Страница:
«Внимание! Не вскрывать! Полицейская печать».
Сестра, бравшая анализы, с правилами была знакома. Мэри Холдингс тоже.
Дрожа всем телом, Мэри села в гинекологическое кресло и сняла порванные колготки. Сестра велела ей не нервничать, больно не будет; в ответ Мэри пробормотала что-то невнятное, опустила ноги на специальные подставки и глубоко, безнадежно вздохнула. При помощи соответствующего инструмента сестра взяла два вагинальных мазка и нанесла их на стекла, предварительно подсушив последние, как положено по инструкции; затем положила стекла обратно в пластмассовый контейнер. Потом она вновь написала имя Мэри в графе «Объект» анкеты, прикрепленной к контейнеру, проставила дату, расписалась и положила контейнер в целлофановый пакет. Нажав на педаль мусорного ведра, она выбросила использованные инструменты.
— Нам понадобятся эти колготки, — сказала Эстер.
— Что-что? — переспросила сестра.
— Как вещественное доказательство.
— Что ж, вам виднее.
— Это уж точно. — Эстер подобрала колготки и положила их в пакет для вещественных доказательств. Колготки были черного цвета, обшитые черным кружевом, и это только укрепило уверенность Эстер, что никого не насилуют против собственной воли.
Инструкция на конверте «Лобковые волосы» была напечатана красными буквами. Здесь были те же графы, что и в анкете, прикрепленной к пакету для вещественных доказательств. Сестра заполнила анкету, продублировав уже внесенные сведения, затем вскрыла конверт и подставила его под влагалище Мэри. Она провела несколько раз пластмассовым гребнем по лобковым волосам, так, чтобы несколько волосков упали в раскрытый конверт. Затем положила туда же гребень, заклеила конверт и вместе с контейнером положила его в общий пакет.
Поскольку несколько лобковых волосков могли пристать к телу, сестра взяла специальные щипчики, отрезала кусочек губки и легко протерла им весь лобок. Далее, еще раз продублировала уже дважды сделанные записи, положила щипчики назад в общий пакет, а губку, вслед за инструментом, бросила в мусорную корзину. Мэри все еще дрожала. Казалось, ей теперь до конца жизни не успокоиться.
— Нам понадобится еще один образец ваших лобковых волос, — сказала сестра. — Сами сделаете, или хотите, чтобы я?
Мэри кивнула.
— Так как же, дорогая? — не поняла сестра.
Мэри покачала головой.
— Хотите, чтобы я?
Мэри снова кивнула. На втором конверте слова «Лобковые волосы» были напечатаны синими буквами. Отличие заключалось только в том, что вместо знака "А" и слова «Вычесывание» здесь стоял знак "Б" и слово «Стандарт». Повторилась все та же процедура с заполнением карточки, а затем сестра решительно дернула несколько лобковых волосков Мэри. Отрезать запрещалось; сестра вырвала десять-двадцать волосков. Мэри издала краткий, судорожный вздох. Сестра положила их в конверт и заклеила.
— Ну вот, почти все, — сказала она.
Эстер Файн внимательно наблюдала за происходящим. Сестра открыла пластиковую коробку, на которой было написано: «Семенная жидкость», вынула маленькую синюю наклейку, пропитала марлевую подушечку дистиллированной водой, обтерла Мэри лобок и спросила:
— Мне проверить пробы здесь или этим займутся в лаборатории?
— На этот счет мне никто ничего не говорил, — откликнулась Эстер.
— Может, сделаем все здесь и покончим с этим? — спросила сестра.
— Почему бы нет?
Сестра надорвала голубоватую пачку, в которой оказалась бумага, пропитанная активированной фосфорной кислотой, и прижала на секунду листок к подушечке. Затем отлепила листок и посмотрела на него.
— Ну, и что все это значит? — спросила Эстер.
— Если там есть семенная жидкость, цвет сразу изменится.
— И какой цвет должен быть?
— Да вот же, все видно.
Бумага приобрела густой алый оттенок — в точности повторяющий цвет шрифта на пластмассовой коробке.
— Итак? — спросила Эстер.
— Реакция положительная, — ответила сестра и положила холщовую подушечку вместе с пачкой бумаги назад в целлофановый мешок.
— В лаборатории, наверное, проведут еще один анализ, но вообще-то и так все ясно. Спасибо, дорогая, — она повернулась к Мэри, — вы прекрасно себя вели.
Теперь все вещественные доказательства были на месте. Сестра привинтила на место крышку, взяла две красные полицейские печати, сняла защитную пленку.
— Вы свидетельница, — сказала она Эстер, передала ей запечатанную коробку и выбросила в урну инструкцию. — Все, дорогая, — обратилась она к Мэри. — Можете идти.
— Куда?
— Назад, в участок, — сказала Эстер. — Должен подойти детектив из отдела, расследующего изнасилования.
Мэри села.
— Я... — она растерянно поглядела по сторонам.
— Да, дорогая? — спросила сестра.
— Колготки. Где мои колготки?
— Вот они. Это вещественное доказательство.
— Но я же не могу без колготок.
Эстер посмотрела на сестру и неохотно протянула Мэри большой пакет с вещественными доказательствами. Мэри принялась натягивать свои разорванные колготки, а Эстер прошептала на ухо сестре:
— Форточку нужно лучше закрывать.
Мэри, вроде, не услышала этих слов.
Ночная смена свое отработала, и Дженеро поспешил домой, оставив Кареллу печатать рапорт. Полицейские из дневной смены, готовясь приступить к работе, пили традиционный кофе.
Это были Коттон Хейз, Берт Клинг, Мейер Мейер и Артур Браун, но Мейер и Браун только расписались в журнале и тут же ушли допрашивать жертву вооруженного ограбления. А Хейз и Клинг устроились за столом последнего — один уселся на стул, другой облокотился на угол. Оба пили кофе из бумажных стаканчиков, когда вошла их коллега из отдела изнасилований.
— Насчет Мэри Холдингс с кем поговорить? — спросила она.
Хейз повернулся к турникету, ведущему в комнату. На вид женщине было года тридцать четыре — темноглазая брюнетка в очках. Из-под расстегнутой куртки защитного цвета виднелось синее платье, на ногах — под цвет ему туфли на невысоких каблуках. На плече болталась голубая сумка, женщина прижимала ее к бедру.
— А что, изнасилование? — поинтересовался Хейз.
Женщина кивнула и прошла в комнату.
— Меня зовут Энни Ролз, — представившись, она двинулась к мужчинам.
Карелла, писавший что-то у себя за столом, на секунду поднял голову и тут же вернулся к машинке.
