Я поблагодарил мистера Столла. Он поклонился в ответ. Я обратил внимание на доску объявлений около его кабинета. К ней было прикреплено несколько фотографий людей, танцующих на вечеринке. Пониже находилась фотография семи членов, находящихся при исполнении своих обязанностей. Миссис Рой Фэблон была среди них.
Я упомянул об этом Элле.
— Да, у миссис Фэблон недавно были тяжелые времена. Она сказала мне, что потеряла некоторые свои вложения. Мне не хотелось выставлять ее фото, но таковы правила.
— Возникает любопытный вопрос. Не думаете ли вы, что Вирджинию Фэблон прельстили деньги Мартеля?
Она мотнула головой:
— В этом нет смысла. Она собиралась выйти замуж за Питера Джемисона.
А у Джемисонов в десять раз больше денег, чем Мартелю могло бы даже сниться.
— Вам это известно?
— Я могу отличить людей с деньгами от тех, у кого их нет. Или тех, у кого они когда-то были, от тех, у кого их не было. Если хотите знать мое мнение, то мистер Мартель является нуворишем, скороспелым богачом, и скорее скороспелым, чем богачом. Здесь он чувствует себя не в своей тарелке. Он тратил свои деньги, как пьяный матрос, но это ему мало помогло.
— Если не считать, что он получил Джинни. Они поженились.
— Бедная девочка.
— Почему вы это говорите?
— Мне вообще так кажется. Мистер Джемисон долго ждал. Это на него вы работаете?
— Да.
— А вы частный детектив, не так ли?
— Да. Что вы думаете о моем клиенте?
— Он напоминает мне то, о чем я однажды читала. Внутри каждого толстяка сидит худой, мечтающий выбраться из него наружу. Только Питер еще мальчик. — Она добавила задумчиво:
— И от этого все происходит. Думаю, что в конце-концов мужчина из него получится.
— Посмотрим. — Я ткнул пальцем в доску объявлений. — У вас в клубе есть постоянный фотограф?
— Нет, приходящий. А для чего он вам?
— Я подумал, может быть, он когда-нибудь сфотографировал Мартеля?
— Сомневаюсь. Я могу спросить у фотографа. Хотя сегодня вечером Эрика не будет.
— Разыщите его. Скажите, что я ему заплачу.
— Я попытаюсь.
— Вы можете сделать получше, чем просто попытаться. Встала проблема с установлением личности Мартеля, и нам хотелось бы иметь его фотографию, если это возможно.
— Я сказала, что попытаюсь.
Она направила меня в обеденный зал. По сути дела, это были две объединенные комнаты, в одной из которых был полированный пол для танцев. На эстраде играл небольшой оркестр, при нашем появлении затихший. В другой комнате стояло около тридцати столиков, сверкающих серебром и цветами. Питер сидел за столиком у окна, мрачно поглядывая на темный пляж.
Он тут же вскочил, когда увидел меня, но его нетерпение больше подстегивалось предстоящим ужином. Это был ужин а-ля фуршет, и слуги были в белых шляпах. При виде пищи Питер преобразился, будто его меланхолическая страсть к Джинни потекла по другому руслу. Он наложил две тарелки для себя. Одну с одним видом салата: с холодной ветчиной, с креветками и крабами, другую — с жареным мясом и картофелем с подливой и маленькими зелеными стручками перца.
Он крутился вокруг блюд с такой откровенной жадностью, что я почувствовал себя чревоугодником. Его глаза становились бессмысленными, когда он поглощал пищу. Пот выступил у него на лбу.
Он вытер блюдо кусочком хлеба, который с жадностью съел. Затем он погрузился в размышления, склонив на руку подбородок:
— Не могу решить, что взять на десерт.
Он посмотрел на меня так, будто я собирался посадить его на месяц на хлеб и воду. Мне хотелось послать его к черту. Наблюдая, как он ест, я задавал себе вопрос, хорошо ли я делаю для Джинни, пытаясь вернуть ее своему клиенту. Мартель, по крайней мере, был мужчиной. Может быть, у Питера и была закваска мужчины, как сказала Элла, но, когда сидел за столом, он превращался в нечто другое. Это был сплошной аппетит в образе человека.
— Я не знаю, взять шоколадный эклер или же пломбир с сиропом, — сказал он с серьезным видом.
— Возьмите и то, и другое.
— Это не смешно. Мое тело нуждается в топливе.
— Вы напихали себя таким запасом топлива, что его хватит, чтобы привести в движение морской лайнер вплоть до Гонолулу.
Он покраснел:
— Вы забываете, что я ваш хозяин, а вы здесь мой гость.
— Да, верно. Но давайте перейдем от вопроса о личностях и еды к реальности. Расскажите мне о Джинни.
— После того, как я съем десерт.
— До того. До того, как вы сами себя съедите, глупый вы человек.
— Вы не можете так разговаривать со мной.
— Мы не будем об этом спорить. Я хочу знать, не похожа ли Джинни на тех девушек, которые гоняются за мужчинами.
— Раньше с ней этого никогда не было.
— А она часто бывала с мужчинами?
— Очень мало. Большей частью со мной. — Он снова покраснел и отвел глаза. — Я не всегда был таким толстым, если хотите знать. Наши отношения в школе были всегда прочными. Но потом она потеряла интерес к сексу, поцелуям и всему подобному. Мы остались друзьями, и я брал ее иногда с собой. Но уже не было той прочности в наших отношениях.
— Почему она переменилась?
— Она много читала и хорошо училась в колледже. Я — нет. Но главным образом наши отношения разладились из-за ее отца.
— Его самоубийство?
Питер кивнул головой:
— Джинни была очень привязана к отцу. По сути, она потратила все эти годы на то, чтобы смириться с его смертью.
— Когда это произошло?
— Почти семь лет назад. Осенью будет семь лет. Однажды ночью он отправился на берег океана и во всей одежде вошел в воду.
— Это на этом берегу? — Я показал в сторону окна. Был отлив. Волны плескались далеко от берега, и была видна одна пена.
— Не совсем здесь. Нет. Он прошел полмили отсюда. — Питер указал на полоску земли, темневшей на фоне огней гавани. — В этом месте есть течение, и, когда его тело всплыло, оно оказалось здесь рядом. Я долго не мог зайти в океан, а Джинни с тех пор не заходила. Она пользуется, вернее, пользовалась бассейном.
