Берег. Острова. Озера. Бурые орошаемые поля. Реки. Равнины. Мы оба пялимся в иллюминатор, пролетая над Миссисипи. Опять поля, унылые неуклюжие постройки. Автострада. Цвета потускнели, как одежда великана, застиранная и залатанная слишком много раз.
Горы – как преграда перед краем света. Как поселенцы преодолели их? Почему они не остановились пред их величием? Скрип шасси, подскок. Самолет приземлился в только что построенном международном аэропорту Денвера. Белые вигвамы над огромным терминалом. Иммиграция. Кожа начинает гореть. Руки трясутся. Ох, ну, вперед! Пять стоек на выбор. За одной из них – человек по фамилии О'Рейли. Вроде свой, поможет, в случае чего.
– Какова цель вашего визита в США?
– Туризм.
– Бывали здесь раньше?
– Да, когда был студентом, приезжал на несколько месяцев. Бывал только на Восточном побережье, – проговорил я, весь трясясь.
– Вам холодно?
– Не люблю кондиционеры в помещениях, от них всегда холодно, – ответил я, стараясь скрыть волнение в голосе. Пограничник – вот что значит национальная солидарность! – не стал больше прикапываться.
– Ирландия. Хотел бы я туда поехать. Там превосходные гольф-клубы.
– Это да, что есть, то есть, «Роял портруш», великолепные виды на Шотландию.
– Как долго вы планируете находиться на территории США?
– Всего несколько месяцев.
Шлепает печать в паспорт, улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Прохожу дальше.
Выдача багажа. Автоматическая сортировочная машина выкинула куда-то треть всех вещей, находившихся на борту. «Технические неполадки», – сказал противным голосом служащий аэропорта, пытаясь унять толпу, уже готовую его линчевать. Но с нашими рюкзаками все обошлось.
Таможня. Синие униформы. Декларировать нам нечего, хотя при мне коробка с иглами, которую я пометил как «инсулиновые шприцы». Я беспокоился, что это чересчур очевидно и таможня наверняка конфискует коробку, но мы прошли зеленый коридор, и никто нам слова не сказал. Я спокойно мог протащить свой долбаный героин.
Вышли. Господи, ну и жара! На небе ни облачка. Три часа пополудни. Сто градусов на шкале термометра на рекламе какого-то банка. Слишком много рекламы. Даже на такси. Мы забираемся в салон одной из машин.
– Нам нужен отель, только не слишком дорогой, – заявляю я, опережая Джона.
– Где-нибудь в центре, но не «Браун палас» или «Адамс Марк», что-нибудь попроще, – добавляет Джон, глядя в путеводитель «Лонли плэнет США».
Водитель такси поворачивается к нам. И оказывается пожилым негром с хриплым голосом.
– Я знаю, что вам нужно, ребятки, – отвечает он, трогаясь с места.
– С чего такая жара, разве у вас не было снега несколько недель назад? – спросил Джон скептически.
– Это ж Денвер, – рассмеялся водитель. – Здесь триста дней в году палит солнце. Больше, чем в Аризоне. Иногда ночью идет снег, но к полудню следующего дня его уже как не бывало. Недавно и впрямь прошла снежная буря, так ее остатки исчезли за два дня. В этом году дрянная погода. Нужен дождь, а то тут все пересохло вконец.
Он не шутил. Я посмотрел в окно. Желтые и бурые поля, беспощадное небо. Все живое попряталось. С дороги вид, как будто ты в полупустыне. Город, цепочка громадных зданий, дальше – горы. Палящее, безжалостное солнце.
Большинство людей не знают Денвера. Возможно, приезжали покататься на лыжах или на конференцию. Добирались из аэропорта, останавливались в центре, поднимались в горы. Может, некоторые даже живут здесь, на задворках. Но и эти ничего не знают. Они не знают Денвера Керуака и Кэссиди[12], города бродяг, спрыгивавших с поездов самой крупной магистрали на Западе. Они ничего этого не знают, потому что всех бродяг убрали с улиц, деловой центр восстановили, чердаки, винные бары, модные забегаловки и кофейни теперь вместо притонов и трактиров. Зубастая ухмылка футболиста Джона Элуэя на постерах его автодилерских компаний. Но старый Денвер все еще сохранился в районе Колфакс-авеню, куда эти люди никогда не забредают. Или на Федерал-авеню, или в северной части центра города.
Колфакс – это для нас. Жуткого вида мотели, бронированные лавки с выпивкой, испанские рестораны и винные погребки. Проститутки, барыги, характерного вида типы, трущиеся по углам. Чем они торгуют? В этой стране все до сих пор сидят на крэке, или героин все-таки возвращается?
Мы сворачиваем на Бродвей, проходим мимо двух зданий, безобразнее которых я в жизни не встречал. Одно – высокое, лишенное окон панельное уродство цвета детской неожиданности, другое – сумасшедшая конструкция вроде «Лего» из кубов и пирамид.
– Музей изобразительного искусства и библиотека, – объясняет таксист и останавливается возле здания с вывеской «Вестерн палас-отель 1922», розового и плоского, с бассейном. Выглядит оно немного захудалым и уж точно дешевым. Пойдет. Центр города в полумиле ходу вниз по обжигающей полоске Бродвея.
