— Нет. С Мод Адамс.
— О, да. Помню.
— Он с кем-нибудь говорит? — Флетч кивнул в сторону Муни.
— Да, дружелюбие из него так и прет. Говорит с кем угодно. Обычно вокруг него роятся старушки. Да и молодежь тоже. Он читает стихи. Иногда громко.
— Способствует притоку клиентов?
— Это точно.
— Ходячая достопримечательность.
— Казалось бы, он должен жить на Ривьере. Суперзвезда. Он очень одинок.
— На Ривьере живут совсем не те, кому положено.
Флетч направился к столу, за которым сидел Муни. Тот даже не поднял головы. На севере сверкнула молния.
— Ваша дочь послала меня за вами, мистер Муни.
Муни по-прежнему не обращал на него ни малейшего внимания. Дыхание частое, неровное. Волосы и рубашка намокли от брызг.
Внезапно он заговорил негромким, но хорошо поставленным голосом.
— Нет, нет, нет, нет, — он посмотрел на Флетча. — Пойдем скорей в тюрьму. Вдвоем споем мы, как птицы в клетке. Когда попросишь ты моего благословления, я опущусь на колени и буду молить тебя о прощении.
Флетч сел за стол.
— Мы будем жить…
Муни продолжал декламировать, протянув руку к грозовому небу, обратив к нему лицо. Безумный взгляд его скользнул по Флетчу. Казалось, Муни сошел с ума.
В ужасе Флетч приложился к банке с пивом. По спине его пробежал холодок.
— Дело, в том… — Флетчу пришлось откашляться. — Я видел вас в «Короле Лире». Однажды. В Чикаго. Еще студентом. Не так уж и давно.
Муни скорчил гримасу.
— Только однажды?
— Да. Мне пришлось продать портативный радиоприемник, чтобы купить билет.
— Лир, — изрек Муни. — Роль, которую, по словам Чарльза Лэмба, нельзя сыграть.
Флетч поднял банку с пивом.
— За Чарльза Лэмба.
Руку, потянувшуюся за стаканом с коньяком, била дрожь.
— За Чарльза Лэмба.
Они выпили.
— Вы — актер? — спросил Муни.
— Нет.
— Что? — переспросил Муни. — Никогда не играли?
— У нас тут происшествие, — переменил тему Флетч. — На съемочной площадке. Человека зарезали.
Глаза Муни наполовину закрылись. Вновь он задышал часто, неровно.
— Убили, — добавил Флетч.
Муни откинулся на спинку стула. Оглядел стойку бара, крышу веранды, стену дождя. Глаза у него были огромные, с расширившимися зрачками, каждый вроде бы жил своей, независимой от другого жизнью. В одном отражались грусть и печаль, во втором — работа мысли. Пристально всматриваясь в его лицо, Флетч думал, как могло случится, что один глаз расположен у Муни ниже другого. То ли эта особенность — фирменный актерский прием, то ли — недогляд природы, присущий Муни от рождения.
— Не оскорбляй меня, — Муни еще не вышел из роли короля Лира.
— Вы меня слышите? Убили человека.
— Надеюсь, с Мерилин все в порядке?
— С Мерилин? Да. Но она сидела рядом с убитым.
— Кого убили?
— Стивена Питермана.
Муни нахмурился. Запустил пятерню в седые, курчавые волосы.
— Менеджера вашей дочери, продюсера.
Муни кивнул.
— Они записывали «Шоу Дэна Бакли». На съемочной площадке «Безумия летней ночи».
— Не пьеса в пьесе, — прокомментировал Муни, — но сцена на сцене.
— Именно на сцене, потому что происходило все в присутствии репортеров, с видеокамерами и фотоаппаратами.
— Но без зрителей.
— Их, действительно, не было.
— Каким отстраненным становится наше искусство. Мы уже играем не для людей, а для бездушного железа. Камеры. Аппараты. Питеркин?
— Питерман. Стивен Питерман.
— Питермана, значит, снимали, — Мунн осушил стакан. Трясущейся рукой потянулся к бутылке. — Так?
— Дело в том, что Мокси нас ждет.
— Мы только выпьем вместе, вы и я. Поговорим, кто там был, кого не было. Налейте себе чего-нибудь.
— У меня все есть.
Взгляд Муни с трудом сфокусировался на банке пива.
— Действительно, есть.
Он налил себе никак не меньше трех унций коньяку[6].
— Так кто этот Питербан? Полагаете, большая потеря для общества?
Флетч пожал плечами.
— Менеджер Мокси. Продюсер этого фильма.
— И как он умер?
— Его убили ударом ножа в спину.
Муни рассмеялся.
— Типично киношное убийство.
— Боюсь, ваша дочь прежде всего подпадет под подозрение.
— Мерилин?
— Да.
— Такое вполне возможно, — Муни раздумчиво смотрел на струи дождя.
Флетч замялся. Когда гений переходит черту, отделяющую трезвого от пьяного? Сидит ли он сейчас на веранде или полагает себя на сцене, в роли короля Лира? Думает о Корделии или о Мокси?
— Возможно, что?
— Убийство, — взгляд Муни вернулся к Флетчу. — Мерилин могла и убить.
Вновь Флетч почувствовал на спине холодок. А Муни уже уставился в стол.
— Она уже это делала.
— Делала… — У Флетча перехватило дыхание. Трижды волна накатила на берег, прежде чем к нему вернулся дар речи. — О чем вы говорите?
— Тот инцидент в школе, — ответил Муни. — Когда Мерилин было лет тринадцать, четырнадцать. В тот год ее любимый папочка решил посередине семестра перевести ее в школу в Англии. Кажется, в ноябре. Разумеется, никто понятия не имел, что предшествовало этому внезапному переводу. Я говорил, что мне хочется, чтобы моя дочь была рядом со мной. Но в тот год в Англии я не появлялся.
— Я знаю, что она провела год или два в Англии, — кивнул Флетч.
— Но вы не знаете, почему, — голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. — В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы… может, я смогу вспомнить его фамилию… — он отпил из стакана. — …Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, — Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. — Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.
— Он мог поскользнуться…
— Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство… и подготовленное. Найти виновного не смогли…, а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.
— И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.
— Да, — медленно кивнул Муни. — Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли… — Муни смолк, не докончив фразы.
— Но, если она виновна в убийстве…
Муни вскинул голову.
— Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, — он обмяк, расслабился. — Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.
— У нее возникли осложнения с Питерманом, — вставил Флетч. — Потому-то она и попросила меня приехать к ней.
— Что? — резко спросил Муни. — Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?
— Нет. Я — репортер.
— Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?
— Нет, нет.
— Вы меня оскорбляете. Почему нет?
— Потому что, сэр, вы пьяны.
— По вашему мнению… — Муни замолчал, мигнул. — Я пьян?
— Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.
— Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.
— Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?
Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.
— Правда.
— Разве такое возможно?
— Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.
— И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?
— Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?
— Нет.
— Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке[7], — Муни рассмеялся. — Конечно, я бывал в Турции. Прекрасная страна. Съемки — это пустяки. Занимают лишь несколько минут в день. Я всегда могу взять себя в руки.
— Всегда?
Глаза Муни полыхнули огнем.
— Хотите, чтобы я вам это продемонстрировал?
— Вы это уже сделали. Только что были Лиром, прямо на этой веранде.
— Был? Сейчас повторим, — лицо Муни закаменело. Он медленно, глубоко вздохнул. Веки его начали закрываться. — Что-то не хочется, — и он вновь отпил из стакана.
— Извините, сэр, что надоедаю вам. Во всем виновато мое чрезмерное любопытство.
— Это нормально, — весело отмахнулся Муни. — Я привык к тому, что вызываю интерес.
— Вы — знаменитость.
— Есть немного.
— Не пройти ли нам к машине? Дождь уже кончается.
— К машине! — трубным голосом повторил Муни. Огляделся. — Они отметили съемки? Маловато света?
— Налетела гроза. Проливной дождь. Гром. Молнии.
На лице Муни отразилось замешательство.
— Я думал, все это было в «Короле Лире».
— Пойдемте, — Флетч встал. — Ваша дочь ждет.
— Замешанная в убийстве…
— Что-то в этом роде.
— Интересно… найдется ли у нее черная вуаль?
— Не знаю. Нам пора.
— Эта бутылка… — Муни ткнул пальцем в сторону бутылки, — …отправится в эту сумку, — он посмотрел направо, хотя сумка стояла у его левой ноги.
Флетч заткнул горлышко пробкой, поставил бутылку в сумку.
Рядом с тремя полными, одной пустой и каким-то тряпьем.
Муни допил коньяк из стакана, встал, покачнулся. Флетч ухватил его за руки.
— Уходите? — спросил бармен.
— Благодарю тебя, трактирщик, за отличную лошадь.
— Спокойной ночи, мистер Муни.
— Ваше величество не будет возражать против короткой прогулки.
Опершись на руку Флетча, Муни улыбнулся.
— Вам придется потерпеть мои причуды. Помолитесь за меня, забудьте и простите. Я стар и глуп.
Спуск по лестнице оказался делом не простым, но десяти минут им хватило.
Выйдя из-под крыши, Муни засмотрелся на берег, залив, дождь, словно никогда не видел их раньше.
— Мокрый выдался денек. Думаю, нора вернуться в отель и отдать должное сухому «мартини».
— Я думаю, вы вернетесь в отель и отдадите должное вашей дочери, — заметил Флетч.
Ответа не последовало, и Флетч усадил Муни на заднее сидение взятого напрокат автомобиля.
По пути в Вандербилт-Бич Фредерик Муни дважды приложился к бутылке и заснул.
Глава 7
Глава 8
— О, да. Помню.
— Он с кем-нибудь говорит? — Флетч кивнул в сторону Муни.
— Да, дружелюбие из него так и прет. Говорит с кем угодно. Обычно вокруг него роятся старушки. Да и молодежь тоже. Он читает стихи. Иногда громко.
— Способствует притоку клиентов?
— Это точно.
— Ходячая достопримечательность.
— Казалось бы, он должен жить на Ривьере. Суперзвезда. Он очень одинок.
— На Ривьере живут совсем не те, кому положено.
Флетч направился к столу, за которым сидел Муни. Тот даже не поднял головы. На севере сверкнула молния.
— Ваша дочь послала меня за вами, мистер Муни.
Муни по-прежнему не обращал на него ни малейшего внимания. Дыхание частое, неровное. Волосы и рубашка намокли от брызг.
Внезапно он заговорил негромким, но хорошо поставленным голосом.
— Нет, нет, нет, нет, — он посмотрел на Флетча. — Пойдем скорей в тюрьму. Вдвоем споем мы, как птицы в клетке. Когда попросишь ты моего благословления, я опущусь на колени и буду молить тебя о прощении.
Флетч сел за стол.
— Мы будем жить…
Муни продолжал декламировать, протянув руку к грозовому небу, обратив к нему лицо. Безумный взгляд его скользнул по Флетчу. Казалось, Муни сошел с ума.
В ужасе Флетч приложился к банке с пивом. По спине его пробежал холодок.
— Дело, в том… — Флетчу пришлось откашляться. — Я видел вас в «Короле Лире». Однажды. В Чикаго. Еще студентом. Не так уж и давно.
Муни скорчил гримасу.
— Только однажды?
— Да. Мне пришлось продать портативный радиоприемник, чтобы купить билет.
— Лир, — изрек Муни. — Роль, которую, по словам Чарльза Лэмба, нельзя сыграть.
Флетч поднял банку с пивом.
— За Чарльза Лэмба.
Руку, потянувшуюся за стаканом с коньяком, била дрожь.
— За Чарльза Лэмба.
Они выпили.
— Вы — актер? — спросил Муни.
— Нет.
— Что? — переспросил Муни. — Никогда не играли?
— У нас тут происшествие, — переменил тему Флетч. — На съемочной площадке. Человека зарезали.
Глаза Муни наполовину закрылись. Вновь он задышал часто, неровно.
— Убили, — добавил Флетч.
Муни откинулся на спинку стула. Оглядел стойку бара, крышу веранды, стену дождя. Глаза у него были огромные, с расширившимися зрачками, каждый вроде бы жил своей, независимой от другого жизнью. В одном отражались грусть и печаль, во втором — работа мысли. Пристально всматриваясь в его лицо, Флетч думал, как могло случится, что один глаз расположен у Муни ниже другого. То ли эта особенность — фирменный актерский прием, то ли — недогляд природы, присущий Муни от рождения.
— Не оскорбляй меня, — Муни еще не вышел из роли короля Лира.
