Макдональд Росс. Черные деньги

   — Я никого здесь не знаю.
   — Почему не позвонили нам? — спросил Перлберг. — Я боялась. Мой муж сказал, что для него это будет концом.
   — Что он имел в виду?
   — Я не знаю, но я боялась. Когда я позвонила, он тут же уехал.
   Она закрыла лицо руками. Сильвестр убедил капитана закончить допрос и отпустить Джинни. Люди Перлберга сделали несколько снимков и соскребли кровь с паркета. Джинни осталась в большом гулком доме, а мы вместе с ней. Она сказала, что хотела бы поехать домой к матери. Сильвестр сообщил ей о смерти матери. Казалось, она не поняла, потому что промолчала.
   Я вызвался собрать некоторые ее вещи. Пока Сильвестр успокаивал ее в гостиной, я вошел в большую спальню на втором этаже. Кровать, являющаяся центром всего, была круглой, около девяти футов в диаметре. Я уже насмотрелся на эти королевских размеров кровати, похожие на алтари старых Богов. Кровать была не прибрана, и мятые простыни говорили о том, что здесь занимались любовью.
   Чемоданы стояли на полу в шкафу под рядом пустых вешалок. Они были нераспакованными, за исключением тех, вещи из которых потребовались на ночь: ночная рубашка Джинни, щетка для волос, зубная щетка, косметика, бритва Мартеля, его пижама. Я быстро просмотрел его чемоданы. Большая часть его одежды была новой и хорошего качества, некоторые вещи с этикетками магазинов на Бонд-стрит. Помимо книги «Размышления» на французском, я не обнаружил ничего личного, и даже на этой книге на титульном листе не стояло фамилии.
   Позднее, когда проезжали через бесконечные пригороды Монтевисты, я спросил Джинни, знала ли она, кем был ее муж. Сильвестр дал ей успокаивающего, и она сидела между нами, положив голову на его вытянутую руку. Потрясение от смерти Мартеля привело к тому, что она как бы впала в детство. Ее голос звучал полусонно:
   — Он — Фрэнсис Мартель из Парижа, вы это знаете.
   — Я думал, я знаю, Джинни. Но сегодня всплыло другое имя — Фелиц Сервантес.
   — Я никогда не слышала об этом человеке.
   — Вы встречали его, или он встречал вас на встрече членов кружка французского языка в доме профессора Таппинджера.
   — Когда? Я бывала на дюжине таких встреч.
   — Эта происходила семь лет назад в сентябре. Фрэнсис Мартель выступал там под именем Сервантес. Миссис Таппинджер узнала его фотографию.
   — Могу я ее посмотреть?
   Я перебрался в ряд с медленным движением и достал фото из кармана пиджака. Она взяла карточку. Затем какое-то время молчала. Мы оттеснили полуденное движение на трассе к левой стороне. Водители осуждающе посматривали: мы мешали движению.
   — Это действительно Фрэнсис стоит у стены?
   — Я почти уверен, что он. Вы его знали в те дни?
   — Нет, а могла ли?
   — Он вас знал. Он сказал своей домохозяйке, что он собирается однажды разбогатеть, вернуться и жениться на вас.
   — Но это смешно.
   — Не очень. Так это и произошло!
   Сильвестр, молчавший всю дорогу, прорычал что-то на меня, вроде того, чтобы я заткнулся.
   Джинни в задумчивости свесила голову над снимком.
   — Если это Фрэнсис, что он делает с Кетчелами?
   — Вы их знаете?
   — Однажды встретила.
   — Когда?
   — В сентябре, семь лет назад. Мой отец взял меня на обед с ними. Это было как раз перед его смертью.
   Сильвестр рычал на меня:
   — Хватит этого, Арчер. Сейчас не время, чтобы рыться во взрывчатом материале.
   — К сожалению, я имею только это время. — Я обратился к девушке:
   — Вы не возражаете продолжать беседовать со мной об этом?
   — Нет, если это поможет. — Она ухитрилась выдавить болезненную улыбку.
