Страница:
— Шутка, согласен, очень неудачная шутка. Прошу простить меня. Уже смеюсь. Искренне и от души.
— Никакого ореола над всем этим лоском нет и никогда не будет. Во всяком случае до сих пор пока еще все его благодеяния носили чисто благотворительный характер. Без последующей оплаты. В любой форме!
— Я же сказал, это была всего лишь шутка. Неудачная шутка. И даже смиренно попросил прощения.
— Ладно, прощаю. Тогда слушайте. — Она великолепно, иного не скажешь, изобразила густой баритон Долсона: «Ты же можешь петь только для меня, дорогая. Более благодарного слушателя тебе все равно не найти. Эта ужасная жизнь совсем не для тебя». В ответ я сказала ему, что люблю, просто обожаю эту ужасную жизнь, и если уж когда-нибудь решусь ее бросить, то уж ни в коем случае не из-за него или кого-либо даже отдаленно похожего на него. Думаете, это его остановило? Да. Ровно на одну десятую долю секунды. Именно столько ему понадобилось, чтобы нащупать под столом мою коленку. Ровно столько же мне понадобилось, чтобы воткнуть кончик моей горящей сигареты прямо в его похотливую ручонку...
Я, неизвестно почему, бросил взгляд через ее плечо. Наверное, интуитивно.
— Ба! Вы только посмотрите. Правильно говорят: упомяни о черте, и он тут же появится. Собственной персоной!
Хильди театрально закатила глаза к потолку:
— Нет, только не это! Господи, помоги, господи, дай мне силы!
Долсон подошел к нам, четко печатая шаг, коротко, по-военному кивнул мне и подчеркнуто тепло улыбнулся Хильди.
— Добрый вечер, дорогая, здравствуйте, мистер Дин. — Он выдвинул стул. — Надеюсь, здесь еще не занято?
— Теперь уже занято, — хмуро пробормотала Хильди.
— Маленькая проказница! — не скрывая восторга, воскликнул Долсон, садясь на стул и с шумом пододвинув его к столику. Прямая спина, квадратные плечи, выпяченный вперед подбородок...
— Кстати, полковник, мы как раз только что о вас говорили, — как бы невзначай заметил я.
Он целых пять секунд обдумывал, как ему на это отреагировать. Затем показал белые зубы и пробормотал:
— Полагаю, вряд ли что-нибудь хорошее.
— Нет, просто нам стало вдруг интересно, почему человек с вашими финансовыми возможностями продолжает тянуть лямку на действительной службе?
Долсон пожал плечами:
— Нет, не на действительной, а в активном резерве. Долг каждого человека, получившего специальную военную подготовку, — всячески помогать правительству своей страны. Сейчас, как вам известно, далеко не самые легкие времена, мистер Дин, и мы все нужны. Как говорят, труба зовет. Настоящие мужчины и истинные патриоты не имеют права прятаться за чужие спины, отсиживаться в кустах!
Чего-чего, а осуждения в его словах хватало. Скрытого осуждения меня и моей жизненной позиции. Он сидел с абсолютно прямой спиной, будто аршин проглотил. Блестящие от тщательного, профессионально сделанного маникюра ногти, слабый, едва уловимый запах дорогого виски, розовое, на редкость здоровое лицо. Отличный фасад, за которым без труда можно спрятать сущность истинного человека. Но в отличие от тех, кто предпочитает время от времени менять маски, Долсон избрал одну, всего одну простую линию поведения — открытый, прямой, даже в чем-то грубоватый вояка незабвенной эпохи империи и королей, аристократии, элитных военных колледжей...
Да, похоже, он активно занимается местной политикой в своем родном городке. Интересно, сколько сил ему пришлось потратить, сколько любезностей расточить, чтобы заслужить этот орден почета за выдающиеся заслуги? Интересно, как он выглядит, когда сидит совершенно один в своем кабинете, подсчитывая заработанные деньги и невольно думая о том, каким образом он их «зарабатывает»? Каким становится тогда его лицо — осунувшимся, побледневшим от страха перед неизбежным разоблачением? Остаются ли его плечи такими же квадратными, а спина безукоризненно прямой?
Ну, в таком случае почему бы не принять предложенный им самим вариант беседы? Лично мне он почему-то сразу интуитивно понравился.
— А знаете, полковник, — кивнув, начал я. — Я сам нередко думал об этом. О патриотическом долге, о необходимости не отсиживаться в кустах в трудные для страны времена, не прятаться за чужие спины, ну и все такое прочее.
Он буквально расцвел:
— Вот это по-нашему! Только так и надо. Да вы и сами оцените это, уж поверьте!
— Кстати, возвращаясь к столь вовремя затронутой вами теме. Вам известно, что мистер Грэнби выразил полную готовность отдать мне все свои голоса? Равно как и мистер Карч. Так что в понедельник на встрече акционеров я вместе с ними проголосую сам за себя и начну с того, на чем остановился мой брат Кен.
Долсон был настолько поражен, что зубастая улыбка бравого вояки необычно долго сходила с его вдруг побледневшего от неожиданности лица, а выпученные глаза будто застыли. Он облизнул пересохшие губы. Куда только девалась — и это в течение всего лишь пяти-шести коротких секунд! — его нахальная самоуверенность, поза одного из великих мира сего?! Перед нами сидел поникший, совершенно невоенного вида, маленький, затравленный человечек. Не более того. Наконец он, похоже, кое-как собрался с духом. Даже попытался изобразить некое подобие вежливой улыбки. Хотя она выглядела скорее как гримаса боли пациента в кресле зубного врача.
— М-м-м... ваше намерение, конечно, достойно всяческого одобрения. Мне это более чем понятно. Желание помочь делу, не стоять в стороне... Вот только зачем так спешить, мистер Дин? Ну, вроде как если бы я, рядовой полковник, вдруг прямо завтра решил командовать ни много ни мало, а целой пехотной дивизией...
Вот так взял и решил... Прямо завтра. Надо же находить в себе силы объективно и реально смотреть на вещи, уметь видеть, что тебе по плечу, а что нет. Во всяком случае, пока...
— Не по плечу, полковник? Вы сказали, не по плечу? Боюсь, я чего-то недопонимаю. Как вам, очевидно, известно, я уже управлял компанией. Причем вполне успешно.
