Маккинти Эдриан. Невидимая река

   Я шел домой. Нужно было заняться всякими делами. Планами на ближайший день или даже несколько. Но не более. Что будет дальше – страшно представить. Здравая позиция, поскольку я не знал, что все уже решено. Механизм, благодаря которому меня унесет с этого унылого места действия, уже запущен: сначала аэропорт Белфаста, аэропорт Хитроу, новомодный международный аэропорт Денвера, далее – Боулдер и Денвер, потом – разборки в Форт-Моргане, стрельба в зале для балов, еще один перелет, Старый Свет, Невидимая река…
   Все уже было предрешено…
   Пулю двадцать второго калибра занесло в пенные воды Черри-Крик, где она надолго застрянет на дне, пока ее не вытолкнет течением в Саут-Платт-Ривер. Оттуда она проследует в Платт, из нее – в Миссури, следом в Миссисипи и в конце концов в Мексиканский залив. А там уж она завалится в какую-нибудь океанскую впадину на дне Атлантики. Морская вода растворит металл до мельчайших молекул, молекулы распадутся на атомы, солнце увеличится в размерах, океаны закипят и испарятся, Земля выгорит дотла, звезды погаснут, оставшиеся в живых существа во всей Вселенной станут собирать энергию по крупицам, но законы термодинамики окажутся сильнее, и в конечном итоге тьма воцарится навсегда, все уцелевшие ядра атомов будут расщеплены, электроны сойдут со своих орбиталей и также подвергнутся распаду, и все сотворенное обратится в пустоту, в ничто, в горстку нейтрино, затерянную в океане ночи.
   Вероятно.

2. Первая инкарнация Вишну

   Меня преследовали. Некто стал маячить у меня за спиной, как только я вышел из дома. Я попытался отвязаться, войдя в раздвижную дверь старого паба «Джоймаунт армс» на окраине Каррикфергуса, но номер не прошел. Вот ублюдок! Может, конечно, это какой-нибудь рьяный энтузиаст из отдела служебных расследований надеется поймать меня на чем-нибудь, но вряд ли – я дал полицейским на лапу. Может, кто-то из банды Паука хочет огрести свои деньги. А может, это вчерашняя малолетка, настучавшая своему папаше, или брательнику, или дяде, и вот он уже тут как тут, желает поведать мне о моем будущем. Широкий выбор предположений.
   Пока он особо не проявлял себя, поэтому я решил не обращать внимания. Из-за вынужденных маневров я уже опаздывал.
   Пришлось поднажать, в итоге я заявился в «Доланс» еле дыша.
   «Доланс», наш местный паб, в шестнадцатом веке был постоялым двором. Низкие потолки, деревянные перекрытия, беленые стены, морская тематика у стойки бара, но главное место паба – огромный зал с камином внушительного размера, который изначально использовался для жарки мяса на вертеле. Огонь горел всегда, за исключением самых жарких летних дней, к каковым отнести сегодняшний было никак нельзя.
   Я вошел. На часах было девять. Викторина в самом разгаре. Фейси злобно пробурчал: дескать, что так поздно? Джон улыбнулся и похлопал меня по спине.
   – Как ты, дружище? – спросил он.
   – Терпимо.
   – Сегодня Фейси угощает, – сказал Джон.
   Однако Фейси был слишком зол, чтобы купить мне выпить. Фейси вообще-то вполне добродушный малый, запасной форвард – нападающий – в регби, а им без истинного добродушия не стать. Из нас троих, кстати, Фейси был единственный, кто имел нормальную работу. Он служил в резерве Королевского ольстерского полицейского управления, КОПУ, на полной ставке, что означало где-то двенадцать рабочих дней в месяц. Джон тоже был копом, но резервистом на полставки, то есть бывал занят два-три дня в месяц. Заработок у него – просто слезы, поэтому ему разрешили попросить еще и пособие по безработице.