   — О'кей. Что-нибудь произошло во время этого обеда с Кетчелами?
   — Ничего особенного. Мы что-то ели во дворике его коттеджа. Я пыталась заговорить с миссис Кетчел. Она местная девушка, как она сказала, но это было единственно общее между нами. Она сразу же возненавидела меня. — Почему?
   — Потому что я понравилась мистеру Кетчелу. Он хотел что-то сделать для меня, помочь с образованием и тому подобное.
   Ее голос звучал безжизненно.
   — Ваш отец знал об этом?
   — Да, это и было целью обеда. Рой был очень наивен, пытаясь использовать кого-то. Он думал, что может использовать людей, и они помогут ему, а самому нечем было платить.
   — Использовать для чего? — спросил я.
   — Рой был должен Кетчелу деньги. Рой был хороший человек, но к тому времени он должен был всем. Я не могла ему помочь. Ничего не вышло бы хорошего, если бы был принят план Кетчела. Мистер Кетчел относится к разряду людей, которые берут все и ничего не дают. Я сказала об этом Рою. — А что это был за план?
   — Все было очень неопределенно. Но мистер Кетчел предложил послать меня в школу в Европу.
   — И ваш отец пошел на это?
   — Не совсем. Он просто хотел, чтобы я подмаслила немного Кетчела. Но мистер Кетчел хотел иметь все. Люди хотят все получить, когда они бояться, что умирают.
   Девушка меня удивила. Я напомнил себе, что она не девочка, а женщина с коротким и трагическим замужеством, ставшим уже прошлым. У нее было долгое и тоже трагическое детство. Ее голос заметно изменился, будто она перешла из поры юности в средний возраст. Это, когда она стала звать отца Роем.
   — Вы часто встречались с Кетчпелом?
   — Я разговаривала с ним только раз. Он заметил меня в клубе.
   — Вы сказали, что обед с ним состоялся незадолго до того, как умер ваш отец, на той же неделе?
   — В тот же самый день, — сказала она. — Это был последний день, когда я видела Роя живым. Мать послала меня тогда поискать его в ту ночь.
   — Где?
   — Внизу не побережье и в клубе. Питер Джемисон был часть времени со мной. Он пошел в коттедж к Кетчелам, я не хотела, но их там не было. Во всяком случае, на стук они не отвечали.
   — Вы не думаете, что Кетчел и ваш отец поссорились из-за вас?
   — Я не знаю. Возможно, — она продолжала тем же безжизненным голосом.
   — Мне так хотелось, чтобы я родилась без носа или с одним глазом.
   Мне не требовалось спрашивать Джинни, что она имела в виду. Я знал много девушек, к которым настойчиво приставали мужчины.
   — Вы не подозреваете, Джинни, что Кетчел убил вашего отца?
   — Я не знаю. Мама так думала.
   Сильвестр застонал:
   — Я не вижу смысла копаться в прошлом.
   — Дело в том, что это связано с нынешней ситуацией, доктор. Вы не хотите видеть связь, потому что сами являетесь частью той цепи, которая связывает причину и следствие.
   — Мы должны снова заниматься всем этим?
   — Пожалуйста, — Джинни скривила лицо и замотала головой. — Пожалуйста, не препирайтесь из-за меня. Все почему-то всегда ссорились из-за меня.
   Мы оба выразили сожаление. Немного спустя она спросила меня потеплевшим голосом:
   — Вы тоже подозреваете, что мистер Кетчел убил моего мужа?
   — Он — главный подозреваемый. Я не считаю, что он сделал это лично. Похоже, что он использовал для этого наемного убийцу.
   — Но почему?
   — Я не могу углубляться во все обстоятельства. Семь лет назад ваш муж покинул Монтевисту вместе с Кетчелом. Очевидно, Кетчел послал его в школу во Франции.
   — Взамен меня?
   — Едва ли. Но я уверен, что Кетчел имел свои виды на Фрэнсиса.
   Она оскорбилась.