Мы расплачиваемся с таксистом, не забывая накинуть пятнадцать процентов чаевых. Выгружаемся. Идем к гостиничной стойке.
– Вот это клёво, – одобряет Джон.
Я гляжу на него. С меня пот градом, нервы ни к черту, о том, чтобы даже ответить, не может быть и речи.
Встал я рано, сходил на пляж. Укололся. Вернулся домой, провел два часа за сборами и поисками «лекарственных принадлежностей». Подобрать Джона и добраться до аэропорта – еще час, поскольку Фейси на своем «форде-фиесте» ехал медленно и осторожно. Ему было все еще неловко со мной разговаривать из-за того случая с «лендровером», хотя я его простил: ведь он был в безвыходном положении. Меня все равно бы нашли.
Потом два часа ожидания, чтобы пройти досмотр, дальше – час лететь от Белфаста до Лондона, пять часов дожидались посадки на свой рейс в аэропорту Хитроу. Потом десятичасовой перелет из Лондона в Денвер. Три часа получали багаж, проходили таможню и добирались сюда. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз ширнулся.
В вестибюле отеля веет безысходностью и остатками былой роскоши. Резкое, клонящееся к закату солнце проникает внутрь сквозь жалюзи и освещает огромных размеров треснувшее зеркало над побитой стойкой регистрации в стиле ар-деко. Человек за стойкой читает комикс. Нас видно в черно-белом мониторе камеры безопасности. На столике кактус в горшке – то ли уснул, то ли засох. Пыль кружится в столбе солнечного света. Плитка, уложенная в виде шахматной доски, отходит от пола. На рыжем диване сидит пожилой человек с узкими, острыми чертами, в его руках аэрозольный баллончик. Он и клерк у стойки – оба курят.
– Смотри не лопни, старый гриб! – бодро обратился Джон к пожилому.
– Тебе… чего надо… мудозвон? – невероятно медленно огрызнулся тот.
Мы подходим к стойке, клерк выделяет нам комнату. Платим за неделю вперед. Паспорта наши ему до фени, ни о каких правилах поведения он даже не вспомнил, выдал нам ключ и пополз наверх. Читал он комикс про супергероев из «Американской лиги справедливости».
Ступени, длинный ряд однотипных комнат. Ключ.
Входим. Из окна виден Бродвей. Жарко, машины стоят в пробке.
– Ба, здесь есть кондиционер! – отмечает Джон с восторгом.
Он бросает шмотье, несется к кондею и врубает его на полную. Не успели мы толком распаковаться, как в комнате стало на двадцать пять градусов прохладнее.
Джон не может сдержать порыва радости.
– Америка, чертова Америка! – вопит он.
– Угу.
– Господи, мы же здесь, в Америке, говорим тут с тобой!
– Я в курсе.
– Ты-то бывал здесь, а я нет. И всегда мечтал попасть. Ты мотоциклы видел? По дороге я заметил пару «харлеев» и одного «индейца». «Индейца», прикинь? А тачки, тачки-то какие! Прямо как в том сериале про полицейских, «Старски и Хуч», или…
– Джон, слушай, мне надо ширнуться.
Джон затряс головой:
– Нет, нет, нет и еще раз нет! Ну же, Алекс, может, теперь самое время резко завязать? – спросил Джон.
Охрененное предложение. Гляжу на него.
– Нет, – говорю.
– Алекс, если ты не… – Тут он замолкает: наконец-то заметил, в каком я состоянии. Бледный, весь в трясучке, еле сдерживаю в себе скудное содержание желудка. – Хорошо, хорошо, Алекс, если так припекло, иди. Слушай, а мне травы заодно не раздобудешь, а?
– Посмотрим. Джон. Ты, как здесь говорят, подстрекатель.
– Да ладно! Смотри, чтобы тебя не упекли.
– Если что, скажу, что это ты виноват.
Жара. Солнце. Я иду по Бродвею. Широкие улицы, ровные тротуары, пологие заезды по сторонам дороги. Опять вышел к Колфаксу. Полно пешеходов. Кожа обгорела и зудит. Здание Капитолия. Памятник солдату – участнику Гражданской войны. Десять заповедей.
По обочинам ютятся бездомные, бедняки, всякая пьянь.
О! Притон.
Стойка бара, полумрак, все в дыму. Солнце, как лазерный луч, проходит сквозь трещины в темных, непрозрачных снаружи стеклах. Очень по-американски. Рекламы «Будвайзера», «Куурса», стол для американского бильярда, странные вещи повсюду. Люди, каждый сам по себе, таращатся на рюмки, многие с пивом в руках. Ни одной женщины. Туда ли я зашел?
Бармен. Черный, лет сорока пяти, лысый, громадные сильные руки, способные свернуть шею кому угодно.
– Мне пиво, пожалуйста.
– Документы при тебе?
– Не понял?
– Удостоверение личности.
– Зачем?
– Ты не здешний?
– Нет.
– Только с двадцати одного года можно выпивать в таких заведениях.
– Мне двадцать четыре. Некоторые дают больше.
– Я не шучу. Документы?
– А, секунду, у меня паспорт с собой.
– Это другое дело, дай-ка глянуть.
Я протянул ему свой паспорт, он уставился в него. Как, интересно, он смог хоть что-то увидеть в такой темноте?