   Я был единственным суперкопом в этой компании. Элита КОПУ. Детектив. Джону все ранги – до фонаря, но Фейси, безнадежно пытавшийся перейти из резерва в действующий отряд, всегда мне завидовал. В последние шесть месяцев, со времени моего увольнения, положение не то чтобы изменилось, но усложнилось.
   Если представить, что я – Ленин в коме, тогда Фейси – Сталин, ставший во главе нашей группки; фактически это выражалось в том, что у него был карандаш во время игры и его можно было раскрутить на деньги. Он безуспешно пытался сменить имя нашей команды: хотел, чтобы «Свиньи» превратились в «Ищеек» – последнее ему казалось более возвышенным.
   – Ты как насчет «Гиннесса»? – с нажимом спросил Джон – прозрачный намек в адрес Фейси.
   – Отличная мысль, – ответил я, снимая свитер.
   Фейси, окончательно вскипев, должен был все же ответить, черт бы его подрал!
   – Из-за твоего опоздания мы могли потерять очко, – проворчал он, сощурив глаза. Это зрелище надо было видеть: Фейси, грузный, бледный, сидел на корточках, и суженные глаза придавали ему вид борца сумо, страдающего запором.
   – Ты похож на борца сумо, страдающего запором, – не преминул заметить я вслух.
   – А ты похож на типа, который чуть не наколол нас на сто двадцать фунтов. Чуть очко не потеряли, могли даже несколько! – огрызнулся Фейси.
   – Так потеряли или нет? – спросил я.
   – Не потеряли, но могли.
   – Так не потеряли же.
   – Но могли.
   – Но не потеряли.
   Тут вклинился Джон, дабы прервать эту сказку про белого бычка, грозившую стать бесконечной, и спросил, все ли благополучно прошло с девчонкой, которую мы встретили воскресной ночью.
   – Ну, не особенно. Она оказалась несовершеннолетней.
   – Да ты что?! Я слышал, в тюрьме за такое кастрируют, – ухмыльнулся Джон.
   – Спасибо, Джон, утешил.
   – Мне показалось, что у меня есть шанс: она с таким интересом слушала про то, как я ремонтировал свой «триумф»! Я развернул перед ней свою теорию под названием «Ты должен слиться с мотоциклом».
   – Это она оценила. Сейчас, Джон, семнадцатилетние увлекаются Платоном, дзен-буддизмом и масляными насосами. К тому же ты ее угостил, или мне показалось?
   – Полагаю, ты поведал ей о своей сногсшибательной теории касательно злодеев из фильмов про Бэтмена и американских президентов?
   – Это вполне разумная теория, – сказал я, перед этим убедившись, что до Фейси наконец дошло, и он вроде бы сообразил, что пора купить нам выпивки.
   – Два «Гиннесса», – заявил Джон.
   Когда Фейси вернулся с тремя кружками пива, викторина пошла по-новому. У «Свиней» был единственный сильный противник – «Дети полка». Мы были полицейскими или бывшими полицейскими, а они – солдатами временной службы, так что у обеих команд была куча времени выучить все до мелочей. Клубная викторина включает шесть туров командных вопросов и пятиминутный блиц-раунд, перед началом и в конце которого звучит специальный сигнал. Сегодня в банке пятьдесят фунтов, но, насколько мы знали по опыту прошлой недели, на самом деле цифра будет приближаться к ста двадцати, то есть по сорок фунтов с каждого.
   – Второй тур, – объявил в микрофон бессменный ведущий викторины Марти.
   – Сколько у «Детей»? – спросил я у Фейси.
   – Ш-ш-ш-ш, – прошипел он, готовясь записывать.
   – Какая группа написала хит «Порочная любовь»?
   – «Софт Си», – первым ответил я.
   – Есть, – прошептал Фейси.
   – У какого государства более протяженная береговая линия: у Японии или у Советского Союза? – спросил Марти.
   – У России, – хором выдохнула наша команда.