   — Фрэнсис не такой человек.
   — Я не имею в виду секс. Я думаю, он использовал вашего мужа в сфере бизнеса.
   — Какого бизнеса?
   — Он крупный заправила игорного бизнеса. Фрэнсис никогда не говорил об этом?
   — Нет, никогда.
   — И не упоминал о Лео Спилмене? Это настоящее имя Кетчела.
   — Нет.
   — О чем вы и Фрэнсис всегда говорили?
   — О поэзии, философии большей частью. Я узнавала так много от Фрэнсиса.
   — Ни о чем реальном?
   Она ответила мученическим голосом:
   — Почему все реальное всегда так ужасно и безобразно?
   Она ощущала боль теперь, думал я, жестокую боль. Она возвращалась в Монтевисту вдовой после трехдневного замужества.
   Следовало сойти с трассы. Я видел вдали огни Монтевисты: деревья как зеленый лес столпились на горизонте. Боковая дорога вытянулась стрелой в сторону моря.
   Мои мысли вертелись вокруг Фрэнсиса Мартеля. Он вел свой «бентли» по этой дороге пару месяцев назад, по дороге своих семилетних мечтаний. Вся энергия, породившая мечты и претворившая их в реальность в короткое время, куда-то ушла. Даже Джинни, сидевшая рядом со мной, стала похожей на вялую куклу, будто часть ее умерла вместе с мечтателем. Она не сказала ни слова, пока мы не подъехали к дому ее матери.

* * *

   Парадная дверь была закрыта. Джинни отвернулась от нее с недовольным видом:
   — Сегодня у нее день бриджа. Я должна была бы помнить. — Она поискала ключ в сумочке и отперла дверь. — Вы не могли бы поднести мои чемоданы? Мне что-то не по себе.
   — У вас для этого есть причина, — сказал Сильвестр.
   — По правде говоря, я рада, что мамы нет. Что я могу ей сказать?
   Сильвестр и я переглянулись. Я вытащил чемоданы из багажника и внес их в прихожую. Джинни крикнула из гостиной:
   — Что случилось с телефоном?
   — Вчера здесь произошло несчастье, — ответил я.
   Она повернулась к нам:
   — Несчастье?
   Сильвестр подошел к ней и положил ей руки на плечи.
   — Мне трудно говорить, но я должен сказать тебе, Джинни. Твою мать застрелили прошлой ночью.
   Она выскользнула из его рук и упала на пол. Лицо стало серым, а глаза потемнели, но она не потеряла сознания. Она села, прислонившись к стене.
   — Мариэтта умерла?
   — Да, Джинни.
   Я присел на корточки возле нее.
   — Вы можете кого-то подозревать в убийстве?
   Она так энергично замотала головой, что ее волосы покрыли лицо.
   — Ваша мать вчера была очень расстроенна. Вы или Мартель что-нибудь ей говорили?
   — Мы попрощались с ней, но она очень не хотела, чтобы я уезжала. Она сказала, что попытается достать денег. — Что она имела в виду?
   — Что я вышла замуж за Фрэнсиса ради денег, я думаю. Она не поняла.
   — Оставьте ее сейчас, Арчер. Я говорю как друг и как доктор, — сказал Сильвестр.
   — Она сказала мне перед тем, как умереть, что любовник застрелил ее.
   Кто мог быть этим любовником? — все же я не удержался от этого вопроса.
   — Может быть, Фрэнсис. Но он был все время со мной. — Ее голова откинулась на стену с глухим стуком. — О Боже, я не знаю, что она имела в виду.
   — Отстаньте от нее, — решительно настаивал Сильвестр. — Я говорю как друг и как доктор.
   Он был прав. Я чувствовал себя истязающим демоном, сидя задавая ей бесконечные вопросы. Я встал и помог Джинни лечь на кушетку.
   — Ей нужна защита. Вы побудете с ней, доктор?
   — Не могу. У меня дюжина пациентов, столпившихся в приемной в ожидании меня. — Он посмотрел на наручные часы. — Побудьте вы с ней. Я вызову такси.