— Вы меня слышите? Убили человека.
— Надеюсь, с Мерилин все в порядке?
— С Мерилин? Да. Но она сидела рядом с убитым.
— Кого убили?
— Стивена Питермана.
Муни нахмурился. Запустил пятерню в седые, курчавые волосы.
— Менеджера вашей дочери, продюсера.
Муни кивнул.
— Они записывали «Шоу Дэна Бакли». На съемочной площадке «Безумия летней ночи».
— Не пьеса в пьесе, — прокомментировал Муни, — но сцена на сцене.
— Именно на сцене, потому что происходило все в присутствии репортеров, с видеокамерами и фотоаппаратами.
— Но без зрителей.
— Их, действительно, не было.
— Каким отстраненным становится наше искусство. Мы уже играем не для людей, а для бездушного железа. Камеры. Аппараты. Питеркин?
— Питерман. Стивен Питерман.
— Питермана, значит, снимали, — Мунн осушил стакан. Трясущейся рукой потянулся к бутылке. — Так?
— Дело в том, что Мокси нас ждет.
— Мы только выпьем вместе, вы и я. Поговорим, кто там был, кого не было. Налейте себе чего-нибудь.
— У меня все есть.
Взгляд Муни с трудом сфокусировался на банке пива.
— Действительно, есть.
Он налил себе никак не меньше трех унций коньяку[6].
— Так кто этот Питербан? Полагаете, большая потеря для общества?
Флетч пожал плечами.
— Менеджер Мокси. Продюсер этого фильма.
— И как он умер?
— Его убили ударом ножа в спину.
Муни рассмеялся.
— Типично киношное убийство.
— Боюсь, ваша дочь прежде всего подпадет под подозрение.
— Мерилин?
— Да.
— Такое вполне возможно, — Муни раздумчиво смотрел на струи дождя.
Флетч замялся. Когда гений переходит черту, отделяющую трезвого от пьяного? Сидит ли он сейчас на веранде или полагает себя на сцене, в роли короля Лира? Думает о Корделии или о Мокси?
— Возможно, что?
— Убийство, — взгляд Муни вернулся к Флетчу. — Мерилин могла и убить.
Вновь Флетч почувствовал на спине холодок. А Муни уже уставился в стол.
— Она уже это делала.
— Делала… — У Флетча перехватило дыхание. Трижды волна накатила на берег, прежде чем к нему вернулся дар речи. — О чем вы говорите?
— Тот инцидент в школе, — ответил Муни. — Когда Мерилин было лет тринадцать, четырнадцать. В тот год ее любимый папочка решил посередине семестра перевести ее в школу в Англии. Кажется, в ноябре. Разумеется, никто понятия не имел, что предшествовало этому внезапному переводу. Я говорил, что мне хочется, чтобы моя дочь была рядом со мной. Но в тот год в Англии я не появлялся.
— Я знаю, что она провела год или два в Англии, — кивнул Флетч.
— Но вы не знаете, почему, — голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. — В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы… может, я смогу вспомнить его фамилию… — он отпил из стакана. — …Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, — Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. — Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.
— Он мог поскользнуться…
— Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство… и подготовленное. Найти виновного не смогли…, а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.
— И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.
— Да, — медленно кивнул Муни. — Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли… — Муни смолк, не докончив фразы.
— Но, если она виновна в убийстве…
Муни вскинул голову.
— Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, — он обмяк, расслабился. — Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.
— У нее возникли осложнения с Питерманом, — вставил Флетч. — Потому-то она и попросила меня приехать к ней.
— Что? — резко спросил Муни. — Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?
— Нет. Я — репортер.
— Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?
— Нет, нет.
— Вы меня оскорбляете. Почему нет?
— Потому что, сэр, вы пьяны.
— По вашему мнению… — Муни замолчал, мигнул. — Я пьян?
— Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.
— Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.
— Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?
Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.
— Правда.
— Разве такое возможно?
— Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.
— И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?
— Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?
— Нет.
— Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке[7], — Муни рассмеялся. — Конечно, я бывал в Турции. Прекрасная страна. Съемки — это пустяки. Занимают лишь несколько минут в день. Я всегда могу взять себя в руки.
— Всегда?
Глаза Муни полыхнули огнем.
— Хотите, чтобы я вам это продемонстрировал?
— Вы это уже сделали. Только что были Лиром, прямо на этой веранде.
— Был? Сейчас повторим, — лицо Муни закаменело. Он медленно, глубоко вздохнул. Веки его начали закрываться. — Что-то не хочется, — и он вновь отпил из стакана.
— Извините, сэр, что надоедаю вам. Во всем виновато мое чрезмерное любопытство.
— Это нормально, — весело отмахнулся Муни. — Я привык к тому, что вызываю интерес.
— Вы — знаменитость.
— Есть немного.
— Не пройти ли нам к машине? Дождь уже кончается.
— К машине! — трубным голосом повторил Муни. Огляделся. — Они отметили съемки? Маловато света?
— Налетела гроза. Проливной дождь. Гром. Молнии.
На лице Муни отразилось замешательство.
— Я думал, все это было в «Короле Лире».
— Пойдемте, — Флетч встал. — Ваша дочь ждет.
— Замешанная в убийстве…
— Что-то в этом роде.
— Интересно… найдется ли у нее черная вуаль?
— Не знаю. Нам пора.
— Эта бутылка… — Муни ткнул пальцем в сторону бутылки, — …отправится в эту сумку, — он посмотрел направо, хотя сумка стояла у его левой ноги.
Флетч заткнул горлышко пробкой, поставил бутылку в сумку.
Рядом с тремя полными, одной пустой и каким-то тряпьем.
Муни допил коньяк из стакана, встал, покачнулся. Флетч ухватил его за руки.
— Уходите? — спросил бармен.
— Благодарю тебя, трактирщик, за отличную лошадь.
— Спокойной ночи, мистер Муни.
— Ваше величество не будет возражать против короткой прогулки.
Опершись на руку Флетча, Муни улыбнулся.
— Вам придется потерпеть мои причуды. Помолитесь за меня, забудьте и простите. Я стар и глуп.
Спуск по лестнице оказался делом не простым, но десяти минут им хватило.
Выйдя из-под крыши, Муни засмотрелся на берег, залив, дождь, словно никогда не видел их раньше.
— Мокрый выдался денек. Думаю, нора вернуться в отель и отдать должное сухому «мартини».