Он молча сидел сгорбившись.
— Мистер Арчер, не можем ли мы сделать что-нибудь в отношении Мартеля? Выяснить, например, женаты они официально или что-то там другое. — Уверен, что да. У Джинни нет причин обманывать. Что вы думаете?
— Нет, но она находится под его сильным влиянием. Вы можете сами видеть, что это не нормальное состояние.
— Кажется, она его любит.
— Этого не может быть! Мы должны помешать ему увезти ее.
— Как помешать? Это же свободная страна.
Питер наклонился над столом:
— Вы упускаете вопрос о том, что он находится здесь нелегально. Он фактически признал, что у него нет паспорта. Это зацепка, и этим можно заняться. Но худшее, что они ему могут сделать, это депортировать его. А Джинни отправится с ним, по-видимому.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Но думаю, что это только ухудшит дело.
Он опустил свой толстый подбородок на кулак и задумался. Наша сторона обеденного зала наполнялась людьми с улицы и из бара. Некоторые дамы одели вечерние платья, и бриллианты и рубины сверкали на их шеях и запястьях, как осколки роскоши прошлого.
Шум океана заглушался говором гостей и звуками музыки. Люди разговаривали, разгоняя темноту, которая сгустилась у окон. Фэблон и его смерть не выходили у меня из головы.
— Вы говорите, что Джинни очень любила своего отца?
Питер очнулся от своей задумчивости.
— Да, это так.
— Что это был за человек?
— Это был, как здесь говорят, спортсмен. Он занимался по-серьезному охотой, и рыбной ловлей, и яхтами, и поло, и спортивными машинами, и самолетами.
— Всем этим?
— В разное время. Он терял интерес к одному виду спорта и переходил к другому. Казалось, он не мог найти такого занятия, которое полностью поглотило бы его. Некоторое время, когда я был учеником школы, он брал меня с собой. Он даже сажал меня в кабину самолета. — Глаза Питера затуманились от воспоминаний. — Он служил в воздушных частях, пока его не уволили по инвалидности.
— А что произошло?
— Точно не знаю. Он разбил машину во время тренировочного полета и поэтому не попал на войну. Для него это было большим разочарованием. Он ходил слегка прихрамывая. Мне кажется, в этом причина того, что он перепробовал все опасные виды спорта.
— Как он выглядел?
— Полагаю, вы назвали бы его симпатичным. Темноволосый, темноглазый, и у него всегда был этот смуглый цвет лица. Джинни унаследовала цвет кожи матери. Но мне непонятно, почему вы так интересуетесь их семьей? В чем дело?
— Я пытаюсь понять Джинни, почему она так сильно и внезапно увлеклась Мартелем. Он похож на ее отца?
— В некотором роде, — нехотя признался он. — Но мистер Фэблон был лучше.
— Вы сказали, что в нем французская кровь? Он говорил по-французски?
— Мог, когда хотел. Он сказал мне, что жил одно время во Франции.
— Где?
— В Париже. Это когда он учился рисовать.
У меня начал сформировываться образ Фэблона. В их кругах это был довольно обыкновенный тип: человек, который брался за все и ни в чем не преуспел.
— Откуда у него были деньги на все свои хобби? Он занимался бизнесом? — Он пытался использовать свой опыт и знания в разных сферах. Сразу же после войны начал дело по воздушным перевозкам. Беда в том, что у него были серьезные конкуренты, вроде «Летеющих тигров». Я слышал от него однажды, что он потерял пятьдесят тысяч долларов за шесть месяцев. Но он имел массу интересных дел.
Питер говорил мягким ностальгическим голосом. В другое время и при других своих габаритах, ему, вероятно, и хотелось бы пожить как тот умерший человек.
— А кто за все платил?
— Миссис Фэблон. Она была адвокатом. — Он помолчал, слегка насупившись. — Я только что вспомнил кое-что. Это не имеет отношения к делу, но занятно. — Он обернулся к окну, где выделялась темная полоска земли. — Берег, откуда мистер Фэблон вошел в воду, принадлежал когда-то адвокатской конторе. Это была часть их владений. Мать Джинни продала владение около десяти лет назад.
— За три года до смерти Фэблона?
— Верно. Если бы она подождала до нынешних времен, она получила бы по крайней мере миллион. Но я слышал, что все пошло за гроши, чтобы уплатить долги Фэблона.
— Кто его купил?
— Кладбищенская компания. Они еще не учредили там кладбища.
— Ну, мне его ждать не придется.
Питеру не понравилась моя шутка. Минуту спустя он вышел из-за стола и покинул комнату. Затем я увидел его у входа беседующим с высоким человеком в токсидо. Высокий человек двинул головой, и я увидел твердую линию его челюсти. Это был доктор Сильвестр, обед которого с миссис Фэблон я тогда прервал.
Он прошел в бар. Питер пристроился в конце очереди, образовавшейся около стола с десертом. Он стоял как монумент, его глаза затуманили мысли о пирогах, печеньях и сладких кремах.
Глава 10
Глава 11
Я упомянул об этом Элле.
— Да, у миссис Фэблон недавно были тяжелые времена. Она сказала мне, что потеряла некоторые свои вложения. Мне не хотелось выставлять ее фото, но таковы правила.
— Возникает любопытный вопрос. Не думаете ли вы, что Вирджинию Фэблон прельстили деньги Мартеля?
Она мотнула головой:
— В этом нет смысла. Она собиралась выйти замуж за Питера Джемисона.
А у Джемисонов в десять раз больше денег, чем Мартелю могло бы даже сниться.
— Вам это известно?
— Я могу отличить людей с деньгами от тех, у кого их нет. Или тех, у кого они когда-то были, от тех, у кого их не было. Если хотите знать мое мнение, то мистер Мартель является нуворишем, скороспелым богачом, и скорее скороспелым, чем богачом. Здесь он чувствует себя не в своей тарелке. Он тратил свои деньги, как пьяный матрос, но это ему мало помогло.
— Если не считать, что он получил Джинни. Они поженились.
— Бедная девочка.
— Почему вы это говорите?
— Мне вообще так кажется. Мистер Джемисон долго ждал. Это на него вы работаете?
— Да.
— А вы частный детектив, не так ли?
