Страница:
– Учти, Лоусон, чем бы они тебе ни угрожали, если надуешь нас – будет в тысячу раз хуже. Запомни. Ты был бы уже на том свете, если б не был таким кретином. Ты у нас в долгу. В большом долгу. Мы были снисходительны к тебе. Могли сразу укокошить. Да мы могли сделать с тобой что угодно, Лоусон! Врубаешься? – угрожал Плоская Фуражка.
– Да… – трясясь, промямлил я.
– В твоем личном деле указано, что ты еврей, даже не протестант никакой. Может, нам стоит заняться твоим обращением в истинную веру? – спросил Лысый.
– Нет. – Я сплюнул, кое-как справившись с этим унизительным вопросом.
– Смотри у меня, мать твою! Ты, слизень, должен просить прощения у всего рода человеческого, – сказал Лысый.
– Точно, но так уж и быть, простим его. Ладно. Останови машину, – скомандовал Плоская Фуражка.
– Останови машину, – крикнул водителю здоровяк.
«Лендровер» остановился. Сквозь бронированные стекла я увидел, что мы находимся посередине голого поля. С меня сняли наручники и вытолкнули из машины. Я споткнулся и повалился на землю.
– Поразмысли над этим. Мы знаем, где ты живешь, чем занимаешься, знаем каждую тварь, с которой ты видишься, – сообщил Лысый, захлопывая дверь.
И «лендровер» укатил, разбрызгивая грязь. Я поднялся и грязно выругался. Потом улыбнулся, осознав нелепость ситуации. Все в шоколаде: если бы я не стал сотрудничать с Дугласом, меня бы упекли. Если бы стал, КОПУ в конце концов уцепилось бы за мою религиозную принадлежность. Это хуже. Доберутся до меня, следом – до отца. А может, это какая-то пошлая драма? Машина, пистолеты, драка, поле у черта на рогах, пуля в шее…
Я сориентировался. Меня выкинули по дороге к Эмпайр-Лейн. Я успокоился. Спустился с холма. Руки болели. Прошел за домом Патавасти, большим и асимметричным. Наконец мой дом. Кухня. Папа ушел по своим предвыборным делам. Я стал искать что-нибудь выпить, но в доме было пусто. Что делать? Скрыться? Пойти к Дугласу? Занять бабла? Весь мозг себе надорвал, но так ничего и не решил.
Поднял платежки с пола в коридоре. За электричество, отопление, плата за землю. Кругом бардак. Мама все бы вычистила. Или заставила отца, если бы сама была не в состоянии. Мама. Боже… Что же делать? Нужно было подумать, но о том, чтобы пойти опять ширнуться, не могло быть и речи. Второй раз за день. Ни за что. Я вернулся на кухню, раскрыл морозилку.
Раздался телефонный звонок. Я взял трубку. Звонила миссис Патавасти. Спросила, был ли я сегодня утром на Эмпайр-Лейн, рядом с их домом. Я ответил: да. На это она сказала, что за мной вслед вышел мистер Патавасти, но у него плохо с ногами, и он не смог за мной поспеть. И добавила, что они очень хотели бы меня видеть. Сегодня днем мне было бы удобно? Я сказал: да.
Повесил трубку. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, чего они хотели. Все сходилось. Я никогда не бывал в Америке. Я знал Викторию, более того, любил ее, переживал ее смерть, но бросил работу в полиции навсегда. Эту часть своей жизни я благополучно продолбал, и только героин хоть как-то держал меня на плаву. В отличие от большинства офицеров КОПУ я не пустил пулю себе в лоб. Работа детективом вышибла меня из колеи. Почему я ушел из полиции? Потому что раскопал одно дело, раскрыл его. Истина сковала меня по рукам и ногам, вместо того чтобы освободить.
Все так сложилось, что мне остался только один выход. Британские копы сидели у меня на шее, ирландские – на голове. Нужно было сматываться. Но как? Лодка. Наркотики. Викторина. Паук. И теперь еще дело об убийстве. Английский коп был всего лишь машинистом всего этого длинного поезда.
Поэтому через неделю мы были в Америке, успели убить человека, похерили дело и пустились в бега – на этот раз уже там.
4. Цветок радости
– Да… – трясясь, промямлил я.
– В твоем личном деле указано, что ты еврей, даже не протестант никакой. Может, нам стоит заняться твоим обращением в истинную веру? – спросил Лысый.
– Нет. – Я сплюнул, кое-как справившись с этим унизительным вопросом.
– Смотри у меня, мать твою! Ты, слизень, должен просить прощения у всего рода человеческого, – сказал Лысый.
– Точно, но так уж и быть, простим его. Ладно. Останови машину, – скомандовал Плоская Фуражка.
– Останови машину, – крикнул водителю здоровяк.
«Лендровер» остановился. Сквозь бронированные стекла я увидел, что мы находимся посередине голого поля. С меня сняли наручники и вытолкнули из машины. Я споткнулся и повалился на землю.
– Поразмысли над этим. Мы знаем, где ты живешь, чем занимаешься, знаем каждую тварь, с которой ты видишься, – сообщил Лысый, захлопывая дверь.
И «лендровер» укатил, разбрызгивая грязь. Я поднялся и грязно выругался. Потом улыбнулся, осознав нелепость ситуации. Все в шоколаде: если бы я не стал сотрудничать с Дугласом, меня бы упекли. Если бы стал, КОПУ в конце концов уцепилось бы за мою религиозную принадлежность. Это хуже. Доберутся до меня, следом – до отца. А может, это какая-то пошлая драма? Машина, пистолеты, драка, поле у черта на рогах, пуля в шее…
Я сориентировался. Меня выкинули по дороге к Эмпайр-Лейн. Я успокоился. Спустился с холма. Руки болели. Прошел за домом Патавасти, большим и асимметричным. Наконец мой дом. Кухня. Папа ушел по своим предвыборным делам. Я стал искать что-нибудь выпить, но в доме было пусто. Что делать? Скрыться? Пойти к Дугласу? Занять бабла? Весь мозг себе надорвал, но так ничего и не решил.