   Вопросы следовали один за другим. Мы завершили тур, Фейси поднял наши ответы. Мы получили десять из десяти. «Дети» показали такой же результат. Все остальные теперь в безнадежном ауте. По итогам шести раундов у нас было пятьдесят восемь очков, у «Детей» – пятьдесят девять, у третьей команды – тридцать пять.
   Мы с Джоном вышли отлить. Я всегда ходил с ним – на тот случай, если по дороге вдруг подвернутся клёвые девки. С ним только выйди куда-нибудь! Фейси слишком приземист и похож на насильника. Джон же смотрится как надо: самодовольный высокий блондин, в ухе серьга, внушительная нижняя челюсть, цветастая рубашка, широченные плечи – одним словом, прямо младший – еще более глупый – брат великого футболиста Фабио. Однако он привлекал впечатлительных семнадцатилетних телок. Никому не удавалось выглядеть настолько непохожим на копа, как Джону: до того мастак подцепить девок, что в полиции ему редко что-либо поручали. Мы осмотрели бар изнутри и снаружи, но никто нам не подвернулся. Зашли в уборную облегчиться.
   – Ну давай, Алекс, выкладывай, как жив-здоров, – сказал Джон, когда мы встали к писсуарам.
   – Все о'кей.
   – Нет, ну что в жизни-то происходит?
   – Джон, не хочу выглядеть невоспитанным, но, видишь ли, момент, когда человек мочится, обычно не кажется ему подходящим для беседы.
   – Правда? – удивился он.
   – Вот такие маленькие условности и поддерживают целостность социума. Мы пытаемся построить цивилизованное общество, а твои разговоры у писсуаров вовсе этому не способствуют!
   – В Белфасте каждый день взрываются бомбы, людей убивают, страну заполонил героин, в Дерри погромы… Я же просто интересуюсь, как у тебя дела, и ты это связываешь с тем, что весь Запад катится в преисподнюю? Интересный тезис, Александр Лоусон, вот только чем-то это все попахивает…
   – Здесь ты нарушил одну социальную норму, там наплевал на какое-нибудь правило этикета, и глядишь – ты уже бьешь по морде своего соседа и швыряешь в полицейских «коктейль Молотова».
   – Ты думаешь, нам это грозит?
   – Теория хаоса, Джон. Бабочка – торнадо… Моча… Средневековье, короче.
   – Если б я молчал, мы бы просто пришли, отлили и ушли, а так стали философию разводить.
   Тут он был прав, собака, но признаваться в этом я не собирался. Я застегнулся, помыл руки, вышел. И зря поторопился, потому что сразу встретил своего дилера, Паука Маккинана. Даже его мамаша признавала, что Паук – знатный кусок дерьма. Поджарый, мощные ручищи, весь рыжий, издалека похож на одетого орангутанга. К тому же у него неплохо выходило бить с ноги.
   – Ты должен мне… – начал Паук.
   Я протянул руку и остановил его:
   – Паук, мой обезьяний друг, пошли отсюда.
   – Там дождь, – запротестовал он.
   – А как же твоя шерсть, разве она подводила тебя в тропических лесах Суматры?
   – Ты к чему это? – спросил Паук.
   – Паук, я серьезно, пошли отсюда. Вот-вот вернется из сортира Джон Кэмпбел, а он из копов, как тебе прекрасно известно.
   Мне пришлось выйти с ним. Купить у него дозу, поддержать отношения, так сказать. Пока я тусуюсь с копами, мне ничего не грозит, но если меня все-таки накроют при покупке наркоты – это верный арест. «Шаткое равновесие»^[3], «Уловка-22»^[4], назовите как хотите, жопа – она и есть жопа.
   – Алекс, прежде чем разинуть пасть, слушай сюда: ты должен мне пятьдесят фунтов, и мое терпение на исходе, – вернулся к любимой теме Паук.
   – У нас сегодня викторина. Каждый ставит сорок фунтов.
   – Я не ясновидящий, Алекс.
   – Неясно, согласен, но теперь ты знаешь!
