Страница:
Мы сели на мотоциклы и двинулись в путь. Выехав со двора, я облегченно вздохнул: все закончилось хорошо.
Мы неслись по дороге и громко кричали, чтобы избавиться от долго сдерживаемого напряжения. «Твою маму, Чарли! — прокричал я по интеркому. — Сам не знаю, в чем тут дело, мне там все понравилось, но не здорово ли наконец-то вырваться на свободу?»
Как оказалось, говорить так еще рано. На выезде из города я заметил, что следом едет один из ребят Игоря. Это был тот тихий парень со сломанным носом, и ехал он на машине с тонированными стеклами. «Черт… — прокричал я. — Чарли, на кой хрен ему за нами ехать?»
Голова у меня бешено заработала. Все как в кино. Нас напоили, накормили и теперь провожают из города. И что же будет там, на окраине?
Я стал наблюдать за кривоносым в зеркале заднего вида. Потом появилась еще одна машина, за рулем которой тоже был человек Игоря — он сегодня провожал до шахты нашу машину техподдержки. Сообщник? Он обогнал нас, свернул на обочину и махнул, чтобы мы остановились.
«Подождите здесь, — велел он. — Вас Игорь хочет видеть».
И я подумал: «Господи, в чем еще дело? Нужно побыстрее сматываться отсюда, пока ничего не случилось».
Вдалеке появилась BMW. Это был Игорь. Секунды тянулись невыносимо медленно, пока мы ждали, когда же он подъедет ближе и остановится. Игорь вышел из машины.
«Вы тут кое-что забыли», — сказал он Чарли и протянул ему несколько фотографий. На одних был изображен Игорь в семейном кругу, а на других — он же с тем знаменитым автоматом с верхнего этажа. Мы их оставили на столе после завтрака.
«Спасибо вам огромное за гостеприимство», — сказал я. Мне было трудно в полной мере выразить свою благодарность.
Игорь сел в BMW, выехал на дорогу перед нами и погнал вперед. Я пристроился ему в хвост, на такой скорости даже сопротивление воздуха было меньше. За пределами города мы проехали вместе где-то с полмили. Потом Игорь вырвался вперед и развернулся на 180 градусов, окутав машину дорожной пылью и облаком дыма от жженых шин. Потом он понесся на нас, оглушительно сигналя и слепя фарами. Когда Игорь пролетел мимо, я привстал на подножках, поднял в воздух кулак и прокричал: «Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Прощай, чтоб тебя!»
С одной стороны, Игорь мне очень понравился. Он был так с нами добр. Я очень уважаю его, ведь Игорь много пережил, служа на подлодках, на рыболовном флоте, и когда потом год сидел без работы. И все-таки, несмотря на радушие и гостеприимство, я покидал его дом с радостью. На мой взгляд, там было слишком уж много парней с пушками на поясе.
ЧАРЛИ: Примерно через час уже была российская граница. Въезжали мы на Украину 14 часов, а покинули ее всего за 15 минут. Не знаю, заслуга ли это Игоря, но на границе нас уже ждали. На паспорта и таможенные документы взглянули лишь мельком. Пограничникам гораздо интереснее было посмотреть мотоциклы, взять автографы, сфотографироваться с нами — и чтобы мы при этом обязательно надели их высокие фуражки с красной окантовкой и золотой оплеткой. Это было больше похоже на фотосессию, чем на иммиграционную проверку.
«Ты! — сказал мне один из пограничников. — Ты. Сделай так!» Он покрутил ручку руля воображаемого мотоцикла и поднял руки. Ему хотелось, чтобы я сделал «вилли». Ну что же, с радостью! Я сел за руль и немного проехался на заднем колесе по дорожке перед их будкой.
«Нет! Здесь!» — сказал пограничник, указав на линию границы. Я ушам своим не поверил. Сотрудник одной из самых суровых в мире бюрократических систем хотел, чтобы иностранец на заднем колесе пересек национальную границу его страны. Я развернул мотоцикл, помахал, чтобы убрали все лишнее перед шлагбаумом, и рванул с места. На российскую территорию я въехал с поднятым на метр от земли передним колесом и на скорости 60 км/ч. Потом опустил переднее колесо на землю и обернулся. Один из пограничников бешено замахал руками и потом засвистел в свисток. «Ну вот, — подумал я, — уж пролетел так пролетел».
Меня поманили обратно к заграждению. Я медленно подъехал, ожидая, что меня сейчас выдернут из седла и потащат в грязную контору как минимум для очень серьезного разговора.
«Еще раз!» — сказал пограничник, широко улыбаясь и подняв фотоаппарат. Он не успел меня сфотографировать и теперь хотел увидеть то же самое. Я завел байк, пограничник поднял шлагбаум, и мой мотоцикл снова пронесся через границу. «Лучшего и желать нельзя, — подумал я, проехав на заднем колесе еще дольше и снова оказавшись на территории самой большой в мире страны. — Сначала всю ночь мы пьем водку и стреляем у Игоря, а теперь я, судя по всему, первым в мире въезжаю в бывший СССР как лихой каскадер». Вот так мы и оказались в России.
6. Война, смерть и честь
Чарли сильно устал, и вечером, за ужином, напряжение последних дней стало давать о себе знать. Он был всем недоволен, постоянно обрывал на полуслове Расса, Дэвида и Сергея и высказывал собственное мнение с таким видом, будто это была непреложная истина. А когда речь зашла о том, что путешествие может изменить нашу жизнь, он вскочил с места. «Какие, к черту, изменения!» — рявкнул Чарли «Мы просто кучка идиотов, едем по свету на мотоциклах — вот и все», — выдал он.
Я себя идиотом на мотоцикле определенно не считал, и поездка уже изменила мои взгляды на многие вещи. Меня очень тронули истории всех тех людей, с которыми мы познакомились. В этой части света столько всего происходило, и многие жизни здесь были покорёжены войной и политикой. И все равно у людей остались гордость, чувство собственного достоинства, поэтому я не мог не сопереживать им. Кроме того, сейчас как никогда проявилась моя подозрительность к незнакомцам, и я дал себе слово от нее избавиться. Я понимал: наверное, Чарли переживает сейчас что-то подобное. И его усталость просто берет верх над ним самим. На следующий день мы посетили центр казацкой культуры; гид рассказывал о русских казаках, о том, как их преследовали и использовали во времена царизма и при коммунизме. Чарли слушал очень внимательно — усилия потомков казаков возродить традиции своего народа явно нашли отклик в его сердце. Нам рассказали, что сейчас в этом центре казачья молодежь, у которой много проблем с отсутствием работы и алкоголем, познает наследие предков. Один здешний паренек продемонстрировал нам казацкое мастерство верховой езды: он лежал на спине лошади, когда та скакала по арене, потом просил ее поклониться зрителям и поднять передние ноги. Взаимопонимание между мальчиком и лошадью было невероятным, и я видел, что на Чарли это тоже произвело большое впечатление. Когда мы уезжали, он сделал специально для мальчика маленькое «вилли».