— Я думаю, вы вернетесь в отель и отдадите должное вашей дочери, — заметил Флетч.
Ответа не последовало, и Флетч усадил Муни на заднее сидение взятого напрокат автомобиля.
По пути в Вандербилт-Бич Фредерик Муни дважды приложился к бутылке и заснул.
Глава 7
— Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр?
Увидев подъезжающую машину, коридорный выскочил из дверей, но остановился, взглянув на вылезшего из кабины Флетча. Босого, в мокрых шортах и тениске.
— Да. Передайте, пожалуйста, мисс Муни, что ее отец и шофер ждут внизу.
— Сию минуту, сэр.
Флетч привалился спиной к мокрому автомобилю. Из салона доносился храп Фредерика Муни.
Не прошло и пяти минут, как Мокси выпорхнула из отеля.
В простеньком коротком черном платье, с черной вуалью на голове.
Флетч открыл ей дверцу, захлопнул, как только она устроилась на переднем сидении, обошел машину, сел за руль.
Храп на заднем сидении стих.
— Мой Бог, — Мокси заломила руки. — Куда катится мир? Подумать только, такого человека, как Стив Питерман зарезали насмерть у меня на глазах.
— Правда?
— Что вы хотите этим сказать, молодой человек?
Флетч вновь вырулил на дорогу 41.
— Его закололи ножом у вас на глазах?
— Нет. Честно говоря, я ничего не видела. И не представляю себе, как такое могло случиться.
— Вы были близки?
— Как брат и сестра. Стив был рядом со мной много лет. Помогал мне. В огне и в воде. В хорошие времена и в плохие. При успехах и неудачах.
— При встречах и разлуках.
— Встречах и разлуках.
— Приездах и отъездах.
— Приездах и отъездах.
— Отлично, девочка, — раздался сзади голос Фредерика Муни.
Мокси сняла шляпку с вуалью и бросила на заднее сидение рядом с отцом. Заулыбалась.
— Я знала, что тебе понравится, О-би.
— Как я понимаю, дорогая дочь, если тебе не удастся удачно сыграть эту роль, следующую придется ждать очень долго, да еще и в каталажке.
— Он просидел несколько дней в тюрьме, чтобы войти в роль, — пояснила Мокси.
— Правда?
— Фильм назывался «Святой среди убийц».
— Понятно.
— Ты оборвала жизнь этому бедолаге, дочь?
— Честно признаюсь, нет.
— Судя по тому, что сказал мне Питерман, дело серьезное.
На переднем сидении Флетч и Мокси недоуменно переглянулись.
— Питерман? — переспросила Мокси, обернувшись к отцу.
В зеркале заднего обзора Флетч увидел, что Фредерик Муни показывает на него.
— Питерман.
— О-би, это Флетчер. А Питерман — фамилия убитого.
— Вроде бы он назвался Питерманом, — пробормотал Муни.
— Как он мил, мой О-би, — улыбнулась Мокси. — Всегда в курсе моих дел. Знает все о моей жизни. Друг всех моих друзей. И главное, любящий и заботливый отец.
— Так кого же закололи? — спросил Муни.
— Другого, — ответил Флетч.
— Тогда вы — Питерман, — заключил Муни.
— Нет, я — Флетчер. Я рассказал вам о Питермане.
— Это ничего не меняет, — Муни глотнул из бутылки.
— Дело очень серьезное.
Дабы не мешать Фредерику Муни общаться с бутылкой, Флетч обратился к Мокси.
— Ты зовешь отца О-би?
— Только когда обращаюсь к нему.
— Для меня это внове. Ты всегда называла его Фредди. — Поначалу он звался О-би-эн. Сокращение от «О, Блистательный Наш». Придумала это прозвище моя мама, когда они поженились и только начали сниматься. Она и сейчас его так зовет. В минуты просветления. В клинике. Бедная мама. С годами О-би-эн сократилось еще больше, до О-би.
— Они зовут меня О, Преисподняя, — объявил Муни с заднего сидения, голос его заполнил весь салон. — Или, сокращенно, О, Ад, — и он вновь поднес бутылку ко рту.
Мокси выглянула в окно. Они ехали на север по дороге 41.
— Куда держим путь?
— Пора пообедать.
— Что будем делать с суперзвездой на заднем сидении?
— Возьмем с собой.
— Ты никогда не видел зрелища «Фредди в ресторане»?
— Нет.
— Люди ахают и падают со стульев. Посылают бутылки на наш столик. Выстраиваются в очередь, чтобы пожать ему руку и перемолвиться с ним несколькими словами. До них, похоже, не доходит, что он и так пьян. Я называю это Общественным движением за убийство Фредерика Муни.
— Он все еще жив.
— Как меня это раздражало, когда я была маленькой. Публичная похвала пьянству. Где ты его нашел?
— На веранде какого-то бара. Декламировал один из монологов короля Лира. В реве дождя и сверкании молний. Незабываемое впечатление.
— Декламировать он любит, — Мокси снова повернулась к отцу, похлопала его по колену. — Ладно, О-би, едем обедать.
Муни согласно кивнул.
— Чертовски серьезное дело. Я говорил Флетчеру.
Мокси покачала головой и отвернулась от отца как раз перед тем, как они проехали щит с надписью «Дорога 41».
— Ox уж эта дорога 41! — воскликнула Мокси. — Только и делаю, что езжу по ней. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь прошла на дороге 41. Вперед-назад, туда-обратно. Из Вандербилт-Бич в Бонита-Бич. Из Бонита-Бич в Вандербилт-Бич. Нелегко дается хлеб насущный работающей девушке.
— А что это за автокатасрофа? — спросил Флетч.
— Ты знаешь об этом?
— Слышал, как какой-то репортер спросил тебя о ней.
— Не думаю, что она как-то связана с этим. Я хочу сказать, имеет отношение к смерти Стива. В нее попала жена Джеффри Маккензи.
— Знакомое имя. Джеффри Маккензи?
— Австралийский режиссер, — Мокси зевнула. — Очень хороший австралийский режиссер. Возможно, лучший в мире режиссер. Снял три фильма. Не думаю, чтобы их широко показывали где-либо за пределами Австралии. Я видела все три. Великолепные фильмы. Он умеет раскрыть героя, его характер. Чувственность. Знаешь ли, главное тут — чувство времени, дать герою открыться на мгновение, долю секунды, может, даже сделать что-то противоестественное… ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Нет.
