.
— Так что он говорит?
— Говорит, что толпа собирается на огромной открытой равнине, окаймленной горами...
— Но ведь в нашем городе и в помине нет гор, — возразил Браун.
— Знаю. Это же другая планета.
— Другая планета? Гм. Иногда мне кажется, что другая планета — это наш город.
— Ты знаешь, что я думаю? А не привлекает ли он наше внимание к толпе? — рассуждал Карелла. — Большому скоплению людей?
— Ты о Глухом говоришь?
— Да. Устами Риверы.
— Так, значит, ты полагаешь, он замышляет преступление с использованием толпы.
— Да. На каком-то открытом пространстве, — развивал свою мысль Карелла. — Огромная равнина. Что это, по-твоему?
— В нашем городе нет равнин, — отрезал Браун. Промокшие ноги раздражали его все больше и больше. Как было бы хорошо, если бы в его шкафчике нашлась пара чистых носков. — А причем здесь взрыв?
— Он страшится взрыва.
— Кто, Глухой?
— Нет-нет...
— Кто же тогда? Ривера?
— Нет. Тот парень, Тайкона.
— Прочти вслух этот абзац, пожалуйста, — попросил Браун.
Карелла прокашлялся и начал читать:
«Я страшусь взрыва, — произнес Тайкона. — Я страшусь, что топот ног преждевременно разбудит землю. Страшусь, что голоса множества людей разгневают спящего бога дождя, и он в ярости разверзнет хляби небесные до того, как будет побежден страх. Я страшусь, что невозможно будет обуздать ярость толпы».