— Да, конечно, известно, но ситуация сейчас, полагаю, совсем иная. Тогда продукция носила в основном гражданский характер. — Он явно преодолевал первоначальный шок и приходил в себя. — У Стэнли Мотлинга общепризнанная деловая репутация и потрясающий, просто потрясающий послужной список! Лишить его места, куда он так великолепно и с такой пользой для общего дела вписывается, стало бы для компании, мягко говоря, весьма существенной потерей. К тому же, надеюсь, вы простите мое упоминание об этом, четыре года не у дел отнюдь не повышают квалификацию. Ничью. Особенно в таких высокотехнологичных и, как правило, секретных государственных делах, какими сейчас занимаемся мы. А Стэнли Мотлинг, следует отметить, за последние четыре года добился просто впечатляющих успехов! И об этом не следует забывать.
Я сложил губы трубочкой и кивнул:
— Да, вполне возможно, во всем этом что-то и есть.
Похоже, мои слова вернули полковнику уверенность в себе.
— Знаете, что я вам скажу? Хотите — соглашайтесь, хотите — нет, но почему бы вам не поговорить с самим Стэнли и не принять его предложение — оно, кстати, буквально витает в воздухе — стать его первым заместителем? На этом посту вы вполне могли бы принести большую пользу компании. Благодаря вашему большому опыту, в чем никто, естественно, никто не сомневается, избавили бы его от большой головной боли и помогли бы компании. Вашей компании!
— Да, вы правы, наверное, мне следует об этом хорошенько подумать, полковник. Или даже передумать.
— Отлично, но только не поддавайтесь старому мышлению, мистер Дин. Так сказать, былым, уже давно канувшим в лету стереотипам. Простите, но я сторонник объективности. Полной и максимальной объективности во всех делах. — Он взял свой бокал со стола, одним глотком выпил и с весьма заметным облегчением снова наполнил его. Искренне был сам собой доволен и даже не хотел этого скрывать.
— Согласен, я несколько устарел или, как вы, возможно, сказали бы, заржавел, покрылся мхом, — не торопясь, как бы раздумывая, ответил я. А затем продолжил: — Хорошо, считайте, что вы меня почти уговорили: пожалуй, я отдам мои голоса Уолтеру Грэнби, и пусть он сам делает все остальное. Почему бы и нет?
Долсон резко поставил бокал с недопитым виски на стол. Недоуменно уставился на меня:
— Грэнби?! Господи ты боже мой! Вы с ума сошли?
— А почему бы и нет? Кстати, мистера Грэнби я давно и прекрасно знаю, полностью ему доверяю. А вот с политикой мистера Мотлинга, увы, далеко не совсем во всем соглашаюсь. Такая вот история, полковник.
— Господи ты боже мой! — тупо, механически повторил он, похоже не совсем понимая, что, собственно, происходит.
Я знал, что поступаю не совсем честно, не совсем по-спортивному, сначала выбивая его из равновесия одним неожиданным ударом, а затем, не давая возможности даже встать на ноги, другим. Да, прием, конечно, жестокий и не очень справедливый, но зато весьма эффективный, особенно когда хочешь получить информацию, которая тебе важна и которую растерявшийся противник может выдать, только невольно проговорившись. Не намеренно. Случайно. От растерянности.
Полковник, очевидно сочтя, что уже пришел в себя, попытался в свою очередь нанести, как ему показалось, ответный удар:
— Мистер Дин, ну нельзя же видеть мир через прицел игрушечного ружья. Грэнби — это совершенно не приспособленный к такому делу пожилой человек. Так сказать, живая история, не более того.
Так, уже интересно. Может, он успел забыть нашу беседу в кабинете Мотлинга? Значит, пора напомнить. Причем не обязательно самым вежливым образом.
— Полковник, мне по-прежнему кажется довольно странным ваш большой, я бы даже сказал, слишком большой интерес к внутренним делам нашей компании. Кажется, мы уже говорили на эту тему, не так ли?
В ответ он начал бормотать что-то невнятное насчет непоправимого ущерба, важных военных заказах...
Я демонстративно повернулся к Хильди:
— Сколько ты еще собираешься здесь работать? Долго?
— Не знаю. Наверное, пока здесь есть деньги. Джо говорит, если они будут так же, как сейчас, я могу здесь петь, пока окончательно не состарюсь, пока не стану совсем как мамаша Уистлера. Впрочем, надеюсь, до этого еще далеко. — Она произнесла это вроде бы равнодушным тоном, но при этом успела многозначительно мне подмигнуть.
Я бросил взгляд на Долсона. Он, казалось, забыл о нашем существовании — неподвижно сидел, тупо глядя на гладкую поверхность стола. Что-то в выражении его лица наводило на далеко не самую приятную мысль: полковник не такой уж благожелательный и не такой простодушный. Загнанные в угол существа вполне способны за себя постоять. Во всяком случае, попытаться. Причем у них может оказаться много очень острых зубов! Дай ты бог, чтоб не слишком... Он тоже посмотрел на меня и без тени былой улыбки сказал:
— Да, вот еще что, мистер Дин. Это ваше собственное решение? Которое никто и ничто не может изменить?
Нет, конечно же это не было моим собственным решением, но оно, похоже, было основано на каком-то не совсем понятном и сильном предчувствии, поэтому особых сомнений у него не вызвало. Слишком уж спокойно, даже невозмутимо я его выразил.
Долсон вдруг встал. Вкрадчиво улыбнулся:
— Что ж, полагаю, это ваши, и только ваши голоса, мистер Дин. А жаль, очень жаль... Я скоро вернусь, Хильди.
— Приложу все силы, чтобы не показывать своего нетерпения, полковник. Уж как-нибудь постараюсь. Не сомневайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, моя маленькая озорница, спасибо, — с отсутствующим взглядом ответил он и механически похлопал ее по плечу, даже не заметив, как она при первом же прикосновении его руки инстинктивно чуть отпрянула назад.
Мы молча смотрели, как Долсон направляется к боковой двери зала, ведущей к широкому лестничному проходу в вестибюль.
Хильди церемонно протянула мне маленькую изящную руку:
— Поздравляю. Вы здорово расстроили полковника. Вам это удалось на все сто процентов. Он стал почти сам не свой. Потерял весь свой лоск. Лично мне наблюдать это, честно признаюсь, было очень приятно. Считаете меня садисткой?
— Своими соображениями по этому поводу я поделюсь с тобой чуть позже. А сейчас, похоже, наш полковник собирается срочно кое-кого проинформировать. Если он собирается сделать звонок из телефонной будки в холле, то тогда... тогда ничего не поделаешь. Но вот если он решит позвонить из номера, что мне почему-то кажется более вероятным, то... Слушай, какие у тебя отношения с девочками на коммутаторе?
— Они меня обожают, — ответила она, тут же встала и пошла к выходу, не забыв, впрочем, оглянуться и заговорщицки мне подмигнуть.
