Макгил Гордон. Омен. Последняя битва.

Глава одиннадцатая

   Из вагонного окна Мэтью наблюдал, как фигура отца де Карло уменьшилась до размеров пятнышка. Он в последний раз помахал ему рукой, размышляя при этом, что ни разу, с тех самых пор, как силы добра и зла столкнулись в битве за его душу, не испытывал подобных мук.
   Накануне Мэтью проснулся, охваченный паническим страхом. Однако отец де Карло успокоил его.
   Наконец наступила и его, Мэтью, очередь. Тридцать лет он прекрасно ладил и с Богом, и с самим собой. У него не возникало ни сомнений, ни страхов. В молодости его терзала собственная плоть, и Дьявол искушал его запретными плодами. В нем происходила настоящая борьба, пока он, наконец, не встал на праведный путь…
   Мэтью склонил в молитве голову и попросил Бога даровать ему силы. Подняв голову, он вдруг осознал, что впервые остался совершенно один. Один — с тех самых пор, как переступил порог монастыря. Он взглянул на пассажиров. Сидящий напротив мужчина был занят своим портфелем. Семья по другую сторону прохода обедала, уплетая сандвичи и запивая их чаем из термоса. Впереди сидели две женщины, бесстыдно выставившие на всеобщее обозрение свои тела.
   Мэтью прижал к себе сумку, свисавшую через плечо, нащупал через плотную ткань кинжал и вновь покрылся испариной. А сможет ли он воспользоваться кинжалом, когда пробьет нужный час? Будет ли он в состоянии вонзить кинжал по самую рукоятку в плоть и кровь? «Пусть это буду я, Отец, — умолял Мэтью Господа в воскресенье. — Пусть я буду единственной жертвой». Но тогда ушел Бенито. Теперь же была его очередь. То, что ему предстояло осуществить, являлось невероятной честью и привилегией. Мэтью вспомнил, как впервые мельком увидел Антихриста, чьи пылающие глаза, казалось, буравили его насквозь — желтые, безумные глаза животного.
   «Он прочел твои мысли точно так же, как ты прочел его», — объяснил тогда отц де Карло. Именно эти слова пробудили в Мэтью мысль о приманке. Антихрист обязательно последует за ним. Он, Мэтью, вынудит его отправиться на поиски Сына Божьего. Эта роль и волновала и пугала его.
   Укачанный плавным ходом состава, он задремал, но вскоре проснулся и до самого конца пути не смыкал глаз, то и дело ощущая на себе любопытные взгляды окружающих.
   Под вечер он сошел с экспресса, перебрался по мосту на противоположную сторону платформы и сел на другой поезд, старенький, с крошечным купе. В нос ударил резкий запах конюшни.
   Оставшийся путь Мэтью проделал в тишине, если не считать стука колес и поскрипывания вагона. Вокруг простиралась зеленая однообразная сельская местность. Маленькие полустанки были безлюдны. Поезд периодически останавливался, но никто не входил в него и не покидал вагона. Монах какое-то время разглядывал окленные выцветшими фотографиями стены купе, затем выташил кинжал и принялся поигрывать им. Пытался взяться за чтение, но никак не мог сосредоточиться. Когда поезд добрался до нужной станщии, Мэтью облегченно вздохнул и ступил на платформу. Уже смеркалось. Он вышел со станции и зашагал по проселочной дороге. Прижав к себе перекинутую через плчо сумку, Мэтью приблизился к автобусной остановке и стал дожидаться автобуса. Наконец автобус вынырнул из-за угла и остановился перед монахом. Впереди, рядом с водителем, сидели двое мужчин. Мэтью кивнул им и прошел на заднее сиденье.
   Через некоторое время он заметил роскошный лимузин, свернувший на ту же дорогу. Когда автомобиль поравнялся с автобусом, Мэтью успел заглянуть в глаза водителю. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, затем лимузин притормозил и отстал от автобуса.
   Мэтью в страшном напряжении пытался справиться со своим волнением. Он дрожал с головы до ног. Итак, на приманку клюнули.
