Страница:
«Порядок, — прокричал один из рабочих, когда мы тоже туда забрались. — Деньги давайте». Эван передал ему толстую пачку российских рублей. Дверь вагона с грохотом захлопнулась. Мы оказались в кромешной тьме.
10. Обросшие и счастливые
«А где мы, собственно говоря?» — спросил я. В вагоне было ужасно жарко, и я уже весь вспотел. «Мы вообще на том поезде? Они хоть поняли, что нам надо в Тынду, а не в какой-нибудь там Владивосток?»
И тут по двери сильно заколотили. «Черт, — подумал я, — нас засекли». А может, мы действительно не на тот поезд сели, и сейчас нам велят из него выбираться. Дверь с грохотом открылась. Это был Клаудио. Его забыли снаружи. В первый раз я увидел его в состоянии легкого беспокойства из-за того, что он остался где-то позади. Он забрался в вагон, и дверь нашей стальной сауны снова захлопнулась. Глаза начали постепенно привыкать к темноте. Мотоциклы стояли в углу, где уже было несколько деревянных ящиков и коробок, но в целом вагон был почти пустой. Единственный лучик света пробивался из крохотной щели в углу под потолком. Мы подобрались к ней, дернули и открыли створку — в вагоне сразу стало светлее, и мы уже могли ни на что не наткнуться.
Первым делом мы закрепили мотоциклы у стен вагона. Пока этим занимались, подошел железнодорожник и потребовал денег.
«Мы уже вашему другу заплатили», — сказал я, но тот ничего и слышать не хотел. Тут мы и поняли, что заплатили пока только за посадку на поезд. Теперь еще требовалось дать денег этому человеку (который, как мы вскоре узнали, был здесь охранником), чтобы нас не прогнали. Я спросил, сколько ему надо. «Четыре тысячи рублей? — воскликнул я. — Больше двух не дам!» Охранник торговался за каждую копейку, и в итоге мы остановились на сумме чуть больше трех тысяч рублей. После чего он показал нам, что здесь и как. В вагоне имелось маленькое купе с двумя полками, где мы ели и спали, и грязный вонючий туалет, расположенный по соседству с кухней. День только начался, а солнце палило с самого рассвета, нещадно нагревая обитые сталью стены вагона. Снаружи было градусов тридцать. Внутри же явно перевалило за сорок. Когда поезд тронулся, охранник рывком открыл две боковые дверцы, которые вели в его помещение. Двери открывались в вагон, оставляя щель, у которой мы могли сидеть, ловить ветерок и курить, наблюдая за проносящейся мимо природой. Красота!
Где-то через полчаса после того как мы выехали из Читы, непонятно откуда появились четверо мужчин. Это были узбеки. Они тоже ехали нелегально, и пока мы были на станции, где-то прятались. Охранник тут явно зашибал неплохую деньгу. Ведь ему заплатили не только мы, но и наши новые попутчики. В поезде насчитывалось 14 вагонов, их тащил громадный синий электровоз с красной звездой на кабине. На каждые два вагона приходилось по охраннику, и я уверен, что чем-то подобным промышляли они все. Перед каждой станцией охранники бегали по вагонам и отгоняли всех нелегалов от дверей, чтобы нас не увидели делающие обход работники станции. Быстро во всем разобравшись, мы уже сами на автомате стали отходить в центр вагона перед каждой станцией. Не то чтобы так боялись за судьбу охранника — просто страшно было подумать, что нас высадят из поезда.
Под колесами завораживающе мелькали железнодорожные шпалы. Пересекать долины на приятной скорости в 70 км/ч, слушать музыку из цифрового плейера и любоваться проплывающими мимо сосновыми лесами — лучшего и пожелать было нельзя. Я сидел без майки у приоткрытой двери, джинсы все замаслились и запачкались вагонной грязью; мысли перескакивали с одного предмета на другой, а все заботы о графике с каждой милей пути уносились все дальше и дальше. После Монголии и нашего незаконного проникновения на поезд я понял: мы отлично справились со всеми проблемами и дальше тоже, наверняка, будем справляться. Даже посреди монгольской пустыни, когда «Красный дьявол» Клаудио отказывался ехать, всегда появлялся кто-нибудь из местных и устранял неполадку. Так почему же потом должно быть иначе?
Мы отлично поладили с новыми узбекскими приятелями и прекрасно с ними общались, насколько могли, конечно. Даже в карты с ними сыграли! Вечером они сварили потрясающий борщ и пригласили нас его попробовать. В ответ мы поделились с ними последними ирисками, которые им тоже очень понравились. На одной из станций мы высунулись из вагона и увидели одного из охранников, который шел вдоль поезда и ел мороженое в виде рожка в обертке и с крышечкой. В вагоне все еще было невыносимо жарко, так что мы закричали и попросили его принести мороженое нам тоже. Я дал ему 50 рублей, и он принес штук двадцать таких рожков. Наши попутчики и охранник от мороженого отказались, так что нам с Эваном и Клаудио его хватило надолго. В такой духоте это было как раз то, что нужно.
Мы дулись в покер до середины ночи, пока в вагоне не стало достаточно прохладно, чтобы можно было спать рядом с мотоциклами. Я тут же отрубился, но потом просыпался раза три с ощущением, что мой мотоцикл сейчас на меня упадет. Немногими имеющимися тросами я привязал его как можно крепче да еще сумки подпихнул сбоку, чтобы он меня в случае чего не пришиб. И все равно ночью я спал лишь урывками, ни на минуту не забывая о нависших сверху 300 кг.
Через 23 часа после посадки на поезд дверь вагона распахнулась, и мы оказались в Сковородино. Как и в Чите, от пола вагона до перрона здесь было футов пять-шесть, только тут спустить мотоциклы на землю нам никто не мог помочь. Узбекские попутчики с радостью бы помогли, но на станции они показываться не смели. Поезд здесь стоял минут десять, и пришлось поторапливаться. Я нашел в вагоне доску и приставил ее к двери, но она оказалась слишком тонкая и веса мотоциклов не выдержала бы. Эван с Клаудио выпрыгнули из вагона и побежали к куче мусора поблизости. Вернулись они с доской, но эта была слишком короткой. Время уходило. Уже почти в паническом состоянии я решил, что придется рискнуть и сбросить мотоциклы с поезда. «К черту! — прокричал я. Может, доска и коротковата, но зато достаточно широка. Кидайте ее сюда!»