Как же хорошо, когда ничего не надо объяснять, когда люди, тем более приятные, понимают все с полуслова... Хильди вернулась через пять томительно долгих минут. Села в кресло напротив меня.
— Звонок был из номера. Как вы и предполагали. Вот. — Она передала мне клочок бумаги с цифрами. Редвуд 8-71-71. Мне они ничего пока не говорили. — Ладно, пойду снова петь.
— Спасибо, Хильди. Очень тебе признателен.
— Ха! Ха-ха! Пора бы уже научиться благодарить не словами, а делами. Лучше держите меня в курсе и передавайте ваши суперсекретные сообщения невидимыми чернилами на спине какого-нибудь пожилого игрока в теннис.
— Это может ровно ничего не значить.
— Тогда приходите снова, когда узнаете. Буду рада вас видеть.
Я прослушал еще одну хорошую песню, встал, вышел в вестибюль, опустил монетку в телефон-автомат, набрал тот самый номер. Линия оказалась занята. Пришлось закурить сигарету, подождать минуту, затем еще раз набрать номер. На этот раз после двух звонков трубку сняли, и в ней раздался голос:
— Алло?
Я молча, ничего не ответив, повесил трубку и вышел из кабины. Голос был вполне узнаваем: густой, жизнерадостный и елейный. Ошибка была практически исключена. Голос благородного Лестера Фитча. Я быстро перелистал телефонный справочник, нашел тот самый номер и адрес. Его адрес.
Что ж, вполне предсказуемо. Другого и не следовало ожидать. Все начинало становиться на свои места. Для Хильди все это, конечно, ничего не значило, а для меня стало прямым и наиболее вероятным подтверждением возможных преступных замыслов Лестера. Конечно, надо было бы предпринять какие-нибудь шаги, чтобы попытаться узнать, не сделал ли полковник другие звонки — и кому? — но теперь, боюсь, уже поздно. Раньше надо было думать. Ладно, кое-что и так уже все-таки есть, и на том спасибо: мне удалось кое в чем убедить Долсона, и он тут же, даже резко прервав свидание с девушкой свой мечты, передал кое-куда требуемую информацию. Значит, я привел что-то в движение, заставил их зашевелиться. Не знаю кто, но они явно вздрогнули, явно забеспокоились. А это уже нечто, над чем стоит подумать.
Я вдруг физически ощутил, как смертельно устал. Да, денек выдался хоть куда. И это всего-навсего третий вечер после моего возвращения в родной город Арланд... Нет, это не пляжная жизнь на побережье. Там совсем другое дело. Здесь же ситуация постепенно становилась слишком запутанной, непонятной. Почти совсем как на настоящей рыбалке, когда не знаешь: то ли ты вытащишь крупную рыбину, то ли она утащит тебя на твоей же леске в открытое море. Но рыба, в отличие от нас, всегда уверена, что стоит ей посильнее дернуть разок-другой — и она свободна. И даже не подозревает, бедняга, что у настоящего рыбака в запасе, как минимум, еще пара крючков и он при необходимости тут же их использует. К великому сожалению самой рыбы.
Нет, пора спать. Подождем до завтра. Лежа в постели своего номера с закрытыми глазами, я смотрел на вертящуюся карусель, полную радостно смеющихся детей, а среди них почему-то были лица Мотлинга, Долсона, Фитча, Грэнби, Ники и Перри. Рядом с ними деревянная голова безликого Лефея... И одно пустое место — моего брата Кена. Они крутились и крутились под звуки банджо, но с каким-то непонятным мотивом. Мелодия мне была неизвестна.
Той же ночью хитрая рыба тарпон отсиживалась в своей глубоко запрятанной под водой норе, совсем рядом с заливом Бока-Гранде. Бог с ней, пусть себе прячется. Рыбаки все равно найдут ее. Будут кидать приманки, настраивать лески и... петь. Громко, весело, ей назло. Некоторые, конечно, могут счесть это варварством, но, на мой взгляд, такое «варварство» в любом случае куда лучше злобного оскала хищных зубов, старательно спрятанных за джентльменской улыбкой убийц. По крайней мере, оно не кривит душой.
Последнее, о чем я подумал перед тем, как крепко уснуть, была мысль о Перри: интересно, как она отреагирует на сто сорок фунтов живого тарпона, который, сияя серебристой чешуей, сначала гордо висит, именно висит в воздухе на внешне практически незаметной леске, а затем с позором и оглушительным грохотом падает вниз?!
Глава 12
— Никакого ореола над всем этим лоском нет и никогда не будет. Во всяком случае до сих пор пока еще все его благодеяния носили чисто благотворительный характер. Без последующей оплаты. В любой форме!
— Я же сказал, это была всего лишь шутка. Неудачная шутка. И даже смиренно попросил прощения.
— Ладно, прощаю. Тогда слушайте. — Она великолепно, иного не скажешь, изобразила густой баритон Долсона: «Ты же можешь петь только для меня, дорогая. Более благодарного слушателя тебе все равно не найти. Эта ужасная жизнь совсем не для тебя». В ответ я сказала ему, что люблю, просто обожаю эту ужасную жизнь, и если уж когда-нибудь решусь ее бросить, то уж ни в коем случае не из-за него или кого-либо даже отдаленно похожего на него. Думаете, это его остановило? Да. Ровно на одну десятую долю секунды. Именно столько ему понадобилось, чтобы нащупать под столом мою коленку. Ровно столько же мне понадобилось, чтобы воткнуть кончик моей горящей сигареты прямо в его похотливую ручонку...
Я, неизвестно почему, бросил взгляд через ее плечо. Наверное, интуитивно.
— Ба! Вы только посмотрите. Правильно говорят: упомяни о черте, и он тут же появится. Собственной персоной!
Хильди театрально закатила глаза к потолку:
— Нет, только не это! Господи, помоги, господи, дай мне силы!
Долсон подошел к нам, четко печатая шаг, коротко, по-военному кивнул мне и подчеркнуто тепло улыбнулся Хильди.
— Добрый вечер, дорогая, здравствуйте, мистер Дин. — Он выдвинул стул. — Надеюсь, здесь еще не занято?
— Теперь уже занято, — хмуро пробормотала Хильди.
— Маленькая проказница! — не скрывая восторга, воскликнул Долсон, садясь на стул и с шумом пододвинув его к столику. Прямая спина, квадратные плечи, выпяченный вперед подбородок...
— Кстати, полковник, мы как раз только что о вас говорили, — как бы невзначай заметил я.
Он целых пять секунд обдумывал, как ему на это отреагировать. Затем показал белые зубы и пробормотал:
— Полагаю, вряд ли что-нибудь хорошее.
