— Объясните лучше, о чем идет речь.
   — Не могу, я обещал не разглашать этого.
   — Кому вы дали обещание? Стивену Хэккету?
   — Нет. Это был не мистер Хэккет.
   Обогнув круглую кровать, я подошел к нему.
   — Я не смогу больше ничего для вас сделать, если вы не раскроете все карты. По-моему, от вас обоих хотят попросту избавиться — от вас и от вашей дочери.
   Он упрямо твердил свое:
   — Я знаю, что делаю. Не хочу от вас помощи и не нуждаюсь в ней.
   — Может быть, и не хотите, но определенно нуждаетесь. Собираетесь вы отвезти Сэнди обратно в клинику?
   — Нет.
   — Тогда я буду вынужден заставить вас.
   — Вы не сможете. Я — свободный гражданин.
   — Долго вы им не останетесь. Капитан Обри сейчас ждет меня для беседы. Когда он узнает, что вы покупали и продавали материальные улики по делу об убийстве...
   — Что вы имеете в виду?
   — Я имею в виду пленки с записями, которые вы купили у миссис Флейшер.
   У меня было лишь предположение, хотя и основанное на анализе фактов, что пленки с записями тоже являются составной частью всей договоренности в целом, о которой он говорил. И выражение на его лице подтвердило это предположение.
   — Для кого вы купили их, Кит?
   Он не ответил.
   — Кто платит вам за то, чтобы вы увезли дочь из страны?
   Он опять отказался отвечать. В дверях за его спиной возникла Сэнди. На ней был чистый желтый махровый халат, после душа она порозовела. Ночной заплыв явно пошел ей на пользу. При виде этого мне стало труднее простить ей ее поступок. Она обратилась к отцу:
   — Тебе кто-то платит за отъезд? Мне ты этого не говорил. Ты сказал, что компания выплачивает тебе какую-то сумму в связи с тем, что вынуждена отказаться от твоих услуг.
   — Именно так, дорогая. В связи с этим отказом. — Он стоял между нами, глядя то на нее, то на меня.
   — Какую сумму?
   — Не твое дело, дорогая. Я хочу сказать, позволь мне самому заняться всеми делами. Тебе не нужно забивать себе этим голову.
   — Ха, ну спасибо. Деньги тебе дает мистер Хэккет?
   — Можно сказать и так. Эта компания — его.
   — И ты получаешь деньги, если увозишь меня в Южную Америку? Правильно? В противном случае, не получаешь ничего?
   — Мне не нравится этот перекрестный допрос, — возмутился Себастьян. — В конце концов, я — твой отец.
   — Ну конечно же, папочка. — Говорила она саркастически, с мрачной интонацией человека, имеющего право на превосходство из-за перенесенной им боли и страданий. — Но я не хочу в Южную Америку.
   — Ты же говорила, что хочешь.
   — А теперь не хочу. — Она резко повернулась ко мне: — Заберите меня отсюда, пожалуйста. Сил нет созерцать эту сцену. Именно здесь летом я захорошела и поймала сильный кайф, в этой комнате. А это та самая кровать, на которой Луп и Стив «заделывали» меня по очереди. Во влагалище и в задний проход. — Она дотянулась до этих частей своего тела, как ребенок, показывающий, где ему причинили боль.
   Ее слова и жесты были обращены ко мне, но предназначались отцу. Себастьян был потрясен. Он сел на кровать, но сразу же резко вскочил, стряхнув с покрывала насыпавшийся с головы песок.
   — Не может быть, что ты говоришь о мистере Хэккете.
   — Может. Я совсем забалдела тогда и почти не соображала, что происходит. Но всякий раз, когда я вижу Стивена Хэккета, я сразу узнаю его.
   Глаза Себастьяна изменились, словно линзы в объективе сложного фотоаппарата. Он хотел бы не верить ей, отыскать какую-нибудь брешь, ставящую под сомнение достоверность сказанного ею. Но это было правдой, и мы оба понимали это.