– Из Англии приехал? – спросил бармен, продолжая разглядывать паспорт.
– Ага.
– Турист?
– Точно.
– До этого бывал в Денвере?
– Нет.
– Для лыж уже поздновато, – сказал он, при этом его лицо скривилось в смущенной усмешке.
– Я не катаюсь на лыжах, – успокоил его я.
– Какое тебе пиво?
– Без разницы.
– «Куурс» пойдет?
– Вполне.
Бармен налил мне пива и поставил передо мной:
– Три доллара.
Я дал ему пять долларов и, памятуя сцену из какого-то фильма, оставил доллар на чай.
– Турист, значит. А я здесь родился. Коренной житель, что большая редкость. Ты вот знаешь, какое здание в Денвере было построено самым первым?
– Нет.
– Бар, – сказал он, довольный собой.
– Ну да!
– Ну. А после него какое, знаешь?
– Откуда!
– Бордель.
– Потрясающе!
– Знаешь по ящику сериал «Династия»?
– Ну да.
– В Денвере снимали.
– Брешешь!
– Точно говорю!
Я допил пиво и заказал еще. Во мне нарастало беспокойство. Дело в том, что мне до смерти нужно уколоться, уверял я себя. Просто хочется. Бар стал наполняться. Пара невразумительных типов, компания студентов колледжа. Четверо ребят, четыре девицы. Может, они в курсе дела. Парни все коротко стрижены, мускулисты, выглядят как переодетые копы, так что, может, у них лучше не спрашивать. Лучше у бармена. Я откашлялся.
– Кстати, – начал я, – я слышал, у вас тут с наркотиками напряги?
– Серьезно? – Его лицо словно окаменело – ничего не выражает.
– Ну да.
– Хм.
– Ну, знаете, трава, герыч, все такое.
– Ты уверен? – спросил он, глядя на меня с недоумением.
– Такие слухи ходят.
Он протер стойку бара и обслужил клиента на дальнем конце, очевидно, что-то про себя обдумывая. Ясное дело, я чужак, он, черт подери, видел мой паспорт.
– С тебя двадцать баксов, – сказал он тихо, подойдя ко мне.
Я не был ему должен. Я расплатился за оба пива, оставил чаевые. Тем не менее достал из бумажника двадцатку и положил перед ним. Он взял и положил в карман.
– Я слышал, – начал он не торопясь, – что самые большие трудности с товаром за шатром Армии спасения, что на перекрестке Колфакса и Гранта. Так мне говорили. Еще я слышал, что тебе лучше шепнуть, что тебя направил Хаки.
– Хаки?
– Ага.
Я отставил пиво, взял свою бейсболку и чуть ли не бегом покинул помещение. Стремительно наступала ночь, на Колфаксе было полно проституток – худых чернокожих и латинского вида девиц, на первый взгляд – не старше пятнадцати. Большинство под кайфом. Вероятно, крэк. Они нервничали, ждали, когда подъедут машины. По сторонам слонялись сутенеры, барыги, сопляки, мордовороты, и никто явно не опасался копов или того, что их заметят. Я нашел то место, где помещалась Армия спасения, и зашел со двора. Мусор, слабый свет из окон. Около дюжины людей что-то сосут из коричневых пакетов. Немолодые, в основном белые.
Первый, кого я заметил, выглядел стариком, бледный, худой, он пил водку. Гнилые зубы и кровоточащие десны – жуткая вонь.
– Слушай, мне бы догнаться, я от Хаки, – сказал я.
Он посмотрел на меня.
– Тебе к Малышу. Ты коп? – спросил он.
– Нет.
– Смотри, не окажись, часом.
Я кивнул: мол, принял к сведению угрозу. Хотя что он мог мне сделать? Подышать на меня?
– Эй, Малыш! – заорал он. – К тебе пришли!
Малыш возник откуда-то из тени. Он действительно оказался малышом. Может, лет шестнадцать. Испанец, неплохо одет, джинсы и черная ковбойка. Идет не торопясь, дымит сигаретой. Это дилер? Если так, то чего он околачивается среди этих нищих белых жлобов, которые в три раза старше его самого?
Он подошел:
– Ты не коп. Я все копы знать.
– Я в курсе. Меня Хаки направил.
– Хаки?
– Да.
– Чем нужен? – спросил он, подозрительно прищурившись.
– Дозу, ну, короче, порошок, герыч, героин.
– Сколька?
– Ну, не знаю, раз на семь.
– Что говоришь? Ты из где?
– Из Ирландии.
– Это есть где?
– Англия.
– Покажи свой денег, – сказал он. На его щеках заиграл румянец.
Я открыл кошелек, он посмотрел на меня. У него был шрам внизу подбородка. Я стал нервно чесать в бороде. Он вынул из моего кошелька пять двадцатидолларовых бумажек, сложил к себе в карман, молча дошел до двери и скрылся внутри. Я ждал минут десять. Меня что, развели? Просто ограбили? Это было бы самой тупой разводкой в мире. Кому жаловаться? На деньги мне было плевать. Мне был нужен этот чертов героин. Грабьте, все забирайте, только дайте мне мою гребаную дозу.
Солнце скрылось за горами, а я все стоял, наблюдая, как его косые лучи подсвечивают белые полосы от самолетов, летящих на запад.
