Страница:
— Значит, все это нужно только потому, что тебе не нравится его подход к делу?
— Да, мой мальчик, видно, ты меня не очень-то хорошо помнишь, начинаешь забывать. Если говорить о нем как о производственнике, то, за исключением некоторых вполне очевидных устремлений, которые нельзя назвать иначе как фашистскими, он вполне компетентен, даже более чем вполне. Само собой разумеется, когда ему в конечном итоге все-таки удастся избавиться от всех, у кого есть свои собственные мозги, разговор пойдет совсем другой. Лично я определил бы его как одного из тех великолепных, иногда просто незаменимых людей для решения срочных и порой весьма болезненных производственных проблем. Но как только они решены, он начинает все только портить. В долгосрочном плане.
— Уолтер, как бы ты поступил, будь наш завод твоим собственным творением?
— Прежде всего постарался бы как можно скорее вернуть сюда всех производственников, кого он так или иначе заставил уйти. Ты же знаешь, я финансист, я думаю прежде всего языком цифр. Мне нужны, очень нужны все эти люди!
— Как справлялся со всем этим Кен?
Он бросил на меня долгий, задумчивый взгляд.
— Полагаю, ответ тебе известен. Ничего хорошего, Гев. Слишком мягок для этого дела. Без стальной пружины внутри. Не такой, совсем не такой, каким был ты. Никогда не врывался ко мне, чтобы грохнуть кулаком по столу и категорически потребовать срочно выделить резервные деньги, убедить меня принять то или иное решение.
— Господи, можно подумать, будто это твои деньги, Уолтер.
— Я же сторожевая собака, мой мальчик, не забывай. Это моя работа. Без таких, как мы, любая компания рухнет в мгновение ока. А сейчас у нас все в порядке. Более того, не приходится оглядываться по сторонам, не надо бояться каких-то неопределенностей. Во всяком случае, пока. Расширяя производство на условиях фиксированных цен, мы полностью получим свой процент, причем, учти, очень хороший процент от контрактной цены, как только пойдет готовый продукт. В каком-то смысле это можно считать гарантируемой формой предоплаты. О чем лучшем можно мечтать?
— Да, звучит совсем так, будто здесь наверняка приложил руку Уолтер Грэнби, — не без улыбки заметил я.
— Может, и так. Просто я чуть-чуть подумал, пораскинул мозгами, вник в кое-какие детали и понял: мы зря предпочитали краткосрочные займы, вместо того чтобы окунуться с головой в полную бочку.
Мне почему-то пришла в голову мысль, что в жизни все повторяется. Все как в те старые добрые времена. В кабинете Уолтера, на письменном столе, стояла мемориальная дощечка, сделанная в честь нашего самого первого продукта военного времени, — деталь для пулемета. Точно такая же дощечка стояла на письменном столе моего деда в старом здании компании. Когда он умер, отец сделал точную копию специально для Уолтера. Наверное, впервые я увидел ее только тогда, когда подрос достаточно, чтобы рассмотреть, что находится на столе.
— Значит, с финансами все в порядке и проблема только в междоусобной сваре? — спросил я. — Что еще?
— В корпусе "С" мы делаем совершенно секретный военный заказ, более конкретные и весьма выгодные для нас условия которого подлежат дальнейшему обсуждению. Полковник Долсон здесь не более чем просто армейский посредник. Нечто вроде лица свободной профессии, использующего возникшие обстоятельства для своей, так сказать, собственной выгоды. Причем, обрати внимание, он может принять решение, даже не позвонив в финансовый отдел. То есть мне! Хорошенький вариант для налогоплательщиков!
— А что, сейчас уже разрешается работать на условиях издержек плюс фиксированная цена? Вот уж не думал...
— Нет, на стандартные продукты нельзя. Ну, скажем, на танки, самолеты, пушки и тому подобное. Но поскольку то, что производим в настоящее время мы, не подпадает ни под одну из этих категорий, нам пока делают исключение, хотя в дальнейшем, конечно, этого уже не будет. Станем работать как все — фиксированная цена и периодический пересмотр условий контракта. Ну, так как насчет того, чтобы пожалеть старика, который был живым свидетелем убийства президента Линкольна?
— Что ты имеешь в виду, Уолтер?
— Не я, а ты, мой мальчик. Только скажи, и все образуется практически само собой. Карч будет просто счастлив отдать тебе все свои голоса, и уже через неделю ты снова станешь точно таким же безжалостным эксплуататором, как раньше.
— Судя по твоим словам, можно подумать, ты советовался со своей мисс Перри.
Он удивленно поднял мохнатые брови:
— Да? Она тоже так считает? Что ж, умная девушка, ничего не скажешь. Очень умная, Гев. Причем, судя по твоим словам, можно подумать, что ты сам советовался с моей мисс Перри. Сама по себе она никогда не осмелилась бы высказываться на эту тему.
Мне оставалось только надеяться, что загар хоть как-то поможет скрыть невольный румянец, вдруг заливший мои щеки. Да, проницательности старику не занимать, это уж точно. Как всегда. Будто ничего не изменилось.
— И к тому же весьма привлекательная, — добавил он. — Будь мне лет на тридцать меньше, я бы ни за что не взял бы ее на работу. Слишком отвлекает. Сплошное расстройство. Я всегда питал слабость к рыжеволосым девицам. — Он положил белую пухлую руку на трубку телефона. — Только скажи, Гев, и не более чем через три минуты Карч будет твой. Только скажи, и не пытайся оттянуть время. Сейчас лучше принять решение сразу — да или нет! Поверь мне, мой мальчик. Так хотел бы и твой отец.
— Но ведь я столько времени был не у дел, Уолтер, наверняка столько всего изменилось, что даже страшно подумать, смогу ли я...
Он тяжело вздохнул, снял руку с телефона.
— Знаешь, твой дед взял меня на работу, когда я был еще совсем сопливым мальчишкой. Затем моим боссом стал твой отец. Мне нравилось выполнять их распоряжения. И того и другого. Во-первых, всегда по делу и всегда как-то по семейному, а это, поверь мне, удается далеко не каждому. Потом появился ты, и сначала мне казалось, что у нас ничего не выйдет, но, оказалось, я был не прав, совсем не прав. Все вышло, причем вышло намного лучше, чем я думал. Теперь ты на целых четыре года старше и на целых четыре года сильнее, по-своему даже мудрее. Если ты вернешься, я смогу спать спокойно. Вот так, мой мальчик.