   — Почему ты не сказала мне, Сэнди?
   — Вот сейчас говорю.
   — Я имею в виду, летом, когда это случилось.
   Она презрительно посмотрела на него.
   — А откуда тебе известно, что это случилось летом? Я об этом сейчас ничего не сказала.
   Он лихорадочно огляделся вокруг и зачастил:
   — Твоя мать мне что-то говорила. Я имею в виду, не этими словами. Но что-то было записано в твоем дневнике, ведь так?
   — Я описала все именно этими словами, — ответила Сэнди. — Я знала, что Бернис читает мой дневник. Но ни один из вас и слова мне не сказал. Ни единого.
   — Я считал, что это должна была сделать твоя мать. В конце концов, я ведь мужчина, а ты — девушка.
   — Знаю, что девушка. Выяснила это нелегким способом.
   Она была взволнована и разгневана, но говорила скорее как женщина, а не как девушка. Она уже не боялась. Мне подумалось, что она перестрадала свое превращение в женщину, словно непогоду в океане, и что шторм для нее теперь позади.
   Я прошел в ванную, чтоб принять горячий душ. Кабинка была еще теплой и душистой после Сэнди.
   Потом, когда душ принимал Себастьян, я беседовал с его дочерью, сидящей напротив меня за покерным столиком. Мы уже были одеты, и это придавало нашей беседе определенный налет официальности. Сэнди, однако, начала с того, что поблагодарила меня, и это было неплохим предзнаменованием.
   Я ответил, что мой поступок не заслуживает благодарности, потому что мне просто до смерти захотелось искупаться.
   — Ты все-таки решила попробовать продолжать жить?
   — Я ничего не обещаю, — ответила она. — Это сволочной мир.
   — Ты не сделаешь его лучше, сведя счеты с жизнью.
   — Зато сделаю лучше для себя. — С минуту она сидела молча, не шевелилась. — Думала, что смогу вырваться из всей этой мерзости вместе с Дэви.
   — Кому пришла в голову эта мысль?
   — Ему. Он «снял» меня на Стрипе[18], потому что ему кто-то сказал, что я знакома с Хэккетами. Ему нужно было как-то подобраться к Стиву, и я была рада помочь.
   — Почему?
   — Сами знаете, почему. Хотела отомстить ему и Лупу. Но лучше от этого мне не стало. Наоборот, стало только хуже.
   — Чего добивался Дэви?
   — Трудно сказать. У него всегда на все были три-четыре причины, три-четыре разных варианта. Он не виноват в этом. Ему никто никогда не говорил правду о том, кто же он такой, пока этого не сделала Лорел. Но и тогда он не знал наверняка, правда это или нет. Когда они разговаривали, она была пьяна.
   — Сказала, что его отец — Стивен Хэккет?
   — Я не знаю, что она ему сказала. Честное слово.
   Это было любимое выражение ее матери, и она произнесла его точно с такой же интонацией.
   — Под конец мы с Дэви уже почти не разговаривали. Я боялась ехать вместе с ним и бежать тоже боялась. Не знала, как далеко он зайдет. Он и сам этого не знал.
   — Он зашел еще дальше. — Я подумал, что пора сказать ей, пока измененится, происшедшие с нею за эту ночь, еще не успели откристаллизоваться в ее сознании. — Сегодня днем Дэви был застрелен.
   Она тупо уставилась на меня, словно способность реагировать на услышанное была у нее временно истощена.
   — Кто застрелил его?
   — Генри Лэнгстон.
   — Я думала, он друг Дэви.
   — Был им, но у него возникли свои трудности. Как и у большинства сейчас. — Я оставил ее наедине с этой мыслью и прошел в спальню, где ее отец примерял одежду. Он решил надеть свитер с глухим воротом и брюки. В свитере он выглядел молодо и дерзко, как киноартист.
   — Каковы планы, Кит?
   — Еду к Хэккету и возвращаю ему чек.
   Его заявление изумило меня. Он и сам выглядел слегка изумленным.