Показалась Венера. Небо стало темно-синим.
Со стороны Колфакса ко мне шаркающей походкой подошел оборванец с коричневым бумажным пакетом.
– Это тебе, – сказал он.
Я открыл пакет, внутри оказался пластиковый мешочек с белым порошком. В такой ситуации легко наколоться – могут впарить что угодно, поэтому я вскрыл упаковку и проверил содержимое. Молочного цвета, кисловатый, настоящий Маккой.
– Где берете? – спросил я у оборванца.
– Понятия не имею, – ответил он.
Мне хотелось знать, где был произведен героин – в Бирме, Афганистане или в Южной Америке. Хотелось выяснить, насколько он чистый, но человек, доставивший мне товар, был сильно пьян и ничего не знал, короче, он был бы крайним на тот случай, окажись я копом. Я положил добычу в карман и трусцой побежал в гостиницу. Ночь. На улице почти никого. Я срезал через Капитолий, никто и не заметил.
Когда я проскользнул в комнату, Джон спал, а в комнате пахло шампунем и бальзамом для волос. Джон мыл свою гриву по два раза в день.
– Кого это черт принес? – пробормотал он сквозь сон.
– Это я.
– Достал?
– Достал. Но травы нет, извиняй.
– Ладно, хрен с ней. Человек хоть надежный попался? Ты ж это в себя всадишь сейчас. Поставщик на вид вызывал доверие?
– Вызывал, вызывал.
– О'кей, дело твое.
– Вот именно.
Я достал шприцы. Пошел в ванную, достал ложку и дистиллированную воду. Вынул из пакетика героин. Растер его между пальцами. Разогрел в ложке. Воткнул иглу, отвел поршень, убедился, что кровь поступила в шприц – я всегда нахожу вену с первого раза, всегда. Сделал укол.
Ну ни черта ж себе! Небо в алмазах.
Я повалился на пол в ванной. Господи, да он чище, чем тот, что поступает в Ирландию. О-ох! Все, что болело у меня внутри, прошло. Мысли прояснились, я все отчетливо видел и слышал. Занавеска в ванне, плитка на полу, потолок цвета сливок. Движение на Бродвее. Вентилятор кондиционера в комнате, трубы в ванной. Одно раздражало. Вертолет, наверно, телевидение, служба новостей. В Белфасте нет гражданских вертолетов, только военные, принадлежат армии Великобритании. Шум вертолетного винта не предвещает ничего хорошего. Нужно было избавиться от этого. Смешать этот звук с машинами, трубами, кондиционером. Проходит, проходит, прошло.
Только шумы, никакой боли.
Пока не примешь героин, не представляешь, насколько тело наполнено страданием. Большинство людей попросту привыкает. Но героин прогоняет даже малейшую боль. Все недуги тела и души. Травмы памяти, страх. Этот неотступный страх, который никогда до конца не проходит. Как можно счастливо жить на свете с мыслью, что сознание когда-нибудь покинет тебя, как и все остальное, что ты так нежно лелеешь? Все сущее рано или поздно подвергнется разложению, распадется на фотоны и нейтрино. Даже алмазы не вечны. Ничто не навсегда. Все труды человеческие пропадут, сгорят вместе со всей Вселенной. Разве это не лишает смысла все на свете?
Девушка мертва? Да все мы мертвы!
Героин спасает от подобных мыслей. Именно героин спас мне жизнь. Но по его же милости меня найдут мертвым в какой-нибудь канаве в Ольстере. И по моему избитому телу будет хлестать проливной дождь.
Только я оказался умнее их. Не сказать чтобы гений. Но умнее их.
Машины. Гаснущий свет. Самолеты. Люди орут. Тяжелая июньская ночь. Симфония города. Тяжкие одежды пустоты. Я плыву на надувном матраце через океан вечности. Или через бесконечную пустоту ночного неба.
Поворот дизельного двигателя. Гудок товарняка. Машины. Голоса. Телевизор в соседней комнате. Город дышит. Мы в когтях у прошлого. Я специально изучил историю этого города. Я размышляю об испанцах, о золотой лихорадке, о денверцах с суровыми лицами, сбрасывавших тела индейских женщин и детей в ручей Сэнд-Крик. Я думаю об Оскаре Уайльде на вокзале Юнион-стейшн в Денвере. «Золотой костыль». Борода Уолта Уитмена. Слезы отца.
С фотографии сияет улыбкой красавица в оранжевом сари.
Все стало проще…
Позже.
Денверский товар.
Чистейший героин из всех, что мне доводилось пробовать. На такой точно можно подсесть с концами. Так и валяться. Плыть. Вспоминая Новалиса: «Нам неведомы глубины нашего духа: в них ведет путь, полный загадок». В сущности, сейчас я могу обойтись и без героина. Я же не в Ирландии. Никакой потребности в этом нет. Героин был мне нужен для определенных целей. Он служил мне защитой. Как борода, как хилая сутулая осанка, как прерывающийся голос.
А теперь он ни к чему. Ну да, я брошу, уйду в завязку. Найду убийцу. А себя спасу. Именно так. Мысли. Спускаются с заоблачных высей. Героин не проходит, как анестезия. Он выталкивает тебя наружу.
Хотя не в этот раз.