— Нет, просто нам стало вдруг интересно, почему человек с вашими финансовыми возможностями продолжает тянуть лямку на действительной службе?
Долсон пожал плечами:
— Нет, не на действительной, а в активном резерве. Долг каждого человека, получившего специальную военную подготовку, — всячески помогать правительству своей страны. Сейчас, как вам известно, далеко не самые легкие времена, мистер Дин, и мы все нужны. Как говорят, труба зовет. Настоящие мужчины и истинные патриоты не имеют права прятаться за чужие спины, отсиживаться в кустах!
Чего-чего, а осуждения в его словах хватало. Скрытого осуждения меня и моей жизненной позиции. Он сидел с абсолютно прямой спиной, будто аршин проглотил. Блестящие от тщательного, профессионально сделанного маникюра ногти, слабый, едва уловимый запах дорогого виски, розовое, на редкость здоровое лицо. Отличный фасад, за которым без труда можно спрятать сущность истинного человека. Но в отличие от тех, кто предпочитает время от времени менять маски, Долсон избрал одну, всего одну простую линию поведения — открытый, прямой, даже в чем-то грубоватый вояка незабвенной эпохи империи и королей, аристократии, элитных военных колледжей...
Да, похоже, он активно занимается местной политикой в своем родном городке. Интересно, сколько сил ему пришлось потратить, сколько любезностей расточить, чтобы заслужить этот орден почета за выдающиеся заслуги? Интересно, как он выглядит, когда сидит совершенно один в своем кабинете, подсчитывая заработанные деньги и невольно думая о том, каким образом он их «зарабатывает»? Каким становится тогда его лицо — осунувшимся, побледневшим от страха перед неизбежным разоблачением? Остаются ли его плечи такими же квадратными, а спина безукоризненно прямой?
Ну, в таком случае почему бы не принять предложенный им самим вариант беседы? Лично мне он почему-то сразу интуитивно понравился.
— А знаете, полковник, — кивнув, начал я. — Я сам нередко думал об этом. О патриотическом долге, о необходимости не отсиживаться в кустах в трудные для страны времена, не прятаться за чужие спины, ну и все такое прочее.
Он буквально расцвел:
— Вот это по-нашему! Только так и надо. Да вы и сами оцените это, уж поверьте!
— Кстати, возвращаясь к столь вовремя затронутой вами теме. Вам известно, что мистер Грэнби выразил полную готовность отдать мне все свои голоса? Равно как и мистер Карч. Так что в понедельник на встрече акционеров я вместе с ними проголосую сам за себя и начну с того, на чем остановился мой брат Кен.
Долсон был настолько поражен, что зубастая улыбка бравого вояки необычно долго сходила с его вдруг побледневшего от неожиданности лица, а выпученные глаза будто застыли. Он облизнул пересохшие губы. Куда только девалась — и это в течение всего лишь пяти-шести коротких секунд! — его нахальная самоуверенность, поза одного из великих мира сего?! Перед нами сидел поникший, совершенно невоенного вида, маленький, затравленный человечек. Не более того. Наконец он, похоже, кое-как собрался с духом. Даже попытался изобразить некое подобие вежливой улыбки. Хотя она выглядела скорее как гримаса боли пациента в кресле зубного врача.
— М-м-м... ваше намерение, конечно, достойно всяческого одобрения. Мне это более чем понятно. Желание помочь делу, не стоять в стороне... Вот только зачем так спешить, мистер Дин? Ну, вроде как если бы я, рядовой полковник, вдруг прямо завтра решил командовать ни много ни мало, а целой пехотной дивизией...
Вот так взял и решил... Прямо завтра. Надо же находить в себе силы объективно и реально смотреть на вещи, уметь видеть, что тебе по плечу, а что нет. Во всяком случае, пока...
— Не по плечу, полковник? Вы сказали, не по плечу? Боюсь, я чего-то недопонимаю. Как вам, очевидно, известно, я уже управлял компанией. Причем вполне успешно.
— Да, конечно, известно, но ситуация сейчас, полагаю, совсем иная. Тогда продукция носила в основном гражданский характер. — Он явно преодолевал первоначальный шок и приходил в себя. — У Стэнли Мотлинга общепризнанная деловая репутация и потрясающий, просто потрясающий послужной список! Лишить его места, куда он так великолепно и с такой пользой для общего дела вписывается, стало бы для компании, мягко говоря, весьма существенной потерей. К тому же, надеюсь, вы простите мое упоминание об этом, четыре года не у дел отнюдь не повышают квалификацию. Ничью. Особенно в таких высокотехнологичных и, как правило, секретных государственных делах, какими сейчас занимаемся мы. А Стэнли Мотлинг, следует отметить, за последние четыре года добился просто впечатляющих успехов! И об этом не следует забывать.
Я сложил губы трубочкой и кивнул:
— Да, вполне возможно, во всем этом что-то и есть.
Похоже, мои слова вернули полковнику уверенность в себе.
— Знаете, что я вам скажу? Хотите — соглашайтесь, хотите — нет, но почему бы вам не поговорить с самим Стэнли и не принять его предложение — оно, кстати, буквально витает в воздухе — стать его первым заместителем? На этом посту вы вполне могли бы принести большую пользу компании. Благодаря вашему большому опыту, в чем никто, естественно, никто не сомневается, избавили бы его от большой головной боли и помогли бы компании. Вашей компании!
— Да, вы правы, наверное, мне следует об этом хорошенько подумать, полковник. Или даже передумать.
— Отлично, но только не поддавайтесь старому мышлению, мистер Дин. Так сказать, былым, уже давно канувшим в лету стереотипам. Простите, но я сторонник объективности. Полной и максимальной объективности во всех делах. — Он взял свой бокал со стола, одним глотком выпил и с весьма заметным облегчением снова наполнил его. Искренне был сам собой доволен и даже не хотел этого скрывать.
— Согласен, я несколько устарел или, как вы, возможно, сказали бы, заржавел, покрылся мхом, — не торопясь, как бы раздумывая, ответил я. А затем продолжил: — Хорошо, считайте, что вы меня почти уговорили: пожалуй, я отдам мои голоса Уолтеру Грэнби, и пусть он сам делает все остальное. Почему бы и нет?
Долсон резко поставил бокал с недопитым виски на стол. Недоуменно уставился на меня:
— Грэнби?! Господи ты боже мой! Вы с ума сошли?
— А почему бы и нет? Кстати, мистера Грэнби я давно и прекрасно знаю, полностью ему доверяю. А вот с политикой мистера Мотлинга, увы, далеко не совсем во всем соглашаюсь. Такая вот история, полковник.