— Да. Что вы думаете о моем клиенте?
— Он напоминает мне то, о чем я однажды читала. Внутри каждого толстяка сидит худой, мечтающий выбраться из него наружу. Только Питер еще мальчик. — Она добавила задумчиво:
— И от этого все происходит. Думаю, что в конце-концов мужчина из него получится.
— Посмотрим. — Я ткнул пальцем в доску объявлений. — У вас в клубе есть постоянный фотограф?
— Нет, приходящий. А для чего он вам?
— Я подумал, может быть, он когда-нибудь сфотографировал Мартеля?
— Сомневаюсь. Я могу спросить у фотографа. Хотя сегодня вечером Эрика не будет.
— Разыщите его. Скажите, что я ему заплачу.
— Я попытаюсь.
— Вы можете сделать получше, чем просто попытаться. Встала проблема с установлением личности Мартеля, и нам хотелось бы иметь его фотографию, если это возможно.
— Я сказала, что попытаюсь.
Она направила меня в обеденный зал. По сути дела, это были две объединенные комнаты, в одной из которых был полированный пол для танцев. На эстраде играл небольшой оркестр, при нашем появлении затихший. В другой комнате стояло около тридцати столиков, сверкающих серебром и цветами. Питер сидел за столиком у окна, мрачно поглядывая на темный пляж.
Он тут же вскочил, когда увидел меня, но его нетерпение больше подстегивалось предстоящим ужином. Это был ужин а-ля фуршет, и слуги были в белых шляпах. При виде пищи Питер преобразился, будто его меланхолическая страсть к Джинни потекла по другому руслу. Он наложил две тарелки для себя. Одну с одним видом салата: с холодной ветчиной, с креветками и крабами, другую — с жареным мясом и картофелем с подливой и маленькими зелеными стручками перца.
Он крутился вокруг блюд с такой откровенной жадностью, что я почувствовал себя чревоугодником. Его глаза становились бессмысленными, когда он поглощал пищу. Пот выступил у него на лбу.
Он вытер блюдо кусочком хлеба, который с жадностью съел. Затем он погрузился в размышления, склонив на руку подбородок:
— Не могу решить, что взять на десерт.
Он посмотрел на меня так, будто я собирался посадить его на месяц на хлеб и воду. Мне хотелось послать его к черту. Наблюдая, как он ест, я задавал себе вопрос, хорошо ли я делаю для Джинни, пытаясь вернуть ее своему клиенту. Мартель, по крайней мере, был мужчиной. Может быть, у Питера и была закваска мужчины, как сказала Элла, но, когда сидел за столом, он превращался в нечто другое. Это был сплошной аппетит в образе человека.
— Я не знаю, взять шоколадный эклер или же пломбир с сиропом, — сказал он с серьезным видом.
— Возьмите и то, и другое.
— Это не смешно. Мое тело нуждается в топливе.
— Вы напихали себя таким запасом топлива, что его хватит, чтобы привести в движение морской лайнер вплоть до Гонолулу.
Он покраснел:
— Вы забываете, что я ваш хозяин, а вы здесь мой гость.
— Да, верно. Но давайте перейдем от вопроса о личностях и еды к реальности. Расскажите мне о Джинни.
— После того, как я съем десерт.
— До того. До того, как вы сами себя съедите, глупый вы человек.
— Вы не можете так разговаривать со мной.
— Мы не будем об этом спорить. Я хочу знать, не похожа ли Джинни на тех девушек, которые гоняются за мужчинами.
— Раньше с ней этого никогда не было.
— А она часто бывала с мужчинами?
— Очень мало. Большей частью со мной. — Он снова покраснел и отвел глаза. — Я не всегда был таким толстым, если хотите знать. Наши отношения в школе были всегда прочными. Но потом она потеряла интерес к сексу, поцелуям и всему подобному. Мы остались друзьями, и я брал ее иногда с собой. Но уже не было той прочности в наших отношениях.
— Почему она переменилась?
— Она много читала и хорошо училась в колледже. Я — нет. Но главным образом наши отношения разладились из-за ее отца.
— Его самоубийство?
Питер кивнул головой:
— Джинни была очень привязана к отцу. По сути, она потратила все эти годы на то, чтобы смириться с его смертью.
— Когда это произошло?
— Почти семь лет назад. Осенью будет семь лет. Однажды ночью он отправился на берег океана и во всей одежде вошел в воду.
— Это на этом берегу? — Я показал в сторону окна. Был отлив. Волны плескались далеко от берега, и была видна одна пена.
— Не совсем здесь. Нет. Он прошел полмили отсюда. — Питер указал на полоску земли, темневшей на фоне огней гавани. — В этом месте есть течение, и, когда его тело всплыло, оно оказалось здесь рядом. Я долго не мог зайти в океан, а Джинни с тех пор не заходила. Она пользуется, вернее, пользовалась бассейном.
Он молча сидел сгорбившись.
— Мистер Арчер, не можем ли мы сделать что-нибудь в отношении Мартеля? Выяснить, например, женаты они официально или что-то там другое. — Уверен, что да. У Джинни нет причин обманывать. Что вы думаете?
— Нет, но она находится под его сильным влиянием. Вы можете сами видеть, что это не нормальное состояние.
— Кажется, она его любит.
— Этого не может быть! Мы должны помешать ему увезти ее.
— Как помешать? Это же свободная страна.
Питер наклонился над столом:
— Вы упускаете вопрос о том, что он находится здесь нелегально. Он фактически признал, что у него нет паспорта. Это зацепка, и этим можно заняться. Но худшее, что они ему могут сделать, это депортировать его. А Джинни отправится с ним, по-видимому.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Но думаю, что это только ухудшит дело.
Он опустил свой толстый подбородок на кулак и задумался. Наша сторона обеденного зала наполнялась людьми с улицы и из бара. Некоторые дамы одели вечерние платья, и бриллианты и рубины сверкали на их шеях и запястьях, как осколки роскоши прошлого.
Шум океана заглушался говором гостей и звуками музыки. Люди разговаривали, разгоняя темноту, которая сгустилась у окон. Фэблон и его смерть не выходили у меня из головы.
— Вы говорите, что Джинни очень любила своего отца?
Питер очнулся от своей задумчивости.
— Да, это так.
— Что это был за человек?