   Паук улыбнулся и кивнул. Казалось, он слегка навеселе, какой-то медлительный, провести его – не вспотеешь, но смысл? Все равно рано или поздно придется платить.
   – Знаешь, Алекс, ты не думай, что раз ты коп и дружбаны твои – копы, то тебя ждет какое-то особое обслуживание – не ждет! – сказал он и ударил меня кулаком в живот.
   Потом последовала такая комбинация: удар слева в грудную клетку, справа по пузу, тяжкий удар слева по почкам и справа опять в живот. Если бы на моем месте был кто-то другой, я был бы впечатлен динамикой, техникой и разнообразием ударов, но вместо этого я повалился на тротуар, какое-то время не мог вздохнуть, сблевал полпинты пива, закашлялся и сплюнул.
   – Черт! Сказал же, будут деньги, – попытался я уладить ситуацию.
   – Откуда?
   – В викторину выиграю, сукин ты сын!
   – В твоих же интересах. Сорок фунтов перед тем, как покинешь бар. Ты же знаешь, Алекс, я тут один занимаюсь распространением. Нагадишь мне – окажешься с носом. И что ты тогда будешь делать? А? Станешь моей грушей для битья? Станешь? Само собой, куда ты денешься!
   Он вошел обратно в паб. Я остался лежать. Он был прав, черт бы его побрал! На дозу ушло все мое пособие, и мне пришлось опуститься до того, чтобы обворовывать больного отца. И снова я вернулся мыслями к той ночи у меня дома полгода назад. Правильный ли я тогда сделал выбор? Трудно сказать. Но я, по крайней мере, остался жив. И жив мой отец. Это вам не дешевая социалка. Это жизнь. За это можно быть благодарным. Я встал, отряхнулся и вернулся в паб. Джон лишь взглянул на меня. Фейси был свиреп – как обычно.
   – Сейчас уже начнется блиц, Александр, – проворчал он.
   – Спокуха, Фейси, дыши глубже… Черт, тут так накурено, не продохнешь.
   Марти начал блиц-опрос. Вдруг я заволновался: обычно мне плевать на эти викторины, но сегодня необходимо выиграть! Я должен был вернуть Пауку эти гребаные пятьдесят фунтов. На этот раз я не мог проколоться. Как я без него буду добывать наркоту? Или ты имеешь дело с военизированными группировками, или нет. Паук был членом АОО^[5]. Не нужно много лет служить в полиции, чтобы знать о том, что часть Северной Ирландии находится под контролем католической военизированной группировки – ИРА, другая же часть – под контролем военизированных протестантов – АОО. А попробуешь быть независимым торговцем наркотой – тебя найдут голым в болоте с дыркой в башке.
   – Итак, вопросы по истории. В каком государстве находится Ватерлоо?
   Мы с Фейси нажали на кнопку и одновременно выдали:
   – В Бельгии.
   – В какой группе одно время играл Ван Моррисон?
   – В группе «Them», – ответил Фейси.
   – Где короновали Верховных королей Ирландии?
   – На холме Тара, – опередил меня кто-то из «Детей».
   – Естественные науки: закон Бойля…
   Вопросы сменяли один другой, и к концу мы подустали. Марти требовалось время для подготовки дополнительного задания. Я снова пошел в сортир. Только я опустошил свой мочевой пузырь, как вошел мистер Маккарти, один из отцовских приятелей по крикетному клубу. «Доланс» как раз такое место, где могут встретиться члены крикетных клубов, рэперы, копы и наркодилеры. В Каррикфергусе полно всяких пабов, в каких-то сходятся представители военизированных группировок, какие-то места посещают только местные, но в «Доланс» может зайти кто угодно.
   – Сэнди! – приветствовал меня он.
   – Мистер Маккарти!
   – Сэнди, ты знаешь, как я уважаю твоего отца, но на выборах ему не пройти.
   Я чуть было снова не завел свою шарманку про то, как распад западной цивилизации начинается с сортира, но к приятелю отца решил проявить снисхождение.