   — Рад, что вы решились сделать это. Но лучше отдайте мне чек. Это улика.
   — Против меня?
   — Против Хэккета. На какую он сумму?
   — Чек выписан на сто тысяч.
   — И сколько еще наличными за магнитофонные пленки?
   Себастьян немного поколебался.
   — Десять тысяч наличными. Я передал их миссис Флейшер.
   — Какую легенду сочинил вам Хэккет про эти пленки?
   — Сказал, что Флейшер пытался его шантажировать.
   — За что?
   — Он не сказал. Хотя я думаю, речь шла о связи с женщиной.
   — Когда вы передали ему пленки?
   — Только что. Как раз перед вашим приездом сюда.
   — Кто был в доме, Кит?
   — Я видел только мистера Хэккета и его мать.
   — У них есть магнитофон?
   — Да, я видел, как они проверяли, подходят ли эти пленки.
   — Сколько всего пленок?
   — Шесть.
   — Где вы их оставили?
   — У миссис Марбург в библиотеке. Что они сделали с ними протом, я не знаю.
   — И они дали вам чек. Правильно?
   — Да. Хэккет.
   Он вынул из бумажника желтую полоску бумаги и протянул ее мне. Она весьма походила на такую же бумажку у меня в сейфе, только подписана она была Стивеном Хэккетом, а не его матерью, и дата была проставлена не на неделю вперед.
   Нравственная сила, потребовавшаяся Себастьяну для того, чтобы расстаться с деньгами, произвела в нем заметный сдвиг. Энергичным шагом он прошел вслед за мной в гостиную.
   — Я еду с вами. Хочу высказать в лицо этому подонку Хэккету все, что я о нем думаю.
   — Вам нужно заняться более важным делом.
   — Что вы имеете в виду?
   — Отвезти дочь обратно в клинику, — сказал я.
   — А нельзя — просто домой?
   — Пока слишком рано.
   — И всегда будет рано, — вставила Сэнди. Но на отца она начала смотреть уже другими глазами.

Глава 34

   Капитан Обри поджидал меня у двери, выходившей на крыльцо отделения в управлении шерифа. Мы беседовали в полутемном коридоре этого старого здания, чтобы нас не было слышно дежурному полицейскому. Когда я в общих чертах изложил Обри то, что уже знал и что пока только предполагал, он изъявил желание немедленно отправиться к Хэккету.
   Я напомнил, что ему придется оформлять ордер на обыск, а это не так просто. Тем временем Хэккет может либо уничтожить пленки, либо стереть с них запись.
   — Почему эти пленки так важны? — спросил Обри.
   — Потому что связаны со смертью Лорел Смит. Сегодня вечером я узнал, что примерно двадцать лет назад у Стивена Хэккета была с нею связь. Дэви Спэннер был их внебрачным сыном.
   — И вы считаете, ее убил Хэккет?
   — Пока это рано утверждать. Но я знаю, что за эти пленки он заплатил десять тысяч.
   — Даже если и так, его нельзя просто пойти и арестовать.
   — Мне и не нужно этого делать, капитан. Я же работал на миссис Марбург. Я могу войти в дом.
   — А выйти из него сможете? — спросил он, мрачно усмехнувшись.
   — Думаю, что да. Но мне может понадобиться подкрепление. И все же сначала дайте мне побыть с ними наедине.
   — А потом что?
   — Договоримся так: вы будете наготове. Если мне понадобится помощь, я крикну.
   Обри проводил меня до моей машины и склонился к окошку.
   — Опасайтесь миссис Марбург. Когда застрелили ее второго мужа, я... — здесь он откашлялся, как бы устраняя тем самым возможную клевету или поклеп из своего предупреждения мне, — в общем, было подозрение, что она тоже замешана.
   — Вполне возможно. Ведь Марк Хэккет был убит ее сыном от первого брака, неким Джаспером Блевинсом.
   — Вы утверждаете это?
   — Почти. Узнал от бабки Джаспера Блевинса, и ей стоило значительных усилий сказать мне об этом. Причем только когда узнала, что Джаспер давно мертв.