Джон тряс меня:
– Вставай, кретин.
– Сколько времени, ты, хрен с горы?
– Десять.
– Утра?
– Вечера.
Горы – как преграда перед краем света. Как поселенцы преодолели их? Почему они не остановились пред их величием? Скрип шасси, подскок. Самолет приземлился в только что построенном международном аэропорту Денвера. Белые вигвамы над огромным терминалом. Иммиграция. Кожа начинает гореть. Руки трясутся. Ох, ну, вперед! Пять стоек на выбор. За одной из них – человек по фамилии О'Рейли. Вроде свой, поможет, в случае чего.
– Какова цель вашего визита в США?
– Туризм.
– Бывали здесь раньше?
– Да, когда был студентом, приезжал на несколько месяцев. Бывал только на Восточном побережье, – проговорил я, весь трясясь.
– Вам холодно?
– Не люблю кондиционеры в помещениях, от них всегда холодно, – ответил я, стараясь скрыть волнение в голосе. Пограничник – вот что значит национальная солидарность! – не стал больше прикапываться.
– Ирландия. Хотел бы я туда поехать. Там превосходные гольф-клубы.
– Это да, что есть, то есть, «Роял портруш», великолепные виды на Шотландию.
– Как долго вы планируете находиться на территории США?
– Всего несколько месяцев.
Шлепает печать в паспорт, улыбается. Я улыбаюсь в ответ. Прохожу дальше.
Выдача багажа. Автоматическая сортировочная машина выкинула куда-то треть всех вещей, находившихся на борту. «Технические неполадки», – сказал противным голосом служащий аэропорта, пытаясь унять толпу, уже готовую его линчевать. Но с нашими рюкзаками все обошлось.
Таможня. Синие униформы. Декларировать нам нечего, хотя при мне коробка с иглами, которую я пометил как «инсулиновые шприцы». Я беспокоился, что это чересчур очевидно и таможня наверняка конфискует коробку, но мы прошли зеленый коридор, и никто нам слова не сказал. Я спокойно мог протащить свой долбаный героин.
Вышли. Господи, ну и жара! На небе ни облачка. Три часа пополудни. Сто градусов на шкале термометра на рекламе какого-то банка. Слишком много рекламы. Даже на такси. Мы забираемся в салон одной из машин.
– Нам нужен отель, только не слишком дорогой, – заявляю я, опережая Джона.
– Где-нибудь в центре, но не «Браун палас» или «Адамс Марк», что-нибудь попроще, – добавляет Джон, глядя в путеводитель «Лонли плэнет США».
Водитель такси поворачивается к нам. И оказывается пожилым негром с хриплым голосом.
– Я знаю, что вам нужно, ребятки, – отвечает он, трогаясь с места.
– С чего такая жара, разве у вас не было снега несколько недель назад? – спросил Джон скептически.
– Это ж Денвер, – рассмеялся водитель. – Здесь триста дней в году палит солнце. Больше, чем в Аризоне. Иногда ночью идет снег, но к полудню следующего дня его уже как не бывало. Недавно и впрямь прошла снежная буря, так ее остатки исчезли за два дня. В этом году дрянная погода. Нужен дождь, а то тут все пересохло вконец.
Он не шутил. Я посмотрел в окно. Желтые и бурые поля, беспощадное небо. Все живое попряталось. С дороги вид, как будто ты в полупустыне. Город, цепочка громадных зданий, дальше – горы. Палящее, безжалостное солнце.
Большинство людей не знают Денвера. Возможно, приезжали покататься на лыжах или на конференцию. Добирались из аэропорта, останавливались в центре, поднимались в горы. Может, некоторые даже живут здесь, на задворках. Но и эти ничего не знают. Они не знают Денвера Керуака и Кэссиди[12], города бродяг, спрыгивавших с поездов самой крупной магистрали на Западе. Они ничего этого не знают, потому что всех бродяг убрали с улиц, деловой центр восстановили, чердаки, винные бары, модные забегаловки и кофейни теперь вместо притонов и трактиров. Зубастая ухмылка футболиста Джона Элуэя на постерах его автодилерских компаний. Но старый Денвер все еще сохранился в районе Колфакс-авеню, куда эти люди никогда не забредают. Или на Федерал-авеню, или в северной части центра города.
Колфакс – это для нас. Жуткого вида мотели, бронированные лавки с выпивкой, испанские рестораны и винные погребки. Проститутки, барыги, характерного вида типы, трущиеся по углам. Чем они торгуют? В этой стране все до сих пор сидят на крэке, или героин все-таки возвращается?
Мы сворачиваем на Бродвей, проходим мимо двух зданий, безобразнее которых я в жизни не встречал. Одно – высокое, лишенное окон панельное уродство цвета детской неожиданности, другое – сумасшедшая конструкция вроде «Лего» из кубов и пирамид.
– Музей изобразительного искусства и библиотека, – объясняет таксист и останавливается возле здания с вывеской «Вестерн палас-отель 1922», розового и плоского, с бассейном. Выглядит оно немного захудалым и уж точно дешевым. Пойдет. Центр города в полумиле ходу вниз по обжигающей полоске Бродвея.
Мы расплачиваемся с таксистом, не забывая накинуть пятнадцать процентов чаевых. Выгружаемся. Идем к гостиничной стойке.