   – Я знаю, мистер Маккарти, он сдал свои позиции уже в прошлый раз, когда всего было около тысячи представителей округа, это означает, что за него свои голоса отдали менее пятидесяти. Я советовал ему не участвовать. Но он говорит, это дело принципа.
   – Он славный малый, твой отец, славный. Был бы он в моем округе, я бы проголосовал за него. Ну, да что уж там… Ох, а какая беда с Викторией Патавасти приключилась, да?
   – Что? – испугался я.
   – С Викторией Патавасти-то горе какое!
   – Что с ней?
   – Ты не слыхал?
   – Нет.
   – Может, я ошибаюсь, но сегодня утром я слышал, она попала в ужасную переделку в Америке.
   – Да вряд ли, – ответил я. – Я только вчера встретил ее отца.
   – Что ж, может, я и не прав, – сказал он.
   Я вернулся к месту игры в некотором волнении. Виктория Патавасти? О чем это он? Да нет, какая-то ошибка!
   – Господи, – проныл Фейси, – вот-вот будет дополнительное задание.
   Я сел.
   – Как звали римского императора, завоевавшего Британию? – спросил Марти.
   Я даже вопроса не расслышал: все думал о Виктории.
   – Юлий Цезарь. Нет, Клавдий, – все же ответил я.
   Фейси завыл.
   – Я вынужден засчитать ваш первый ответ, – сказал Марти.
   – Ну, тогда наверняка этот хренов Клавдий, – произнес один из «Детей».
   Фейси даже рта не раскрывал. Я почувствовал дурноту. Вышел наружу. Стал дожидаться Джона. Что за идиот! Как я теперь заплачу Пауку? Прошла минута.
   Внутри паба началась какая-то возня.
   Я посмотрел в окно. До боли знакомая сцена: Джон и Фейси в самом разгаре спора, подкалывают Дэйви Бэнниона – капитана «Детей», набыченного ублюдочного сержанта военизированной полиции. Черт, надо идти помогать. Я вошел обратно. Перехватил взгляд Джона и иронически покачал головой в том смысле, что вот как раз и иллюстрация к недавнему разговору в туалете. Но перед тем как Джон успел ответить, Дэйви нанес удар. Джон отлетел и впечатался в картину, висевшую у камина.
   – О, черт! – простонал я.
   Фейси немедленно вцепился в тощего капрала по имени Блейн, а я набросился сзади на третьего представителя «Детей», задаваку-офицера Макгигана. Я с удовольствием наградил его хуком справа по голове. Драка между полицией и военными – гарантия того, что никто не станет вмешиваться, никого не будут растаскивать.
   Макгиган развернулся и хотел было ударить меня головой, но я воспользовался этим, схватил его за волосы и с силой направил прямиком в колонну, поддерживающую потолок. Он влетел в нее с диким треском. Брызнула кровь, он шлепнулся на деревянный стол и так и остался лежать.
   – Похоже, я сломал ему нос, – поделился я с какой-то мерзкой бабой, которая зашла сюда спокойно выпить.
   – Что случилось? – крикнул я Джону через весь зал.
   – Марти не хочет выдать им деньги, выигранные в викторине на прошлой неделе, – каким-то образом удалось ответить Джону, размахивающему кулаками.
   Фейси и Блейн неожиданно повалились на стол, перевернули еще пару, теперь повсюду царил хаос, люди кричали, кто-то пытался спасти свое пиво; в этой свалке две отдельные драки переросли в общий погром. Здесь, в северных районах Белфаста, насилие всегда готово вырваться на поверхность.
   Я посмотрел влево. Джон и Бэннион катались по полу. Я собрался было надавать пинков Бэнниону, но тут углядел Паука, валявшегося на полу в общей куче. Он меня не видел, так что я подошел и смело дал ему несколько раз по ребрам с ноги. Он уже был наполовину в отключке, поскольку – совершенно справедливо – получил в драке. Я улучил момент и ощупал его карманы. Денег не было и в помине, зато я нащупал крошечную, завернутую в фольгу порцию дури – предел моих мечтаний на ближайшую неделю или чуть больше. Компенсация за тот пакетик, что я оставил в лодке. Бог даст, он не допрет, кто это свистнул. Пнул его еще раз для верности.
