Страница:
— Барбара, — хлопнул себя по лбу Дин, и на его лице появилось выражение вины. — Сегодня днем она собиралась куда-то пойти. — Он повернулся к Дэмьену. — Ты не возражаешь, если?..
— Конечно. Бери машину и поезжай, только сначала все-таки дозвонись из посольства Бухеру.
— Но ведь Бухер В Вашингтоне, — возразил Дин. — Он там по поводу израильской заварушки. Завтра ему необходимо быть в Белом доме…
Дэмьен разъяренно накинулся на помощника: — Идиот, ты что, не понимаешь? Они же здесь, чтобы уничтожить меня. Если им это удастся, Все вы пойдете следом за мной… я имею в виду каждого из вас.
Дин покинул кабинет, оставив Торна одного с кинжалом в руке. Дэмьен медленно подошел к окну и устремил взгляд в небо. Губы его двигались в еле слышном шепоте:
— И какой же это зверь, чей час пробил, приближается ныне к Вифлеему, чтобы появиться на свет?
Отец де Карло и пять монахов сгрудились возле стола, уставившись на мерцающий экран телевизора. Как только новости закончились, священник перекрестился, поднялся со стула и, выглянув в окно, повернулся к монахам. Он пытался осмыслить происшедшее. Отец де Карло припомнил свою первую встречу с Бенито, когда монах был еще послушником, исполнительным, спокойным и преданным вере человеком. Он не поддался юношеским искушениям и посвятил свою жизнь Богу. А теперь Бог забрал ее. Но эта смерть была ужасной.
— Какой-то неизвестный, — тихо повторил Паоло вслед за диктором. Отец де Карло повернулся, пытаясь в точности вспомнить, что же сообщил диктор.
— Разве о кинжале ничего не было сказано? — спросил он.
— Нет, — ответил Паоло. — Они трактуют это как несчастный случай.
— Торн знает, что это не так, — мягко возразил де Карло.
— Нет, — перебил его упрямый Паоло, обладающий фотографической памятью на детали. — В заявлении американского посольства сообщается, будто Торн удовлетворен, что между ним и этой несчастной жертвой не прослеживается никакой связи.
Отец де Карло с нежностью посмотрел на этого большого и наивного человека. До чего же Паоло педантичен. Все в этом мире раскладывалось у него на белое и черное. Вот и сейчас сообщили, что связь не прослеживается, и у Паоло ни на минуту не возникло сомнения в обратном. До чего же наивен. И все они наивны.
Торн прекрасно все знал. И теперь он будет на чеку. Гибель Бенито осложнила их миссию. Но пусть они все-таки верят. В конце концов это было не столь важно. Главное, не позволять им закиснуть от отчаяния. Де Карло подошел к столу и призвал всех к молчанию.
— Наша главная задача: как только Святое Дитя появится на свет, найти Его, — начал он. — Брат Симеон и брат Антонио, я хочу, чтобы вы сегодня сопровождали меня. Надо узнать место Его рождения, ибо час приближается.
Двое монахов кивнули и преданным взглядом впились в глаза священника, радуясь, что он назвал именно их.
— Остальным придется подождать, когда мы вернемся. Затем нам надо будет решить, как действовать дальше. В следующий раз наши усилия должны быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.
Стулья заскрипели, и монахи, шепча молитву, поднялись. В душе каждый из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния.
Глава восьмая
Глава девятая
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава десятая
— Конечно. Бери машину и поезжай, только сначала все-таки дозвонись из посольства Бухеру.
— Но ведь Бухер В Вашингтоне, — возразил Дин. — Он там по поводу израильской заварушки. Завтра ему необходимо быть в Белом доме…
Дэмьен разъяренно накинулся на помощника: — Идиот, ты что, не понимаешь? Они же здесь, чтобы уничтожить меня. Если им это удастся, Все вы пойдете следом за мной… я имею в виду каждого из вас.
Дин покинул кабинет, оставив Торна одного с кинжалом в руке. Дэмьен медленно подошел к окну и устремил взгляд в небо. Губы его двигались в еле слышном шепоте:
— И какой же это зверь, чей час пробил, приближается ныне к Вифлеему, чтобы появиться на свет?
Отец де Карло и пять монахов сгрудились возле стола, уставившись на мерцающий экран телевизора. Как только новости закончились, священник перекрестился, поднялся со стула и, выглянув в окно, повернулся к монахам. Он пытался осмыслить происшедшее. Отец де Карло припомнил свою первую встречу с Бенито, когда монах был еще послушником, исполнительным, спокойным и преданным вере человеком. Он не поддался юношеским искушениям и посвятил свою жизнь Богу. А теперь Бог забрал ее. Но эта смерть была ужасной.
— Какой-то неизвестный, — тихо повторил Паоло вслед за диктором. Отец де Карло повернулся, пытаясь в точности вспомнить, что же сообщил диктор.
— Разве о кинжале ничего не было сказано? — спросил он.
— Нет, — ответил Паоло. — Они трактуют это как несчастный случай.
— Торн знает, что это не так, — мягко возразил де Карло.
— Нет, — перебил его упрямый Паоло, обладающий фотографической памятью на детали. — В заявлении американского посольства сообщается, будто Торн удовлетворен, что между ним и этой несчастной жертвой не прослеживается никакой связи.
Отец де Карло с нежностью посмотрел на этого большого и наивного человека. До чего же Паоло педантичен. Все в этом мире раскладывалось у него на белое и черное. Вот и сейчас сообщили, что связь не прослеживается, и у Паоло ни на минуту не возникло сомнения в обратном. До чего же наивен. И все они наивны.
Торн прекрасно все знал. И теперь он будет на чеку. Гибель Бенито осложнила их миссию. Но пусть они все-таки верят. В конце концов это было не столь важно. Главное, не позволять им закиснуть от отчаяния. Де Карло подошел к столу и призвал всех к молчанию.