   Мэтью раскрыл сумку и достал портативный передатчик, который дал ему отец де Карло. Он коснулся пальцами кнопок на панели и прижал его к уху. Никогда раньше не приходилось ему пользоваться такой штуковиной, но сейчас он был рад, что имел ее при себе.
   В это время автобус круто повернул и затормозил. Обернувшись к Мэтью, водитель объявил, что это конечная остановка. Монах поблагодарил шофера и сошел с автобуса. Ему показалось, что он путешествует уже целую вечность. Автобус скрылся из виду, а Мэтью удовлетворенно хмыкнул, обнаружив тропинку, что вилась сквозь бархат дерна. Он радостно устремился по ней вперед, испытывая облегчение и приказывая себе не оглядываться. Он даже начал разговаривать с овцами, которые, оторвав морды от травы, удивленно поглядывали на него.
   Послышался рокот автомобиля, и монах оглянулся. Силуэт лимузина четко вырисовывался на горизонте в лучах заходящего солнца.
   — Отлично, — громко проговорил Мэтью, шагая по заболоченному лугу и радуясь, что находится на открытом пространстве, вдали от автобусов и поездов, вызывающих клаустрофобические настроения.
   Ему понадобилось минут двадцать, чтобы добраться до долины. Впереди на вершине скалы он разглядел очертания часовни. Купол ее был разрушен, в сумеречном свете возвышались лишь неровные, обвалившиеся стены. Часовенка напомнила Мэтью монастырь, и ему вдруг захотелось домой. Глянув под ноги, он заметил белую палочку, воткнутую в землю. Мэтью остановился, достал передатчик, надавил на кнопку и поднес аппарат к губам. Чувствуя себя несколько глуповато, он заговорил в микрофон, и голос его напугал овец. «Мэтью у полукилометровой отметки. Торн следует параллельно в сотне метров к северо-востоку от меня. На нем голубой капюшон. — Мэтью помедлил. — Прием». «Действуй, как договорились, вперед в часовню». — Услышав ответ, Мэтью округлил глаза от удивления и улыбнулся про себя. Современная наука творит чудеса. Голос Мартина был слышен отчетливо, как будто тот был рядом, в каких-нибудь нескольких футах. Мэтью сунул передатчик обратно в сумку и зашагал вперед, пытаясь уловить шум автомобильного двигателя. Но единственное, что он услышал, был звук его собственного дыхания.
   За все время путешествия собака ни разу не шевельнулась. Положив морду на спинку заднего сиденья, она устремила взгляд на дорогу сквозь автомобильное стекло. Лишь несколько раз, когда лимузин подскочил на ухабах узкой дороги, ее огромное тело слегка дернулось. Машина остановилась, и собака напряглась в ожиданиии. Когда открылась дверца, она выпрыгнула из автомобиля и прямиком устремилась вглубь лесочка, бесшумно и незаметно двигаясь туда, где на фоне ночного неба высился черный силуэт часовни. С каждым метром собака настигала свою жертву.
   Мэтью добрался до кладбища и взглянул на часовню, высившуюся над ним. Сквозь разрушенные стены и пустые оконные проемы виднелась луна. Мэтью поздравил про себя отца де Карло за сделанный выбор. Место действительно как нельзя лучше отвечало предназначенной схватке. Разрушенная и заброшенная обитель Господа все равно являлась Божьим пристанищем. Гордость переполняла Мэтью. Он выполнил то, что было ему поручено. Довершить задуманное должны другие.
   Мэтью крадучись пробирался между могил. Некоторые из них провалились, на других надгробия так накренились, что могилы казались сросшимися. Между могил метались какие-то тени. Вдруг Мэтью услышал страшный, как бы предупреждающий звук, и тут же к нему выскочила крупная овца. Несколько мгновений она стояла, застыв от ужаса, затем дернулась и, постукивая копытами по надгробиям, помчалась в сторону. Мэтью с улыбкой повернулся и проследил за овцой, пока она не скрылась из виду. Взглянув вперед, он отшатнулся. Из тьмы на Мэтью уставилось адское видение с чудовищными клыками…
   Целый день напролет эти двое не отрывали глаз от дороги. Они болтали друг с другом, обсуждая всякую чепуху, как будто разговорами о ерунде можно было отстраниться от жуткой реальности, и пристально вглядывались в темноту.
   — Он уже должен быть здесь… — прошептал Паоло. Когда он произносил эти слова, Мартин прижался к скале, ибо в то мгновение он увидел Антихриста. Схватив Паоло за руку, он потащил его за собой через разрушенный вход внутрь часовни. Они подошли к темному массивному алтарю, возвышавшемуся посреди часовни, и спрятались в его тени.
   Снаружи послышалось движение. Должно быть Антихрист запыхался, взбираясь на вершину скалы. И немудрено, так как карабкаться надо на высоту порядка сорока футов. Монахи слышали тяжелое дыхание, словно застревавшее в горле. Заметив в дверях силут, они замерли, будто вросли в стену. «К алтарю, иди же к алтарю!» Это необходимо свершить на алтаре. Как бы повинуясь их мысленному приказу, фигура решительно скользнула в сторону алтаря, положила на него руки и неподвижно застыла. Зажав кинжал в правой руке, Паоло схватил Антихриста левой рукой за шею, как его учили, и вонзил клинок. Он услышал треск костей и почувствовал, что рука немеет от охватившего его шока. Паоло хотел было выпустить из рук кинжал, но вместо этого погрузил его глубже. Пальцы коснулись капюшона. «Пожалуйста, только не кричи», — пробормотал Паоло.
   Бубня что-то себе под нос Мартин высоко занес кинжал, ударил по капюшону, но промахнулся. Лезвие, попав в плечо, скользнуло по нему и вонзилось в позвоночник.
   Выдернув кинжалы, монахи отшатнулись. В жутком оцепенении они наблюдали, как тело качнулось вперед и, медленно оседая, упало на алтарь лицом вниз.
   Наступла короткая тишина, затем Паоло шагнул вперед и перекрестился, бормоча молитву. Мартин двинулся следом за ним. Монахи с трудом перевернули тело и оцепенели. Перед ними лежал Мэтью. Лицо его застыло в неестественной гримасе, невидящие глаза закатились так, что сверкали одни белки.
   Паоло и Мартин отпрянули от тела, отирая об одежду руки, и в ужасе уставились друг на друга. Губы их беззвучно двигались, они пытались найти объяснение, но его не было. Паоло поднял к небу полные страдания глаза, только бы не смотреть в это страшное, искаженное гримасой смерти лицо. «Господи, Спаситель, — прошептал он, — избавь наши умы от помрачения, предотврати беду…»
   Вдруг сзади раздалось звериное рычание. Повернувшись всем телом, Паоло увидел огромную собаку. Мартин тоже обернулся и застыл на месте, впившись взглядом в черного пса. Монахи инстинктивно отступили назад, а чудовище, стоявшее в дверном проеме, переводило свои пылающие глаза с одного на другого. Шерсть на нем вздыбилась, огромная пасть была оскалена.
   «Окно», — мелькнула у Паоло спасительная мысль. Они заберутся в оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет.
   Паоло почувствовал в руке ладонь Мартина и двинулся к окну, но в оконном проеме вырисовывался череп шакала, таращившийся на них пустыми глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто освещался изнутри.
   Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание. Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился в волосы Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул, отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитках. Взгляд его различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и заглянул вниз. Это был старый заброшенный колодец с гладкими черными стенами. Дно его находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался нащупать опору. Паоло забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли, вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли и прижавшись к стенам колодца.
   Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали какой-то странный, похожий на шлепанье, топот. Монахи взглянули вверх и увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, слюна стекала прямо на лицо Мартина. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях — так крепко вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о стенки колодца, ноги болтались в воздухе.
   Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала. Паоло бросил на пса взгляд и почувсвовал, как его левая ладонь, еще влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал, пытаясь оторвать собачью лапу.
   — Не двигайся, — прошептал Паоло. — Оставь ее… Лицо его исказилось от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши он не мог. Он услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалу.
   Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло открыл глаза. Он был сильным и выносливым, но прекрасно понимал, что может провисеть еще минуты-полторы от силы. И тут Паоло заплакал, слезы струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он надеялся, что боль не продлится целую вечность…

Глава двенадцатая

   Впервые за этот год денек выдался по настоящему теплым. Весенний солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза телевизионщикам, устанавливающим оборудование.
   Обычно молчаливые и циничные, сейчас они перебрасывались шуточками. Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.
   А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние цветы. Оба предпочитали осень. Молча прогуливались они вдоль террасы, и Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь нормальным человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью их тревог. Дин был в этом уверен. Но в конце концов это не его дело.
   Дин решил нарушить затянувшееся молчание. — Итак, у нас уже четыре кинжала, — начал он.
   Дэмьен кивнул: — Дин, осталось три, но я не могу больше терять время. — Он помедлил, затем еле слышно продолжал: — Единственный способ отделаться от Назаретянина — это истребить по всей стране всех младенцев мужского пола, родившихся ночью двадцать четвертого марта.
   Дин оторопел, не веря своим ушам, и взглянул на Дэмьена. Лицо Торна выражало твердую решимость, и Дин даже присвистнул, пытаясь мысленно охватить грандиозность предложения.
   — Но можем ли мы быть уверены, что он до сих пор еще здесь, в стране? — сделал он слабую попытку возразить.
   — В пророчестве сказано, что Он явится на острове Ангелов, — заявил Дэмьен. — А эти педантичные христиане точно придерживаются буквы предсказания.
   Они пришли в сад. Дэмьен сорвал цветок с куста рододендрона и принялся обрывать лепестки.
   — Как Барбара? — поинтересовался он.
   — Хорошо, — ответил Дин.
   — А как твой сын? Дин тут же подавил в себе страшную догадку. — Прекрасно, прекрасно, — заверил он Торна.
   Их окликнули. Дин повернулся и увидел, что к ним подбегает Питер. Дэмьен даже не взглянул на него, по-прежнему не сводя глаз с Дина.
   — Он ведь родился ночью двадцать четвертого марта, не так ли?
   — Кто? — Дин прикинулся дурачком и тянул время.
   — Твой сын.
   — Нет. — Впервые Дин солгал Дэмьену. До сегодняшнего дня в этом не было ни нужды, ни смысла. Этот человек читал все его самые сокровенные мысли. — Нет-нет, — повторил Дин, — двадцать третьего марта, как раз перед полуночью.
   Питер подбежал к ним и передал, что мама готова начать работу. — Скажи ей, что мы уже идем, — пообещал Дэмьен, все еще пристально глядя на Дина. Он оборвал с цветка все лепестки и теперь мял в пальцах его сердцевину. — Уничтожьте Назаретянина, — еле слышно произнес Торн.
   — Но как? — раздраженно бросил Дин.
   — Для этого-то и существуют ученики, — просто заметил Дэмьен. — Собери их всех на острове в воскресенье. В субботу я прихвачу с собой на охоту в Корнуэлл Кейт и Питера, так что туда доберусь сам.
   Он повернулся и зашагал к дому, улыбнувшись и пожелав Дину приободриться.
   Дин наблюдал за ним. Да уж, приободриться. Пожелание в духе британцев: «Возьми себя в руки. Вот теперь можешь и чай с орешками попить». Внезапно Дин осознал, как остро ненавидит эту женщину. Именно она оказывает на Дэмьена плохое влияние. И впервые Дин почувствовал безотчетный страх, будто совершил ужасную ошибку. Волна внутреннего сопротивления поднялась было в нем, но он тут же совладал с ней и направился в кабинет, где хранились документы, в том числе и разнообразные списки. Бежать ему было некуда. Он давно продал свою душу и никто не мог возвратить ее ему. Сожалеть о чем-то уже поздно. Однако, подойдя к письменному столу и подняв телефонную трубку, он поклялся себе, что одной вещи не сделает никогда, даже если это будет означать для него великие муки…
   В тридцати милях к востоку, в Чэнсэри Лейн — самом сердце обитания английских юристов, — молодой адвокат по имени Фрэнк Хатчинс поднял трубку, внимательно выслушал звонившего и, порозовев от волнения, повесил ее. Он вызвал своего клерка и отпустил его на весь день. Убедившись, что персонал покинул контору, Хатчинс подошел к сейфу, вытащил справочник и положил его рядом с телефоном.