Я, неизвестно почему, протянул руку, взял со стола декоративную дощечку орехового дерева с деталью для пулемета, задумчиво повертел ее перед глазами. В кабинете повисло тягостное молчание.
— Нет, Уолтер.
Он, не скрывая искреннего разочарования, пожал плечами:
— Не обижайся, пожалуйста, мой мальчик, но, говоря словами моей внучки, ты вольно-невольно превратился в некое подобие мокрой курицы. Ответственность за будущее вашей, подчеркиваю, вашей семейной компании оказалась для тебя настолько велика, что ты просто боишься хотя бы попробовать не дать ей умереть.
— Вот только не надо психологии, Уолтер. Это уже лишнее. Мое решение вызвано совсем не тем, что ты думаешь.
Он остановил на мне долгий взгляд прищуренных глаз, затем неожиданно придвинул к себе какой-то документ на столе, явно давая понять, что наш разговор подошел к концу, и медленно, со значением протянул:
— Что ж, выясняй реальные обстоятельства дела и делай свой окончательный выбор между Мотлингом и мной. От этого тебе не убежать. — Он замолчал, подождал, пока я дойду до двери, и добавил: — Только знаешь, у меня почему-то есть предчувствие, что ты и в том и в другом случае окажешься не прав.
Сердито хлопнув дверью, я выскочил в приемную и направился прямо в свой бывший кабинет, который теперь занимал Мотлинг. Его секретарша, худенькая блондинка с большим хищным ртом и тусклыми светло-голубыми глазами, одарила меня улыбкой номер семнадцать и подчеркнуто вежливо открыла дверь.
Мотлинг сидел в кресле, по-хозяйски положив ногу на подлокотник, и курил трубку. Полковник Долсон стоял у окна и резко повернулся, как только услышал стук двери и мои неторопливые шаги.
— Рад, что вы нашли время навестить нас, Геван, — медленно, как бы лениво произнес Мотлинг, тыкая в меня концом своей трубки. — Курт Долсон давно уже хотел бы вам кое-что сообщить и раз и навсегда с этим покончить. Давайте, полковник, вперед, используйте свой звездный час. Может, такого больше не будет.
Долсон, на этот раз даже без малейшего намека на вежливую улыбку, выпрямился, встал чуть ли не по стойке «смирно» — ну прямо совсем как на плацу во время парада, — выпятил вперед челюсть и, нахмурившись, бросил на меня почему-то явно осуждающий взгляд:
— Мистер Дин, позвольте мне сразу же приступить к делу и сэкономить вам и нам массу времени. Так будет и проще, и яснее. Я здесь представляю Пентагон. Более того, можете смело считать, что в отношении компании «Дин продактс» я и есть Пентагон. Ни больше ни меньше. Так что обмениваться любезностями нам вроде бы ни к чему. Нравится вам это или нет. Итак, давайте приступим.
Его тон и манера вызвали у меня нечто вроде отвращения. С чего бы это? Кто, собственно, он такой, чтобы так со мной разговаривать? Я молча подошел к столу, присел на его край, затем, зачем-то улыбнувшись, сказал:
— Полковник, если вам есть что сказать по существу, валяйте! Чем скорее, тем лучше. Пока что все, что я от вас услышал, — это то, что вы здесь Пентагон. Ни больше ни меньше.
Хотя я сказал это ни на йоту не повысив голоса, Долсон, похоже, был шокирован. От возмущения покраснел, глаза налились кровью. Чего-чего, но такого он совсем не ожидал. А вот Мотлинг от удовольствия — чего совсем не ожидал я — даже хрюкнул.
— Хорошо, очень хорошо, сэр, тогда давайте приступим. Так вот: вашему брату оказалось не по плечу справиться с поставленной задачей, хотя без Стэнли было бы еще хуже. В соответствии с имеющимися у меня приказами и полномочиями я здесь всего лишь офицер по контролю за секретностью и выполнением данного контракта, но по сути передо мной поставлена задача — обеспечить эффективное управление компанией, которой доверено столь секретное и в высшей степени важное для страны дело. Мистеру Мотлингу лично я верю на все сто процентов и, уж поверьте, сделаю все необходимое, чтобы не допустить к управлению всяких бывших вроде Грэнби. Если не сказать больше!
— То есть просто выживших из ума стариков? — вежливо поинтересовался я.
Он на секунду запнулся, облизнул губы...
— Мистер Дин, если вы настоящий патриот, а я надеюсь, это именно так, то тогда вы просто обязаны в предстоящий понедельник отдать все свои голоса мистеру Мотлингу. Другого варианта просто не может и не должно быть! Ну а в случае, если у вас имеются иные соображения, мне бы очень хотелось их выслушать. Сейчас и здесь! — Полковник вытянул челюсть еще дальше вперед и впился в меня чистыми голубыми глазами вояки.
Я закинул ногу за ногу. Медленно и подчеркнуто внимательно осмотрел свой левый ботинок. Затем прикурил сигарету, небрежно выбросил обгоревшую спичку в пепельницу Мотлинга на столе.
— Знаете, полковник, пожалуй, я буду с вами столь же откровенным, как вы со мной.
— Иного и не ожидаю.
— Тогда так: судя по вашим словам, вы намерены не пожалеть сил, чтобы в этой гонке выиграл именно Мотлинг, так ведь? Иначе говоря, у вас есть некий прямой и личный интерес ко внутренним делам нашей компании.
— Ровно настолько, насколько это относится непосредственно к производству ключевых элементов секретного продукта. Буду рад при случае, если таковой представится, объяснить вам все это куда более детально.
— Хорошо, тогда давайте на секунду представим, что в ваши обязанности входят одновременно и право и обязанность вмешиваться во внутренние дела этой организации.
— Я не считаю это вмешательством во внутренние дела, сэр.
— Тогда в вашей, с позволения сказать, логике обнаруживается явный пробел, полковник. Хотя с чего бы вроде? Утверждая, что Мотлинг лучший из всех, вы тем самым выносите, можно сказать, официальное суждение. Но тут невольно возникает естественный вопрос: а какие у вас основания для вынесения такого суждения? У вас что, большой опыт управления крупными компаниями?
— Да, я не без оснований считаю себя серьезным специалистом в области человеческой натуры, Дин.
— Забавно. Скажите, вам когда-нибудь приходилось слышать, что кто-то считает себя несерьезным специалистом? Кстати, мы все в той или иной степени именно такие. Всегда и во всем только самые лучшие. Увы, полковник, человек — это всего лишь человек. Эгоизм, боюсь, неистребим. Интересно, а какой у вас опыт промышленного производства, чтобы так категорически судить о способностях того или иного управленца? Вы что, когда-либо занимались промышленностью, полковник? Конкретно...