— Господи ты боже мой! — тупо, механически повторил он, похоже не совсем понимая, что, собственно, происходит.
Я знал, что поступаю не совсем честно, не совсем по-спортивному, сначала выбивая его из равновесия одним неожиданным ударом, а затем, не давая возможности даже встать на ноги, другим. Да, прием, конечно, жестокий и не очень справедливый, но зато весьма эффективный, особенно когда хочешь получить информацию, которая тебе важна и которую растерявшийся противник может выдать, только невольно проговорившись. Не намеренно. Случайно. От растерянности.
Полковник, очевидно сочтя, что уже пришел в себя, попытался в свою очередь нанести, как ему показалось, ответный удар:
— Мистер Дин, ну нельзя же видеть мир через прицел игрушечного ружья. Грэнби — это совершенно не приспособленный к такому делу пожилой человек. Так сказать, живая история, не более того.
Так, уже интересно. Может, он успел забыть нашу беседу в кабинете Мотлинга? Значит, пора напомнить. Причем не обязательно самым вежливым образом.
— Полковник, мне по-прежнему кажется довольно странным ваш большой, я бы даже сказал, слишком большой интерес к внутренним делам нашей компании. Кажется, мы уже говорили на эту тему, не так ли?
В ответ он начал бормотать что-то невнятное насчет непоправимого ущерба, важных военных заказах...
Я демонстративно повернулся к Хильди:
— Сколько ты еще собираешься здесь работать? Долго?
— Не знаю. Наверное, пока здесь есть деньги. Джо говорит, если они будут так же, как сейчас, я могу здесь петь, пока окончательно не состарюсь, пока не стану совсем как мамаша Уистлера. Впрочем, надеюсь, до этого еще далеко. — Она произнесла это вроде бы равнодушным тоном, но при этом успела многозначительно мне подмигнуть.
Я бросил взгляд на Долсона. Он, казалось, забыл о нашем существовании — неподвижно сидел, тупо глядя на гладкую поверхность стола. Что-то в выражении его лица наводило на далеко не самую приятную мысль: полковник не такой уж благожелательный и не такой простодушный. Загнанные в угол существа вполне способны за себя постоять. Во всяком случае, попытаться. Причем у них может оказаться много очень острых зубов! Дай ты бог, чтоб не слишком... Он тоже посмотрел на меня и без тени былой улыбки сказал:
— Да, вот еще что, мистер Дин. Это ваше собственное решение? Которое никто и ничто не может изменить?
Нет, конечно же это не было моим собственным решением, но оно, похоже, было основано на каком-то не совсем понятном и сильном предчувствии, поэтому особых сомнений у него не вызвало. Слишком уж спокойно, даже невозмутимо я его выразил.
Долсон вдруг встал. Вкрадчиво улыбнулся:
— Что ж, полагаю, это ваши, и только ваши голоса, мистер Дин. А жаль, очень жаль... Я скоро вернусь, Хильди.
— Приложу все силы, чтобы не показывать своего нетерпения, полковник. Уж как-нибудь постараюсь. Не сомневайтесь, пожалуйста.
— Спасибо, моя маленькая озорница, спасибо, — с отсутствующим взглядом ответил он и механически похлопал ее по плечу, даже не заметив, как она при первом же прикосновении его руки инстинктивно чуть отпрянула назад.
Мы молча смотрели, как Долсон направляется к боковой двери зала, ведущей к широкому лестничному проходу в вестибюль.
Хильди церемонно протянула мне маленькую изящную руку:
— Поздравляю. Вы здорово расстроили полковника. Вам это удалось на все сто процентов. Он стал почти сам не свой. Потерял весь свой лоск. Лично мне наблюдать это, честно признаюсь, было очень приятно. Считаете меня садисткой?
— Своими соображениями по этому поводу я поделюсь с тобой чуть позже. А сейчас, похоже, наш полковник собирается срочно кое-кого проинформировать. Если он собирается сделать звонок из телефонной будки в холле, то тогда... тогда ничего не поделаешь. Но вот если он решит позвонить из номера, что мне почему-то кажется более вероятным, то... Слушай, какие у тебя отношения с девочками на коммутаторе?
— Они меня обожают, — ответила она, тут же встала и пошла к выходу, не забыв, впрочем, оглянуться и заговорщицки мне подмигнуть.
Как же хорошо, когда ничего не надо объяснять, когда люди, тем более приятные, понимают все с полуслова... Хильди вернулась через пять томительно долгих минут. Села в кресло напротив меня.
— Звонок был из номера. Как вы и предполагали. Вот. — Она передала мне клочок бумаги с цифрами. Редвуд 8-71-71. Мне они ничего пока не говорили. — Ладно, пойду снова петь.
— Спасибо, Хильди. Очень тебе признателен.
— Ха! Ха-ха! Пора бы уже научиться благодарить не словами, а делами. Лучше держите меня в курсе и передавайте ваши суперсекретные сообщения невидимыми чернилами на спине какого-нибудь пожилого игрока в теннис.
— Это может ровно ничего не значить.
— Тогда приходите снова, когда узнаете. Буду рада вас видеть.
Я прослушал еще одну хорошую песню, встал, вышел в вестибюль, опустил монетку в телефон-автомат, набрал тот самый номер. Линия оказалась занята. Пришлось закурить сигарету, подождать минуту, затем еще раз набрать номер. На этот раз после двух звонков трубку сняли, и в ней раздался голос:
— Алло?
Я молча, ничего не ответив, повесил трубку и вышел из кабины. Голос был вполне узнаваем: густой, жизнерадостный и елейный. Ошибка была практически исключена. Голос благородного Лестера Фитча. Я быстро перелистал телефонный справочник, нашел тот самый номер и адрес. Его адрес.
Что ж, вполне предсказуемо. Другого и не следовало ожидать. Все начинало становиться на свои места. Для Хильди все это, конечно, ничего не значило, а для меня стало прямым и наиболее вероятным подтверждением возможных преступных замыслов Лестера. Конечно, надо было бы предпринять какие-нибудь шаги, чтобы попытаться узнать, не сделал ли полковник другие звонки — и кому? — но теперь, боюсь, уже поздно. Раньше надо было думать. Ладно, кое-что и так уже все-таки есть, и на том спасибо: мне удалось кое в чем убедить Долсона, и он тут же, даже резко прервав свидание с девушкой свой мечты, передал кое-куда требуемую информацию. Значит, я привел что-то в движение, заставил их зашевелиться. Не знаю кто, но они явно вздрогнули, явно забеспокоились. А это уже нечто, над чем стоит подумать.