   — Здесь умирают слишком многие, — сказал Обри. — Не станьте еще одним.
   На своей машине без полицейских опознавательных знаков он доехал вслед за мной до ворот в усадьбу Хэккетов. По частной дороге я проехал до озера и пересек дамбу. В доме на берегу окна за плотно завешенными шторами приглушенно светились. Постучав в дверь, я понял, что пришел сегодня сюда в последний раз.
   Открыла мне Герда Хэккет. Она выглядела обеспокоенной и одинокой, словно грозное привидение, бродящее не по тому дому. Умиротворенная улыбка осветила ее лицо, когда она увидела меня.
   — Мистер Арчер! Kommen Sie nurl rein[19].
   Я вошел.
   — Как чувствует себя ваш муж?
   — Намного лучше, спасибо. — И добавила разочарованно: — Так вам нужен Стивен?
   — И миссис Марбург.
   — Они в библиотеке. Сейчас скажу им, что вы здесь.
   — Не беспокойтесь. Я знаю, где это.
   Она осталась стоять у дверей своего дома, как чужая. Идя по основательно построенному зданию, похожему на учреждение, я вдруг догадался, почему Хэккет женился на девушке из другой страны. Он не хотел, чтобы его распознали.
   Дверь в библиотеку была закрыта. До меня донесся из-за нее голос, женский голос, и когда я приник ухом к ее дубовой поверхности, то узнал голос Лорел Смит. Волосы у меня на голове встали дыбом, а сердце заколотилось от сумасшедшей мысли, что Лорел жива.
   Я был на грани срыва, как альпинист, завершающий длительное восхождение: перевернутое восхождение вниз, в прошлое. Затаив дыхание и без того еле дыша, я плотно прижался к двери.
   — Спасибо, миссис Липперт, — говорил голос Лорел. — Хотите расписку?
   — В этом нет надобности, — ответил голос другой женщины. — Я заберу чек из банка.
   — Выпьете немного?
   — Нет, спасибо. Мужу не нравится, когда он приходит домой, а от меня пахнет спиртным.
   — Водку не почувствуешь, — сказала Лорел.
   — Он все учует. Нюх у него, как у собаки-ищейки. Спокойной вам ночи.
   — Смотрите, осторожнее.
   Дверь закрылась. Лорел начала мурлыкать старую песенку о чьем-то свисте в темноте. Должно быть, она ходила по квартире, потому что голос ее то затихал, то опять становился громким.
   Я начал потихоньку поворачивать ручку двери. Раздался голос Рут Марбург:
   — Кто там?
   Мне пришлось войти, улыбаясь. Миссис Марбург сидела у телефона. Револьвера видно не было.
   Хэккет сидел за столом, на котором стоял магнитофон. Улыбка на его избитом лице выглядела так же отвратительно со стороны, как я ощущал свою собственную внутренне. Он выключил магнитофон, и пение Лорел оборвалось.
   — Миссис Хэккет сказала мне, где найти вас. Надеюсь, я не помешал.
   Хэккет начал было говорить, что нет, но его перебила миссис Марбург:
   — По правде говоря, помешали. Мы с сыном прослушиваем старые семейные записи.
   — Ничего, продолжайте.
   — Вам это будет неинтересно. Они полны трогательной ностальгии по прошлому, но только для членов нашей семьи. — Голос ее стал неприятно резким: — Вам что-нибудь нужно?
   — Я приехал сообщить вам окончательные результаты расследования.
   — Сейчас не вполне удачное время. Приезжайте завтра, хорошо?
   — А мне бы хотелось послушать, что мистер Арчер хочет сообщить нам, — Хэккет неловко посмотрел на мать. — Раз уж мы платим такие деньги, то хотя бы послушаем, за что.
   — Я бы предпочел послушать, что скажет Лорел.
   Миссис Марбург захлопала наклеенными ресницами.
   — Какая еще Лорел?