— Молодой человек! — чуть ли не брызгая слюной, взорвался Долсон. — Я здесь чуть ли не с самого начала и наблюдал, как работают Мотлинг и Грэнби. Поэтому могу и имею полное право делать профессиональные выводы относительно того...
— Полковник, давайте не будем отклоняться от темы, — перебил я его. — Сейчас вы говорите совсем не как выпускник Вест-Пойнта[1], а скорее, простите, как не самый удачливый бизнесмен, поскольку вряд ли можно оставаться полковником и одновременно заниматься серьезными делами. Такое, конечно, случается, но, по-моему, не часто. Так на чем же, позвольте спросить, основывается ваш деловой опыт, позволяющий делать столь категорические выводы относительно способностей других людей в этой весьма специфической сфере?
— У меня вот уже много лет свое собственное дело, сэр, если вам об этом пока неизвестно! Так что...
— Ах вот как? И какое? Крупный промышленный концерн или что-то в этом роде?
— Нет. Совсем не крупный. Ну, хотя... хотя вообще-то можно назвать и так. Все зависит от того, как посмотреть.
— И сколько у вас работников?
— Да какое у вас право? Это же неслыханная наглость!
— Полковник, учтите, если вы мне не ответите, я сам это узнаю. Не сомневайтесь.
Он, как-то вдруг обмякнув, пожал плечами:
— Если вам так уж хочется, то четыре. Хотя мне совсем непонятно, зачем...
— В таком случае, полковник, позвольте мне напомнить вам, что во время Второй мировой войны в компании «Дин продактс» работало свыше трех тысяч человек. Сейчас проблемы, само собой разумеется, несколько иные. И тем не менее. Вам нужен мистер Мотлинг. Что ж, это вполне понятно. Он на самом деле очень приятный человек. А вот мистер Грэнби совсем наоборот — весьма колючий и неудобный... если, конечно, не знаешь его по меньшей мере двадцать лет. Вы говорите, что выступаете от имени Пентагона. Тогда, значит, знаете генерала Макги. Он всю жизнь занимается военным производством и считается ведущим специалистом в этой области, не говоря уж о том, что вот уже много лет является профессором на кафедре Гарвардского университета. Заметьте, Гарвардского! Если, полковник, наш разговор вас по-прежнему интересует, то я хоть завтра с огромным удовольствием слетаю с вами в Вашингтон и послушаю, как вы лично изложите ему ваши аргументы, почему вас так интересуют внутренние дела нашей компании. Ну как, согласны?
— Вы что, пытаетесь угрожать мне, молодой человек?
— Нет, не пытаюсь, а угрожаю, полковник. Я акционер этой компании и, как таковой, требую от вас абсолютной беспристрастности. Другого быть не может. Это наше право, которое никто не сможет оспорить. Вы здесь представляете государство, военных, ну а меня же, как нормального акционера, интересуют прежде всего и в основном мои личные дивиденды, мои права избирать тех, кто будет хорошо их обеспечивать, ну и так далее. Надеюсь, суть вам предельно ясна. И при этом, должен заметить, мне совершенно не нравится, когда мной и остальными акционерами пытаются управлять, вертеть туда-сюда, заставлять делать что-либо против их воли. Мы сами решим, что лучше. Итак, полковник, телефон прямо перед вами. Решайте: если «да», то я в течение пяти минут организую нам завтра встречу с генералом Макги.
Все это время я не только не повысил голоса, но и улыбался ему. Что, похоже, повергло его в полное смятение. Такого полковник не ожидал.
— Полагаю, вам следует знать, Дин, что я, как мог, старался исполнять порученное мне правительством дело, только и всего, уверяю вас.
— Прекрасно, полковник, но я полагаю, вы, по каким-то, пока еще не совсем известным причинам, вторглись в область, к которой, по сути, не имеете ни малейшего отношения. Кстати, вы еще даже не удосужились сообщить мне о ваших полномочиях, впрочем, равно как и о вашем реальном опыте в качестве руководителя производства. И почему это, интересно, вы позволяете себе обращаться ко мне «Дин»? Для вас я был, есть и всегда буду «мистер Дин». Надеюсь, для вас в этом ничего странного нет? Ну так как, полковник: решим вопрос прямо здесь или слетаем в Вашингтон? Завтра же!
Мой экспромт с именем какого-то несуществующего генерала в Пентагоне и немедленной поездкой в Вашингтон был конечно же не более чем заурядной детской глупостью, но ведь надо же было сбить с него спесь?! Причем резко и неожиданно. На военных если что и действует, так это только фактор неожиданности. Нормальные аргументы тут помогают довольно редко.
Чтобы прийти в себя, полковнику потребовалось по крайней мере секунд двадцать. Очень долгих секунд. Уже не выпячивая подбородка, он подошел к Мотлингу, протянул ему руку.
— Стэнли, Бог свидетель, я сделал все, что мог. Желаю удачи. До встречи, мистер Дин! — Он по-военному коротко кивнул и вышел, тихо закрыв за собою дверь.
Мотлинг выбил трубку и, не торопясь, начал снова наполнять ее табаком. Затем, покончив с доставляющей ему явное удовольствие процедурой, медленно протянул:
— Скажите, когда вы были совсем маленьким мальчиком, то, наверное, любили отрывать крылышки у мух? — И усмехнулся.
— Увы. И делал это с завидным постоянством.
— Правильно. Только так и надо. Долсон очень хотел мне помочь, но я как-то совсем не ожидал, что ему за это надерут уши. Причем так больно.
— Лично мне все это представляется несколько иначе, мистер Мотлинг. Просто я не хотел, чтобы он путался под ногами, только и всего.
— Что ж, вы своего добились. Причем весьма эффектно. Ни разу даже не повысив голоса. Поздравляю... Путаться под ногами теперь он, похоже, не будет. Кстати, Геван, кто такой этот ваш Макги? Странно, но никак не могу припомнить.
— И не старайтесь. Я его придумал.
Мотлинг внимательно посмотрел на меня. Затем зажег спичку, неторопливо раскурил погасшую трубку, сделал несколько затяжек и выбросил почти до конца обгоревшую спичку в пепельницу на столе.
— Только, ради всего святого, не вздумайте доводить это до сведения Курта Долсона, Геван. Это будет уже слишком.