— Лишней чашечки кофе не найдется? — поинтересовалась она.
— Коттон Хейз, — Хейз протянул руку.
Энни крепко пожала ее и посмотрела ему прямо в глаза. «Метр восемьдесят, наверное, с небольшим, — прикинула Энни, — глаза голубые, рыжий, а над левым виском в волосах светлая полоска, наверное, след от ожога». А Хейз подумал, что не прочь бы с ней переспать. Ему такие нравились: стройные, узкобедрые и с маленькой грудью. «Интересно, в каком она чине, — мельком подумал Хейз, — может быть, выше моего».
— Берт Клинг, — протянул руку Клинг и кивнул: мол, кофе сейчас будет.
«Вроде, славные ребята, — подумала Энни. — Этот Клинг ростом почти с Хейза, и такой же широкоплечий, волосы светлые, а глаза, пожалуй, карие; на вид парень с фермы. Да и тот, что склонился над машинкой, тоже ничего себе, только есть в его внешности что-то китайское. И к тому же на левой руке у него обручальное кольцо».
— Это к вам обратилась потерпевшая? — спросила Энни.
— К О'Брайану. Но он уже ушел, — откликнулся Хейз.
— Вам какой кофе? — спросил Клинг.
— Не слишком крепкий, сахару — одну ложку. Клинг двинулся к кофеварке в дальнем конце коридора. Карелла все еще печатал.
— И где же жертва? — спросила Энни.
— Ее повезли в муниципальный госпиталь.
— Мы раньше не встречались? — поинтересовалась Энни.
— Вряд ли, — сказал Хейз и улыбнулся. — Иначе я бы запомнил.
— А мне кажется, встречались, и именно здесь. У вас ведь, вроде много изнасилований?
— Да нет, процент обычный.
— А все же, сколько?
— В неделю? В месяц?
— В год.
— Надо посмотреть досье.
— По городу у нас в прошлом году было тридцать пять тысяч случаев. В среднем по стране — семьдесят пять.
Появился Клинг с кофе.
— У меня подруга работает в отряде специального назначения, — сказал он. — Они там вроде как подсадные утки.
— Вот как? И как же ее зовут?
— Эйлин Берк.
— Ну да, конечно. Мы встречались. Такая высокая, рыжая, с зелеными глазами?
— Точно.
— Красивая девушка, — сказала Энни. — Клинг довольно улыбнулся. — И работает, говорят, классно.
«Он назвал Эйлин подругой. Теперь это синоним для любовницы, даже полицейские его используют. Тоже мне, конспираторы, — подумала Энни».
Дверь снова открылась, и в инспекторскую вошли Эстер Файн с Мэри Холдингс. Эстер поискала глазами О'Брайана и, убедившись, что он уже ушел, растерянно посмотрела на присутствующих.
— Кому отдать это? — спросила она, протягивая коробки с вещественными доказательствами.
— Мне, — откликнулась Энни.
Эстер посмотрела на нее.
— Энни Ролз, детектив первого класса, — представилась Энни. — Из отдела по расследованию изнасилований.
«Стало быть, она и впрямь выше меня чином», — подумал Хейз.
— Я заполнила все, как положено, — сказала Эстер, указывая на табличку, приклеенную к крышке коробки. Под строкой «Содержимое» были три пустые строчки, которые надо было заполнить. Напротив «Получено от» Эстер вписала: «Хилари Баскин. Муниципальный госпиталь». И далее: «Получатель» — Эстер Файн и номер полицейского жетона; дата — 7 октября; время — 7.31. Здесь Эстер обвела в кружок слово «утра». Ниже повторялись те же вопросы, но эти строки заполнила уже Энни, подтверждая, таким образом, получение коробки.
— Где я могу поговорить с мисс Холдингс наедине? — спросила она.
— Комната для допросов в конце коридора, — ответил Хейз. — Я провожу вас.
— Не хотите ли чашечку кофе, мисс Холдингс? — спросила Энни.
Мэри отрицательно покачала головой.
Вслед за Хейзом они вышли в коридор. Эстер переминалась с ноги на ногу в надежде, что и ей предложат кофе. Предложения, однако, не последовало, и она удалилась.
В комнате для допросов Энни мягко сказала:
— Для начала, если не возражаете, кое-какие формальности.
Мэри Холдингс промолчала.
— Ваше полное имя, пожалуйста.
— Мэри Холдингс.
— И ничего посредине?
Мэри покачала головой.
— Ваш адрес, пожалуйста.
— Лэрэми Кресчент, дом 1840.
— Квартира?
— 12 "в".
— Возраст?
— Тридцать семь.
— Не замужем? Замужем? Разведены?
— Разведена.
— Ваш рост, пожалуйста.
— Метр шестьдесят семь сантиметров.
— Вес?
— Шестьдесят килограммов.
Энни оглядела ее. Волосы рыжие, глаза голубые. Пробежав глазами оставшуюся часть страницы, Энни снова подняла глаза.
— Не расскажете ли мне, что произошло, мисс Холдингс.
— Опять тот же самый, — сказала Мэри.
— Что-что?
— Тот же самый мужчина. Что и в первые два раза.
Энни внимательно посмотрела на нее.
— Вы хотите сказать, что вас изнасиловали в третий раз?
Мэри утвердительно кивнула.
— И всякий раз один и тот же мужчина?
Мэри снова кивнула.
— И вы узнали его?
— Да.
— А вы знаете этого человека?
— Нет.
— Но вы уверены, что это один и тот же?
— Да.
— Можете описать его? — Энни вынула из кармана записную книжку.
— Я уже сделала это. Дважды.
Она явно начинала злиться. Энни знала эту злость, она наблюдала ее сотни раз. Поначалу шок вперемешку со страхом, а потом злость. Только сейчас все сложнее, потому что в третий раз.
— Ладно, попробую посмотреть в досье, — сказала Энни. — А первые два раза были на территории этого же участка?
— Да.
— Тогда не буду вас беспокоить, в досье точно...
— Да.
— Так как же все-таки это случилось?
Мэри ничего не ответила.
— Мисс Холдингс, вы слышите меня?
Молчание.
— Я хочу помочь вам, — мягко произнесла Энни.
Мэри кивнула.
— Можете сказать мне, где и когда это случилось?
— У меня дома.
— У вас дома?
— Да.
— И как же он вошел?
— Понятия не имею.
— Дверь в квартиру была заперта?
— Да.
— Черный ход есть?
— Да.
— Мог он им воспользоваться?
— Я не знаю, как ему удалось войти. Я спала.