   — У меня тоже есть дела в городе. — Я обернулся к Джинни. — Вы были не бы против, если бы Питер побыл с вами?
   — Конечно, — ответила она, склонив голову, — если только я не должна ни с кем разговаривать.
   Я застал Питера дома и объяснил обстановку. Он сказал, что знает, как пользоваться оружием — стрельба по тарелочкам его любимое занятие. Он будет рад обеспечить охрану.
   Он зарядил ружье и принес его, вид у него был воинственный. Известие о гибели Мартеля, казалось, приподняло его настроение.
   Джинни встретила его спокойно в гостиной:
   — Ты хорошо сделал, Питер, что приехал, но только мы не будем ни о чем говорить. Согласен?
   — Хорошо, Джинни, и я сочувствую тебе.
   Они пожали руки, как брат и сестра. Но я видел, что он буквально пожирает ее глазами. Мне пришло в голову, что для Питера это дело только что завершилось. Я ушел до того, как он сам это понял.

Глава 24

   Я ехал медленно по объездной дороге, которая была кратчайшим путем между Монтевистой и городом. Сильвестр продолжал оглядываться назад на долину, где мы оставили Джинни. Крыши домов, утопающие в зелени, казались обломками мусора среди зеленого буйства.
   Я сказал:
   — Не поместить ли ее в больницу или, может быть, пригласить опытную сиделку понаблюдать за ней?
   — Я подумаю, закончу прием в клинике и еще раз посмотрю ее.
   — Вы думаете, с ней все будет в порядке?
   Сильвестр помедлил с ответом.
   — Джинни — выносливая девушка. Конечно, ей не повезло, она приняла неправильное решение. Она должна была бы выйти замуж за Питера, как и собиралась. С ним она была бы в безопасности, по крайней мере. Может быть, она теперь примет правильное решение.
   — Может быть. Вы, кажется, любите эту девушку?
   — Так, на сколько я могу себе это позволить.
   — А что это значит, доктор?
   — Только то, что я сказал. Я знаю ее с детства, это прекрасный ребенок, и она мне верит. Вы все говорите так, будто обвиняете меня в чем-то.
   — Я так не думаю.
   — Тогда прислушайтесь к себе, и поймете, о чем я говорю.
   — Может быть, вы и правы. — Мне хотелось, чтобы он продолжал разговор. Минуту спустя я сказал:
   — Вы знали Роя Фэблона. Был он таким человеком, который мог бы использовать свою дочь, чтобы оплатить карточные долги?
   — Почему вы спрашиваете меня?
   — Джинни думает, что был.
   — У меня не сложилось такого впечатления из разговора. В самом худшем случае Рой мог использовать ее или попытаться использовать, чтобы сделать Спилмена более податливым. Вы не можете понять, каким отчаянным становится человек, когда горилла, подобная Спилмену, держит вас за... — он не договорил конец фразы. — Я это знаю.
   — То, что вы говорите, утверждает меня в мнении, что Фэблон — тот человек, который попытался бы использовать свою дочь, чтобы оплатить карточные долги. Тем не менее он этого не сделал. У него не было шанса. Скажу больше — он сделал предложение Спилмену и затем отменил его. Такой мафиози, как Спилмен, мог вполне его убить.
   — Могло случиться и это, но и другое, — сказал Сильвестр. — Лучше, если вы узнаете предысторию. Поставьте Роя в такую моральную ситуацию, и он сможет пойти на самоубийство. Что и произошло. Я перепроверил все с доктором Уилсом сегодня утром. Он заместитель следователя, который производил вскрытие Роя. Есть подтверждение химического характера, что Рой утонул.
   — Или его утопили.
   — Да, есть случаи убийства путем утопления, — сказал Сильвестр. — Но я никогда не слышал, чтобы такое убийство совершил больной человек ночью в море.
   — Спилмен мог нанять убийц.
   — У него не было причин убивать Роя.