— Можете не волноваться. В мои намерения такое не входит.
— И пожалуйста, не вынуждайте меня играть с вами в покер. С закрытыми картами. Кстати, интересно, вы за или против меня?
Честно говоря, мне понравилась прямота его вопроса.
— Пока еще не знаю.
— Что ж, когда примете окончательное решение, буду вам искренне признателен, если заранее предупредите. То есть если по тем или иным причинам захотите поддерживать Грэнби. Естественно, в сугубо приватном порядке, естественно, никто об этом никогда не узнает, что я могу вам полностью гарантировать. Понимаете, в случае моего ухода желательно было бы, как теперь принято говорить, как можно скорее активизировать запасные аэродромы.
— Согласен. Вполне разумно.
— Спасибо. Знаете, признаться, мне очень понравилось то, как вы расправились с Долсоном. У вас светлые мозги, Геван. Теперь я намного лучше понимаю различие между вами и вашим братом.
Останься я здесь в качестве президента, то непременно и весьма настоятельно просил бы вас тоже остаться. Вместе, как мне кажется, мы могли бы многое сделать.
— У меня нет планов задерживаться здесь.
— Все-таки собираетесь вернуться во Флориду?
— Видимо, да.
— Ники искренне надеется, что вы не уедете. Во всяком случае, так она мне сказала. — Он снова сосредоточенно занялся своей трубкой.
Понять его было трудно, очень трудно. Слишком дружелюбный, слишком приятный во всех отношениях. Иногда такое случается с деньгами: даже абсолютно честно заработанные, они вдруг предстают совершенно в ином свете, как только появляются хоть малейшие подозрения относительно реального источника их происхождения.
— Вы с ней, наверное, близкие друзья.
Он бросил на меня ледяной взгляд:
— Да, мы добрые друзья. Не менее добрым другом был для меня и ваш брат.
Мне тут же вспомнилось, как он вел себя там, в доме Ники и Кена. Уверенно, как человек прекрасно знакомый со всеми мелочами и обстановкой... Странно, я, скорее всего автоматически вспомнив навыки четырехлетней давности, на удивление легко расправился с Долсоном, казалось бы, в на редкость трудной и неожиданной обстановке, но, как только в дело вмешивался личностный фактор «Ники», вся моя уверенность исчезала, как по мановению волшебной палочки. Куда-то испарялась, другого слова не придумаешь. Наверное, потому, что когда имеешь дело с посторонними людьми, то заранее продумываешь свои шаги и нащупываешь их слабое место, а потом все идет как по маслу. Одних расцелуй, другим пригрози... В нужный момент сделай акцент на страхе, лояльности, компетентности, ну и так далее и тому подобное. Но с Ники было иначе. Стоило лишь ей появиться в картине, как вся моя объективность немедленно пропадала. Возможно, именно поэтому четыре года назад мне и пришлось все бросить, уехать. А потеряв ее, я потерял мою самую важную функцию — способность добиваться от людей того, чего хотел!
Что ж, боюсь, придется вспомнить былые времена. Надеть нейтральную маску и поиграть. Я мило улыбнулся Мотлингу:
— Сейчас Ники друзья не помешают.
— Да, конечно. Лично мне кажется, ей следовало бы проявить чуть больше интереса к делам компании. Вообще-то, честно говоря, я много раз пытался склонить ее к этому. А что? Умна, достаточно образованна, имеет опыт...
— Ладно, благодарю вас. Ну а теперь, с вашего позволения, хотел бы немного здесь побродить, вспомнить прошлое, встретить тех, кого когда-то знал...
— Полагаю, проводник вам, скорее всего, не понадобится, — с милой улыбкой сказал он. Может быть, даже искренней.
В любом случае с его стороны это был вполне хороший профессиональный ход. Попытайся Мотлинг предложить мне пойти вместе, это могло бы выглядеть так, будто он хочет показать мне только то, что посчитает возможным. Так бывает, причем в моей ситуации мы, как правило, только этого и ожидаем. Отпустив же меня в свободный полет, он тем самым демонстрировал свою абсолютную уверенность. Все под контролем!
— Да, но сначала вам придется получить специальный пропуск у полковника Долсона, — добавил Мотлинг, когда я уже собрался уходить.
— Где? Надеюсь, в старом здании?
— Да, угадали. Кстати, если возникнут какие-либо вопросы, приходите, и мы их с вами тут же решим. Не сомневаюсь.
Мы мило улыбнулись друг другу, и я отправился по своим делам.
В любой социальной группе незыблемо действует правило, объясняя которое психологи почему-то ассоциируют это с цыплятами и называют «порядком заклевывания». Соберите любую стайку цыплят, говорят они, и буквально через день-два увидите: после серии неизбежных ссор и драк между ними установится жесткая, никем не нарушаемая система взаимоотношений. Раз и навсегда! Например, цыпленок номер восемь может ударить клювом цыпленка номер девять, совершенно не опасаясь, что в ответ может получить то же самое. В свою очередь, цыпленок номер семь не боится «клюнуть» номер восемь, ну и так далее, и так далее. Соответственно и наоборот — в случае, если какая-либо особь вдруг заболеет или почему-либо ослабнет, данная кастовая система автоматически временно приостанавливает свое действие, но ровно настолько, сколько потребуется, чтобы остальные заклевали неудачника до смерти.
Стоит только присмотреться чуть внимательнее, и вы тут же своими собственными глазами увидите, как этот «порядок заклевывания» наглядно и неотвратимо действует в любой социальной группе наших с вами соотечественников — архитекторов, слесарей, профсоюзных деятелей, домохозяек, редакторов... Просто, незатейливо и безжалостно. В несуществующей книге жизни, которую, на мой взгляд, можно было бы назвать «Человеческие игры», наверняка были бы конкретные рекомендации, как заклевывать друг друга более цивилизованными способами. Пусть даже не столь заметными. Назревающий конфликт между мной и Мотлингом был вызван прежде всего тем, что мы не установили между собой достаточно четкого «порядка заклевывания». Значит, его необходимо немедленно установить. Он более чем достойный противник, а у меня на шее была, есть и, боюсь, всегда будет Ники!
Глава 9
— Да, мой мальчик, видно, ты меня не очень-то хорошо помнишь, начинаешь забывать. Если говорить о нем как о производственнике, то, за исключением некоторых вполне очевидных устремлений, которые нельзя назвать иначе как фашистскими, он вполне компетентен, даже более чем вполне. Само собой разумеется, когда ему в конечном итоге все-таки удастся избавиться от всех, у кого есть свои собственные мозги, разговор пойдет совсем другой. Лично я определил бы его как одного из тех великолепных, иногда просто незаменимых людей для решения срочных и порой весьма болезненных производственных проблем. Но как только они решены, он начинает все только портить. В долгосрочном плане.