   Наконец Джон сумел отодрать себя от пола, эта идиотина Бэннион дрался с кем-то еще, и это было надолго. Мы с Джоном пришли на выручку Фейси, и все втроем быстренько смылись, пока не нагрянула городская полиция и не занялась своей нелегкой работенкой.
   Справа – залив Белфаст-Лох, слева – город, позади – замок Каррикфергус, низкорослые пальмы гнутся от порывов ветра, принесенного Гольфстримом. Я чувствовал, что дело не в драке. Джон молчал по какой-то другой причине. Более серьезной. Он глянул на меня и долго не отводил глаз. Хотел что-то сказать. Что-то, что вызревало весь вечер. Вызревало неделями. Я знал, что это такое: он хотел прочесть мне лекцию.
   Джона взяли на работу в полицию, потому что там рассчитывали, что он станет серьезно работать; в действительности он оказался ленивым, никчемным полицейским, вдобавок курил траву. Но он знал, что это моя бывшая профессия. Он был на три года старше меня, наше детство прошло фактически на одной площадке, и, несмотря на де-юре имевшегося старшего брата, жившего в Англии, Джон считал себя де-факто единственным ребенком. При этом иногда у него возникало желание отчитать меня как младшего братишку. Я посмотрел на него. Тихий, задумчивый. Он и вправду собирался что-то произнести, он явно заготовил тираду. Набрал воздуху в грудь. Мне нужно было остановить его.
   – Джон, погоди. Я не хочу слушать всякую муть, которую ты вычитал в рекламных проспектах. Про те три сотни человек, которые каждый год умирают от передозировки. Больше людей умирает от удара молнии. Табак убивает в десять тысяч раз больше народу. Прошу, никаких вшивых проповедей!
   Он улыбнулся и затушил сигарету:
   – Алекс, только две вещи. Во-первых, я в восхищении от твоей железной логики, и, во-вторых, кому ты мозги паришь? Ты же прекрасно знаешь, что эта дрянь убивает тебя!
   – Вот и нет. Даже слышать не хочу. Ты ни черта не понимаешь. Я же не ты! Я контролирую процесс, все в моих руках. Все под контролем. Пойми это. У меня даже зависимости нет.
   – Ослеп совсем? Ты зависишь до такой степени, что уже этого не замечаешь! – произнес Джон с кривой улыбкой.
   – Джон, ну это же полная чушь! – сказал я, понемногу начиная злиться.
   – Это не чушь. И поэтому ты вынужден общаться с этим подонком Пауком. Алекс, очнись, ты ж хренов детектив в натуре, в чем дело? Посмотри на себя, как ты мог так опуститься?
   – Джон, мы вроде договорились не касаться этой темы.
   Джон глядел на меня и качал головой. Но мне удалось выбить почву у него из-под ног, и продолжать ему уже не хотелось.
   – Да ну тебя в задницу, – сказал он, злясь на себя из-за того, что упустил шанс. Меня бесило, когда он пытался давить на меня. В тишине мы миновали паб «Роял оук».
   – Ну ты у нас коп! Круче некуда! – язвительно сказал я чуть погодя.
   – То есть?
   – Вон тот парень позади – он нас преследует.
   – Один из солдат?
   – Не. Увязался за нами от телефонной будки возле «Доланса». Глупо было в ней скрываться: там телефон не работает. Дождался, когда мы пройдем мимо, оглянулся и пошел за нами. Мы перешли Мэрин-хайвей, и он следом.
   – Черт, это за мной. Я… я кое-кому должен денег… – начал Джон, но замолчал, смутившись.
   – Я тоже кое-кому должен денег, – успокоил его я.