– Вот это клёво, – одобряет Джон.
Я гляжу на него. С меня пот градом, нервы ни к черту, о том, чтобы даже ответить, не может быть и речи.
Встал я рано, сходил на пляж. Укололся. Вернулся домой, провел два часа за сборами и поисками «лекарственных принадлежностей». Подобрать Джона и добраться до аэропорта – еще час, поскольку Фейси на своем «форде-фиесте» ехал медленно и осторожно. Ему было все еще неловко со мной разговаривать из-за того случая с «лендровером», хотя я его простил: ведь он был в безвыходном положении. Меня все равно бы нашли.
Потом два часа ожидания, чтобы пройти досмотр, дальше – час лететь от Белфаста до Лондона, пять часов дожидались посадки на свой рейс в аэропорту Хитроу. Потом десятичасовой перелет из Лондона в Денвер. Три часа получали багаж, проходили таможню и добирались сюда. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз ширнулся.
В вестибюле отеля веет безысходностью и остатками былой роскоши. Резкое, клонящееся к закату солнце проникает внутрь сквозь жалюзи и освещает огромных размеров треснувшее зеркало над побитой стойкой регистрации в стиле ар-деко. Человек за стойкой читает комикс. Нас видно в черно-белом мониторе камеры безопасности. На столике кактус в горшке – то ли уснул, то ли засох. Пыль кружится в столбе солнечного света. Плитка, уложенная в виде шахматной доски, отходит от пола. На рыжем диване сидит пожилой человек с узкими, острыми чертами, в его руках аэрозольный баллончик. Он и клерк у стойки – оба курят.
– Смотри не лопни, старый гриб! – бодро обратился Джон к пожилому.
– Тебе… чего надо… мудозвон? – невероятно медленно огрызнулся тот.
Мы подходим к стойке, клерк выделяет нам комнату. Платим за неделю вперед. Паспорта наши ему до фени, ни о каких правилах поведения он даже не вспомнил, выдал нам ключ и пополз наверх. Читал он комикс про супергероев из «Американской лиги справедливости».
Ступени, длинный ряд однотипных комнат. Ключ.
Входим. Из окна виден Бродвей. Жарко, машины стоят в пробке.
– Ба, здесь есть кондиционер! – отмечает Джон с восторгом.
Он бросает шмотье, несется к кондею и врубает его на полную. Не успели мы толком распаковаться, как в комнате стало на двадцать пять градусов прохладнее.
Джон не может сдержать порыва радости.
– Америка, чертова Америка! – вопит он.
– Угу.
– Господи, мы же здесь, в Америке, говорим тут с тобой!
– Я в курсе.
– Ты-то бывал здесь, а я нет. И всегда мечтал попасть. Ты мотоциклы видел? По дороге я заметил пару «харлеев» и одного «индейца». «Индейца», прикинь? А тачки, тачки-то какие! Прямо как в том сериале про полицейских, «Старски и Хуч», или…
– Джон, слушай, мне надо ширнуться.
Джон затряс головой:
– Нет, нет, нет и еще раз нет! Ну же, Алекс, может, теперь самое время резко завязать? – спросил Джон.
Охрененное предложение. Гляжу на него.
– Нет, – говорю.
– Алекс, если ты не… – Тут он замолкает: наконец-то заметил, в каком я состоянии. Бледный, весь в трясучке, еле сдерживаю в себе скудное содержание желудка. – Хорошо, хорошо, Алекс, если так припекло, иди. Слушай, а мне травы заодно не раздобудешь, а?
– Посмотрим. Джон. Ты, как здесь говорят, подстрекатель.
– Да ладно! Смотри, чтобы тебя не упекли.
– Если что, скажу, что это ты виноват.
Жара. Солнце. Я иду по Бродвею. Широкие улицы, ровные тротуары, пологие заезды по сторонам дороги. Опять вышел к Колфаксу. Полно пешеходов. Кожа обгорела и зудит. Здание Капитолия. Памятник солдату – участнику Гражданской войны. Десять заповедей.
По обочинам ютятся бездомные, бедняки, всякая пьянь.
О! Притон.
Стойка бара, полумрак, все в дыму. Солнце, как лазерный луч, проходит сквозь трещины в темных, непрозрачных снаружи стеклах. Очень по-американски. Рекламы «Будвайзера», «Куурса», стол для американского бильярда, странные вещи повсюду. Люди, каждый сам по себе, таращатся на рюмки, многие с пивом в руках. Ни одной женщины. Туда ли я зашел?
Бармен. Черный, лет сорока пяти, лысый, громадные сильные руки, способные свернуть шею кому угодно.
– Мне пиво, пожалуйста.
– Документы при тебе?
– Не понял?
– Удостоверение личности.
– Зачем?
– Ты не здешний?
– Нет.
– Только с двадцати одного года можно выпивать в таких заведениях.
– Мне двадцать четыре. Некоторые дают больше.
– Я не шучу. Документы?
– А, секунду, у меня паспорт с собой.
– Это другое дело, дай-ка глянуть.
Я протянул ему свой паспорт, он уставился в него. Как, интересно, он смог хоть что-то увидеть в такой темноте?
– Из Англии приехал? – спросил бармен, продолжая разглядывать паспорт.
– Ага.
– Турист?
– Точно.
