Страница:
— Скотина! Сукин сын!
Миссис Хасс усмехнулась:
— Еще какой! И гордится этим. Это помогает ему в работе. В этом мире привыкли стравливать красивых женщин с большими деньгами, и поражение терпит женщина. Ну что ж, думаю, ты не стал бы искать и расспрашивать старую женщину, если б все это знал раньше, а?
— Я знаю только то, что не могу жить в таком пустом мире, каким он стал в последние шесть недель.
— Ты и правда так думаешь?
— Да.
Она опять усмехнулась:
— Мистер, если то, что ты говоришь, не пустой звон, ты должен быть не здесь, а с ней, где бы она ни была. Быть с ней — это для тебя важнее, чем твоя шикарная работа.
— Я решил бросить работу и поехать за ней, миссис Хасс. Но оказалось, что все не так просто.
— Почему?
Хью рассказал ей все, что узнал от адвоката Джеймса Рэя.
Мэйбл Хасс внимательно слушала его, время от времени задавая вопросы.
— Господи, не нравится мне все это. Совсем не нравится, мистер... как тебя, Хью. Я буду звать тебя Хью, а ты зови меня просто Мэйбл в знак того, что мы ее единственные друзья в этом городе. О, ее любили сотни людей, но друзья — это совсем другое дело.
— Значит, она не останавливалась у вас в ту ночь?
— Нет, только попрощалась по телефону, вот и все.
— Вы не думаете, что Бетти могла переночевать в вашем домике в пустыне?
— Нет, она сказала бы, что едет туда... Стой! Я помню, она сказала, что высылает мне ключи почтой. А я их и не получила, да и не вспоминала о них до этой минуты. Бетти тогда извинилась за то, что не сможет привезти ключи лично, сказала, у нее так много дел утром, нужно закрыть все свои дела и она чувствует, что ей на все не хватит времени.
— Банк, машина — вот что ей надо было сделать. Но что-то помешало ей, Мэйбл.
— Так почему она не приехала на похороны и почему не вернулась сюда и не покончила с делами, которые здесь остались?
— Не знаю. Если бы знать.
— Если бы Бетти уехала отсюда, то уехала бы на своем автомобильчике, а этот адвокат из Сан-Франциско говорит, что он до сих пор стоит в аэропорту, там, где она его оставила.
— Да, верно. Думаю, я съезжу туда, в ваш домик, и посмотрю там, если вы не возражаете и дадите мне ключ.
— Ключ я тебе дам, Хью. Все это начинает меня ужасно беспокоить, я боюсь за нее. Я нутром чувствую, что этот адвокатик прав. Если б с ней ничего не случилось, она прислала бы мне хоть открыточку, потому что она внимательная девочка. Она... Как будто меня снова... Как вроде я снова переживаю свой прежний позор, опять прыгаю на этих старых железных кроватях в паршивых отелях от Акрона до Атлантик-Сити, и все ради того, чтобы выйти на сцену в блестках и подавать полупьяному фокуснику его проклятый цилиндр или тросточку с секретом, да деньги, которые мне или не платили, или одалживали обратно. От такой жизни сердце превращается в камень. Но в конце этого пути я нашла себе человека, и он постепенно вернул меня к жизни. Все, что было до него, стало казаться или кошмарным сном, или несуществовавшим.
Уезжая от нее, Хью взял ключ и в середине следующего дня съездил в каменный домик в пустыне. Тишина и пустота дома убили его. Он видел Бетти так явственно — каждое движение, позу, выражение лица, и за тишиной слышал малейшие оттенки ее голоса. Здесь их любовь впервые обрела свое завершение, и это было много больше того, чего каждый из них ожидал.
Здесь слишком многое напоминало о ней. Все здесь было слишком личное, слишком особое, слишком памятное. Но Хью не нашел ни малейшего признака того, что Бетти провела здесь эту ночь. Если бы да, то она оставила бы след, какой нашла бы нужным.
Обратно он ехал очень быстро, терзая автомобиль на неровной дороге. Хью передал ключ Мэйбл и сообщил, что ничего не обнаружил.
Вернувшись в свой кабинет, он уже знал, каким будет его следующий шаг. Хью не знал, сработает ли он, но точно знал, что должен его сделать.
Глава 12
Миссис Хасс усмехнулась:
— Еще какой! И гордится этим. Это помогает ему в работе. В этом мире привыкли стравливать красивых женщин с большими деньгами, и поражение терпит женщина. Ну что ж, думаю, ты не стал бы искать и расспрашивать старую женщину, если б все это знал раньше, а?
— Я знаю только то, что не могу жить в таком пустом мире, каким он стал в последние шесть недель.
— Ты и правда так думаешь?
— Да.
Она опять усмехнулась:
— Мистер, если то, что ты говоришь, не пустой звон, ты должен быть не здесь, а с ней, где бы она ни была. Быть с ней — это для тебя важнее, чем твоя шикарная работа.
— Я решил бросить работу и поехать за ней, миссис Хасс. Но оказалось, что все не так просто.
— Почему?
Хью рассказал ей все, что узнал от адвоката Джеймса Рэя.
Мэйбл Хасс внимательно слушала его, время от времени задавая вопросы.
— Господи, не нравится мне все это. Совсем не нравится, мистер... как тебя, Хью. Я буду звать тебя Хью, а ты зови меня просто Мэйбл в знак того, что мы ее единственные друзья в этом городе. О, ее любили сотни людей, но друзья — это совсем другое дело.
— Значит, она не останавливалась у вас в ту ночь?
— Нет, только попрощалась по телефону, вот и все.
— Вы не думаете, что Бетти могла переночевать в вашем домике в пустыне?
— Нет, она сказала бы, что едет туда... Стой! Я помню, она сказала, что высылает мне ключи почтой. А я их и не получила, да и не вспоминала о них до этой минуты. Бетти тогда извинилась за то, что не сможет привезти ключи лично, сказала, у нее так много дел утром, нужно закрыть все свои дела и она чувствует, что ей на все не хватит времени.
— Банк, машина — вот что ей надо было сделать. Но что-то помешало ей, Мэйбл.
— Так почему она не приехала на похороны и почему не вернулась сюда и не покончила с делами, которые здесь остались?
— Не знаю. Если бы знать.
— Если бы Бетти уехала отсюда, то уехала бы на своем автомобильчике, а этот адвокат из Сан-Франциско говорит, что он до сих пор стоит в аэропорту, там, где она его оставила.