Поднял платежки с пола в коридоре. За электричество, отопление, плата за землю. Кругом бардак. Мама все бы вычистила. Или заставила отца, если бы сама была не в состоянии. Мама. Боже… Что же делать? Нужно было подумать, но о том, чтобы пойти опять ширнуться, не могло быть и речи. Второй раз за день. Ни за что. Я вернулся на кухню, раскрыл морозилку.
Раздался телефонный звонок. Я взял трубку. Звонила миссис Патавасти. Спросила, был ли я сегодня утром на Эмпайр-Лейн, рядом с их домом. Я ответил: да. На это она сказала, что за мной вслед вышел мистер Патавасти, но у него плохо с ногами, и он не смог за мной поспеть. И добавила, что они очень хотели бы меня видеть. Сегодня днем мне было бы удобно? Я сказал: да.
Повесил трубку. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, чего они хотели. Все сходилось. Я никогда не бывал в Америке. Я знал Викторию, более того, любил ее, переживал ее смерть, но бросил работу в полиции навсегда. Эту часть своей жизни я благополучно продолбал, и только героин хоть как-то держал меня на плаву. В отличие от большинства офицеров КОПУ я не пустил пулю себе в лоб. Работа детективом вышибла меня из колеи. Почему я ушел из полиции? Потому что раскопал одно дело, раскрыл его. Истина сковала меня по рукам и ногам, вместо того чтобы освободить.
Все так сложилось, что мне остался только один выход. Британские копы сидели у меня на шее, ирландские – на голове. Нужно было сматываться. Но как? Лодка. Наркотики. Викторина. Паук. И теперь еще дело об убийстве. Английский коп был всего лишь машинистом всего этого длинного поезда.
Поэтому через неделю мы были в Америке, успели убить человека, похерили дело и пустились в бега – на этот раз уже там.
4. Цветок радости
Спустя два дня после убийства Виктории Патавасти ее брат Колин улетел в Денвер, чтобы забрать ее имущество. Убийца к тому моменту был уже пойман. Дело было начато и тут же закрыто. Почти половину убийств раскрывают в течение первых двадцати четырех часов. Полиция Денвера посадила в тюрьму известного преступника. Его водительское удостоверение было найдено в комнате Виктории. До этого в Штатах у него были судимости за воровство и ночную кражу со взломом. Особым умом он не отличался и прятаться не стал – его арестовали на квартире его брата. Полиция успокоила Колина тем, что убийца пойман и процесс пройдет без проблем. Пусть его утешает мысль, что убийца Виктории будет призван к ответу. Как рецидивисту ему могут вынести смертный приговор.
Денверские полицейские производили впечатление людей осведомленных и профессиональных, и Колин был удовлетворен. Вопреки правилам, его пустили в тюрьму и показали убийцу его младшей сестренки. После этого Колин поехал в офис Виктории в Боулдере, штат Колорадо, что в сорока пяти минутах езды. К нему отнеслись с большой симпатией. Все любили Викторию. Она работала в некоммерческой организации – Обществе защиты природы Америки, занимавшемся новыми направлениями в политике природопользования. Весьма преуспевающая группа, настолько преуспевающая, что переехала из главного управления в Боулдере в превосходный новый офис в деловом центре Денвера. Виктория была в курсе всех дел, связанных с переездом, поэтому без нее было трудно. Все были милы и отзывчивы, особенно совладельцы Общества защиты, Чарльз и Роберт Малхолланды. Чарльз и его жена Амбер сводили Колина в отель «Браун палас» и угостили ланчем.
Колин собрал вещи Виктории и сдал их в секонд-хенд. Никакого завещания, конечно, не осталось, ведь Виктории было всего двадцать шесть. Полицейские опознали тело. Колин встретился с владельцем похоронного бюро, и сотрудники бюро доставили тело домой самолетом.
Через четыре дня после похорон Виктории, шестнадцатого июня, мистер Патавасти получил письмо, на котором был штемпель Боулдера. Текст было слегка выцветшим, набранным на компьютере (скорее на компьютере, чем на печатной машинке), и значилось в нем буквально следующее: «Не дайте ему исчезнуть вместе с убийцей вашей дочери».
Это была наводка. Семья Патавасти обратилась в полицейское управление Каррикфергуса. К ним явился констебль Поллок. Он проверил отпечатки пальцев, ничего не обнаружил, посмотрел письмо на просвет, опять ничего не нашел, и на этом основании сделал заключение, что, возможно, это работа какого-то шутника. В конце концов, разве преступник не находится в заключении? В Америке полно идиотов. Надо выкинуть это письмо, сжечь – да и дело с концом.
Мистер Патавасти закончил Оксфорд, был профессором, поэтому выводы констебля Поллока его не убедили.
Он связался с полицией Денвера и после долгих объяснений смог наконец поговорить со следователем, занимавшимся этим делом, детективом Энтони Миллером. Детектив Миллер уверил мистера Патавасти, что нужный человек пойман и наказан и что все находится под контролем. Разумеется, мистер Патавасти может переслать им это письмо, они подошьют его к делу, но, как ему кажется, полиция Ирландии отчасти права: письмо и вправду выглядит чьей-то проделкой.
Мистер Патавасти видел меня на похоронах, разговаривал с отцом, кое-что надумал…
Звонок. Затем смена одежды. Рубашка, галстук, джинсы, «мартинсы». Дом мистера Патавасти на Эмпайр-Лейн – здоровенный особняк тридцатых годов. Два крыла. Готическая башенка. Шаги дворецкого. Огромный сад перед домом с газоном и розарием. Вид на залив Белфаст-Лох. В ясный день вдалеке можно разглядеть Шотландию.
Звонок в дверь. В гостиной миссис Патавасти, Колин, Стивен, мистер Патавасти.
Стивен шестью годами старше меня, Колин старше на четыре. Я смутно помнил обоих еще со школы. Стивен был капитаном команды по регби. Колин был старостой, старшим учеником, следившим за дисциплиной, который наказывал и прощал меня по меньшей мере раз десять. Даже теперь он меня пугал своим видом.