— Наша главная задача: как только Святое Дитя появится на свет, найти Его, — начал он. — Брат Симеон и брат Антонио, я хочу, чтобы вы сегодня сопровождали меня. Надо узнать место Его рождения, ибо час приближается.
Двое монахов кивнули и преданным взглядом впились в глаза священника, радуясь, что он назвал именно их.
— Остальным придется подождать, когда мы вернемся. Затем нам надо будет решить, как действовать дальше. В следующий раз наши усилия должны быть четко скоординированы. Второй раз мы не можем допустить ошибки.
Стулья заскрипели, и монахи, шепча молитву, поднялись. В душе каждый из них собирал все свое мужество для грядущего противостояния.
Глава восьмая
Покалывание в пальцах вернуло Дэмьена к действительности. Его взор так долго был прикован к небу, что ощущение времени просто пропало. Дэмьен взглянул на свои руки, вцепившиеся в кинжал. Запястья побелели от напряжения, пальцы посинели. Он отбросил кинжал и принялся растирать затекшие руки, мельком глянув на часы. Часы были очень дорогие, их подарил ему сам президент. Эта роскошная штуковина не больно-то нравилась Торну, но из соображений дипломатии он предпочитал-таки носить ее. На циферблате, вдогонку друг за другом, бежали какие-то точки и цифры. По этим часам в любое время суток можно было определить и дату, и температуру воздуха, и влажность, и еще Бог знает что, как выразился президент. Кроме того, они были противоударными, водонепроницаемыми, антимагнитными, в них можно было без опасения и взобраться на Эверест и пересечь Сахару… Дэмьен тогда горячо поблагодарил президента, прикинув в уме, а не испытать ли их прочность где-нибудь и на дне океана.
Было десять тридцать пять, двадцать третье марта. Дэмьен даже присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна более получаса. Он снова взглянул на небо, чувствуя, как кровь начинает пульсировать в пальцах, затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой лестнице, он позвал:
— Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей. — Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится. — Да, сэр. Спокойной ночи.
Дэмьен подождал, пока лакей закроет за собой дверь. События сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он вспомнил изуродованного, обугленного человека, висящего на веревках, и взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки кинжала. Вдруг его обуяла холодная ярость.
Торн миновал галерею, выходившую в холл, и устремился по темному коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул сначала в один, затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав открытую дверь, он заметил выбежавшую из комнаты собаку. Тяжело дыша, сверкая в темноте желтыми глазами, она потрусила следом за ним.
В конце узкого коридора Дэмьен остановился. Он наклонился, отворил дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. Собака устроилась снаружи, высунув язык и вытянув лапы.
Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных месс. Она была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было ни единого предмета, за исключением креста, стоящего посреди часовни и как бы символизирующего власть в том пространстве. На кресте висела деревянная прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины, а руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты ладонями вниз. Он был обнажен.
Единственный луч света падал с потолка на скульптуру Христа, выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки на спине.
С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение красивого мальчика — плод безумной фантазии несчастного сумасшедшего художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни бедный художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.
Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:
— О, отец мой! — тихо молился он. — Князь тьмы! Человечество не признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, и пусть он проникнется и глубиной Твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. Что за извращенные фантазии рождают в человеке мысли, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: царствие отца моего.
Дэмьен поднял руки ладонями кверху. Взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.
— Назаретянин, шарлатан, — раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен, — что ты можешь предложить человечеству? — Он замолк, словно ожидая света, затем продолжал: — С тех самых пор, как ты явился на свет из исстрадавшегося чрева женщины ты ничего не сделал. Зато потопил все горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке благочестивой морали.
Дэмьен сделал шаг вперед, от лика Христа его отделяли несколько дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:
— Ты воспламенил незрелый ум молодежи своей мерзкой догмой о первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин, как и в прошлый раз.
Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних сил. Он склонил голову, и его волосы коснулись плеча Христа. Со звериным неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда он вновь поднял голову, голос его окреп:
Мы оба созданы по образу и подобию человеческому, но тебя зачал импотентный Бог, меня же — сам Сатана, отверженный, падший. — Дэмьен задумчиво покачал головой. — Твоя боль на кресте — это всего лишь заноза по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес, по сравнению с болью падшего и отвергнутого ангела. — Он вцепился в голову Христа, и терновые колючки впились ему в ладонь. — Я вгоню эти иголки еще глубже в твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин.
Дэмьен резко отстранился от креста, прикрыл глаза и закричал, но отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.
— О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу за твое страдание. Я уничтожу Христа навсегда.
Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его ладонь. Кровь закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному в муках лику Спасителя…
Было десять тридцать пять, двадцать третье марта. Дэмьен даже присвистнул, осознав вдруг, что простоял у окна более получаса. Он снова взглянул на небо, чувствуя, как кровь начинает пульсировать в пальцах, затем повернулся и вышел из кабинета. Поднявшись по широкой лестнице, он позвал:
— Джордж! Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул лакей. — Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится. — Да, сэр. Спокойной ночи.
Дэмьен подождал, пока лакей закроет за собой дверь. События сегодняшнего страшного дня вновь пронеслись перед его мысленным взором. Он вспомнил изуродованного, обугленного человека, висящего на веревках, и взглянул на свою ладонь, где отпечатался след от рукоятки кинжала. Вдруг его обуяла холодная ярость.
Торн миновал галерею, выходившую в холл, и устремился по темному коридору, двигаясь быстро и целенаправленно. Он свернул сначала в один, затем в другой и, наконец, в третий коридор. Миновав открытую дверь, он заметил выбежавшую из комнаты собаку. Тяжело дыша, сверкая в темноте желтыми глазами, она потрусила следом за ним.