— Так, стало быть, все случилось по адресу Лэрэми Кресчент, дом 1840, квартира 12 "в"?
— Да.
— Есть у вас внизу дежурный?
— Нет.
— А дом вообще как-нибудь охраняется?
— Нет.
— Он взял что-нибудь в квартире?
— Нет. — Мэри немного помолчала. — Ему была нужна я.
— Так, говорите, вы спали...
— Да.
— Можете сказать, что на вас было?
— А какая разница?
— Нам понадобится одежда, которая на вас была, когда он...
— На мне был длинный бабушкин халат и колготки. — Мэри снова помолчала. — После первого раза я... всегда надевала на ночь колготки.
— Первые два случая... Они тоже были у вас дома?
— Нет. На улице.
— Так, стало быть, он впервые оказался в квартире?
— Да.
— И вы уверены, что это один и тот же мужчина?
— Уверена.
— Хотелось бы получить колготки и халат, которые на вас были. Лаборатории понадобится...
— Колготки сейчас на мне.
— Вы хотите сказать, те самые колготки...
— Да.
— Те самые колготки, которые были на вас, когда он...
— Да. Я... Я накинула платье... надела туфли...
— Когда?
— Как только он ушел.
— А в котором часу это было, вы припомните?
— Прямо перед тем, как я позвонила в полицию.
— Хорошо, но когда это было?
— Около семи.
— А когда он у вас появился?
— В начале шестого.
— Стало быть, он пробыл у вас почти два часа.
— Да, — кивнула Мэри. — Да.
— А когда вы обнаружили, что он у вас дома?
— Я услышала какой-то шум, открыла глаза. Он стоял рядом. И не успела я... как он взобрался на меня.
Она закрыла глаза и покачала головой. Энни знала, что следующие вопросы будут трудными, знала она и то, что большинство в таких случаях начинают только злиться. Но новый уголовный кодекс штата квалифицировал изнасилование первой степени следующим образом: «Насильником считается мужчина, осуществляющий половой акт с женщиной, которая: 1) уступает принуждению; 2) не может оказать сопротивление, будучи не способной к нему физически; 3) младше одиннадцати лет от роду».
Поэтому приходилось задавать вопросы.
Новое определение ничуть не расширяло прежнее, по которому насильником считался мужчина, «который совершает половой акт с женщиной, не являющейся его женой, против ее воли и без ее согласия». И старая, и новая редакции статьи вполне допускали изнасилование собственной жены, ибо в соответствующей статье нового кодекса «лицо женского пола» определялось как «любое лицо женского пола, не состоящее в брачных отношениях с субъектом». В старом кодексе говорилось: «Когда ее сопротивление преодолевается силой либо угрозой нанесения телесных увечий». В новом кодексе «принуждение» определялось как «применение физической силы, преодолевающей настоящее сопротивление; либо угроза, явная или подразумеваемая, которая порождает страх немедленной смерти или серьезного физического увечья». В обеих редакциях бремя доказывания возлагается на жертву. А между тем, в прошлом году в стране, согласно статистике, было зафиксировано около семидесяти восьми тысяч случаев изнасилования, и детективам, вроде Энни Ролз, которые и так работают как лошади, приходилось задавать тяжелые вопросы женщинам, которым и без того нелегко.
Она глубоко вздохнула.
— Говорят, что он был «на» вас...
— Он был на кровати, он влез на меня.
— То есть, вы хотите сказать, лег на вас?
— Нет. Он о-с-седлал меня.
— Вы услышали шум, он разбудил вас...
— Да.
— И почувствовали, что он взобрался на вас, оседлал.
— Да.
— И что дальше?
— Я потянулась. Я попыталась дотянуться до н-н-ночного столика. У меня там в ящике пистолет. Я хотела д-д-остать его.
— А разрешение на хранение оружия у вас есть?
— Да.
— Хотели достать пистолет.
— Да. Но он схватил меня за запястье.
— На какой руке?
— На правой.
— А левая была свободна?
— Да.
— И вы не пытались защититься левой?
— Нет.
— Вы не пытались его ударить?
— Нет. У него был нож.
«Хорошо, — подумала Энни. — Нож. Принуждение. Если, конечно, все это не фантазия».
— Что за нож?
— Тот же самый нож, что и впервые два раза.
— Да, но что все-таки за нож? Лезвие какой длины, не скажете?
— Понятия не имею, черт побери, знаю только, что это был нож! — яростно крикнула Мэри.
— И он угрожал вам этим ножом?
— Он сказал, что стоит мне издать хоть звук, и он прирежет меня.
— Точно так и сказал?
— Если я закричу или если я издам хоть звук, не помню в точности.
«Угроза, явная или скрытая, — отметила про себя Энни. — Страх немедленной смерти или серьезного физического увечья».
— Так, что дальше?
— Он... расстегнул халат.
— Вы сопротивлялись?
— Он приставил мне нож к горлу.
— И не отнимал его?
— Да. Пока...
— Да?
— Он... ну, когда... когда расстегнул халат... засунул мне нож между ног. Он сказал, что воткнет его мне в... в... словом, в меня... если я... если я хоть пикну. Он... он разрезал колготки... разрезал на мне колготки ножом... и... и потом он... потом...
Энни опять глубоко вздохнула.
— Вы говорите, он пробыл у вас два часа.
— Он кончал и снова начинал, без п-п-перерыва.
— Он говорил что-нибудь в это время? Что угодно, так, чтобы можно было понять, кто это...
— Нет.
— А имени своего он, случайно, не назвал?
— Нет.
— Или откуда он...
— Нет.
— Ничего-ничего?
— Ничего. То есть пока он... пока...
— Пока он насиловал вас, мисс Холдингс, — сказала Энни. — Вполне можно произнести это слово. Этот сукин сын насиловал вас.
— Да, — выдохнула Мэри.
— Не говоря ни слова?
— Пока... насиловал — нет.
— Мисс Холдингс, я вынуждена задать еще один вопрос. Он не понуждал вас к извращениям?
Это, собственно, была цитата из уголовного кодекса, устанавливающего максимум двадцать пять лет заключения за насильственную содомию, одно из преступлений категории Б. Если его поймают и предъявят обвинение и в изнасиловании, и в содомии, остаток лет он проведет за решеткой.
— Нет, — ответила Мэри.
Энни кивнула. Ясно. Просто изнасилование первой категории. Двадцать лет, если дадут по максимуму. А если попадется добросердечный судья — три года. А год хорошего поведения в тюрьме, и вот он снова на воле.
— Уходя, он сказал, — начала Мэри, — он...
— Да?
— Он... сказал...