В гостиной по стенам – Виктория: вот она играет в хоккей за сборную средней школы Каррикфергуса, на другой фотографии – ее принимают в Оксфорд, на следующей – она с семьей перед Красным фортом в Дели, а вот – одетая в сари, выходит из какой-то индийской реки. Комната вылизана до блеска, солидная полированная мебель, набитый книгами книжный шкаф, крикетные афиши в рамках.
Пока мы рассаживались, я всех оглядел. Мистер Патавасти выглядел старше лет на сто. Колин – сердитый, нетерпеливый. Стивен – отчужденный, печальный. Миссис Патавасти была заплакана, лицо бледное, волосы седые.
– Хочешь чаю, Александр? – спросила миссис Патавасти.
Я отрицательно помотал головой. Я рассчитывал сам вести разговор, задавать вопросы, но не был готов к тому, что предварительно нужно будет соблюсти светские приличия, поэтому я медлил, запинался:
– Э-эм, ну, э-э…
Колин со злостью разглядывал меня. Его губы побелели от кипевшего в нем бешенства.
– Вы только гляньте на него. Посмотрите, во что он превратился. Может, закончим уже ломать эту комедию? – обратился Колин к отцу.
Понятное дело, Колин помнил меня по школе подтянутым умником. И я потряс его своим видом. Не я ли ушел из полиции при сомнительных обстоятельствах? Не у меня ли была напряженка с деньгами? А теперь я, пользуясь родительским горем…
– Колин, пожалуйста, – отозвалась миссис Патавасти.
– Взгляните на него, ну что он может такого, чего не в силах сделать полиция Денвера? – настаивал Колин.
– М-м… мистер Патавасти, вы сказали по телефону, что получили какое-то странное письмо. Не могу ли я взглянуть на него, если вы не возражаете? – выдавил я наконец.
– Да-да, конечно, – ответил мистер Патавасти, вставая и направляясь к лестнице. С его уходом воцарилась тишина.
Тиканье часов. Скрип перекрытий. Виктория взирает на меня с фотографий. Виктория, чье имя не прозвучало пока ни разу в этих стенах, была сейчас так необходима: она отлично умела разрядить обстановку вроде этой…
– Алекс, ты точно не хочешь чаю? – поинтересовалась миссис Патавасти.
– Теперь бы не отказался, спасибо, – ответил я, чтобы дать ей возможность что-то сделать.
Миссис Патавасти ушла в кухню.
Очередная долгая пауза. Колин, Стивен и я – все трое уставились в пол. Вернулся мистер Патавасти. Я с облегчением взял письмо и стал его изучать.
– Хмм, очень интересно, – протянул я. Я понимал, что нужно было немного поводить их за нос, прежде чем приступить к делу. Не совсем этично, но для меня это был вопрос жизни и смерти.
– Что там такое? Констебль Поллок сказал, это проделки шутников, – отрезал Колин.
Я начал не торопясь:
– Здесь все не так просто. Очевидно, в это письмо вложено немало труда.
– О чем ты говоришь? – перебил меня Колин. – Все признали, что это дело рук какого-то психа.
– Я так не считаю. Перед нами весьма продуманное творение. Не оставить отпечатков уже не так просто. И обратите внимание на ошибку: «ващей» вместо «вашей».
– Констебль Поллок сказал, что это был неграмотный шутник, – сказала миссис Патавасти, возвращаясь без чая.
– Возможно, но я так не думаю. Скорее этот человек хочет, чтобы вы так решили. Он хочет показаться глупцом. Допустив ошибку, он тем самым возводит на себя напраслину, но мог ли он (я говорю «он», но вполне может быть, что это «она») на самом деле сделать такую ошибку в печатном документе? Большинство программ имеют встроенную проверку грамотности, которая отметила бы ошибку. Более частая опечатка – «вшей» вместо «вашей», это может остаться незамеченным. Вы скажете, что он торопился, у него не было времени на проверку. Но на это нужна всего секунда, и, как мне кажется, этот текст набирали с особенным вниманием. Анонимная записка, касающаяся личности убийцы. Такие вещи не выкидывают в помойку.
– Хорошо, и что из этого следует? – спросил Колин уже менее агрессивно.
– Эта записка – подсказка. Ее написал тот, кто был знаком с Викторией, кто знает или подозревает, кто убийца, и не верит, что полиция арестовала виновного; кто-то грамотный настолько, что не желает показаться чересчур грамотным и делает продуманную ошибку в анонимном письме. Мне кажется, автор работал с Викторией, был ее соседом или другом. Он хочет привлечь наше внимание к этому делу и дать понять: сам-то он, автор записки, не стремится быть втянутым в расследование вне зависимости от того, кто совершил преступление. А конверт, в котором была записка, сохранился?
– Мне кажется, я его выкинула, – посетовала миссис Патавасти. – В полицейском управлении не пожелали на него взглянуть.
Однако она ушла в дальнюю комнату и появилась через несколько минут. Конверт прояснял дело больше, чем содержимое. На нем был почтовый штемпель Боулдера от двенадцатого июня, адрес тоже был немного выцветшим, и на нем значилось:
– Да. Штемпель от двенадцатого июня. А ваша дочь была убита пятого. Полиция Денвера арестовала подозреваемого через два дня. Значит, отправитель письма пять дней находился в раздумьях. Ему было страшно рассказать о том, что он знал. В полицию он обращаться не хотел, но что-то нужно было делать, направить поиски в нужном направлении. Сам он этого сделать не мог, иначе приплели бы и его – как друга, соседа, коллегу. Примечательно, что Виктория жила в Денвере, но на работу ездила в Боулдер. Скорее, это кто-то из ее сослуживцев.
– Он мог просто приехать в Боулдер и отправить письмо оттуда, – возразил Колин.
– Да, мог, – согласился я.
– У Виктории была адресная книга, – вспомнила миссис Патавасти.
– Хотелось бы взглянуть.
– У нее было не так уж много знакомых, для общения вне работы почти не оставалось времени, – сказал Колин с напором.
– Ну, думаю, некоторые имена мы можем исключить сразу. Начнем с того, что у написавшего письмо есть компьютер или же легкий доступ к нему. Такие вещи не пишутся в ближайшей библиотеке. Не хочу пока делать выводов, но вы заметили, что слова в записке и надпись на конверте будто слегка выцвели?