Потом мы направились в Волгоград; вокруг расстилалась абсолютно плоская земля, дул резкий ветер, и нас постоянно останавливала полиция. Полицейские, конечно, выполняли свою работу, но для нас это была лишняя возня, которая сильно замедляла продвижение вперед. Остановив нас, русские полицейские всегда подходили с очень серьезными и мрачными лицами, которые потом светлели, как только мы снимали шлемы, с улыбкой заговаривали по-английски, начинали показывать документы и объяснять маршрут на карте. По большей части, наши паспорта им были вообще не нужны — гораздо интереснее было посмотреть на мотоциклы и поболтать по-английски.
Но ветер надоедал даже больше, чем постоянное внимание полиции. Мы ехали по широким, открытым равнинам, где невозможно было спрятаться от страшно выматывающих порывов ветра, которые били по телу и голове, постоянно снося в сторону мотоциклы. Все время приходилось ехать под 45-градусным углом, и отдыхали мы, только когда проезжали мимо грузовых фур. За ними получалось на время укрыться, тогда голова и шея получали короткую передышку от продувающих насквозь вихрей. А потом — буф! — ветер ударял снова, когда мы в конце концов обгоняли грузовик, и тогда приходилось изо всех сил цепляться за мотоцикл, чтобы его не сдуло с дороги. Нам так хотелось поскорее доехать до пункта назначения, что мы даже не стали делать остановку на обед и в итоге от голода устали еще больше. В общем, последние 65 км получились убийственные. Половину из 270 км до Волгограда я проехал с полузакрытыми глазами.
В пригороде мы остановились на очень примитивной заправке, где Чарли авансом заплатил за 20 литров. Этого не хватило на два мотоцикла, и он попросил, чтобы колонку включили до полного бака, после чего продолжил заливать бак.
«Выключите насос!» — вдруг закричал Чарли, стоя рядом со мной. Я повернулся к нему. Бензин вытекал из бака, тек по мотоциклу и по раскаленным выхлопным трубам.
«Черт… колонка не выключается!» — прокричал я, наблюдая, как Чарли пытается заткнуть шланг большим пальцем. Но этим он только выбил струю бензина, и она брызнула мне в лицо.
«А-а-а, глаза!», — закричал я ослепленный. Боль пришла мгновенно. Каким-то чудом мне удалось нащупать бутылку с водой, и я стал промывать глаза. К счастью, буквально за пару секунд до этого к заправке подтянулись наши машины техподдержки. За меня тут же взялся Василий, он проверил мои глаза и промыл их водой.
«Господи, тебе больно… Прости… Какой ужас, друг… Твои глаза… и вода… И это все я наделал». Чарли паниковал. «Ужас-то какой, и, о господи, это все из-за меня, какой же я идиот. Я такой неуклюжий и такой тупой. Ты на меня сильно злишься, и из-за боли, и из-за всего, и… боже мой. Я не знал, что делать. Я псих».
«Чарли, мне уже не больно».
«Ох… прости меня, друг».
«Ты не специально, — сказал я. — Просто, когда ты шланг затыкал, струя мне прямо в глаза ударила. Как по заказу». «Ох черт, мне ужасно жаль, друг».
«Да ладно, это же случайно получилось». Я сам пострадал, а мне еще приходилось утешать Чарли.
«Ну, у доктора хотя бы работа, наконец, появилась, — сказал он. — Всего лишь маленькая струйка…» «Ну, не такая уж и маленькая». «Я такой ужас пережил».
«Это он ужас пережил!» — думал я, потирая глаза, которые все еще жгло.
«В смысле, я запаниковал, — продолжил он. — Из бака хлестал бензин, и я думал только, как его остановить».
«Это урок на будущее, — сказал я. — Если такое случится еще раз, мы бросим шланг на землю, и пусть бензин себе льется. Тогда ведь ничего плохого не произойдет, да?»
«Ну и денек сегодня, а? — сменил тему Чарли. — Такой ветрище! Как будто кто-то всю дорогу по кумполу сбоку бьет. У меня даже голова разболелась».
«Попроси у доктора таблетку».
«У меня уже есть «Анадин экстра», — сказал он.
«А морфия у тебя нет? — пошутил я. — Или хотя бы пиццы?»
«Да раз плюнуть! Шикарная пицца от «Пицца Экспресс» с двойной порцией сыра и салатом», — сказал Чарли, облизнувшись.
«Вот это здорово, я бы взял «Маргариту» с анчоусами и пепперони. Салат можешь себе оставить. Мне просто две пиццы».
«У меня слюнки потекли, — сказал Чарли. — И в желудке сок начал выделяться…»
На этом инцидент был исчерпан, и мы сосредоточились на последних милях. В Волгограде Василий отвел меня в больницу. Мы долго шли по коридорам, пока не нашли кабинет офтальмолога. Женщина-врач усадила меня перед каким-то прибором и велела читать таблицы — непростая задача, учитывая, что буквы там были русские. Потом я ждал в коридоре и тем временем решил позвонить своему врачу в Англию. Перед поездкой он сделал мне лазерную коррекцию близорукости, чтобы в пути не пришлось носить под шлемом очки. Доктор дал пару советов относительно прописанных офтальмологом лекарств и сказал, что вода спасла мои глаза от ожога роговицы — иначе я недели две не смог бы ездить на мотоцикле. Я снова слегка испугался, но потом с удовольствием подумал о своих замечательных инстинктах: схватил же ведь бутылку с водой в нужный момент!
Потом мы с Василием вернулись в гостиницу — бывшее пристанище приезжающих в этот город старших партийных лидеров, сотрудников КГБ и членов Политбюро. Мы с Чарли бросили монетку, кому какую комнату занимать, я выиграл и оказался в огромном люксе.
«Я буду спать на кровати, на которой раньше спал Никита Хрущев», — сказал я Чарли, которому достался совсем крошечный номер.
«Надеюсь, там простыни поменяли», — ответил он.
Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что при ней имелась закрытая стоянка, но в здании мы были совершенно одни. С внешней стороны облицованная бетонной плиткой гостиница выглядела сильно обшарпанной, зато внутри была потрясающей. Как это часто бывает в России и на Украине, она словно застряла в 50-х годах. В вестибюле стоял рояль, на котором я не удержался и сыграл, а телефонные аппараты словно взяли из джеймсбондовского фильма «Из России с любовью». После долгой и утомительной езды на ветру мы валились с ног от усталости, поэтому поели рано и потом отправились в сауну через дорогу от гостиницы. Называлась она banya, и мылось в ней не одно поколение русских правителей. Попотеть в парилке и попариться с дубовым веником было как раз то что надо. Когда мы вернулись обратно в гостиницу, нам сообщили новость — Клаудио сдал экзамен по вождению мотоцикла. Накануне отъезда из Лондона он его завалил, и потом из Киева ему пришлось слетать в Англию на пересдачу — на этот раз все получилось, и Клаудио уже летел в Волгоград. Это была отличная новость. Мы могли приступать к самому сложному участку пути, имея при себе оператора и не беспокоясь, что придется снимать самим.
Наутро мы сели обсуждать дальнейшую дорогу. «Скоро въедем на новые территории, — сказал я, — и гостиниц там не будет. Нам придется ночевать в палатках, самостоятельно готовить еду и фильтровать воду. Сейчас я спрашиваю, все ли к этому готовы. Есть ли у нас все необходимое? Ни у кого нет чувства, что мы что-то забыли или упустили? Ведь другого случая пополнить запасы может не быть».
После завтрака мы распаковали багаж и по-другому уложили вещи. Все было хорошо. Наши BMW мне с самого начала нравились, но в это утро я влюбился в них заново. Я был на стоянке, слегка ковырялся в мотоцикле, слушая музыку через встроенные наушники, перекладывал кое-какие вещи в сумках и устранял маленькую проблему с сиденьем. Тут вышел Чарли. Он тоже слушал музыку в шлеме, и было очевидно, что ему в голову пришла та же мысль. Как здорово! Вся команда здесь, на стоянке. Техническая группа проверяет и перекладывает вещи в фургонах. Все тип-топ и лучше некуда. Это счастье.
Я был готов к трудностям дальнейшего пути физически и морально и даже ждал их с нетерпением. Единственное, что меня беспокоило — это наши с Чарли отношения. Порой они становились очень напряженными, особенно когда к нам присоединялись остальные члены команды. Накануне вечером я посмотрел записи трех месяцев подготовки на Шепердс-Буш и затосковал по тем легким временам, когда мы с Чарли так много смеялись. Тогда были близкие отношения. Но за последнюю неделю все изменилось. Мы стали отдаляться друг от друга и путешествовали словно поодиночке, а не вместе. Может быть, виной тому стал стресс от разлуки с семьей. Да и вообще, масштабность затеи становилась все яснее, впереди лежал долгий путь. Поездка длилась две недели, и они оказались очень трудными. Почти каждый день мы проходили километров по пятьсот и даже больше.
Останавливались редко: для съемки, чтобы перекусить или потому что засыпали на ходу. Время из-за этого тянулось бесконечно долго. Конечно, дни были прекрасными, но стоило натянуть шлемы, как они превращались в отдельные события. Мне стало не хватать той первоначальной лихости и радостного ощущения пути, которые растворялись в ежедневных трудностях путешествия.
Пока мы прошли только самую легкую часть пути, и это меня беспокоило. Все самое тяжелое было впереди, и я со страхом вспоминал тренировочную езду по бездорожью в Уэльсе, когда еле-еле ковылял вслед за Чарли. Тогда я лишился всякой уверенности в своих силах и даже пал духом. Так что сейчас мысли о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири вызывали беспокойство. Для меня эти три названия стали центром всего путешествия, и я чувствовал, что успокоиться мы сможем, только когда они окажутся позади.
Подготовив мотоциклы, мы взяли лодку и поехали смотреть военные мемориалы и прочие местные достопримечательности. Накануне вечером родители по телефону много нам рассказали про Волгоград. Моя мама к выпускному экзамену в школе делала географический проект по Волге. Она тогда не понимала, зачем ей это задание, раз Волгу никогда в своей жизни не увидит. И вот теперь, сказала она, я увижу эту огромную реку за нее. А мама Чарли, немка по происхождению, вспомнила, как во время войны в этот город (он раньше назывался Сталинградом) отправляли совсем молодых мальчишек, чуть ли не подростков. Среди них были и ее друзья, и большинство из них домой не вернулось. Осада Сталинграда — самая кровавая битва в истории человечества. Здесь погибло почти два миллиона человек, большинство из них русские, но было еще много немцев, румын, итальянцев. Зимой 1943 года из-за затяжных уличных боев и разрушения 80 % городских зданий населению пришлось выживать в жутких условиях. Там было даже хуже, чем в окопах первой мировой войны. Русским оставалось только нападать на немцев и вступать с ними в рукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «Крысиной войной». Сражались даже за сточные трубы, бились в зерновом элеваторе и в огромной силосной башне. Бои шли несколько недель, советские и немецкие солдаты были так близко, что слышали дыхание друг друга. Страдая от голода, нехватки воды и цепенея от водки, отряд сержанта Якова Павлова занял оборону в трехэтажном здании в центре города. Обложив дом минами, выставив из окон автоматы и сломав стены в подвале для доступа к припасам и коммуникациям, они превратили здание в неприступную крепость. Самой хитроумной идеей Павлова было поставить противотанковую пушку на крыше: орудия подходящих к зданию танков до нее не доставали, и танки свободно расстреливались с высоты. Павлов удерживал здание в течение 59 дней, осаду сняли незадолго до того, как весной 1943 года русские войска перешли в контрнаступление. Немцев заставили отступать, и для них это стало началом конца войны на Восточном фронте.
Мы постояли рядом с остатками Дома Павлова — выгоревшего угла кирпичного жилого здания, ставшего поворотным пунктом в войне. Стояли и думали: ведь люди, встречавшиеся нам в пути, точно такие же, как мы. И в то же время, все памятники, увиденные нами в Словакии, на Украине и в России, посвящены той войне. Это всегда были фигуры человека с автоматом, солдата или простого рабочего, вставшего на защиту родины. Получается, что и здесь, и на Западе человек запечатлевает в памятниках только войну, словно кроме нее на свете ничего не существует.
ЧАРЛИ: Следующим утром мы поехали в Астрахань. Дорога шла мимо большого нефтеперерабатывающего комплекса и множества фабрик и заводов, которые часами тянулись за пределами Волгограда. Мили и мили этих долбанных фабрик и ржавеющих труб, иногда сменяющихся жилой застройкой, всякими полями-огородами. И только потом гладкая дорога через равнину вдоль Волги, спускающаяся к Каспийскому морю до самого конца. Мы остановились, сели покурить и отдохнуть, наблюдая, как с невероятной скоростью по земле ползет змея с желтым брюшком и черной спинкой. «Как же здорово гнать вперед, проезжая милю за милей», — сказал я Эвану, пока Клаудио снимал окрестности.
«Я в себя прийти не могу от этого последнего участка дороги, — сказал Эван. — Все вдруг оказалось именно таким, как в моих фантазиях. Я ехал и думал: господи, ведь это же и есть моя мечта. Ровная дорога. Никакого ветра. Гладкий асфальт. Супер!»
Настроение было отличным, и даже постоянные полицейские проверки не могли его испортить: для полицейских Эван припас фотографию себя самого в роли Оби-Ван Кеноби из «Звездных войн». Они нас сразу же пропускали — благодать, да и только. Испугались мы только, когда проезжали мимо дорожной аварии: машину «Ауди» вынесло с дороги в кювет, и из нее с трудом выбирались два парня, причем у одного голова была разбита в кровь. На середине дороги стояла «Лада» с большой вмятиной на крыше — ее водитель почти наверняка погиб на месте. Собралась толпа, через которую мы с трудом протиснулись; надеюсь, с пострадавшими потом было все в порядке. Обгоны на дороге казались тут обычным явлением, и этот случай очень вовремя напомнил, как важно быть осторожными. Другие водители довольно часто пытались вытеснить наши мотоциклы с дороги, так что в той аварии легко мог оказаться кто-то из нас. Я потом заметил, что после нее мы все стали ездить немного аккуратнее.
Плодородные равнины сменились песчаным пустынным ландшафтом, стали попадаться первые казахские лица, и мы впервые почувствовали, как далеко забрались. «Завтра Казахстан! — прокричал я Эвану в конце перегона на тот день. — Уже совсем скоро, парень!» Наступил вечер, мы прибыли в Астрахань и остановились во дворе гостиницы, где симпатичная русская женщина играла с маленькой дочкой. Девочка изо всех сил стискивала в ручке куклу Барби, и в нас с Эваном тут же проснулась тоска по дому и собственным дочерям. На улицу вышел мужчина и заговорил с женщиной.
«Я слышал, как вы говорите, — обратился к нему Эван, — похоже на шотландский акцент».
«Ага, — ответил мужчина. — Я из Керкалди». «Да вы что! А я там год в театральной школе проучился. Что вы тут делаете?»
«Работаю в нефтянке». «Что ж, рад встрече. Мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария». «Ага, я про вас слышал». «Правда? Ну, вот мы докуда уже доехали».
«Молодцы. Кстати, это единственная гостиница в городе…» «Вообще?» «Ну, есть еще парочка, но там такой гадюшник…»
«Что поделаешь, все равно это наша пока последняя гостиница. Вы что-нибудь знаете о Казахстане?»
«Я там уже четыре года проработал, это сейчас у нас наметился проект здесь, на Каспии, а так я постоянно работаю в Казахстане, в городе Аральске».
«И как он вам? Мы едем в Алма-Ату. Там все нормально? В смысле… нам тут такого понарассказывали».
«Да как везде, — сказал шотландец. — Слишком большой город для одних только идиотов. А вообще, разные люди есть».
«Рад это слышать».
«Они только-только встают на ноги, и им еще многое нужно сделать, но люди там хорошие».
«Что ж, было очень приятно с вами поговорить. Ну надо же, встретить парня из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет».
«Ага, счастливо! — сказал на прощание шотландец. — Может, еще увидимся».
Мы проехали 4500 км и натолкнулись на парня, как сказал Эван, «с соседней улицы». Наверное, мир действительно теснее, чем нам казалось после стольких дней пути.
Тем вечером я пересмотрел запись, привезенную Клаудио из Лондона. Мне показалось, что исчезла та искра, то вдохновение, которые владели нами все три месяца подготовки на Бульвер-стрит. Это было грустно. Эван иногда становился очень обидчивым, принимал некоторые вещи слишком близко к сердцу. Мне кажется, наши отношения утратили прежнюю легкость. Я был уверен, что в путешествии должно быть место и веселью, и всяким дружеским подшучиваниям. Но на тот момент, после тяжелого долгого пути и тоски по жене и детям, все это было выше наших сил.
Утром следующего дня мы пересекли российскую границу. Как обычно, сначала нам не позволяли там снимать. Но уже через пять минут камеры были наготове, а пограничники просили автографы и фотографировались с Эваном, который одевал их фуражки и даже расписывался у них в паспортах. Потом мы пять или шесть миль ехали до одной реки в дельте Волги. На другом ее берегу начинался Казахстан. Европу от Азии отделяла всего одна паромная переправа. На пароме, кроме всех нас, уместились еще два грузовика. На европейской стороне переправы имелся специально построенный бетонный причал; на азиатской стороне не было ничего. Капитан подвел паром прямо к песчаной отмели, открыл перегородку, и мы вывели мотоциклы на берег.
Все сразу стало другим. Мы перешли казахскую границу — ряд обшарпанных лачуг — и оказались перед приветственной делегацией. Там был Эрик, наш местный связной, с которым мы несколько раз встречались еще в Лондоне, а рядом с ним стоял местный мэр. Две девушки в национальных костюмах держали подносы с верблюжьим кумысом. На вкус он был какой-то шипучий, как газированный йогурт из козьего молока. Я с трудом его проглотил. К счастью, на закуску дали по кусочку хлеба, но бог знает, какой противный оказался этот кумыс. Когда с формальностями было покончено, мы в сопровождении полицейской машины отправились на обед к мэру, где нас снова стали уговаривать выпить водки. Но мы поставили себе цель проехать еще двести миль до Атырау и очень спешили. Нам даже пришлось извиниться и попросить не затягивать с обедом. Пока мы его ждали, появился местный фольклорный ансамбль: женщина с гитарой, еще две женщины в национальных костюмах и мужчина в темном костюме с балалайкой. Необходимость хлопать в ладоши не давала скучать. Потом принесли чай, очень хороший чай, как в Англии. Нам стало хорошо, мы почувствовали себя как дома.
Мы неслись по дороге и громко кричали, чтобы избавиться от долго сдерживаемого напряжения. «Твою маму, Чарли! — прокричал я по интеркому. — Сам не знаю, в чем тут дело, мне там все понравилось, но не здорово ли наконец-то вырваться на свободу?»
Как оказалось, говорить так еще рано. На выезде из города я заметил, что следом едет один из ребят Игоря. Это был тот тихий парень со сломанным носом, и ехал он на машине с тонированными стеклами. «Черт… — прокричал я. — Чарли, на кой хрен ему за нами ехать?»
Голова у меня бешено заработала. Все как в кино. Нас напоили, накормили и теперь провожают из города. И что же будет там, на окраине?
Я стал наблюдать за кривоносым в зеркале заднего вида. Потом появилась еще одна машина, за рулем которой тоже был человек Игоря — он сегодня провожал до шахты нашу машину техподдержки. Сообщник? Он обогнал нас, свернул на обочину и махнул, чтобы мы остановились.
«Подождите здесь, — велел он. — Вас Игорь хочет видеть».
И я подумал: «Господи, в чем еще дело? Нужно побыстрее сматываться отсюда, пока ничего не случилось».
Вдалеке появилась BMW. Это был Игорь. Секунды тянулись невыносимо медленно, пока мы ждали, когда же он подъедет ближе и остановится. Игорь вышел из машины.
«Вы тут кое-что забыли», — сказал он Чарли и протянул ему несколько фотографий. На одних был изображен Игорь в семейном кругу, а на других — он же с тем знаменитым автоматом с верхнего этажа. Мы их оставили на столе после завтрака.
«Спасибо вам огромное за гостеприимство», — сказал я. Мне было трудно в полной мере выразить свою благодарность.
Игорь сел в BMW, выехал на дорогу перед нами и погнал вперед. Я пристроился ему в хвост, на такой скорости даже сопротивление воздуха было меньше. За пределами города мы проехали вместе где-то с полмили. Потом Игорь вырвался вперед и развернулся на 180 градусов, окутав машину дорожной пылью и облаком дыма от жженых шин. Потом он понесся на нас, оглушительно сигналя и слепя фарами. Когда Игорь пролетел мимо, я привстал на подножках, поднял в воздух кулак и прокричал: «Да-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Прощай, чтоб тебя!»
С одной стороны, Игорь мне очень понравился. Он был так с нами добр. Я очень уважаю его, ведь Игорь много пережил, служа на подлодках, на рыболовном флоте, и когда потом год сидел без работы. И все-таки, несмотря на радушие и гостеприимство, я покидал его дом с радостью. На мой взгляд, там было слишком уж много парней с пушками на поясе.
ЧАРЛИ: Примерно через час уже была российская граница. Въезжали мы на Украину 14 часов, а покинули ее всего за 15 минут. Не знаю, заслуга ли это Игоря, но на границе нас уже ждали. На паспорта и таможенные документы взглянули лишь мельком. Пограничникам гораздо интереснее было посмотреть мотоциклы, взять автографы, сфотографироваться с нами — и чтобы мы при этом обязательно надели их высокие фуражки с красной окантовкой и золотой оплеткой. Это было больше похоже на фотосессию, чем на иммиграционную проверку.
«Ты! — сказал мне один из пограничников. — Ты. Сделай так!» Он покрутил ручку руля воображаемого мотоцикла и поднял руки. Ему хотелось, чтобы я сделал «вилли». Ну что же, с радостью! Я сел за руль и немного проехался на заднем колесе по дорожке перед их будкой.
«Нет! Здесь!» — сказал пограничник, указав на линию границы. Я ушам своим не поверил. Сотрудник одной из самых суровых в мире бюрократических систем хотел, чтобы иностранец на заднем колесе пересек национальную границу его страны. Я развернул мотоцикл, помахал, чтобы убрали все лишнее перед шлагбаумом, и рванул с места. На российскую территорию я въехал с поднятым на метр от земли передним колесом и на скорости 60 км/ч. Потом опустил переднее колесо на землю и обернулся. Один из пограничников бешено замахал руками и потом засвистел в свисток. «Ну вот, — подумал я, — уж пролетел так пролетел».
Меня поманили обратно к заграждению. Я медленно подъехал, ожидая, что меня сейчас выдернут из седла и потащат в грязную контору как минимум для очень серьезного разговора.
«Еще раз!» — сказал пограничник, широко улыбаясь и подняв фотоаппарат. Он не успел меня сфотографировать и теперь хотел увидеть то же самое. Я завел байк, пограничник поднял шлагбаум, и мой мотоцикл снова пронесся через границу. «Лучшего и желать нельзя, — подумал я, проехав на заднем колесе еще дольше и снова оказавшись на территории самой большой в мире страны. — Сначала всю ночь мы пьем водку и стреляем у Игоря, а теперь я, судя по всему, первым в мире въезжаю в бывший СССР как лихой каскадер». Вот так мы и оказались в России.
6. Война, смерть и честь
Белая Калитва — Актюбинск
ЭВАН: После суток, проведенных в компании Игоря и его приятелей, было настоящим счастьем оказаться снова на дороге. Мотоциклы жадно пожирали милю за милей гладких российских дорог, и мы получали от езды огромное удовольствие. Чарли высоко уселся на привязанную к сиденью сумку, вытянул перед собой ноги и резвился на всю катушку, стряхивая напряжение последних 24 часов. К концу дня мы прибыли в Белую Калитву и поехали к своей гостинице мимо рядов однотипных советских жилых домов. Гостиница эта мне очень понравилась, хоть она и оскорбляла все чувства одновременно бетонными коридорами, обитыми пластиком дверьми, ванной с титаном и разноцветной плиткой на полу. Стены в моем номере были обшиты сосновым деревом, на полу лежал узорчатый ковер, и на окне висели оранжевые занавески. Радиоприемник, мебель и большой белый телевизор явно были сделаны годах в шестидесятых, на стене висела дурацкая картинка с морским видом, рядом стоял лакированный шкаф, а кровать была накрыта оранжевым нейлоновым стеганым одеялом. Я был в восторге. Даже не верилось, что мы здесь. «Чарли, это же Россия, с ума сойти! — сказал я. — Я так рад, и еще мне ужасно нравится моя комната».Чарли сильно устал, и вечером, за ужином, напряжение последних дней стало давать о себе знать. Он был всем недоволен, постоянно обрывал на полуслове Расса, Дэвида и Сергея и высказывал собственное мнение с таким видом, будто это была непреложная истина. А когда речь зашла о том, что путешествие может изменить нашу жизнь, он вскочил с места. «Какие, к черту, изменения!» — рявкнул Чарли «Мы просто кучка идиотов, едем по свету на мотоциклах — вот и все», — выдал он.
Я себя идиотом на мотоцикле определенно не считал, и поездка уже изменила мои взгляды на многие вещи. Меня очень тронули истории всех тех людей, с которыми мы познакомились. В этой части света столько всего происходило, и многие жизни здесь были покорёжены войной и политикой. И все равно у людей остались гордость, чувство собственного достоинства, поэтому я не мог не сопереживать им. Кроме того, сейчас как никогда проявилась моя подозрительность к незнакомцам, и я дал себе слово от нее избавиться. Я понимал: наверное, Чарли переживает сейчас что-то подобное. И его усталость просто берет верх над ним самим. На следующий день мы посетили центр казацкой культуры; гид рассказывал о русских казаках, о том, как их преследовали и использовали во времена царизма и при коммунизме. Чарли слушал очень внимательно — усилия потомков казаков возродить традиции своего народа явно нашли отклик в его сердце. Нам рассказали, что сейчас в этом центре казачья молодежь, у которой много проблем с отсутствием работы и алкоголем, познает наследие предков. Один здешний паренек продемонстрировал нам казацкое мастерство верховой езды: он лежал на спине лошади, когда та скакала по арене, потом просил ее поклониться зрителям и поднять передние ноги. Взаимопонимание между мальчиком и лошадью было невероятным, и я видел, что на Чарли это тоже произвело большое впечатление. Когда мы уезжали, он сделал специально для мальчика маленькое «вилли».
Потом мы направились в Волгоград; вокруг расстилалась абсолютно плоская земля, дул резкий ветер, и нас постоянно останавливала полиция. Полицейские, конечно, выполняли свою работу, но для нас это была лишняя возня, которая сильно замедляла продвижение вперед. Остановив нас, русские полицейские всегда подходили с очень серьезными и мрачными лицами, которые потом светлели, как только мы снимали шлемы, с улыбкой заговаривали по-английски, начинали показывать документы и объяснять маршрут на карте. По большей части, наши паспорта им были вообще не нужны — гораздо интереснее было посмотреть на мотоциклы и поболтать по-английски.
Но ветер надоедал даже больше, чем постоянное внимание полиции. Мы ехали по широким, открытым равнинам, где невозможно было спрятаться от страшно выматывающих порывов ветра, которые били по телу и голове, постоянно снося в сторону мотоциклы. Все время приходилось ехать под 45-градусным углом, и отдыхали мы, только когда проезжали мимо грузовых фур. За ними получалось на время укрыться, тогда голова и шея получали короткую передышку от продувающих насквозь вихрей. А потом — буф! — ветер ударял снова, когда мы в конце концов обгоняли грузовик, и тогда приходилось изо всех сил цепляться за мотоцикл, чтобы его не сдуло с дороги. Нам так хотелось поскорее доехать до пункта назначения, что мы даже не стали делать остановку на обед и в итоге от голода устали еще больше. В общем, последние 65 км получились убийственные. Половину из 270 км до Волгограда я проехал с полузакрытыми глазами.
В пригороде мы остановились на очень примитивной заправке, где Чарли авансом заплатил за 20 литров. Этого не хватило на два мотоцикла, и он попросил, чтобы колонку включили до полного бака, после чего продолжил заливать бак.
«Выключите насос!» — вдруг закричал Чарли, стоя рядом со мной. Я повернулся к нему. Бензин вытекал из бака, тек по мотоциклу и по раскаленным выхлопным трубам.
«Черт… колонка не выключается!» — прокричал я, наблюдая, как Чарли пытается заткнуть шланг большим пальцем. Но этим он только выбил струю бензина, и она брызнула мне в лицо.
«А-а-а, глаза!», — закричал я ослепленный. Боль пришла мгновенно. Каким-то чудом мне удалось нащупать бутылку с водой, и я стал промывать глаза. К счастью, буквально за пару секунд до этого к заправке подтянулись наши машины техподдержки. За меня тут же взялся Василий, он проверил мои глаза и промыл их водой.
«Господи, тебе больно… Прости… Какой ужас, друг… Твои глаза… и вода… И это все я наделал». Чарли паниковал. «Ужас-то какой, и, о господи, это все из-за меня, какой же я идиот. Я такой неуклюжий и такой тупой. Ты на меня сильно злишься, и из-за боли, и из-за всего, и… боже мой. Я не знал, что делать. Я псих».
«Чарли, мне уже не больно».
«Ох… прости меня, друг».
«Ты не специально, — сказал я. — Просто, когда ты шланг затыкал, струя мне прямо в глаза ударила. Как по заказу». «Ох черт, мне ужасно жаль, друг».
«Да ладно, это же случайно получилось». Я сам пострадал, а мне еще приходилось утешать Чарли.
«Ну, у доктора хотя бы работа, наконец, появилась, — сказал он. — Всего лишь маленькая струйка…» «Ну, не такая уж и маленькая». «Я такой ужас пережил».
«Это он ужас пережил!» — думал я, потирая глаза, которые все еще жгло.
«В смысле, я запаниковал, — продолжил он. — Из бака хлестал бензин, и я думал только, как его остановить».
«Это урок на будущее, — сказал я. — Если такое случится еще раз, мы бросим шланг на землю, и пусть бензин себе льется. Тогда ведь ничего плохого не произойдет, да?»
«Ну и денек сегодня, а? — сменил тему Чарли. — Такой ветрище! Как будто кто-то всю дорогу по кумполу сбоку бьет. У меня даже голова разболелась».
«Попроси у доктора таблетку».
«У меня уже есть «Анадин экстра», — сказал он.
«А морфия у тебя нет? — пошутил я. — Или хотя бы пиццы?»
«Да раз плюнуть! Шикарная пицца от «Пицца Экспресс» с двойной порцией сыра и салатом», — сказал Чарли, облизнувшись.
«Вот это здорово, я бы взял «Маргариту» с анчоусами и пепперони. Салат можешь себе оставить. Мне просто две пиццы».
«У меня слюнки потекли, — сказал Чарли. — И в желудке сок начал выделяться…»
На этом инцидент был исчерпан, и мы сосредоточились на последних милях. В Волгограде Василий отвел меня в больницу. Мы долго шли по коридорам, пока не нашли кабинет офтальмолога. Женщина-врач усадила меня перед каким-то прибором и велела читать таблицы — непростая задача, учитывая, что буквы там были русские. Потом я ждал в коридоре и тем временем решил позвонить своему врачу в Англию. Перед поездкой он сделал мне лазерную коррекцию близорукости, чтобы в пути не пришлось носить под шлемом очки. Доктор дал пару советов относительно прописанных офтальмологом лекарств и сказал, что вода спасла мои глаза от ожога роговицы — иначе я недели две не смог бы ездить на мотоцикле. Я снова слегка испугался, но потом с удовольствием подумал о своих замечательных инстинктах: схватил же ведь бутылку с водой в нужный момент!
Потом мы с Василием вернулись в гостиницу — бывшее пристанище приезжающих в этот город старших партийных лидеров, сотрудников КГБ и членов Политбюро. Мы с Чарли бросили монетку, кому какую комнату занимать, я выиграл и оказался в огромном люксе.
