Страница:
Кэрол закрыла книжку.
– Спасибо, что так доходчиво все объяснили, – поблагодарила она. – Вы говорили, что собирали сведения о рицине. Может быть, вы смогли бы составить для меня и для моей команды что-то вроде конспекта?
– Я сейчас же попрошу доктора Блессинг это сделать.
Он встал, тем самым давая понять, что беседа окончена.
– Можно мне его увидеть? – спросила Кэрол.
Денби потер подбородок большим пальцем.
– Видеть там особенно нечего, – нерешительно заметил он. – Впрочем, я вас проведу. Не исключено, что его родители вернулись: они были в комнате для родственников. Мне пришлось сообщить им эту печальную новость, и для них она, конечно, стала страшным потрясением. Я попросил их никуда не уходить, пока они немного не успокоятся. Ребятам из интенсивной терапии ни к чему, чтобы возле пациентов находились люди в таком состоянии.
Он говорил все это таким спокойным и снисходительным тоном, как будто для него деятельность больничного отделения была куда важнее, чем тревоги родителей, которые вот-вот потеряют сына.
Кэрол проследовала за ним к койке Робби Бишопа. Два кресла, стоявшие возле кровати, были пусты. Кэрол встала в ногах, окинула взглядом разнообразные мониторы, трубки и механизмы, еще поддерживающие жизнь Робби Бишопа. Кожа у него отливала восковой бледностью, на щеках и на лбу поблескивали капельки пота. Судя по всему, это будет кошмарное расследование. Пресса станет громогласно добиваться ответов, фанаты будут требовать, чтобы им поднесли чью-нибудь отрезанную голову на блюде, а ее начальство примется жадно тянуть на себя те куски славы, которые ей, быть может, удастся добыть.
Кэрол была полна решимости выяснить, кто и почему расправился с Робби Бишопом. Но она хотела удостовериться, что разыскивает именно его убийцу. Теперь, увидев Бишопа на больничной койке, она абсолютно уверилась в этом.
О том, что такое потрясение и горе, детектив-констебль Пола Макинтайр знала. Она видела этого достаточно много. Поэтому она не искала иных объяснений поведению Мартина Фланагана, кроме того очевидного факта, что новость, сообщенная доктором Блессинг, поразила его в самое сердце.
Реакция у него была активно-возбужденная. Он не мог усидеть на месте. Полу это не удивило: она видела такое и раньше, особенно у мужчин, чья работа напрямую связана с физической активностью, будь то на стройке или на футбольном поле. Фланаган неутомимо расхаживал взад-вперед, бросался в кресло, шевелил пальцами рук и ступнями, но потом, не в силах находиться без движения, снова вставал и начинал мерить шагами комнату. Пола же просто сидела и ждала.
– Не верится, – вымолвил Фланаган. Он твердил это с тех пор, как появилась Пола. – Знаете, он мне был как сын. Не верится. С футболистами такого не случается. Знаете, они ломают кости, растягивают мышцы, разрывают связки. Но им не подсыпают яд. Просто не верится.
Пола позволила ему разгорячиться, ожидая, пока он начнет остывать: тогда она приступит к вопросам. Она привыкла ждать. Она хорошо этому научилась. В искусстве ведения допроса Поле не было равных, во многом благодаря тому, что она чувствовала, когда нужно надавить, а когда отступить назад. Поэтому она дождалась, чтобы Мартин Фланаган выпустил пар. Он замолк, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, упираясь ладонями в стену по обе стороны от рамы. Она видела отражение его лица, измученного болью.
– Когда у Робби появились первые признаки болезни? – спросила она.
– За завтраком в субботу. Накануне домашних матчей мы всегда останавливаемся в «Виктории гранд». – Фланаган дернул плечом. – Так за ними легче присматривать, знаете. Большинство из них – молодые дуралеи. Они бы до утра шлялись по городу, не держи мы их на коротком поводке. Иногда я думаю, что нам не помешало бы нацеплять им электронные браслеты, наподобие таких, какие вешают кошкам, собакам и педофилам.
– И Робби сказал, что ему нездоровится?
Фланаган шмыгнул носом.
– Подошел к моему столику. Я сидел вместе с Джейсоном Грэмом, это мой помощник, и с Дейвом Кермодом, он у нас физиотерапевт. Робби сказал, что ему нехорошо. В груди тесно, пот, лихорадка. И суставы ноют, словно он подхватил грипп, знаете. Я велел ему доесть завтрак и отправляться в номер. Сказал, что попрошу нашего врача к нему зайти. Он ответил, что не голодный, сразу поднялся к себе наверх и лег. – Фланаган покачал головой. – Не верится. Просто не верится.
– Значит, в ночь с пятницы на субботу он точно не гулял по городу?
– Совершенно точно. Робби жил в одном номере с Павлом Алджиновичем. – Он повернулся к Поле лицом и, соскользнув по стене вниз, опустился на корточки. – Это наш вратарь, знаете. Они всегда селились в одном номере, с тех пор как Павел два сезона назад перешел в «Брэдфилд». Честно говоря, Робби всегда говорил, что Павел – жуткий зануда. – Фланаган грустно улыбнулся. – Некоторым из парней я совсем не доверяю, знаете, но Павел не из таких. Робби прав, Павел – жуткий зануда. Он никогда не пытался тайком улизнуть ночью, чтобы повеселиться. И Робби он тоже этого не позволял.
– Я плохо ориентируюсь в спортивной жизни, – призналась Пола. – Не очень себе представляю, как Робби обычно проводил время. Может быть, вы меня немного просветите? Начните, скажем, с утра четверга.
Пола не знала, сколько времени должно пройти, чтобы начали проявляться симптомы отравления рицином, но она прикинула, что яд наверняка ввели не раньше четверга.
– В среду вечером у нас был матч Кубка УЕФА, так что у них, знаете, утро четверга было свободно. Робби заходил к физиотерапевту, потому что накануне во время игры получил удар по лодыжке, и она слегка опухла. Ничего особенного, но они все принимают всерьез малейшее недомогание. Они же зарабатывают футболом на жизнь, знаете ли. В общем, к половине одиннадцатого он закончил. Думаю, он направился домой. В квартале Миллениум у него есть квартира, это возле площади Белуэзер-сквер. В четверг днем он пришел на тренировку. Мы, знаете, провели легкую разминку, и все. Больше сосредоточивались на мастерстве, чем на тактике. К половине пятого мы ее завершили. А что он делал дальше – понятия не имею.
– Вы совсем не представляете, как он проводил свободное время?