– Я заметил, – сказал мистер Патавасти.
– Так бывает, когда заканчивается краска в картридже. Может, он не знал, как его заменить, если этим распоряжался, например, секретарь?
– Ну, это все фантазии, – заметил Колин.
– Верно. Но, как бы то ни было, мне хотелось бы взглянуть на ее паспорт, корреспонденцию – меня интересуют все вещи, находившиеся в ее комнате, на которых значился ее адрес.
В глубокой печали миссис Патавасти принесла небольшую коробку. Я бегло просмотрел содержимое и наткнулся на то, что искал. Я был уверен, что нахожусь на верном пути. Вот-вот должно всплыть что-то важное.
– А номер вашего телефона до сих пор не включен в базу данных? – спросил я, вспоминая безумное время восьмилетней давности, когда я потерял ее номер.
– Номера нет в списках, и что дальше? – спросил Колин.
– На конверте – название дома. Виктория никому бы не рассказала, что он называется «Крошка Таджик». Ей было неловко. Названия дома нет ни в одном из писем, ни в паспорте, ни среди прочих личных вещей. Почта тоже не раздает адреса налево и направо. Откуда тогда это название стало известно? Нигде в документах ни намека. Когда вы ей писали, вы указывали название дома в адресе отправителя?
Все обернулись к миссис Патавасти.
– Нет, я никогда не писала «Крошка Таджик», вообще не упоминала об этом, – сказала она, – это и в самом деле неловко.
– Так откуда же кто-то мог узнать, что этот дом носит название «Крошка Таджик»? Виктория никому сказать не могла. Держу пари, что единственный способ узнать это – получить доступ к ее личным файлам на компьютере. Сама бы она об этом никогда не заговорила, но, возможно, она внесла полный адрес в какой-то личный файл. Тогда все сходится. Тогда кто, как не сослуживец, имевший доступ к ее документам, мог узнать про название? Это всего лишь версия, но, думаю, если бы вы решили наведаться к ней в офис и расспросить людей на месте, вы были бы близки к разгадке.
Я положил записку, конверт и все прочее на журнальный столик. На какое-то время повисла тишина. То, что я наговорил, отчасти, признаться, была полная чепуха, однако и здравые мысли имелись. Колин переменил положение рук. Лицо мистера Патавасти застыло в полуулыбке. Мои слова произвели впечатление. Чего я и добивался.
– Александр, скажи, как ты думаешь, ты бы смог отыскать убийцу моей дочери? – обратился ко мне мистер Патавасти.
Я посмотрел на него и кивнул.
– Найди его, найди того, кто это сделал, Алекс, – произнес Колин, его голос дрожал.
– Вполне может быть, что за решеткой уже сидит убийца.
– Узнай правду, – с настойчивостью проговорил мистер Патавасти.
– Хорошо, – ответил я.
Миссис Патавасти с ребятами удалились, мы с мистером Патавасти могли обсудить детали. Он будет давать мне сто фунтов еженедельно плюс перелет и любые непредвиденные расходы. Я старался отвлечься от мысли, что для меня это лучший выход из сложного положения. Мне предстояло расследование. Я собирался работать во благо друга семьи. Оказать им любезность, применяя навыки, полученные за время моей работы в полиции. Взяться за то, чем я зарекся заниматься впредь. Но я это делал не для себя. Это был чистый альтруизм. Во имя Виктории. Некстати было лишь то обстоятельство, что за всем этим скрывалось оправдание для отъезда из Ирландии, для получения денег, без которых невозможно было скрыться от Дугласа и людей из КОПУ.
Я вернулся домой и просмотрел все документы. Мистер Патавасти доверил мне личные вещи Виктории, справки по трудоустройству, счета за квартиру, кадровый состав компании и копию отчета окружной полиции Денвера. Викторию застрелили в ее собственной квартире при попытке оказать сопротивление. По словам уборщицы, часть вещей пропала. По версии полиции, преступник, Гектор Мартинес, убил Викторию во время неумелого ограбления. В момент схватки из кармана его брюк выпало водительское удостоверение. Для суда этого доказательства было маловато, но в качестве косвенной улики – вполне. У него уже было две судимости за кражу, к тому же он скрывался от суда, преследовавшего его за крупную автомобильную кражу. Преступник жил вместе со своим братом, и взяли его без особых проблем. Адвокат Мартинеса, Энрике Монро, отказался взять своего клиента на поруки, страшась, что тот сбежит. Все так, но автор записки был явно уверен, что посадили не того. А может, он просто мутил воду, чтобы поспособствовать освобождению Мартинеса либо приплести еще кого-то. Необходимо все выяснить. Я позвонил Джону и попросил его разнюхать кое-что для меня с помощью компьютеров полиции.
Этим вечером Джон встретил меня в «Долансе». Он был счастлив. Я неплохо его загрузил.
– Значит, так, Алекс. С письмом и конвертом все нормально – обычная офисная дребедень. Но шрифт – New Courier 2. Обновленная версия шрифта Courier, входящая только в новейшую комплектацию WordPerfect. Она вышла всего около трех месяцев назад и имеется пока только в офисах. Нет, не спрашивай, я уже проверил. В Обществе защиты действительно пользовались WordPerfect, и у них есть последняя версия. Однако так же обстоят дела еще у десятков тысяч других компаний. В одном Колорадо таких компаний не меньше сотни. С трудом добравшись до общества, я поговорил с сотрудником, студентом университета, они переезжают всем офисом из Боулдера в Денвер, но там еще ничего не устроено, работают только несколько человек. Как бы то ни было, вполне вероятно, что автор записки работал вместе с Викторией и написал из офиса.
Я улыбнулся. Он хорошо поработал. Сделал все, о чем я попросил. Если Джону что-либо поручить, результат может превзойти все ожидания.
– Да, много нарыл, этого более чем достаточно, – похвалил я.
– Слушай, ну признай, я сослужил тебе неплохую службу, – начал Джон.
– Да, – сказал я с подозрением.