В конце узкого коридора Дэмьен остановился. Он наклонился, отворил дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. Собака устроилась снаружи, высунув язык и вытянув лапы.
Комната, куда зашел Дэмьен, оказалась часовней для черных месс. Она была круглой и поддерживалась шестью колоннами. Здесь не было ни единого предмета, за исключением креста, стоящего посреди часовни и как бы символизирующего власть в том пространстве. На кресте висела деревянная прибитая скульптура Христа в полный рост. Лицо и грудь Христа были прижаты к наружной стороне креста, ноги скрещены вокруг продольной перекладины, а руки, распростертые вдоль поперечной перекладины, прибиты ладонями вниз. Он был обнажен.
Единственный луч света падал с потолка на скульптуру Христа, выхватывая из тьмы его измученную фигуру, выступающие ребра и позвонки на спине.
С противоположной стены на Дэмьена смотрело лицо ребенка. Изображение красивого мальчика — плод безумной фантазии несчастного сумасшедшего художника, заявившего, что его посетил Сатана. Остаток своей жизни бедный художник пытался запечатлеть дьявольский облик. Он рисовал его тысячи раз и как-то изобразил на стене, которую и обнаружил археолог Бугенгаген. Кто хоть однажды видел ту стену, погибал, ибо на ней было нарисовано лицо Дэмьена Торна.
Дэмьен посмотрел на свой детский портрет, затем повернулся и обратился к окружающей его тьме:
— О, отец мой! — тихо молился он. — Князь тьмы! Человечество не признает Тебя и тем не менее жаждет припасть к Твоим стопам. Поддержи меня и укрепи мои силы в попытке спасти мир от Иисуса Христа и его мирской ненасытности. — Дэмьен помедлил. — Двух тысяч лет было предостаточно. — Он прошел вперед, застыв перед крестом. — Яви человеку величие Твоего царствия, и пусть он проникнется и глубиной Твоей скорби, и святостью одиночества, и чистотой зла, и раем боли. Что за извращенные фантазии рождают в человеке мысли, будто ад сокрыт в земных толщах? Существует только один ад: свинцовая монотонность человеческого бытия. И рай только один: царствие отца моего.
Дэмьен поднял руки ладонями кверху. Взгляд его уперся в затылок Христа. Во мраке часовни глаза Торна отсвечивали желтым огнем.
— Назаретянин, шарлатан, — раскатистым басом вдруг взревел Дэмьен, — что ты можешь предложить человечеству? — Он замолк, словно ожидая света, затем продолжал: — С тех самых пор, как ты явился на свет из исстрадавшегося чрева женщины ты ничего не сделал. Зато потопил все горячие и настоящие желания человеческого естества в потоке благочестивой морали.
Дэмьен сделал шаг вперед, от лика Христа его отделяли несколько дюймов. Он яростно вцепился в крест, словно собираясь уничтожить сведенное судорогой тело, а затем горячо зашептал в ухо Христа:
— Ты воспламенил незрелый ум молодежи своей мерзкой догмой о первородности греха, и ты же отказываешь человеку в праве на радость после смерти, пытаясь меня уничтожить. Но ты проиграешь, Назаретянин, как и в прошлый раз.
Страшная суть этих слов, казалось, лишила Дэмьена последних сил. Он склонил голову, и его волосы коснулись плеча Христа. Со звериным неистовством Дэмьен схватил и сжал распростертое на кресте тело. Когда он вновь поднял голову, голос его окреп:
Мы оба созданы по образу и подобию человеческому, но тебя зачал импотентный Бог, меня же — сам Сатана, отверженный, падший. — Дэмьен задумчиво покачал головой. — Твоя боль на кресте — это всего лишь заноза по сравнению с муками моего отца, низвергнутого с небес, по сравнению с болью падшего и отвергнутого ангела. — Он вцепился в голову Христа, и терновые колючки впились ему в ладонь. — Я вгоню эти иголки еще глубже в твое прогнившее тело, ты, нечестивый, проклятый Назаретянин.
Дэмьен резко отстранился от креста, прикрыл глаза и закричал, но отчаянный и страшный крик этот внезапно прервался.
— О, Сатана, возлюбленный отей мой, я отомщу за твое страдание. Я уничтожу Христа навсегда.
Дэмьен почувствовал, как шипы глубоко вонзились в его ладонь. Кровь закапала с нее на глаза Христу и пурпурной слезой скатилась по искаженному в муках лику Спасителя…
Глава девятая
Подстегиваемый любопытством, Джон Фавелл мчался в своем автомобиле на юг. Нервы его были напряжены. Пробежав глазами прогноз погоды, Джон в мыслях обратился к Богу, в которого, по сути дела, не верил, умоляя Его, чтобы облачность рассеялась. Молитва астронома была услышана. Значит, он сможет зафиксировать слияние — слияние Троицы, как он его называл. И вовсе не Святой — осложнять дело, привнося в это явление еще и религиозные мотивы, не было никакой нужды.
Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда тот в своем письме напросился присутствовать при этом событиии, Фавелл поначалу чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно кто-то пытается сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и теперь от рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл терпеть не мог, когда в обсерватории присутствовали посторонние. Своими идиотскими вопросами посетители каждый раз выводили астронома из себя.
Однако чем больше Фавелл размышлял над будущим визитом священника, тем сильнее росло его любопытство. Понаблюдать за реакцией человека, далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями священник будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.
Фавелл свернул за угол и взглянул на вырисовывающуюся вдалеке обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз при виде этого здания его охватывало волнение. Он любил свою работу.
Выйдя из лифта, астроном поднялся на залитую неоновым светом смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и они обменялись обычными приветствиями.