Он же для вас как сын, подумала Пола с иронией. Робби Бишопу лет двадцать шесть, но если он хоть чем-то напоминает тех футболистов, о которых она читала, то наверняка страдает задержкой в развитии. Образ жизни, как у шестнадцатилетнего паренька, только с неограниченным количеством денег и с доступными красивыми женщинами. И меньше всего о его затеях будет знать тот, кто выполняет в его жизни родительскую функцию.
Фланаган пожал плечами:
– Они же не дети, знаете. И я не как другие тренеры. Я не вламываюсь к ним домой, не вырубаю их стереосистемы, не вышвыриваю их девчонок. Есть правило: не гуляй вечером и ночью накануне игры. Но в остальном они делают что хотят. – Он снова покачал головой и в который раз повторил: – Просто не верится.
– А что хотел делать Робби?
– Он живет рядом с фитнес-центром. Там в подвале большой бассейн. Он любит плавать, расслабляться в сауне, всякие такие вещи. Они близкие приятели с Филом Кэмпси, у того есть кое-какая землица на краю болот. Они туда вместе ездят рыбачить и охотиться. – Фланаган резко выпрямился и снова стал расхаживать туда-сюда. – Больше вам, пожалуй, ничего сказать не могу.
– А как насчет подружек? У Робби с кем-то были длительные отношения?
Фланаган покачал головой:
– Ничего об этом толком не знаю. Какое-то время он был помолвлен с Бинди Блис, знаете, она диджей на «Радио один». Но месяца три назад они положили этому конец.
Пола удвоила интерес:
– Кто положил этому конец? Робби или Бинди?
– Мне об этом ничего не известно. Но его, похоже, это особенно не тревожило, знаете. – Он опять прижался лбом к стеклу. – Да и вообще, при чем тут история про то, как кто-то отравил Робби? Такую штуку не стали бы вытворять ни его приятели по команде, ни его бывшая невеста.
– Мы должны рассмотреть все варианты, мистер Фланаган. Что у него было после Бинди? Просто какие-то товарищеские игры?
Пола поморщилась: нечаянно получился дурацкий каламбур. Пусть он только не подумает, что я насмехаюсь. Пожалуйста.
– Скорее всего, да. – Он повернулся к ней, потирая виски кончиками пальцев. – Поспрашивайте у парней. Фил и Павел наверняка знают. – Он тоскливо взглянул на дверь, ведущую в палату интенсивной терапии. – Знаете, жаль, что они не дают мне его увидеть. Хотя бы попрощаться. Не верится, просто не верится…
– А что насчет пятницы? Вам известно, чем он занимался в пятницу?
– Так… Мы, значит, были на тренировочной площадке. – Фланаган помедлил. – Теперь я припоминаю, что он был немного вяловатый, знаете. Голова опущена, плоховато успевает к мячу. Какой-то вроде как сонный. Но я не придал этому значения. У них у всех бывают неудачные дни, и, честно говоря, пускай уж лучше это будет на тренировке, чем во время матча. Но он был не настолько плох, чтобы я решил, что надо что-то предпринять. А уже потом, когда в субботу он сказал, что подцепил грипп, я и подумал: так вот отчего такая вялость.
Пола кивнула:
– Так подумал бы каждый. А теперь я хочу спросить вот что. Может быть, кто-то затаил обиду на Робби, как вам кажется? Может такое быть? Он не получал писем с угрозами? Его никто не преследовал?
Фланаган поморщился и качнул головой:
– Когда добираешься до высот, обязательно заденешь кого-то по пути. Знаете… Ну, к примеру, у него всегда были трения с Нильсом Петерсеном, центральным защитником «Юнайтед»[8]. Но это футбол. Это не реальная жизнь. Я хочу сказать, если бы он столкнулся с Петерсеном в баре, они бы с ним наверняка повздорили, только и всего. До драки не дошло бы, не говоря уж о яде. – Он всплеснул руками. – Это безумие. Это как в плохом фильме. Ничего другого не могу сказать, слишком уж все бессмысленно. – Большим пальцем он указал в сторону двери. – Молодой парень там умирает, и это настоящая трагедия. Вот и все, что я знаю.
Пола почувствовала, что на сегодня возможности Фланагана отвечать на вопросы исчерпаны. Вероятно, придется поговорить с ним снова, но сейчас, решила она, он вряд ли сможет сообщить ей что-то еще. Она встала.
– Надеюсь, вам удастся с ним попрощаться, мистер Фланаган. Спасибо, что со мной поговорили.
Он рассеянно кивнул, ему явно было все равно, что она скажет; скорее всего, он этого даже не расслышал. Пола удалилась, размышляя о смерти. В свое время ей самой вернули жизнь. И только благодаря Тони Хиллу она все отчетливее понимала: этот дар нужно наполнить смыслом. Дело Робби Бишопа – вполне подходящее начало.
Не все фанаты Робби Бишопа сгрудились у больницы «Брэдфилд кросс». Жившие в Рэтклиффе решили не путешествовать через весь город и предпочли принести охапки купленных в супермаркете цветов и детские рисунки на тренировочную площадку «Брэдфилд Виктории». Все это они прислонили к металлической сетке, ограждавшей футболистов от болельщиков. Детектив-сержант Кевин Мэтьюз едва сдерживал отвращение, ожидая, пока охранники у входа позвонят куда надо и получат подтверждение, что пришедшим разрешается войти на территорию. Он терпеть не мог этих публичных излияний чувств. Он был уверен на все сто, что никто из тех, кто совершил это паломничество к рэтклиффскому стадиону, на своем веку не обменялся с Робби Бишопом и несколькими словами. Вряд ли они слышали от него что-то, кроме обычного уточнения: «Какое имя мне тут написать?» – во время раздачи автографов. Миновало не так много времени с тех пор, как Кевину пришлось самому испытать настоящее горе, и его оскорбляла дешевая вульгарность их показных жестов. Ему казалось, что, если бы они расточали свои эмоции на живых – своих детей, родителей, знакомых, – мир стал бы лучше.
– Вот пошлость, – произнесла Крис Девайн с пассажирского сиденья, словно угадав его мысли.
– А уж что тут начнется через пару дней, когда он действительно умрет…
Охранник махнул, чтобы они проезжали, и указал на стоянку близ длинного приземистого строения, отгораживавшего поле от улицы. Кевин замедлил ход, проезжая мимо многочисленных «феррари» и «порше» игроков.
– Славные тачки, – заметил он одобрительно.
– У тебя же «феррари», правда? – Крис вспомнила, что ей о чем-то таком рассказывала Пола.
Он вздохнул:
– Красный «феррари-мундиаль», кабриолет, четырехклапанный мотор. Один из всего-навсего двадцати четырех праворульных кабриолетов, которые они выпустили. Машина-мечта. Скоро она меня покинет.