   — Мы только что говорили об одной из таких причин. Одна из очевидных была та, что долг Фэблона был тридцать тысяч долларов. Спилмен не из тех, кто прощает долги. Вы сами свидетель.
   Сильвестр нервно заерзал на сиденье.
   — Мариэтта в самом деле засунула пчелу в вашу шляпу. Она помешалась на деле Спилмена.
   — Она недавно говорила с вами о нем?
   — Вчера во время ланча, после встречи с вами.
   — Но вы восприняли ее рассказ серьезно, иначе не стали бы перепроверять сегодня медэкспертизу смерти Роя Фэблона с доктором Уилсом. — Поговорите с Уилсом сами. Он скажет вам то же самое.
   Мы подъехали к нижней точке перевала. На покатом поле слева от меня старый жеребец одиноко бродил по залитой солнцем земле, будто единственное существо, оставшееся в живых.
   Я подправил зеркало, и мы покатили вниз по склону. Город внизу напоминал мозаику, собранную нетерпеливым ребенком. Он выглядел запутанным и примитивным. За ним лежало голубое и все время меняющееся таинство океана.
   Я высадил Сильвестра перед его клиникой и пересек улицу к Благотворительному госпиталю. Кабинет и лаборатория помощника следователя были на первом этаже рядом с госпитальным моргом.
   Доктор Уилс оказался маленьким худым человеком с видом преданного науке ученого, что еще подчеркивалось его очками в стальной оправе. Он вел себя так, будто его руки, его пальцы, даже глаза и рот были техническим инструментарием, полезным, но безжизненным. Настоящий же доктор Уилс был спрятан в его черепе, и он направлял все наружные действия доктора.
   Он даже глазом не моргнул, когда я сказал ему, что произошло еще одно убийство.
   — Этого становится слишком много, — все, что он сказал.
   — Вы производили вскрытие миссис Фэблон?
   Он показал рукой на дверь, ведущую внутрь.
   — Пока еще не завершил. Едва ли в этом есть необходимость. Пуля задела аорту, большая кровопотеря и конец.
   — А какая пуля?
   — Похоже, тридцать восьмого калибра. Она в хорошем состоянии и годится для сравнения, если мы когда-нибудь найдем пистолет.
   — Можно посмотреть?
   — Я отдал ее инспектору Олсену.
   — Скажите ему, что ее надо бы сопоставить с той, что убила Мартеля. Уилс с сомнением посмотрел на меня:
   — Почему вы не скажете ему сами?
   — Ему понравится больше, если вы ему скажете. Я так же думаю, что он должен вновь вернуться к расследованию смерти Фэблона.
   — Здесь я с вами не согласен, — сухо сказал Уилс. — Убийство или два в настоящем времени не меняет вопроса о самоубийстве в прошлом.
   — Вы уверены, что это было самоубийство?
   — Совершенно. Я еще раз просмотрел свои записи сегодня утром. Нет сомнения в том, что Фэблон совершил самоубийство, утопившись в океане. Внешние увечья наступили уже после смерти. В любом случае их недостаточно, чтобы причинить смерть.
   — Мне кажется, он был избит.
   — В воде тела подвергаются деформации, но нет сомнения, что произошло самоубийство. В добавление к физическим уликам, он заявлял о самоубийстве жене и дочери.
   — Да, мне сказали об этом.
   Мысли, возникшие после разговора с Сильвестром и Джинни меня угнетали. Настоящее не может изменить прошлого, как сказал Уилс, но оно дает возможность осознать его тайны и их последствия.
   Уилс неправильно расценил мое молчание.
   — Если вы сомневаетесь в моих словах, вы можете познакомиться с документами.
   — Я не сомневаюсь, что вы дали мне верные сведения, доктор. Кто еще слышал заявление Фэблона о самоубийстве?
   — Жена Фэблона. Разве этого недостаточно? Вы не можете опровергнуть ее слов. Нельзя же все человеческое подвергать сомнению!
   В моем мозгу все еще вертелась мысль о бесплодности наших ночных бесед с Мариэттой.