— Неужели? Ну, да ладно. Короче, я надеялась, что он будет режиссером «Безумия летней ночи». Я думала, что так оно и будет. Он приехал в Америку, чтобы поставить этот фильм.
— Но режиссер не он.
— Нет. Сай Коллер. Хороший человек, профессионал.
— То есть этот Маккензи прилетел из Австралии в полной уверенности, что у него есть работа, а ему показали фигу?
— Вместе с женой.
— Как такое могло случится?
— В кино это обычное дело. Есть у нас магическое слово — «кассовый».
— То есть достойный того, чтобы в него вкладывали деньги?
— Именно. В киноиндустрии решение принимают люди нетворческие, и заботит их не талант и богатое воображение, а прибыль. Одно имя может заинтересовать инвесторов и банкиров, другое — нет. И когда дело доходит до денег, «кассовость» решает все.
— А этого Маккензи объявили «некассовым»?
— Джеффри Маккензи? Да.
— После того, как он приехал сюда?
— После того, как выяснилось, что освободился Сай Коллер. Съемки фильма, над которым он работал, сорвались.
— Сай Коллер — режиссер «кассовый»?
— Пять последних фильмов Сая Коллера провалились. И у критиков, и у зрителей. Не принесли ни денег, ни славы.
— И потому он стал «кассовым»?
— Именно. Стив чувствовал, что следующий фильм Сай сделает «на отлично».
— А бедному осси[8], который поставил три хороших фильма и пролетел полмира, чтобы получить работу, дали отлуп?
— Совершенно верно. Потому что имя не на слуху. Пока. Никто не видел его фильмов. Коллера же знают все.
— Но его знают, как режиссера, снимающего плохие фильмы. Извини, Мокси, но в это не верю.
— Это невероятно. Потому-то такому человеку, как я, приходится нанимать таких, как Стив Питерман. Кто может это понять? Кому охота с этим разбираться?
— Разве у этого Маккензи нет никаких прав?
— Есть. Он может подать в суд. Возможно, он это уже сделал. Но со времен «Рождения нации» ни один фильм не обходился без судебных исков. В нашем деле люди просто обязаны судиться. А десять дней тому назад жена Джеффри Маккензи угодила под машину. На дороге 41. Она остановилась у киоска, где продавали фрукты и цветы, купила букет и переходила дорогу, возвращаясь к своему автомобилю, когда ее сбила проезжавшая машина. Водитель укатил прочь.
— Погибла?
— Умерла через три часа в больнице.
— Свидетелей не было?
— Лишь продавщица в киоске. Сказала, что сбившая миссис Маккензи машина мчалась с огромной скоростью. То ли зеленая, то ли синяя. За рулем сидел то ли мужчина, то ли женщина. Далековато мы едем на обед. Неужели в Форт-Майерс?
— А Маккензи все еще здесь?
— Конечно.
— Похороны… Мне-то представлялось, что он захочет вернуться домой.
— Сначала он должен был похоронить жену. Потом, я полагаю, нанять адвокатов. Надеюсь, он будет судится. Возможно, ему необходимо находиться на съемочной площадке, чтобы придать иску должную весомость. Не знаю. Мне он нравится. Все это ужасно.
На перекрестке, регулируемом светофором, Флетч повернул направо.
— Это же поворот к аэропорту, — удивилась Мокси.
— Совершенно верно.
— Так мы будем обедать в аэропорте?
— В некотором роде.
— Мы так долго ехали, чтобы пообедать в ресторане аэропорта?
Флетч не ответил.
— Ирвин Морис Флетчер, пресной, неаппетитной аэропортовской жратвой я сыта по горло.
— Зови меня О, Дивный Наш. Или сокращенно, О-ди.
— Я никогда не приглашу тебя на обед.
— Ответь мне честно и откровенно. Аэропортовская кухня всегда вызывала у тебя отвращение?
— Всегда?
— Без исключений.
— Признаюсь, один раз нас накормили неплохо.
— Где? В каком аэропорту?
— С какой стати я буду говорить тебе? Это же надо, обед в аэропорту!
Флетч наклонил голову, чтобы посмотреть на небо сквозь лобовое стекло.
— Точнее, над аэропортом.
— Великолепно. Обед в диспетчерской вышке. Как романтично.
— Погода разгуливается. Я подумал, что совсем неплохо взлететь в небо на самолете, перекусить, наблюдая за восходом Луны.
— Ты серьезно?
— С этим не шутят.
Он свернул на автостоянку. Мокси в изумлении уставилась на него.
— Ты нанял самолет, чтобы пообедать в нем?
Флетч заглушил двигатель.
— А куда еще могу пригласить я двух суперзвезд в этот вечер? Один из вас пьет весь день…
— Всю жизнь, — поправила его Мокси.
— …а вторая пуглива, словно говорящая кукла, попавшая в руки мальчишки.
— Флетчер, ну и горазд же ты на выдумки.
— Я это знаю.
Он вылез из машины, обошел ее, открыл багажник. Мокси последовала за ним.
— Что у тебя там?
— Корзинка для пикника. Купил кое-чего, пока искал Фредди. Ветчина. Маринованные огурчики. Креветки. Шампанское.
Он вытащил корзину, захлопнул багажник. Открыл заднюю дверцу.
— Мистер Муни!
Потряс Муни за плечо. В руке тот держал практически пустую бутылку.
— Мы в аэропорту, сэр, — Муни мигнул, пытаясь сообразить, что к чему. — Я подумал, что недурно подняться в небо и пообедать, сэр.
— Прекрасная мысль, — Муни пододвинулся к краю сидения. — Прекрасная мысль, мистер Питерман.
Увидев подъезжающую машину, коридорный выскочил из дверей, но остановился, взглянув на вылезшего из кабины Флетча. Босого, в мокрых шортах и тениске.
— Да. Передайте, пожалуйста, мисс Муни, что ее отец и шофер ждут внизу.
— Сию минуту, сэр.
Флетч привалился спиной к мокрому автомобилю. Из салона доносился храп Фредерика Муни.
Не прошло и пяти минут, как Мокси выпорхнула из отеля.
В простеньком коротком черном платье, с черной вуалью на голове.
Флетч открыл ей дверцу, захлопнул, как только она устроилась на переднем сидении, обошел машину, сел за руль.