– Ну вот. Бедный Кевин! Ты хочешь от нее избавиться? Почему?
– Она двухместная, а дети уже слишком большие, не влезают. Это авто для одинокого человека, Крис. Тебя вряд ли заинтересует, а?
– Думаю, для меня она дороговата. Моя Шинед меня живьем съест.
– А жаль. Я был бы рад ее пристроить в хорошие руки. Что ж, мне, по крайней мере, удалось ненадолго отсрочить исполнение приговора.
– Это как же?
– Есть такой Джастин Адамс. Печатается в автомобильных журналах. Недавно он решил написать статью про обычных парней, которые водят необычные машины. Очевидно, коп на «феррари» – как раз подходящий материал. Так что я убедил Стеллу: мне нужно оставить у себя эту машину, пока не выйдет журнал, а то все станут потешаться: вот статья, в ней мое имя и фотография, а машины-то этой у меня больше нет.
Крис усмехнулась:
– По-моему, неплохой договор.
– Ну да, только вот все закончится на следующей неделе, когда я дам ему интервью. – Кевин потянул носом, вылезая из машины. – Настоящий праздник для желудка, – объявил он.
– Что-что?
Он указал на запад: вдоль кромки футбольных полей тянулось двухэтажное кирпичное здание.
– Это кондитерская фабрика. В детстве я один сезон тренировался вместе с молодежкой «Виктории». Когда ветер дует в нужную сторону, чувствуешь, какое печенье они там пекут. Мне всегда казалось, что это изощренная пытка для подростков, которые стараются сохранить форму.
– И что было дальше? – поинтересовалась Крис, огибая вслед за ним торец павильона-раздевалки.
Поскольку Кевин шел впереди, она не увидела на его лице сожаления.
– Я оказался недостаточно хорош, – ответил он. – Много званых, да мало избранных.
– Наверное, было обидно.
Кевин фыркнул:
– Тогда-то я думал, что это просто конец света.
– А теперь?
– Теперь думаю, что там я уж точно получал бы больше. И у меня было бы целое стадо «феррари».
– Что верно, то верно, – согласилась Крис, нагоняя его; он остановился, глядя на травяное поле, где пара дюжин молодых людей обводила мячи вокруг расставленных конусов. – Но большинство футболистов к нашему с тобой возрасту уже отправляются на помойку. И что им остается? Ну да, кто-то пробивается в тренеры, но таких единицы. Остальные в конце концов оказываются за стойкой в каком-нибудь заплеванном баре, болтают о днях своей былой славы, поносят бывшую жену, которая выставила из дома.
Кевин ухмыльнулся:
– Думаешь, это было бы хуже?
– Конечно. Сама знаешь.
Обходя здание кругом, они увидели, как к ним направляется человек в шортах и фуфайке «Брэдфилд Виктории». Похоже, ему было лет сорок пять, но он пребывал в настолько хорошей форме, что возраст не удавалось определить точно. Если бы его темные волосы по-прежнему сохранили прическу «маллет»[9], его бы сразу узнали и болельщики, и даже те, кто совершенно равнодушен к футболу. Но теперь у него была короткая стрижка, и Кевин лишь спустя несколько мгновений сообразил, что перед ним один из кумиров его юности.
– Вы Терри Малькольм, – выпалил он, чувствуя, что ему снова двенадцать и он снова зачарован мастерской игрой этого полузащитника «Брэдфилда» и сборной Англии.
Терри Малькольм с улыбкой повернулся к Крис:
– Если меня когда-нибудь сразит Альцгеймер, ничего страшного, свое имя я уж точно не забуду. Поразительно, как часто людям нужно обязательно сообщить мне, кто я такой. Видимо, вы сержант Девайн. Имейте в виду, я только предполагаю. Надеюсь, я угадал, потому что ваш спутник не в моем вкусе и я не могу представить, как я буду называть его «Девайн» – «божественный».
По выражению его лица было видно: он привык, что его считают обаятельным весельчаком. Кевин, успевший разочароваться в своем былом герое, порадовался, что на Крис Девайн чары весельчака, судя по всему, не подействовали.
– Мистер Фланаган сказал вам, почему мы здесь? – спросил Кевин.
В голосе его сквозило недоверие: как человек, работающий в «Виктории», может держаться настолько легкомысленно, в то время как их ключевой игрок лежит при смерти?
Вопрос, казалось, осадил Малькольма.
– Сказал, – ответил он. – И поверьте, я очень переживаю насчет Робби. Но я не могу себе позволить выставлять напоказ свои чувства. В команде еще двадцать один игрок, и им нельзя терять мотивацию. В субботу нам играть со «спурами»[10] в чемпионате страны, а на этой стадии сезона мы не можем терять очки. – Он снова соизволил улыбнуться Крис. – Надеюсь, это не звучит бессердечно. Я уже сказал, что очень переживаю. Но нашим парням надо сохранять бодрость. В субботу мы должны выиграть – ради Робби. Еще один повод не нарушать режим.
– Согласна, – отозвалась Крис. – Вы должны выиграть, а мы должны узнать обо всех передвижениях Робби на протяжении сорока восьми часов перед тем, как в прошедшую субботу он почувствовал себя плохо. Мы хотим поговорить с его товарищами по команде. С теми, кто был к нему достаточно близок и знал его планы на период между окончанием тренировки в четверг и субботним завтраком.
Малькольм кивнул:
– Значит, вам к Павлу Алджиновичу и Филу Кэмпси. Когда мы останавливаемся в гостинице, Робби всегда живет в одном номере с Павлом. А Фил его лучший друг.
Однако Малькольм не двинулся с места, чтобы вызвать игроков.
– Итак, мистер Малькольм… – произнесла Крис.
Снова отработанная эффектная улыбка:
– Зовите меня Терри, золотце.
Настал черед Крис улыбнуться:
– Я вам не золотце, мистер Малькольм. Я сотрудник полиции и расследую весьма серьезное дело об отравлении одного из ваших коллег. И я хочу немедленно поговорить или с Павлом Алджиновичем, или с Филом Кэмпси.
Малькольм покачал головой:
– Они на тренировке. Я не могу прерывать процесс.
Кевин налился неуместным румянцем, на щеках у него стала заметна темная россыпь веснушек.
– Хотите, чтобы я арестовал вас за противодействие полиции? Тогда, похоже, вы на верном пути.
Мальком ухмыльнулся, приподняв верхнюю губу:
– Не думаю, что вы меня арестуете. Ваш шеф слишком любит свое кресло в нашей директорской ложе.