— Это был, как здесь говорят, спортсмен. Он занимался по-серьезному охотой, и рыбной ловлей, и яхтами, и поло, и спортивными машинами, и самолетами.
— Всем этим?
— В разное время. Он терял интерес к одному виду спорта и переходил к другому. Казалось, он не мог найти такого занятия, которое полностью поглотило бы его. Некоторое время, когда я был учеником школы, он брал меня с собой. Он даже сажал меня в кабину самолета. — Глаза Питера затуманились от воспоминаний. — Он служил в воздушных частях, пока его не уволили по инвалидности.
— А что произошло?
— Точно не знаю. Он разбил машину во время тренировочного полета и поэтому не попал на войну. Для него это было большим разочарованием. Он ходил слегка прихрамывая. Мне кажется, в этом причина того, что он перепробовал все опасные виды спорта.
— Как он выглядел?
— Полагаю, вы назвали бы его симпатичным. Темноволосый, темноглазый, и у него всегда был этот смуглый цвет лица. Джинни унаследовала цвет кожи матери. Но мне непонятно, почему вы так интересуетесь их семьей? В чем дело?
— Я пытаюсь понять Джинни, почему она так сильно и внезапно увлеклась Мартелем. Он похож на ее отца?
— В некотором роде, — нехотя признался он. — Но мистер Фэблон был лучше.
— Вы сказали, что в нем французская кровь? Он говорил по-французски?
— Мог, когда хотел. Он сказал мне, что жил одно время во Франции.
— Где?
— В Париже. Это когда он учился рисовать.
У меня начал сформировываться образ Фэблона. В их кругах это был довольно обыкновенный тип: человек, который брался за все и ни в чем не преуспел.
— Откуда у него были деньги на все свои хобби? Он занимался бизнесом? — Он пытался использовать свой опыт и знания в разных сферах. Сразу же после войны начал дело по воздушным перевозкам. Беда в том, что у него были серьезные конкуренты, вроде «Летеющих тигров». Я слышал от него однажды, что он потерял пятьдесят тысяч долларов за шесть месяцев. Но он имел массу интересных дел.
Питер говорил мягким ностальгическим голосом. В другое время и при других своих габаритах, ему, вероятно, и хотелось бы пожить как тот умерший человек.
— А кто за все платил?
— Миссис Фэблон. Она была адвокатом. — Он помолчал, слегка насупившись. — Я только что вспомнил кое-что. Это не имеет отношения к делу, но занятно. — Он обернулся к окну, где выделялась темная полоска земли. — Берег, откуда мистер Фэблон вошел в воду, принадлежал когда-то адвокатской конторе. Это была часть их владений. Мать Джинни продала владение около десяти лет назад.
— За три года до смерти Фэблона?
— Верно. Если бы она подождала до нынешних времен, она получила бы по крайней мере миллион. Но я слышал, что все пошло за гроши, чтобы уплатить долги Фэблона.
— Кто его купил?
— Кладбищенская компания. Они еще не учредили там кладбища.
— Ну, мне его ждать не придется.
Питеру не понравилась моя шутка. Минуту спустя он вышел из-за стола и покинул комнату. Затем я увидел его у входа беседующим с высоким человеком в токсидо. Высокий человек двинул головой, и я увидел твердую линию его челюсти. Это был доктор Сильвестр, обед которого с миссис Фэблон я тогда прервал.
Он прошел в бар. Питер пристроился в конце очереди, образовавшейся около стола с десертом. Он стоял как монумент, его глаза затуманили мысли о пирогах, печеньях и сладких кремах.
Глава 10
Я прошел за доктором Сильвестром в бар. Бартендер, глаза которого шныряли как ртуть, налил ему не спрашивая двойное виски. Бартендера Сильвестр называл Марко. Марко носил красный жилет, белую рубашку с острыми углами воротничка и легкий черный шелковый галстук.
Я подождал, пока доктор выпьет половину бокала виски, затем сел на стул рядом с ним и стал наблюдать, как Марко готовит коктейль.
Заросшие волосами с тыльной стороны руки Сильвестра держали осторожно стакан. Волосы были слегка запачканы, как и его сальная голова. Черты лица у него были резкие, что усугублялось морщинами, идущими от носа ко рту. Он не был похож на человека, с которым легко начать разговор.
Чтобы дать какое-то занятие рукам, я заказал себе «Бурбон». Бартендер не взял с меня доллар.
— Простите, наличность мы здесь не принимаем. Вы член клуба, сэр?
— Я гость Питера Джемисона.
— Тогда я запишу это на его счет.
Доктор Сильвестр повернулся ко мне и приподнял свои черные брови. Он пользовался ими так часто, что казалось, что брови — главное средство выражения его чувств. Они даже отвлекали внимание от его твердых, блестящих глаз.
— Джемисон старший или младший?
— Я знаю обоих. Я заметил, что вы беседовали с младшим.
— Да?
Я сообщил ему свое имя и род деятельности.
— Питер нанял меня заняться делом его экс-невесты.
— Мне было непонятно, как вы сюда попали. — Он хотел подколоть меня, давая мне почувствовать мое место в его распорядке вещей. — Это вас я видел в доме Фэблонов в полдень?
— Да, я слышал, вы были одно время служащим у Вирджинии Фэблон?
— Это так.
— Как вы относитесь к ее замужеству?
Мне удалось его заинтересовать.
— Боже праведный, она вышла за него замуж?
— Так она мне сказала. Они поженились в субботу.
— Вы разговаривали с ней?
— Около часа назад. Я не мог понять, что происходит в ее головке. Обстоятельства, конечно, также не совсем обычные, но она пребывает в состоянии какого-то романтического сновидения.
— Большинство женщин такие, — сказал он. — Вы видели его?
— Я разговаривал с ними обоими в их доме.
— Я незнаком с ним лично, — сказал Сильвестр. — Я видел его где-то здесь, конечно, на расстоянии. Каково ваше впечатление?
— Он очень интеллигентный человек, высокообразованный, с большой силой воли. Он очень сильно подчинил себе Вирджинию.
— Это долго не будет продолжаться, — сказал Сильвестр. — Вы не знаете молодую леди. У нее самой достаточно силы воли, — произнес он, слегка скривив губы. — Я был ее домашним доктором, с тех пор как умер ее отец. И не всегда с ней было легко. Вирджиния любит все делать по-своему.