— Уолтер, как бы ты поступил, будь наш завод твоим собственным творением?
— Прежде всего постарался бы как можно скорее вернуть сюда всех производственников, кого он так или иначе заставил уйти. Ты же знаешь, я финансист, я думаю прежде всего языком цифр. Мне нужны, очень нужны все эти люди!
— Как справлялся со всем этим Кен?
Он бросил на меня долгий, задумчивый взгляд.
— Полагаю, ответ тебе известен. Ничего хорошего, Гев. Слишком мягок для этого дела. Без стальной пружины внутри. Не такой, совсем не такой, каким был ты. Никогда не врывался ко мне, чтобы грохнуть кулаком по столу и категорически потребовать срочно выделить резервные деньги, убедить меня принять то или иное решение.
— Господи, можно подумать, будто это твои деньги, Уолтер.
— Я же сторожевая собака, мой мальчик, не забывай. Это моя работа. Без таких, как мы, любая компания рухнет в мгновение ока. А сейчас у нас все в порядке. Более того, не приходится оглядываться по сторонам, не надо бояться каких-то неопределенностей. Во всяком случае, пока. Расширяя производство на условиях фиксированных цен, мы полностью получим свой процент, причем, учти, очень хороший процент от контрактной цены, как только пойдет готовый продукт. В каком-то смысле это можно считать гарантируемой формой предоплаты. О чем лучшем можно мечтать?
— Да, звучит совсем так, будто здесь наверняка приложил руку Уолтер Грэнби, — не без улыбки заметил я.
— Может, и так. Просто я чуть-чуть подумал, пораскинул мозгами, вник в кое-какие детали и понял: мы зря предпочитали краткосрочные займы, вместо того чтобы окунуться с головой в полную бочку.
Мне почему-то пришла в голову мысль, что в жизни все повторяется. Все как в те старые добрые времена. В кабинете Уолтера, на письменном столе, стояла мемориальная дощечка, сделанная в честь нашего самого первого продукта военного времени, — деталь для пулемета. Точно такая же дощечка стояла на письменном столе моего деда в старом здании компании. Когда он умер, отец сделал точную копию специально для Уолтера. Наверное, впервые я увидел ее только тогда, когда подрос достаточно, чтобы рассмотреть, что находится на столе.
— Значит, с финансами все в порядке и проблема только в междоусобной сваре? — спросил я. — Что еще?
— В корпусе "С" мы делаем совершенно секретный военный заказ, более конкретные и весьма выгодные для нас условия которого подлежат дальнейшему обсуждению. Полковник Долсон здесь не более чем просто армейский посредник. Нечто вроде лица свободной профессии, использующего возникшие обстоятельства для своей, так сказать, собственной выгоды. Причем, обрати внимание, он может принять решение, даже не позвонив в финансовый отдел. То есть мне! Хорошенький вариант для налогоплательщиков!
— А что, сейчас уже разрешается работать на условиях издержек плюс фиксированная цена? Вот уж не думал...
— Нет, на стандартные продукты нельзя. Ну, скажем, на танки, самолеты, пушки и тому подобное. Но поскольку то, что производим в настоящее время мы, не подпадает ни под одну из этих категорий, нам пока делают исключение, хотя в дальнейшем, конечно, этого уже не будет. Станем работать как все — фиксированная цена и периодический пересмотр условий контракта. Ну, так как насчет того, чтобы пожалеть старика, который был живым свидетелем убийства президента Линкольна?
— Что ты имеешь в виду, Уолтер?
— Не я, а ты, мой мальчик. Только скажи, и все образуется практически само собой. Карч будет просто счастлив отдать тебе все свои голоса, и уже через неделю ты снова станешь точно таким же безжалостным эксплуататором, как раньше.
— Судя по твоим словам, можно подумать, ты советовался со своей мисс Перри.
Он удивленно поднял мохнатые брови:
— Да? Она тоже так считает? Что ж, умная девушка, ничего не скажешь. Очень умная, Гев. Причем, судя по твоим словам, можно подумать, что ты сам советовался с моей мисс Перри. Сама по себе она никогда не осмелилась бы высказываться на эту тему.
Мне оставалось только надеяться, что загар хоть как-то поможет скрыть невольный румянец, вдруг заливший мои щеки. Да, проницательности старику не занимать, это уж точно. Как всегда. Будто ничего не изменилось.
— И к тому же весьма привлекательная, — добавил он. — Будь мне лет на тридцать меньше, я бы ни за что не взял бы ее на работу. Слишком отвлекает. Сплошное расстройство. Я всегда питал слабость к рыжеволосым девицам. — Он положил белую пухлую руку на трубку телефона. — Только скажи, Гев, и не более чем через три минуты Карч будет твой. Только скажи, и не пытайся оттянуть время. Сейчас лучше принять решение сразу — да или нет! Поверь мне, мой мальчик. Так хотел бы и твой отец.
— Но ведь я столько времени был не у дел, Уолтер, наверняка столько всего изменилось, что даже страшно подумать, смогу ли я...
Он тяжело вздохнул, снял руку с телефона.
— Знаешь, твой дед взял меня на работу, когда я был еще совсем сопливым мальчишкой. Затем моим боссом стал твой отец. Мне нравилось выполнять их распоряжения. И того и другого. Во-первых, всегда по делу и всегда как-то по семейному, а это, поверь мне, удается далеко не каждому. Потом появился ты, и сначала мне казалось, что у нас ничего не выйдет, но, оказалось, я был не прав, совсем не прав. Все вышло, причем вышло намного лучше, чем я думал. Теперь ты на целых четыре года старше и на целых четыре года сильнее, по-своему даже мудрее. Если ты вернешься, я смогу спать спокойно. Вот так, мой мальчик.
Я, неизвестно почему, протянул руку, взял со стола декоративную дощечку орехового дерева с деталью для пулемета, задумчиво повертел ее перед глазами. В кабинете повисло тягостное молчание.
— Нет, Уолтер.
Он, не скрывая искреннего разочарования, пожал плечами:
— Не обижайся, пожалуйста, мой мальчик, но, говоря словами моей внучки, ты вольно-невольно превратился в некое подобие мокрой курицы. Ответственность за будущее вашей, подчеркиваю, вашей семейной компании оказалась для тебя настолько велика, что ты просто боишься хотя бы попробовать не дать ей умереть.