— Да, верно. Думаю, я съезжу туда, в ваш домик, и посмотрю там, если вы не возражаете и дадите мне ключ.
— Ключ я тебе дам, Хью. Все это начинает меня ужасно беспокоить, я боюсь за нее. Я нутром чувствую, что этот адвокатик прав. Если б с ней ничего не случилось, она прислала бы мне хоть открыточку, потому что она внимательная девочка. Она... Как будто меня снова... Как вроде я снова переживаю свой прежний позор, опять прыгаю на этих старых железных кроватях в паршивых отелях от Акрона до Атлантик-Сити, и все ради того, чтобы выйти на сцену в блестках и подавать полупьяному фокуснику его проклятый цилиндр или тросточку с секретом, да деньги, которые мне или не платили, или одалживали обратно. От такой жизни сердце превращается в камень. Но в конце этого пути я нашла себе человека, и он постепенно вернул меня к жизни. Все, что было до него, стало казаться или кошмарным сном, или несуществовавшим.
Уезжая от нее, Хью взял ключ и в середине следующего дня съездил в каменный домик в пустыне. Тишина и пустота дома убили его. Он видел Бетти так явственно — каждое движение, позу, выражение лица, и за тишиной слышал малейшие оттенки ее голоса. Здесь их любовь впервые обрела свое завершение, и это было много больше того, чего каждый из них ожидал.
Здесь слишком многое напоминало о ней. Все здесь было слишком личное, слишком особое, слишком памятное. Но Хью не нашел ни малейшего признака того, что Бетти провела здесь эту ночь. Если бы да, то она оставила бы след, какой нашла бы нужным.
Обратно он ехал очень быстро, терзая автомобиль на неровной дороге. Хью передал ключ Мэйбл и сообщил, что ничего не обнаружил.
Вернувшись в свой кабинет, он уже знал, каким будет его следующий шаг. Хью не знал, сработает ли он, но точно знал, что должен его сделать.
Глава 12
В любом большом отеле тонко и сложно завязаны отношения сотен человеческих существ. Мир служащих полностью отделен от мира, населяемого гостями. Работники отеля — это вообще особая человеческая порода. От них ничего не скроешь. Если, скажем, временный мойщик посуды выиграл на спор пару долларов, то старая дева, исполняющая обязанности кастелянши по четвертому этажу, узнает об этом через десять минут. О том, что молодая жена второго шеф-кондитера забеременела, будут знать все вплоть до старого садовника.
У Хью Даррена родители работали в отеле, и он вырос в этой необычной атмосфере. Поэтому он знал, что хороший менеджер не обращает внимания на эту ерунду, если она не мешает работе отеля. Одновременно он испытывал презрение к таким менеджерам, которые насаждают и поддерживают в отеле настоящую шпионскую сеть, собирая любую грязь, чтобы шантажировать служащих, — не только для того, чтобы держать в узде персонал, но и в некоторых случаях для получения навара при выплате жалованья или получении товара. Результат такого администрирования гости видят, не догадываясь об истинных причинах, в грубости персонала, в грязи и безразличии к работе.
Но теперь у Хью были веские личные причины пойти на риск разрушения системы, им созданной, не думая особенно о последствиях.
Он был уверен, что фрагменты того, что произошло в ночь с понедельника на вторник, рассеяны в памяти служащих отеля, как и все части двухлетней истории того, как Макс Хейнс шантажировал Бетти Доусон. Силой, запугиванием, принуждением — только так можно было собрать этот разбросанный фактический материал в одну стройную картину.
Хью приступил к делу во вторник, в последний день мая, во второй половине дня. Он вызвал Джорджа Ладори в кабинет и поговорил с ним один на один.
— Джордж, я хочу немного скорректировать свою политику. Отныне персонал не будут автоматически принимать и увольнять по твоей рекомендации, я сам буду рассматривать каждый случай.
— А если ты оставишь того, кто мне не нужен?
— Тогда уже ты будешь решать, уходить тебе или оставаться.
Ладори уставился на Хью из-под густых бровей:
— Кто тебе дает такие указания? Что ж, тебе лучше знать. Так все хорошо идет, теперь ты крушить начинаешь.
— В дополнение к этому, Джордж, я оставляю за собой право поднимать зарплату любому лицу в твоем подразделении без твоего ведома.
— А как это будет сказываться на бюджете?
— Бюджета ты будешь придерживаться.
— За счет качества?
— Это твои проблемы.
Ладори встал:
— Было так все хорошо, Даррен. Теперь будет такая же дрянь, как в других местах. Тебя что, кто-то запугал?
— Пока все, Джордж. Когда я снова захочу увидеть тебя, я тебе скажу.
— С этим не торопись.
То же самое он сказал Джону Трэйбу, заведующему питейным хозяйством, Уолтеру Уэлчу, шефу ремонтно-эксплуатационной службы, Банни Раису, своему «ночному управляющему», и своему управляющему делами. У каждого из них это вызвало настороженность, и Хью понял, что нормальные отношения испорчены и, возможно, уже не подлежат восстановлению.
Теперь ему надо было сидеть и ждать.
Первым клиентом оказалась горничная, которая работала в мотеле четыре месяца и которую кастелянша этажа заподозрила в мелком воровстве. Гости несколько раз жаловались на таинственные мелкие пропажи. С этим вопросом пришли к Хью. С помощью одного из гостей ей подстроили западню, оставив в номере на туалетном столике семь стодолларовых купюр. После произведенной ею уборки купюр осталось шесть. Сотрудник по безопасности — у Даррена их было двое — привел женщину в его кабинет. После бурных протестов, сила которых постепенно сошла на нет, горничная достала из потайного места на себе меченую купюру, бросила ее на стол Даррена и разразилась слезами.
Хью отпечатал ее признание, женщина подписала его, а Хью и его сотрудник подписались в качестве свидетелей. Только сотрудник ушел, появилась Джейн Сандерсон, села за свой стол и с любопытством стала посматривать на происходящее. Хью увел женщину в маленькую комнату для совещаний рядом с кабинетом и закрыл дверь. Когда эта женщина с осунувшимся лицом по имени Мэри Майчин пришла в себя, Хью обратился к ней:
— Это не мелкое воровство, это сто долларов. Вы это понимаете. Стоит мне дать ход делу, и вы получите не меньше шести месяцев. Шесть могу вам смело обещать. — Выждав, пока утихнет новый всплеск причитаний и слез, Хью продолжил: — Но я могу и не делать этого, если получу от вас кое-какое торжественное обещание, после первого же нарушения которого я отдам вас полиции. — Она торопливо закивала. — Я не буду говорить вам сути, но вы должны будете собирать любую информацию о Бетти Доусон, которая уехала отсюда шесть недель назад, и все передавать мне. Любые слухи о ней и о том, что с ней могло случиться. Понимаете? Прекрасно. Дальше. Мне нужны слухи о работниках отеля, у которых есть проблемы — денежные, семейные. Только не пытайтесь искать меня. Во время своих регулярных обходов я сам буду находить вас и вы мне будете рассказывать все, что знаете. Слушайте, спрашивайте. Но если вы не сумеете достать для меня никакой информации, то я, Мэри, извлекаю ваше чистосердечное признание из своего личного досье и вы идете прямиком в тюрьму. С этим ясно?