Первое время они занимались необходимой ежедневной рутиной. Когда раздался звонок, оба ученых взглянули на часы. Барри пересек кабинет, подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу:
— Это тот ненормальный монах.
— Не богохульствуй, — улыбнулся Фавелл. — Пусть заходит.
— Вот они уже и входят, — констатировал помощник, нажимая на кнопку, контролирующую вход внизу.
— Что?
— Их трое.
— Черт возьми, — пробормотал Фавелл. — Здесь вряд ли найдется место для всех. — Астроном опять начал злиться. «Не хватает, чтобы они захватили с собой ладан и мирту», — сердито подумал он.
Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и Антонио вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник и монахи были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.
Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. — Мы благодарим вас за сообщение о Троице. — Ну, меня-то не стоит благодарить, — смущенно протянул Фавелл. — Бог вознаградит вас, — продолжал отец де Карло. — Боюсь, что я не отвечаю вашим… — Господь все равно вознаградит вас, — просто возразил священник.
Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу, что это один из лучших в мире телескопов. Астроном показал им компьютер, мониторы, а также прозрачные слайды на освещенном стенде, позволяющие проследить движение трех звезд.
— Нам необходимо знать, где произойдет рождение, — напомнил де Карло.
— Мы сможем определить точку максимальной интенсивности в пределах квадратного метра. — Фавелл повернулся к телескопу.
Заметив, что Барри уставился на часы, Фавелл кивком пригласил всех в дальний угол кабинета к сканирующему монитору.
— Вы просто понаблюдайте, а мы займемся всем остальным, — предложил он.
— А что это за цифры? — поинтересовался отец де Карло.
— Дни, часы, минуты, а самые быстрые — секунды, — пояснил астроном и вернулся к пульту. Оборудование обсерватории было настолько сложным и чувствительным, что поэтически настроенный Барри назвал его как-то мостом к звездам. Однако сегодня Барри был серьезен. Фавелл посмотрел на него, затем повернулся к мониторам. На одном из них простиралось звездное поле. На другом виднелась изрешеченная карта Земли. Астроном взглянул на цифры в углу, склонился к селектору, забыв о прежнем волнении, и вперился взглядом в экран.
— Переходите к квадрату восемьдесят четыре, — скомандовал Фавелл. — Угол наклона сорок четыре градуса двадцать один. Зафиксируйте АР-4.
Телескоп, отыскивая нужный участок пространства, так стремительно заскользил по звездному полю, что у отца де Карло закружилась голова.
— Задержите этот участок, — приказал Фавелл. Изображение на мониторе застыло. — Включите суперфильтр 1-А. Экран потемнел, и Фавелл взглянул на часы. Три изумленных вздоха раздались одновременно, когда отец де Карло и монахи увидели темное небо в четком фокусе. Но астроном ничего не слышал, он слился с машиной в единое целое. Случись в эту минуту в обсерватории грандиозный пожар, вряд ли Фавелл заметил бы его.
Еще какое-то время изображение оставалось неподвижным, затем в центре, а также из двух точек снизу, начал пробиваться свет. Отец де Карло затаил дыхание. Руки сами собой молитвенно сложились.
Постепенно три светлых пятна начали сближаться, разгораясь все ярче и ярче, пока наконец экран не озарился ослепительной вспышкой. Ее сияние было настолько ярким и невыносимым, что Антонио, прикрыв ладонью глаза, откинулся на спинку стула.
— Включите десятый фильтр, — резко произнес Фавелл. Фильтр притушил ослепительный свет трех слившихся дрожащих дисков. Отец де Карло заморгал, ожидая, что вот-вот с экрана вырвутся языки пламени. Он перевел взгляд на Фавелла и собрался было заговорить с ним, надеясь хоть на какое-нибудь разъяснениее, но астроном был погружен в свою работу, глаза его перебегали с изображения звезд на цифры в углу экрана. Здесь, на земной карте, три диска сливались.
Фавелл бросил очередное отрывистое указание, и изображение на экране сменилось: теперь это был крупный план слившихся звезд. Максимальное свечение приходилось как раз над Британскими островами.
Де Карло взглянул на щелкающие в углу экрана секундные показатели:
0012
0011
0010
009
008
007...
Он перекрестился и затаил дыхание.
В глазах Фавелла, перебегающих с одного монитора на другой, плясали чертики, пальцы барабанили по пульту компьютера, и теперь уже вся обсерватория погрузилась в дрожащее мерцание, исходившее от двух экранов. Священник и монахи купались в сиянии, исторгнутом глубинами Вселенной.
003
002
001
000!
Оба экрана вспыхнули ярчайшим светом, а на карте, над южным участком Англии, запульсировали три диска. Монахи, молясь, упали на колени, а отец де Карло, не сдерживаясь более, разрыдался.
В этот момент в двадцати милях к северу от обсерватории Дэмьен вскочил с кровати. Он резко дернулся, будто с ног до головы был опутан веревками. В течении получаса он метался во сне, мучимый кошмаром, и вот теперь весь этот ужас становился реальностью. Пот струился по его телу, заливая простыни и пропитывая матрац. Глаза горели, а на приоткрытых губах застыл беззвучный вопль. Пальцы через скомканную простыню впились в кожу. Он неподвижно уставился в потолок, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Он даже не осознал, что за звук раздался совсем рядом: жуткий, чудовищный вой собаки, будто из ее черного тела вырвали душу.
Нельзя, правда, сбрасывать со счетов священника. Когда тот в своем письме напросился присутствовать при этом событиии, Фавелл поначалу чертыхнулся про себя, разозлившись, что в его дела вечно кто-то пытается сунуть нос. Но из вежливости он все-таки ответил священнику, и теперь от рабочей атмосферы не осталось и следа. Фавелл терпеть не мог, когда в обсерватории присутствовали посторонние. Своими идиотскими вопросами посетители каждый раз выводили астронома из себя.