   Сколько же лет прошло, попытался вспомнить адвокат. Три года назад его взяли на службу, правда, целый год он валял дурака, томительно ожидая настоящего дела. Наконец ему оказали такую честь, и он достойно справился со своей работой. А начал Хатчинс с того, что принялся выуживать из воскресных газет нужную информацию. Он выискивал заголовки вроде «Сатанизм и сотворенное им зло» и тщательно исследовал подобные статьи. В конце концов у него собралось изрядное досье.
   И вот его час пробил. Хатчинс трудился весь день напролет. Когда он покинул свой кабинет, в ушах все еще стояло дребезжание телефонных звонков. Адвокат закатился в бар и, в одиночестве восседая за стойкой, потягивал «чери».
   Для сестры Ламонт поменять свою смену на другую было делом не сложным. Подружка Шарки знала об ее новом ухажере и догадывалась, как он ей дорог. Когда Ламонт попросила о замене, Шарон великодушно уступила, проворчав, правда, что теперь у нее получилась двойная смена.
   Сестра Ламонт поблагодарила Шарон, упаковала свою дорожную сумку и отправилась на станцию. В понедельник Шарон потребует от нее детального изложения событий, поэтому прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик, ей надо напрячь свою фантазию и сочинить достойную историю, чтобы развлечь бедную толстушку…
   …В Хампстеде десятилетний Тревор Грант разработал план. Он прекрасно понимал, что родители ни за что не отпустят его одного на уик-энд. Если он исчезнет, то они поднимут на ноги всю полицию и начнется дурацкий переполох. Тревор позвонил своему кузену в Уэмбли и узнал, что сможет у того погостить. Значит, он выиграет какое-то время. А когда мать поймет, что он не собирается возвращаться в этот же день, Тревор будет уже в Корнуэлле и просто звякнет им, чтобы они не сходили с ума. Положив трубку, Тревор пересчитал свои карманные деньги и стал прикидывать, попросить ли у мистера Хатчинса денег на проезд или лучше просто стащить их. Он остановился на последнем. В будущем он еще не раз прибегнет к подобному решению.
   В Ливерпуле преподобный отец Грэхэм Росс вызвал молодого священника и осведомился, не сможет ли тот провести воскресную службу за него. Воскресенье — день семейного траура, объяснил Росс. Молодой человек с готовностью согласился. Он выразил свои соболезнования, испытывая волнение при мысли о предстоящем выступлении перед многочисленной аудиторией.
   — Благослови тебя Господь, — напутствовал священника Росс и вернулся в свой приход. Он возьмет с собой в Корнуэлл черное одеяние и свой любимый крест с фигуркой Христа, висящего вверх ногами…
   …Доктор Горацио Филмор позвонил из своего кабинета жене и сообщил, что в этот уик-энд ему придется выехать на срочную деловую встречу. По ее голосу он понял, что жена не поверила ему. Возможно, она будет проверять, звонить, выяснять, и когда он, наконец, вернется, разразится чудовищный скандал. Да ладно, пусть орет сколько влезет. Он даже находил прелесть в этих ссорах, добавлявших перцу в их скучную семейную рутину…
   По всей стране мужчины, женщины и дети собрались в дорогу. Они еще раз проверили маршрут перед путешествием к их общей заветной судьбе. Каждый осознавал, что готов выполнить все, что пожелает или потребует Дэмьен Торн.

Глава тринадцатая

   С тех пор как страшная весть обрушилась на него, Антонио был безутешен. Он любил их всех, особенно Мэтью, которого знал вот уже тридцать лет. Но постепенно его скорбь превращалась в гневное ожесточение. Он начал испытывать страстную ненависть к человеку по имени Дэмьен Торн. Если бы это было в его власти, он не просто вонзил бы в него кинжал. Он придумал бы для Торна долгую, мучительную смерть. Лежа в постели, Антонио представлял себе, как разрезает Дэмьена на мелкие кусочки. Бог не стал бы наказывать его за эту жестокость.
   Днем и ночью монах раздувал пламя своей ненависти. Он начисто забыл об осторожности. Его безудержная ярость то и дело выплескивалась наружу, стоило в разговоре коснуться имени Дэмьена Торна.