– Я всегда хотел съездить в Америку, а в полиции мне дали месяц отгула, на посту я всего день-два в месяц, так что при любых условиях…
– Мне кажется, с такой дурацкой прической тебе следовало бы оказаться на обложке любовного романа, а не выписывать талоны за неправильную парковку…
– Дай мне договорить, Алекс! Ведь я действительно помог тебе, к тому же у «Британских авиалиний» сейчас акция «два билета по цене одного». Да и куда ты без меня? Я хочу лететь с тобой, – выпалил Джон.
Я посмотрел на него. На эту широкую бестолковую рожу. Джон улыбался. И подумал, а почему бы и нет? Холмсу полагается Ватсон. Помимо всего прочего, он был каким-никаким, но все же копом, вдобавок мне вовсе не улыбалось пускаться в путь одному.
Синева смыкается с синевой вдоль плавно выгнутой линии между небесами и Атлантикой. Смутные очертания Америки. Но я пока не там, я где-то на другом конце земного шара.
Пики, высокогорные долины Западных Гималаев. Самые высокие горы на Земле, сформировавшиеся пятьдесят миллионов лет назад, когда Индия врезалась в Азиатский континент.
Закрываю глаза и представляю себе эти горы. Глетчеры в Кашмире. Каровые озера на хребте Ладакх. Снег на маковых полях Гиндукуша.
Забираюсь в самолет на свое сиденье. Мой организм требует героина.
Деревня. Костры, где готовят пищу. Обветренный пожилой мужчина склонился над своим урожаем. Он достает перочинный ножик и с любовью надрезает маковую головку. Научное название опийного мака – Papaver somniferum. Шумеры и древние народы, населявшие долины Индии, называли его «хул гил» – цветок радости. Когда в Индию пришли представители арийской расы, они открыли, что этот цветок позволяет узреть Брахму, создателя Вселенной.
Всего пару недель назад красные и желтые лепестки красовались на верхушках зеленых стеблей. К удовольствию пожилого мужчины. Потом лепестки облетели, но растения выдержали снежный гнет. Коробочка с семенами, имеющая яйцевидную форму, цела и невредима. Под нажимом лезвия выделяется мутноватый молочный сок. Это и есть опий в чистом виде.
Мужчина созывает своих сыновей. Чтобы извлечь сок, делают вертикальный продольный надрез. Под воздействием высокогорного воздуха сок темнеет и густеет, застывая черно-коричневой массой. Все семейство собирает эту массу, превращая действо в настоящий праздник урожая, старшие лепят из нее плитки или брикеты и упаковывают их в пластиковые пакеты.
Опий не приносит большой прибыли, но жители деревни вполне довольствуются тем, что продают товар экспертам, знающим, что с ним делать дальше. Однажды, прекрасным январским днем, появляется караван мулов, забирает урожай опия и перевозит его через афганскую границу в Пакистан. Предприятие по очистке мака представляет собой задрипанную фабрику, расположенную в жилых кварталах Лахора. В кипящей воде опий перемешивается с соком лайма. Морфий удаляется с поверхности, повторно нагревается с нашатырным спиртом и снова проходит фильтрацию. Затем получившаяся коричневая паста нагревается с ангидридом уксусной кислоты в течение шести или семи часов при температуре восемьдесят пять градусов Цельсия. Для того чтобы все примеси выпали в осадок, добавляют воду и хлороформ. После раствор процеживается, добавляется карбонат натрия, чтобы героин загустел. Следом героин проходит через угольный фильтр и очищается спиртом. Очистка, то есть четвертая стадия, при которой используется эфир и соляная кислота, чревата тем, что вся лаборатория может взлететь на воздух. Но допустим, все остались живы; тогда героин снова проходит фильтрацию и получает штамп «готово к транспортировке». Получившийся в конечном счете мягкий белый порошок известен всем под номером четыре. На производство одного килограмма героина уходит десять килограммов опия, но он того стоит! Килограмм четверки оценивается примерно в сто тысяч долларов.
Первым человеком, изготовившим героин, был К.Р. Алдер Райт, английский исследователь, который синтезировал его в 1874 году в госпитале Святой Марии в Лондоне. Он полагал, однако, что использовать его опасно. В 1897 году Генрих Дрейзер из фармацевтической компании «Байер» представил сразу два новых лекарственных препарата – ацетилсалициловую кислоту и диацетил-морфин: первый получил известность в качестве аспирина, второй – как героин. Дрейзер опробовал оба лекарства и решил, что у первого нет будущего, тогда как второе станет панацеей от всех болезней двадцатого века, и поэтому он окрестил его героическим именем – «героин».
Из этой фабрики в Лахоре наркотик переправляется грузовым рейсом, везущим дорогие кашемировые рубашки из Карачи в аэропорт Ньюарка, США. Груз проходит под носом у таможенников (которых ломает проверять каждую партию текстиля, следующего из Пакистана в США) и попадает на склад в Юнион-Сити, штат Нью-Джерси. А оттуда грузовиками на запад.
Таков воображаемый путь следования моей дозы. Ну да, что-то наподобие, хотя скорее корабельным грузом, чем авиа. Но как его достать? Я не до такой степени идиот, чтобы везти контрабандой тот запас, который у меня остался. Нужно найти каналы в самом Денвере. Как только попаду туда. Скорее. Прямо сейчас.
То есть понятно, что я должен раскрыть дело. У меня масса вопросов. Кто убил Викторию Патавасти? Кто послал анонимную записку? Как долго я смогу находиться в Америке, пока до меня не доберутся английские или ирландские копы? Но самый важный вопрос – Господь свидетель! – как мне разжиться героином в течение ближайших часов по прибытии в Денвер?
Тридцать тысяч футов за бортом. Гренландия. Джон с плохо скрываемой радостью смотрит кино. Я углубляюсь в книгу. Бхагават-гита, билингва. Полагаю, причина выбора – в Виктории. Бред, конечно.