Однако чем больше Фавелл размышлял над будущим визитом священника, тем сильнее росло его любопытство. Понаблюдать за реакцией человека, далекого от науки, весьма интересно. Пожалуй, своими действиями священник будет напоминать антрополога, следящего за поведением низших существ.
Фавелл свернул за угол и взглянул на вырисовывающуюся вдалеке обсерваторию с гигантским зеркалом телескопа. Каждый раз при виде этого здания его охватывало волнение. Он любил свою работу.
Выйдя из лифта, астроном поднялся на залитую неоновым светом смотровую площадку. Его помощник Барри уже с головой ушел в работу, и они обменялись обычными приветствиями.
Первое время они занимались необходимой ежедневной рутиной. Когда раздался звонок, оба ученых взглянули на часы. Барри пересек кабинет, подошел к селектору, послушал и повернулся к Фавеллу:
— Это тот ненормальный монах.
— Не богохульствуй, — улыбнулся Фавелл. — Пусть заходит.
— Вот они уже и входят, — констатировал помощник, нажимая на кнопку, контролирующую вход внизу.
— Что?
— Их трое.
— Черт возьми, — пробормотал Фавелл. — Здесь вряд ли найдется место для всех. — Астроном опять начал злиться. «Не хватает, чтобы они захватили с собой ладан и мирту», — сердито подумал он.
Однако как только отец де Карло вместе с братьями Симеоном и Антонио вошли в кабинет, раздражение Фавелла как рукой сняло. Священник и монахи были вежливы, скромны и вели себя на редкость достойно.
Отец де Карло назвал себя, затем представил монахов. — Мы благодарим вас за сообщение о Троице. — Ну, меня-то не стоит благодарить, — смущенно протянул Фавелл. — Бог вознаградит вас, — продолжал отец де Карло. — Боюсь, что я не отвечаю вашим… — Господь все равно вознаградит вас, — просто возразил священник.
Фавелл пожал плечами и подвел его к телескопу, объясняя на ходу, что это один из лучших в мире телескопов. Астроном показал им компьютер, мониторы, а также прозрачные слайды на освещенном стенде, позволяющие проследить движение трех звезд.
— Нам необходимо знать, где произойдет рождение, — напомнил де Карло.
— Мы сможем определить точку максимальной интенсивности в пределах квадратного метра. — Фавелл повернулся к телескопу.
Заметив, что Барри уставился на часы, Фавелл кивком пригласил всех в дальний угол кабинета к сканирующему монитору.
— Вы просто понаблюдайте, а мы займемся всем остальным, — предложил он.
— А что это за цифры? — поинтересовался отец де Карло.
— Дни, часы, минуты, а самые быстрые — секунды, — пояснил астроном и вернулся к пульту. Оборудование обсерватории было настолько сложным и чувствительным, что поэтически настроенный Барри назвал его как-то мостом к звездам. Однако сегодня Барри был серьезен. Фавелл посмотрел на него, затем повернулся к мониторам. На одном из них простиралось звездное поле. На другом виднелась изрешеченная карта Земли. Астроном взглянул на цифры в углу, склонился к селектору, забыв о прежнем волнении, и вперился взглядом в экран.
— Переходите к квадрату восемьдесят четыре, — скомандовал Фавелл. — Угол наклона сорок четыре градуса двадцать один. Зафиксируйте АР-4.
Телескоп, отыскивая нужный участок пространства, так стремительно заскользил по звездному полю, что у отца де Карло закружилась голова.
— Задержите этот участок, — приказал Фавелл. Изображение на мониторе застыло. — Включите суперфильтр 1-А. Экран потемнел, и Фавелл взглянул на часы. Три изумленных вздоха раздались одновременно, когда отец де Карло и монахи увидели темное небо в четком фокусе. Но астроном ничего не слышал, он слился с машиной в единое целое. Случись в эту минуту в обсерватории грандиозный пожар, вряд ли Фавелл заметил бы его.
Еще какое-то время изображение оставалось неподвижным, затем в центре, а также из двух точек снизу, начал пробиваться свет. Отец де Карло затаил дыхание. Руки сами собой молитвенно сложились.
Постепенно три светлых пятна начали сближаться, разгораясь все ярче и ярче, пока наконец экран не озарился ослепительной вспышкой. Ее сияние было настолько ярким и невыносимым, что Антонио, прикрыв ладонью глаза, откинулся на спинку стула.
— Включите десятый фильтр, — резко произнес Фавелл. Фильтр притушил ослепительный свет трех слившихся дрожащих дисков. Отец де Карло заморгал, ожидая, что вот-вот с экрана вырвутся языки пламени. Он перевел взгляд на Фавелла и собрался было заговорить с ним, надеясь хоть на какое-нибудь разъяснениее, но астроном был погружен в свою работу, глаза его перебегали с изображения звезд на цифры в углу экрана. Здесь, на земной карте, три диска сливались.
Фавелл бросил очередное отрывистое указание, и изображение на экране сменилось: теперь это был крупный план слившихся звезд. Максимальное свечение приходилось как раз над Британскими островами.
Де Карло взглянул на щелкающие в углу экрана секундные показатели:
0012
0011
0010
009
008
007...
Он перекрестился и затаил дыхание.
В глазах Фавелла, перебегающих с одного монитора на другой, плясали чертики, пальцы барабанили по пульту компьютера, и теперь уже вся обсерватория погрузилась в дрожащее мерцание, исходившее от двух экранов. Священник и монахи купались в сиянии, исторгнутом глубинами Вселенной.
003
002
001
000!
Оба экрана вспыхнули ярчайшим светом, а на карте, над южным участком Англии, запульсировали три диска. Монахи, молясь, упали на колени, а отец де Карло, не сдерживаясь более, разрыдался.