— И в отношении мужчин?
— У нее их не было, по крайней мере в последнее время. Это одна из ее проблем. С тех пор как умер ее отец, она ничего не делала, а лишь изучала французский. Вы могли бы подумать, что ее жизнь была нечем иным, как панихидой по Рою. Затем, несколько недель назад, как и следовало ожидать, все поломалось. Она бросила занятия, когда ей оставалось всего ничего до получения диплома, и пошла куролесить с этим Мартелем. — Он тянул свое питье. — Это вызывает беспокойство.
— Вы уже не ее доктор?
— Да, с недавнего времени. Честно говоря, у нас произошли расхождения по поводу ее курса лечения. Я подумал, что ей лучше перейти к другому доктору. А почему вы спрашиваете?
— Мне не нравится ее эмоциональное состояние. Она ухитрилась уговорить себя, что без ума от Мартеля. А она с ним, как ненужный сучок на дереве. Жестоко, если этот сучок срубят.
— Я пытался ей это сказать, — заметил Сильвестр. — Вы думаете, что он просто шарлатан?
— Может быть, не полностью, но частично — да. Мы проверили лиц в Вашингтоне, на которых он ссылался. И ничего не подтвердилось. Есть другие вещи, которыми сейчас я не хочу заниматься.
— А что я могу? Она схватила свой кусок и бегает с ним. — Сильвестр помолчал и допил виски.
— Хотите еще, доктор? — спросил бармен.
— Нет, спасибо, Марко. Единственное, что я узнал, занимаясь медицинской практикой уже двадцать лет, — сказал он, обращаясь ко мне, — что вы должны позволять людям делать свои собственные ошибки. Рано или поздно они станут поступать разумно. Мужчина с болью в груди рано или поздно прекратит курить. Женщины с хроническим алкоголизмом прекращают пить. А девушки с искаженным представлением о романтике становятся реалистками. Как моя жена.
Крупная женщина в одеянии, похожем на мантилью, подошла к нам сзади.
Ее грудь сверкала как жемчужная раковина среди черных кружев. У нее были пышные желтые волосы, которые придавали ей вид высокой, стройной женщины. Выражение губ было недовольным.
— Ну а как со мной? — сказала она. — Я люблю, когда обо мне говорят мужчины.
— Я сказал, что ты реалистка, Одри. Женщины входят в жизнь с романтикой, а кончают полными здравомыслия реалистками.
— Мужчины заставляют нас это делать, — сказала она. — Это мой коктейль?
— Да, а это мистер Арчер. Он детектив. — Как интересно! — сказала она. — Вы должны мне рассказать историю своей жизни.
— Я начал ее как романтик, а завершаю реалистом.
Она засмеялась и одним глотком выпила весь свой стакан. Они направились в зал. Другие последовали за ними.
На какой-то момент я остался в баре один. Марко спросил, не хочу ли я еще выпить. Он внимательно смотрел на меня, будто хотел что-то сообщить. Я сказал, что выпил бы еще.
— За мой счет, — сказал Марко, наливая в мой стакан виски и плеснув себе кока-колы.
— Я слышал, как вы сказали, что вы детектив, и не пропустил, что вы говорили о мисс Фэблон.
— Вы ее знаете?
— Видел здесь. Она не пьет. Я здесь уже двенадцать лет. Я знал ее отца. Он пил, и мог пить. Мистер Фэблон был настоящим мужчиной. У него был стержень. — Марко вытянул губы, произнося это слово.
— Я слышал, он кончил жизнь самоубийством, — сказал я спокойно.
— Может быть. Но я в это никогда не верил. — Он покачал своей мохнатой головой.
— Вы думаете, он случайно утонул?
— Я этого не говорил.
— Другая альтернатива — убийство.
— Я этого тоже не говорил. — Казалось, что, не отодвигаясь от стойки, он тем не менее отпрянул от меня. Затем он перекрестился. — Убийство — это весьма отвратительное деяние.
— Да, это отвратительно. Был мистер Фэблон убит?
— Некоторые так думают.
— Кто?
— Его жена, например. Когда он исчез, его жена вопила о кровавом преступлении здесь, в клубе. Затем она внезапно замолкла, и все, что можно услышать теперь от нее, — это показное молчание.
— Она обвиняла кого-либо?
— Насколько я слышал, нет. Она не называла имен.
— А почему же она изменила свою версию?
— Ваша догадка столь же справедлива, как и моя, мистер. Может быть, и лучше.
Тема его несколько нервировала. Он переменил ее.
— Но я не об этом хотел с вами поговорить. Это о другом парне. Его зовут Мартель — влиятельный француз.
— А что о нем?
— Я испытываю странное ощущение, будто я видел его где-то раньше. Он распрямил свои пальцы. Во всяком случае, я уверен, что он не француз.
— А кто он?
— Тоже, что и я, может быть... — Он сделал глупое лицо, намеренно дурачась, чтобы его слова прозвучали обиднее для Мартеля. — Такая же индейская помесь, как и я. Он никогда сюда не заходил. Только однажды, и тогда он только раз посмотрел на меня, и больше здесь не бывал.
Оркестр начал играть. Кое-кто вышел из столовой и заказал бренди. Увертываясь от танцующих пар, я вернулся к столу Питера. Стоящее перед ним блюдо с десертом было пусто, кроме небольшой полоски шоколада. Он выглядел смущенным и подавленным.
— Я думал, вы уже ушли, — сказал он.
— Я беседовал в баре с некоторыми друзьями мистера Фэблона.
— Доктор Сильвестр?
— Он был одним из них, — ответил я.
— Я также перекинулся с ним несколькими словами. Он надевает на себя жесткую личину. Но он беспокоится о Джинни, я знаю.
— Мы все беспокоимся.
— Вы не думаете, что нам следует вернуться к дому Мартеля? — Питер сделал усилие встать.
— Не до тех пор, пока у нас будет в руках что-нибудь существенное, чтобы стукнуть по нему.
— Что, например?
— Какое-либо веское доказательство того, что он не тот, за кого себя выдает. Я пытаюсь прояснить что-то сейчас.
— А что мне делать?
«Идите и побегайте по берегу», — хотелось мне сказать. Но я сказал:
— Вы должны ждать. И вы должны привыкнуть к мысли, что все может пойти совсем не так, как вам хочется.