— Так что же он сказал, мисс Холдингс?
— Он...
Мэри закрыла лицо руками.
— Ну, пожалуйста, что он сказал?
— Он с-с-сказал: «Я вернусь».
Энни посмотрела на нее.
— Он улыбался, — добавила Мэри.
Глава 3
Сестра, бравшая анализы, с правилами была знакома. Мэри Холдингс тоже.
Дрожа всем телом, Мэри села в гинекологическое кресло и сняла порванные колготки. Сестра велела ей не нервничать, больно не будет; в ответ Мэри пробормотала что-то невнятное, опустила ноги на специальные подставки и глубоко, безнадежно вздохнула. При помощи соответствующего инструмента сестра взяла два вагинальных мазка и нанесла их на стекла, предварительно подсушив последние, как положено по инструкции; затем положила стекла обратно в пластмассовый контейнер. Потом она вновь написала имя Мэри в графе «Объект» анкеты, прикрепленной к контейнеру, проставила дату, расписалась и положила контейнер в целлофановый пакет. Нажав на педаль мусорного ведра, она выбросила использованные инструменты.
— Нам понадобятся эти колготки, — сказала Эстер.
— Что-что? — переспросила сестра.
— Как вещественное доказательство.
— Что ж, вам виднее.
— Это уж точно. — Эстер подобрала колготки и положила их в пакет для вещественных доказательств. Колготки были черного цвета, обшитые черным кружевом, и это только укрепило уверенность Эстер, что никого не насилуют против собственной воли.
Инструкция на конверте «Лобковые волосы» была напечатана красными буквами. Здесь были те же графы, что и в анкете, прикрепленной к пакету для вещественных доказательств. Сестра заполнила анкету, продублировав уже внесенные сведения, затем вскрыла конверт и подставила его под влагалище Мэри. Она провела несколько раз пластмассовым гребнем по лобковым волосам, так, чтобы несколько волосков упали в раскрытый конверт. Затем положила туда же гребень, заклеила конверт и вместе с контейнером положила его в общий пакет.
Поскольку несколько лобковых волосков могли пристать к телу, сестра взяла специальные щипчики, отрезала кусочек губки и легко протерла им весь лобок. Далее, еще раз продублировала уже дважды сделанные записи, положила щипчики назад в общий пакет, а губку, вслед за инструментом, бросила в мусорную корзину. Мэри все еще дрожала. Казалось, ей теперь до конца жизни не успокоиться.
— Нам понадобится еще один образец ваших лобковых волос, — сказала сестра. — Сами сделаете, или хотите, чтобы я?
Мэри кивнула.
— Так как же, дорогая? — не поняла сестра.
Мэри покачала головой.
— Хотите, чтобы я?
Мэри снова кивнула. На втором конверте слова «Лобковые волосы» были напечатаны синими буквами. Отличие заключалось только в том, что вместо знака "А" и слова «Вычесывание» здесь стоял знак "Б" и слово «Стандарт». Повторилась все та же процедура с заполнением карточки, а затем сестра решительно дернула несколько лобковых волосков Мэри. Отрезать запрещалось; сестра вырвала десять-двадцать волосков. Мэри издала краткий, судорожный вздох. Сестра положила их в конверт и заклеила.
— Ну вот, почти все, — сказала она.
Эстер Файн внимательно наблюдала за происходящим. Сестра открыла пластиковую коробку, на которой было написано: «Семенная жидкость», вынула маленькую синюю наклейку, пропитала марлевую подушечку дистиллированной водой, обтерла Мэри лобок и спросила:
— Мне проверить пробы здесь или этим займутся в лаборатории?
— На этот счет мне никто ничего не говорил, — откликнулась Эстер.
— Может, сделаем все здесь и покончим с этим? — спросила сестра.
— Почему бы нет?
Сестра надорвала голубоватую пачку, в которой оказалась бумага, пропитанная активированной фосфорной кислотой, и прижала на секунду листок к подушечке. Затем отлепила листок и посмотрела на него.
— Ну, и что все это значит? — спросила Эстер.
— Если там есть семенная жидкость, цвет сразу изменится.
— И какой цвет должен быть?
— Да вот же, все видно.
Бумага приобрела густой алый оттенок — в точности повторяющий цвет шрифта на пластмассовой коробке.
— Итак? — спросила Эстер.
— Реакция положительная, — ответила сестра и положила холщовую подушечку вместе с пачкой бумаги назад в целлофановый мешок.
— В лаборатории, наверное, проведут еще один анализ, но вообще-то и так все ясно. Спасибо, дорогая, — она повернулась к Мэри, — вы прекрасно себя вели.
Теперь все вещественные доказательства были на месте. Сестра привинтила на место крышку, взяла две красные полицейские печати, сняла защитную пленку.
— Вы свидетельница, — сказала она Эстер, передала ей запечатанную коробку и выбросила в урну инструкцию. — Все, дорогая, — обратилась она к Мэри. — Можете идти.
— Куда?
— Назад, в участок, — сказала Эстер. — Должен подойти детектив из отдела, расследующего изнасилования.
Мэри села.
— Я... — она растерянно поглядела по сторонам.
— Да, дорогая? — спросила сестра.
— Колготки. Где мои колготки?
— Вот они. Это вещественное доказательство.
— Но я же не могу без колготок.
Эстер посмотрела на сестру и неохотно протянула Мэри большой пакет с вещественными доказательствами. Мэри принялась натягивать свои разорванные колготки, а Эстер прошептала на ухо сестре:
— Форточку нужно лучше закрывать.
Мэри, вроде, не услышала этих слов.
* * *
Когда в инспекторской Восемьдесят седьмого участка появилась женщина-полицейский из отдела по расследованию случаев изнасилования, здесь было еще относительно тихо. Правда, часы показывали только восемь утра.Ночная смена свое отработала, и Дженеро поспешил домой, оставив Кареллу печатать рапорт. Полицейские из дневной смены, готовясь приступить к работе, пили традиционный кофе.
Это были Коттон Хейз, Берт Клинг, Мейер Мейер и Артур Браун, но Мейер и Браун только расписались в журнале и тут же ушли допрашивать жертву вооруженного ограбления. А Хейз и Клинг устроились за столом последнего — один уселся на стул, другой облокотился на угол. Оба пили кофе из бумажных стаканчиков, когда вошла их коллега из отдела изнасилований.
— Насчет Мэри Холдингс с кем поговорить? — спросила она.
Хейз повернулся к турникету, ведущему в комнату. На вид женщине было года тридцать четыре — темноглазая брюнетка в очках. Из-под расстегнутой куртки защитного цвета виднелось синее платье, на ногах — под цвет ему туфли на невысоких каблуках. На плече болталась голубая сумка, женщина прижимала ее к бедру.