Эван и Клаудио установили доску. Она встала под углом больше 45°, но ничего не поделаешь. Выбора не было. С помощью узбеков я подкатил свой BMW к двери и высунул переднее колесо наружу, чтобы он встал на брюхо. Пока узбеки поднимали заднюю часть, я схватил руль и провел мотоцикл по доске. При выключенном двигателе гидравлические тормоза почти не работали. Покачиваясь, я стоял рядом с байком, изо всех сил нажимая на тормоз, чтобы не потерять сцепление, и пробовал медленно скатить его по этому крутому спуску. Было непросто, но у меня все же получилось. Так же я спустил мотоциклы Клаудио и Эвана. Мы справились! Сделали то, что считали невозможным! Какое счастье — добраться из Читы до Сковородино и не повредить мотоциклы! Где-то в глубине души я немного жалел, что мы не проехали этот путь по дороге, но сожаления вполне компенсировались приключениями в поезде. И потом, мы впервые уложились в график, да еще и вышли вперед на целых четыре дня. Это делало победу совсем сладкой.
Сковородино оказалось настоящей дырой. Железнодорожный узел, и ничего больше. Я не мог понять, за счет чего здесь живут люди. Мы пополнили запасы воды и еды и почти сразу же уехали. Питались мы в последнее время предельно просто: только «завтраки туриста» быстрого приготовления и лапша, но меня это больше не волновало. Я был весь на нервах в ожидании Дороги Костей, поэтому почти потерял аппетит и сильно похудел.
К Тынде вела череда очень длинных, исключительно пыльных и прямых дорог. К этому моменту мы уже достаточно насобачились ездить по гравию и могли свободно мчаться на 80–90, а то и на 140–170 км/ч. Самой большой проблемой на гравийной трассе стала пыль, которую поднимало еще множество грузовиков, едущих по дороге к северу от Сковородино. Самих грузовиков мы почти и не видели — только окружающие их плотные облака пыли. Первый признак, что впереди грузовик, — это огромная пылевая туча на дороге: грузовика не видно, но мы понимаем: он там есть. При приближении пыльная лавина становилась все гуще, пока не наступал момент, когда приходилось выбирать, — или ехать через пыль, или притормозить и подождать, пока она пройдет мимо.
Лучше всего медленно ехать на безопасной дистанции от грузовиков (их скорость где-то 60 км/ч). Но, несмотря на все наши намерения, мы с Эваном все еще были одержимы графиком и чаще выбирали быстрый проезд через пыльную тучу, не видя расстояния до грузовика. Футах в шестидесяти от его задней части пыли становилось поменьше, и мы могли его увидеть. Потом нужно было поймать момент, выбраться оттуда и переместиться в пыль, поднимаемую его передними колесами. Встречных машин мы в такой ситуации увидеть не могли — приходилось рисковать и ехать вслепую. На уровне задних колес пыли опять становилось меньше, и мы видели кусочек дороги впереди. Часто перед нами вдруг возникал синий 20-тонный монстр. Грузовик на встречной! Обычно у нас хватало времени вдарить по тормозам и скользнуть обратно в хвост грузовика, который мы только что почти обогнали. Всегда оставалась вероятность однажды не успеть. Чтобы вернуться за грузовик, который мы обгоняли, приходилось с утрамбованной шинами колеи на встречной полосе перемещаться через бугорок глубокого рассыпного гравия в центре дороги на полосу утрамбованного гравия на нашей стороне дороги. Причем поверхность дороги разглядеть не получалось, а нос мотоцикла надо было постараться удержать. Когда один грузовик проезжал мимо другого, мы снова оказывались в плотной туче пыли, где вообще ничего не было видно. Несомненно, ничего более опасного мы за это путешествие еще не делали. И что самое страшное, в облаке пыли мы не могли вовремя заметить участки с рыхлым гравием, на которых переднее колесо мотоцикла моментально заносит. Но уже через пару часов таких приключений я даже начал ждать следующую пылевую тучу с нетерпением — такой это был адреналин.
Мы проехали Тынду и решили разбить лагерь. День подходил к концу, и хотелось есть: единственная наша нормальная пища за последние двое суток — это тот суп в поезде. Но остановиться было негде. Пришлось ехать дальше, высматривая местечко для привала. В общем, мы свернули с дороги и пересекли реку уже почти в темноте. Я посмотрел, как Эван у меня за спиной вязнет в глубоком песке. Заднее колесо бешено вращалось, закапываясь еще глубже. Мы с Клаудио слезли с мотоциклов, помогли ему и потом осмотрели мотоцикл. Ящики были сдвинуты, а заднее колесо, кажется, сместилось от центра.
«Что-то тут не так», — сказал Эван с раздражением. Я видел: он очень зол на себя за то, что застрял в песке, и теперь снова впадает в мрачное настроение.
«Вот черт, — снова сказал он. — Рама багажника треснула в том же месте, что и у Клаудио». Я пошел к своему мотоциклу, чтобы достать пару шинных лопаток и кабелей, и обратил внимание на ненадежный вид своей рамы.
«Кажется, моя тоже накрылась», — сказал я. Мы осмотрели байки повнимательнее. На моей раме нашлась трещина сбоку, у Эвана появились трещина слева и разлом побольше справа.
«Ничего себе!» Это был Клаудио. «Эван, посмотри у себя под сиденьем». Одна из главных опор, на которых держалась вся задняя часть мотоцикла, тоже немного треснула. Стало не смешно. У наших «бимеров» рама решетчатая и сразу не развалится, но если одна из этих здоровых, толстых трубок окончательно скопытится, Эвану не на чем будет сидеть.
«Слишком много груза мы возим…», — сказал я.
«…Ага, вот последняя соломинка хребет верблюду и переломила», — ответил Эван.
«Здесь ничего не поделаешь, — сказал я. — Придется возвращаться в Тынду».
«Э, подожди-ка, — сказал Эван. — Я только подумал, что этим придется заниматься в Якутске, а ты говоришь о возвращении в Тынду».
«Если мы повернем назад, то уже километров через тридцать выйдем на асфальт. А если поедем дальше, то там всю дорогу может лежать гравий, и мы не знаем ничего о следующем городе. Вдруг он окажется совсем маленьким?»
Мы сняли кофры с мотоцикла Эвана и залатали трещину тросами и шинными лопатками. Утром оттащили его вещи к дороге, до которой было минут 15 пешком. Все показалось невероятно тяжелым. «С ума сойти, — прокричал Эван. — Надо избавиться от всего этого груза».
Чистая правда. Мы возили множество вещей, которыми никогда не пользовались. У нас было два полных набора инструментов, с гаечными ключами и гайками всех размеров, два насоса для воды, два складных контейнера и еще куча всего по паре. Мы выбрали дорогущие титановые кухонные принадлежности, чтобы сэкономить на весе, но при этом таскали с собой термос, который никогда не заполняли, совершенно бесполезную мыльницу и — совсем смех — держатель для туалетной бумаги. Были даже целых четыре кастрюли! Запасливость Эвана сделала свое черное дело. Я еще раньше от некоторого барахла хотел избавиться, но ему, видите ли, нравилось, когда все под рукой. А теперь все эти вещи стали предметами роскоши, которые мы не могли себе позволить.
Выстроив сумки и кофры вдоль дороги, мы уселись на обочине в ожидании, что кто-нибудь остановится и поможет. Вскоре подъехал большой самосвал, но мы не смогли ничего объяснить водителю. Потом появилась красная «Лада», совершенно пустая — в салоне только водитель. «Отлично», — сказал Эван, пытаясь ее тормознуть. Но она пронеслась мимо. «Козел!» — прокричал он ей вслед. Потом, наконец, рядом остановился другой самосвал, из которого вышел водитель в клетчатой рубашке, с сигаретой в зубах, небритый и мрачный. Мы объяснили свою проблему. Он кивнул и махнул рукой назад. Мы побросали вещи в кузов, сели на мотоциклы и поехали вслед за грузовиком в Тынду, где голый по пояс сварщик и его молчаливый помощник три часа чинили сломанные рамы. Парень оказался настоящим гением сварки: он все прекрасно сделал и даже поставил на слабые места рамы дополнительные скобки. Потом мы нашли гостиницу и избавились от всей ненужной ерунды.
Оставив только самое необходимое, мы полегчали килограммов на 40.
Что мне понравилось в Тынде, так это бар рядом с мастерской сварщика. Он назывался «Кафе Дизель», и это реально классное место. Самое удивительное — находилось оно в самом обычном грязном и полузаброшенном восточном русском городе. Этот бар — самый настоящий байкерский рай, со встроенным в стену старым русским мотоциклом и разными частями машин. Там были каменные и кирпичные стены, алюминиевые двери, а к барной стойке из черного гранита вела пожарная лестница. И музыка играла фантастическая. Мы в «Кафе Дизель» весь вечер просидели: пили, разговаривали, танцевали — в общем, в первый раз за все время нормально оттягивались. На следующий вечер, когда нас догнала команда, мы привели сюда Джима и Сергея. И прошел еще один длинный вечер. Джим так набрался, что свалился с алкогольным отравлением, а в ванной гостиницы оторвал от стены раковину.
На следующий день мы оставили команду страдать от похмелья в Тынде, а сами пустились в долгий перегон на север до Якутска. Взамен «Зверя» продюсеры купили русский внедорожник. На вид он страшненький и какой-то квадратный, но в его грубой практичности было свое очарование, и по ухабам на дороге он скакал весело и бодро, как горный козел. А Эвану в нем больше всего нравился номер.
«Ты заметил? — спросил он. — У него же номер 995 ВО. 995 — это же номер Стива Маккуина, который на дёрт-байках гонял. Интересное совпадение — я его большой фанат, и мы как раз по самой что ни на есть грязи путешествуем».
1300 км от Тынды до Якутска мы проехали за три дня по пыльным дорогам, по которым ездило очень много грузовиков. С каждым днем кожа у нас становилась все темнее. Сначала я принимал это за загар, но потом распознал грязь, впитывающуюся в кожу слой за слоем. Руки у меня стали все черные, на лице лежало полсантиметра пыли, а молнии на куртках почти не застегивались — их тоже забило грязью. Чтобы не глотать пыль от колес друг друга, мы растянулись по дороге, иногда дистанция доходила до полукилометра. И когда у меня случился первый прокол, я как раз замыкал, Эван ехал впереди, а Клаудио посередине. Я остановился, ожидая, что Клаудио и Эван тут же повернутся и приедут на помощь. Но окружающие их облака пыли таяли вдали, и мне оставалось только таращиться на совершенно пустую дорогу. Клаудио и Эван унеслись прочь, и я стал ждать… и ждать. Через десять минут запсиховал. Это уже было не смешно. Через двадцать минут я пригорюнился — вот так мы друг о друге заботимся. Через сорок пять минут вдали появился Эван.
«Черт бы побрал этого Клаудио, — сказал он, остановившись. — Мы тебя хватились, только когда я остановился водички попить и Клаудио подъехал. Пыль вокруг него осела, и мы увидели: а Чарли-то нет!»
Эван на Клаудио очень разозлился: тот обязан был следить за мной в зеркалах заднего вида. «Я Клаудио спрашиваю: где Чарли? — рассказывал он. — А тот говорит: не знаю. Он за сорок минут ни разу в зеркало глянуть не удосужился. Я подумал, может, ты в кустики пошел за угол, так что мы еще немного подождали. Но потом я решил все-таки вернуться и поискать. Почти полчаса проехал, километров тридцать, пока тебя нашел». Не принимать это близко к сердцу было трудно. А если бы меня машина сбила? Так я и лежал бы на дороге почти целый час.
Потом подъехал Клаудио. Он медленно слез с мотоцикла, снял шлем и начал отвязывать камеру.
«Пожевать чего-нибудь ни у кого нет?» — спросил он.
«Клаудио! Ты голову свою из задницы хоть иногда высовывай! — рявкнул Эван. — Нельзя забывать в зеркала смотреть. Чтобы такого больше не повторялось! Если бы Чарли попал в аварию, такое промедление могло стоить ему жизни».
Клаудио ничего не ответил.
«Он правда есть попросил? — спросил у меня Эван. — Было такое?»
«Он только о еде и может думать, — ответил я. — Мы едем вокруг света, а Клаудио, кроме как пожрать, больше ничего не надо».
«Каша сегодня ужасная была, — сказал Клаудио. — Гадость. На вкус, как стиральный порошок. Бр-р-р. Отрава».
«Я вообще-то старался, знаешь ли, — сказал я. — Мы торчим в какой-то дыре, покушать ему даем. Он даже потолстел. И при этом вечно ходит и говорит: «Может, поедим? Есть хочу». Я на каждый ужин суп варю, а он еще жалуется. Я ведь обижусь, Клаудио».
По Клаудио было видно: он не понял, всерьез я это говорю или чтобы подразнить. «Вчера вечером, например, когда я готовил, — продолжал я, — Клаудио подошел и сказал: «Можно тут немного воды взять?» А потом пошел и побрился в этой кастрюльке, так что вся щетина там осталась. Каково, а? Сначала ходит и жалуется на недоедание, а потом бреется в кастрюле для супа. Фу!»
Клаудио уже давно стал козлом отпущения при всех наших бедах. Доставалось ему крепко. «Зря я на тебя тогда так сорвался, когда нашел Чарли с проколотым колесом, — сказал потом Эван. — Сейчас вот понял… Я на тебя всю вину свалил».