Храп на заднем сидении стих.
— Мой Бог, — Мокси заломила руки. — Куда катится мир? Подумать только, такого человека, как Стив Питерман зарезали насмерть у меня на глазах.
— Правда?
— Что вы хотите этим сказать, молодой человек?
Флетч вновь вырулил на дорогу 41.
— Его закололи ножом у вас на глазах?
— Нет. Честно говоря, я ничего не видела. И не представляю себе, как такое могло случиться.
— Вы были близки?
— Как брат и сестра. Стив был рядом со мной много лет. Помогал мне. В огне и в воде. В хорошие времена и в плохие. При успехах и неудачах.
— При встречах и разлуках.
— Встречах и разлуках.
— Приездах и отъездах.
— Приездах и отъездах.
— Отлично, девочка, — раздался сзади голос Фредерика Муни.
Мокси сняла шляпку с вуалью и бросила на заднее сидение рядом с отцом. Заулыбалась.
— Я знала, что тебе понравится, О-би.
— Как я понимаю, дорогая дочь, если тебе не удастся удачно сыграть эту роль, следующую придется ждать очень долго, да еще и в каталажке.
— Он просидел несколько дней в тюрьме, чтобы войти в роль, — пояснила Мокси.
— Правда?
— Фильм назывался «Святой среди убийц».
— Понятно.
— Ты оборвала жизнь этому бедолаге, дочь?
— Честно признаюсь, нет.
— Судя по тому, что сказал мне Питерман, дело серьезное.
На переднем сидении Флетч и Мокси недоуменно переглянулись.
— Питерман? — переспросила Мокси, обернувшись к отцу.
В зеркале заднего обзора Флетч увидел, что Фредерик Муни показывает на него.
— Питерман.
— О-би, это Флетчер. А Питерман — фамилия убитого.
— Вроде бы он назвался Питерманом, — пробормотал Муни.
— Как он мил, мой О-би, — улыбнулась Мокси. — Всегда в курсе моих дел. Знает все о моей жизни. Друг всех моих друзей. И главное, любящий и заботливый отец.
— Так кого же закололи? — спросил Муни.
— Другого, — ответил Флетч.
— Тогда вы — Питерман, — заключил Муни.
— Нет, я — Флетчер. Я рассказал вам о Питермане.
— Это ничего не меняет, — Муни глотнул из бутылки.
— Дело очень серьезное.
Дабы не мешать Фредерику Муни общаться с бутылкой, Флетч обратился к Мокси.
— Ты зовешь отца О-би?
— Только когда обращаюсь к нему.
— Для меня это внове. Ты всегда называла его Фредди. — Поначалу он звался О-би-эн. Сокращение от «О, Блистательный Наш». Придумала это прозвище моя мама, когда они поженились и только начали сниматься. Она и сейчас его так зовет. В минуты просветления. В клинике. Бедная мама. С годами О-би-эн сократилось еще больше, до О-би.
— Они зовут меня О, Преисподняя, — объявил Муни с заднего сидения, голос его заполнил весь салон. — Или, сокращенно, О, Ад, — и он вновь поднес бутылку ко рту.
Мокси выглянула в окно. Они ехали на север по дороге 41.
— Куда держим путь?
— Пора пообедать.
— Что будем делать с суперзвездой на заднем сидении?
— Возьмем с собой.
— Ты никогда не видел зрелища «Фредди в ресторане»?
— Нет.
— Люди ахают и падают со стульев. Посылают бутылки на наш столик. Выстраиваются в очередь, чтобы пожать ему руку и перемолвиться с ним несколькими словами. До них, похоже, не доходит, что он и так пьян. Я называю это Общественным движением за убийство Фредерика Муни.
— Он все еще жив.
— Как меня это раздражало, когда я была маленькой. Публичная похвала пьянству. Где ты его нашел?
— На веранде какого-то бара. Декламировал один из монологов короля Лира. В реве дождя и сверкании молний. Незабываемое впечатление.
— Декламировать он любит, — Мокси снова повернулась к отцу, похлопала его по колену. — Ладно, О-би, едем обедать.
Муни согласно кивнул.
— Чертовски серьезное дело. Я говорил Флетчеру.
Мокси покачала головой и отвернулась от отца как раз перед тем, как они проехали щит с надписью «Дорога 41».
— Ox уж эта дорога 41! — воскликнула Мокси. — Только и делаю, что езжу по ней. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь прошла на дороге 41. Вперед-назад, туда-обратно. Из Вандербилт-Бич в Бонита-Бич. Из Бонита-Бич в Вандербилт-Бич. Нелегко дается хлеб насущный работающей девушке.
— А что это за автокатасрофа? — спросил Флетч.
— Ты знаешь об этом?
— Слышал, как какой-то репортер спросил тебя о ней.
— Не думаю, что она как-то связана с этим. Я хочу сказать, имеет отношение к смерти Стива. В нее попала жена Джеффри Маккензи.
— Знакомое имя. Джеффри Маккензи?
— Австралийский режиссер, — Мокси зевнула. — Очень хороший австралийский режиссер. Возможно, лучший в мире режиссер. Снял три фильма. Не думаю, чтобы их широко показывали где-либо за пределами Австралии. Я видела все три. Великолепные фильмы. Он умеет раскрыть героя, его характер. Чувственность. Знаешь ли, главное тут — чувство времени, дать герою открыться на мгновение, долю секунды, может, даже сделать что-то противоестественное… ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Нет.
— Неужели? Ну, да ладно. Короче, я надеялась, что он будет режиссером «Безумия летней ночи». Я думала, что так оно и будет. Он приехал в Америку, чтобы поставить этот фильм.
— Но режиссер не он.
— Нет. Сай Коллер. Хороший человек, профессионал.
— То есть этот Маккензи прилетел из Австралии в полной уверенности, что у него есть работа, а ему показали фигу?
— Вместе с женой.
— Как такое могло случится?
— В кино это обычное дело. Есть у нас магическое слово — «кассовый».
— То есть достойный того, чтобы в него вкладывали деньги?
— Именно. В киноиндустрии решение принимают люди нетворческие, и заботит их не талант и богатое воображение, а прибыль. Одно имя может заинтересовать инвесторов и банкиров, другое — нет. И когда дело доходит до денег, «кассовость» решает все.
— А этого Маккензи объявили «некассовым»?