— Вот только не надо психологии, Уолтер. Это уже лишнее. Мое решение вызвано совсем не тем, что ты думаешь.
Он остановил на мне долгий взгляд прищуренных глаз, затем неожиданно придвинул к себе какой-то документ на столе, явно давая понять, что наш разговор подошел к концу, и медленно, со значением протянул:
— Что ж, выясняй реальные обстоятельства дела и делай свой окончательный выбор между Мотлингом и мной. От этого тебе не убежать. — Он замолчал, подождал, пока я дойду до двери, и добавил: — Только знаешь, у меня почему-то есть предчувствие, что ты и в том и в другом случае окажешься не прав.
Сердито хлопнув дверью, я выскочил в приемную и направился прямо в свой бывший кабинет, который теперь занимал Мотлинг. Его секретарша, худенькая блондинка с большим хищным ртом и тусклыми светло-голубыми глазами, одарила меня улыбкой номер семнадцать и подчеркнуто вежливо открыла дверь.
Мотлинг сидел в кресле, по-хозяйски положив ногу на подлокотник, и курил трубку. Полковник Долсон стоял у окна и резко повернулся, как только услышал стук двери и мои неторопливые шаги.
— Рад, что вы нашли время навестить нас, Геван, — медленно, как бы лениво произнес Мотлинг, тыкая в меня концом своей трубки. — Курт Долсон давно уже хотел бы вам кое-что сообщить и раз и навсегда с этим покончить. Давайте, полковник, вперед, используйте свой звездный час. Может, такого больше не будет.
Долсон, на этот раз даже без малейшего намека на вежливую улыбку, выпрямился, встал чуть ли не по стойке «смирно» — ну прямо совсем как на плацу во время парада, — выпятил вперед челюсть и, нахмурившись, бросил на меня почему-то явно осуждающий взгляд:
— Мистер Дин, позвольте мне сразу же приступить к делу и сэкономить вам и нам массу времени. Так будет и проще, и яснее. Я здесь представляю Пентагон. Более того, можете смело считать, что в отношении компании «Дин продактс» я и есть Пентагон. Ни больше ни меньше. Так что обмениваться любезностями нам вроде бы ни к чему. Нравится вам это или нет. Итак, давайте приступим.
Его тон и манера вызвали у меня нечто вроде отвращения. С чего бы это? Кто, собственно, он такой, чтобы так со мной разговаривать? Я молча подошел к столу, присел на его край, затем, зачем-то улыбнувшись, сказал:
— Полковник, если вам есть что сказать по существу, валяйте! Чем скорее, тем лучше. Пока что все, что я от вас услышал, — это то, что вы здесь Пентагон. Ни больше ни меньше.
Хотя я сказал это ни на йоту не повысив голоса, Долсон, похоже, был шокирован. От возмущения покраснел, глаза налились кровью. Чего-чего, но такого он совсем не ожидал. А вот Мотлинг от удовольствия — чего совсем не ожидал я — даже хрюкнул.
— Хорошо, очень хорошо, сэр, тогда давайте приступим. Так вот: вашему брату оказалось не по плечу справиться с поставленной задачей, хотя без Стэнли было бы еще хуже. В соответствии с имеющимися у меня приказами и полномочиями я здесь всего лишь офицер по контролю за секретностью и выполнением данного контракта, но по сути передо мной поставлена задача — обеспечить эффективное управление компанией, которой доверено столь секретное и в высшей степени важное для страны дело. Мистеру Мотлингу лично я верю на все сто процентов и, уж поверьте, сделаю все необходимое, чтобы не допустить к управлению всяких бывших вроде Грэнби. Если не сказать больше!
— То есть просто выживших из ума стариков? — вежливо поинтересовался я.
Он на секунду запнулся, облизнул губы...
— Мистер Дин, если вы настоящий патриот, а я надеюсь, это именно так, то тогда вы просто обязаны в предстоящий понедельник отдать все свои голоса мистеру Мотлингу. Другого варианта просто не может и не должно быть! Ну а в случае, если у вас имеются иные соображения, мне бы очень хотелось их выслушать. Сейчас и здесь! — Полковник вытянул челюсть еще дальше вперед и впился в меня чистыми голубыми глазами вояки.
Я закинул ногу за ногу. Медленно и подчеркнуто внимательно осмотрел свой левый ботинок. Затем прикурил сигарету, небрежно выбросил обгоревшую спичку в пепельницу Мотлинга на столе.
— Знаете, полковник, пожалуй, я буду с вами столь же откровенным, как вы со мной.
— Иного и не ожидаю.
— Тогда так: судя по вашим словам, вы намерены не пожалеть сил, чтобы в этой гонке выиграл именно Мотлинг, так ведь? Иначе говоря, у вас есть некий прямой и личный интерес ко внутренним делам нашей компании.
— Ровно настолько, насколько это относится непосредственно к производству ключевых элементов секретного продукта. Буду рад при случае, если таковой представится, объяснить вам все это куда более детально.
— Хорошо, тогда давайте на секунду представим, что в ваши обязанности входят одновременно и право и обязанность вмешиваться во внутренние дела этой организации.
— Я не считаю это вмешательством во внутренние дела, сэр.
— Тогда в вашей, с позволения сказать, логике обнаруживается явный пробел, полковник. Хотя с чего бы вроде? Утверждая, что Мотлинг лучший из всех, вы тем самым выносите, можно сказать, официальное суждение. Но тут невольно возникает естественный вопрос: а какие у вас основания для вынесения такого суждения? У вас что, большой опыт управления крупными компаниями?
— Да, я не без оснований считаю себя серьезным специалистом в области человеческой натуры, Дин.
— Забавно. Скажите, вам когда-нибудь приходилось слышать, что кто-то считает себя несерьезным специалистом? Кстати, мы все в той или иной степени именно такие. Всегда и во всем только самые лучшие. Увы, полковник, человек — это всего лишь человек. Эгоизм, боюсь, неистребим. Интересно, а какой у вас опыт промышленного производства, чтобы так категорически судить о способностях того или иного управленца? Вы что, когда-либо занимались промышленностью, полковник? Конкретно...
— Молодой человек! — чуть ли не брызгая слюной, взорвался Долсон. — Я здесь чуть ли не с самого начала и наблюдал, как работают Мотлинг и Грэнби. Поэтому могу и имею полное право делать профессиональные выводы относительно того...