«Я буду спать на кровати, на которой раньше спал Никита Хрущев», — сказал я Чарли, которому достался совсем крошечный номер.
«Надеюсь, там простыни поменяли», — ответил он.
Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что при ней имелась закрытая стоянка, но в здании мы были совершенно одни. С внешней стороны облицованная бетонной плиткой гостиница выглядела сильно обшарпанной, зато внутри была потрясающей. Как это часто бывает в России и на Украине, она словно застряла в 50-х годах. В вестибюле стоял рояль, на котором я не удержался и сыграл, а телефонные аппараты словно взяли из джеймсбондовского фильма «Из России с любовью». После долгой и утомительной езды на ветру мы валились с ног от усталости, поэтому поели рано и потом отправились в сауну через дорогу от гостиницы. Называлась она banya, и мылось в ней не одно поколение русских правителей. Попотеть в парилке и попариться с дубовым веником было как раз то что надо. Когда мы вернулись обратно в гостиницу, нам сообщили новость — Клаудио сдал экзамен по вождению мотоцикла. Накануне отъезда из Лондона он его завалил, и потом из Киева ему пришлось слетать в Англию на пересдачу — на этот раз все получилось, и Клаудио уже летел в Волгоград. Это была отличная новость. Мы могли приступать к самому сложному участку пути, имея при себе оператора и не беспокоясь, что придется снимать самим.
Наутро мы сели обсуждать дальнейшую дорогу. «Скоро въедем на новые территории, — сказал я, — и гостиниц там не будет. Нам придется ночевать в палатках, самостоятельно готовить еду и фильтровать воду. Сейчас я спрашиваю, все ли к этому готовы. Есть ли у нас все необходимое? Ни у кого нет чувства, что мы что-то забыли или упустили? Ведь другого случая пополнить запасы может не быть».
После завтрака мы распаковали багаж и по-другому уложили вещи. Все было хорошо. Наши BMW мне с самого начала нравились, но в это утро я влюбился в них заново. Я был на стоянке, слегка ковырялся в мотоцикле, слушая музыку через встроенные наушники, перекладывал кое-какие вещи в сумках и устранял маленькую проблему с сиденьем. Тут вышел Чарли. Он тоже слушал музыку в шлеме, и было очевидно, что ему в голову пришла та же мысль. Как здорово! Вся команда здесь, на стоянке. Техническая группа проверяет и перекладывает вещи в фургонах. Все тип-топ и лучше некуда. Это счастье.
Я был готов к трудностям дальнейшего пути физически и морально и даже ждал их с нетерпением. Единственное, что меня беспокоило — это наши с Чарли отношения. Порой они становились очень напряженными, особенно когда к нам присоединялись остальные члены команды. Накануне вечером я посмотрел записи трех месяцев подготовки на Шепердс-Буш и затосковал по тем легким временам, когда мы с Чарли так много смеялись. Тогда были близкие отношения. Но за последнюю неделю все изменилось. Мы стали отдаляться друг от друга и путешествовали словно поодиночке, а не вместе. Может быть, виной тому стал стресс от разлуки с семьей. Да и вообще, масштабность затеи становилась все яснее, впереди лежал долгий путь. Поездка длилась две недели, и они оказались очень трудными. Почти каждый день мы проходили километров по пятьсот и даже больше.
Останавливались редко: для съемки, чтобы перекусить или потому что засыпали на ходу. Время из-за этого тянулось бесконечно долго. Конечно, дни были прекрасными, но стоило натянуть шлемы, как они превращались в отдельные события. Мне стало не хватать той первоначальной лихости и радостного ощущения пути, которые растворялись в ежедневных трудностях путешествия.
Пока мы прошли только самую легкую часть пути, и это меня беспокоило. Все самое тяжелое было впереди, и я со страхом вспоминал тренировочную езду по бездорожью в Уэльсе, когда еле-еле ковылял вслед за Чарли. Тогда я лишился всякой уверенности в своих силах и даже пал духом. Так что сейчас мысли о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири вызывали беспокойство. Для меня эти три названия стали центром всего путешествия, и я чувствовал, что успокоиться мы сможем, только когда они окажутся позади.
Подготовив мотоциклы, мы взяли лодку и поехали смотреть военные мемориалы и прочие местные достопримечательности. Накануне вечером родители по телефону много нам рассказали про Волгоград. Моя мама к выпускному экзамену в школе делала географический проект по Волге. Она тогда не понимала, зачем ей это задание, раз Волгу никогда в своей жизни не увидит. И вот теперь, сказала она, я увижу эту огромную реку за нее. А мама Чарли, немка по происхождению, вспомнила, как во время войны в этот город (он раньше назывался Сталинградом) отправляли совсем молодых мальчишек, чуть ли не подростков. Среди них были и ее друзья, и большинство из них домой не вернулось. Осада Сталинграда — самая кровавая битва в истории человечества. Здесь погибло почти два миллиона человек, большинство из них русские, но было еще много немцев, румын, итальянцев. Зимой 1943 года из-за затяжных уличных боев и разрушения 80 % городских зданий населению пришлось выживать в жутких условиях. Там было даже хуже, чем в окопах первой мировой войны. Русским оставалось только нападать на немцев и вступать с ними в рукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» — «Крысиной войной». Сражались даже за сточные трубы, бились в зерновом элеваторе и в огромной силосной башне. Бои шли несколько недель, советские и немецкие солдаты были так близко, что слышали дыхание друг друга. Страдая от голода, нехватки воды и цепенея от водки, отряд сержанта Якова Павлова занял оборону в трехэтажном здании в центре города. Обложив дом минами, выставив из окон автоматы и сломав стены в подвале для доступа к припасам и коммуникациям, они превратили здание в неприступную крепость. Самой хитроумной идеей Павлова было поставить противотанковую пушку на крыше: орудия подходящих к зданию танков до нее не доставали, и танки свободно расстреливались с высоты. Павлов удерживал здание в течение 59 дней, осаду сняли незадолго до того, как весной 1943 года русские войска перешли в контрнаступление. Немцев заставили отступать, и для них это стало началом конца войны на Восточном фронте.
Мы постояли рядом с остатками Дома Павлова — выгоревшего угла кирпичного жилого здания, ставшего поворотным пунктом в войне. Стояли и думали: ведь люди, встречавшиеся нам в пути, точно такие же, как мы. И в то же время, все памятники, увиденные нами в Словакии, на Украине и в России, посвящены той войне. Это всегда были фигуры человека с автоматом, солдата или простого рабочего, вставшего на защиту родины. Получается, что и здесь, и на Западе человек запечатлевает в памятниках только войну, словно кроме нее на свете ничего не существует.