Отпустив запуганную женщину, Хью задумался над тем, как это все грязно и жестоко, но другого пути он не видел. С помощью подобных методов и угроз он поставил себе на службу слух и память электрика из ремонтно-эксплуатационной службы, официантки кафетерия, толстого и жадного рассыльного. Те рассказали кое-что о других работниках отеля, и у Хью появились бармен, смотритель солярия, молодой садовник, охранник бассейна. Хью хладнокровно и безжалостно прижал их, используя против этих людей их собственные страхи, жадность, неуверенность, и заставил их усердно заниматься шпионажем.
По кусочкам начала складываться ужасающая картина. Хью даже не мог себе позволить думать, что собирает такие сведения о женщине, которую любит. Он выковал в себе особую объективность. Ее составляющей было сознание высокой цели, ради которой он затеял все. Эта высокая цель была как бы существом, поддерживавшим его и следовавшим за ним вполшага сзади, но он боялся оглянуться и посмотреть ему в лицо, чтобы не сломаться.
Он записывал любой значительный фрагмент, и, по мере того как начала вырисовываться общая картина, она подсказывала ему, по каким направлениям надо усилить нажим, чтобы добиться завершенности.
В пять часов пятнадцатого июня, в среду, в кабинет решительно вошла Джейн Сандерсон, села в кресло, посмотрела на него с возмущением и любопытством и спросила:
— Не кажется ли вам, что пора бы сказать мне, какого черта вы вытворяете?
— Вы о чем?
— Ах, какая невинность! Господи, Хью, за две недели вы посеяли в отеле такой страх и замешательство! Ладори потихоньку ищет себе другую работу. Люди так любили вас, что готовы были сделать для вас что угодно. Но внезапно вам стало абсолютно все равно, что о вас думают другие. Люди стали бояться вас. Вы развели любимчиков. И теперь мы начали получать массу жалоб от гостей.
— Джейн, честное слово, сейчас я не могу сказать вам, что я делаю и зачем. Одно обещаю: это ненадолго.
— А вы понимаете, сколько вам понадобится времени, чтобы починить то, что вы сейчас ломаете?
— Много.
— Через месяц мы окажемся там, с чего начинали.
— И это я знаю.
— Так зачем же вы это делаете?
— На это есть очень важная причина.
Джейн глубоко вздохнула:
— Сдаюсь. Но когда-нибудь вы скажете мне о причине?
"1. Где-то вне отеля есть место, куда заманивают крупно выигравших гостей в целях шантажа.
2. Бетти помогала Хейнсу в его планах.
3. Хейнс с ведения и одобрения Марта имел и, возможно, имеет сейчас грязные фотографии, магнитофонные записи или кинокадры, доказывающие участие Бетти в шантаже.
4. Гэллоуэлл выиграл большую сумму денег. Вечером того же дня Бетти видели входящей в его номер. До этого она покинула отель с маленьким чемоданом, а вернулась без него.
5. Хотя запечатанное прощальное письмо было предположительно подложено под дверь самой Бетти, а я об этом никому не говорил, Хейнс и другие знают о нем.
6. Билет на самолет был доставлен в ее номер в восемь тридцать вечера. Она в это время упаковывала вещи.
7. Гиджа Аллена видели в час ночи во вторник выезжающим со стоянки у отеля на машине Бетти. Он был один. Вернулся он в отель через полчаса на такси.
8. Браунелла видели на втором этаже после девяти часов в понедельник, он держал служебный лифт. Потом его снова видели, примерно через полчаса, катящим пустую тележку для белья по наклонной дорожке цокольного этажа.
9. Вечером того дня в неустановленное время Гарри Чарм поставил «линкольн» Эла Марта у выхода с хозяйственного двора в тени за конференц-залом.
10. (Возможно, не имеет отношения.) Во вторник утром Аллен встал намного раньше обычного и при помощи людей Марта начал разыскивать женщину по имени Муриэль Бентанн.
11. «Линкольн» Эла Марта, хотя его в понедельник утром мыли, во вторник был такой пыльный, что его повезли на мойку и обслуживание, недалеко по нашей улице.
12. Браунелл во вторник обращался к врачу из-за какой-то раны или ушиба.
13. Это неопределенно, но, возможно, самое важное из всего. Надо всем этим — какой-то налет секретности. У осведомителей, всех до одного, сложилось полное впечатление, что излишнее любопытство насчет Бетти считается нездоровым. Кажется, существует желание, чтобы она была как можно скорее забыта. Исходит от Марта, Чарма, Аллена, Хейнса и их людей из персонала отеля, поощряется ими.
Итак, если свести все это воедино, то, как ни больно, можно предположить, что Бетти по причине, которая мне неизвестна, была силой увезена из отеля Браунеллом и Чармом — и, возможно, Алленом — на «линкольне» Марта. Мне точно известно, что Аллен выезжал на ее автомобиле, это я перепроверил. Это наиболее беспокоящий меня факт из того, что я узнал. Он указывает на попытку создать впечатление, будто Бетти улетела тем рейсом. Если же она не улетала, то кто-то это сделал, изображая ее. Вот почему следы теряются в Сан-Франциско. Я начинаю верить, что она, быть может..."
Хью не мог написать этого слова, не мог нанести на бумагу этого слова-камня, которое означало бы конец всякой надежды. Он пытался убедить себя в том, что они сильно запугали ее и она не решается вернуться.
Хью понимал, что ему придется еще раз просеять всю информацию, включая дополнительную, которая поступила и поступит от его разведывательной сети, но он подозревал, что пойдут повторы и вряд ли он узнает что-нибудь значимое.
Он просмотрел запись и уже знал, какой шаг будет следующим. Пункты четыре (Гэллоуэлл) и десять (Муриэль Бентанн) взывали, чтобы их расследовали, и этим он займется лично.