— Полковник, давайте не будем отклоняться от темы, — перебил я его. — Сейчас вы говорите совсем не как выпускник Вест-Пойнта[1], а скорее, простите, как не самый удачливый бизнесмен, поскольку вряд ли можно оставаться полковником и одновременно заниматься серьезными делами. Такое, конечно, случается, но, по-моему, не часто. Так на чем же, позвольте спросить, основывается ваш деловой опыт, позволяющий делать столь категорические выводы относительно способностей других людей в этой весьма специфической сфере?
— У меня вот уже много лет свое собственное дело, сэр, если вам об этом пока неизвестно! Так что...
— Ах вот как? И какое? Крупный промышленный концерн или что-то в этом роде?
— Нет. Совсем не крупный. Ну, хотя... хотя вообще-то можно назвать и так. Все зависит от того, как посмотреть.
— И сколько у вас работников?
— Да какое у вас право? Это же неслыханная наглость!
— Полковник, учтите, если вы мне не ответите, я сам это узнаю. Не сомневайтесь.
Он, как-то вдруг обмякнув, пожал плечами:
— Если вам так уж хочется, то четыре. Хотя мне совсем непонятно, зачем...
— В таком случае, полковник, позвольте мне напомнить вам, что во время Второй мировой войны в компании «Дин продактс» работало свыше трех тысяч человек. Сейчас проблемы, само собой разумеется, несколько иные. И тем не менее. Вам нужен мистер Мотлинг. Что ж, это вполне понятно. Он на самом деле очень приятный человек. А вот мистер Грэнби совсем наоборот — весьма колючий и неудобный... если, конечно, не знаешь его по меньшей мере двадцать лет. Вы говорите, что выступаете от имени Пентагона. Тогда, значит, знаете генерала Макги. Он всю жизнь занимается военным производством и считается ведущим специалистом в этой области, не говоря уж о том, что вот уже много лет является профессором на кафедре Гарвардского университета. Заметьте, Гарвардского! Если, полковник, наш разговор вас по-прежнему интересует, то я хоть завтра с огромным удовольствием слетаю с вами в Вашингтон и послушаю, как вы лично изложите ему ваши аргументы, почему вас так интересуют внутренние дела нашей компании. Ну как, согласны?
— Вы что, пытаетесь угрожать мне, молодой человек?
— Нет, не пытаюсь, а угрожаю, полковник. Я акционер этой компании и, как таковой, требую от вас абсолютной беспристрастности. Другого быть не может. Это наше право, которое никто не сможет оспорить. Вы здесь представляете государство, военных, ну а меня же, как нормального акционера, интересуют прежде всего и в основном мои личные дивиденды, мои права избирать тех, кто будет хорошо их обеспечивать, ну и так далее. Надеюсь, суть вам предельно ясна. И при этом, должен заметить, мне совершенно не нравится, когда мной и остальными акционерами пытаются управлять, вертеть туда-сюда, заставлять делать что-либо против их воли. Мы сами решим, что лучше. Итак, полковник, телефон прямо перед вами. Решайте: если «да», то я в течение пяти минут организую нам завтра встречу с генералом Макги.
Все это время я не только не повысил голоса, но и улыбался ему. Что, похоже, повергло его в полное смятение. Такого полковник не ожидал.
— Полагаю, вам следует знать, Дин, что я, как мог, старался исполнять порученное мне правительством дело, только и всего, уверяю вас.
— Прекрасно, полковник, но я полагаю, вы, по каким-то, пока еще не совсем известным причинам, вторглись в область, к которой, по сути, не имеете ни малейшего отношения. Кстати, вы еще даже не удосужились сообщить мне о ваших полномочиях, впрочем, равно как и о вашем реальном опыте в качестве руководителя производства. И почему это, интересно, вы позволяете себе обращаться ко мне «Дин»? Для вас я был, есть и всегда буду «мистер Дин». Надеюсь, для вас в этом ничего странного нет? Ну так как, полковник: решим вопрос прямо здесь или слетаем в Вашингтон? Завтра же!
Мой экспромт с именем какого-то несуществующего генерала в Пентагоне и немедленной поездкой в Вашингтон был конечно же не более чем заурядной детской глупостью, но ведь надо же было сбить с него спесь?! Причем резко и неожиданно. На военных если что и действует, так это только фактор неожиданности. Нормальные аргументы тут помогают довольно редко.
Чтобы прийти в себя, полковнику потребовалось по крайней мере секунд двадцать. Очень долгих секунд. Уже не выпячивая подбородка, он подошел к Мотлингу, протянул ему руку.
— Стэнли, Бог свидетель, я сделал все, что мог. Желаю удачи. До встречи, мистер Дин! — Он по-военному коротко кивнул и вышел, тихо закрыв за собою дверь.
Мотлинг выбил трубку и, не торопясь, начал снова наполнять ее табаком. Затем, покончив с доставляющей ему явное удовольствие процедурой, медленно протянул:
— Скажите, когда вы были совсем маленьким мальчиком, то, наверное, любили отрывать крылышки у мух? — И усмехнулся.
— Увы. И делал это с завидным постоянством.
— Правильно. Только так и надо. Долсон очень хотел мне помочь, но я как-то совсем не ожидал, что ему за это надерут уши. Причем так больно.
— Лично мне все это представляется несколько иначе, мистер Мотлинг. Просто я не хотел, чтобы он путался под ногами, только и всего.
— Что ж, вы своего добились. Причем весьма эффектно. Ни разу даже не повысив голоса. Поздравляю... Путаться под ногами теперь он, похоже, не будет. Кстати, Геван, кто такой этот ваш Макги? Странно, но никак не могу припомнить.
— И не старайтесь. Я его придумал.
Мотлинг внимательно посмотрел на меня. Затем зажег спичку, неторопливо раскурил погасшую трубку, сделал несколько затяжек и выбросил почти до конца обгоревшую спичку в пепельницу на столе.
— Только, ради всего святого, не вздумайте доводить это до сведения Курта Долсона, Геван. Это будет уже слишком.
— Можете не волноваться. В мои намерения такое не входит.
— И пожалуйста, не вынуждайте меня играть с вами в покер. С закрытыми картами. Кстати, интересно, вы за или против меня?
Честно говоря, мне понравилась прямота его вопроса.
— Пока еще не знаю.