В этот момент в двадцати милях к северу от обсерватории Дэмьен вскочил с кровати. Он резко дернулся, будто с ног до головы был опутан веревками. В течении получаса он метался во сне, мучимый кошмаром, и вот теперь весь этот ужас становился реальностью. Пот струился по его телу, заливая простыни и пропитывая матрац. Глаза горели, а на приоткрытых губах застыл беззвучный вопль. Пальцы через скомканную простыню впились в кожу. Он неподвижно уставился в потолок, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Он даже не осознал, что за звук раздался совсем рядом: жуткий, чудовищный вой собаки, будто из ее черного тела вырвали душу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава десятая
Группа демонстрантов на площади Гросвенор, такая малочисленная с утра, постепенно росла и превратилась к обеду в толпу. Были вызваны дополнительные отряды полиции, прибыли репортеры, толпа еще более пополнила свои ряды, а отдельные выкрики можно было слышать уже и на Оксфорд-стрит, и на Парк-Лейн.
Когда к посольству подкатил автомобиль Торна, из толпы вырвались несколько человек, но их тут же задержали полицейские. Дэмьен вышел из лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом плакате.
«Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!»
«Где же твой голос, Америка?»
«Прекратите поддержку еврейских подонков!»
Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу в посольство. — Как вы себя чувствуете, господин посол? — прозвучал первый вопрос. — Как никогда хорошо. — А не находите ли вы, что существует какая-то связь между тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями?
— Никакой связи. Торн, окруженный репортерами и телеоператорами, протиснулся к двери. В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:
— Как бы вы прокомментировали заявление Шредера, будто за взрыв Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?
— Если это соответствует действительности, — произнес Дэмьен, — происшедшее — настоящий удар по миру на всем земном шаре.
— Можно считать ваши слова официальным заявлением? — выкрикнул другой репортер.
— Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано. Раздались многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел руками и поспешил к дверям, которые один из его охранников услужливо распахнул перед ним.
Он уже заходил в здание посольства, когда услышал голос Кейт, позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку, проталкивающуюся к нему сквозь толпу.
— Доброе утро, миссис Рейнолдс. — Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.
Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела дыхание. — Я вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. — Кейт взглянула на посла. В ее взгляде еще сквозило тревожное воспоминание о случившейся трагедии. — Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?
— Как, например? — полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта и нажимая кнопку вызова.
Кейт пожала плечами. Пока она в уме лихорадочно перебирала все возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.
— Ну, к примеру, можно закончить интервью. Кейт благодарно взглянула на него. — Однако на этот раз я бы предпочел встретиться у меня, — продолжал Дэмьен. — Ваши апартаменты меня не очень-то устраивают.
Кейт облегченно вздохнула.
Дэмьен стоял перед разошедшимися створками лифта. — Вы можете остаться на обед, если захотите. — Он вошел в лифт. — Мы будем втроем.
Кейт в недоумении захлопала ресницами. — Вы, я и Питер.
«Почему Питер?» — подумала Кейт и выпалила скороговоркой: — Спасибо, но мне кажется, что Питеру необязательно присутствовать. — Мне бы хотелось, чтобы он пришел, — бросил на прощание Дэмьен, прежде чем дверцы лифта сомкнулись.
Кожа и дерево в кабинете Эндрю Дойла уступили место мебели, отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав в руке телефонную трубку, Харвей Дин испытывал в кабинете Торна странное ощущение, будто все это уже происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь толстые оконные стекла до него долетали выкрики. Дин пытался определить размеры толпы.
— Когда Белый дом получил все это? — спросил он в трубку. Услышав ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на часы. — Полагаю, мы можем ждать ответа… м-м-м… во сколько? К полудню по вашему времени? — Он помедлил, заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем продолжал со странным удовлетворением в голосе: — Я уже давно не видел ничего подобного. Даже представить себе боюсь, как все это выглядит у израильского посольства.
Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На его лице играла торжествующая улыбка.
— Нет, — возражал он кому-то, — мальчик. — Тут Дин увидел входящего в кабинет Дэмьена. — Я потом перезвоню, Поль, — бросил он на прощание и повесил трубку.
Улыбка Дэмьена улетучилась. Здесь, за закрытыми дверями, он мог позволить себе быть самим собой и не прятать свое отвратительное настроение.
— Это был Бухер, — радостно объявил Дин, не уловив напряженности, висящей в воздухе. — Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый дом доклад о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе такие дыры, что впору танку проехать.
Дэмьен молча подошел к окну. — Спасибо за цветы, — продолжал Дин. — Барбара очень признательна. — Так как же все-таки насчет кинжалов? — раздраженно перебил его Дэмьен. Ему не хотелось говорить о мелочах.
Дин посмотрел на Торна, и вся его оживленность моментально испарилась.
— Бухер выясняет. Очевидно, кинжалы появились на аукционе, где были куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. — Дин подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. — Суби… В общем, что-то в этом роде, — припомнил он.
— Субиако, — уточнил Дэмьен. — Монастырь святого Бенедикта.
— Да, точно, — согласился Дин. — Мы подключили к этому наших итальянских ребятишек, так что…
— Слишком поздно, — резко оборвал Дина Торн. — Птички уже вылетели из клетки. — Он не отрываясь смотрел в окно. — Они уже в Англии. Пытаются засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем я сотру их с лица земли. — Дэмьен взглянул на небо. — Он родился этой ночью. Дин склонился над письменным столом. Листки бумаги, разлетевшись, упали на пол.
— Как только он родился, я сразу же почувствовал его присутствие, — поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. — Это как вирус, пожирающий мои силы, иссушающий мое тело.
Дин впервые видел Торна таким измученным. Под глазами черные круги, лицо прорезали морщины. Это был уже не прежний, молодой и подтянутый Дэмьен. Он как бы состарился за одну ночь.