— А что, изнасилование? — поинтересовался Хейз.
Женщина кивнула и прошла в комнату.
— Меня зовут Энни Ролз, — представившись, она двинулась к мужчинам.
Карелла, писавший что-то у себя за столом, на секунду поднял голову и тут же вернулся к машинке.
— Лишней чашечки кофе не найдется? — поинтересовалась она.
— Коттон Хейз, — Хейз протянул руку.
Энни крепко пожала ее и посмотрела ему прямо в глаза. «Метр восемьдесят, наверное, с небольшим, — прикинула Энни, — глаза голубые, рыжий, а над левым виском в волосах светлая полоска, наверное, след от ожога». А Хейз подумал, что не прочь бы с ней переспать. Ему такие нравились: стройные, узкобедрые и с маленькой грудью. «Интересно, в каком она чине, — мельком подумал Хейз, — может быть, выше моего».
— Берт Клинг, — протянул руку Клинг и кивнул: мол, кофе сейчас будет.
«Вроде, славные ребята, — подумала Энни. — Этот Клинг ростом почти с Хейза, и такой же широкоплечий, волосы светлые, а глаза, пожалуй, карие; на вид парень с фермы. Да и тот, что склонился над машинкой, тоже ничего себе, только есть в его внешности что-то китайское. И к тому же на левой руке у него обручальное кольцо».
— Это к вам обратилась потерпевшая? — спросила Энни.
— К О'Брайану. Но он уже ушел, — откликнулся Хейз.
— Вам какой кофе? — спросил Клинг.
— Не слишком крепкий, сахару — одну ложку. Клинг двинулся к кофеварке в дальнем конце коридора. Карелла все еще печатал.
— И где же жертва? — спросила Энни.
— Ее повезли в муниципальный госпиталь.
— Мы раньше не встречались? — поинтересовалась Энни.
— Вряд ли, — сказал Хейз и улыбнулся. — Иначе я бы запомнил.
— А мне кажется, встречались, и именно здесь. У вас ведь, вроде много изнасилований?
— Да нет, процент обычный.
— А все же, сколько?
— В неделю? В месяц?
— В год.
— Надо посмотреть досье.
— По городу у нас в прошлом году было тридцать пять тысяч случаев. В среднем по стране — семьдесят пять.
Появился Клинг с кофе.
— У меня подруга работает в отряде специального назначения, — сказал он. — Они там вроде как подсадные утки.
— Вот как? И как же ее зовут?
— Эйлин Берк.
— Ну да, конечно. Мы встречались. Такая высокая, рыжая, с зелеными глазами?
— Точно.
— Красивая девушка, — сказала Энни. — Клинг довольно улыбнулся. — И работает, говорят, классно.
«Он назвал Эйлин подругой. Теперь это синоним для любовницы, даже полицейские его используют. Тоже мне, конспираторы, — подумала Энни».
Дверь снова открылась, и в инспекторскую вошли Эстер Файн с Мэри Холдингс. Эстер поискала глазами О'Брайана и, убедившись, что он уже ушел, растерянно посмотрела на присутствующих.
— Кому отдать это? — спросила она, протягивая коробки с вещественными доказательствами.
— Мне, — откликнулась Энни.
Эстер посмотрела на нее.
— Энни Ролз, детектив первого класса, — представилась Энни. — Из отдела по расследованию изнасилований.
«Стало быть, она и впрямь выше меня чином», — подумал Хейз.
— Я заполнила все, как положено, — сказала Эстер, указывая на табличку, приклеенную к крышке коробки. Под строкой «Содержимое» были три пустые строчки, которые надо было заполнить. Напротив «Получено от» Эстер вписала: «Хилари Баскин. Муниципальный госпиталь». И далее: «Получатель» — Эстер Файн и номер полицейского жетона; дата — 7 октября; время — 7.31. Здесь Эстер обвела в кружок слово «утра». Ниже повторялись те же вопросы, но эти строки заполнила уже Энни, подтверждая, таким образом, получение коробки.
— Где я могу поговорить с мисс Холдингс наедине? — спросила она.
— Комната для допросов в конце коридора, — ответил Хейз. — Я провожу вас.
— Не хотите ли чашечку кофе, мисс Холдингс? — спросила Энни.
Мэри отрицательно покачала головой.
Вслед за Хейзом они вышли в коридор. Эстер переминалась с ноги на ногу в надежде, что и ей предложат кофе. Предложения, однако, не последовало, и она удалилась.
В комнате для допросов Энни мягко сказала:
— Для начала, если не возражаете, кое-какие формальности.
Мэри Холдингс промолчала.
— Ваше полное имя, пожалуйста.
— Мэри Холдингс.
— И ничего посредине?
Мэри покачала головой.
— Ваш адрес, пожалуйста.
— Лэрэми Кресчент, дом 1840.
— Квартира?
— 12 "в".
— Возраст?
— Тридцать семь.
— Не замужем? Замужем? Разведены?
— Разведена.
— Ваш рост, пожалуйста.
— Метр шестьдесят семь сантиметров.
— Вес?
— Шестьдесят килограммов.
Энни оглядела ее. Волосы рыжие, глаза голубые. Пробежав глазами оставшуюся часть страницы, Энни снова подняла глаза.
— Не расскажете ли мне, что произошло, мисс Холдингс.
— Опять тот же самый, — сказала Мэри.
— Что-что?
— Тот же самый мужчина. Что и в первые два раза.
Энни внимательно посмотрела на нее.
— Вы хотите сказать, что вас изнасиловали в третий раз?
Мэри утвердительно кивнула.
— И всякий раз один и тот же мужчина?
Мэри снова кивнула.
— И вы узнали его?
— Да.
— А вы знаете этого человека?
— Нет.
— Но вы уверены, что это один и тот же?
— Да.
— Можете описать его? — Энни вынула из кармана записную книжку.
— Я уже сделала это. Дважды.
Она явно начинала злиться. Энни знала эту злость, она наблюдала ее сотни раз. Поначалу шок вперемешку со страхом, а потом злость. Только сейчас все сложнее, потому что в третий раз.
— Ладно, попробую посмотреть в досье, — сказала Энни. — А первые два раза были на территории этого же участка?
— Да.
— Тогда не буду вас беспокоить, в досье точно...
— Да.
— Так как же все-таки это случилось?
Мэри ничего не ответила.
— Мисс Холдингс, вы слышите меня?
Молчание.