— Джеффри Маккензи? Да.
— После того, как он приехал сюда?
— После того, как выяснилось, что освободился Сай Коллер. Съемки фильма, над которым он работал, сорвались.
— Сай Коллер — режиссер «кассовый»?
— Пять последних фильмов Сая Коллера провалились. И у критиков, и у зрителей. Не принесли ни денег, ни славы.
— И потому он стал «кассовым»?
— Именно. Стив чувствовал, что следующий фильм Сай сделает «на отлично».
— А бедному осси[8], который поставил три хороших фильма и пролетел полмира, чтобы получить работу, дали отлуп?
— Совершенно верно. Потому что имя не на слуху. Пока. Никто не видел его фильмов. Коллера же знают все.
— Но его знают, как режиссера, снимающего плохие фильмы. Извини, Мокси, но в это не верю.
— Это невероятно. Потому-то такому человеку, как я, приходится нанимать таких, как Стив Питерман. Кто может это понять? Кому охота с этим разбираться?
— Разве у этого Маккензи нет никаких прав?
— Есть. Он может подать в суд. Возможно, он это уже сделал. Но со времен «Рождения нации» ни один фильм не обходился без судебных исков. В нашем деле люди просто обязаны судиться. А десять дней тому назад жена Джеффри Маккензи угодила под машину. На дороге 41. Она остановилась у киоска, где продавали фрукты и цветы, купила букет и переходила дорогу, возвращаясь к своему автомобилю, когда ее сбила проезжавшая машина. Водитель укатил прочь.
— Погибла?
— Умерла через три часа в больнице.
— Свидетелей не было?
— Лишь продавщица в киоске. Сказала, что сбившая миссис Маккензи машина мчалась с огромной скоростью. То ли зеленая, то ли синяя. За рулем сидел то ли мужчина, то ли женщина. Далековато мы едем на обед. Неужели в Форт-Майерс?
— А Маккензи все еще здесь?
— Конечно.
— Похороны… Мне-то представлялось, что он захочет вернуться домой.
— Сначала он должен был похоронить жену. Потом, я полагаю, нанять адвокатов. Надеюсь, он будет судится. Возможно, ему необходимо находиться на съемочной площадке, чтобы придать иску должную весомость. Не знаю. Мне он нравится. Все это ужасно.
На перекрестке, регулируемом светофором, Флетч повернул направо.
— Это же поворот к аэропорту, — удивилась Мокси.
— Совершенно верно.
— Так мы будем обедать в аэропорте?
— В некотором роде.
— Мы так долго ехали, чтобы пообедать в ресторане аэропорта?
Флетч не ответил.
— Ирвин Морис Флетчер, пресной, неаппетитной аэропортовской жратвой я сыта по горло.
— Зови меня О, Дивный Наш. Или сокращенно, О-ди.
— Я никогда не приглашу тебя на обед.
— Ответь мне честно и откровенно. Аэропортовская кухня всегда вызывала у тебя отвращение?
— Всегда?
— Без исключений.
— Признаюсь, один раз нас накормили неплохо.
— Где? В каком аэропорту?
— С какой стати я буду говорить тебе? Это же надо, обед в аэропорту!
Флетч наклонил голову, чтобы посмотреть на небо сквозь лобовое стекло.
— Точнее, над аэропортом.
— Великолепно. Обед в диспетчерской вышке. Как романтично.
— Погода разгуливается. Я подумал, что совсем неплохо взлететь в небо на самолете, перекусить, наблюдая за восходом Луны.
— Ты серьезно?
— С этим не шутят.
Он свернул на автостоянку. Мокси в изумлении уставилась на него.
— Ты нанял самолет, чтобы пообедать в нем?
Флетч заглушил двигатель.
— А куда еще могу пригласить я двух суперзвезд в этот вечер? Один из вас пьет весь день…
— Всю жизнь, — поправила его Мокси.
— …а вторая пуглива, словно говорящая кукла, попавшая в руки мальчишки.
— Флетчер, ну и горазд же ты на выдумки.
— Я это знаю.
Он вылез из машины, обошел ее, открыл багажник. Мокси последовала за ним.
— Что у тебя там?
— Корзинка для пикника. Купил кое-чего, пока искал Фредди. Ветчина. Маринованные огурчики. Креветки. Шампанское.
Он вытащил корзину, захлопнул багажник. Открыл заднюю дверцу.
— Мистер Муни!
Потряс Муни за плечо. В руке тот держал практически пустую бутылку.
— Мы в аэропорту, сэр, — Муни мигнул, пытаясь сообразить, что к чему. — Я подумал, что недурно подняться в небо и пообедать, сэр.
— Прекрасная мысль, — Муни пододвинулся к краю сидения. — Прекрасная мысль, мистер Питерман.
Глава 8
— Я не вижу Луны, — Мокси выглянула в иллюминатор.
— Сколько можно жаловаться! Потерпи, — Флетч разливал шампанское в высокие бокалы. — Вы составите нам компанию, мистер Муни?
— Шампанское не пью, — тот покачал головой. — Оно не в ладах с коньяком.
Они сидели в больших, вращающихся кожаных креслах. У каждого на коленях лежал ремень безопасности.
Пассажирский салон самолета представлял собой нечто среднее между гостиной и кабинетом.
Пилот, сопровождавший их к самолету, то и дело озабоченно поглядывал на спотыкающегося на каждом шагу Фредерика Муни. Не успокоила его и песня, которую затянул тот, громко и фальшиво.
— Имей я крылья ангела…
Когда они проходили мимо фонаря, глаза пилота едва не вылезли из орбит: он узнал Мокси Муни. Пилот тут же перевел взгляд на нетрезвого пассажира и испытал новое потрясение: Фредерик Муни. Так что он не счел за труд помочь Фредди подняться по лесенке, усадил в кресло и сам застегнул ремень безопасности.
Самолет тут же взлетел.
— Полагаю, мы будем летать кругами? — спросила Мокси, едва они оторвались от земли.
— А разве есть какие-то иные способы? — ответил вопросом Флетч.
Не вставая с кресла, он разложил складной столик и начал выкладывать на него съестные припасы из корзины. Тарелки с сэндвичами, баночки с креветками, омарами, салатами, соусы. За едой последовали столовые приборы и салфетки. Последней на столе появилась высокая белая ваза и алая роза. Он налил в вазу шампанское, поставил в нее розу и водрузил вазу на середину стола.