– До этого бывал в Денвере?
– Нет.
– Для лыж уже поздновато, – сказал он, при этом его лицо скривилось в смущенной усмешке.
– Я не катаюсь на лыжах, – успокоил его я.
– Какое тебе пиво?
– Без разницы.
– «Куурс» пойдет?
– Вполне.
Бармен налил мне пива и поставил передо мной:
– Три доллара.
Я дал ему пять долларов и, памятуя сцену из какого-то фильма, оставил доллар на чай.
– Турист, значит. А я здесь родился. Коренной житель, что большая редкость. Ты вот знаешь, какое здание в Денвере было построено самым первым?
– Нет.
– Бар, – сказал он, довольный собой.
– Ну да!
– Ну. А после него какое, знаешь?
– Откуда!
– Бордель.
– Потрясающе!
– Знаешь по ящику сериал «Династия»?
– Ну да.
– В Денвере снимали.
– Брешешь!
– Точно говорю!
Я допил пиво и заказал еще. Во мне нарастало беспокойство. Дело в том, что мне до смерти нужно уколоться, уверял я себя. Просто хочется. Бар стал наполняться. Пара невразумительных типов, компания студентов колледжа. Четверо ребят, четыре девицы. Может, они в курсе дела. Парни все коротко стрижены, мускулисты, выглядят как переодетые копы, так что, может, у них лучше не спрашивать. Лучше у бармена. Я откашлялся.
– Кстати, – начал я, – я слышал, у вас тут с наркотиками напряги?
– Серьезно? – Его лицо словно окаменело – ничего не выражает.
– Ну да.
– Хм.
– Ну, знаете, трава, герыч, все такое.
– Ты уверен? – спросил он, глядя на меня с недоумением.
– Такие слухи ходят.
Он протер стойку бара и обслужил клиента на дальнем конце, очевидно, что-то про себя обдумывая. Ясное дело, я чужак, он, черт подери, видел мой паспорт.
– С тебя двадцать баксов, – сказал он тихо, подойдя ко мне.
Я не был ему должен. Я расплатился за оба пива, оставил чаевые. Тем не менее достал из бумажника двадцатку и положил перед ним. Он взял и положил в карман.
– Я слышал, – начал он не торопясь, – что самые большие трудности с товаром за шатром Армии спасения, что на перекрестке Колфакса и Гранта. Так мне говорили. Еще я слышал, что тебе лучше шепнуть, что тебя направил Хаки.
– Хаки?
– Ага.
Я отставил пиво, взял свою бейсболку и чуть ли не бегом покинул помещение. Стремительно наступала ночь, на Колфаксе было полно проституток – худых чернокожих и латинского вида девиц, на первый взгляд – не старше пятнадцати. Большинство под кайфом. Вероятно, крэк. Они нервничали, ждали, когда подъедут машины. По сторонам слонялись сутенеры, барыги, сопляки, мордовороты, и никто явно не опасался копов или того, что их заметят. Я нашел то место, где помещалась Армия спасения, и зашел со двора. Мусор, слабый свет из окон. Около дюжины людей что-то сосут из коричневых пакетов. Немолодые, в основном белые.
Первый, кого я заметил, выглядел стариком, бледный, худой, он пил водку. Гнилые зубы и кровоточащие десны – жуткая вонь.
– Слушай, мне бы догнаться, я от Хаки, – сказал я.
Он посмотрел на меня.
– Тебе к Малышу. Ты коп? – спросил он.
– Нет.
– Смотри, не окажись, часом.
Я кивнул: мол, принял к сведению угрозу. Хотя что он мог мне сделать? Подышать на меня?
– Эй, Малыш! – заорал он. – К тебе пришли!
Малыш возник откуда-то из тени. Он действительно оказался малышом. Может, лет шестнадцать. Испанец, неплохо одет, джинсы и черная ковбойка. Идет не торопясь, дымит сигаретой. Это дилер? Если так, то чего он околачивается среди этих нищих белых жлобов, которые в три раза старше его самого?
Он подошел:
– Ты не коп. Я все копы знать.
– Я в курсе. Меня Хаки направил.
– Хаки?
– Да.
– Чем нужен? – спросил он, подозрительно прищурившись.
– Дозу, ну, короче, порошок, герыч, героин.
– Сколька?
– Ну, не знаю, раз на семь.
– Что говоришь? Ты из где?
– Из Ирландии.
– Это есть где?
– Англия.
– Покажи свой денег, – сказал он. На его щеках заиграл румянец.
Я открыл кошелек, он посмотрел на меня. У него был шрам внизу подбородка. Я стал нервно чесать в бороде. Он вынул из моего кошелька пять двадцатидолларовых бумажек, сложил к себе в карман, молча дошел до двери и скрылся внутри. Я ждал минут десять. Меня что, развели? Просто ограбили? Это было бы самой тупой разводкой в мире. Кому жаловаться? На деньги мне было плевать. Мне был нужен этот чертов героин. Грабьте, все забирайте, только дайте мне мою гребаную дозу.
Солнце скрылось за горами, а я все стоял, наблюдая, как его косые лучи подсвечивают белые полосы от самолетов, летящих на запад.
Показалась Венера. Небо стало темно-синим.
Со стороны Колфакса ко мне шаркающей походкой подошел оборванец с коричневым бумажным пакетом.