Хотя за последние сорок часов ей не пришлось выпивать, да и ела она очень мало, ее продолжала мучить тупая ноющая головная боль, как после перепоя. Муриэль подумала, что это от курения и внутреннего напряжения тех часов, что она провела за рулеткой.
«Все это от долгого стояния у чертова стола, — размышляла она. — Как я пролетела в этот раз? Пришла к Дасти — было триста долларов. Я Бог знает сколько раз переходила за четыреста, два-три раза — за шестьсот, однажды было раз плюнуть до тысячи, но каждый раз в решающий момент меня проносило мимо денег, и к трем часам все было кончено».
Муриэль села на край постели, некоторое время собираясь с силами, потом встала, влезла в халат и пошла по коридору в ванную комнату, неся с собой мыло, полотенце, туалетные принадлежности и набор для макияжа. После душа она не решилась сразу рассматривать себя в зеркале, пока не заколола волосы и не накрасила губы. Только после этого она рискнула дать себе беспристрастную оценку. Глаза ввалились, черные круги под ними, но это пустяки — наденет солнечные очки.
Она дружески улыбнулась себе: мол, ничего, годишься еще, девочка, это чудо, что при такой жизни, какую ты ведешь, ты еще не похожа на Синатру в парике.
Вернувшись в комнату, она торопливо оделась, чтобы жара не испортила освежающего эффекта душа. Надела симпатичные серо-голубые шортики, потому что у нее были хорошие ноги, стоившие того, чтобы об их цене поторговаться, и белую блузку без рукавов, со странным карманчиком, на котором был вышит красный вопросительный знак: элементы чудачества в одежде способствуют установлению контакта. Очки, сандалии, плетеная сумочка — и она экипирована предстать миру. После беглой ревизии наличности на лице у нее появилась удивленно-недовольная гримаса — у нее осталось шесть долларов и мелочь.
Перекусив в кафетерии, Муриэль прошла полтора квартала до «Каса Кьюпид», маленького коктейль-бара, который она привыкла называть своей «дневной стоянкой». Им владел и управлял Джимми Кьюпид, крупный дружелюбный человек. Когда-то он колесил по ярмаркам, у него был передвижной тир, но потом избрал более оседлое занятие.
Джимми стоял за стойкой. В помещении не было ни души. Громко шлепая сандалиями, Муриэль прошла к стойке. В зале было темно и прохладно, после солнечного света первое время она чувствовала себя полуслепой.
— Да-а, не очень-то тут весело у тебя, — сказала она, садясь на высокий стул и копаясь в своей сумочке в поисках сигарет.
— Июнь, воскресенье, день, жара — откуда быть народу? Сейчас хоть бесплатно всех пои — все равно не набегут.
Джимми подал ей, как обычно, рейнское с содовой. И, как обычно, за свой счет. Муриэль могла пить за его счет сколько ей вздумается, но много никогда не выходило, потому что она растягивала каждую порцию надолго. У них было что-то вроде соглашения. Контракта они не подписывали и даже не говорили об этом. Но если клиенту она настолько нравилась, что тот угощал ее, то она возвращала Джимми долг — в этом случае ее ром с кока-колой только отдавал запахом рома. Иногда Муриэль вообще получала подарок в виде небольшой суммы — это когда она приводила кавалера или даже компанию. И в этом случае негласный договор продолжал действовать, никаких фиксированных эквивалентов не устанавливалось, иначе на Муриэль падало бы пятно продажной женщины.
— Как поиграла? — поинтересовался Джимми.
Муриэль скривила лицо:
— Они меня... Джимми.
Джимми покачал головой:
— Ну сколько говорить тебе, Муриэль? Могла бы и поумнеть за это время.
— О чем это ты?
Джимми Кьюпид заерзал на месте:
— Я просто смотрю на тебя: сколько раз ты уже пролетала так. Живешь в паршивой комнатушке, моришь себя голодом, а что где ухватишь, ставишь на кон.
— Ты хочешь сказать, что я?..
— Не обижайся, ничего я не хочу сказать. Ты не заказываешь цену й не берешь всех подряд, так что ты не вышла на панель. Я просто о том, что ты не бережешь себя. Думаешь, ты вечно будешь красивой? Тридцать уже есть? А дальше что?
— Я урву все-таки, Джимми. Должно же когда-нибудь повезти, рано или поздно. Честное слово, я им когда-нибудь покажу, я верну свое. А кому я, в конце концов, мешаю? Сама зарабатываю и на это играю. Нет, рано или поздно я свое возьму.
— Но если ты много отхватишь, тебя же не остановить.
— Остановлюсь, поверь. Когда я получила развод, у меня были «кадиллак», норковое манто, бриллианты и восемь тысяч баков наличными, Джимми. Я верну все это назад и уеду домой.
— Не превращаешься ли ты в человека, который живет только тогда, когда подходит к столу с колесом, Муриэль?
— Что ты имеешь в виду?
— Есть в этом городе старухи, которые ходят по помойкам и свалкам, чтобы найти что-нибудь продать, выручить доллар, разменять его на десятицентовые монеты и сыграть на них с игровым автоматом.
— Автоматы — это для дураков.
— А рулетка — для умников?
— Ладно, хватит, Джимми, не люблю я...
Она замолкла, потому что дверь отворилась настежь и звуки улицы проникли в прохладную тишину маленького бара. Вошел высокий мужчина, спокойный и неторопливый, сел на стул футах в восьми от нее и заказал бутылку импортного пива. Муриэль незаметно рассмотрела его с ног до головы. В городе столько проходимцев, что надо быть все время начеку. Обычно их выдавала обувь. Но у этого были черные мокасины с матовым блеском. Носки — темные (надо настороженно относиться к тем, кто носит яркие дешевые носки, и уж совсем неприбыльны такие, которые вообще без носков). Брюки — серые, глаженые, спортивная рубашка, по фактуре вроде льняная, плоские наручные часы, похоже дорогие. Руки чистые, ногти ухоженные.
Потягивая вино, она посматривала на его отражение в зеркале. Действительно, привлекательный парень. Лицо костистое, несимметричное, как будто левая и правая части не подходят друг к другу. Занятное выражение лица, большие колючие медные брови, чуть светлее, чем коротко стриженные волосы. Муриэль не могла освободиться от впечатления, что встречала его где-то в Лас-Вегасе, и не раз. А это плохо. С местных ничего не возьмешь. Они все видели, все слышали и все знают.
— Ну и жарища сегодня, — сказал мужчина, и ей понравилась его медленная, солидная речь.