— Я хочу помочь вам, — мягко произнесла Энни.
Мэри кивнула.
— Можете сказать мне, где и когда это случилось?
— У меня дома.
— У вас дома?
— Да.
— И как же он вошел?
— Понятия не имею.
— Дверь в квартиру была заперта?
— Да.
— Черный ход есть?
— Да.
— Мог он им воспользоваться?
— Я не знаю, как ему удалось войти. Я спала.
— Так, стало быть, все случилось по адресу Лэрэми Кресчент, дом 1840, квартира 12 "в"?
— Да.
— Есть у вас внизу дежурный?
— Нет.
— А дом вообще как-нибудь охраняется?
— Нет.
— Он взял что-нибудь в квартире?
— Нет. — Мэри немного помолчала. — Ему была нужна я.
— Так, говорите, вы спали...
— Да.
— Можете сказать, что на вас было?
— А какая разница?
— Нам понадобится одежда, которая на вас была, когда он...
— На мне был длинный бабушкин халат и колготки. — Мэри снова помолчала. — После первого раза я... всегда надевала на ночь колготки.
— Первые два случая... Они тоже были у вас дома?
— Нет. На улице.
— Так, стало быть, он впервые оказался в квартире?
— Да.
— И вы уверены, что это один и тот же мужчина?
— Уверена.
— Хотелось бы получить колготки и халат, которые на вас были. Лаборатории понадобится...
— Колготки сейчас на мне.
— Вы хотите сказать, те самые колготки...
— Да.
— Те самые колготки, которые были на вас, когда он...
— Да. Я... Я накинула платье... надела туфли...
— Когда?
— Как только он ушел.
— А в котором часу это было, вы припомните?
— Прямо перед тем, как я позвонила в полицию.
— Хорошо, но когда это было?
— Около семи.
— А когда он у вас появился?
— В начале шестого.
— Стало быть, он пробыл у вас почти два часа.
— Да, — кивнула Мэри. — Да.
— А когда вы обнаружили, что он у вас дома?
— Я услышала какой-то шум, открыла глаза. Он стоял рядом. И не успела я... как он взобрался на меня.
Она закрыла глаза и покачала головой. Энни знала, что следующие вопросы будут трудными, знала она и то, что большинство в таких случаях начинают только злиться. Но новый уголовный кодекс штата квалифицировал изнасилование первой степени следующим образом: «Насильником считается мужчина, осуществляющий половой акт с женщиной, которая: 1) уступает принуждению; 2) не может оказать сопротивление, будучи не способной к нему физически; 3) младше одиннадцати лет от роду».
Поэтому приходилось задавать вопросы.
Новое определение ничуть не расширяло прежнее, по которому насильником считался мужчина, «который совершает половой акт с женщиной, не являющейся его женой, против ее воли и без ее согласия». И старая, и новая редакции статьи вполне допускали изнасилование собственной жены, ибо в соответствующей статье нового кодекса «лицо женского пола» определялось как «любое лицо женского пола, не состоящее в брачных отношениях с субъектом». В старом кодексе говорилось: «Когда ее сопротивление преодолевается силой либо угрозой нанесения телесных увечий». В новом кодексе «принуждение» определялось как «применение физической силы, преодолевающей настоящее сопротивление; либо угроза, явная или подразумеваемая, которая порождает страх немедленной смерти или серьезного физического увечья». В обеих редакциях бремя доказывания возлагается на жертву. А между тем, в прошлом году в стране, согласно статистике, было зафиксировано около семидесяти восьми тысяч случаев изнасилования, и детективам, вроде Энни Ролз, которые и так работают как лошади, приходилось задавать тяжелые вопросы женщинам, которым и без того нелегко.
Она глубоко вздохнула.
— Говорят, что он был «на» вас...
— Он был на кровати, он влез на меня.
— То есть, вы хотите сказать, лег на вас?
— Нет. Он о-с-седлал меня.
— Вы услышали шум, он разбудил вас...
— Да.
— И почувствовали, что он взобрался на вас, оседлал.
— Да.
— И что дальше?
— Я потянулась. Я попыталась дотянуться до н-н-ночного столика. У меня там в ящике пистолет. Я хотела д-д-остать его.
— А разрешение на хранение оружия у вас есть?
— Да.
— Хотели достать пистолет.
— Да. Но он схватил меня за запястье.
— На какой руке?
— На правой.
— А левая была свободна?
— Да.
— И вы не пытались защититься левой?
— Нет.
— Вы не пытались его ударить?
— Нет. У него был нож.
«Хорошо, — подумала Энни. — Нож. Принуждение. Если, конечно, все это не фантазия».
— Что за нож?
— Тот же самый нож, что и впервые два раза.
— Да, но что все-таки за нож? Лезвие какой длины, не скажете?
— Понятия не имею, черт побери, знаю только, что это был нож! — яростно крикнула Мэри.
— И он угрожал вам этим ножом?
— Он сказал, что стоит мне издать хоть звук, и он прирежет меня.
— Точно так и сказал?
— Если я закричу или если я издам хоть звук, не помню в точности.
«Угроза, явная или скрытая, — отметила про себя Энни. — Страх немедленной смерти или серьезного физического увечья».
— Так, что дальше?
— Он... расстегнул халат.
— Вы сопротивлялись?
— Он приставил мне нож к горлу.
— И не отнимал его?
— Да. Пока...
— Да?
— Он... ну, когда... когда расстегнул халат... засунул мне нож между ног. Он сказал, что воткнет его мне в... в... словом, в меня... если я... если я хоть пикну. Он... он разрезал колготки... разрезал на мне колготки ножом... и... и потом он... потом...
Энни опять глубоко вздохнула.
— Вы говорите, он пробыл у вас два часа.
— Он кончал и снова начинал, без п-п-перерыва.
— Он говорил что-нибудь в это время? Что угодно, так, чтобы можно было понять, кто это...
— Нет.
— А имени своего он, случайно, не назвал?
— Нет.
— Или откуда он...
— Нет.
— Ничего-ничего?
— Ничего. То есть пока он... пока...
— Пока он насиловал вас, мисс Холдингс, — сказала Энни. — Вполне можно произнести это слово. Этот сукин сын насиловал вас.
— Да, — выдохнула Мэри.
— Не говоря ни слова?
— Пока... насиловал — нет.
— Мисс Холдингс, я вынуждена задать еще один вопрос. Он не понуждал вас к извращениям?
Это, собственно, была цитата из уголовного кодекса, устанавливающего максимум двадцать пять лет заключения за насильственную содомию, одно из преступлений категории Б. Если его поймают и предъявят обвинение и в изнасиловании, и в содомии, остаток лет он проведет за решеткой.
— Нет, — ответила Мэри.
Энни кивнула. Ясно. Просто изнасилование первой категории. Двадцать лет, если дадут по максимуму. А если попадется добросердечный судья — три года. А год хорошего поведения в тюрьме, и вот он снова на воле.
— Уходя, он сказал, — начала Мэри, — он...
— Да?
— Он... сказал...
— Так что же он сказал, мисс Холдингс?
— Он...
Мэри закрыла лицо руками.
— Ну, пожалуйста, что он сказал?
— Он с-с-сказал: «Я вернусь».
Энни посмотрела на нее.
— Он улыбался, — добавила Мэри.
Глава 3
Пухлую почтовую бандероль, адресованную Восемьдесят седьмому участку, доставили в четверг утром, одиннадцатого октября. Сержант Дэйв Мерчисон принял ее за столом дежурного вместе со всей остальной почтой. Подозрительно осмотрев бандероль, Мерчисон приложил ее к уху, не тикает ли? По нынешним временам запросто могут бомбу по почте отправить, особенно, если нет обратного адреса.
Тиканья он никакого не услышал, но это ничего не значило. Теперь научились собирать и совершенно беззвучные взрывные устройства. «Может, позвонить ребятам из отдела по обезвреживанию», — подумал он. Но с другой стороны, хорош он будет, если заставит их тащиться в такую даль и выяснится, что в пакете шоколадный набор или что-нибудь в этом роде. Однако же Мерчисон уже давно служил в полиции и хорошо знал, что главное в их деле — прикрыть фланги. Он поднял трубку и набрал номер капитана Фрика.
На территории Восемьдесят седьмого участка работало сто восемьдесят шесть полицейских в форме и еще шестнадцать детективов в штатском. И всеми ими командовал капитан Фрик. Большинство из его подчиненных находили, что Фрику уже давно пора на пенсию, если не по возрасту, то по уму. А иные вообще считали его совершенным дебилом, который и ботинки утром сам завязать не может, не то что принимать решения в ситуациях, когда на весах, быть может, жизнь людей, а с такими ситуациями в этом районе сталкивались то и дело. У Фрика были седые волосы. Они всегда были седыми. Он считал, что они выгодно оттеняют его синий мундир. Он и вообразить не мог свою работу без синего мундира, который так замечательно дополнял его благородную седину. И еще — золотая оплетка. Ему нравилось, что на мундире у него золотая оплетка. И ему нравилось, что он полицейский. С другой стороны, ему не нравилось, когда всякие дежурные сержанты говорят ему, что с утренней почтой принесли подозрительный пакет.
— Как это понять, «подозрительный»? — спросил он у Мерчисона.
— Нет обратного адреса.
— А с какого почтового отделения отправили?
— Из Калмз Пойнт.
— Это на другом участке.
— Так точно, сэр.
— Ну так отошлите его назад. Мне он тут меньше всего нужен.
— Отослать куда, сэр?
— В Калмз Пойнт.
— Да, но куда именно в Калмз Пойнт? Обратного адреса-то нет.
— Отошлите его в почтовое отделение. Пускай там сами разбираются.
— А вдруг эта штука взорвется?
— Почему это она должна взорваться?
— Может, там бомба? Вдруг мы отошлем эту штуку назад на почту, а она там взорвется и убьет сотню служащих? Как мы тогда будем выглядеть?
— Так что вы, собственно, собираетесь делать? — Фрик посмотрел на ботинки и решил, что их неплохо бы почистить. В обеденный перерыв надо сходить к чистильщику, он там рядом с парикмахерской сидит.
— Как раз об этом я вас и спрашиваю, сэр. Что мне делать?
«Ответственность, — подумал Фрик, — вечно эта ответственность. Надо прикрыть фланги. На тот случай, если потом начальство будет доставать. Никогда не знаешь, какая им вдруг вожжа под хвост попадет. Это как удар молнии».
— Ваше мнение, сержант? — спросил он.
— Я как раз хотел бы узнать ваше мнение, сэр.
— Полагаете, надо обратиться в отдел по обезвреживанию?
— Вы так считаете, сэр?
— Ладно, все это яйца выеденного не стоит. Уверен, что вы сами справитесь с этим делом.
— Да, сэр, и как же мне следует с ним справиться?
Оба прекрасно умели прикрывать фланги. Сейчас они, похоже, уперлись в тупик. Фрик раздумывал, как бы ему придумать такие слова, которые были бы приказом, но как приказ не звучали. А сержант надеялся, что Фрик не прикажет, чтобы пакет вскрыл он, Мерчисон. Даже если там нет бомбы, все равно, стоит открыть эту чертову бандероль, и на стол тебе, на твои чистенькие синие брюки посыплется всякая дрянь — куски засохшего клея и так далее.
— Делайте, как считаете нужным, — сказал Фрик.
— Хорошо, сэр, я скажу, чтобы бандероль отнесли вам в кабинет.
— Ни в коем случае, — немедленно откликнулся Фрик. — Не нужна мне здесь эта паршивая бомба.
— Так куда же мне отослать ее?
— Я уже сказал. На почту.
— Это ваш приказ, сэр? И ничего, если она потом взорвется на почте?
— Не взорвется, если сначала на нее посмотрят эксперты из отдела по обезвреживанию. — Едва произнеся эти слова, Фрик сообразил, что сержант обеспечил свои фланги лучше, чем он.
— Благодарю вас, сэр. Сию минуту звоню в отдел по обезвреживанию.
Фрик уныло подумал, что, не окажись в пакете бомбы, парни из отдела по обезвреживанию месяцами хохотать будут, мол, эти трусливые зайцы из Восемьдесят седьмого участка, стоило им получить бандероль без обратного адреса, тут же спасательную команду вызывают. Он почти хотел, чтобы в этом чертовом пакете оказалась-таки бомба. Он почти хотел, чтобы она взорвалась до того, как приедут эти парни.
Но бомбы никакой не оказалось.
Выходя из управления, ребята из отдела по обезвреживанию только что на землю не падали от хохота. Покачивая головой, Фрик смотрел из окна своего кабинета, как они уходят, и Бога молил, чтобы в ближайшие несколько недель не наскочить на какое-нибудь начальство.
В почтовой бандероли оказалась дамская сумочка. В ней были гигиенический пакет, гребешок с длинной ручкой, пудреница, пачка жевательной резинки, чековая книжка, блокнотик, шариковая ручка, помада, темные очки и бумажник. Ключей не видно. Детективам это показалось странным. Нет ключей. В бумажнике было четыре десятидолларовые банкноты, одна пятидолларовая и две по одному доллару. Тут же оказалось удостоверение студентки Рэмсейского университета, где был указан адрес девушки. Жила она здесь, в городе. Имя, как явствовало из студенческого билета, Марсия Шаффер. Под пластиком, в который был закатан билет, обнаружилась фотография девушки.
На фотографии она улыбалась.
Но на фотографиях, которые сделали люди из полицейской фотолаборатории в пятницу утром седьмого октября, она не улыбалась.
Во всем остальном фотографии были совершенно идентичны.
Тиканья он никакого не услышал, но это ничего не значило. Теперь научились собирать и совершенно беззвучные взрывные устройства. «Может, позвонить ребятам из отдела по обезвреживанию», — подумал он. Но с другой стороны, хорош он будет, если заставит их тащиться в такую даль и выяснится, что в пакете шоколадный набор или что-нибудь в этом роде. Однако же Мерчисон уже давно служил в полиции и хорошо знал, что главное в их деле — прикрыть фланги. Он поднял трубку и набрал номер капитана Фрика.
На территории Восемьдесят седьмого участка работало сто восемьдесят шесть полицейских в форме и еще шестнадцать детективов в штатском. И всеми ими командовал капитан Фрик. Большинство из его подчиненных находили, что Фрику уже давно пора на пенсию, если не по возрасту, то по уму. А иные вообще считали его совершенным дебилом, который и ботинки утром сам завязать не может, не то что принимать решения в ситуациях, когда на весах, быть может, жизнь людей, а с такими ситуациями в этом районе сталкивались то и дело. У Фрика были седые волосы. Они всегда были седыми. Он считал, что они выгодно оттеняют его синий мундир. Он и вообразить не мог свою работу без синего мундира, который так замечательно дополнял его благородную седину. И еще — золотая оплетка. Ему нравилось, что на мундире у него золотая оплетка. И ему нравилось, что он полицейский. С другой стороны, ему не нравилось, когда всякие дежурные сержанты говорят ему, что с утренней почтой принесли подозрительный пакет.
— Как это понять, «подозрительный»? — спросил он у Мерчисона.
— Нет обратного адреса.
— А с какого почтового отделения отправили?
— Из Калмз Пойнт.
— Это на другом участке.
— Так точно, сэр.
— Ну так отошлите его назад. Мне он тут меньше всего нужен.
— Отослать куда, сэр?
— В Калмз Пойнт.
— Да, но куда именно в Калмз Пойнт? Обратного адреса-то нет.
— Отошлите его в почтовое отделение. Пускай там сами разбираются.
— А вдруг эта штука взорвется?
— Почему это она должна взорваться?
— Может, там бомба? Вдруг мы отошлем эту штуку назад на почту, а она там взорвется и убьет сотню служащих? Как мы тогда будем выглядеть?
— Так что вы, собственно, собираетесь делать? — Фрик посмотрел на ботинки и решил, что их неплохо бы почистить. В обеденный перерыв надо сходить к чистильщику, он там рядом с парикмахерской сидит.
— Как раз об этом я вас и спрашиваю, сэр. Что мне делать?
«Ответственность, — подумал Фрик, — вечно эта ответственность. Надо прикрыть фланги. На тот случай, если потом начальство будет доставать. Никогда не знаешь, какая им вдруг вожжа под хвост попадет. Это как удар молнии».
— Ваше мнение, сержант? — спросил он.
— Я как раз хотел бы узнать ваше мнение, сэр.
— Полагаете, надо обратиться в отдел по обезвреживанию?
— Вы так считаете, сэр?
— Ладно, все это яйца выеденного не стоит. Уверен, что вы сами справитесь с этим делом.
— Да, сэр, и как же мне следует с ним справиться?
Оба прекрасно умели прикрывать фланги. Сейчас они, похоже, уперлись в тупик. Фрик раздумывал, как бы ему придумать такие слова, которые были бы приказом, но как приказ не звучали. А сержант надеялся, что Фрик не прикажет, чтобы пакет вскрыл он, Мерчисон. Даже если там нет бомбы, все равно, стоит открыть эту чертову бандероль, и на стол тебе, на твои чистенькие синие брюки посыплется всякая дрянь — куски засохшего клея и так далее.
— Делайте, как считаете нужным, — сказал Фрик.
— Хорошо, сэр, я скажу, чтобы бандероль отнесли вам в кабинет.
— Ни в коем случае, — немедленно откликнулся Фрик. — Не нужна мне здесь эта паршивая бомба.
— Так куда же мне отослать ее?
— Я уже сказал. На почту.
— Это ваш приказ, сэр? И ничего, если она потом взорвется на почте?
— Не взорвется, если сначала на нее посмотрят эксперты из отдела по обезвреживанию. — Едва произнеся эти слова, Фрик сообразил, что сержант обеспечил свои фланги лучше, чем он.
— Благодарю вас, сэр. Сию минуту звоню в отдел по обезвреживанию.
Фрик уныло подумал, что, не окажись в пакете бомбы, парни из отдела по обезвреживанию месяцами хохотать будут, мол, эти трусливые зайцы из Восемьдесят седьмого участка, стоило им получить бандероль без обратного адреса, тут же спасательную команду вызывают. Он почти хотел, чтобы в этом чертовом пакете оказалась-таки бомба. Он почти хотел, чтобы она взорвалась до того, как приедут эти парни.
Но бомбы никакой не оказалось.
Выходя из управления, ребята из отдела по обезвреживанию только что на землю не падали от хохота. Покачивая головой, Фрик смотрел из окна своего кабинета, как они уходят, и Бога молил, чтобы в ближайшие несколько недель не наскочить на какое-нибудь начальство.
В почтовой бандероли оказалась дамская сумочка. В ней были гигиенический пакет, гребешок с длинной ручкой, пудреница, пачка жевательной резинки, чековая книжка, блокнотик, шариковая ручка, помада, темные очки и бумажник. Ключей не видно. Детективам это показалось странным. Нет ключей. В бумажнике было четыре десятидолларовые банкноты, одна пятидолларовая и две по одному доллару. Тут же оказалось удостоверение студентки Рэмсейского университета, где был указан адрес девушки. Жила она здесь, в городе. Имя, как явствовало из студенческого билета, Марсия Шаффер. Под пластиком, в который был закатан билет, обнаружилась фотография девушки.
На фотографии она улыбалась.
Но на фотографиях, которые сделали люди из полицейской фотолаборатории в пятницу утром седьмого октября, она не улыбалась.
Во всем остальном фотографии были совершенно идентичны.