Я вдруг физически ощутил, как смертельно устал. Да, денек выдался хоть куда. И это всего-навсего третий вечер после моего возвращения в родной город Арланд... Нет, это не пляжная жизнь на побережье. Там совсем другое дело. Здесь же ситуация постепенно становилась слишком запутанной, непонятной. Почти совсем как на настоящей рыбалке, когда не знаешь: то ли ты вытащишь крупную рыбину, то ли она утащит тебя на твоей же леске в открытое море. Но рыба, в отличие от нас, всегда уверена, что стоит ей посильнее дернуть разок-другой — и она свободна. И даже не подозревает, бедняга, что у настоящего рыбака в запасе, как минимум, еще пара крючков и он при необходимости тут же их использует. К великому сожалению самой рыбы.
Нет, пора спать. Подождем до завтра. Лежа в постели своего номера с закрытыми глазами, я смотрел на вертящуюся карусель, полную радостно смеющихся детей, а среди них почему-то были лица Мотлинга, Долсона, Фитча, Грэнби, Ники и Перри. Рядом с ними деревянная голова безликого Лефея... И одно пустое место — моего брата Кена. Они крутились и крутились под звуки банджо, но с каким-то непонятным мотивом. Мелодия мне была неизвестна.
Той же ночью хитрая рыба тарпон отсиживалась в своей глубоко запрятанной под водой норе, совсем рядом с заливом Бока-Гранде. Бог с ней, пусть себе прячется. Рыбаки все равно найдут ее. Будут кидать приманки, настраивать лески и... петь. Громко, весело, ей назло. Некоторые, конечно, могут счесть это варварством, но, на мой взгляд, такое «варварство» в любом случае куда лучше злобного оскала хищных зубов, старательно спрятанных за джентльменской улыбкой убийц. По крайней мере, оно не кривит душой.
Последнее, о чем я подумал перед тем, как крепко уснуть, была мысль о Перри: интересно, как она отреагирует на сто сорок фунтов живого тарпона, который, сияя серебристой чешуей, сначала гордо висит, именно висит в воздухе на внешне практически незаметной леске, а затем с позором и оглушительным грохотом падает вниз?!
Глава 12
Утро пятницы выдалось дождливым, с порывистым ветром, обещая, что так будет практически весь день. Или по крайней мере большую его часть. Пришлось остановиться, зайти в магазинчик на углу Ривер-стрит и купить дождевую накидку. На всякий случай. Кто знает, где мне придется сегодня побывать?
Казалось бы, крепкий ночной сон не принес желанного облегчения. Наверное, сказалось напряжение предыдущего дня. Слишком много самых разных снов и лиц: Ники, Перри, Хильди, Лита, Альма... все вперемежку, все как бы в сонном тумане, произносящие какие-то слова, значение которых до меня никак не доходило. Даже Мотлинг, появившись совершенно неожиданно, как черт из табакерки, начал вдруг четко и детально объяснять мне, что проект «Д-4-Д» — это живое существо, что я сам могу убедиться в том, что оно дышит, и в подтверждение этого силой наклонил мою голову к какому-то железному каркасу. Как мощно бьется чье-то сердце! Как ни странно, тепло, не ударяя по барабанным перепонкам. Когда я снова выпрямился, то с удивлением увидел перед собой гигантскую женскую грудь, но почему-то только одну — оказывается, я слушал биение сердца какой-то женщины. Силуэт второй столь же неимоверно огромной груди виделся на фоне спящего рядом лица Мотлинга. Бред какой-то, но когда я, благополучно убежав от них, проснулся, то почувствовал себя совершенно разбитым и ни к чему не способным. Господи, за что мне все это?
Ривер-стрит шла вдоль реки, но ее почти полностью закрывали складские строения. Там жизнь кипела как в муравейнике, практически круглые сутки: в доках для транзитных перевозок железнодорожным и автомобильным транспортом разгружались баржи и пароходы, у дебаркадеров складов и причалов парковались огромные грузовики, по подъездным проходам туда-сюда непрерывно сновали легковые машины и такси, через многочисленные ворота въезжали и выезжали вильчатые подъемники... Какие-то невзрачные типы, то и дело воровато оглядываясь по сторонам, договаривались со складскими агентами насчет купли-продажи товаров, в дверных проемах и у стен скрючились жертвы похмелья, мрачно наблюдая за развитием серого утреннего мира и вздрагивая от неожиданных, слишком громких звуков. Один за другим открывались бары, источая привычный запах несвежего пива.
Я нашел номер 56 на восточной стороне улицы — узкий дверной проход с не менее узкой лестницей. Прямо между дешевым пивным баром и морским грузовым складом. Внутри, на нижней лестничной площадке, прямо на стенах красовалось множество небольших деревянных табличек: «Школа современного танца», «Русские бани», «Ткацкое предприятие», «Ремонт часов», «Обработка кожи», «Уроки испанского» и «АКМЕ — как достигнуть вершины мастерства!». Последняя табличка явно была самой свежей, прикрепленной совсем недавно. Стрелка и надпись на ней указывали на четвертый этаж.
За пятьдесят лет существования практически никогда не ремонтировавшиеся деревянные ступени всех трех пролетов лестницы значительно истерлись. Серовато-коричневая от вековой грязи штукатурка облупилась, то тут, то там обнажив голую обшивку. Да, странноватое место для компании, которая могла зарабатывать по меньшей мере четверть миллиона долларов в год. На площадке второго этажа до меня донеслись звуки голосов, старательно повторяющих хором по-испански «Yo tengo un lapiz».
На третьем этаже слышались ритмические звуки самбы, которые исходили, само собой разумеется, из школы современного танца. В холле какой-то моряк почти шепотом разговаривал с женщиной в черных вельветовых брюках и светло-вишневой блузке. Когда я проходил мимо, они не обратили на меня ни малейшего внимания. Женщина только покачивала головой, приблизив губы чуть не вплотную к самому его уху.
«Акме» делила четвертый этаж с «Обработкой кожи». На стеклянном окошке в верхней части двери из старого, выцветшего дуба была надпись без заглавных букв: «акме — промышленные поставки — арманд лефей, президент». Где-то в самой середине двери виднелась щель для почты.
Постучав и не услышав никакого ответа, я бросил внимательный взгляд на дверную ручку — она была покрыта толстым слоем пыли. Мои попытки открыть ее также не увенчались успехом, поскольку она была явно заперта.
Дверь «Обработки кожи», наоборот, похоже, была не заперта, поскольку прямо на ней красовалась крупная надпись: «Входите». Открыв ее, я вошел. Сидевшая за столом девушка в чем-то белом посмотрела на меня с явным недовольством. Блондинка с землистым цветом лица и очень, даже слишком близко поставленными глазами. Перед ней лежала раскрытая книга в дешевой бумажной обложке, которую она, очевидно, читала, одновременно обрабатывая пилкой свои длинные ногти.