— Изо дня в день, пока он живет и растет, — монотонным и тусклым голосом констатировал Торн, — мои силы будут таять.
Он снова отвернулся от Дина и уставился в окно невидящим взглядом. — Назаретянин, неужели ты такой трус, что боишься встретиться со мной наедине? Прячься, если хочешь, но рано или поздно я выслежу тебя. Ты пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я распну тебя на кресте забвения.
Дин вздрогнул и подошел к окну, пытаясь разглядеть то, что видел Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Он заметил в центре толпы человека с плакатом. Плакат выделялся среди прочих: «Возрадуйтесь рождению Христову!»
Дэмьен и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во взгляде его светилось торжество. Это были глаза победителя.
Дэмьен вздрогнул, отпрянул от окна, устало покачал головой и рухнул в кресло.
С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь опустела, и только один человек оставался сидеть на скамейке. То и дело посматривая на здание посольства, он наблюдал, как постепенно гаснет свет в его окнах. Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и приблизился к посольству, но к автомобилю никто не вышел. Водитель сидел в машине и дремал. Только в одном окне горел свет, и Мэтью разглядел силуэты двух мужчин.
— Возрадуйтесь, — еле слышно произнес он, — ибо Христос снова с нам и…
Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез отказывался к чему-либо прикасаться. Вместо этого он впился мрачным взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло предела, и Дин то и дело выбегал в ванную, чтобы хоть на мгновение избавиться от него.
Священник на площади не трогался с места. — Чего он там сидит? — нарушил молчание Дин. — Он ждет меня, — тусклым голосом объяснил Дэмьен, — заманивает в ловушку.
Дин негодующе хмыкнул: — Да, он, похоже, идиот. — И тут же почувствовал, как его ладонь инстинктивно сжимается в кулак. Уже одно присутствие священника было оскорбительным. — Что заставляет его думать, будто ты клюнешь крючок?
— Он знает, что именно это я и собираюсь сделать. Дин недоуменно пожал плечами. Он вдруг вспомнил человека в студии, его обгоревщий труп, и внезапно ему в голову пришла мысль, что один из кинжалов находится у этого священника.
Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел его на скамейку.
— Если у него не хватает времени, я трачу время впустую, — заметил он.
Дин покачал головой. Это было слишком сложно для него. Полная бессмыслица. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, лучше и не понимать всего этого.
Когда к посольству подкатил автомобиль Торна, из толпы вырвались несколько человек, но их тут же задержали полицейские. Дэмьен вышел из лимузина и повернулся к толпе, задерживая взгляд то на одном, то на другом плакате.
«Осудить израильских зачинщиков кровавой бойни!»
«Где же твой голос, Америка?»
«Прекратите поддержку еврейских подонков!»
Сквозь толпу репортеров Дэмьен продирался ко входу в посольство. — Как вы себя чувствуете, господин посол? — прозвучал первый вопрос. — Как никогда хорошо. — А не находите ли вы, что существует какая-то связь между тем, что произошло на Би-би-си, и сегодняшними событиями?
— Никакой связи. Торн, окруженный репортерами и телеоператорами, протиснулся к двери. В это время отчетливо и громко прозвучал вопрос:
— Как бы вы прокомментировали заявление Шредера, будто за взрыв Асуанской плотины несут ответственность израильтяне?
— Если это соответствует действительности, — произнес Дэмьен, — происшедшее — настоящий удар по миру на всем земном шаре.
— Можно считать ваши слова официальным заявлением? — выкрикнул другой репортер.
— Я осуждаю всякое насилие, но делать выводы слишком рано. Раздались многочисленные голоса, но Дэмьен, как бы извиняясь, развел руками и поспешил к дверям, которые один из его охранников услужливо распахнул перед ним.
Он уже заходил в здание посольства, когда услышал голос Кейт, позвавшей его. Дэмьен обернулся и увидел журналистку, проталкивающуюся к нему сквозь толпу.
— Доброе утро, миссис Рейнолдс. — Дэмьен кивнул телохранителю, и Кейт вошла в здание, не обращая внимания на возмущенную толпу репортеров.
Следом за Дэмьеном она добралась до лифтов и перевела дыхание. — Я вчера пыталась вам дозвониться, но телефон не отвечал. — Кейт взглянула на посла. В ее взгляде еще сквозило тревожное воспоминание о случившейся трагедии. — Сможем ли мы хоть как-нибудь исправиться?
— Как, например? — полюбопытствовал Дэмьен, останавливаясь у лифта и нажимая кнопку вызова.
Кейт пожала плечами. Пока она в уме лихорадочно перебирала все возможные варианты, Дэмьен сам пришел ей на помощь.
— Ну, к примеру, можно закончить интервью. Кейт благодарно взглянула на него. — Однако на этот раз я бы предпочел встретиться у меня, — продолжал Дэмьен. — Ваши апартаменты меня не очень-то устраивают.
Кейт облегченно вздохнула.
Дэмьен стоял перед разошедшимися створками лифта. — Вы можете остаться на обед, если захотите. — Он вошел в лифт. — Мы будем втроем.
Кейт в недоумении захлопала ресницами. — Вы, я и Питер.
«Почему Питер?» — подумала Кейт и выпалила скороговоркой: — Спасибо, но мне кажется, что Питеру необязательно присутствовать. — Мне бы хотелось, чтобы он пришел, — бросил на прощание Дэмьен, прежде чем дверцы лифта сомкнулись.
Кожа и дерево в кабинете Эндрю Дойла уступили место мебели, отвечающей вкусам Дэмьена. Сжав в руке телефонную трубку, Харвей Дин испытывал в кабинете Торна странное ощущение, будто все это уже происходило. Он стоял у окна и наблюдал за демонстрантами. Сквозь толстые оконные стекла до него долетали выкрики. Дин пытался определить размеры толпы.