   Джон посмотрел мне в глаза, и ни с того ни с сего мы оба начали ржать.
   – Ну точно мы с тобой два урода, – сквозь смех проговорил Джон.
   – Мы отцепимся от него, если срежем через железнодорожные пути. Если, конечно, непрестанное курение не лишило тебя легких… – съязвил я.
   Джон заворчал. Мы повернули назад за «Роял оук» и притворились, будто встали у стены отлить. Стоило нам оказаться вне видимости преследователя, как мы бросились во тьму, перелезли через ограждение автостоянки, перемахнули через проволоку, отделяющую насыпь, перебежали пути и поднялись на той стороне. Затем через поля бегом понеслись к дороге.
   Мы обернулись, но тот парень, видимо, до сих пор искал нас в районе парковки «Оук». Смеясь и задыхаясь, мы разделились.
   – Оторвались от этого ублюдка! – заорал Джон, махнув мне рукой, пока я выбирался на дорогу.
   – Ага! – радостно крикнул я в ответ.
   Я хохотал. Джон тоже. Если б мы только знали, черт побери! Наш преследователь был не так прост, как я думал. Напротив. Два вектора силы сошлись этой ночью. Два потока информации. Один – от того, кто меня преследовал. Про другой мне собирался сказать отец, когда я приду домой…
   Дом. Бунгало с краю от дороги, рядом супермаркет. Заросший сад, облупившаяся краска, плакаты «Гринписа», торфяной запах от почерневшего дымохода, во дворе – коробки с мусором. «Позор всей улицы», как выразился кто-то из соседей.
   Отец находился в кухне и по сотому разу выверял свои листовки. Ворохи бумаг, еще больше, чем обычно. Папа баллотировался в местный совет в качестве кандидата от партии «зеленых». Его главным противником был помощник мэра. От меня отцу нет никакой поддержки, напротив, вред один: остается только уповать, что помощник мэра выиграет эту кампанию с легкостью, и ему не понадобится марать отца, напоминая избирателям о моем уходе из полиции.
   – Пап, ты чего не спишь? Уже почти час ночи.
   – Работаю.
   – Пап, умоляю тебя. Не хочу каркать, но все убеждены, что это будет провал.
   – Я знаю, что не пройду. Ни в этот раз, и, возможно, ни в следующий. Однако рано или поздно это случится: наши силы растут. Утром я имел часовую беседу в Касл-Грин.
   – Пап, ты не дашь мне в долг немного денег?
   – Ты же знаешь, что не могу.
   – Много не надо, хотя бы двадцать фунтов.
   – Алекс, я пытаюсь провести кампанию, у меня ни цента лишнего, – ответил он, медленно моргая голубыми глазами. Потом зевнул и провел костлявой рукой по своим седым, коротко стриженным волосам. – Слушай, если я наберу более пяти процентов голосов на выборах, я верну свою тысячу фунтов и смогу дать тебе денег на все что угодно.
   – Ага, снег на Рождество в Алжире, летающие свинки и так далее.
   – При чем тут Алжир?
   – А что? Там Сахара.
   – В Алжире еще есть горы Атлас, где вполне может быть снег, так что твое сравнение…
   – Пап, ты дашь мне денег или нет?
   – Алекс, у меня нет денег, – сказал он с грустью и покачал головой.
   – Ладно, забудь.
   Я открыл буфет и стал искать чистую кружку, чтобы налить воды. На кухне был такой же бардак, как и во всем доме. Старые деревянные шкафы с посудой, все пыльное и в пятнах. В тапперуэровских пластиковых продуктовых контейнерах плесень, какая-то крупа в пакетах, чай с молоком и специями, остатки еды с незапамятных времен. Все выглядело так, будто отец не убирался шесть лет – со дня смерти матери. Я жил здесь только последние пару месяцев, с тех пор как меня лишили права выкупа ипотечной закладной, но это было настолько отвратительно, что я подумывал, не переехать ли к Джону.