Денверские полицейские производили впечатление людей осведомленных и профессиональных, и Колин был удовлетворен. Вопреки правилам, его пустили в тюрьму и показали убийцу его младшей сестренки. После этого Колин поехал в офис Виктории в Боулдере, штат Колорадо, что в сорока пяти минутах езды. К нему отнеслись с большой симпатией. Все любили Викторию. Она работала в некоммерческой организации – Обществе защиты природы Америки, занимавшемся новыми направлениями в политике природопользования. Весьма преуспевающая группа, настолько преуспевающая, что переехала из главного управления в Боулдере в превосходный новый офис в деловом центре Денвера. Виктория была в курсе всех дел, связанных с переездом, поэтому без нее было трудно. Все были милы и отзывчивы, особенно совладельцы Общества защиты, Чарльз и Роберт Малхолланды. Чарльз и его жена Амбер сводили Колина в отель «Браун палас» и угостили ланчем.
Колин собрал вещи Виктории и сдал их в секонд-хенд. Никакого завещания, конечно, не осталось, ведь Виктории было всего двадцать шесть. Полицейские опознали тело. Колин встретился с владельцем похоронного бюро, и сотрудники бюро доставили тело домой самолетом.
Через четыре дня после похорон Виктории, шестнадцатого июня, мистер Патавасти получил письмо, на котором был штемпель Боулдера. Текст было слегка выцветшим, набранным на компьютере (скорее на компьютере, чем на печатной машинке), и значилось в нем буквально следующее: «Не дайте ему исчезнуть вместе с убийцей вашей дочери».
Это была наводка. Семья Патавасти обратилась в полицейское управление Каррикфергуса. К ним явился констебль Поллок. Он проверил отпечатки пальцев, ничего не обнаружил, посмотрел письмо на просвет, опять ничего не нашел, и на этом основании сделал заключение, что, возможно, это работа какого-то шутника. В конце концов, разве преступник не находится в заключении? В Америке полно идиотов. Надо выкинуть это письмо, сжечь – да и дело с концом.
Мистер Патавасти закончил Оксфорд, был профессором, поэтому выводы констебля Поллока его не убедили.
Он связался с полицией Денвера и после долгих объяснений смог наконец поговорить со следователем, занимавшимся этим делом, детективом Энтони Миллером. Детектив Миллер уверил мистера Патавасти, что нужный человек пойман и наказан и что все находится под контролем. Разумеется, мистер Патавасти может переслать им это письмо, они подошьют его к делу, но, как ему кажется, полиция Ирландии отчасти права: письмо и вправду выглядит чьей-то проделкой.
Мистер Патавасти видел меня на похоронах, разговаривал с отцом, кое-что надумал…
Звонок. Затем смена одежды. Рубашка, галстук, джинсы, «мартинсы». Дом мистера Патавасти на Эмпайр-Лейн – здоровенный особняк тридцатых годов. Два крыла. Готическая башенка. Шаги дворецкого. Огромный сад перед домом с газоном и розарием. Вид на залив Белфаст-Лох. В ясный день вдалеке можно разглядеть Шотландию.
Звонок в дверь. В гостиной миссис Патавасти, Колин, Стивен, мистер Патавасти.
Стивен шестью годами старше меня, Колин старше на четыре. Я смутно помнил обоих еще со школы. Стивен был капитаном команды по регби. Колин был старостой, старшим учеником, следившим за дисциплиной, который наказывал и прощал меня по меньшей мере раз десять. Даже теперь он меня пугал своим видом.
В гостиной по стенам – Виктория: вот она играет в хоккей за сборную средней школы Каррикфергуса, на другой фотографии – ее принимают в Оксфорд, на следующей – она с семьей перед Красным фортом в Дели, а вот – одетая в сари, выходит из какой-то индийской реки. Комната вылизана до блеска, солидная полированная мебель, набитый книгами книжный шкаф, крикетные афиши в рамках.
Пока мы рассаживались, я всех оглядел. Мистер Патавасти выглядел старше лет на сто. Колин – сердитый, нетерпеливый. Стивен – отчужденный, печальный. Миссис Патавасти была заплакана, лицо бледное, волосы седые.
– Хочешь чаю, Александр? – спросила миссис Патавасти.
Я отрицательно помотал головой. Я рассчитывал сам вести разговор, задавать вопросы, но не был готов к тому, что предварительно нужно будет соблюсти светские приличия, поэтому я медлил, запинался:
– Э-эм, ну, э-э…
Колин со злостью разглядывал меня. Его губы побелели от кипевшего в нем бешенства.
– Вы только гляньте на него. Посмотрите, во что он превратился. Может, закончим уже ломать эту комедию? – обратился Колин к отцу.
Понятное дело, Колин помнил меня по школе подтянутым умником. И я потряс его своим видом. Не я ли ушел из полиции при сомнительных обстоятельствах? Не у меня ли была напряженка с деньгами? А теперь я, пользуясь родительским горем…
– Колин, пожалуйста, – отозвалась миссис Патавасти.
– Взгляните на него, ну что он может такого, чего не в силах сделать полиция Денвера? – настаивал Колин.
– М-м… мистер Патавасти, вы сказали по телефону, что получили какое-то странное письмо. Не могу ли я взглянуть на него, если вы не возражаете? – выдавил я наконец.
– Да-да, конечно, – ответил мистер Патавасти, вставая и направляясь к лестнице. С его уходом воцарилась тишина.
Тиканье часов. Скрип перекрытий. Виктория взирает на меня с фотографий. Виктория, чье имя не прозвучало пока ни разу в этих стенах, была сейчас так необходима: она отлично умела разрядить обстановку вроде этой…
– Алекс, ты точно не хочешь чаю? – поинтересовалась миссис Патавасти.
– Теперь бы не отказался, спасибо, – ответил я, чтобы дать ей возможность что-то сделать.
Миссис Патавасти ушла в кухню.
Очередная долгая пауза. Колин, Стивен и я – все трое уставились в пол. Вернулся мистер Патавасти. Я с облегчением взял письмо и стал его изучать.
– Хмм, очень интересно, – протянул я. Я понимал, что нужно было немного поводить их за нос, прежде чем приступить к делу. Не совсем этично, но для меня это был вопрос жизни и смерти.
– Что там такое? Констебль Поллок сказал, это проделки шутников, – отрезал Колин.