– Это тебе, – сказал он.
Я открыл пакет, внутри оказался пластиковый мешочек с белым порошком. В такой ситуации легко наколоться – могут впарить что угодно, поэтому я вскрыл упаковку и проверил содержимое. Молочного цвета, кисловатый, настоящий Маккой.
– Где берете? – спросил я у оборванца.
– Понятия не имею, – ответил он.
Мне хотелось знать, где был произведен героин – в Бирме, Афганистане или в Южной Америке. Хотелось выяснить, насколько он чистый, но человек, доставивший мне товар, был сильно пьян и ничего не знал, короче, он был бы крайним на тот случай, окажись я копом. Я положил добычу в карман и трусцой побежал в гостиницу. Ночь. На улице почти никого. Я срезал через Капитолий, никто и не заметил.
Когда я проскользнул в комнату, Джон спал, а в комнате пахло шампунем и бальзамом для волос. Джон мыл свою гриву по два раза в день.
– Кого это черт принес? – пробормотал он сквозь сон.
– Это я.
– Достал?
– Достал. Но травы нет, извиняй.
– Ладно, хрен с ней. Человек хоть надежный попался? Ты ж это в себя всадишь сейчас. Поставщик на вид вызывал доверие?
– Вызывал, вызывал.
– О'кей, дело твое.
– Вот именно.
Я достал шприцы. Пошел в ванную, достал ложку и дистиллированную воду. Вынул из пакетика героин. Растер его между пальцами. Разогрел в ложке. Воткнул иглу, отвел поршень, убедился, что кровь поступила в шприц – я всегда нахожу вену с первого раза, всегда. Сделал укол.
Ну ни черта ж себе! Небо в алмазах.
Я повалился на пол в ванной. Господи, да он чище, чем тот, что поступает в Ирландию. О-ох! Все, что болело у меня внутри, прошло. Мысли прояснились, я все отчетливо видел и слышал. Занавеска в ванне, плитка на полу, потолок цвета сливок. Движение на Бродвее. Вентилятор кондиционера в комнате, трубы в ванной. Одно раздражало. Вертолет, наверно, телевидение, служба новостей. В Белфасте нет гражданских вертолетов, только военные, принадлежат армии Великобритании. Шум вертолетного винта не предвещает ничего хорошего. Нужно было избавиться от этого. Смешать этот звук с машинами, трубами, кондиционером. Проходит, проходит, прошло.
Только шумы, никакой боли.
Пока не примешь героин, не представляешь, насколько тело наполнено страданием. Большинство людей попросту привыкает. Но героин прогоняет даже малейшую боль. Все недуги тела и души. Травмы памяти, страх. Этот неотступный страх, который никогда до конца не проходит. Как можно счастливо жить на свете с мыслью, что сознание когда-нибудь покинет тебя, как и все остальное, что ты так нежно лелеешь? Все сущее рано или поздно подвергнется разложению, распадется на фотоны и нейтрино. Даже алмазы не вечны. Ничто не навсегда. Все труды человеческие пропадут, сгорят вместе со всей Вселенной. Разве это не лишает смысла все на свете?
Девушка мертва? Да все мы мертвы!
Героин спасает от подобных мыслей. Именно героин спас мне жизнь. Но по его же милости меня найдут мертвым в какой-нибудь канаве в Ольстере. И по моему избитому телу будет хлестать проливной дождь.
Только я оказался умнее их. Не сказать чтобы гений. Но умнее их.
Машины. Гаснущий свет. Самолеты. Люди орут. Тяжелая июньская ночь. Симфония города. Тяжкие одежды пустоты. Я плыву на надувном матраце через океан вечности. Или через бесконечную пустоту ночного неба.
Поворот дизельного двигателя. Гудок товарняка. Машины. Голоса. Телевизор в соседней комнате. Город дышит. Мы в когтях у прошлого. Я специально изучил историю этого города. Я размышляю об испанцах, о золотой лихорадке, о денверцах с суровыми лицами, сбрасывавших тела индейских женщин и детей в ручей Сэнд-Крик. Я думаю об Оскаре Уайльде на вокзале Юнион-стейшн в Денвере. «Золотой костыль». Борода Уолта Уитмена. Слезы отца.
С фотографии сияет улыбкой красавица в оранжевом сари.
Все стало проще…
Позже.
Денверский товар.
Чистейший героин из всех, что мне доводилось пробовать. На такой точно можно подсесть с концами. Так и валяться. Плыть. Вспоминая Новалиса: «Нам неведомы глубины нашего духа: в них ведет путь, полный загадок». В сущности, сейчас я могу обойтись и без героина. Я же не в Ирландии. Никакой потребности в этом нет. Героин был мне нужен для определенных целей. Он служил мне защитой. Как борода, как хилая сутулая осанка, как прерывающийся голос.
А теперь он ни к чему. Ну да, я брошу, уйду в завязку. Найду убийцу. А себя спасу. Именно так. Мысли. Спускаются с заоблачных высей. Героин не проходит, как анестезия. Он выталкивает тебя наружу.
Хотя не в этот раз.
Джон тряс меня:
– Вставай, кретин.
– Сколько времени, ты, хрен с горы?
– Десять.
– Утра?
– Вечера.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента