Мак-Каммон Роберт
Синий мир
РОБЕРТ МАК-КАММОН
СИНИЙ МИР
Глава 1
Его ковбойские ботинки глухо цокали по сырой мостовой. Потоки неоновых огней струились вокруг, словно адские реки.
Туман стелился над Сан-Франциско, закрывая звезды. Вслед за туманом с океана натянуло морось; мельчайшие капли воды бриллиантами переливались на его коротко стриженных светлых волосах. Он двигался по Бродвею на восток, в самый центр крикливо-пестрого Гнезда порока, мимо улыбающихся японских бизнесменов, провинциальных ротозеев и туристов, желающих приобщиться к жизни природы.
А приобщиться тут было к чему. Неоновые вывески и броские мигающие рекламы, расхваливающие свой товар, напоминали врата в иной мир, скрытый в темных глубинах. Мужчина в ковбойских ботинках остановился; полы его длинного, до колен, коричневого хлопчатобумажного плаща колыхнулись от ветра. Темно-карие, глубоко посаженные глаза изучали вывески. Девушки и Юноши Живьем на Сцене! Властные Самки в Черной Коже! Стайка Горячих Девиц! Все Размеры! На Все Вкусы!
На его гладком, бледном лице у внешних углов глаз были вытатуированы по три маленьких красных капельки, словно ему довелось плакать кровавыми слезами.
Он отправился дальше, мимо открытых дверей, откуда слышался барабанный грохот рок-музыки, мимо японцев, глазеющих на все это с разинутыми ртами. Он засунул большие пальцы рук за пряжку богато инкрустированного ремня и замедлил шаг. После притона с вывеской "Сплошная Нагота! Милашки-простушки!" он обнаружил то, что искал. На витрине под надписью "Порнокоролевы Ждут Встречи с Тобой" были выставлены глянцевые фотографии весьма привлекательных, хотя и густо накрашенных молодых женщин. Некоторые из них - с подписями. Таша Нотти, Китт Кэттин, Изи Бризи, Паула Баньян. Мужчина неопределенного возраста, лет примерно около тридцати, некоторое время оценивающе рассматривал фотографии. Потом поглядел на подоконник, усыпанный дохлыми мухами. Одна еще трепыхалась.
Именно сюда ему и нужно.
Он толкнул красную дверь и оказался в коридоре. В билетной кассе, напоминающей клетку, сидел тучный чикано <американец мексиканского происхождения, живущий в США (chicano, англ.)> и читал комикс под названием "Лихой мародер".
- Десять баксов, - устало произнес чикано, не поднимая головы. Желаете кого-нибудь конкретно?
- Да. Изи Бризи, - ответил ковбой сквозь зубы. Этот змеиный шепот вынудил парня оторвать глаза от книжки. Он уставился на красную татуировку.
- Тебе что-то не нравится, амиго?.
- Нет, нет-нет, друг. - Чикано покачал головой и сел попрямее. Коротко стриженный парень был высок, шесть футов с двумя, а то и тремя дюймами, и выглядел как человек, с которым лучше не связываться. - Да, Изи сегодня здесь. Хочешь пригласить поужинать?
- Возможно. Изи снималась в фильме "Суперплут", верно?
- Она в куче фильмов снималась, друг. Она - звезда!
- Я знаю. Я видел ее в "Суперплуте". - Он бросил взгляд в сторону другой красной двери, из-за которой доносились тяжелые басовые ритмы. - Я хочу ее видеть.
- Проходи и садись, друг. Наслаждайся шоу. Если Изи на сцене нажмешь кнопку с ее номером. Если нет - появится через несколько минут. Десять баксов. Годится? - И парень нетерпеливо побарабанил пальцами по столешнице.
Ковбой извлек из внутреннего кармана своего пыльника бумажник, раскрыл его, достал десятидолларовую купюру и просунул в окошко. На костлявом лице появилась легкая испарина.
- А чаевые, друг? - произнес чикано. - Изи - не дешевка.
- Я тоже, - едва заметно усмехнулся ковбой. Улыбка была ледяной. Она направился к двери. Чикано поспешил отпереть ее нажатием кнопки. Ковбой вошел внутрь, и дверь плотно захлопнулась за спиной.
Динамики, укрытые в обтянутых красным бархатом стенах, излучали равномерную барабанную дробь. Три ряда потертых театральных кресел, обращенных к большой застекленной витрине. В густом табачном дыму четыре мужские фигуры. За стеклом изгибались три обнаженные девицы, у каждой между грудей - бирка с номером. Изи Бризи среди танцующих не было. Ковбой уселся в последнем ряду, закинул ноги на спинку переднего кресла и приготовился ждать.
Спустя некоторое время один из посетителей нажал кнопку, вмонтированную в подлокотник. Звонок прозвенел пять раз. Худенькая рыжеволосая с номером "пять" изобразила улыбку, больше похожую на жалкую гримасу, вышла в зал к избравшему ее мужчине и повела ухмыляющегося туриста с пивным брюшком в другой конец зала.
- Желаю удачи! - выкрикнул ковбой, прежде чем за ними захлопнулась дверь.
Танец продолжился. Еще двое мужчин, точнее - мальчишек, видимо, студентов колледжа, вошли в зал и сели, нервно хихикая и перешептываясь. Ковбой не обратил на них ни малейшего внимания. Он спокойно сидел в своем кресле, разглядывал болтающиеся сиськи и ждал.
Из служебного помещения за сценой выпорхнули еще две девицы и присоединились к произвольным танцам. Той, о которой думал ковбой, среди них не было. От гулкого ритма, красных стен, скудного освещения его потянуло в сон. Он чувствовал себя как в гигантской утробе. Но не прошло и пяти минут, как он сбросил ноги с кресла и подался вперед, улыбаясь со вновь возникшим интересом.
К танцовщицам присоединилась стройная, симпатичная блондинка. Движения ее были весьма энергичны. На шее болталась карточка с номером "два". Но не успел он протянуть руку к кнопке, как в зале прозвенели два звонка. Ковбой с удивлением огляделся и увидел, как один из студентиков робко встал со своего кресла.
Прежде чем Изи Бризи вышла из своего стеклянного аквариума, ковбой уже был на ногах. Шагнув вперед, он опустил тяжелую руку на плечо мальчишки и веско бросил:
- Изи - моя, парень. Ты посиди.
У того кровь отхлынула со щек. Он торопливо плюхнулся обратно в кресло. Ковбой послал Изи Бризи свою самую лучезарную улыбку.
Она даже не прикоснулась к нему, лишь настороженно улыбнулась и жестом пригласила следовать за ней. Они вошли в дверь и оказались в освещенном красными лампами коридоре с кабинками по обеим сторонам. Из-за закрытые дверей доносились стоны и влажные чмокающие звуки. В коридоре возник здоровенный бритый наголо парень со связкой ключей.
- Двенадцатая и тринадцатая, - произнес мужчина, кивая в сторону дверей.