   — Я слышал, что перед допросом Мариэтта считала, что ее мужа убили, — сказал я.
   — Возможно, так она и думала. Данные физических исследований убедили ее в обратном. При расследовании она определенно убедилась, что Фэблон совершил самоубийство.
   — А что это за данные физических исследований?
   — Химическое содержание крови, взятой из сердца. Оно окончательно подтверждает, что Фэблон утонул.
   — Его могли сбить с ног и утопить в ванне. Так бывало.
   — Не в этом случае, — доктор Уилс говорил гладко и быстро, как хорошо запрограммированный компьютер. — Содержание хлорида в крови из левого желудочка было на двадцать пять процентов выше нормы. Содержание магнезии резко возросло по сравнению с правым желудочком. Эти два показателя, сопоставленные вместе, доказывают, что Фэблон утонул в океанской воде.
   — И нет никаких сомнений, что это было тело Фэблона?
   — Абсолютно никаких. Его жена опознала его в моем присутствии.
   Уилс поправил очки и посмотрел сквозь них на меня, будто ставил диагноз — не одержим ли я манией?
   — Откровенно говоря, я думаю, что вы совершаете ошибку, пытаясь связать то, что произошло с Фэблоном, со смертью Мариэтты. — Он показал на помещение, в котором лежала Мариэтта в своем замороженном ящике.
   Возможно, мне следовало остаться и поспорить с Уилсом. Он был честным человеком. Но само место и холод действовали на меня удручающе. Цементные стены и высокие узкие окна напоминали мне камеру старинной тюрьмы.
   Я ушел. Прежде чем покинуть госпиталь, я из телефонной будки позвонил профессору Аллану Бошу в Государственный колледж в Лос-Анджелесе. Он был в своем кабинете и ответил немедленно.
   — Это Лью Арчер. Вы не знаете меня.
   Он прервал:
   — Наоборот, мистер Арчер, я слышал много о вас в течение последнего часа.
   — Тогда вы слышали обо мне от профессора Таппинджера.
   — Он только что уехал. Я сообщил ему все, что мог, о Педро Доминго.
   — Педро Доминго?
   — Это имя Сервантеса, когда он был нашим студентом. Полагаю, что это и есть его настоящее имя, и я знаю, что он уроженец Панамы. Это важные сведения, не так ли?
   — Есть и другие. Если бы я мог поговорить с вами лично...
   Его моложавый голос прервался на мгновение.
   — Я очень занят в настоящее время. Визит профессора Таппинджера нисколько не облегчил мою работу. Почему бы вам не узнать все у него, а если у вас останутся какие-то вопросы, вы можете связаться со мной позднее.
   — Я так и сделаю. Но есть кое-что, что вам нужно знать, профессор.
   Ваш бывший студент был убит в Бретвуде сегодня в полдень.
   — Педро убит?
   — Его застрелили. Что означает, что выяснение его личности нечто большее, чем академический вопрос. Вы лучше свяжитесь с капитаном Перлбергом из отдела смертельных случаев. — Пожалуй, придется так и сделать, — произнес он медленно и повесил трубку.
   Я сверился со своим автоответчиком в Голливуде. Ральф Кристман звонил из Вашингтона и оставил послание. Оператор прочитал мне его по линии:
   — Полковник Плимсон опознал усатого официанта на фото. Это южноамериканский или латиноамериканский дипломат по имени Доминго. Может быть, опросить посольства?
   Я велел оператору немедленно связаться с Кристманом и попросить его узнать все, что можно, о Доминго в посольствах, особенно в Панамском. Прошлое и настоящее воссоединяются. Я поддался приступу клаустрофобии в телефонной будке, будто я попал между двух падающих стен.

Глава 25

   В телефонной книге фамилии Секджар, девичьего имени Китти, не было. Я зашел в общественную библиотеку и посмотрел в городском справочнике. Миссис Мария Секджар, работница больницы, значилась по адресу: улица Джунипер, дом 137. Я нашел бедную маленькую улочку, примыкающую к железнодорожному депо. Первым, кого я встретил на улице Джунипер, был молодой полицейский Вард Расмуссен, шедший по направлению ко мне по грязной дорожке, служившей тротуаром.
   Я вышел из машины и поприветствовал его. Мне показалось, что он немного разочаровался, увидев меня. Вы иногда чувствуете нечто подобное, когда выходите на охоту с собакой на уток и другой человек пересекает вам дорожку.
   — Я беседовал с матерью Китти, — сказал он. — Я пошел в местную школу и откопал ее наставника, который помнит ее.
   — Визит был успешным?
   — Не сказал бы. — Но вид у него был довольный. — С матерью не все прошло гладко. Может быть, она скажет больше вам. Она думает, что ее дочь в большой опасности. Она с ранних лет попадала в разные истории.
   — Истории с мальчиками?
   — А какие же еще?
   Я переменил тему.
   — Вы добрались до банка, Вард?
   — Да, сэр. Там мне повезло. — Он достал свою записную книжку из кармана и полистал листки. — Миссис Фэблон получала регулярные суммы из панамского банка «Новая Гранада». Они пересылали ей деньги каждый месяц до февраля этого года.
   — И сколько в месяц?
   — Тысячу. Так продолжалось шесть или семь лет. В общей сумме это составило около восьмидесяти тысяч.
   — Есть ли какие-нибудь указания на источник?
   — Нет, если верить местным сведениям, они приходили с цифрового счета, очевидно, весь перевод осуществлялся без прикосновения человеческой руки.
   — А в феврале все прекратилось.
   — Верно. К какому выводу вы приходите, мистер Арчер?
   — Я не хотел бы делать преждевременных заключений.
   — Нет, конечно нет. Но это могут быть деньги преступного мира. Вы помните, эта мысль пришла вам в голову после завтрака сегодня утром. — Я совершенно в этом уверен. Но будет чертовски трудно это доказать. — Я знаю. Я беседовал с ответственным за валютные операции в банке «Националь». Панамские банки такие же, как швейцарские. Они не имеют права раскрывать источник своих вложений, что делает их удобными для рэкета. Что, по вашему мнению, нам дальше делать?
   Мне нетерпелось поговорить с миссис Секджар и я сказал:
   — Попробуйте изменить закон. Хотите подождать меня в моей машине?
   Он сел в машину. Я подошел к дому Секджаров пешком. Это была небольшая деревянная постройка, которая выглядела так, будто проходящие поезда стряхнули с нее большую часть покраски.
   Я постучал в рыжую дощатую дверь. Вышла женщина с черными, подкрашенными волосами. Она была большой и грузной, около пятидесяти лет, хотя подкрашенные волосы делали ее старше. Приятная на вид, но не такая красивая, как ее дочь. В лучах полуденного солнца ее голова из-за самодельной покраски отливала всеми цветами радуги.
   — Что вам нужно?
   — Мне необходимо поговорить с вами.
   — Снова о Китти?
   — Да.
   — Я ничего о ней не знаю. Это я сказала и другому и это говорю вам. Я много работала всю свою жизнь, и я могу держать голову высоко в этом городе. — Она задрала подбородок. — Мне было нелегко, а Китти не была помощницей. Она давно не имеет ничего общего со мной.
   — Она ваша дочь, не так ли?
   — Да, полагаю, что так. — Она говорили резким голосом. — Она не вела себя как дочь. И я не отвечаю за ее поступки. Я, бывало, избивала ее до крови, но ничего не помогало. Она была всегда необузданной, насмехалась над учением нашего Господа. — Она возвела очи к небу. Ее собственные глаза были тоже непокорные.
   — Могу я войти в дом, миссис Секджар? Меня зовут Арчер, я частный детектив. — Ее лицо оставалось каменным, и я быстро продолжил:
   — У меня нет ничего против вашей дочери, но я разыскиваю ее. Она может знать кое-что относительно убийства.