«Да ничего, я уже привык», — сказал Клаудио и начал копаться в сумке в поисках шоколадки.
За долгий перегон до Якутска мы успели порасспросить многих дальнобойщиков о Дороге Костей, ведущей от Якутска до Магадана. При этом информация была такая разная и противоречивая, что можно было смело делать какие угодно выводы. По версиям разных очевидцев, по ней или вообще не проехать, или проехать элементарно.
«И зачем мы все время спрашиваем про эту дорогу? — задумался как-то Эван. — В любом случае все разное говорят. Нам все равно придется по ней ехать, и какая тогда разница? Мало кто ездил там на мотоцикле, ничего путного все равно никто не скажет».
Тем не менее, нам рассказали про один особенно сложный отрезок, который именно сейчас почти непроходим. Кто-то с ним справился, но зимой, когда реки замерзают. Мы же должны были сделать это сейчас, когда воды в них по максимуму. В это время стекает талая вода с гор, и реки выходят из берегов.
Почти перед самым Якутском нужно было сесть на паром. Как нам и посоветовали, мы спустились по извилистой дорожке к песчаному речному берегу, где уже ждала колонна грузовиков и две машины. Вскоре на реке из-за поворота появилась баржа с тремя цистернами дизеля, которую тащил маленький буксир. Он двинулся в нашем направлении и врезался в берег. Грузовики слегка отодвинулись, и на берег спрыгнул капитан парома. Его тут же окружили водители, они все кричали и махали руками, пытаясь выбить себе место на пароме. Некоторые ждали переправы через реку по два-три дня, а мы втроем смогли спокойненько пристроиться на пароме между грузовиками.
Быстро переправившись, мы поехали в Якутск — безобразный, серый промышленный город, где много опасных и пьяных водителей, один из которых чуть не сшиб Эвана. Шесть месяцев в году Якутск покрыт снегом и скован льдом, средняя температура в январе — минус 43 °C, а дома здесь строят на сваях из-за вечной мерзлоты. Неудивительно, что он выглядит таким задрипанным, а местные глушат пиво и водку как воду.
В Якутске мы почти ничего не делали, только отдыхали, готовили мотоциклы и переживали по поводу дальнейшего пути. Мы сильно страдали от недосыпа, но и здесь я не мог спать, ворочаясь ночи напролет и думая о Дороге Костей. Когда я все же засыпал, меня мучили кошмары о водных переправах и дороге в Магадан. В последнее утро в городе мы за завтраком стали обсуждать наш план. Если возникнет необходимость, наймем грузовик и переправим через реки машины техподдержки. Но мы с Эваном и Клаудио обязательно должны пройти всю Дорогу Костей самостоятельно. «Это начало конца путешествия, — сказал Эван, когда мы утром садились в седло. — А может, и конец начала».
Мы проехали километров тридцать до едва живой деревеньки, где сели на паром через Лену. У берега реки видно было множество бухточек, а сама она в этом месте была в несколько километров шириной, спокойная и плоская, как стекло. «Мы сейчас объезжаем болота, — сказал на пароме Расс. — Но потом все равно придется ехать через них».
«Болота? — переспросил Эван. — Почему мне раньше никто не сказал про болота? Вы же знаете, я воду терпеть не могу». По пути к переправе мы проехали мимо нескольких маленьких озер, но это были небольшие лужицы по сравнению с тем, что нам рассказывали про Дорогу Костей.
«Спокойно, Эван, — сказал я. — Чем дальше, тем будет проще».
«Да уж, надеюсь. На гравии стало легче, на песке стало легче, может, и на воде тоже станет легче, но мне лично до сих пор как-то страшно на мотоцикле в воду лезть».
Паром высадил нас в неизвестность. Никакого паромного терминала или пристани там не было и в помине, местом высадки могла служить любая песчаная отмель, на какую только падал взгляд капитана. Мы спустились на берег и несколько часов ехали вперед, медленно пробираясь через тундру, пока не вышли на грунтовую дорогу. Она провела нас через несколько маленьких поселений с бревенчатыми домами. В начале вечера мы остановились на ночлег.
Следующие полтора дня мы ехали через болота, мимо Матты и Чамнайы, до другой переправы. Ехать было гораздо легче, чем в Монголии, главным образом благодаря избавлению в Якутске от большой части снаряжения. Мы быстро продвинулись и, в конце концов, прибыли к берегу реки, где имелся пустой паром. Капитан запросил $2500 за 12-часовое путешествие вверх по реке.
«Дальнобойщики тут немало платят, знаете ли», — сказал он.
«Ага, вот только что-то я не вижу здесь никаких дальнобойщиков», — ответил я.
К концу разговора с его начальником плата снизилась до $900, и мы оказались на длинной, узкой барже, где поместились бы два нормальных грузовика. Были сумерки, мы сварили пару обедов быстрого приготовления и ели их, пока баржа рассекала воду. После ужина я уселся на краешек трапа, свесив одну ногу, и стал звонить жене по спутниковому телефону, наблюдая за скольжением судна по воде. Поверхность реки была идеально плоской, в воздухе ни ветерка, и ко мне снова вернулось беззаботное настроение, я расслабился и перестал беспокоиться о планах. После поездки на поезде мне стало ясно: если мы хотим куда-то добраться, то рано или поздно там окажемся, и нет смысла думать, каким образом или когда. Вот бы еще чаще вспоминать об этом в трудные минуты.
Утром мы покинули паром и тут же попали на самый глубокий гравий за все путешествие. Камни были по три дюйма в поперечнике, а дорога в несколько футов глубиной — настоящий кошмар. При этом она жила какой-то своей жизнью и проваливалась под колесами. Тихий ужас, да и только. «Если так будет до конца, можно сказать, нам пипец», — сказал я Эвану уже не в первый раз за путешествие. На такой дороге получить серьезные повреждения — раз плюнуть, расслабиться она не давала ни на миг. Так продолжалось миля за милей. За Хандыгой камешки стали чуть помельче, а потом вообще исчезли, и весь следующий день мы ехали по плотному грунту. По нему мы могли гнать на 100 км/ч. Это была очень хорошая дорога: наезженная и явно ухоженная, вся грязь на ней притопталась, и пыли не было. Мы гнали вперед, стремясь намотать как можно больше километров, пока дорога хорошая. Вокруг был черно-белый пейзаж: черные горы с белыми снежными шапками, серый грунт под колесами и темные камни вдоль трассы. Мы прошли несколько горных перевалов, через которые вела узкая однополосная тропа, с одной стороны заканчивающаяся пропастью. Нам попался указатель «Магадан — 1430 км». Некоторые участки дороги были размыты реками, мы пересекли множество мелких водоемов и часто ехали вдоль берегов как против течения, так и по нему. И потом мы оказались перед первой по-настоящему большой рекой. Глубина там была метров шесть, а течение очень бурное. Перекинутый мостик скорее напоминал сломанный позвоночник в скелете динозавра. Он был деревянный, с разбитым и покореженным покрытием, а его опоры торчали из реки под какими-то странными углами и совершенно беспорядочно. Чуть дальше середины мост обрушился. Стометровую пропасть соединяла деревянная лестница, так что, если и можно было как-то перебраться, то только пешком. Мы остановились.