— Вам назначена встреча? — спросила девушка бесцветным, чуть гнусавым голосом.
— Нет. Дело в том, что мне совсем не нужен ваш доктор. Мне просто хотелось бы узнать, как можно связаться с вашим соседом мистером Лефеем. Не более того. Скажите, он часто сюда приходит?
— Откуда мне знать?
— Вы его здесь видите?
— Я не обращаю внимания.
— А вы хоть когда-нибудь его видели?
— Ну, пару раз наверняка.
— Не могли бы вы сказать мне, как он выглядит?
— А в чем, собственно, дело? Вы что, полицейский, или налоговый инспектор, или что-нибудь в этом роде? Или, может, хотите ему что-то продать?
— Ни то, ни другое, ни третье. Просто надо с ним встретиться и поговорить. Ничего больше. Мне почему-то показалось, что вы сможете мне помочь. Поверьте, я вам буду очень признателен.
Она неохотно улыбнулась:
— Вы не очень-то похожи на остальных, кроме, конечно, торговых агентов. Ладно. Он маленький, крысиного вида. Где-то метр шестьдесят — метр шестьдесят два, не больше. Лет тридцати пяти или тридцати семи. Один из тех, на кого совсем, ну совсем не хочется смотреть.
— У него есть секретарша?
— Если и есть, то я никогда ее не видела и ничего о ней не слышала. Кроме того, я слишком занята здесь, чтобы совать свой нос в то, что происходит по ту сторону холла. Честно говоря, мне жаль, что я ничем не могу вам помочь, но, клянусь богом, я не могла бы точно сказать, даже если бы вы спросили, что написано на другой стороне нашей двери. В общем-то мне наплевать на все это.
Я невольно улыбнулся:
— Вообще-то у меня было желание спросить вас, где он живет, но теперь, полагаю, это не имеет смысла.
Как ни странно, она тоже улыбнулась в ответ, хотя по-прежнему так, будто это доставляло боль ее рту.
— Почему же? Как раз в этом, может быть, я и могла бы вам кое-чем помочь. Какое-то время он жил прямо здесь, в своем офисе. Это не положено, но кому надо проверять? Я догадалась об этом потому, что когда приходила утром на работу, то слышала сильные запахи готовящейся еды. А вот в последнее время они почему-то пропали.
— Скажите, а вам здесь, ну, скажем, на лестнице, случайно, никогда не доводилось встречать офицера в армейской форме? Лет пятидесяти или что-то около этого, с весьма цветущим, здоровым видом....
— У меня нет времени ходить вниз-вверх по лестнице, и к тому же моя дверь всегда закрыта. Эта дурацкая музыка снизу иногда просто сводит меня с ума. Все время одни и те же пластинки! И крутят, и крутят... Там, этажом ниже, школа танцев. Поверьте, я готова лично съесть все их чертовы пластинки. Мы здесь вот уже девять лет, и с каждым годом это становится все хуже и хуже. Доктор все время говорит о необходимости сменить место, но дальше этого пока не идет. И никогда не пойдет. Не такой он человек. В тот день, когда это здание рухнет к чертовой матери, все по-прежнему будем все еще здесь, это уж точно.
Я повернулся к двери:
— Большое вам спасибо.
— За что?
На площадке третьего этажа моряка уже не было, хотя женщина в черных брюках и светло-вишневой блузке по-прежнему стояла прислонившись спиной к стене и подперев подбородок рукой. Она задумчиво курила и смотрела себе под ноги. Когда я проходил мимо, женщина бросила на меня отсутствующий взгляд, загасила почти докуренную до конца сигарету и пошла в студию школы. Там как раз поставили новую пластинку.
Дождь уже прекратился, поэтому я, не торопясь, пешком прошел три квартала до моей машины. Открыв ключом дверь, бросил дождевик на заднее сиденье, завел мотор. Доехав до отеля, оставил машину на стоянке, поинтересовался у портье, нет ли для меня сообщений, поднялся в номер и, позвонив оттуда, попросил соединить меня с Мотлингом. Когда нас наконец соединили, я как можно более безразличным голосом сообщил ему о моем решении поддержать Грэнби.
— Мне, конечно, жаль, — на удивление спокойно ответил он, — но все равно спасибо за то, что дали мне знать.
— Если помните, такова была наша с вами договоренность. Рад, что сумел оправдать ваши ожидания.
Казалось бы, крепкий ночной сон не принес желанного облегчения. Наверное, сказалось напряжение предыдущего дня. Слишком много самых разных снов и лиц: Ники, Перри, Хильди, Лита, Альма... все вперемежку, все как бы в сонном тумане, произносящие какие-то слова, значение которых до меня никак не доходило. Даже Мотлинг, появившись совершенно неожиданно, как черт из табакерки, начал вдруг четко и детально объяснять мне, что проект «Д-4-Д» — это живое существо, что я сам могу убедиться в том, что оно дышит, и в подтверждение этого силой наклонил мою голову к какому-то железному каркасу. Как мощно бьется чье-то сердце! Как ни странно, тепло, не ударяя по барабанным перепонкам. Когда я снова выпрямился, то с удивлением увидел перед собой гигантскую женскую грудь, но почему-то только одну — оказывается, я слушал биение сердца какой-то женщины. Силуэт второй столь же неимоверно огромной груди виделся на фоне спящего рядом лица Мотлинга. Бред какой-то, но когда я, благополучно убежав от них, проснулся, то почувствовал себя совершенно разбитым и ни к чему не способным. Господи, за что мне все это?
Ривер-стрит шла вдоль реки, но ее почти полностью закрывали складские строения. Там жизнь кипела как в муравейнике, практически круглые сутки: в доках для транзитных перевозок железнодорожным и автомобильным транспортом разгружались баржи и пароходы, у дебаркадеров складов и причалов парковались огромные грузовики, по подъездным проходам туда-сюда непрерывно сновали легковые машины и такси, через многочисленные ворота въезжали и выезжали вильчатые подъемники... Какие-то невзрачные типы, то и дело воровато оглядываясь по сторонам, договаривались со складскими агентами насчет купли-продажи товаров, в дверных проемах и у стен скрючились жертвы похмелья, мрачно наблюдая за развитием серого утреннего мира и вздрагивая от неожиданных, слишком громких звуков. Один за другим открывались бары, источая привычный запах несвежего пива.