   — Жена Джаспера. Вы только что слушали ее. Давайте послушаем вместе.
   Миссис Марбург подалась вперед и настоятельным тоном проговорила:
   — Закройте за собой дверь. Я хочу поговорить с вами.
   Я закрыл дверь и прижался к ней спиной, глядя на них обоих. Миссис Марбург тяжело встала с кресла, опираясь на подлокотники. Хэккет потянулся к магнитофону.
   — Не прикасаться!
   Его рука застыла над клавишами, затем он убрал ее. Миссис Марбург подошла вплотную ко мне.
   — Значит, покопались в грязном белье и думаете повысить свою ставку? Здорово же вы заблуждаетесь. Если не будете вести себя должным образом, угодите прямехонько в тюрьму этой же ночью.
   — Кое-кто уж точно угодит.
   Она приблизила ко мне лицо, едва не касаясь меня.
   — Мы с сыном покупаем таких, как вы, по пяти центов за штуку. Дата на том чеке, что у вас, отсрочена. Неужели вы настолько глупы, что не понимаете, что это означает?
   — Это означает, что вы не уверены, купили вы меня за те деньги или нет. Никто не продается в наши дни. — Я достал чек Кита Себастьяна и показал ей. — Себастьян отдал мне это.
   Она выбросила вперед руку, пытаясь вырвать у меня чек. Я резко отстранился и убрал его.
   — Не протягивай руки, Этта.
   Несмотря на густой слой косметики, все лицо ее передернуло от злости.
   — Не сметь называть меня таким именем. Меня зовут Рут. Она подошла к своему креслу. Но вместо того, чтобы сесть в него, она резко выдвинула ящик телефонного столика. Я рванулся к ней, прежде чем она успела навести револьвер, снятый с предохранителя, и выхватил его у нее из рук. Отскочив назад, я повернулся к Хэккету. Он уже встал со стула и наступал на меня. Стрелять мне, однако, не пришлось. Он попятился назад, довольно нехотя, к столу, за которым сидел только что.
   — Прочь от стола, Хэккет! Сядь-ка от него подальше, вон там, рядом с матерью.
   Он пересек комнату, прислонился спиной к полному собранию сочинений Диккенса, затем сел на высокий трехступенчатый табурет в углу, словно истукан. Миссис Марбург постояла, словно еще желая оказать мне сопротивление, но в конце концов опять опустилась в кресло.
   Я сел на стул, на котором минутой раньше сидел ее сын, и включил магнитофон. Записывающая аппаратура Флейшера, очевидно, включалась автоматически, реагируя на любые шумы: звук шел непрерывно без длительных перерывов и пауз.
   Вслед за пением Лорел послышались булькающие звуки, по которым можно было определить, что она наливает себе выпить, затем — еще более длительное бульканье, свидетельствующее о том, что она решила выпить.
   Она напевала песенку на свои собственные слова с припевом «Дэви-Дэви-Дэви».
   Открылась дверь ее квартиры, и вошел сам Дэви.
   — Здравствуйте, Лорел.
   — Называй меня мамой.
   — Это будет неправильно. Э-э, не надо меня целовать.
   — Я имею на это право. Разве я не отношусь к тебе, как мать?
   — В последнее время — да. Иногда я спрашиваю себя, почему.
   — Потому что я и есть твоя мать. Руку даю на отсечение!
   — А может, голову?
   Она вскрикнула «Ах!», словно он нанес ей удар кулаком.
   — Нехорошо так говорить. Я не имею никакого отношения к убийству твоего отца.
   — Но вы знаете, кто убил его на самом деле.
   — Я же сказала тебе вчера вечером, что это был молодой человек, бородатый битник.
   — В те годы битников еще не было, — с упрямым недоверием возразил ей Дэви.
   — Называй его, как хочешь, но он был именно такой.
   — А кто это был?
   Поколебавшись, она ответила:
   — Я не знаю.
   — Тогда почему вы покрывали его?
   — Я не покрывала.