— Когда Белый дом получил все это? — спросил он в трубку. Услышав ответ, Дин кивнул и бросил взгляд на часы. — Полагаю, мы можем ждать ответа… м-м-м… во сколько? К полудню по вашему времени? — Он помедлил, заметив, отряд полицейских, направлявшихся к площади, затем продолжал со странным удовлетворением в голосе: — Я уже давно не видел ничего подобного. Даже представить себе боюсь, как все это выглядит у израильского посольства.
Дин прошел на середину кабинета, потянув за собой телефонный шнур. На его лице играла торжествующая улыбка.
— Нет, — возражал он кому-то, — мальчик. — Тут Дин увидел входящего в кабинет Дэмьена. — Я потом перезвоню, Поль, — бросил он на прощание и повесил трубку.
Улыбка Дэмьена улетучилась. Здесь, за закрытыми дверями, он мог позволить себе быть самим собой и не прятать свое отвратительное настроение.
— Это был Бухер, — радостно объявил Дин, не уловив напряженности, висящей в воздухе. — Поль сообщил, что отправил сейчас в Белый дом доклад о Нубийском Фронте. Однако в этом докладе такие дыры, что впору танку проехать.
Дэмьен молча подошел к окну. — Спасибо за цветы, — продолжал Дин. — Барбара очень признательна. — Так как же все-таки насчет кинжалов? — раздраженно перебил его Дэмьен. Ему не хотелось говорить о мелочах.
Дин посмотрел на Торна, и вся его оживленность моментально испарилась.
— Бухер выясняет. Очевидно, кинжалы появились на аукционе, где были куплены священником, передавшим их в какой-то итальянский монастырь. — Дин подошел к письменному столу и заглянул в свои записи. — Суби… В общем, что-то в этом роде, — припомнил он.
— Субиако, — уточнил Дэмьен. — Монастырь святого Бенедикта.
— Да, точно, — согласился Дин. — Мы подключили к этому наших итальянских ребятишек, так что…
— Слишком поздно, — резко оборвал Дина Торн. — Птички уже вылетели из клетки. — Он не отрываясь смотрел в окно. — Они уже в Англии. Пытаются засвидетельствовать рождение Назаретянина и уничтожить меня прежде, чем я сотру их с лица земли. — Дэмьен взглянул на небо. — Он родился этой ночью. Дин склонился над письменным столом. Листки бумаги, разлетевшись, упали на пол.
— Как только он родился, я сразу же почувствовал его присутствие, — поворачиваясь к Дину, произнес Дэмьен. — Это как вирус, пожирающий мои силы, иссушающий мое тело.
Дин впервые видел Торна таким измученным. Под глазами черные круги, лицо прорезали морщины. Это был уже не прежний, молодой и подтянутый Дэмьен. Он как бы состарился за одну ночь.
— Изо дня в день, пока он живет и растет, — монотонным и тусклым голосом констатировал Торн, — мои силы будут таять.
Он снова отвернулся от Дина и уставился в окно невидящим взглядом. — Назаретянин, неужели ты такой трус, что боишься встретиться со мной наедине? Прячься, если хочешь, но рано или поздно я выслежу тебя. Ты пригвоздил человечество к своему жалкому кресту. Вот так же я распну тебя на кресте забвения.
Дин вздрогнул и подошел к окну, пытаясь разглядеть то, что видел Дэмьен, стремясь понять и разделить его боль. Он заметил в центре толпы человека с плакатом. Плакат выделялся среди прочих: «Возрадуйтесь рождению Христову!»
Дэмьен и Дин увидели глаза священника, державшего плакат. Во взгляде его светилось торжество. Это были глаза победителя.
Дэмьен вздрогнул, отпрянул от окна, устало покачал головой и рухнул в кресло.
С наступлением вечера толпа постепенно рассеялась, площадь опустела, и только один человек оставался сидеть на скамейке. То и дело посматривая на здание посольства, он наблюдал, как постепенно гаснет свет в его окнах. Когда ко входу подкатил огромный лимузин, Мэтью поднялся и приблизился к посольству, но к автомобилю никто не вышел. Водитель сидел в машине и дремал. Только в одном окне горел свет, и Мэтью разглядел силуэты двух мужчин.
— Возрадуйтесь, — еле слышно произнес он, — ибо Христос снова с нам и…
Дин начинал беспокоиться. Дел накопилась целая куча, а Дэмьен наотрез отказывался к чему-либо прикасаться. Вместо этого он впился мрачным взглядом в площадь и не произносил ни слова. Напряжение в воздухе достигло предела, и Дин то и дело выбегал в ванную, чтобы хоть на мгновение избавиться от него.
Священник на площади не трогался с места. — Чего он там сидит? — нарушил молчание Дин. — Он ждет меня, — тусклым голосом объяснил Дэмьен, — заманивает в ловушку.
Дин негодующе хмыкнул: — Да, он, похоже, идиот. — И тут же почувствовал, как его ладонь инстинктивно сжимается в кулак. Уже одно присутствие священника было оскорбительным. — Что заставляет его думать, будто ты клюнешь крючок?
— Он знает, что именно это я и собираюсь сделать. Дин недоуменно пожал плечами. Он вдруг вспомнил человека в студии, его обгоревщий труп, и внезапно ему в голову пришла мысль, что один из кинжалов находится у этого священника.
Дэмьен приблизился к письменному столу, взял бинокль и навел его на скамейку.
— Если у него не хватает времени, я трачу время впустую, — заметил он.
Дин покачал головой. Это было слишком сложно для него. Полная бессмыслица. Дэмьен опять заговорил загадками. Но, может быть, лучше и не понимать всего этого.