– Тем более удачно. – Крис ласково улыбнулась. – Это значит, мы сможем быстрее связаться с вашим собственным шефом. Не думаю, что он будет очень рад услышать, как вы препятствуете расследованию убийства его знаменитого игрока.
Хотя говорила Крис, взгляд, полный глубочайшей неприязни, получил Кевин. Малькольм явно принадлежал к числу тех, кто с женщинами может исключительно флиртовать, а разговаривать по делу предпочитает с мужчинами.
– Ладно, сейчас приведу Павла. – Он ткнул большим пальцем в сторону павильона. – Подождите там, внутри, я вам сейчас выделю комнату.
Пять минут спустя они сидели в тренажерном зале, где пахло застарелым потом и мазью для мышц. Вскоре явился голкипер-хорват. Войдя, он сморщил нос, и на его точеном лице промелькнуло выражение неудовольствия.
– Ну и вонища уж тут, извините. – Он взял пластиковый стул и уселся напротив двух детективов. – Я Павел Алджинович. – Он вежливо кивнул обоим.
Кевину пришло в голову слово «величавый». Темные волосы до плеч, в дни матчей убираемые в хвост, но сегодня свободно ниспадающие. Глаза цвета печеных каштанов. Высокие скулы, впалые щеки, полные губы, узкий прямой нос: все это придавало ему почти аристократический вид.
– Тренер говорит, кто-то пытался отравить Робби, – произнес он со слабым, но совершенно отчетливым славянским акцентом. – Как такое могло произойти?
– Это мы и пытаемся выяснить, – отозвалась Крис, наклоняясь вперед, поставив локти на колени и сведя ладони.
– А Робби? У него-то как?
– Не очень, – ответил Кевин.
– Но он выкарабкается?
– Трудно сказать, мы же не врачи. – Крис нарочно старалась не говорить, что близкая смерть Робби неизбежна. По опыту она знала, что люди замыкаются и начинают рассказывать куда меньше, когда имеют дело с убийством. – Нам хотелось бы узнать, где был Робби в четверг и в пятницу.
– Ясное дело, на тренировках. А в четверг вечером не знаю, что он делал. – Алджинович развел свои крупные вратарские ладони. – Я сторож ворот, а не сторож Робби. Вот в ночь с пятницы на субботу мы с ним ночевали в одном номере. Как обычно, вместе поужинали. Бифштекс с картошкой, салат, бокал красного. Потом фруктовый салат и мороженое. Мы с Робби всегда едим одно и то же. Да и большинство ребят так же. Часов в девять поднялись наверх. Робби принял душ, а я позвонил жене. Потом мы с ним посмотрели футбол по «Скай», часиков до десяти, а потом завалились спать.
– Робби ничем не заправлялся в мини-баре? – спросил Кевин.
Алджинович усмехнулся:
– Видать, вы мало смыслите в футболе. Кто ж нам даст ключи от мини-бара? Считается, что мы должны быть как стеклышко. Вот почему в такие дни мы живем в гостинице, а не дома. Так они могут контролировать, что мы едим и пьем, ну и следить, чтобы мы держались подальше от женщин.
Крис улыбнулась ему в ответ:
– А я думала, это сказки – насчет того, чтобы перед матчем копить силы и воздерживаться от секса.
– Не секс тут главное, а сон, – заметил Алджинович. – Им хочется, чтобы перед игрой мы как следует высыпались.
– А у Робби с собой была какая-нибудь еда или питье? Например, вода в бутылке?
– Нет. В номере всегда полно воды. – Он нахмурился. – Хотя погодите, вы мне напомнили. В пятницу вечером Робби вдруг сказал, что страшно хочет пить. И что он, похоже, подхватил простуду или что-то в таком роде. Он насчет этого не так уж переживал, просто сказал – неважно себя чувствует. А утром он, понятное дело, решил, что у него грипп. Я стал беспокоиться – вдруг от него заражусь? Это его ощущение, будто у него грипп, оно что, от яда? Или он вдобавок еще и заболел?
– От яда. – Кевин посмотрел ему прямо в глаза. – Робби в пятницу вечером нюхал кокаин?
Алджинович с оскорбленным видом отшатнулся:
– Конечно нет. Ничего такого с ним никогда не было. Кто вам сказал? Робби не принимал наркоту. А почему вы спросили?
– Возможно, яд он вдохнул. Если его смешали с кокаином или амфетамином, Робби мог этого не заметить, – пояснила Крис.
– Нет. Не могло такого быть. Никогда в жизни не могло. Никогда не поверю, чтобы он баловался такими вещами.
– Но вы же сказали, что стережете ворота, а не Робби. Почему тогда вы так уверены, что он никогда не принимал наркотики? – спросил Кевин мягким голосом, пристально на него глядя.
– Мы с ним об этом говорили. О наркоте, которую применяют в спорте и для кайфа. Мы с Робби думаем одинаково. Это для дурачков. Ты и сам себя надуваешь, и фанатов надуваешь, и свой клуб. Мы с ним оба знаем ребят, которые употребляют, и мы оба их презираем. – Он говорил напористо и гневно. – Кто бы там ни отравил Робби, они это сделали не через наркотики.
К тому времени, как Кэрол прибыла на квартиру Робби Бишопа, детектив-констебль Сэм Ивенс уже начал производить там обыск. Футболист жил в самом центре города, в пентхаусе с террасой на крыше. Сэм изучал содержимое ящиков письменного стола, его кофейная кожа поблескивала в снопе солнечных лучей. Он поднял глаза на вошедшую Кэрол и удрученно помотал головой:
– Ничего. Пока ничего.
– В каком смысле ничего? – Она натянула пару перчаток из латекса.
– Квитанции, банковские выписки, чеки, все аккуратненько сложено. Он вовремя оплачивает счета, каждый месяц делает все нужные выплаты по карточкам, не оставляет задолженности. У него есть счет у букмекера, ежемесячно он ставит на лошадок по нескольку сотен. Ничего необычного. Его компьютер я пока не смотрел. Думаю, стоит предоставить это Стейси.
– О да, она будет просто в восторге. По-твоему, она знает, что такое футбол?
Кэрол пересекла комнату, чтобы посмотреть в окно. Вид на центр города с птичьего полета. Люди спешат по делам, туда-сюда снуют трамваи, струятся фонтаны, газетчики, покупатели слоняются у витрин. И никто не думает о том, что футболиста премьер-лиги отравили рицином. По крайней мере, сегодня не думает. Завтра или послезавтра, когда Робби Бишоп умрет, все будет по-другому. Но не сегодня. Пока – нет.
Она повернулась обратно:
– Что ты уже обследовал?