   — Неправда. Вы заявили Флейшеру и на допросах, что погибший — не мой отец. А мне сказали, что отец. Либо вы лгали им тогда, либо лжете мне сейчас. Так когда же и кому именно?
   Лорел сказала тихим голосом:
   — Не надо со мной так, Дэви. Я не лгала ни тогда, ни теперь. Человек, которого задавило поездом...
   Миссис Марбург застонала так громко, что я не расслышал конца фразы. Она начала говорить, и я выключил магнитофон.
   — Мне что, так и придется сидеть здесь всю ночь и слушать эту сентиментальную тягомотину?
   — Это — семейные записи, — возразил я, — они полны трогательной ностальгии по прошлому. Ваш внук и его мать мирно беседуют о том, что случилось с вашим сыном. Разве вы не хотите узнать, что с ним случилось?
   — Чепуха! У меня только один сын.
   Она повернулась к Хэккету, сидящему в углу, и оскалила зубы, что, вероятно, должно было означать материнскую улыбку. Он неловко заерзал при виде такого проявления материнских чувств. Потом опять заговорил, тщательно подбирая слова:
   — Нет смысла притворяться, мать. О Джаспере он легко может узнать. Думаю, что уже узнал. Я также думаю, что мне пора во всем чистосердечно признаться.
   — Не будь дураком!
   — Чистосердечно признаться в чем? — уточнил я.
   — В том, что я убил своего брата по матери Джаспера Блевинса. Если вы дадите мне возможность объяснить случившееся тогда, то вы, по-моему, будете смотреть на это дело иначе. Разумеется, ни один суд присяжных не признает меня виновным.
   — Не будь таким самоуверенным, — сказала ему мать. — Я тебе говорю, что ты совершаешь крупную ошибку, если доверяешь этому сукиному сыну.
   — Мне приходится кому-то доверять, — ответил он ей. — А этот человек спас мне жизнь. Кстати, я не согласен с тобой, что нам следует отменить оплату его чека. Эти деньги он заработал.
   Я прервал его:
   — Вы собирались рассказать мне, как вы убили Джаспера.
   Он набрал полную грудь воздуха.
   — Позвольте начать с того, почему я его убил. Джаспер застрелил моего отца. Я был очень близок с отцом, хотя и не видел его много лет. Я жил в Лондоне, изучал экономику, чтобы со временем взять управление всем нашим бизнесом в свои руки. Но отец был в расцвете лет, и я думал, что ему еще жить да жить. Когда я получил известие о его убийстве, я стал готов на все. Я еще был очень молод, двадцать с небольшим. Прилетев домой, я окончательно решил разыскать убийцу.
   Хэккет говорил, как по написанному, и поэтому в правдивость и искренность его слов было трудно поверить.
   — И как же вы его разыскали?
   — Это оказалось очень просто. Я узнал, что Джаспер поссорился с отцом.
   — Кто сказал вам?
   Он посмотрел на мать. Она сделала жест ладонью, словно отстраняя его от себя.
   — Меня сюда не приплетай. Послушайся моего совета, заткнись сейчас же.
   — Чего вы опасаетесь, миссис Марбург?
   — Тебя, — ответила она.
   Хэккет продолжал со слабым подвыванием в голосе.
   — Я хочу закончить. Узнав, что Джаспер с женой на ранчо, я отправился туда. Это было через два или три дня после того, как он убил отца. Я бросил это обвинение ему в лицо. Он схватил топор и кинулся на меня. К счастью, я оказался более сильным или более везучим. Я вырвал топор у него из рук и проломил ему череп.
   — Значит, это вы были тем бородатым?
   — Да. Отпустил бороду, когда учился в Лондоне.
   — И Лорел находилась там, когда вы убили Джаспера?
   — Да, все произошло у нее на глазах.
   — А ребенок, Дэви?
   — Он тоже был там. Вряд ли я могу винить его за то, что он сделал со мной. — Хэккет потрогал свои вздутые губы и бесцветные глаза.
   — Что произошло между вами и Дэви?