Я нашел номер 56 на восточной стороне улицы — узкий дверной проход с не менее узкой лестницей. Прямо между дешевым пивным баром и морским грузовым складом. Внутри, на нижней лестничной площадке, прямо на стенах красовалось множество небольших деревянных табличек: «Школа современного танца», «Русские бани», «Ткацкое предприятие», «Ремонт часов», «Обработка кожи», «Уроки испанского» и «АКМЕ — как достигнуть вершины мастерства!». Последняя табличка явно была самой свежей, прикрепленной совсем недавно. Стрелка и надпись на ней указывали на четвертый этаж.
За пятьдесят лет существования практически никогда не ремонтировавшиеся деревянные ступени всех трех пролетов лестницы значительно истерлись. Серовато-коричневая от вековой грязи штукатурка облупилась, то тут, то там обнажив голую обшивку. Да, странноватое место для компании, которая могла зарабатывать по меньшей мере четверть миллиона долларов в год. На площадке второго этажа до меня донеслись звуки голосов, старательно повторяющих хором по-испански «Yo tengo un lapiz».
На третьем этаже слышались ритмические звуки самбы, которые исходили, само собой разумеется, из школы современного танца. В холле какой-то моряк почти шепотом разговаривал с женщиной в черных вельветовых брюках и светло-вишневой блузке. Когда я проходил мимо, они не обратили на меня ни малейшего внимания. Женщина только покачивала головой, приблизив губы чуть не вплотную к самому его уху.
«Акме» делила четвертый этаж с «Обработкой кожи». На стеклянном окошке в верхней части двери из старого, выцветшего дуба была надпись без заглавных букв: «акме — промышленные поставки — арманд лефей, президент». Где-то в самой середине двери виднелась щель для почты.
Постучав и не услышав никакого ответа, я бросил внимательный взгляд на дверную ручку — она была покрыта толстым слоем пыли. Мои попытки открыть ее также не увенчались успехом, поскольку она была явно заперта.
Дверь «Обработки кожи», наоборот, похоже, была не заперта, поскольку прямо на ней красовалась крупная надпись: «Входите». Открыв ее, я вошел. Сидевшая за столом девушка в чем-то белом посмотрела на меня с явным недовольством. Блондинка с землистым цветом лица и очень, даже слишком близко поставленными глазами. Перед ней лежала раскрытая книга в дешевой бумажной обложке, которую она, очевидно, читала, одновременно обрабатывая пилкой свои длинные ногти.
— Вам назначена встреча? — спросила девушка бесцветным, чуть гнусавым голосом.
— Нет. Дело в том, что мне совсем не нужен ваш доктор. Мне просто хотелось бы узнать, как можно связаться с вашим соседом мистером Лефеем. Не более того. Скажите, он часто сюда приходит?
— Откуда мне знать?
— Вы его здесь видите?
— Я не обращаю внимания.
— А вы хоть когда-нибудь его видели?
— Ну, пару раз наверняка.
— Не могли бы вы сказать мне, как он выглядит?
— А в чем, собственно, дело? Вы что, полицейский, или налоговый инспектор, или что-нибудь в этом роде? Или, может, хотите ему что-то продать?
— Ни то, ни другое, ни третье. Просто надо с ним встретиться и поговорить. Ничего больше. Мне почему-то показалось, что вы сможете мне помочь. Поверьте, я вам буду очень признателен.
Она неохотно улыбнулась:
— Вы не очень-то похожи на остальных, кроме, конечно, торговых агентов. Ладно. Он маленький, крысиного вида. Где-то метр шестьдесят — метр шестьдесят два, не больше. Лет тридцати пяти или тридцати семи. Один из тех, на кого совсем, ну совсем не хочется смотреть.
— У него есть секретарша?
— Если и есть, то я никогда ее не видела и ничего о ней не слышала. Кроме того, я слишком занята здесь, чтобы совать свой нос в то, что происходит по ту сторону холла. Честно говоря, мне жаль, что я ничем не могу вам помочь, но, клянусь богом, я не могла бы точно сказать, даже если бы вы спросили, что написано на другой стороне нашей двери. В общем-то мне наплевать на все это.
Я невольно улыбнулся:
— Вообще-то у меня было желание спросить вас, где он живет, но теперь, полагаю, это не имеет смысла.
Как ни странно, она тоже улыбнулась в ответ, хотя по-прежнему так, будто это доставляло боль ее рту.
— Почему же? Как раз в этом, может быть, я и могла бы вам кое-чем помочь. Какое-то время он жил прямо здесь, в своем офисе. Это не положено, но кому надо проверять? Я догадалась об этом потому, что когда приходила утром на работу, то слышала сильные запахи готовящейся еды. А вот в последнее время они почему-то пропали.
— Скажите, а вам здесь, ну, скажем, на лестнице, случайно, никогда не доводилось встречать офицера в армейской форме? Лет пятидесяти или что-то около этого, с весьма цветущим, здоровым видом....
— У меня нет времени ходить вниз-вверх по лестнице, и к тому же моя дверь всегда закрыта. Эта дурацкая музыка снизу иногда просто сводит меня с ума. Все время одни и те же пластинки! И крутят, и крутят... Там, этажом ниже, школа танцев. Поверьте, я готова лично съесть все их чертовы пластинки. Мы здесь вот уже девять лет, и с каждым годом это становится все хуже и хуже. Доктор все время говорит о необходимости сменить место, но дальше этого пока не идет. И никогда не пойдет. Не такой он человек. В тот день, когда это здание рухнет к чертовой матери, все по-прежнему будем все еще здесь, это уж точно.
Я повернулся к двери:
— Большое вам спасибо.
— За что?
На площадке третьего этажа моряка уже не было, хотя женщина в черных брюках и светло-вишневой блузке по-прежнему стояла прислонившись спиной к стене и подперев подбородок рукой. Она задумчиво курила и смотрела себе под ноги. Когда я проходил мимо, женщина бросила на меня отсутствующий взгляд, загасила почти докуренную до конца сигарету и пошла в студию школы. Там как раз поставили новую пластинку.
Дождь уже прекратился, поэтому я, не торопясь, пешком прошел три квартала до моей машины. Открыв ключом дверь, бросил дождевик на заднее сиденье, завел мотор. Доехав до отеля, оставил машину на стоянке, поинтересовался у портье, нет ли для меня сообщений, поднялся в номер и, позвонив оттуда, попросил соединить меня с Мотлингом. Когда нас наконец соединили, я как можно более безразличным голосом сообщил ему о моем решении поддержать Грэнби.
— Мне, конечно, жаль, — на удивление спокойно ответил он, — но все равно спасибо за то, что дали мне знать.
— Если помните, такова была наша с вами договоренность. Рад, что сумел оправдать ваши ожидания.