   У Антонио имелся собственный план. Торна следует захватить, когда тот будет находиться без охраны. За ним нужно охотиться на открытом пространстве, зажать, обложить его, как зверя, каковым он и является.
   На этот раз отец де Карло не возражал, поскольку у него не осталось выбора.
   Пока поезд, громыхая по рельсам уносил их на запад, Антонио поглядывал на юношу, примостившегося рядом. Симеон так юн и нежен. Он то и дело всхлипывал во сне, как будто его одолевали кошмары. Антонио коснулся влажного лба юноши. «Бедный мальчик, — подумал монах, — такой чувствительный». Вот он — Антонио — никогда не испытывал кошмаров. Отец де Карло заметил однажды, что причиной тому — отсутствие у Антонио воображения. Ну а что еще мог сказать священник?
   Всю дорогу Антонио обдумывал план, прорабатывал его до мельчайших деталей. Выполнение его потребует тщательной подготовки, точности, вплоть до секунды, и, конечно же, удачи. На везение приходилось только надеяться, но если разработать план досконально, то у него появятся шансы на победу.
   Все шло гладко с самого начала. Они устроились в деревенской таверне и через короткое время уже беседовали с местными фермерами. Общаться было довольно сложно. Люди в этой местности говорили на странном диалекте. Но все равно им удалось понять друг друга, и они без умолку болтали о политике, спорте и таких штуках, о которых Антонио знал лишь понаслышке. Но он был прекрасным слушателем. К концу вечера у них с Симеоном завелась уже куча друзей. Хорошенько надравшись пивом, Антонио лежал в постели и размышлял о том, что, останься он в миру, вполне мог бы достичь определенных высот на деловом поприще, ибо обладал умом расчетливым и предприимчивым.
   На следующее утро они прогуливались по полям с одним из фермеров. Этот человек не задавал лишних вопросов и, когда Антонио спросил его, где можно достать лошадей и терьеров для охоты на лис, даже не удивился. Просто объяснил, у кого все это можно найти. Если человеку вдруг понадобился терьер, разве это не его личное дело? А захочет рассказать — так расскажет.
   Милю за милей оставляли они позади себя, вышагивая по полям то через молодую поросль, то через подлесок. По виадуку пересекли узкое ущелье, по дну которого протекала речушка. На несколько минут задержались на мосту и посмотрели вниз, на речку. Но взгляд Антонио впился в противоположный конец моста. Часть скалы здесь обрушилась, и в месте обвала виднелась влажная земля.
   Битый час дремала лисица в своем жилище. Расслабившись и прижав уши, она время от времени принюхивалась и потягивалась, пытаясь повернуться на бок. Но места в норе было недостаточно. Лисица зевнула. При этом ее задние лапы вздрогнули, будто она собиралась бежать.
   И тут животное почуяло опасность. Навострив уши, лисица мгновенно проснулась и поползла, задевая головой свод норы. Снаружи доносился собачий лай и царапанье. Пятно света впереди — и без того небольшое — внезапно исчезло, как будто вход в нору чем-то загородили…
   Навстречу ей полз терьер, глаза его сверкали. Лисица стремительно прыгнула на него, вцепилась в собачью морду и затрясла ею. В какой-то момент она выпустила голову терьера, нацелившись ему в глотку. Подобрав под себя задние лапы, лисица завалилась на бок, мгновенно проскользнула под собакой и прижалась к стене норы. Лязгая зубами, терьер пытался выхватить клок лисьей шерсти, но его противница оказалась проворней, она моментально подрыла лапами землю и молниеносно рванулась вперед, к свету.
   И тут она мордой врезалась в какой-то предмет. Охваченная паникой, лисица пыталась развернуться, но не могла сдвинутться с места. Путь к отступлению был отрезан, ей некуда было деваться — ни вперед, ни назад.
   Симеон действовал быстро. Как только лисица оказалась в клетке, он захлопнул крышку. Монах крепко держал клетку, не обращая внимания на вылезшего из норы терьера. Тот был весь заляпан грязью, с морды капала кровь, и он выл от боли и возмущения.