— Что ж, когда примете окончательное решение, буду вам искренне признателен, если заранее предупредите. То есть если по тем или иным причинам захотите поддерживать Грэнби. Естественно, в сугубо приватном порядке, естественно, никто об этом никогда не узнает, что я могу вам полностью гарантировать. Понимаете, в случае моего ухода желательно было бы, как теперь принято говорить, как можно скорее активизировать запасные аэродромы.
— Согласен. Вполне разумно.
— Спасибо. Знаете, признаться, мне очень понравилось то, как вы расправились с Долсоном. У вас светлые мозги, Геван. Теперь я намного лучше понимаю различие между вами и вашим братом.
Останься я здесь в качестве президента, то непременно и весьма настоятельно просил бы вас тоже остаться. Вместе, как мне кажется, мы могли бы многое сделать.
— У меня нет планов задерживаться здесь.
— Все-таки собираетесь вернуться во Флориду?
— Видимо, да.
— Ники искренне надеется, что вы не уедете. Во всяком случае, так она мне сказала. — Он снова сосредоточенно занялся своей трубкой.
Понять его было трудно, очень трудно. Слишком дружелюбный, слишком приятный во всех отношениях. Иногда такое случается с деньгами: даже абсолютно честно заработанные, они вдруг предстают совершенно в ином свете, как только появляются хоть малейшие подозрения относительно реального источника их происхождения.
— Вы с ней, наверное, близкие друзья.
Он бросил на меня ледяной взгляд:
— Да, мы добрые друзья. Не менее добрым другом был для меня и ваш брат.
Мне тут же вспомнилось, как он вел себя там, в доме Ники и Кена. Уверенно, как человек прекрасно знакомый со всеми мелочами и обстановкой... Странно, я, скорее всего автоматически вспомнив навыки четырехлетней давности, на удивление легко расправился с Долсоном, казалось бы, в на редкость трудной и неожиданной обстановке, но, как только в дело вмешивался личностный фактор «Ники», вся моя уверенность исчезала, как по мановению волшебной палочки. Куда-то испарялась, другого слова не придумаешь. Наверное, потому, что когда имеешь дело с посторонними людьми, то заранее продумываешь свои шаги и нащупываешь их слабое место, а потом все идет как по маслу. Одних расцелуй, другим пригрози... В нужный момент сделай акцент на страхе, лояльности, компетентности, ну и так далее и тому подобное. Но с Ники было иначе. Стоило лишь ей появиться в картине, как вся моя объективность немедленно пропадала. Возможно, именно поэтому четыре года назад мне и пришлось все бросить, уехать. А потеряв ее, я потерял мою самую важную функцию — способность добиваться от людей того, чего хотел!
Что ж, боюсь, придется вспомнить былые времена. Надеть нейтральную маску и поиграть. Я мило улыбнулся Мотлингу:
— Сейчас Ники друзья не помешают.
— Да, конечно. Лично мне кажется, ей следовало бы проявить чуть больше интереса к делам компании. Вообще-то, честно говоря, я много раз пытался склонить ее к этому. А что? Умна, достаточно образованна, имеет опыт...
— Ладно, благодарю вас. Ну а теперь, с вашего позволения, хотел бы немного здесь побродить, вспомнить прошлое, встретить тех, кого когда-то знал...
— Полагаю, проводник вам, скорее всего, не понадобится, — с милой улыбкой сказал он. Может быть, даже искренней.
В любом случае с его стороны это был вполне хороший профессиональный ход. Попытайся Мотлинг предложить мне пойти вместе, это могло бы выглядеть так, будто он хочет показать мне только то, что посчитает возможным. Так бывает, причем в моей ситуации мы, как правило, только этого и ожидаем. Отпустив же меня в свободный полет, он тем самым демонстрировал свою абсолютную уверенность. Все под контролем!
— Да, но сначала вам придется получить специальный пропуск у полковника Долсона, — добавил Мотлинг, когда я уже собрался уходить.
— Где? Надеюсь, в старом здании?
— Да, угадали. Кстати, если возникнут какие-либо вопросы, приходите, и мы их с вами тут же решим. Не сомневаюсь.
Мы мило улыбнулись друг другу, и я отправился по своим делам.
В любой социальной группе незыблемо действует правило, объясняя которое психологи почему-то ассоциируют это с цыплятами и называют «порядком заклевывания». Соберите любую стайку цыплят, говорят они, и буквально через день-два увидите: после серии неизбежных ссор и драк между ними установится жесткая, никем не нарушаемая система взаимоотношений. Раз и навсегда! Например, цыпленок номер восемь может ударить клювом цыпленка номер девять, совершенно не опасаясь, что в ответ может получить то же самое. В свою очередь, цыпленок номер семь не боится «клюнуть» номер восемь, ну и так далее, и так далее. Соответственно и наоборот — в случае, если какая-либо особь вдруг заболеет или почему-либо ослабнет, данная кастовая система автоматически временно приостанавливает свое действие, но ровно настолько, сколько потребуется, чтобы остальные заклевали неудачника до смерти.
Стоит только присмотреться чуть внимательнее, и вы тут же своими собственными глазами увидите, как этот «порядок заклевывания» наглядно и неотвратимо действует в любой социальной группе наших с вами соотечественников — архитекторов, слесарей, профсоюзных деятелей, домохозяек, редакторов... Просто, незатейливо и безжалостно. В несуществующей книге жизни, которую, на мой взгляд, можно было бы назвать «Человеческие игры», наверняка были бы конкретные рекомендации, как заклевывать друг друга более цивилизованными способами. Пусть даже не столь заметными. Назревающий конфликт между мной и Мотлингом был вызван прежде всего тем, что мы не установили между собой достаточно четкого «порядка заклевывания». Значит, его необходимо немедленно установить. Он более чем достойный противник, а у меня на шее была, есть и, боюсь, всегда будет Ники!
Глава 9
Полковника Долсона на месте не оказалось, он по каким-то срочным делам ушел в цех, но вместо него меня немедленно принял капитан Корнинг. Большой, крупный, с простодушными голубыми глазами невинного ребенка, который тут же сообщил, что полковник дал распоряжение обеспечить меня специальным пропуском во все, абсолютно во все без исключения подразделения завода. Он тщательно заполнил его, «прокатал» на нем мой большой палец, вместо салфетки предложил вымыть руки, затем, когда я наконец-то нацепил на лацкан пиджака тот самый «Специальный пропуск», на котором так и было крупными черными буквами написано: «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПРОПУСК», подчеркнуто вежливо поинтересовался, не нужен ли мне провожатый. Я не менее вежливо отказался — как-нибудь сам разберусь. Не в первый раз...