— Вы что-нибудь выяснили?
— Ничего определенного, но у меня есть предчувствие. Все здесь началось не очень удачно и окончиться может также несчастливо. Мне кажется, все вернется назад, по крайней мере к предполагаемому самоубийству Роя Фэблона.
— "Предполагаемому"?
— Во всяком случае, один человек, из тех кто его знал, не верит, что это было самоубийство. Он предполагает, что и другие тоже могут так думать.
— Кто бы ни сказал вам это, это всего лишь предположение.
— Возможно. Но он католик, и он восхищался Роем Фэблоном. Он не хотел бы думать, что Рой был самоубийцей. Ваш отец сказал мне, между прочим, одну любопытную вещь.
— Я не знал, что вы говорили с моим отцом. — Голос Питера звучал сухо и подозрительно, будто я перебежал во вражеский лагерь.
— Я поехал к вам домой, чтобы поговорить с вами после полудня. Ваш отец сказал мне, помимо прочего, что тело Роя Фэблона было так изуродовано акулами, что его едва можно было узнать. В каком состоянии было его лицо? — Я сам его не видел. Мой отец — да. Все, что они мне показали, — это было его пальто.
— Он вошел в воду, одев верхнее пальто?
— Скорее, это был непромокаемый плащ.
— Он вошел в воду в непромокаемом плаще?
Меня это тоже поразило. Трудно представить, чтобы спортсмен, атлет вошел в океан в непромокаемом плаще с того берега, владение на которое его жена была вынуждена продать, и утонул.
— Как вы узнали, где точно он вошел в воду?
— Он оставил бумажник и часы на берегу. В бумажнике ничего не было, кроме удостоверения, но часы были очень хорошие — это подарок миссис Фэблон. На крышке были их инициалы, а на корпусе — какая-то гравировка на латинском.
— Никаких записок о самоубийстве?
— Если и были, я об этом не знаю. Но это еще ни о чем не говорит. Местная полиция не всегда подробно оповещает о таких делах.
— В Монтевисте часто бывают самоубийства?
— Свою долю мы имеем. Знаете ли, когда у вас есть деньги, чтобы жить, хороший дом, хорошая погода большей частью времени, и несмотря на это ваша жизнь не складывается — кого винить? — Казалось, что Питер говорит о самом себе.
— Так это было и с Роем Фэблоном?
— Не совсем. У него были свои проблемы. Я был гостем в его доме, и мне не следует говорить о них. Но сейчас мне кажется, это не имеет значения. — Он вздохнул. — Я слышал, как он сказал миссис Фэблон, что покончит с собой.
— Той же ночью?
— Одну или две до того. Я был приглашен на ужин, и они ссорились из-за денег. Она говорила ему, что не может больше давать денег, потому что у нее их больше нет.
— Для чего ему нужны были деньги?
— Проигрыши в карты. Он называл это «долгом чести». Он сказал, что, если он не заплатит долг, он вынужден будет покончить с собой.
— Джинни была там?
— Да, она все слышала. Мы оба слышали. Мистер и миссис Фэблон в этой ссоре дошли до такой стадии, когда уже не старались все скрыть. Каждый хотел привлечь нас на свою сторону.
— И кто выиграл?
— Никто. Оба потеряли.
Оркестр снова заиграл, и через проход я мог видеть всех танцующих в другой комнате. Большинство мелодий и большинство танцев были совершенно новыми в двадцатых и тридцатых годах. Все вместе производило впечатление вечеринки, длившейся слишком долго — пока и танцоры, и музыканты не вымотали себя настолько, что стали похожи на насекомых, которых высосал паук.
Я подождал, пока доктор выпьет половину бокала виски, затем сел на стул рядом с ним и стал наблюдать, как Марко готовит коктейль.
Заросшие волосами с тыльной стороны руки Сильвестра держали осторожно стакан. Волосы были слегка запачканы, как и его сальная голова. Черты лица у него были резкие, что усугублялось морщинами, идущими от носа ко рту. Он не был похож на человека, с которым легко начать разговор.
Чтобы дать какое-то занятие рукам, я заказал себе «Бурбон». Бартендер не взял с меня доллар.
— Простите, наличность мы здесь не принимаем. Вы член клуба, сэр?
— Я гость Питера Джемисона.
— Тогда я запишу это на его счет.
Доктор Сильвестр повернулся ко мне и приподнял свои черные брови. Он пользовался ими так часто, что казалось, что брови — главное средство выражения его чувств. Они даже отвлекали внимание от его твердых, блестящих глаз.
— Джемисон старший или младший?
— Я знаю обоих. Я заметил, что вы беседовали с младшим.
— Да?
Я сообщил ему свое имя и род деятельности.
— Питер нанял меня заняться делом его экс-невесты.
— Мне было непонятно, как вы сюда попали. — Он хотел подколоть меня, давая мне почувствовать мое место в его распорядке вещей. — Это вас я видел в доме Фэблонов в полдень?
— Да, я слышал, вы были одно время служащим у Вирджинии Фэблон?
— Это так.
— Как вы относитесь к ее замужеству?
Мне удалось его заинтересовать.
— Боже праведный, она вышла за него замуж?
— Так она мне сказала. Они поженились в субботу.
— Вы разговаривали с ней?
— Около часа назад. Я не мог понять, что происходит в ее головке. Обстоятельства, конечно, также не совсем обычные, но она пребывает в состоянии какого-то романтического сновидения.
— Большинство женщин такие, — сказал он. — Вы видели его?
— Я разговаривал с ними обоими в их доме.
— Я незнаком с ним лично, — сказал Сильвестр. — Я видел его где-то здесь, конечно, на расстоянии. Каково ваше впечатление?
— Он очень интеллигентный человек, высокообразованный, с большой силой воли. Он очень сильно подчинил себе Вирджинию.
— Это долго не будет продолжаться, — сказал Сильвестр. — Вы не знаете молодую леди. У нее самой достаточно силы воли, — произнес он, слегка скривив губы. — Я был ее домашним доктором, с тех пор как умер ее отец. И не всегда с ней было легко. Вирджиния любит все делать по-своему.
— И в отношении мужчин?