— Куда еще больше, черт бы ее побрал, — ответил Джимми.
Незнакомец впервые повернул голову в сторону Муриэль, озадаченно наморщил лоб и спросил:
— Я вас нигде раньше не видел? — Потом улыбнулся. — Понимаю, похоже на избитый прием.
— У меня такое же впечатление, — ответила Муриэль. — Вы здешний?
— Я работаю в «Камеруне».
— Ну конечно! Я, думаю, видела вас за стойкой регистрации.
— Очень может быть.
— Интересно, когда видишь человека в другой обстановке, то не можешь узнать. Я там со многими знакома. Гидж Аллен, Макс, Бобби Валдо. У Эла Марта бывала на вечерах. Увидите Гиджа Аллена, скажите, что Муриэль Бентанн интересовалась, что там с ним случилось, куда он запропастился.
— А меня зовут Хью Даррен. Я скажу ему, Муриэль. Выпить что-нибудь?
Муриэль на мгновение застыла, а потом согласилась:
— Конечно, спасибо. Сделай ром с колой, Джимми.
Хью Даррен взял свою бутылку и стакан и пересел на стул рядом с ней. Джимми поставил перед ней стакан, а сам нашел себе занятие в другом конце бара.
— Этот город меня убивает, — заговорил Хью. — По воскресеньям не знаю, чем себя занять, Муриэль.
— Я думаю, у вас много работы в «Камеруне».
— Дел хватает, но от них устаешь. А как вы убиваете время в воскресенье?
— Несет, Хью, куда вынесет.
— А где вы работаете?
— Нигде. Знаете, у меня есть маленький доход и у меня нет необходимости работать. Зачем?
— Тогда действительно незачем.
— Только вот задержка поступлений выводит из себя. Что я могу, так это помочь вам убить воскресенье. Я буду помогать беседами и идеями. Оплата почасовая, — засмеялась она.
Хью погладил ей руку.
— Очень конструктивная мысль. — Хью оглядел бар. — Надеюсь, одной из первых ваших идей будет уйти отсюда.
— Машина есть?
— Здесь за углом.
Через несколько минут они ушли. Заехали в пару других мест, которые предложила Муриэль, выпили там. Прокатились на двадцать миль в пустынную выжженную местность, потом двадцать миль обратно, по дороге рассказывая сомнительные шутки и анекдоты и хохоча во все горло. В шесть часов Муриэль знала, что, несмотря на то что он работает в Вегасе, она расколет его на стодолларовый «заем» — выручить ее до тех пор, пока не придет выдуманный очередной чек. Экипированные бутылками и закуской, они забились в прохладный номер мотеля, где, Муриэль была уверена, ей перепадет кое-что из тех денег, которые заплатит ее кавалер.
Хью наблюдал за ней очень внимательно. Ей он наливал порции покрепче, а себе послабее. Он хотел избежать необходимости вступать с ней в близкие отношения, потому что, несмотря на ее привлекательность, не чувствовал никакого влечения к этому. Но через некоторое время Хью понял, что его нерешительность озадачивает девушку, и приступил к тем машинальным ласкам, которые через некоторое время сделали свое дело.
Все закончилось быстро, и он не знал и не хотел знать, довольна ли была она или притворялась. Зато он понял, что у нее не осталось никаких сомнений относительно причин его интереса к ней.
Примерно к девяти вечера, когда выпитое довело ее до нужной кондиции и она начала делать прозрачные намеки насчет того, не пора ли заказать в номер чего-нибудь поесть, пока оба не умерли с голоду, Хью целенаправленно создал атмосферу, благоприятствующую душеизлияниям. Он рассказал вымышленную историю, якобы происшедшую с ним, о том, как его принуждали делать то, чего он не хотел.
И Муриэль Бентанн, попав в этот настрой, разревелась и, лежа в его объятиях, ударилась в признания, стала говорить обо всем, называть себя бродягой, бездельницей, вымогательницей, помешавшейся на рулетке, лгущей всем подряд, живущей единственной надеждой сорвать куш и навсегда уехать из этого города.
У Хью Даррена родители работали в отеле, и он вырос в этой необычной атмосфере. Поэтому он знал, что хороший менеджер не обращает внимания на эту ерунду, если она не мешает работе отеля. Одновременно он испытывал презрение к таким менеджерам, которые насаждают и поддерживают в отеле настоящую шпионскую сеть, собирая любую грязь, чтобы шантажировать служащих, — не только для того, чтобы держать в узде персонал, но и в некоторых случаях для получения навара при выплате жалованья или получении товара. Результат такого администрирования гости видят, не догадываясь об истинных причинах, в грубости персонала, в грязи и безразличии к работе.
Но теперь у Хью были веские личные причины пойти на риск разрушения системы, им созданной, не думая особенно о последствиях.
Он был уверен, что фрагменты того, что произошло в ночь с понедельника на вторник, рассеяны в памяти служащих отеля, как и все части двухлетней истории того, как Макс Хейнс шантажировал Бетти Доусон. Силой, запугиванием, принуждением — только так можно было собрать этот разбросанный фактический материал в одну стройную картину.
Хью приступил к делу во вторник, в последний день мая, во второй половине дня. Он вызвал Джорджа Ладори в кабинет и поговорил с ним один на один.
— Джордж, я хочу немного скорректировать свою политику. Отныне персонал не будут автоматически принимать и увольнять по твоей рекомендации, я сам буду рассматривать каждый случай.
— А если ты оставишь того, кто мне не нужен?
— Тогда уже ты будешь решать, уходить тебе или оставаться.
Ладори уставился на Хью из-под густых бровей:
— Кто тебе дает такие указания? Что ж, тебе лучше знать. Так все хорошо идет, теперь ты крушить начинаешь.
— В дополнение к этому, Джордж, я оставляю за собой право поднимать зарплату любому лицу в твоем подразделении без твоего ведома.
— А как это будет сказываться на бюджете?
— Бюджета ты будешь придерживаться.
— За счет качества?
— Это твои проблемы.
Ладори встал:
— Было так все хорошо, Даррен. Теперь будет такая же дрянь, как в других местах. Тебя что, кто-то запугал?
— Пока все, Джордж. Когда я снова захочу увидеть тебя, я тебе скажу.
— С этим не торопись.
То же самое он сказал Джону Трэйбу, заведующему питейным хозяйством, Уолтеру Уэлчу, шефу ремонтно-эксплуатационной службы, Банни Раису, своему «ночному управляющему», и своему управляющему делами. У каждого из них это вызвало настороженность, и Хью понял, что нормальные отношения испорчены и, возможно, уже не подлежат восстановлению.
Теперь ему надо было сидеть и ждать.
Первым клиентом оказалась горничная, которая работала в мотеле четыре месяца и которую кастелянша этажа заподозрила в мелком воровстве. Гости несколько раз жаловались на таинственные мелкие пропажи. С этим вопросом пришли к Хью. С помощью одного из гостей ей подстроили западню, оставив в номере на туалетном столике семь стодолларовых купюр. После произведенной ею уборки купюр осталось шесть. Сотрудник по безопасности — у Даррена их было двое — привел женщину в его кабинет. После бурных протестов, сила которых постепенно сошла на нет, горничная достала из потайного места на себе меченую купюру, бросила ее на стол Даррена и разразилась слезами.
Хью отпечатал ее признание, женщина подписала его, а Хью и его сотрудник подписались в качестве свидетелей. Только сотрудник ушел, появилась Джейн Сандерсон, села за свой стол и с любопытством стала посматривать на происходящее. Хью увел женщину в маленькую комнату для совещаний рядом с кабинетом и закрыл дверь. Когда эта женщина с осунувшимся лицом по имени Мэри Майчин пришла в себя, Хью обратился к ней:
— Это не мелкое воровство, это сто долларов. Вы это понимаете. Стоит мне дать ход делу, и вы получите не меньше шести месяцев. Шесть могу вам смело обещать. — Выждав, пока утихнет новый всплеск причитаний и слез, Хью продолжил: — Но я могу и не делать этого, если получу от вас кое-какое торжественное обещание, после первого же нарушения которого я отдам вас полиции. — Она торопливо закивала. — Я не буду говорить вам сути, но вы должны будете собирать любую информацию о Бетти Доусон, которая уехала отсюда шесть недель назад, и все передавать мне. Любые слухи о ней и о том, что с ней могло случиться. Понимаете? Прекрасно. Дальше. Мне нужны слухи о работниках отеля, у которых есть проблемы — денежные, семейные. Только не пытайтесь искать меня. Во время своих регулярных обходов я сам буду находить вас и вы мне будете рассказывать все, что знаете. Слушайте, спрашивайте. Но если вы не сумеете достать для меня никакой информации, то я, Мэри, извлекаю ваше чистосердечное признание из своего личного досье и вы идете прямиком в тюрьму. С этим ясно?
Отпустив запуганную женщину, Хью задумался над тем, как это все грязно и жестоко, но другого пути он не видел. С помощью подобных методов и угроз он поставил себе на службу слух и память электрика из ремонтно-эксплуатационной службы, официантки кафетерия, толстого и жадного рассыльного. Те рассказали кое-что о других работниках отеля, и у Хью появились бармен, смотритель солярия, молодой садовник, охранник бассейна. Хью хладнокровно и безжалостно прижал их, используя против этих людей их собственные страхи, жадность, неуверенность, и заставил их усердно заниматься шпионажем.
По кусочкам начала складываться ужасающая картина. Хью даже не мог себе позволить думать, что собирает такие сведения о женщине, которую любит. Он выковал в себе особую объективность. Ее составляющей было сознание высокой цели, ради которой он затеял все. Эта высокая цель была как бы существом, поддерживавшим его и следовавшим за ним вполшага сзади, но он боялся оглянуться и посмотреть ему в лицо, чтобы не сломаться.
Он записывал любой значительный фрагмент, и, по мере того как начала вырисовываться общая картина, она подсказывала ему, по каким направлениям надо усилить нажим, чтобы добиться завершенности.
В пять часов пятнадцатого июня, в среду, в кабинет решительно вошла Джейн Сандерсон, села в кресло, посмотрела на него с возмущением и любопытством и спросила:
— Не кажется ли вам, что пора бы сказать мне, какого черта вы вытворяете?
— Вы о чем?
— Ах, какая невинность! Господи, Хью, за две недели вы посеяли в отеле такой страх и замешательство! Ладори потихоньку ищет себе другую работу. Люди так любили вас, что готовы были сделать для вас что угодно. Но внезапно вам стало абсолютно все равно, что о вас думают другие. Люди стали бояться вас. Вы развели любимчиков. И теперь мы начали получать массу жалоб от гостей.
— Джейн, честное слово, сейчас я не могу сказать вам, что я делаю и зачем. Одно обещаю: это ненадолго.
— А вы понимаете, сколько вам понадобится времени, чтобы починить то, что вы сейчас ломаете?
— Много.
— Через месяц мы окажемся там, с чего начинали.
— И это я знаю.
— Так зачем же вы это делаете?
— На это есть очень важная причина.
Джейн глубоко вздохнула:
— Сдаюсь. Но когда-нибудь вы скажете мне о причине?
* * *
В тот же вечер Хью сидел за маленьким столиком в своей комнате и старательно заносил на бумагу цепь заключений, не обязательно по порядку. Хотя у него не было доказательств ни по одному из них, он был уверен в их точности. Вот как они выглядели:"1. Где-то вне отеля есть место, куда заманивают крупно выигравших гостей в целях шантажа.
2. Бетти помогала Хейнсу в его планах.
3. Хейнс с ведения и одобрения Марта имел и, возможно, имеет сейчас грязные фотографии, магнитофонные записи или кинокадры, доказывающие участие Бетти в шантаже.
4. Гэллоуэлл выиграл большую сумму денег. Вечером того же дня Бетти видели входящей в его номер. До этого она покинула отель с маленьким чемоданом, а вернулась без него.
5. Хотя запечатанное прощальное письмо было предположительно подложено под дверь самой Бетти, а я об этом никому не говорил, Хейнс и другие знают о нем.
6. Билет на самолет был доставлен в ее номер в восемь тридцать вечера. Она в это время упаковывала вещи.
7. Гиджа Аллена видели в час ночи во вторник выезжающим со стоянки у отеля на машине Бетти. Он был один. Вернулся он в отель через полчаса на такси.
8. Браунелла видели на втором этаже после девяти часов в понедельник, он держал служебный лифт. Потом его снова видели, примерно через полчаса, катящим пустую тележку для белья по наклонной дорожке цокольного этажа.
9. Вечером того дня в неустановленное время Гарри Чарм поставил «линкольн» Эла Марта у выхода с хозяйственного двора в тени за конференц-залом.
10. (Возможно, не имеет отношения.) Во вторник утром Аллен встал намного раньше обычного и при помощи людей Марта начал разыскивать женщину по имени Муриэль Бентанн.
11. «Линкольн» Эла Марта, хотя его в понедельник утром мыли, во вторник был такой пыльный, что его повезли на мойку и обслуживание, недалеко по нашей улице.
12. Браунелл во вторник обращался к врачу из-за какой-то раны или ушиба.
13. Это неопределенно, но, возможно, самое важное из всего. Надо всем этим — какой-то налет секретности. У осведомителей, всех до одного, сложилось полное впечатление, что излишнее любопытство насчет Бетти считается нездоровым. Кажется, существует желание, чтобы она была как можно скорее забыта. Исходит от Марта, Чарма, Аллена, Хейнса и их людей из персонала отеля, поощряется ими.
Итак, если свести все это воедино, то, как ни больно, можно предположить, что Бетти по причине, которая мне неизвестна, была силой увезена из отеля Браунеллом и Чармом — и, возможно, Алленом — на «линкольне» Марта. Мне точно известно, что Аллен выезжал на ее автомобиле, это я перепроверил. Это наиболее беспокоящий меня факт из того, что я узнал. Он указывает на попытку создать впечатление, будто Бетти улетела тем рейсом. Если же она не улетала, то кто-то это сделал, изображая ее. Вот почему следы теряются в Сан-Франциско. Я начинаю верить, что она, быть может..."
Хью не мог написать этого слова, не мог нанести на бумагу этого слова-камня, которое означало бы конец всякой надежды. Он пытался убедить себя в том, что они сильно запугали ее и она не решается вернуться.
Хью понимал, что ему придется еще раз просеять всю информацию, включая дополнительную, которая поступила и поступит от его разведывательной сети, но он подозревал, что пойдут повторы и вряд ли он узнает что-нибудь значимое.
Он просмотрел запись и уже знал, какой шаг будет следующим. Пункты четыре (Гэллоуэлл) и десять (Муриэль Бентанн) взывали, чтобы их расследовали, и этим он займется лично.
* * *
В воскресенье, девятнадцатого июня, Муриэль Бентанн проснулась в два часа дня. Прошло более шести недель, как она переехала в эту еще более крошечную и дешевую комнатушку на Перри-стрит. Два маленьких окошка выходили на запад, и солнце, проглядывая сквозь безжизненно висящие желтые выгоревшие занавески, нагрело комнату до невыносимой жары. Муриэль лежала раздетая, исходя потом, на узенькой кроватке до тех пор, пока не пришла к выводу, что больше не заснет.Хотя за последние сорок часов ей не пришлось выпивать, да и ела она очень мало, ее продолжала мучить тупая ноющая головная боль, как после перепоя. Муриэль подумала, что это от курения и внутреннего напряжения тех часов, что она провела за рулеткой.
«Все это от долгого стояния у чертова стола, — размышляла она. — Как я пролетела в этот раз? Пришла к Дасти — было триста долларов. Я Бог знает сколько раз переходила за четыреста, два-три раза — за шестьсот, однажды было раз плюнуть до тысячи, но каждый раз в решающий момент меня проносило мимо денег, и к трем часам все было кончено».
Муриэль села на край постели, некоторое время собираясь с силами, потом встала, влезла в халат и пошла по коридору в ванную комнату, неся с собой мыло, полотенце, туалетные принадлежности и набор для макияжа. После душа она не решилась сразу рассматривать себя в зеркале, пока не заколола волосы и не накрасила губы. Только после этого она рискнула дать себе беспристрастную оценку. Глаза ввалились, черные круги под ними, но это пустяки — наденет солнечные очки.
Она дружески улыбнулась себе: мол, ничего, годишься еще, девочка, это чудо, что при такой жизни, какую ты ведешь, ты еще не похожа на Синатру в парике.
Вернувшись в комнату, она торопливо оделась, чтобы жара не испортила освежающего эффекта душа. Надела симпатичные серо-голубые шортики, потому что у нее были хорошие ноги, стоившие того, чтобы об их цене поторговаться, и белую блузку без рукавов, со странным карманчиком, на котором был вышит красный вопросительный знак: элементы чудачества в одежде способствуют установлению контакта. Очки, сандалии, плетеная сумочка — и она экипирована предстать миру. После беглой ревизии наличности на лице у нее появилась удивленно-недовольная гримаса — у нее осталось шесть долларов и мелочь.
Перекусив в кафетерии, Муриэль прошла полтора квартала до «Каса Кьюпид», маленького коктейль-бара, который она привыкла называть своей «дневной стоянкой». Им владел и управлял Джимми Кьюпид, крупный дружелюбный человек. Когда-то он колесил по ярмаркам, у него был передвижной тир, но потом избрал более оседлое занятие.
Джимми стоял за стойкой. В помещении не было ни души. Громко шлепая сандалиями, Муриэль прошла к стойке. В зале было темно и прохладно, после солнечного света первое время она чувствовала себя полуслепой.
— Да-а, не очень-то тут весело у тебя, — сказала она, садясь на высокий стул и копаясь в своей сумочке в поисках сигарет.
— Июнь, воскресенье, день, жара — откуда быть народу? Сейчас хоть бесплатно всех пои — все равно не набегут.
Джимми подал ей, как обычно, рейнское с содовой. И, как обычно, за свой счет. Муриэль могла пить за его счет сколько ей вздумается, но много никогда не выходило, потому что она растягивала каждую порцию надолго. У них было что-то вроде соглашения. Контракта они не подписывали и даже не говорили об этом. Но если клиенту она настолько нравилась, что тот угощал ее, то она возвращала Джимми долг — в этом случае ее ром с кока-колой только отдавал запахом рома. Иногда Муриэль вообще получала подарок в виде небольшой суммы — это когда она приводила кавалера или даже компанию. И в этом случае негласный договор продолжал действовать, никаких фиксированных эквивалентов не устанавливалось, иначе на Муриэль падало бы пятно продажной женщины.
— Как поиграла? — поинтересовался Джимми.
Муриэль скривила лицо:
— Они меня... Джимми.
Джимми покачал головой:
— Ну сколько говорить тебе, Муриэль? Могла бы и поумнеть за это время.
— О чем это ты?
Джимми Кьюпид заерзал на месте:
— Я просто смотрю на тебя: сколько раз ты уже пролетала так. Живешь в паршивой комнатушке, моришь себя голодом, а что где ухватишь, ставишь на кон.
— Ты хочешь сказать, что я?..
— Не обижайся, ничего я не хочу сказать. Ты не заказываешь цену й не берешь всех подряд, так что ты не вышла на панель. Я просто о том, что ты не бережешь себя. Думаешь, ты вечно будешь красивой? Тридцать уже есть? А дальше что?
— Я урву все-таки, Джимми. Должно же когда-нибудь повезти, рано или поздно. Честное слово, я им когда-нибудь покажу, я верну свое. А кому я, в конце концов, мешаю? Сама зарабатываю и на это играю. Нет, рано или поздно я свое возьму.
— Но если ты много отхватишь, тебя же не остановить.
— Остановлюсь, поверь. Когда я получила развод, у меня были «кадиллак», норковое манто, бриллианты и восемь тысяч баков наличными, Джимми. Я верну все это назад и уеду домой.
— Не превращаешься ли ты в человека, который живет только тогда, когда подходит к столу с колесом, Муриэль?
— Что ты имеешь в виду?
— Есть в этом городе старухи, которые ходят по помойкам и свалкам, чтобы найти что-нибудь продать, выручить доллар, разменять его на десятицентовые монеты и сыграть на них с игровым автоматом.
— Автоматы — это для дураков.
— А рулетка — для умников?
— Ладно, хватит, Джимми, не люблю я...
Она замолкла, потому что дверь отворилась настежь и звуки улицы проникли в прохладную тишину маленького бара. Вошел высокий мужчина, спокойный и неторопливый, сел на стул футах в восьми от нее и заказал бутылку импортного пива. Муриэль незаметно рассмотрела его с ног до головы. В городе столько проходимцев, что надо быть все время начеку. Обычно их выдавала обувь. Но у этого были черные мокасины с матовым блеском. Носки — темные (надо настороженно относиться к тем, кто носит яркие дешевые носки, и уж совсем неприбыльны такие, которые вообще без носков). Брюки — серые, глаженые, спортивная рубашка, по фактуре вроде льняная, плоские наручные часы, похоже дорогие. Руки чистые, ногти ухоженные.
Потягивая вино, она посматривала на его отражение в зеркале. Действительно, привлекательный парень. Лицо костистое, несимметричное, как будто левая и правая части не подходят друг к другу. Занятное выражение лица, большие колючие медные брови, чуть светлее, чем коротко стриженные волосы. Муриэль не могла освободиться от впечатления, что встречала его где-то в Лас-Вегасе, и не раз. А это плохо. С местных ничего не возьмешь. Они все видели, все слышали и все знают.
— Ну и жарища сегодня, — сказал мужчина, и ей понравилась его медленная, солидная речь.
— Куда еще больше, черт бы ее побрал, — ответил Джимми.
Незнакомец впервые повернул голову в сторону Муриэль, озадаченно наморщил лоб и спросил:
— Я вас нигде раньше не видел? — Потом улыбнулся. — Понимаю, похоже на избитый прием.
— У меня такое же впечатление, — ответила Муриэль. — Вы здешний?
— Я работаю в «Камеруне».
— Ну конечно! Я, думаю, видела вас за стойкой регистрации.
— Очень может быть.
— Интересно, когда видишь человека в другой обстановке, то не можешь узнать. Я там со многими знакома. Гидж Аллен, Макс, Бобби Валдо. У Эла Марта бывала на вечерах. Увидите Гиджа Аллена, скажите, что Муриэль Бентанн интересовалась, что там с ним случилось, куда он запропастился.
— А меня зовут Хью Даррен. Я скажу ему, Муриэль. Выпить что-нибудь?
Муриэль на мгновение застыла, а потом согласилась:
— Конечно, спасибо. Сделай ром с колой, Джимми.
Хью Даррен взял свою бутылку и стакан и пересел на стул рядом с ней. Джимми поставил перед ней стакан, а сам нашел себе занятие в другом конце бара.
— Этот город меня убивает, — заговорил Хью. — По воскресеньям не знаю, чем себя занять, Муриэль.
— Я думаю, у вас много работы в «Камеруне».
— Дел хватает, но от них устаешь. А как вы убиваете время в воскресенье?
— Несет, Хью, куда вынесет.
— А где вы работаете?
— Нигде. Знаете, у меня есть маленький доход и у меня нет необходимости работать. Зачем?
— Тогда действительно незачем.
— Только вот задержка поступлений выводит из себя. Что я могу, так это помочь вам убить воскресенье. Я буду помогать беседами и идеями. Оплата почасовая, — засмеялась она.
Хью погладил ей руку.
— Очень конструктивная мысль. — Хью оглядел бар. — Надеюсь, одной из первых ваших идей будет уйти отсюда.
— Машина есть?
— Здесь за углом.
Через несколько минут они ушли. Заехали в пару других мест, которые предложила Муриэль, выпили там. Прокатились на двадцать миль в пустынную выжженную местность, потом двадцать миль обратно, по дороге рассказывая сомнительные шутки и анекдоты и хохоча во все горло. В шесть часов Муриэль знала, что, несмотря на то что он работает в Вегасе, она расколет его на стодолларовый «заем» — выручить ее до тех пор, пока не придет выдуманный очередной чек. Экипированные бутылками и закуской, они забились в прохладный номер мотеля, где, Муриэль была уверена, ей перепадет кое-что из тех денег, которые заплатит ее кавалер.
Хью наблюдал за ней очень внимательно. Ей он наливал порции покрепче, а себе послабее. Он хотел избежать необходимости вступать с ней в близкие отношения, потому что, несмотря на ее привлекательность, не чувствовал никакого влечения к этому. Но через некоторое время Хью понял, что его нерешительность озадачивает девушку, и приступил к тем машинальным ласкам, которые через некоторое время сделали свое дело.
Все закончилось быстро, и он не знал и не хотел знать, довольна ли была она или притворялась. Зато он понял, что у нее не осталось никаких сомнений относительно причин его интереса к ней.
Примерно к девяти вечера, когда выпитое довело ее до нужной кондиции и она начала делать прозрачные намеки насчет того, не пора ли заказать в номер чего-нибудь поесть, пока оба не умерли с голоду, Хью целенаправленно создал атмосферу, благоприятствующую душеизлияниям. Он рассказал вымышленную историю, якобы происшедшую с ним, о том, как его принуждали делать то, чего он не хотел.
И Муриэль Бентанн, попав в этот настрой, разревелась и, лежа в его объятиях, ударилась в признания, стала говорить обо всем, называть себя бродягой, бездельницей, вымогательницей, помешавшейся на рулетке, лгущей всем подряд, живущей единственной надеждой сорвать куш и навсегда уехать из этого города.