10. Обросшие и счастливые
Чита — Магадан
ЧАРЛИ: «Поверить не могу, что мы здесь! — прокричал Эван в темноте. — Потрясающе!» Поезд слегка дернулся, потом остановился. Сейчас он поедет — мы успели как раз вовремя.«А где мы, собственно говоря?» — спросил я. В вагоне было ужасно жарко, и я уже весь вспотел. «Мы вообще на том поезде? Они хоть поняли, что нам надо в Тынду, а не в какой-нибудь там Владивосток?»
И тут по двери сильно заколотили. «Черт, — подумал я, — нас засекли». А может, мы действительно не на тот поезд сели, и сейчас нам велят из него выбираться. Дверь с грохотом открылась. Это был Клаудио. Его забыли снаружи. В первый раз я увидел его в состоянии легкого беспокойства из-за того, что он остался где-то позади. Он забрался в вагон, и дверь нашей стальной сауны снова захлопнулась. Глаза начали постепенно привыкать к темноте. Мотоциклы стояли в углу, где уже было несколько деревянных ящиков и коробок, но в целом вагон был почти пустой. Единственный лучик света пробивался из крохотной щели в углу под потолком. Мы подобрались к ней, дернули и открыли створку — в вагоне сразу стало светлее, и мы уже могли ни на что не наткнуться.
Первым делом мы закрепили мотоциклы у стен вагона. Пока этим занимались, подошел железнодорожник и потребовал денег.
«Мы уже вашему другу заплатили», — сказал я, но тот ничего и слышать не хотел. Тут мы и поняли, что заплатили пока только за посадку на поезд. Теперь еще требовалось дать денег этому человеку (который, как мы вскоре узнали, был здесь охранником), чтобы нас не прогнали. Я спросил, сколько ему надо. «Четыре тысячи рублей? — воскликнул я. — Больше двух не дам!» Охранник торговался за каждую копейку, и в итоге мы остановились на сумме чуть больше трех тысяч рублей. После чего он показал нам, что здесь и как. В вагоне имелось маленькое купе с двумя полками, где мы ели и спали, и грязный вонючий туалет, расположенный по соседству с кухней. День только начался, а солнце палило с самого рассвета, нещадно нагревая обитые сталью стены вагона. Снаружи было градусов тридцать. Внутри же явно перевалило за сорок. Когда поезд тронулся, охранник рывком открыл две боковые дверцы, которые вели в его помещение. Двери открывались в вагон, оставляя щель, у которой мы могли сидеть, ловить ветерок и курить, наблюдая за проносящейся мимо природой. Красота!
Где-то через полчаса после того как мы выехали из Читы, непонятно откуда появились четверо мужчин. Это были узбеки. Они тоже ехали нелегально, и пока мы были на станции, где-то прятались. Охранник тут явно зашибал неплохую деньгу. Ведь ему заплатили не только мы, но и наши новые попутчики. В поезде насчитывалось 14 вагонов, их тащил громадный синий электровоз с красной звездой на кабине. На каждые два вагона приходилось по охраннику, и я уверен, что чем-то подобным промышляли они все. Перед каждой станцией охранники бегали по вагонам и отгоняли всех нелегалов от дверей, чтобы нас не увидели делающие обход работники станции. Быстро во всем разобравшись, мы уже сами на автомате стали отходить в центр вагона перед каждой станцией. Не то чтобы так боялись за судьбу охранника — просто страшно было подумать, что нас высадят из поезда.
Под колесами завораживающе мелькали железнодорожные шпалы. Пересекать долины на приятной скорости в 70 км/ч, слушать музыку из цифрового плейера и любоваться проплывающими мимо сосновыми лесами — лучшего и пожелать было нельзя. Я сидел без майки у приоткрытой двери, джинсы все замаслились и запачкались вагонной грязью; мысли перескакивали с одного предмета на другой, а все заботы о графике с каждой милей пути уносились все дальше и дальше. После Монголии и нашего незаконного проникновения на поезд я понял: мы отлично справились со всеми проблемами и дальше тоже, наверняка, будем справляться. Даже посреди монгольской пустыни, когда «Красный дьявол» Клаудио отказывался ехать, всегда появлялся кто-нибудь из местных и устранял неполадку. Так почему же потом должно быть иначе?
Мы отлично поладили с новыми узбекскими приятелями и прекрасно с ними общались, насколько могли, конечно. Даже в карты с ними сыграли! Вечером они сварили потрясающий борщ и пригласили нас его попробовать. В ответ мы поделились с ними последними ирисками, которые им тоже очень понравились. На одной из станций мы высунулись из вагона и увидели одного из охранников, который шел вдоль поезда и ел мороженое в виде рожка в обертке и с крышечкой. В вагоне все еще было невыносимо жарко, так что мы закричали и попросили его принести мороженое нам тоже. Я дал ему 50 рублей, и он принес штук двадцать таких рожков. Наши попутчики и охранник от мороженого отказались, так что нам с Эваном и Клаудио его хватило надолго. В такой духоте это было как раз то, что нужно.
Мы дулись в покер до середины ночи, пока в вагоне не стало достаточно прохладно, чтобы можно было спать рядом с мотоциклами. Я тут же отрубился, но потом просыпался раза три с ощущением, что мой мотоцикл сейчас на меня упадет. Немногими имеющимися тросами я привязал его как можно крепче да еще сумки подпихнул сбоку, чтобы он меня в случае чего не пришиб. И все равно ночью я спал лишь урывками, ни на минуту не забывая о нависших сверху 300 кг.
Через 23 часа после посадки на поезд дверь вагона распахнулась, и мы оказались в Сковородино. Как и в Чите, от пола вагона до перрона здесь было футов пять-шесть, только тут спустить мотоциклы на землю нам никто не мог помочь. Узбекские попутчики с радостью бы помогли, но на станции они показываться не смели. Поезд здесь стоял минут десять, и пришлось поторапливаться. Я нашел в вагоне доску и приставил ее к двери, но она оказалась слишком тонкая и веса мотоциклов не выдержала бы. Эван с Клаудио выпрыгнули из вагона и побежали к куче мусора поблизости. Вернулись они с доской, но эта была слишком короткой. Время уходило. Уже почти в паническом состоянии я решил, что придется рискнуть и сбросить мотоциклы с поезда. «К черту! — прокричал я. Может, доска и коротковата, но зато достаточно широка. Кидайте ее сюда!»
Сковородино оказалось настоящей дырой. Железнодорожный узел, и ничего больше. Я не мог понять, за счет чего здесь живут люди. Мы пополнили запасы воды и еды и почти сразу же уехали. Питались мы в последнее время предельно просто: только «завтраки туриста» быстрого приготовления и лапша, но меня это больше не волновало. Я был весь на нервах в ожидании Дороги Костей, поэтому почти потерял аппетит и сильно похудел.
К Тынде вела череда очень длинных, исключительно пыльных и прямых дорог. К этому моменту мы уже достаточно насобачились ездить по гравию и могли свободно мчаться на 80–90, а то и на 140–170 км/ч. Самой большой проблемой на гравийной трассе стала пыль, которую поднимало еще множество грузовиков, едущих по дороге к северу от Сковородино. Самих грузовиков мы почти и не видели — только окружающие их плотные облака пыли. Первый признак, что впереди грузовик, — это огромная пылевая туча на дороге: грузовика не видно, но мы понимаем: он там есть. При приближении пыльная лавина становилась все гуще, пока не наступал момент, когда приходилось выбирать, — или ехать через пыль, или притормозить и подождать, пока она пройдет мимо.
Лучше всего медленно ехать на безопасной дистанции от грузовиков (их скорость где-то 60 км/ч). Но, несмотря на все наши намерения, мы с Эваном все еще были одержимы графиком и чаще выбирали быстрый проезд через пыльную тучу, не видя расстояния до грузовика. Футах в шестидесяти от его задней части пыли становилось поменьше, и мы могли его увидеть. Потом нужно было поймать момент, выбраться оттуда и переместиться в пыль, поднимаемую его передними колесами. Встречных машин мы в такой ситуации увидеть не могли — приходилось рисковать и ехать вслепую. На уровне задних колес пыли опять становилось меньше, и мы видели кусочек дороги впереди. Часто перед нами вдруг возникал синий 20-тонный монстр. Грузовик на встречной! Обычно у нас хватало времени вдарить по тормозам и скользнуть обратно в хвост грузовика, который мы только что почти обогнали. Всегда оставалась вероятность однажды не успеть. Чтобы вернуться за грузовик, который мы обгоняли, приходилось с утрамбованной шинами колеи на встречной полосе перемещаться через бугорок глубокого рассыпного гравия в центре дороги на полосу утрамбованного гравия на нашей стороне дороги. Причем поверхность дороги разглядеть не получалось, а нос мотоцикла надо было постараться удержать. Когда один грузовик проезжал мимо другого, мы снова оказывались в плотной туче пыли, где вообще ничего не было видно. Несомненно, ничего более опасного мы за это путешествие еще не делали. И что самое страшное, в облаке пыли мы не могли вовремя заметить участки с рыхлым гравием, на которых переднее колесо мотоцикла моментально заносит. Но уже через пару часов таких приключений я даже начал ждать следующую пылевую тучу с нетерпением — такой это был адреналин.
Мы проехали Тынду и решили разбить лагерь. День подходил к концу, и хотелось есть: единственная наша нормальная пища за последние двое суток — это тот суп в поезде. Но остановиться было негде. Пришлось ехать дальше, высматривая местечко для привала. В общем, мы свернули с дороги и пересекли реку уже почти в темноте. Я посмотрел, как Эван у меня за спиной вязнет в глубоком песке. Заднее колесо бешено вращалось, закапываясь еще глубже. Мы с Клаудио слезли с мотоциклов, помогли ему и потом осмотрели мотоцикл. Ящики были сдвинуты, а заднее колесо, кажется, сместилось от центра.
«Что-то тут не так», — сказал Эван с раздражением. Я видел: он очень зол на себя за то, что застрял в песке, и теперь снова впадает в мрачное настроение.
«Вот черт, — снова сказал он. — Рама багажника треснула в том же месте, что и у Клаудио». Я пошел к своему мотоциклу, чтобы достать пару шинных лопаток и кабелей, и обратил внимание на ненадежный вид своей рамы.
«Кажется, моя тоже накрылась», — сказал я. Мы осмотрели байки повнимательнее. На моей раме нашлась трещина сбоку, у Эвана появились трещина слева и разлом побольше справа.
«Ничего себе!» Это был Клаудио. «Эван, посмотри у себя под сиденьем». Одна из главных опор, на которых держалась вся задняя часть мотоцикла, тоже немного треснула. Стало не смешно. У наших «бимеров» рама решетчатая и сразу не развалится, но если одна из этих здоровых, толстых трубок окончательно скопытится, Эвану не на чем будет сидеть.
«Слишком много груза мы возим…», — сказал я.
«…Ага, вот последняя соломинка хребет верблюду и переломила», — ответил Эван.
«Здесь ничего не поделаешь, — сказал я. — Придется возвращаться в Тынду».
«Э, подожди-ка, — сказал Эван. — Я только подумал, что этим придется заниматься в Якутске, а ты говоришь о возвращении в Тынду».
«Если мы повернем назад, то уже километров через тридцать выйдем на асфальт. А если поедем дальше, то там всю дорогу может лежать гравий, и мы не знаем ничего о следующем городе. Вдруг он окажется совсем маленьким?»
Мы сняли кофры с мотоцикла Эвана и залатали трещину тросами и шинными лопатками. Утром оттащили его вещи к дороге, до которой было минут 15 пешком. Все показалось невероятно тяжелым. «С ума сойти, — прокричал Эван. — Надо избавиться от всего этого груза».
Чистая правда. Мы возили множество вещей, которыми никогда не пользовались. У нас было два полных набора инструментов, с гаечными ключами и гайками всех размеров, два насоса для воды, два складных контейнера и еще куча всего по паре. Мы выбрали дорогущие титановые кухонные принадлежности, чтобы сэкономить на весе, но при этом таскали с собой термос, который никогда не заполняли, совершенно бесполезную мыльницу и — совсем смех — держатель для туалетной бумаги. Были даже целых четыре кастрюли! Запасливость Эвана сделала свое черное дело. Я еще раньше от некоторого барахла хотел избавиться, но ему, видите ли, нравилось, когда все под рукой. А теперь все эти вещи стали предметами роскоши, которые мы не могли себе позволить.
Выстроив сумки и кофры вдоль дороги, мы уселись на обочине в ожидании, что кто-нибудь остановится и поможет. Вскоре подъехал большой самосвал, но мы не смогли ничего объяснить водителю. Потом появилась красная «Лада», совершенно пустая — в салоне только водитель. «Отлично», — сказал Эван, пытаясь ее тормознуть. Но она пронеслась мимо. «Козел!» — прокричал он ей вслед. Потом, наконец, рядом остановился другой самосвал, из которого вышел водитель в клетчатой рубашке, с сигаретой в зубах, небритый и мрачный. Мы объяснили свою проблему. Он кивнул и махнул рукой назад. Мы побросали вещи в кузов, сели на мотоциклы и поехали вслед за грузовиком в Тынду, где голый по пояс сварщик и его молчаливый помощник три часа чинили сломанные рамы. Парень оказался настоящим гением сварки: он все прекрасно сделал и даже поставил на слабые места рамы дополнительные скобки. Потом мы нашли гостиницу и избавились от всей ненужной ерунды.
Оставив только самое необходимое, мы полегчали килограммов на 40.
Что мне понравилось в Тынде, так это бар рядом с мастерской сварщика. Он назывался «Кафе Дизель», и это реально классное место. Самое удивительное — находилось оно в самом обычном грязном и полузаброшенном восточном русском городе. Этот бар — самый настоящий байкерский рай, со встроенным в стену старым русским мотоциклом и разными частями машин. Там были каменные и кирпичные стены, алюминиевые двери, а к барной стойке из черного гранита вела пожарная лестница. И музыка играла фантастическая. Мы в «Кафе Дизель» весь вечер просидели: пили, разговаривали, танцевали — в общем, в первый раз за все время нормально оттягивались. На следующий вечер, когда нас догнала команда, мы привели сюда Джима и Сергея. И прошел еще один длинный вечер. Джим так набрался, что свалился с алкогольным отравлением, а в ванной гостиницы оторвал от стены раковину.
На следующий день мы оставили команду страдать от похмелья в Тынде, а сами пустились в долгий перегон на север до Якутска. Взамен «Зверя» продюсеры купили русский внедорожник. На вид он страшненький и какой-то квадратный, но в его грубой практичности было свое очарование, и по ухабам на дороге он скакал весело и бодро, как горный козел. А Эвану в нем больше всего нравился номер.
«Ты заметил? — спросил он. — У него же номер 995 ВО. 995 — это же номер Стива Маккуина, который на дёрт-байках гонял. Интересное совпадение — я его большой фанат, и мы как раз по самой что ни на есть грязи путешествуем».
1300 км от Тынды до Якутска мы проехали за три дня по пыльным дорогам, по которым ездило очень много грузовиков. С каждым днем кожа у нас становилась все темнее. Сначала я принимал это за загар, но потом распознал грязь, впитывающуюся в кожу слой за слоем. Руки у меня стали все черные, на лице лежало полсантиметра пыли, а молнии на куртках почти не застегивались — их тоже забило грязью. Чтобы не глотать пыль от колес друг друга, мы растянулись по дороге, иногда дистанция доходила до полукилометра. И когда у меня случился первый прокол, я как раз замыкал, Эван ехал впереди, а Клаудио посередине. Я остановился, ожидая, что Клаудио и Эван тут же повернутся и приедут на помощь. Но окружающие их облака пыли таяли вдали, и мне оставалось только таращиться на совершенно пустую дорогу. Клаудио и Эван унеслись прочь, и я стал ждать… и ждать. Через десять минут запсиховал. Это уже было не смешно. Через двадцать минут я пригорюнился — вот так мы друг о друге заботимся. Через сорок пять минут вдали появился Эван.
«Черт бы побрал этого Клаудио, — сказал он, остановившись. — Мы тебя хватились, только когда я остановился водички попить и Клаудио подъехал. Пыль вокруг него осела, и мы увидели: а Чарли-то нет!»
Эван на Клаудио очень разозлился: тот обязан был следить за мной в зеркалах заднего вида. «Я Клаудио спрашиваю: где Чарли? — рассказывал он. — А тот говорит: не знаю. Он за сорок минут ни разу в зеркало глянуть не удосужился. Я подумал, может, ты в кустики пошел за угол, так что мы еще немного подождали. Но потом я решил все-таки вернуться и поискать. Почти полчаса проехал, километров тридцать, пока тебя нашел». Не принимать это близко к сердцу было трудно. А если бы меня машина сбила? Так я и лежал бы на дороге почти целый час.
Потом подъехал Клаудио. Он медленно слез с мотоцикла, снял шлем и начал отвязывать камеру.
«Пожевать чего-нибудь ни у кого нет?» — спросил он.
«Клаудио! Ты голову свою из задницы хоть иногда высовывай! — рявкнул Эван. — Нельзя забывать в зеркала смотреть. Чтобы такого больше не повторялось! Если бы Чарли попал в аварию, такое промедление могло стоить ему жизни».
Клаудио ничего не ответил.
«Он правда есть попросил? — спросил у меня Эван. — Было такое?»
«Он только о еде и может думать, — ответил я. — Мы едем вокруг света, а Клаудио, кроме как пожрать, больше ничего не надо».
«Каша сегодня ужасная была, — сказал Клаудио. — Гадость. На вкус, как стиральный порошок. Бр-р-р. Отрава».
«Я вообще-то старался, знаешь ли, — сказал я. — Мы торчим в какой-то дыре, покушать ему даем. Он даже потолстел. И при этом вечно ходит и говорит: «Может, поедим? Есть хочу». Я на каждый ужин суп варю, а он еще жалуется. Я ведь обижусь, Клаудио».
По Клаудио было видно: он не понял, всерьез я это говорю или чтобы подразнить. «Вчера вечером, например, когда я готовил, — продолжал я, — Клаудио подошел и сказал: «Можно тут немного воды взять?» А потом пошел и побрился в этой кастрюльке, так что вся щетина там осталась. Каково, а? Сначала ходит и жалуется на недоедание, а потом бреется в кастрюле для супа. Фу!»
Клаудио уже давно стал козлом отпущения при всех наших бедах. Доставалось ему крепко. «Зря я на тебя тогда так сорвался, когда нашел Чарли с проколотым колесом, — сказал потом Эван. — Сейчас вот понял… Я на тебя всю вину свалил».
«Да ничего, я уже привык», — сказал Клаудио и начал копаться в сумке в поисках шоколадки.
За долгий перегон до Якутска мы успели порасспросить многих дальнобойщиков о Дороге Костей, ведущей от Якутска до Магадана. При этом информация была такая разная и противоречивая, что можно было смело делать какие угодно выводы. По версиям разных очевидцев, по ней или вообще не проехать, или проехать элементарно.
«И зачем мы все время спрашиваем про эту дорогу? — задумался как-то Эван. — В любом случае все разное говорят. Нам все равно придется по ней ехать, и какая тогда разница? Мало кто ездил там на мотоцикле, ничего путного все равно никто не скажет».
Тем не менее, нам рассказали про один особенно сложный отрезок, который именно сейчас почти непроходим. Кто-то с ним справился, но зимой, когда реки замерзают. Мы же должны были сделать это сейчас, когда воды в них по максимуму. В это время стекает талая вода с гор, и реки выходят из берегов.
Почти перед самым Якутском нужно было сесть на паром. Как нам и посоветовали, мы спустились по извилистой дорожке к песчаному речному берегу, где уже ждала колонна грузовиков и две машины. Вскоре на реке из-за поворота появилась баржа с тремя цистернами дизеля, которую тащил маленький буксир. Он двинулся в нашем направлении и врезался в берег. Грузовики слегка отодвинулись, и на берег спрыгнул капитан парома. Его тут же окружили водители, они все кричали и махали руками, пытаясь выбить себе место на пароме. Некоторые ждали переправы через реку по два-три дня, а мы втроем смогли спокойненько пристроиться на пароме между грузовиками.
Быстро переправившись, мы поехали в Якутск — безобразный, серый промышленный город, где много опасных и пьяных водителей, один из которых чуть не сшиб Эвана. Шесть месяцев в году Якутск покрыт снегом и скован льдом, средняя температура в январе — минус 43 °C, а дома здесь строят на сваях из-за вечной мерзлоты. Неудивительно, что он выглядит таким задрипанным, а местные глушат пиво и водку как воду.
В Якутске мы почти ничего не делали, только отдыхали, готовили мотоциклы и переживали по поводу дальнейшего пути. Мы сильно страдали от недосыпа, но и здесь я не мог спать, ворочаясь ночи напролет и думая о Дороге Костей. Когда я все же засыпал, меня мучили кошмары о водных переправах и дороге в Магадан. В последнее утро в городе мы за завтраком стали обсуждать наш план. Если возникнет необходимость, наймем грузовик и переправим через реки машины техподдержки. Но мы с Эваном и Клаудио обязательно должны пройти всю Дорогу Костей самостоятельно. «Это начало конца путешествия, — сказал Эван, когда мы утром садились в седло. — А может, и конец начала».
Мы проехали километров тридцать до едва живой деревеньки, где сели на паром через Лену. У берега реки видно было множество бухточек, а сама она в этом месте была в несколько километров шириной, спокойная и плоская, как стекло. «Мы сейчас объезжаем болота, — сказал на пароме Расс. — Но потом все равно придется ехать через них».
«Болота? — переспросил Эван. — Почему мне раньше никто не сказал про болота? Вы же знаете, я воду терпеть не могу». По пути к переправе мы проехали мимо нескольких маленьких озер, но это были небольшие лужицы по сравнению с тем, что нам рассказывали про Дорогу Костей.
«Спокойно, Эван, — сказал я. — Чем дальше, тем будет проще».
«Да уж, надеюсь. На гравии стало легче, на песке стало легче, может, и на воде тоже станет легче, но мне лично до сих пор как-то страшно на мотоцикле в воду лезть».
Паром высадил нас в неизвестность. Никакого паромного терминала или пристани там не было и в помине, местом высадки могла служить любая песчаная отмель, на какую только падал взгляд капитана. Мы спустились на берег и несколько часов ехали вперед, медленно пробираясь через тундру, пока не вышли на грунтовую дорогу. Она провела нас через несколько маленьких поселений с бревенчатыми домами. В начале вечера мы остановились на ночлег.
Следующие полтора дня мы ехали через болота, мимо Матты и Чамнайы, до другой переправы. Ехать было гораздо легче, чем в Монголии, главным образом благодаря избавлению в Якутске от большой части снаряжения. Мы быстро продвинулись и, в конце концов, прибыли к берегу реки, где имелся пустой паром. Капитан запросил $2500 за 12-часовое путешествие вверх по реке.
«Дальнобойщики тут немало платят, знаете ли», — сказал он.
«Ага, вот только что-то я не вижу здесь никаких дальнобойщиков», — ответил я.
К концу разговора с его начальником плата снизилась до $900, и мы оказались на длинной, узкой барже, где поместились бы два нормальных грузовика. Были сумерки, мы сварили пару обедов быстрого приготовления и ели их, пока баржа рассекала воду. После ужина я уселся на краешек трапа, свесив одну ногу, и стал звонить жене по спутниковому телефону, наблюдая за скольжением судна по воде. Поверхность реки была идеально плоской, в воздухе ни ветерка, и ко мне снова вернулось беззаботное настроение, я расслабился и перестал беспокоиться о планах. После поездки на поезде мне стало ясно: если мы хотим куда-то добраться, то рано или поздно там окажемся, и нет смысла думать, каким образом или когда. Вот бы еще чаще вспоминать об этом в трудные минуты.
Утром мы покинули паром и тут же попали на самый глубокий гравий за все путешествие. Камни были по три дюйма в поперечнике, а дорога в несколько футов глубиной — настоящий кошмар. При этом она жила какой-то своей жизнью и проваливалась под колесами. Тихий ужас, да и только. «Если так будет до конца, можно сказать, нам пипец», — сказал я Эвану уже не в первый раз за путешествие. На такой дороге получить серьезные повреждения — раз плюнуть, расслабиться она не давала ни на миг. Так продолжалось миля за милей. За Хандыгой камешки стали чуть помельче, а потом вообще исчезли, и весь следующий день мы ехали по плотному грунту. По нему мы могли гнать на 100 км/ч. Это была очень хорошая дорога: наезженная и явно ухоженная, вся грязь на ней притопталась, и пыли не было. Мы гнали вперед, стремясь намотать как можно больше километров, пока дорога хорошая. Вокруг был черно-белый пейзаж: черные горы с белыми снежными шапками, серый грунт под колесами и темные камни вдоль трассы. Мы прошли несколько горных перевалов, через которые вела узкая однополосная тропа, с одной стороны заканчивающаяся пропастью. Нам попался указатель «Магадан — 1430 км». Некоторые участки дороги были размыты реками, мы пересекли множество мелких водоемов и часто ехали вдоль берегов как против течения, так и по нему. И потом мы оказались перед первой по-настоящему большой рекой. Глубина там была метров шесть, а течение очень бурное. Перекинутый мостик скорее напоминал сломанный позвоночник в скелете динозавра. Он был деревянный, с разбитым и покореженным покрытием, а его опоры торчали из реки под какими-то странными углами и совершенно беспорядочно. Чуть дальше середины мост обрушился. Стометровую пропасть соединяла деревянная лестница, так что, если и можно было как-то перебраться, то только пешком. Мы остановились.