   — Как вы знаете, досталось мне от него здорово. Сначала он хотел положить меня под колеса поезда. Потом передумал и заставил показать ему, как проехать к ранчо. Видимо, он пытался воссоздать случившееся тогда и заставил меня признаться в том, что я рассказал сейчас вам. Жестоко избил меня. Говорил со мною так, словно намеревался убить меня, но затем опять передумал.
   — Вы сказали ему, что являетесь его отцом, настоящим отцом?
   Хэккет не мог скрыть удивления, искривив уголок рта и прищурив один глаз. Это походило на слабый приступ паралича.
   — Да, сказал. Я — его отец.
   — И что было после того, как сказали?
   — Он размотал пластырь у меня на руках и ногах. Мы поговорили. Больше говорил он. Я пообещал дать ему денег и даже признать его своим сыном, если он добивается именно этого. Но его интересовало главным образом то, как докопаться до истины.
   — То есть, до того, что Джаспера убили вы?
   — Да. Он совсем не помнил меня. В его памяти не сохранилось решительно ничего.
   — Мне не совсем ясно, — сказал я. — По-вашему выходит, что вы убили Джаспера, находясь в состоянии самообороны. И даже без этого я согласен с вами в том, что ни один суд присяжных не признал бы вас виновным: ведь вы совершили непредумышленное убийство. Для чего же было все скрывать и пускаться на такие сложности, чтобы избавиться от тела?
   — Это делал не я, а Лорел. Вероятно, она чувствовала себя виноватой за нашу связь в Техасе. Признаю, что и я считал себя виноватым — и за это, и за все остальное. Не забывайте, что Джаспер был моим братом. Я чувствовал себя Каином.
   Возможно, он чувствовал себя Каином когда-то давным-давно, но сейчас в его голосе я ощущал только фальшь. Его мать заерзала в кресле и опять вступила в разговор:
   — Болтовня обходится дорого. Ты еще не понял этого? Хочешь, чтобы этот сукин сын сожрал тебя потом с потрохами?
   Внимательно посмотрев на меня, Хэккет ответил ей:
   — Я не верю, что мистер Арчер — шантажист.
   — Черт возьми, конечно, он не станет называть это шантажом. Он и ему подобные называют это расследованием или установлением личности преступника или «ты — мне, я — тебе». Купим ему многоквартирный доходный дом, чтобы жил — не тужил, да еще здание под его контору, чтобы было, где хранить свои досье на нас, и чтобы отчислял нам по пять центов с каждого доллара дохода. — Она резко встала. — Ну, сколько сдерешь на этот раз, ты, сукин сын?
   — Перестань употреблять такие выражения, Этта. Они разрушают трогательный материнский образ. Я уже думал, откуда это дом у Лорел, и откуда — у твоей матери.
   — Оставь мою мать в покое, она здесь ни при чем. — Похоже, я задел миссис Марбург за живое. — Ты что, говорил с Элмой?
   — Немного. Ей известно гораздо больше, чем ты думаешь.
   Впервые за все время нашего знакомства в глазах миссис Марбург блеснул страх.
   — Что известно?
   — Что Марка Хэккета убил Джаспер. И думаю, она считает, что его руку направляла ты.
   — Черта с два — я! Джаспер сам до этого додумался.
   Миссис Марбург допустила крупную ошибку, проговорившись, и сразу поняла это. От глаз выражение страха начало расходиться по всему лицу.
   — Джаспер сказал тебе, что это он убил Марка? — спросил я.
   Она взвешивала долговременные последствия своего ответа и наконец ответила:
   — Не помню. Это было очень давно, и я была в ужасном состоянии.
   — Ну, раз не помнишь, что поделаешь. Может быть, пленка вспомнит. — Я протянул руку к магнитофону, намереваясь нажать клавишу воспроизведения.
   — Обожди, — остановила меня миссис Марбург. — Сколько возьмешь, чтобы прекратить все прямо сейчас? Просто чтобы уйти отсюда и забыть про нас? Сколько?