— У нее их не было, по крайней мере в последнее время. Это одна из ее проблем. С тех пор как умер ее отец, она ничего не делала, а лишь изучала французский. Вы могли бы подумать, что ее жизнь была нечем иным, как панихидой по Рою. Затем, несколько недель назад, как и следовало ожидать, все поломалось. Она бросила занятия, когда ей оставалось всего ничего до получения диплома, и пошла куролесить с этим Мартелем. — Он тянул свое питье. — Это вызывает беспокойство.
— Вы уже не ее доктор?
— Да, с недавнего времени. Честно говоря, у нас произошли расхождения по поводу ее курса лечения. Я подумал, что ей лучше перейти к другому доктору. А почему вы спрашиваете?
— Мне не нравится ее эмоциональное состояние. Она ухитрилась уговорить себя, что без ума от Мартеля. А она с ним, как ненужный сучок на дереве. Жестоко, если этот сучок срубят.
— Я пытался ей это сказать, — заметил Сильвестр. — Вы думаете, что он просто шарлатан?
— Может быть, не полностью, но частично — да. Мы проверили лиц в Вашингтоне, на которых он ссылался. И ничего не подтвердилось. Есть другие вещи, которыми сейчас я не хочу заниматься.
— А что я могу? Она схватила свой кусок и бегает с ним. — Сильвестр помолчал и допил виски.
— Хотите еще, доктор? — спросил бармен.
— Нет, спасибо, Марко. Единственное, что я узнал, занимаясь медицинской практикой уже двадцать лет, — сказал он, обращаясь ко мне, — что вы должны позволять людям делать свои собственные ошибки. Рано или поздно они станут поступать разумно. Мужчина с болью в груди рано или поздно прекратит курить. Женщины с хроническим алкоголизмом прекращают пить. А девушки с искаженным представлением о романтике становятся реалистками. Как моя жена.
Крупная женщина в одеянии, похожем на мантилью, подошла к нам сзади.
Ее грудь сверкала как жемчужная раковина среди черных кружев. У нее были пышные желтые волосы, которые придавали ей вид высокой, стройной женщины. Выражение губ было недовольным.
— Ну а как со мной? — сказала она. — Я люблю, когда обо мне говорят мужчины.
— Я сказал, что ты реалистка, Одри. Женщины входят в жизнь с романтикой, а кончают полными здравомыслия реалистками.
— Мужчины заставляют нас это делать, — сказала она. — Это мой коктейль?
— Да, а это мистер Арчер. Он детектив. — Как интересно! — сказала она. — Вы должны мне рассказать историю своей жизни.
— Я начал ее как романтик, а завершаю реалистом.
Она засмеялась и одним глотком выпила весь свой стакан. Они направились в зал. Другие последовали за ними.
На какой-то момент я остался в баре один. Марко спросил, не хочу ли я еще выпить. Он внимательно смотрел на меня, будто хотел что-то сообщить. Я сказал, что выпил бы еще.
— За мой счет, — сказал Марко, наливая в мой стакан виски и плеснув себе кока-колы.
— Я слышал, как вы сказали, что вы детектив, и не пропустил, что вы говорили о мисс Фэблон.
— Вы ее знаете?
— Видел здесь. Она не пьет. Я здесь уже двенадцать лет. Я знал ее отца. Он пил, и мог пить. Мистер Фэблон был настоящим мужчиной. У него был стержень. — Марко вытянул губы, произнося это слово.
— Я слышал, он кончил жизнь самоубийством, — сказал я спокойно.
— Может быть. Но я в это никогда не верил. — Он покачал своей мохнатой головой.
— Вы думаете, он случайно утонул?
— Я этого не говорил.
— Другая альтернатива — убийство.
— Я этого тоже не говорил. — Казалось, что, не отодвигаясь от стойки, он тем не менее отпрянул от меня. Затем он перекрестился. — Убийство — это весьма отвратительное деяние.
— Да, это отвратительно. Был мистер Фэблон убит?
— Некоторые так думают.
— Кто?
— Его жена, например. Когда он исчез, его жена вопила о кровавом преступлении здесь, в клубе. Затем она внезапно замолкла, и все, что можно услышать теперь от нее, — это показное молчание.
— Она обвиняла кого-либо?
— Насколько я слышал, нет. Она не называла имен.
— А почему же она изменила свою версию?
— Ваша догадка столь же справедлива, как и моя, мистер. Может быть, и лучше.
Тема его несколько нервировала. Он переменил ее.
— Но я не об этом хотел с вами поговорить. Это о другом парне. Его зовут Мартель — влиятельный француз.
— А что о нем?
— Я испытываю странное ощущение, будто я видел его где-то раньше. Он распрямил свои пальцы. Во всяком случае, я уверен, что он не француз.
— А кто он?
— Тоже, что и я, может быть... — Он сделал глупое лицо, намеренно дурачась, чтобы его слова прозвучали обиднее для Мартеля. — Такая же индейская помесь, как и я. Он никогда сюда не заходил. Только однажды, и тогда он только раз посмотрел на меня, и больше здесь не бывал.
Оркестр начал играть. Кое-кто вышел из столовой и заказал бренди. Увертываясь от танцующих пар, я вернулся к столу Питера. Стоящее перед ним блюдо с десертом было пусто, кроме небольшой полоски шоколада. Он выглядел смущенным и подавленным.
— Я думал, вы уже ушли, — сказал он.
— Я беседовал в баре с некоторыми друзьями мистера Фэблона.
— Доктор Сильвестр?
— Он был одним из них, — ответил я.
— Я также перекинулся с ним несколькими словами. Он надевает на себя жесткую личину. Но он беспокоится о Джинни, я знаю.
— Мы все беспокоимся.
— Вы не думаете, что нам следует вернуться к дому Мартеля? — Питер сделал усилие встать.
— Не до тех пор, пока у нас будет в руках что-нибудь существенное, чтобы стукнуть по нему.
— Что, например?
— Какое-либо веское доказательство того, что он не тот, за кого себя выдает. Я пытаюсь прояснить что-то сейчас.
— А что мне делать?
«Идите и побегайте по берегу», — хотелось мне сказать. Но я сказал:
— Вы должны ждать. И вы должны привыкнуть к мысли, что все может пойти совсем не так, как вам хочется.
— Вы что-нибудь выяснили?
— Ничего определенного, но у меня есть предчувствие. Все здесь началось не очень удачно и окончиться может также несчастливо. Мне кажется, все вернется назад, по крайней мере к предполагаемому самоубийству Роя Фэблона.
— "Предполагаемому"?
— Во всяком случае, один человек, из тех кто его знал, не верит, что это было самоубийство. Он предполагает, что и другие тоже могут так думать.
— Кто бы ни сказал вам это, это всего лишь предположение.
— Возможно. Но он католик, и он восхищался Роем Фэблоном. Он не хотел бы думать, что Рой был самоубийцей. Ваш отец сказал мне, между прочим, одну любопытную вещь.
— Я не знал, что вы говорили с моим отцом. — Голос Питера звучал сухо и подозрительно, будто я перебежал во вражеский лагерь.
— Я поехал к вам домой, чтобы поговорить с вами после полудня. Ваш отец сказал мне, помимо прочего, что тело Роя Фэблона было так изуродовано акулами, что его едва можно было узнать. В каком состоянии было его лицо? — Я сам его не видел. Мой отец — да. Все, что они мне показали, — это было его пальто.
— Он вошел в воду, одев верхнее пальто?
— Скорее, это был непромокаемый плащ.
— Он вошел в воду в непромокаемом плаще?
Меня это тоже поразило. Трудно представить, чтобы спортсмен, атлет вошел в океан в непромокаемом плаще с того берега, владение на которое его жена была вынуждена продать, и утонул.
— Как вы узнали, где точно он вошел в воду?
— Он оставил бумажник и часы на берегу. В бумажнике ничего не было, кроме удостоверения, но часы были очень хорошие — это подарок миссис Фэблон. На крышке были их инициалы, а на корпусе — какая-то гравировка на латинском.
— Никаких записок о самоубийстве?
— Если и были, я об этом не знаю. Но это еще ни о чем не говорит. Местная полиция не всегда подробно оповещает о таких делах.
— В Монтевисте часто бывают самоубийства?
— Свою долю мы имеем. Знаете ли, когда у вас есть деньги, чтобы жить, хороший дом, хорошая погода большей частью времени, и несмотря на это ваша жизнь не складывается — кого винить? — Казалось, что Питер говорит о самом себе.
— Так это было и с Роем Фэблоном?
— Не совсем. У него были свои проблемы. Я был гостем в его доме, и мне не следует говорить о них. Но сейчас мне кажется, это не имеет значения. — Он вздохнул. — Я слышал, как он сказал миссис Фэблон, что покончит с собой.
— Той же ночью?
— Одну или две до того. Я был приглашен на ужин, и они ссорились из-за денег. Она говорила ему, что не может больше давать денег, потому что у нее их больше нет.
— Для чего ему нужны были деньги?
— Проигрыши в карты. Он называл это «долгом чести». Он сказал, что, если он не заплатит долг, он вынужден будет покончить с собой.
— Джинни была там?
— Да, она все слышала. Мы оба слышали. Мистер и миссис Фэблон в этой ссоре дошли до такой стадии, когда уже не старались все скрыть. Каждый хотел привлечь нас на свою сторону.
— И кто выиграл?
— Никто. Оба потеряли.
Оркестр снова заиграл, и через проход я мог видеть всех танцующих в другой комнате. Большинство мелодий и большинство танцев были совершенно новыми в двадцатых и тридцатых годах. Все вместе производило впечатление вечеринки, длившейся слишком долго — пока и танцоры, и музыканты не вымотали себя настолько, что стали похожи на насекомых, которых высосал паук.
Глава 11
Элла Стром срезала угол танцевальной площадки и подошла к нашему столу.
— Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.
Это был худой человек, в мятом темном костюме, с копной шатенистых волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.
— Рад вас видеть, — сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел в дверь мимо меня. — Я обещал жене пойти сегодня в «общество любителей кино». У нас сезонные билеты.
— Я возмещу ваши расходы.
— Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.
— Но здесь дело может быть важнее.
— Не для меня, не так ли? — Он говорил со мной, но его жалоба была обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда прийти. — В любом случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера Мартеля. Я предложил однажды сделать, так как я всегда предлагаю всем другим гостям, но он отказался, категорически отказался.
— Он был груб с вами?
— Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел фотографироваться. Он что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?
— Да, с вывертом.
Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:
— Единственная причина, почему я это спрашиваю, — это то, что есть еще другие люди, интересующиеся его фотографией.
— Вы мне об этом не говорили, — недовольно пробормотала Элла.
— У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне в студию в поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я сказал ей, что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без разрешения мистера Мартеля я фотографировать его не буду. Она почему-то возмутилась и выскочила из студии.
— Полагаю, она не назвала своего имени.
— Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с импозантной фигурой. Возраст около тридцати. По правде говоря, мне кажется, я где-то ее встречал раньше.
— А где?
— Здесь в клубе.
— Я что-то такую не помню, — сказала Элла.
— Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. — Мальковский скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. — Мне помнится, я сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.
— У вас они еще есть? — спросил я.
— Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.
Это был худой человек, в мятом темном костюме, с копной шатенистых волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.
— Рад вас видеть, — сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел в дверь мимо меня. — Я обещал жене пойти сегодня в «общество любителей кино». У нас сезонные билеты.
— Я возмещу ваши расходы.
— Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.
— Но здесь дело может быть важнее.
— Не для меня, не так ли? — Он говорил со мной, но его жалоба была обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда прийти. — В любом случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера Мартеля. Я предложил однажды сделать, так как я всегда предлагаю всем другим гостям, но он отказался, категорически отказался.
— Он был груб с вами?
— Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел фотографироваться. Он что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?
— Да, с вывертом.
Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:
— Единственная причина, почему я это спрашиваю, — это то, что есть еще другие люди, интересующиеся его фотографией.
— Вы мне об этом не говорили, — недовольно пробормотала Элла.
— У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне в студию в поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я сказал ей, что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без разрешения мистера Мартеля я фотографировать его не буду. Она почему-то возмутилась и выскочила из студии.
— Полагаю, она не назвала своего имени.
— Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с импозантной фигурой. Возраст около тридцати. По правде говоря, мне кажется, я где-то ее встречал раньше.
— А где?
— Здесь в клубе.
— Я что-то такую не помню, — сказала Элла.
— Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. — Мальковский скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. — Мне помнится, я сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.
— У вас они еще есть? — спросил я.