– Только стол.
– Спасибо, что так доходчиво все объяснили, – поблагодарила она. – Вы говорили, что собирали сведения о рицине. Может быть, вы смогли бы составить для меня и для моей команды что-то вроде конспекта?
– Я сейчас же попрошу доктора Блессинг это сделать.
Он встал, тем самым давая понять, что беседа окончена.
– Можно мне его увидеть? – спросила Кэрол.
Денби потер подбородок большим пальцем.
– Видеть там особенно нечего, – нерешительно заметил он. – Впрочем, я вас проведу. Не исключено, что его родители вернулись: они были в комнате для родственников. Мне пришлось сообщить им эту печальную новость, и для них она, конечно, стала страшным потрясением. Я попросил их никуда не уходить, пока они немного не успокоятся. Ребятам из интенсивной терапии ни к чему, чтобы возле пациентов находились люди в таком состоянии.
Он говорил все это таким спокойным и снисходительным тоном, как будто для него деятельность больничного отделения была куда важнее, чем тревоги родителей, которые вот-вот потеряют сына.
Кэрол проследовала за ним к койке Робби Бишопа. Два кресла, стоявшие возле кровати, были пусты. Кэрол встала в ногах, окинула взглядом разнообразные мониторы, трубки и механизмы, еще поддерживающие жизнь Робби Бишопа. Кожа у него отливала восковой бледностью, на щеках и на лбу поблескивали капельки пота. Судя по всему, это будет кошмарное расследование. Пресса станет громогласно добиваться ответов, фанаты будут требовать, чтобы им поднесли чью-нибудь отрезанную голову на блюде, а ее начальство примется жадно тянуть на себя те куски славы, которые ей, быть может, удастся добыть.
Кэрол была полна решимости выяснить, кто и почему расправился с Робби Бишопом. Но она хотела удостовериться, что разыскивает именно его убийцу. Теперь, увидев Бишопа на больничной койке, она абсолютно уверилась в этом.
О том, что такое потрясение и горе, детектив-констебль Пола Макинтайр знала. Она видела этого достаточно много. Поэтому она не искала иных объяснений поведению Мартина Фланагана, кроме того очевидного факта, что новость, сообщенная доктором Блессинг, поразила его в самое сердце.
Реакция у него была активно-возбужденная. Он не мог усидеть на месте. Полу это не удивило: она видела такое и раньше, особенно у мужчин, чья работа напрямую связана с физической активностью, будь то на стройке или на футбольном поле. Фланаган неутомимо расхаживал взад-вперед, бросался в кресло, шевелил пальцами рук и ступнями, но потом, не в силах находиться без движения, снова вставал и начинал мерить шагами комнату. Пола же просто сидела и ждала.
– Не верится, – вымолвил Фланаган. Он твердил это с тех пор, как появилась Пола. – Знаете, он мне был как сын. Не верится. С футболистами такого не случается. Знаете, они ломают кости, растягивают мышцы, разрывают связки. Но им не подсыпают яд. Просто не верится.
Пола позволила ему разгорячиться, ожидая, пока он начнет остывать: тогда она приступит к вопросам. Она привыкла ждать. Она хорошо этому научилась. В искусстве ведения допроса Поле не было равных, во многом благодаря тому, что она чувствовала, когда нужно надавить, а когда отступить назад. Поэтому она дождалась, чтобы Мартин Фланаган выпустил пар. Он замолк, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, упираясь ладонями в стену по обе стороны от рамы. Она видела отражение его лица, измученного болью.
– Когда у Робби появились первые признаки болезни? – спросила она.
– За завтраком в субботу. Накануне домашних матчей мы всегда останавливаемся в «Виктории гранд». – Фланаган дернул плечом. – Так за ними легче присматривать, знаете. Большинство из них – молодые дуралеи. Они бы до утра шлялись по городу, не держи мы их на коротком поводке. Иногда я думаю, что нам не помешало бы нацеплять им электронные браслеты, наподобие таких, какие вешают кошкам, собакам и педофилам.
– И Робби сказал, что ему нездоровится?
Фланаган шмыгнул носом.
– Подошел к моему столику. Я сидел вместе с Джейсоном Грэмом, это мой помощник, и с Дейвом Кермодом, он у нас физиотерапевт. Робби сказал, что ему нехорошо. В груди тесно, пот, лихорадка. И суставы ноют, словно он подхватил грипп, знаете. Я велел ему доесть завтрак и отправляться в номер. Сказал, что попрошу нашего врача к нему зайти. Он ответил, что не голодный, сразу поднялся к себе наверх и лег. – Фланаган покачал головой. – Не верится. Просто не верится.
– Значит, в ночь с пятницы на субботу он точно не гулял по городу?
– Совершенно точно. Робби жил в одном номере с Павлом Алджиновичем. – Он повернулся к Поле лицом и, соскользнув по стене вниз, опустился на корточки. – Это наш вратарь, знаете. Они всегда селились в одном номере, с тех пор как Павел два сезона назад перешел в «Брэдфилд». Честно говоря, Робби всегда говорил, что Павел – жуткий зануда. – Фланаган грустно улыбнулся. – Некоторым из парней я совсем не доверяю, знаете, но Павел не из таких. Робби прав, Павел – жуткий зануда. Он никогда не пытался тайком улизнуть ночью, чтобы повеселиться. И Робби он тоже этого не позволял.
– Я плохо ориентируюсь в спортивной жизни, – призналась Пола. – Не очень себе представляю, как Робби обычно проводил время. Может быть, вы меня немного просветите? Начните, скажем, с утра четверга.
Пола не знала, сколько времени должно пройти, чтобы начали проявляться симптомы отравления рицином, но она прикинула, что яд наверняка ввели не раньше четверга.
– В среду вечером у нас был матч Кубка УЕФА, так что у них, знаете, утро четверга было свободно. Робби заходил к физиотерапевту, потому что накануне во время игры получил удар по лодыжке, и она слегка опухла. Ничего особенного, но они все принимают всерьез малейшее недомогание. Они же зарабатывают футболом на жизнь, знаете ли. В общем, к половине одиннадцатого он закончил. Думаю, он направился домой. В квартале Миллениум у него есть квартира, это возле площади Белуэзер-сквер. В четверг днем он пришел на тренировку. Мы, знаете, провели легкую разминку, и все. Больше сосредоточивались на мастерстве, чем на тактике. К половине пятого мы ее завершили. А что он делал дальше – понятия не имею.
– Вы совсем не представляете, как он проводил свободное время?
Он же для вас как сын, подумала Пола с иронией. Робби Бишопу лет двадцать шесть, но если он хоть чем-то напоминает тех футболистов, о которых она читала, то наверняка страдает задержкой в развитии. Образ жизни, как у шестнадцатилетнего паренька, только с неограниченным количеством денег и с доступными красивыми женщинами. И меньше всего о его затеях будет знать тот, кто выполняет в его жизни родительскую функцию.
Фланаган пожал плечами:
– Они же не дети, знаете. И я не как другие тренеры. Я не вламываюсь к ним домой, не вырубаю их стереосистемы, не вышвыриваю их девчонок. Есть правило: не гуляй вечером и ночью накануне игры. Но в остальном они делают что хотят. – Он снова покачал головой и в который раз повторил: – Просто не верится.
– А что хотел делать Робби?
– Он живет рядом с фитнес-центром. Там в подвале большой бассейн. Он любит плавать, расслабляться в сауне, всякие такие вещи. Они близкие приятели с Филом Кэмпси, у того есть кое-какая землица на краю болот. Они туда вместе ездят рыбачить и охотиться. – Фланаган резко выпрямился и снова стал расхаживать туда-сюда. – Больше вам, пожалуй, ничего сказать не могу.
– А как насчет подружек? У Робби с кем-то были длительные отношения?
Фланаган покачал головой:
– Ничего об этом толком не знаю. Какое-то время он был помолвлен с Бинди Блис, знаете, она диджей на «Радио один». Но месяца три назад они положили этому конец.
Пола удвоила интерес:
– Кто положил этому конец? Робби или Бинди?
– Мне об этом ничего не известно. Но его, похоже, это особенно не тревожило, знаете. – Он опять прижался лбом к стеклу. – Да и вообще, при чем тут история про то, как кто-то отравил Робби? Такую штуку не стали бы вытворять ни его приятели по команде, ни его бывшая невеста.
– Мы должны рассмотреть все варианты, мистер Фланаган. Что у него было после Бинди? Просто какие-то товарищеские игры?
Пола поморщилась: нечаянно получился дурацкий каламбур. Пусть он только не подумает, что я насмехаюсь. Пожалуйста.
– Скорее всего, да. – Он повернулся к ней, потирая виски кончиками пальцев. – Поспрашивайте у парней. Фил и Павел наверняка знают. – Он тоскливо взглянул на дверь, ведущую в палату интенсивной терапии. – Знаете, жаль, что они не дают мне его увидеть. Хотя бы попрощаться. Не верится, просто не верится…
– А что насчет пятницы? Вам известно, чем он занимался в пятницу?
– Так… Мы, значит, были на тренировочной площадке. – Фланаган помедлил. – Теперь я припоминаю, что он был немного вяловатый, знаете. Голова опущена, плоховато успевает к мячу. Какой-то вроде как сонный. Но я не придал этому значения. У них у всех бывают неудачные дни, и, честно говоря, пускай уж лучше это будет на тренировке, чем во время матча. Но он был не настолько плох, чтобы я решил, что надо что-то предпринять. А уже потом, когда в субботу он сказал, что подцепил грипп, я и подумал: так вот отчего такая вялость.
Пола кивнула:
– Так подумал бы каждый. А теперь я хочу спросить вот что. Может быть, кто-то затаил обиду на Робби, как вам кажется? Может такое быть? Он не получал писем с угрозами? Его никто не преследовал?
Фланаган поморщился и качнул головой:
– Когда добираешься до высот, обязательно заденешь кого-то по пути. Знаете… Ну, к примеру, у него всегда были трения с Нильсом Петерсеном, центральным защитником «Юнайтед»[8]. Но это футбол. Это не реальная жизнь. Я хочу сказать, если бы он столкнулся с Петерсеном в баре, они бы с ним наверняка повздорили, только и всего. До драки не дошло бы, не говоря уж о яде. – Он всплеснул руками. – Это безумие. Это как в плохом фильме. Ничего другого не могу сказать, слишком уж все бессмысленно. – Большим пальцем он указал в сторону двери. – Молодой парень там умирает, и это настоящая трагедия. Вот и все, что я знаю.
Пола почувствовала, что на сегодня возможности Фланагана отвечать на вопросы исчерпаны. Вероятно, придется поговорить с ним снова, но сейчас, решила она, он вряд ли сможет сообщить ей что-то еще. Она встала.
– Надеюсь, вам удастся с ним попрощаться, мистер Фланаган. Спасибо, что со мной поговорили.
Он рассеянно кивнул, ему явно было все равно, что она скажет; скорее всего, он этого даже не расслышал. Пола удалилась, размышляя о смерти. В свое время ей самой вернули жизнь. И только благодаря Тони Хиллу она все отчетливее понимала: этот дар нужно наполнить смыслом. Дело Робби Бишопа – вполне подходящее начало.
Не все фанаты Робби Бишопа сгрудились у больницы «Брэдфилд кросс». Жившие в Рэтклиффе решили не путешествовать через весь город и предпочли принести охапки купленных в супермаркете цветов и детские рисунки на тренировочную площадку «Брэдфилд Виктории». Все это они прислонили к металлической сетке, ограждавшей футболистов от болельщиков. Детектив-сержант Кевин Мэтьюз едва сдерживал отвращение, ожидая, пока охранники у входа позвонят куда надо и получат подтверждение, что пришедшим разрешается войти на территорию. Он терпеть не мог этих публичных излияний чувств. Он был уверен на все сто, что никто из тех, кто совершил это паломничество к рэтклиффскому стадиону, на своем веку не обменялся с Робби Бишопом и несколькими словами. Вряд ли они слышали от него что-то, кроме обычного уточнения: «Какое имя мне тут написать?» – во время раздачи автографов. Миновало не так много времени с тех пор, как Кевину пришлось самому испытать настоящее горе, и его оскорбляла дешевая вульгарность их показных жестов. Ему казалось, что, если бы они расточали свои эмоции на живых – своих детей, родителей, знакомых, – мир стал бы лучше.
– Вот пошлость, – произнесла Крис Девайн с пассажирского сиденья, словно угадав его мысли.
– А уж что тут начнется через пару дней, когда он действительно умрет…
Охранник махнул, чтобы они проезжали, и указал на стоянку близ длинного приземистого строения, отгораживавшего поле от улицы. Кевин замедлил ход, проезжая мимо многочисленных «феррари» и «порше» игроков.
– Славные тачки, – заметил он одобрительно.
– У тебя же «феррари», правда? – Крис вспомнила, что ей о чем-то таком рассказывала Пола.
Он вздохнул:
– Красный «феррари-мундиаль», кабриолет, четырехклапанный мотор. Один из всего-навсего двадцати четырех праворульных кабриолетов, которые они выпустили. Машина-мечта. Скоро она меня покинет.
– Ну вот. Бедный Кевин! Ты хочешь от нее избавиться? Почему?
– Она двухместная, а дети уже слишком большие, не влезают. Это авто для одинокого человека, Крис. Тебя вряд ли заинтересует, а?
– Думаю, для меня она дороговата. Моя Шинед меня живьем съест.
– А жаль. Я был бы рад ее пристроить в хорошие руки. Что ж, мне, по крайней мере, удалось ненадолго отсрочить исполнение приговора.
– Это как же?
– Есть такой Джастин Адамс. Печатается в автомобильных журналах. Недавно он решил написать статью про обычных парней, которые водят необычные машины. Очевидно, коп на «феррари» – как раз подходящий материал. Так что я убедил Стеллу: мне нужно оставить у себя эту машину, пока не выйдет журнал, а то все станут потешаться: вот статья, в ней мое имя и фотография, а машины-то этой у меня больше нет.
Крис усмехнулась:
– По-моему, неплохой договор.
– Ну да, только вот все закончится на следующей неделе, когда я дам ему интервью. – Кевин потянул носом, вылезая из машины. – Настоящий праздник для желудка, – объявил он.
– Что-что?
Он указал на запад: вдоль кромки футбольных полей тянулось двухэтажное кирпичное здание.
– Это кондитерская фабрика. В детстве я один сезон тренировался вместе с молодежкой «Виктории». Когда ветер дует в нужную сторону, чувствуешь, какое печенье они там пекут. Мне всегда казалось, что это изощренная пытка для подростков, которые стараются сохранить форму.
– И что было дальше? – поинтересовалась Крис, огибая вслед за ним торец павильона-раздевалки.
Поскольку Кевин шел впереди, она не увидела на его лице сожаления.
– Я оказался недостаточно хорош, – ответил он. – Много званых, да мало избранных.
– Наверное, было обидно.
Кевин фыркнул:
– Тогда-то я думал, что это просто конец света.
– А теперь?
– Теперь думаю, что там я уж точно получал бы больше. И у меня было бы целое стадо «феррари».
– Что верно, то верно, – согласилась Крис, нагоняя его; он остановился, глядя на травяное поле, где пара дюжин молодых людей обводила мячи вокруг расставленных конусов. – Но большинство футболистов к нашему с тобой возрасту уже отправляются на помойку. И что им остается? Ну да, кто-то пробивается в тренеры, но таких единицы. Остальные в конце концов оказываются за стойкой в каком-нибудь заплеванном баре, болтают о днях своей былой славы, поносят бывшую жену, которая выставила из дома.
Кевин ухмыльнулся:
– Думаешь, это было бы хуже?
– Конечно. Сама знаешь.
Обходя здание кругом, они увидели, как к ним направляется человек в шортах и фуфайке «Брэдфилд Виктории». Похоже, ему было лет сорок пять, но он пребывал в настолько хорошей форме, что возраст не удавалось определить точно. Если бы его темные волосы по-прежнему сохранили прическу «маллет»[9], его бы сразу узнали и болельщики, и даже те, кто совершенно равнодушен к футболу. Но теперь у него была короткая стрижка, и Кевин лишь спустя несколько мгновений сообразил, что перед ним один из кумиров его юности.
– Вы Терри Малькольм, – выпалил он, чувствуя, что ему снова двенадцать и он снова зачарован мастерской игрой этого полузащитника «Брэдфилда» и сборной Англии.
Терри Малькольм с улыбкой повернулся к Крис:
– Если меня когда-нибудь сразит Альцгеймер, ничего страшного, свое имя я уж точно не забуду. Поразительно, как часто людям нужно обязательно сообщить мне, кто я такой. Видимо, вы сержант Девайн. Имейте в виду, я только предполагаю. Надеюсь, я угадал, потому что ваш спутник не в моем вкусе и я не могу представить, как я буду называть его «Девайн» – «божественный».
По выражению его лица было видно: он привык, что его считают обаятельным весельчаком. Кевин, успевший разочароваться в своем былом герое, порадовался, что на Крис Девайн чары весельчака, судя по всему, не подействовали.
– Мистер Фланаган сказал вам, почему мы здесь? – спросил Кевин.
В голосе его сквозило недоверие: как человек, работающий в «Виктории», может держаться настолько легкомысленно, в то время как их ключевой игрок лежит при смерти?
Вопрос, казалось, осадил Малькольма.
– Сказал, – ответил он. – И поверьте, я очень переживаю насчет Робби. Но я не могу себе позволить выставлять напоказ свои чувства. В команде еще двадцать один игрок, и им нельзя терять мотивацию. В субботу нам играть со «спурами»[10] в чемпионате страны, а на этой стадии сезона мы не можем терять очки. – Он снова соизволил улыбнуться Крис. – Надеюсь, это не звучит бессердечно. Я уже сказал, что очень переживаю. Но нашим парням надо сохранять бодрость. В субботу мы должны выиграть – ради Робби. Еще один повод не нарушать режим.
– Согласна, – отозвалась Крис. – Вы должны выиграть, а мы должны узнать обо всех передвижениях Робби на протяжении сорока восьми часов перед тем, как в прошедшую субботу он почувствовал себя плохо. Мы хотим поговорить с его товарищами по команде. С теми, кто был к нему достаточно близок и знал его планы на период между окончанием тренировки в четверг и субботним завтраком.
Малькольм кивнул:
– Значит, вам к Павлу Алджиновичу и Филу Кэмпси. Когда мы останавливаемся в гостинице, Робби всегда живет в одном номере с Павлом. А Фил его лучший друг.
Однако Малькольм не двинулся с места, чтобы вызвать игроков.
– Итак, мистер Малькольм… – произнесла Крис.
Снова отработанная эффектная улыбка:
– Зовите меня Терри, золотце.
Настал черед Крис улыбнуться:
– Я вам не золотце, мистер Малькольм. Я сотрудник полиции и расследую весьма серьезное дело об отравлении одного из ваших коллег. И я хочу немедленно поговорить или с Павлом Алджиновичем, или с Филом Кэмпси.
Малькольм покачал головой:
– Они на тренировке. Я не могу прерывать процесс.
Кевин налился неуместным румянцем, на щеках у него стала заметна темная россыпь веснушек.
– Хотите, чтобы я арестовал вас за противодействие полиции? Тогда, похоже, вы на верном пути.
Мальком ухмыльнулся, приподняв верхнюю губу:
– Не думаю, что вы меня арестуете. Ваш шеф слишком любит свое кресло в нашей директорской ложе.
– Тем более удачно. – Крис ласково улыбнулась. – Это значит, мы сможем быстрее связаться с вашим собственным шефом. Не думаю, что он будет очень рад услышать, как вы препятствуете расследованию убийства его знаменитого игрока.
Хотя говорила Крис, взгляд, полный глубочайшей неприязни, получил Кевин. Малькольм явно принадлежал к числу тех, кто с женщинами может исключительно флиртовать, а разговаривать по делу предпочитает с мужчинами.
– Ладно, сейчас приведу Павла. – Он ткнул большим пальцем в сторону павильона. – Подождите там, внутри, я вам сейчас выделю комнату.
Пять минут спустя они сидели в тренажерном зале, где пахло застарелым потом и мазью для мышц. Вскоре явился голкипер-хорват. Войдя, он сморщил нос, и на его точеном лице промелькнуло выражение неудовольствия.
– Ну и вонища уж тут, извините. – Он взял пластиковый стул и уселся напротив двух детективов. – Я Павел Алджинович. – Он вежливо кивнул обоим.
Кевину пришло в голову слово «величавый». Темные волосы до плеч, в дни матчей убираемые в хвост, но сегодня свободно ниспадающие. Глаза цвета печеных каштанов. Высокие скулы, впалые щеки, полные губы, узкий прямой нос: все это придавало ему почти аристократический вид.
– Тренер говорит, кто-то пытался отравить Робби, – произнес он со слабым, но совершенно отчетливым славянским акцентом. – Как такое могло произойти?
– Это мы и пытаемся выяснить, – отозвалась Крис, наклоняясь вперед, поставив локти на колени и сведя ладони.
– А Робби? У него-то как?
– Не очень, – ответил Кевин.
– Но он выкарабкается?
– Трудно сказать, мы же не врачи. – Крис нарочно старалась не говорить, что близкая смерть Робби неизбежна. По опыту она знала, что люди замыкаются и начинают рассказывать куда меньше, когда имеют дело с убийством. – Нам хотелось бы узнать, где был Робби в четверг и в пятницу.
– Ясное дело, на тренировках. А в четверг вечером не знаю, что он делал. – Алджинович развел свои крупные вратарские ладони. – Я сторож ворот, а не сторож Робби. Вот в ночь с пятницы на субботу мы с ним ночевали в одном номере. Как обычно, вместе поужинали. Бифштекс с картошкой, салат, бокал красного. Потом фруктовый салат и мороженое. Мы с Робби всегда едим одно и то же. Да и большинство ребят так же. Часов в девять поднялись наверх. Робби принял душ, а я позвонил жене. Потом мы с ним посмотрели футбол по «Скай», часиков до десяти, а потом завалились спать.
– Робби ничем не заправлялся в мини-баре? – спросил Кевин.
Алджинович усмехнулся:
– Видать, вы мало смыслите в футболе. Кто ж нам даст ключи от мини-бара? Считается, что мы должны быть как стеклышко. Вот почему в такие дни мы живем в гостинице, а не дома. Так они могут контролировать, что мы едим и пьем, ну и следить, чтобы мы держались подальше от женщин.
Крис улыбнулась ему в ответ:
– А я думала, это сказки – насчет того, чтобы перед матчем копить силы и воздерживаться от секса.
– Не секс тут главное, а сон, – заметил Алджинович. – Им хочется, чтобы перед игрой мы как следует высыпались.
– А у Робби с собой была какая-нибудь еда или питье? Например, вода в бутылке?
– Нет. В номере всегда полно воды. – Он нахмурился. – Хотя погодите, вы мне напомнили. В пятницу вечером Робби вдруг сказал, что страшно хочет пить. И что он, похоже, подхватил простуду или что-то в таком роде. Он насчет этого не так уж переживал, просто сказал – неважно себя чувствует. А утром он, понятное дело, решил, что у него грипп. Я стал беспокоиться – вдруг от него заражусь? Это его ощущение, будто у него грипп, оно что, от яда? Или он вдобавок еще и заболел?
– От яда. – Кевин посмотрел ему прямо в глаза. – Робби в пятницу вечером нюхал кокаин?
Алджинович с оскорбленным видом отшатнулся:
– Конечно нет. Ничего такого с ним никогда не было. Кто вам сказал? Робби не принимал наркоту. А почему вы спросили?
– Возможно, яд он вдохнул. Если его смешали с кокаином или амфетамином, Робби мог этого не заметить, – пояснила Крис.
– Нет. Не могло такого быть. Никогда в жизни не могло. Никогда не поверю, чтобы он баловался такими вещами.
– Но вы же сказали, что стережете ворота, а не Робби. Почему тогда вы так уверены, что он никогда не принимал наркотики? – спросил Кевин мягким голосом, пристально на него глядя.
– Мы с ним об этом говорили. О наркоте, которую применяют в спорте и для кайфа. Мы с Робби думаем одинаково. Это для дурачков. Ты и сам себя надуваешь, и фанатов надуваешь, и свой клуб. Мы с ним оба знаем ребят, которые употребляют, и мы оба их презираем. – Он говорил напористо и гневно. – Кто бы там ни отравил Робби, они это сделали не через наркотики.
К тому времени, как Кэрол прибыла на квартиру Робби Бишопа, детектив-констебль Сэм Ивенс уже начал производить там обыск. Футболист жил в самом центре города, в пентхаусе с террасой на крыше. Сэм изучал содержимое ящиков письменного стола, его кофейная кожа поблескивала в снопе солнечных лучей. Он поднял глаза на вошедшую Кэрол и удрученно помотал головой:
– Ничего. Пока ничего.
– В каком смысле ничего? – Она натянула пару перчаток из латекса.
– Квитанции, банковские выписки, чеки, все аккуратненько сложено. Он вовремя оплачивает счета, каждый месяц делает все нужные выплаты по карточкам, не оставляет задолженности. У него есть счет у букмекера, ежемесячно он ставит на лошадок по нескольку сотен. Ничего необычного. Его компьютер я пока не смотрел. Думаю, стоит предоставить это Стейси.
– О да, она будет просто в восторге. По-твоему, она знает, что такое футбол?
Кэрол пересекла комнату, чтобы посмотреть в окно. Вид на центр города с птичьего полета. Люди спешат по делам, туда-сюда снуют трамваи, струятся фонтаны, газетчики, покупатели слоняются у витрин. И никто не думает о том, что футболиста премьер-лиги отравили рицином. По крайней мере, сегодня не думает. Завтра или послезавтра, когда Робби Бишоп умрет, все будет по-другому. Но не сегодня. Пока – нет.
Она повернулась обратно:
– Что ты уже обследовал?
– Только стол.