— А из тебя мог бы получиться интересный муж, — промурлыкала Мокси.
— Уже получался. Дважды.
— Как сказала одна дама, — Фредерик Муни холодно глянул на дочь, — когда ее уводили: «Все мои беды из-за того, что я вышла замуж за этого интересного человека».
Флетч приглашающе обвел рукой стол.
— Не желаете закусить?
Отец и дочь молча наложили полные тарелки.
— У кинозвезд неплохой аппетит, — пробормотал Флетч, добирая остатки. — Я-то думал, что всего этого хватит на шестерых.
Заговорил он, когда Мокси съела шесть маленьких сэндвичей, омаров и расправилась с половиной креветок.
— Не пора ли сказать, зачем я тебе потребовался? Или на сегодня ты уже наговорилась? А может, необходимость в моем приезде уже отпала?
— Тебя не так-то легко найти. Я потратила на розыски почти неделю.
— Я был в Вашингтоне. Пытался обнаружить Агентство по делам индейцев.
— Обнаружил? — Мокси доела последнюю креветку.
— Зона поиска сузилась до трех телефонных номеров.
Мокси вытерла салфеткой руки.
— Похоже, у меня серьезные финансовые проблемы.
— Да это же невозможно!
— Если бы.
— Бывают дни, когда тебя показывают по двум телевизионным каналам одновременно. Ты постоянно присутствуешь в выпусках новости. Твои фильмы пользуются успехом. На прошлое Рождество…
— И тем не менее, я по уши в долгах. Объясни мне, как такое могло случиться.
— Для меня это загадка. Ты дискредитируешь саму идею американской мечты. У богатых и знаменитых не может быть финансовых проблем.
На глазах Мокси выступили слезы. Она опустила голову.
— Я пашу, как вол. Приходится. Слишком многие зависят от меня. Благодаря мне тысячи людей имеют работу. Мы поместили маму в фантастически дорогую клинику в Канзасе. Я взяла на себя часть расходов Фредди, — она понизила голос. — И мне без гадалки ясно, что скоро придется оплачивать их целиком. Всем известно, что такое кино! — она заговорила громче. — Никакой стабильности. Сегодня под тебя дают деньги, завтра ты бродяга в канаве. Но если хочешь, чтобы тебя снимали, нельзя даже на секунду задуматься о том, что на следующей неделе, через месяц, через год ты можешь оказаться на обочине.
— Сколько можно жаловаться! Потерпи, — Флетч разливал шампанское в высокие бокалы. — Вы составите нам компанию, мистер Муни?
— Шампанское не пью, — тот покачал головой. — Оно не в ладах с коньяком.
Они сидели в больших, вращающихся кожаных креслах. У каждого на коленях лежал ремень безопасности.
Пассажирский салон самолета представлял собой нечто среднее между гостиной и кабинетом.
Пилот, сопровождавший их к самолету, то и дело озабоченно поглядывал на спотыкающегося на каждом шагу Фредерика Муни. Не успокоила его и песня, которую затянул тот, громко и фальшиво.
— Имей я крылья ангела…
Когда они проходили мимо фонаря, глаза пилота едва не вылезли из орбит: он узнал Мокси Муни. Пилот тут же перевел взгляд на нетрезвого пассажира и испытал новое потрясение: Фредерик Муни. Так что он не счел за труд помочь Фредди подняться по лесенке, усадил в кресло и сам застегнул ремень безопасности.
Самолет тут же взлетел.
— Полагаю, мы будем летать кругами? — спросила Мокси, едва они оторвались от земли.
— А разве есть какие-то иные способы? — ответил вопросом Флетч.
Не вставая с кресла, он разложил складной столик и начал выкладывать на него съестные припасы из корзины. Тарелки с сэндвичами, баночки с креветками, омарами, салатами, соусы. За едой последовали столовые приборы и салфетки. Последней на столе появилась высокая белая ваза и алая роза. Он налил в вазу шампанское, поставил в нее розу и водрузил вазу на середину стола.
— А из тебя мог бы получиться интересный муж, — промурлыкала Мокси.
— Уже получался. Дважды.
— Как сказала одна дама, — Фредерик Муни холодно глянул на дочь, — когда ее уводили: «Все мои беды из-за того, что я вышла замуж за этого интересного человека».
Флетч приглашающе обвел рукой стол.
— Не желаете закусить?
Отец и дочь молча наложили полные тарелки.
— У кинозвезд неплохой аппетит, — пробормотал Флетч, добирая остатки. — Я-то думал, что всего этого хватит на шестерых.
Заговорил он, когда Мокси съела шесть маленьких сэндвичей, омаров и расправилась с половиной креветок.
— Не пора ли сказать, зачем я тебе потребовался? Или на сегодня ты уже наговорилась? А может, необходимость в моем приезде уже отпала?
— Тебя не так-то легко найти. Я потратила на розыски почти неделю.
— Я был в Вашингтоне. Пытался обнаружить Агентство по делам индейцев.
— Обнаружил? — Мокси доела последнюю креветку.
— Зона поиска сузилась до трех телефонных номеров.
Мокси вытерла салфеткой руки.
— Похоже, у меня серьезные финансовые проблемы.
— Да это же невозможно!
— Если бы.
— Бывают дни, когда тебя показывают по двум телевизионным каналам одновременно. Ты постоянно присутствуешь в выпусках новости. Твои фильмы пользуются успехом. На прошлое Рождество…
— И тем не менее, я по уши в долгах. Объясни мне, как такое могло случиться.
— Для меня это загадка. Ты дискредитируешь саму идею американской мечты. У богатых и знаменитых не может быть финансовых проблем.
На глазах Мокси выступили слезы. Она опустила голову.
— Я пашу, как вол. Приходится. Слишком многие зависят от меня. Благодаря мне тысячи людей имеют работу. Мы поместили маму в фантастически дорогую клинику в Канзасе. Я взяла на себя часть расходов Фредди, — она понизила голос. — И мне без гадалки ясно, что скоро придется оплачивать их целиком. Всем известно, что такое кино! — она заговорила громче. — Никакой стабильности. Сегодня под тебя дают деньги, завтра ты бродяга в канаве. Но если хочешь, чтобы тебя снимали, нельзя даже на секунду задуматься о том, что на следующей неделе, через месяц, через год ты можешь оказаться на обочине.