Я начал не торопясь:
– Здесь все не так просто. Очевидно, в это письмо вложено немало труда.
– О чем ты говоришь? – перебил меня Колин. – Все признали, что это дело рук какого-то психа.
– Я так не считаю. Перед нами весьма продуманное творение. Не оставить отпечатков уже не так просто. И обратите внимание на ошибку: «ващей» вместо «вашей».
– Констебль Поллок сказал, что это был неграмотный шутник, – сказала миссис Патавасти, возвращаясь без чая.
– Возможно, но я так не думаю. Скорее этот человек хочет, чтобы вы так решили. Он хочет показаться глупцом. Допустив ошибку, он тем самым возводит на себя напраслину, но мог ли он (я говорю «он», но вполне может быть, что это «она») на самом деле сделать такую ошибку в печатном документе? Большинство программ имеют встроенную проверку грамотности, которая отметила бы ошибку. Более частая опечатка – «вшей» вместо «вашей», это может остаться незамеченным. Вы скажете, что он торопился, у него не было времени на проверку. Но на это нужна всего секунда, и, как мне кажется, этот текст набирали с особенным вниманием. Анонимная записка, касающаяся личности убийцы. Такие вещи не выкидывают в помойку.
– Хорошо, и что из этого следует? – спросил Колин уже менее агрессивно.
– Эта записка – подсказка. Ее написал тот, кто был знаком с Викторией, кто знает или подозревает, кто убийца, и не верит, что полиция арестовала виновного; кто-то грамотный настолько, что не желает показаться чересчур грамотным и делает продуманную ошибку в анонимном письме. Мне кажется, автор работал с Викторией, был ее соседом или другом. Он хочет привлечь наше внимание к этому делу и дать понять: сам-то он, автор записки, не стремится быть втянутым в расследование вне зависимости от того, кто совершил преступление. А конверт, в котором была записка, сохранился?
– Мне кажется, я его выкинула, – посетовала миссис Патавасти. – В полицейском управлении не пожелали на него взглянуть.
Однако она ушла в дальнюю комнату и появилась через несколько минут. Конверт прояснял дело больше, чем содержимое. На нем был почтовый штемпель Боулдера от двенадцатого июня, адрес тоже был немного выцветшим, и на нем значилось:
Мистеру Патавасти– Это что-то проясняет, Александр? – спросил мистер Патавасти.
Крошка Таджик
Эмпайр-Лейн, 78
Каррикфергус, Антрим
Сев. Ирландия BT38 7JG
Объединенное Королевство
– Да. Штемпель от двенадцатого июня. А ваша дочь была убита пятого. Полиция Денвера арестовала подозреваемого через два дня. Значит, отправитель письма пять дней находился в раздумьях. Ему было страшно рассказать о том, что он знал. В полицию он обращаться не хотел, но что-то нужно было делать, направить поиски в нужном направлении. Сам он этого сделать не мог, иначе приплели бы и его – как друга, соседа, коллегу. Примечательно, что Виктория жила в Денвере, но на работу ездила в Боулдер. Скорее, это кто-то из ее сослуживцев.
– Он мог просто приехать в Боулдер и отправить письмо оттуда, – возразил Колин.
– Да, мог, – согласился я.
– У Виктории была адресная книга, – вспомнила миссис Патавасти.
– Хотелось бы взглянуть.
– У нее было не так уж много знакомых, для общения вне работы почти не оставалось времени, – сказал Колин с напором.
– Ну, думаю, некоторые имена мы можем исключить сразу. Начнем с того, что у написавшего письмо есть компьютер или же легкий доступ к нему. Такие вещи не пишутся в ближайшей библиотеке. Не хочу пока делать выводов, но вы заметили, что слова в записке и надпись на конверте будто слегка выцвели?
– Я заметил, – сказал мистер Патавасти.
– Так бывает, когда заканчивается краска в картридже. Может, он не знал, как его заменить, если этим распоряжался, например, секретарь?
– Ну, это все фантазии, – заметил Колин.
– Верно. Но, как бы то ни было, мне хотелось бы взглянуть на ее паспорт, корреспонденцию – меня интересуют все вещи, находившиеся в ее комнате, на которых значился ее адрес.
В глубокой печали миссис Патавасти принесла небольшую коробку. Я бегло просмотрел содержимое и наткнулся на то, что искал. Я был уверен, что нахожусь на верном пути. Вот-вот должно всплыть что-то важное.
– А номер вашего телефона до сих пор не включен в базу данных? – спросил я, вспоминая безумное время восьмилетней давности, когда я потерял ее номер.
– Номера нет в списках, и что дальше? – спросил Колин.
– На конверте – название дома. Виктория никому бы не рассказала, что он называется «Крошка Таджик». Ей было неловко. Названия дома нет ни в одном из писем, ни в паспорте, ни среди прочих личных вещей. Почта тоже не раздает адреса налево и направо. Откуда тогда это название стало известно? Нигде в документах ни намека. Когда вы ей писали, вы указывали название дома в адресе отправителя?
Все обернулись к миссис Патавасти.
– Нет, я никогда не писала «Крошка Таджик», вообще не упоминала об этом, – сказала она, – это и в самом деле неловко.
– Так откуда же кто-то мог узнать, что этот дом носит название «Крошка Таджик»? Виктория никому сказать не могла. Держу пари, что единственный способ узнать это – получить доступ к ее личным файлам на компьютере. Сама бы она об этом никогда не заговорила, но, возможно, она внесла полный адрес в какой-то личный файл. Тогда все сходится. Тогда кто, как не сослуживец, имевший доступ к ее документам, мог узнать про название? Это всего лишь версия, но, думаю, если бы вы решили наведаться к ней в офис и расспросить людей на месте, вы были бы близки к разгадке.
Я положил записку, конверт и все прочее на журнальный столик. На какое-то время повисла тишина. То, что я наговорил, отчасти, признаться, была полная чепуха, однако и здравые мысли имелись. Колин переменил положение рук. Лицо мистера Патавасти застыло в полуулыбке. Мои слова произвели впечатление. Чего я и добивался.