- Послушай, - заговорила Изи, обращаясь к ковбою. Откуда-то достав тюбик с кремом, она выдавила немного на палец и провели по губам. Понимаешь, я немного устала. Такое ощущение, что у меня челюсти сводит.
- Очень жаль это слышать, Изи, - сочувственно откликнулся ковбой.
Ее светло-голубые глаза блестели, словно стеклянные. Взгляд кокаинистки, как у пластмассовой куклы. Она продолжала мазать бальзамом свои и без того ярко-красные губы.
- Предлагаю полцены за полсеанса. Пятьдесят долларов затри минуты. Годится?
- Три минуты - большой срок, - ответил ковбой и выдал бритоголовому две купюры по двадцать и две пятерки.
- Вот и хорошо. А то я совсем выдохлась. Как тебя зовут?
Он бросил быстрый взгляд в сторону бритоголового, который удалился в свой закуток в конце коридора. Там, куда он ушел, на стене висела табличка "выход".
- Трэвис, - сказал он. - Как того парня в "Аламо".
- В каком Аламо? - переспросила Изи. Он не ответил. - Мне нравится твоя татуировка. Очень сексуально.
- Я тоже так думаю.
Она кивнула ему на кабинку с номером "двенадцать", закрыла за ним дверь и сама вошла в соседнюю.
Теперь их разделяла тонкая картонная перегородка с дыркой, прорезанной на уровне паха.
- Тебе помочь? - спросила она. В ее кабинке были мусорная корзинка, стул, песочные часы на цепочке и пачка гигиенических салфеток "Клинекс". Она перевернула часы.
- Нет, я готов. - Ковбой расстегнул молнию, спустил штаны и придвинулся к отверстию.
Изи уселась на стул и принялась за работу, параллельно изучая обломившийся ноготь.
- Тебе доводилось видеть мои фильмы, Трэвис? - поинтересовалась она, не прекращая облизывать.
- Я видел "Суперплут", ты там была великолепна.
- Спасибо.
Изи помолчала, занятая делом, потом спросила:
- А что тебе больше всего понравилось?
- Когда ты была с тремя парнями. Класс!
- Ага, мне тоже это нравится. Трэвис, а тебе нравится, что я сейчас делаю?
- Конечно. - Он улыбнулся, прижимаясь щекой к перегородке. Продолжай.
Она бросила взгляд на часы. Боже, в этой дыре время ползет как черепаха! Ну ничего, это все временно. В пятницу она возвращается в Лос-Анджелес. Агент нашел для нее фильм, три дня съемок, а потом самолет на Гавайи, где ждет богатый араб. От этих арабов немного воняет, но зато они любят порно, потому что у них в Арабии такого нет. Во всяком случае, у арабов куча денег, которые они швыряют направо и налево, и она знает двух актрис, которые вышли замуж за шейхов и уехали туда жить. Изи пыталась представить себе, что это за жизнь - в странах, которые похожи на один сплошной пляж Малибу. Удовлетворяешь прихоти какого-нибудь араба и живешь в замке. У нее тоже может быть такое. Все возможно.
- Кусни, - попросил Трэвис. - Сильнее. Давай. Изи. Сильнее!
Она трудилась, поглядывая на часы.
- Я твой большой поклонник, Изи, - сказал Трэвис. - Месяц назад я видел тебя в "Шлюхе". Сильней! Это же не укус! Я видел тебя в "Шлюхе". Классная картина! Мне бы такую работку, чтобы снимать такие картинки! Я бы справился!
Она хмыкнула. Секунды ползли.
- Я видел тебя в "Трех Крестах", в Лос-Анджелесе, - продолжал тот. - Ты раздавала автографы. Ты на моем билете расписалась?
?то-то с часами, решила она. Потом почувствовала, что он вздрагивает, и приготовила "клинекс".
- Я люблю тебя, Изи, - сказал Трэвис. - Подожди минутку. Постой. Он отодвинулся от дыры. - Я тебя люблю, слышишь?
- Конечно, - откликнулась она. - Давай, Трэвис, завершим наше дело.
- Обязательно. Только подожди. - Он достал из расшитой серебром кобуры "кольт" сорок пятого калибра. С изысканной гравировкой и перламутровой рукояткой. На поясе - патронташ с тремя десятками патронов, как минимум. - Ты мне столько раз снилась. Такие яркие сны!
- Ну давай, Трэвис! - Она услышала металлический "щелк". Что еще придумал этот псих? - Давай, парень!
- Держи шире, - сказал он и сунул в отверстие дуло "кольта". Чери Дэйн я тоже любил, - добавил он. С той стороны послышался рвотный спазм.
И спустил курок.
Гулко грохнул выстрел. "Кольт" дернулся в руке.
Он услышал, как упало со стула ее тело. Он вытащил револьвер и увидел, как с окровавленного дула капает.
Затем быстро застегнул штаны и пнул ногой в дверь кабинки.
Хлипкая дверь слетела с петель. Бритоголовый уже вскочил - этакая потрясенная гора плоти. В какой-то из кабинок распахнулась дверь. Из нее выскочила девица восточного вида, увидела "кольт", истерически завизжала и захлопнула дверцу обратно. Из другой выглянул мужчина; скуластое лицо исказила гримаса ужаса.
Трэвис выстрелил. Пуля попала мужчине в ключицу и сшибла с ног. От падения тела кабинка сложилась, как карточный домик. Трэвис с горящими глазами двинулся в сторону выхода, по пути наобум стреляя во все кабинки. В тесном пространстве выстрелы звучали оглушительно; картонные стенки разлетались на куски. Начался настоящий бедлам отовсюду слышались вопли, визги, проклятия, призывы к Богу... Бритоголовый сунул руку в карман. Блеснуло лезвие.
- Не надо, - спокойно произнес Трэвис и выстрелил ему в горло. Вышибала повалился на спину, нож выпал из руки и покатился по линолеуму. Трэвис отпихнул с дороги окровавленную тушу и уже взялся за ручку двери, как чья-то рука ухватила его за волосы и рванула назад.
- Ах ты, скотина! - рявкнул мужчина. Глаза его пылали гневом и яростью. - Я убью тебя, грязный ублюдок!
Пальцы Трэвиса нащупали потайную кнопку на рукоятке "кольта". Из-под перламутровой накладки на рукояти выскользнул голубоватый четырехдюймовый зазубренный стальной нож. Трэвис ткнул его в мясистую щеку и с силой рванул на себя, раздирая рот.
Мужчина взвыл и повалился на колени, схватившись обеими руками за лицо.
Трэвис выскочил в переулок. Запах крови и пороха ударил по нервам и пронзил до костей, как грубый наркотик. Он вытер окровавленное лезвие подвернувшимся пакетом от "королевского бургера", нажал кнопку, и нож скользнул обратно в тайник. Затем с изяществом профессионала крутанул револьвер вокруг пальца и убрал его в кобуру.
Он пустился бежать, застегивая на ходу развевающийся плащ. Лицо было бледным, потным, а взгляд - ленивым и удовлетворенным.
Он бежал, быстро удаляясь от криков за спиной. Ночь и туман укрыли его.
Глава 2
Иисус плакал.
Вневременная реакция, думал худощавого сложения светловолосый мужчина, погрузившийся в чтение избранного им на сегодня учебника по философии. Иисус плакал почти две тысячи лет назад, и нынче наверняка бы лил слезы в три ручья. Но мужчина знал - слезы сами по себе ничего не изменят. Если бы Иисус, обладая безграничной духовной властью над миром, просто расплакался, признал свое поражение и отказался от человечества как от безнадежного дела, тогда действительно - и миру, и человечеству грозило бы сгинуть во мраке. Нет, речь идет не только о слезах. Должно быть еще и мужество.
Он дочитал абзац, закрыл книгу и отложил ее в сторону. Яркое послеполуденное солнце пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы; лучи высвечивали кусок бежевой стены с укрепленным на ней распятием Христа. Рядом стоял книжный шкаф, доверху заполненный научными трудами на такие темы, как искупление грехов, логика религии, католицизм и Третий мир, искушение. Рядом со шкафом - портативный телевизор с подсоединенным видеоплейером и коллекция кассет, среди которых были "Победа над грехом", "Задачи городского духовенства" и "Путь борца".
Он встал с кресла и вернул книгу на место. Потом посмотрел на часы: без двенадцати три. Ровно в три он должен быть в исповедальне. Но время еще есть. Он прошел в маленькую кухню, налил себе из кофейника чашку остывшего кофе, заваренного утром, и отнес ее с собой в кабинет. Часы вежливо тикали на каминной доске. В углу кабинета стоял мужской спортивный велосипед, десятискоростной. Переднее колесо крепилось в специальной раме, что давало возможность заниматься тренировками не выходя из помещения. Он подошел к окну и раздвинул шторы, подставляя лицо солнцу. Взор его устремился вдоль Вальехо-стрит.
У него были мягкие черты лица мальчика из церковного хора, кроткие темно-голубые глазам длинные тонкие светлые волосы, зачесанные назад. Ему было тридцать три года, хотя на вид можно было дать лет на пять меньше. В уголках глаз наметились маленькие морщинки; чуть более глубокие складки обрамляли рот; длинный, аристократический нос, твердый квадратный подбородок. Ростом не меньше шести футов и одного дюйма. Кожа лица бледноватая, поскольку на свежем воздухе приходилось бывать нечасто, но благодаря жесткому спортивному режиму, включающему занятия велосипедом и джоггинг <спортивный бег трусцой Cogging, англ.).>, вес удавалось поддерживать примерно на уровне ста семидесяти фунтов. Будучи человеком дисциплины и организации, он был глубоко уверен, что во внешнем мире с разладом, беспорядком и необузданным хаосом жить ему было бы гораздо труднее. Он рожден для размеренной жизни священнослужителя, с ее ритуалами и умственными страстями. Он уже был священником более двенадцати лет, а до того прилежно изучал все полагающиеся священнику дисциплины. Над приземистым серым зданием ему был виден большой красный "X" - символ, укрепленный на крыше одного из домов Бродвея. И край другой вывески - с надписью "Девушки и юноши". На утреннем собрании монсеньер Макдауэлл сказал, что вчера вечером в одном из этих приютов греховной плоти была стрельба, но подробности пока неизвестны. Молодой священник никогда не был на этой улице, начинающейся в квартале от собора Святого Франциска; сама мысль об этих притонах похоти и коррупции вызывала жжение в желудке.
Что ж, каждый в этом мире волен выбирать свою судьбу. Такова часть величественной красоты Божественного творения. Но молодой священник часто задумывался, почему Бог допускает существование такой похоти и греха. Безусловно, человечество стало бы гораздо лучше, если бы все подобные места были сведены под корень. Он еще некоторое время посмотрел на красный "X", кашлянул, покачал головой и отвернулся.
Допивая кофе, он бросил взгляд на недостроенный паззл <картинка-загадка, собирается из отдельных кусочков (jigsaw puzzle, англ.).>, разложенный на столе. Головоломка представляла собой картинку из тысяч разноцветных веселых горошинок, и он упорно складывал ее уже в течение двух недель. Теперь он нашел еще два подходящих кусочка и присоединил их к уже имеющимся.
Вот сейчас уже пора идти. Он зашел в ванную, почистил зубы и прополоскал рот специальной жидкостью. Потом надел темную рубашку, белый пасторский воротничок, подошел к платяному шкафу и облачился в черную сутану. На верхней полке шкафа лежало не меньше дюжины коробок с паззлами, часть из которых даже еще не распечатана. Он поцеловал четки, наскоро сотворил молитву перед распятием, сунул в карман пакетик леденцов и покинул свою комнату. Над нагрудным карманом у него была укреплена пластинка, сообщающая, что он - отец Джон Ланкастер.
Он прошел по коридору, соединяющему жилое помещение приходского священника с административным крылом церкви, где располагался и его собственный кабинет. Отец Дэррил Стаффорд, брюнет лет сорока с небольшим, вышел из своего кабинета к питьевому фонтанчику.
- Привет, Джон. Почти вовремя, а?
- Почти. - Джон взглянул на наручные часы. Без двух три. - Боюсь, немного опаздываю.
- Ты? Опаздываешь? Быть того не может! - Стаффорд снял очки и протер линзы белым носовым платком. - Я получил почти окончательные цифры предварительного бюджета. Если хочешь познакомиться с ними завтра - мое время в твоем распоряжении.
- Отлично. Допустим, в девять ровно?
- Ровно в девять. Договорились. - Стаффорд вернул очки на законное место. У него были большие совиные умные глаза. - Слышал про вчерашнее происшествие?
- Слышал. И только. - Джон сделал пару шагов по направлению к следующей двери, чувствуя некоторое внутреннее напряжение перед принятием исповеди.
Но отец Стаффорд жаждал общения.
- Сегодня утром я разговаривал с Джеком. - Джек Клэйтон был сотрудником полиции, курировавшим тот район. - Он сказал, двое убиты и один ранен. Какой-то лунатик открыл стрельбу в одном из борделей и скрылся через заднюю дверь. И исчез. Впрочем, Джек сумел раздобыть довольно подробное описание этого человека. Одну копию он предоставил мне. Хочет, чтобы мы обратили внимание... - В глазах священника мелькнула хитринка. - В общем, имей в виду - мужчина с татуировкой, красные капли на щеке, как слезы.
- Хорошо хоть никого раздевать не придется ради такого, откликнулся Джон, открыл дверь и поспешил в церковь.
- Полностью с тобой согласен, - крикнул в спину ему Стаффорд.
Колокольный звон возвестил о начале исповеди. Каблуки Джона звонко промокали по мраморному полу; он шел не поднимая головы, тем не менее смог заметить, что в зале находится несколько человек. Он вошел в конфессионал, закрыл дверцу и сел на скамью, покрытую красным бархатом. Потом отодвинул решетку, отделяющую его кабинку от соседней, положил в рот леденец и принялся ждать окончания колокольного звона. Затем снял с руки часы и положил на полочку перед собой, чтобы следить за временем. Исповедь заканчивается в четыре тридцать, в пять тридцать назначен деловой ужин с советом мэрии по проблемам бездомных в районе.
Как только отзвонили колокола, в соседней кабинке появился первый человек. Он опустился на колени, в решетчатом оконце показались тубы, усы и борода, и мужской голос с испанским акцентом произнес:
- Простите меня, отец мой, ибо я согрешил. Джон ожидал продолжения, которое последует за ритуальной фразой. Бородатый мужчина оказался алкоголиком, он украл деньги у собственной жены, чтобы купить спиртного, а потом избил ее, потому что она пожаловалась. Джон кивал, приговаривая время от времени - "да-да, продолжай", - но взгляд его был сосредоточен на циферблате наручных часов. Мужчина закончил и ушел, получив в напутствие указание молиться Деве Марии, а на его месте появилась пожилая женщина.
- Да-да, продолжайте, - повторял Джон, глядя, как шевелятся красные губы по ту сторону решетки.
Когда женщина ушла, Джон положил за щеку очередной леденец. Следующий прихожанин, с жутким свистом в легких, оставил после себя сильный запах немытого тела. Затем возникла пауза минут в десять двенадцать, после которой возник еще один мужчина. Джек прикидывал, успеет ли до назначенной встречи забрать из чистки другой костюм, но потом все-таки сделал усилие над собой и постарался сосредоточиться на бессвязной истории об изменах и невостребованных страстях. Джон хотел слушать. Искренне хотел. Но, видимо, от того, что скамья оказалась слишком жесткой, а бархатная ткань - слишком тонкой, стены кабинки начали сходиться над головой, а в желудке забурчало от холодного кофе. Спустя некоторое время ритуал становится привычен - как любой ритуал. Джон будет произносить "да-да, продолжайте", а пришедшие на исповедь будут длить перечень грехов и страданий, которые постепенно станут ужасно, печально однообразными. Он чувствовал себя перегруженным людскими болезнями, зараженным пониманием добра и зла. Складывалось впечатление, что миром правят исключительно Грех и Дьявол и даже церковные стены уже начинают потрескивать, не в силах противостоять их пугающему напору. Но Джон клал в рот очередной леденец, складывал ладони и говорил: "Да-да, продолжайте".
- Я все сказал, отец, - произнес мужчина и вздохнул так, словно исповедь сняла у него с плеч тяжесть фунтов в пятьдесят.
- Ступай с Богом, - откликнулся Джон, и грешник вышел.
Прошло еще несколько человек. На часах было четыре пятнадцать. Джон ждал, обдумывая доклад, который он собирался произнести на совете мэрии. Нужно пересмотреть его еще раз, убедиться, не напутал ли что в цифрах. Проползли еще две минуты. Никто не появлялся. Джон поерзал на скамье, пытаясь устроиться поудобнее. Несомненно, можно придумать гораздо более комфортабельный способ...
Дверца кабинки открылась. Кто-то вошел и преклонил колени.
Джон ощутил запах мускуса и корицы. Приятный аромат, отбивающий последние следы запаха тела третьего посетителя. Джон глубоко вздохнул, наслаждаясь дорогой парфюмерией. Никогда ему еще не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным. - Есть кто-нибудь? раздался молодой женский голос. Длинный полированный ноготь, покрытый красным лаком, нетерпеливо постучал по оконцу.
- - Да-да, продолжайте, - сказал Джон. Повисла пауза. Потом женщина возмущенно воскликнула:
- Продолжать? Черт побери, да я же еще и начинала!
- Прошу не богохульствовать, - жестко отреагировал Джон.
- Кто богохульствует? - Женщина опять помолчала некоторое время. Затем послышалось:
- Дебби, черт побери, все-таки ты полнейшая дура, если решила, что от этого может быть какая-нибудь польза.
Она разговаривала сама с собой. Джон решил не обращать внимания на то, что с языка ее опять слетело ругательство. Дэррил, например, то и дело чертыхался, да и сам монсеньер имел к этому склонность.
- Польза может быть, - откликнулся Джон. - Если вы искренни.
- О, искренность! - негромко хохотнула женщина. У нее был хрипловатый голос курильщицы с непонятным акцентом. - Святой отец, искренность - мое второе имя!
- Я слушаю, - напомнил Джон.
- Понятно. А Бог слушает?
- Уверен, что да.
- Вам хорошо.
Джон ждал. Некоторое время женщина снова молчала. Собирается с мыслями, подумал он. В голосе действительно чувствовалась сильная горечь, внутренний надрыв. Ей необходимо исповедоваться. Судя по акценту, сообразил он, женщина - южанка, откуда-то с крайнего юга, из Джорджии, Алабамы, Луизианы. Кем бы она ни была, очень далеко ее занесло от дома.
- Мне не в чем каяться, - внезапно сказала она. - Я в порядке. Дело в том, что... В общем, как-то все сложнее получается, чем я думала.
- Не торопитесь, - посоветовал он, непроизвольно взглянув на часы.
Женщина еще помолчала, затем выдавила:
- Я потеряла подругу.
Джон никак не отреагировал, поощряя ее своим молчанием продолжать.
- Ее убили. Я говорила, чтобы она перестала работать в этих вонючих коробках. Сколько раз говорила! Черта с два! Джени никогда не слушала, что ей говорят! Черт, только ты скажешь ей - не делай этого, так ей еще больше этого как раз и надо. - Она хрипло хохотнула. - Вот дьявол, послушать меня - кто-нибудь подумает, что я действительно с кем-то разговариваю.
- Продолжайте, - негромко вставил Джон.
- Джени была личностью. Черт возьми, она была кинозвездой! Она как-то снялась в пяти фильмах за две недели, и будь я проклята, если это не рекорд! В прошлом году мы поехали с ней в Акапулько, познакомились там с двумя мексиканцами-телохранителями. Джени мне и говорит - Дебби, давай устроим мексиканский двухэтажный бутерброд и покайфуем как следует!
Джон в изумлении вскинул брови. Девушка за стенкой исповедальни опять рассмеялась - на этот раз мягче, явно во власти воспоминаний.
- Джени любила жить, - продолжала она. - Стихи писала. По большей части - ерунда, конечно, но некоторые... Про некоторые можно было сказать, что очень хорошие, и не покривить душой. О Боже...
Ему показалось, что в ней что-то надломилось. Что-то хрустнуло, как раздавленная ракушка. Девушка зарыдала. Это были сдавленные рыдания потерявшегося ребенка, от которых защемило сердце. Ему хотелось успокоить ее, протянуть руку в окошко, погладить, но, разумеется, это запрещено. Еще один всхлип, потом щелчок открываемой сумочки, шорох и хруст вскрываемой упаковки "Клинекса".
СИНИЙ МИР
Глава 1
Его ковбойские ботинки глухо цокали по сырой мостовой. Потоки неоновых огней струились вокруг, словно адские реки.
Туман стелился над Сан-Франциско, закрывая звезды. Вслед за туманом с океана натянуло морось; мельчайшие капли воды бриллиантами переливались на его коротко стриженных светлых волосах. Он двигался по Бродвею на восток, в самый центр крикливо-пестрого Гнезда порока, мимо улыбающихся японских бизнесменов, провинциальных ротозеев и туристов, желающих приобщиться к жизни природы.
А приобщиться тут было к чему. Неоновые вывески и броские мигающие рекламы, расхваливающие свой товар, напоминали врата в иной мир, скрытый в темных глубинах. Мужчина в ковбойских ботинках остановился; полы его длинного, до колен, коричневого хлопчатобумажного плаща колыхнулись от ветра. Темно-карие, глубоко посаженные глаза изучали вывески. Девушки и Юноши Живьем на Сцене! Властные Самки в Черной Коже! Стайка Горячих Девиц! Все Размеры! На Все Вкусы!
На его гладком, бледном лице у внешних углов глаз были вытатуированы по три маленьких красных капельки, словно ему довелось плакать кровавыми слезами.
Он отправился дальше, мимо открытых дверей, откуда слышался барабанный грохот рок-музыки, мимо японцев, глазеющих на все это с разинутыми ртами. Он засунул большие пальцы рук за пряжку богато инкрустированного ремня и замедлил шаг. После притона с вывеской "Сплошная Нагота! Милашки-простушки!" он обнаружил то, что искал. На витрине под надписью "Порнокоролевы Ждут Встречи с Тобой" были выставлены глянцевые фотографии весьма привлекательных, хотя и густо накрашенных молодых женщин. Некоторые из них - с подписями. Таша Нотти, Китт Кэттин, Изи Бризи, Паула Баньян. Мужчина неопределенного возраста, лет примерно около тридцати, некоторое время оценивающе рассматривал фотографии. Потом поглядел на подоконник, усыпанный дохлыми мухами. Одна еще трепыхалась.
Именно сюда ему и нужно.
Он толкнул красную дверь и оказался в коридоре. В билетной кассе, напоминающей клетку, сидел тучный чикано <американец мексиканского происхождения, живущий в США (chicano, англ.)> и читал комикс под названием "Лихой мародер".
- Десять баксов, - устало произнес чикано, не поднимая головы. Желаете кого-нибудь конкретно?
- Да. Изи Бризи, - ответил ковбой сквозь зубы. Этот змеиный шепот вынудил парня оторвать глаза от книжки. Он уставился на красную татуировку.
- Тебе что-то не нравится, амиго?.
- Нет, нет-нет, друг. - Чикано покачал головой и сел попрямее. Коротко стриженный парень был высок, шесть футов с двумя, а то и тремя дюймами, и выглядел как человек, с которым лучше не связываться. - Да, Изи сегодня здесь. Хочешь пригласить поужинать?
- Возможно. Изи снималась в фильме "Суперплут", верно?
- Она в куче фильмов снималась, друг. Она - звезда!
- Я знаю. Я видел ее в "Суперплуте". - Он бросил взгляд в сторону другой красной двери, из-за которой доносились тяжелые басовые ритмы. - Я хочу ее видеть.
- Проходи и садись, друг. Наслаждайся шоу. Если Изи на сцене нажмешь кнопку с ее номером. Если нет - появится через несколько минут. Десять баксов. Годится? - И парень нетерпеливо побарабанил пальцами по столешнице.
Ковбой извлек из внутреннего кармана своего пыльника бумажник, раскрыл его, достал десятидолларовую купюру и просунул в окошко. На костлявом лице появилась легкая испарина.
- А чаевые, друг? - произнес чикано. - Изи - не дешевка.
- Я тоже, - едва заметно усмехнулся ковбой. Улыбка была ледяной. Она направился к двери. Чикано поспешил отпереть ее нажатием кнопки. Ковбой вошел внутрь, и дверь плотно захлопнулась за спиной.
Динамики, укрытые в обтянутых красным бархатом стенах, излучали равномерную барабанную дробь. Три ряда потертых театральных кресел, обращенных к большой застекленной витрине. В густом табачном дыму четыре мужские фигуры. За стеклом изгибались три обнаженные девицы, у каждой между грудей - бирка с номером. Изи Бризи среди танцующих не было. Ковбой уселся в последнем ряду, закинул ноги на спинку переднего кресла и приготовился ждать.
Спустя некоторое время один из посетителей нажал кнопку, вмонтированную в подлокотник. Звонок прозвенел пять раз. Худенькая рыжеволосая с номером "пять" изобразила улыбку, больше похожую на жалкую гримасу, вышла в зал к избравшему ее мужчине и повела ухмыляющегося туриста с пивным брюшком в другой конец зала.
- Желаю удачи! - выкрикнул ковбой, прежде чем за ними захлопнулась дверь.
Танец продолжился. Еще двое мужчин, точнее - мальчишек, видимо, студентов колледжа, вошли в зал и сели, нервно хихикая и перешептываясь. Ковбой не обратил на них ни малейшего внимания. Он спокойно сидел в своем кресле, разглядывал болтающиеся сиськи и ждал.
Из служебного помещения за сценой выпорхнули еще две девицы и присоединились к произвольным танцам. Той, о которой думал ковбой, среди них не было. От гулкого ритма, красных стен, скудного освещения его потянуло в сон. Он чувствовал себя как в гигантской утробе. Но не прошло и пяти минут, как он сбросил ноги с кресла и подался вперед, улыбаясь со вновь возникшим интересом.
К танцовщицам присоединилась стройная, симпатичная блондинка. Движения ее были весьма энергичны. На шее болталась карточка с номером "два". Но не успел он протянуть руку к кнопке, как в зале прозвенели два звонка. Ковбой с удивлением огляделся и увидел, как один из студентиков робко встал со своего кресла.
Прежде чем Изи Бризи вышла из своего стеклянного аквариума, ковбой уже был на ногах. Шагнув вперед, он опустил тяжелую руку на плечо мальчишки и веско бросил:
- Изи - моя, парень. Ты посиди.
У того кровь отхлынула со щек. Он торопливо плюхнулся обратно в кресло. Ковбой послал Изи Бризи свою самую лучезарную улыбку.
Она даже не прикоснулась к нему, лишь настороженно улыбнулась и жестом пригласила следовать за ней. Они вошли в дверь и оказались в освещенном красными лампами коридоре с кабинками по обеим сторонам. Из-за закрытые дверей доносились стоны и влажные чмокающие звуки. В коридоре возник здоровенный бритый наголо парень со связкой ключей.
- Двенадцатая и тринадцатая, - произнес мужчина, кивая в сторону дверей.
- Послушай, - заговорила Изи, обращаясь к ковбою. Откуда-то достав тюбик с кремом, она выдавила немного на палец и провели по губам. Понимаешь, я немного устала. Такое ощущение, что у меня челюсти сводит.
- Очень жаль это слышать, Изи, - сочувственно откликнулся ковбой.
Ее светло-голубые глаза блестели, словно стеклянные. Взгляд кокаинистки, как у пластмассовой куклы. Она продолжала мазать бальзамом свои и без того ярко-красные губы.
- Предлагаю полцены за полсеанса. Пятьдесят долларов затри минуты. Годится?
- Три минуты - большой срок, - ответил ковбой и выдал бритоголовому две купюры по двадцать и две пятерки.
- Вот и хорошо. А то я совсем выдохлась. Как тебя зовут?
Он бросил быстрый взгляд в сторону бритоголового, который удалился в свой закуток в конце коридора. Там, куда он ушел, на стене висела табличка "выход".
- Трэвис, - сказал он. - Как того парня в "Аламо".
- В каком Аламо? - переспросила Изи. Он не ответил. - Мне нравится твоя татуировка. Очень сексуально.
- Я тоже так думаю.
Она кивнула ему на кабинку с номером "двенадцать", закрыла за ним дверь и сама вошла в соседнюю.
Теперь их разделяла тонкая картонная перегородка с дыркой, прорезанной на уровне паха.
- Тебе помочь? - спросила она. В ее кабинке были мусорная корзинка, стул, песочные часы на цепочке и пачка гигиенических салфеток "Клинекс". Она перевернула часы.
- Нет, я готов. - Ковбой расстегнул молнию, спустил штаны и придвинулся к отверстию.
Изи уселась на стул и принялась за работу, параллельно изучая обломившийся ноготь.
- Тебе доводилось видеть мои фильмы, Трэвис? - поинтересовалась она, не прекращая облизывать.
- Я видел "Суперплут", ты там была великолепна.
- Спасибо.
Изи помолчала, занятая делом, потом спросила:
- А что тебе больше всего понравилось?
- Когда ты была с тремя парнями. Класс!
- Ага, мне тоже это нравится. Трэвис, а тебе нравится, что я сейчас делаю?
- Конечно. - Он улыбнулся, прижимаясь щекой к перегородке. Продолжай.
Она бросила взгляд на часы. Боже, в этой дыре время ползет как черепаха! Ну ничего, это все временно. В пятницу она возвращается в Лос-Анджелес. Агент нашел для нее фильм, три дня съемок, а потом самолет на Гавайи, где ждет богатый араб. От этих арабов немного воняет, но зато они любят порно, потому что у них в Арабии такого нет. Во всяком случае, у арабов куча денег, которые они швыряют направо и налево, и она знает двух актрис, которые вышли замуж за шейхов и уехали туда жить. Изи пыталась представить себе, что это за жизнь - в странах, которые похожи на один сплошной пляж Малибу. Удовлетворяешь прихоти какого-нибудь араба и живешь в замке. У нее тоже может быть такое. Все возможно.
- Кусни, - попросил Трэвис. - Сильнее. Давай. Изи. Сильнее!
Она трудилась, поглядывая на часы.
- Я твой большой поклонник, Изи, - сказал Трэвис. - Месяц назад я видел тебя в "Шлюхе". Сильней! Это же не укус! Я видел тебя в "Шлюхе". Классная картина! Мне бы такую работку, чтобы снимать такие картинки! Я бы справился!
Она хмыкнула. Секунды ползли.
- Я видел тебя в "Трех Крестах", в Лос-Анджелесе, - продолжал тот. - Ты раздавала автографы. Ты на моем билете расписалась?
?то-то с часами, решила она. Потом почувствовала, что он вздрагивает, и приготовила "клинекс".
- Я люблю тебя, Изи, - сказал Трэвис. - Подожди минутку. Постой. Он отодвинулся от дыры. - Я тебя люблю, слышишь?
- Конечно, - откликнулась она. - Давай, Трэвис, завершим наше дело.
- Обязательно. Только подожди. - Он достал из расшитой серебром кобуры "кольт" сорок пятого калибра. С изысканной гравировкой и перламутровой рукояткой. На поясе - патронташ с тремя десятками патронов, как минимум. - Ты мне столько раз снилась. Такие яркие сны!
- Ну давай, Трэвис! - Она услышала металлический "щелк". Что еще придумал этот псих? - Давай, парень!
- Держи шире, - сказал он и сунул в отверстие дуло "кольта". Чери Дэйн я тоже любил, - добавил он. С той стороны послышался рвотный спазм.
И спустил курок.
Гулко грохнул выстрел. "Кольт" дернулся в руке.
Он услышал, как упало со стула ее тело. Он вытащил револьвер и увидел, как с окровавленного дула капает.
Затем быстро застегнул штаны и пнул ногой в дверь кабинки.
Хлипкая дверь слетела с петель. Бритоголовый уже вскочил - этакая потрясенная гора плоти. В какой-то из кабинок распахнулась дверь. Из нее выскочила девица восточного вида, увидела "кольт", истерически завизжала и захлопнула дверцу обратно. Из другой выглянул мужчина; скуластое лицо исказила гримаса ужаса.
Трэвис выстрелил. Пуля попала мужчине в ключицу и сшибла с ног. От падения тела кабинка сложилась, как карточный домик. Трэвис с горящими глазами двинулся в сторону выхода, по пути наобум стреляя во все кабинки. В тесном пространстве выстрелы звучали оглушительно; картонные стенки разлетались на куски. Начался настоящий бедлам отовсюду слышались вопли, визги, проклятия, призывы к Богу... Бритоголовый сунул руку в карман. Блеснуло лезвие.
- Не надо, - спокойно произнес Трэвис и выстрелил ему в горло. Вышибала повалился на спину, нож выпал из руки и покатился по линолеуму. Трэвис отпихнул с дороги окровавленную тушу и уже взялся за ручку двери, как чья-то рука ухватила его за волосы и рванула назад.
- Ах ты, скотина! - рявкнул мужчина. Глаза его пылали гневом и яростью. - Я убью тебя, грязный ублюдок!
Пальцы Трэвиса нащупали потайную кнопку на рукоятке "кольта". Из-под перламутровой накладки на рукояти выскользнул голубоватый четырехдюймовый зазубренный стальной нож. Трэвис ткнул его в мясистую щеку и с силой рванул на себя, раздирая рот.
Мужчина взвыл и повалился на колени, схватившись обеими руками за лицо.
Трэвис выскочил в переулок. Запах крови и пороха ударил по нервам и пронзил до костей, как грубый наркотик. Он вытер окровавленное лезвие подвернувшимся пакетом от "королевского бургера", нажал кнопку, и нож скользнул обратно в тайник. Затем с изяществом профессионала крутанул револьвер вокруг пальца и убрал его в кобуру.
Он пустился бежать, застегивая на ходу развевающийся плащ. Лицо было бледным, потным, а взгляд - ленивым и удовлетворенным.
Он бежал, быстро удаляясь от криков за спиной. Ночь и туман укрыли его.
Глава 2
Иисус плакал.
Вневременная реакция, думал худощавого сложения светловолосый мужчина, погрузившийся в чтение избранного им на сегодня учебника по философии. Иисус плакал почти две тысячи лет назад, и нынче наверняка бы лил слезы в три ручья. Но мужчина знал - слезы сами по себе ничего не изменят. Если бы Иисус, обладая безграничной духовной властью над миром, просто расплакался, признал свое поражение и отказался от человечества как от безнадежного дела, тогда действительно - и миру, и человечеству грозило бы сгинуть во мраке. Нет, речь идет не только о слезах. Должно быть еще и мужество.
Он дочитал абзац, закрыл книгу и отложил ее в сторону. Яркое послеполуденное солнце пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы; лучи высвечивали кусок бежевой стены с укрепленным на ней распятием Христа. Рядом стоял книжный шкаф, доверху заполненный научными трудами на такие темы, как искупление грехов, логика религии, католицизм и Третий мир, искушение. Рядом со шкафом - портативный телевизор с подсоединенным видеоплейером и коллекция кассет, среди которых были "Победа над грехом", "Задачи городского духовенства" и "Путь борца".
Он встал с кресла и вернул книгу на место. Потом посмотрел на часы: без двенадцати три. Ровно в три он должен быть в исповедальне. Но время еще есть. Он прошел в маленькую кухню, налил себе из кофейника чашку остывшего кофе, заваренного утром, и отнес ее с собой в кабинет. Часы вежливо тикали на каминной доске. В углу кабинета стоял мужской спортивный велосипед, десятискоростной. Переднее колесо крепилось в специальной раме, что давало возможность заниматься тренировками не выходя из помещения. Он подошел к окну и раздвинул шторы, подставляя лицо солнцу. Взор его устремился вдоль Вальехо-стрит.
У него были мягкие черты лица мальчика из церковного хора, кроткие темно-голубые глазам длинные тонкие светлые волосы, зачесанные назад. Ему было тридцать три года, хотя на вид можно было дать лет на пять меньше. В уголках глаз наметились маленькие морщинки; чуть более глубокие складки обрамляли рот; длинный, аристократический нос, твердый квадратный подбородок. Ростом не меньше шести футов и одного дюйма. Кожа лица бледноватая, поскольку на свежем воздухе приходилось бывать нечасто, но благодаря жесткому спортивному режиму, включающему занятия велосипедом и джоггинг <спортивный бег трусцой Cogging, англ.).>, вес удавалось поддерживать примерно на уровне ста семидесяти фунтов. Будучи человеком дисциплины и организации, он был глубоко уверен, что во внешнем мире с разладом, беспорядком и необузданным хаосом жить ему было бы гораздо труднее. Он рожден для размеренной жизни священнослужителя, с ее ритуалами и умственными страстями. Он уже был священником более двенадцати лет, а до того прилежно изучал все полагающиеся священнику дисциплины. Над приземистым серым зданием ему был виден большой красный "X" - символ, укрепленный на крыше одного из домов Бродвея. И край другой вывески - с надписью "Девушки и юноши". На утреннем собрании монсеньер Макдауэлл сказал, что вчера вечером в одном из этих приютов греховной плоти была стрельба, но подробности пока неизвестны. Молодой священник никогда не был на этой улице, начинающейся в квартале от собора Святого Франциска; сама мысль об этих притонах похоти и коррупции вызывала жжение в желудке.
Что ж, каждый в этом мире волен выбирать свою судьбу. Такова часть величественной красоты Божественного творения. Но молодой священник часто задумывался, почему Бог допускает существование такой похоти и греха. Безусловно, человечество стало бы гораздо лучше, если бы все подобные места были сведены под корень. Он еще некоторое время посмотрел на красный "X", кашлянул, покачал головой и отвернулся.
Допивая кофе, он бросил взгляд на недостроенный паззл <картинка-загадка, собирается из отдельных кусочков (jigsaw puzzle, англ.).>, разложенный на столе. Головоломка представляла собой картинку из тысяч разноцветных веселых горошинок, и он упорно складывал ее уже в течение двух недель. Теперь он нашел еще два подходящих кусочка и присоединил их к уже имеющимся.
Вот сейчас уже пора идти. Он зашел в ванную, почистил зубы и прополоскал рот специальной жидкостью. Потом надел темную рубашку, белый пасторский воротничок, подошел к платяному шкафу и облачился в черную сутану. На верхней полке шкафа лежало не меньше дюжины коробок с паззлами, часть из которых даже еще не распечатана. Он поцеловал четки, наскоро сотворил молитву перед распятием, сунул в карман пакетик леденцов и покинул свою комнату. Над нагрудным карманом у него была укреплена пластинка, сообщающая, что он - отец Джон Ланкастер.
Он прошел по коридору, соединяющему жилое помещение приходского священника с административным крылом церкви, где располагался и его собственный кабинет. Отец Дэррил Стаффорд, брюнет лет сорока с небольшим, вышел из своего кабинета к питьевому фонтанчику.
- Привет, Джон. Почти вовремя, а?
- Почти. - Джон взглянул на наручные часы. Без двух три. - Боюсь, немного опаздываю.
- Ты? Опаздываешь? Быть того не может! - Стаффорд снял очки и протер линзы белым носовым платком. - Я получил почти окончательные цифры предварительного бюджета. Если хочешь познакомиться с ними завтра - мое время в твоем распоряжении.
- Отлично. Допустим, в девять ровно?
- Ровно в девять. Договорились. - Стаффорд вернул очки на законное место. У него были большие совиные умные глаза. - Слышал про вчерашнее происшествие?
- Слышал. И только. - Джон сделал пару шагов по направлению к следующей двери, чувствуя некоторое внутреннее напряжение перед принятием исповеди.
Но отец Стаффорд жаждал общения.
- Сегодня утром я разговаривал с Джеком. - Джек Клэйтон был сотрудником полиции, курировавшим тот район. - Он сказал, двое убиты и один ранен. Какой-то лунатик открыл стрельбу в одном из борделей и скрылся через заднюю дверь. И исчез. Впрочем, Джек сумел раздобыть довольно подробное описание этого человека. Одну копию он предоставил мне. Хочет, чтобы мы обратили внимание... - В глазах священника мелькнула хитринка. - В общем, имей в виду - мужчина с татуировкой, красные капли на щеке, как слезы.
- Хорошо хоть никого раздевать не придется ради такого, откликнулся Джон, открыл дверь и поспешил в церковь.
- Полностью с тобой согласен, - крикнул в спину ему Стаффорд.
Колокольный звон возвестил о начале исповеди. Каблуки Джона звонко промокали по мраморному полу; он шел не поднимая головы, тем не менее смог заметить, что в зале находится несколько человек. Он вошел в конфессионал, закрыл дверцу и сел на скамью, покрытую красным бархатом. Потом отодвинул решетку, отделяющую его кабинку от соседней, положил в рот леденец и принялся ждать окончания колокольного звона. Затем снял с руки часы и положил на полочку перед собой, чтобы следить за временем. Исповедь заканчивается в четыре тридцать, в пять тридцать назначен деловой ужин с советом мэрии по проблемам бездомных в районе.
Как только отзвонили колокола, в соседней кабинке появился первый человек. Он опустился на колени, в решетчатом оконце показались тубы, усы и борода, и мужской голос с испанским акцентом произнес:
- Простите меня, отец мой, ибо я согрешил. Джон ожидал продолжения, которое последует за ритуальной фразой. Бородатый мужчина оказался алкоголиком, он украл деньги у собственной жены, чтобы купить спиртного, а потом избил ее, потому что она пожаловалась. Джон кивал, приговаривая время от времени - "да-да, продолжай", - но взгляд его был сосредоточен на циферблате наручных часов. Мужчина закончил и ушел, получив в напутствие указание молиться Деве Марии, а на его месте появилась пожилая женщина.
- Да-да, продолжайте, - повторял Джон, глядя, как шевелятся красные губы по ту сторону решетки.
Когда женщина ушла, Джон положил за щеку очередной леденец. Следующий прихожанин, с жутким свистом в легких, оставил после себя сильный запах немытого тела. Затем возникла пауза минут в десять двенадцать, после которой возник еще один мужчина. Джек прикидывал, успеет ли до назначенной встречи забрать из чистки другой костюм, но потом все-таки сделал усилие над собой и постарался сосредоточиться на бессвязной истории об изменах и невостребованных страстях. Джон хотел слушать. Искренне хотел. Но, видимо, от того, что скамья оказалась слишком жесткой, а бархатная ткань - слишком тонкой, стены кабинки начали сходиться над головой, а в желудке забурчало от холодного кофе. Спустя некоторое время ритуал становится привычен - как любой ритуал. Джон будет произносить "да-да, продолжайте", а пришедшие на исповедь будут длить перечень грехов и страданий, которые постепенно станут ужасно, печально однообразными. Он чувствовал себя перегруженным людскими болезнями, зараженным пониманием добра и зла. Складывалось впечатление, что миром правят исключительно Грех и Дьявол и даже церковные стены уже начинают потрескивать, не в силах противостоять их пугающему напору. Но Джон клал в рот очередной леденец, складывал ладони и говорил: "Да-да, продолжайте".
- Я все сказал, отец, - произнес мужчина и вздохнул так, словно исповедь сняла у него с плеч тяжесть фунтов в пятьдесят.
- Ступай с Богом, - откликнулся Джон, и грешник вышел.
Прошло еще несколько человек. На часах было четыре пятнадцать. Джон ждал, обдумывая доклад, который он собирался произнести на совете мэрии. Нужно пересмотреть его еще раз, убедиться, не напутал ли что в цифрах. Проползли еще две минуты. Никто не появлялся. Джон поерзал на скамье, пытаясь устроиться поудобнее. Несомненно, можно придумать гораздо более комфортабельный способ...
Дверца кабинки открылась. Кто-то вошел и преклонил колени.
Джон ощутил запах мускуса и корицы. Приятный аромат, отбивающий последние следы запаха тела третьего посетителя. Джон глубоко вздохнул, наслаждаясь дорогой парфюмерией. Никогда ему еще не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным. - Есть кто-нибудь? раздался молодой женский голос. Длинный полированный ноготь, покрытый красным лаком, нетерпеливо постучал по оконцу.
- - Да-да, продолжайте, - сказал Джон. Повисла пауза. Потом женщина возмущенно воскликнула:
- Продолжать? Черт побери, да я же еще и начинала!
- Прошу не богохульствовать, - жестко отреагировал Джон.
- Кто богохульствует? - Женщина опять помолчала некоторое время. Затем послышалось:
- Дебби, черт побери, все-таки ты полнейшая дура, если решила, что от этого может быть какая-нибудь польза.
Она разговаривала сама с собой. Джон решил не обращать внимания на то, что с языка ее опять слетело ругательство. Дэррил, например, то и дело чертыхался, да и сам монсеньер имел к этому склонность.
- Польза может быть, - откликнулся Джон. - Если вы искренни.
- О, искренность! - негромко хохотнула женщина. У нее был хрипловатый голос курильщицы с непонятным акцентом. - Святой отец, искренность - мое второе имя!
- Я слушаю, - напомнил Джон.
- Понятно. А Бог слушает?
- Уверен, что да.
- Вам хорошо.
Джон ждал. Некоторое время женщина снова молчала. Собирается с мыслями, подумал он. В голосе действительно чувствовалась сильная горечь, внутренний надрыв. Ей необходимо исповедоваться. Судя по акценту, сообразил он, женщина - южанка, откуда-то с крайнего юга, из Джорджии, Алабамы, Луизианы. Кем бы она ни была, очень далеко ее занесло от дома.
- Мне не в чем каяться, - внезапно сказала она. - Я в порядке. Дело в том, что... В общем, как-то все сложнее получается, чем я думала.
- Не торопитесь, - посоветовал он, непроизвольно взглянув на часы.
Женщина еще помолчала, затем выдавила:
- Я потеряла подругу.
Джон никак не отреагировал, поощряя ее своим молчанием продолжать.
- Ее убили. Я говорила, чтобы она перестала работать в этих вонючих коробках. Сколько раз говорила! Черта с два! Джени никогда не слушала, что ей говорят! Черт, только ты скажешь ей - не делай этого, так ей еще больше этого как раз и надо. - Она хрипло хохотнула. - Вот дьявол, послушать меня - кто-нибудь подумает, что я действительно с кем-то разговариваю.
- Продолжайте, - негромко вставил Джон.
- Джени была личностью. Черт возьми, она была кинозвездой! Она как-то снялась в пяти фильмах за две недели, и будь я проклята, если это не рекорд! В прошлом году мы поехали с ней в Акапулько, познакомились там с двумя мексиканцами-телохранителями. Джени мне и говорит - Дебби, давай устроим мексиканский двухэтажный бутерброд и покайфуем как следует!
Джон в изумлении вскинул брови. Девушка за стенкой исповедальни опять рассмеялась - на этот раз мягче, явно во власти воспоминаний.
- Джени любила жить, - продолжала она. - Стихи писала. По большей части - ерунда, конечно, но некоторые... Про некоторые можно было сказать, что очень хорошие, и не покривить душой. О Боже...
Ему показалось, что в ней что-то надломилось. Что-то хрустнуло, как раздавленная ракушка. Девушка зарыдала. Это были сдавленные рыдания потерявшегося ребенка, от которых защемило сердце. Ему хотелось успокоить ее, протянуть руку в окошко, погладить, но, разумеется, это запрещено. Еще один всхлип, потом щелчок открываемой сумочки, шорох и хруст вскрываемой упаковки "Клинекса".