ЧАРЛИ: Следующим утром мы поехали в Астрахань. Дорога шла мимо большого нефтеперерабатывающего комплекса и множества фабрик и заводов, которые часами тянулись за пределами Волгограда. Мили и мили этих долбанных фабрик и ржавеющих труб, иногда сменяющихся жилой застройкой, всякими полями-огородами. И только потом гладкая дорога через равнину вдоль Волги, спускающаяся к Каспийскому морю до самого конца. Мы остановились, сели покурить и отдохнуть, наблюдая, как с невероятной скоростью по земле ползет змея с желтым брюшком и черной спинкой. «Как же здорово гнать вперед, проезжая милю за милей», — сказал я Эвану, пока Клаудио снимал окрестности.
«Я в себя прийти не могу от этого последнего участка дороги, — сказал Эван. — Все вдруг оказалось именно таким, как в моих фантазиях. Я ехал и думал: господи, ведь это же и есть моя мечта. Ровная дорога. Никакого ветра. Гладкий асфальт. Супер!»
Настроение было отличным, и даже постоянные полицейские проверки не могли его испортить: для полицейских Эван припас фотографию себя самого в роли Оби-Ван Кеноби из «Звездных войн». Они нас сразу же пропускали — благодать, да и только. Испугались мы только, когда проезжали мимо дорожной аварии: машину «Ауди» вынесло с дороги в кювет, и из нее с трудом выбирались два парня, причем у одного голова была разбита в кровь. На середине дороги стояла «Лада» с большой вмятиной на крыше — ее водитель почти наверняка погиб на месте. Собралась толпа, через которую мы с трудом протиснулись; надеюсь, с пострадавшими потом было все в порядке. Обгоны на дороге казались тут обычным явлением, и этот случай очень вовремя напомнил, как важно быть осторожными. Другие водители довольно часто пытались вытеснить наши мотоциклы с дороги, так что в той аварии легко мог оказаться кто-то из нас. Я потом заметил, что после нее мы все стали ездить немного аккуратнее.
Плодородные равнины сменились песчаным пустынным ландшафтом, стали попадаться первые казахские лица, и мы впервые почувствовали, как далеко забрались. «Завтра Казахстан! — прокричал я Эвану в конце перегона на тот день. — Уже совсем скоро, парень!» Наступил вечер, мы прибыли в Астрахань и остановились во дворе гостиницы, где симпатичная русская женщина играла с маленькой дочкой. Девочка изо всех сил стискивала в ручке куклу Барби, и в нас с Эваном тут же проснулась тоска по дому и собственным дочерям. На улицу вышел мужчина и заговорил с женщиной.
«Я слышал, как вы говорите, — обратился к нему Эван, — похоже на шотландский акцент».
«Ага, — ответил мужчина. — Я из Керкалди». «Да вы что! А я там год в театральной школе проучился. Что вы тут делаете?»
«Работаю в нефтянке». «Что ж, рад встрече. Мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария». «Ага, я про вас слышал». «Правда? Ну, вот мы докуда уже доехали».
«Молодцы. Кстати, это единственная гостиница в городе…» «Вообще?» «Ну, есть еще парочка, но там такой гадюшник…»
«Что поделаешь, все равно это наша пока последняя гостиница. Вы что-нибудь знаете о Казахстане?»
«Я там уже четыре года проработал, это сейчас у нас наметился проект здесь, на Каспии, а так я постоянно работаю в Казахстане, в городе Аральске».
«И как он вам? Мы едем в Алма-Ату. Там все нормально? В смысле… нам тут такого понарассказывали».
«Да как везде, — сказал шотландец. — Слишком большой город для одних только идиотов. А вообще, разные люди есть».
«Рад это слышать».
«Они только-только встают на ноги, и им еще многое нужно сделать, но люди там хорошие».
«Что ж, было очень приятно с вами поговорить. Ну надо же, встретить парня из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет».
«Ага, счастливо! — сказал на прощание шотландец. — Может, еще увидимся».
Мы проехали 4500 км и натолкнулись на парня, как сказал Эван, «с соседней улицы». Наверное, мир действительно теснее, чем нам казалось после стольких дней пути.
Тем вечером я пересмотрел запись, привезенную Клаудио из Лондона. Мне показалось, что исчезла та искра, то вдохновение, которые владели нами все три месяца подготовки на Бульвер-стрит. Это было грустно. Эван иногда становился очень обидчивым, принимал некоторые вещи слишком близко к сердцу. Мне кажется, наши отношения утратили прежнюю легкость. Я был уверен, что в путешествии должно быть место и веселью, и всяким дружеским подшучиваниям. Но на тот момент, после тяжелого долгого пути и тоски по жене и детям, все это было выше наших сил.
Утром следующего дня мы пересекли российскую границу. Как обычно, сначала нам не позволяли там снимать. Но уже через пять минут камеры были наготове, а пограничники просили автографы и фотографировались с Эваном, который одевал их фуражки и даже расписывался у них в паспортах. Потом мы пять или шесть миль ехали до одной реки в дельте Волги. На другом ее берегу начинался Казахстан. Европу от Азии отделяла всего одна паромная переправа. На пароме, кроме всех нас, уместились еще два грузовика. На европейской стороне переправы имелся специально построенный бетонный причал; на азиатской стороне не было ничего. Капитан подвел паром прямо к песчаной отмели, открыл перегородку, и мы вывели мотоциклы на берег.
Все сразу стало другим. Мы перешли казахскую границу — ряд обшарпанных лачуг — и оказались перед приветственной делегацией. Там был Эрик, наш местный связной, с которым мы несколько раз встречались еще в Лондоне, а рядом с ним стоял местный мэр. Две девушки в национальных костюмах держали подносы с верблюжьим кумысом. На вкус он был какой-то шипучий, как газированный йогурт из козьего молока. Я с трудом его проглотил. К счастью, на закуску дали по кусочку хлеба, но бог знает, какой противный оказался этот кумыс. Когда с формальностями было покончено, мы в сопровождении полицейской машины отправились на обед к мэру, где нас снова стали уговаривать выпить водки. Но мы поставили себе цель проехать еще двести миль до Атырау и очень спешили. Нам даже пришлось извиниться и попросить не затягивать с обедом. Пока мы его ждали, появился местный фольклорный ансамбль: женщина с гитарой, еще две женщины в национальных костюмах и мужчина в темном костюме с балалайкой. Необходимость хлопать в ладоши не давала скучать. Потом принесли чай, очень хороший чай, как в Англии. Нам стало хорошо, мы почувствовали себя как дома.