– Александр, скажи, как ты думаешь, ты бы смог отыскать убийцу моей дочери? – обратился ко мне мистер Патавасти.
Я посмотрел на него и кивнул.
– Найди его, найди того, кто это сделал, Алекс, – произнес Колин, его голос дрожал.
– Вполне может быть, что за решеткой уже сидит убийца.
– Узнай правду, – с настойчивостью проговорил мистер Патавасти.
– Хорошо, – ответил я.
Миссис Патавасти с ребятами удалились, мы с мистером Патавасти могли обсудить детали. Он будет давать мне сто фунтов еженедельно плюс перелет и любые непредвиденные расходы. Я старался отвлечься от мысли, что для меня это лучший выход из сложного положения. Мне предстояло расследование. Я собирался работать во благо друга семьи. Оказать им любезность, применяя навыки, полученные за время моей работы в полиции. Взяться за то, чем я зарекся заниматься впредь. Но я это делал не для себя. Это был чистый альтруизм. Во имя Виктории. Некстати было лишь то обстоятельство, что за всем этим скрывалось оправдание для отъезда из Ирландии, для получения денег, без которых невозможно было скрыться от Дугласа и людей из КОПУ.
Я вернулся домой и просмотрел все документы. Мистер Патавасти доверил мне личные вещи Виктории, справки по трудоустройству, счета за квартиру, кадровый состав компании и копию отчета окружной полиции Денвера. Викторию застрелили в ее собственной квартире при попытке оказать сопротивление. По словам уборщицы, часть вещей пропала. По версии полиции, преступник, Гектор Мартинес, убил Викторию во время неумелого ограбления. В момент схватки из кармана его брюк выпало водительское удостоверение. Для суда этого доказательства было маловато, но в качестве косвенной улики – вполне. У него уже было две судимости за кражу, к тому же он скрывался от суда, преследовавшего его за крупную автомобильную кражу. Преступник жил вместе со своим братом, и взяли его без особых проблем. Адвокат Мартинеса, Энрике Монро, отказался взять своего клиента на поруки, страшась, что тот сбежит. Все так, но автор записки был явно уверен, что посадили не того. А может, он просто мутил воду, чтобы поспособствовать освобождению Мартинеса либо приплести еще кого-то. Необходимо все выяснить. Я позвонил Джону и попросил его разнюхать кое-что для меня с помощью компьютеров полиции.
Этим вечером Джон встретил меня в «Долансе». Он был счастлив. Я неплохо его загрузил.
– Значит, так, Алекс. С письмом и конвертом все нормально – обычная офисная дребедень. Но шрифт – New Courier 2. Обновленная версия шрифта Courier, входящая только в новейшую комплектацию WordPerfect. Она вышла всего около трех месяцев назад и имеется пока только в офисах. Нет, не спрашивай, я уже проверил. В Обществе защиты действительно пользовались WordPerfect, и у них есть последняя версия. Однако так же обстоят дела еще у десятков тысяч других компаний. В одном Колорадо таких компаний не меньше сотни. С трудом добравшись до общества, я поговорил с сотрудником, студентом университета, они переезжают всем офисом из Боулдера в Денвер, но там еще ничего не устроено, работают только несколько человек. Как бы то ни было, вполне вероятно, что автор записки работал вместе с Викторией и написал из офиса.
Я улыбнулся. Он хорошо поработал. Сделал все, о чем я попросил. Если Джону что-либо поручить, результат может превзойти все ожидания.
– Да, много нарыл, этого более чем достаточно, – похвалил я.
– Слушай, ну признай, я сослужил тебе неплохую службу, – начал Джон.
– Да, – сказал я с подозрением.
– Я всегда хотел съездить в Америку, а в полиции мне дали месяц отгула, на посту я всего день-два в месяц, так что при любых условиях…
– Мне кажется, с такой дурацкой прической тебе следовало бы оказаться на обложке любовного романа, а не выписывать талоны за неправильную парковку…
– Дай мне договорить, Алекс! Ведь я действительно помог тебе, к тому же у «Британских авиалиний» сейчас акция «два билета по цене одного». Да и куда ты без меня? Я хочу лететь с тобой, – выпалил Джон.
Я посмотрел на него. На эту широкую бестолковую рожу. Джон улыбался. И подумал, а почему бы и нет? Холмсу полагается Ватсон. Помимо всего прочего, он был каким-никаким, но все же копом, вдобавок мне вовсе не улыбалось пускаться в путь одному.
Синева смыкается с синевой вдоль плавно выгнутой линии между небесами и Атлантикой. Смутные очертания Америки. Но я пока не там, я где-то на другом конце земного шара.
Пики, высокогорные долины Западных Гималаев. Самые высокие горы на Земле, сформировавшиеся пятьдесят миллионов лет назад, когда Индия врезалась в Азиатский континент.
Закрываю глаза и представляю себе эти горы. Глетчеры в Кашмире. Каровые озера на хребте Ладакх. Снег на маковых полях Гиндукуша.
Забираюсь в самолет на свое сиденье. Мой организм требует героина.
Деревня. Костры, где готовят пищу. Обветренный пожилой мужчина склонился над своим урожаем. Он достает перочинный ножик и с любовью надрезает маковую головку. Научное название опийного мака – Papaver somniferum. Шумеры и древние народы, населявшие долины Индии, называли его «хул гил» – цветок радости. Когда в Индию пришли представители арийской расы, они открыли, что этот цветок позволяет узреть Брахму, создателя Вселенной.
Всего пару недель назад красные и желтые лепестки красовались на верхушках зеленых стеблей. К удовольствию пожилого мужчины. Потом лепестки облетели, но растения выдержали снежный гнет. Коробочка с семенами, имеющая яйцевидную форму, цела и невредима. Под нажимом лезвия выделяется мутноватый молочный сок. Это и есть опий в чистом виде.
Мужчина созывает своих сыновей. Чтобы извлечь сок, делают вертикальный продольный надрез. Под воздействием высокогорного воздуха сок темнеет и густеет, застывая черно-коричневой массой. Все семейство собирает эту массу, превращая действо в настоящий праздник урожая, старшие лепят из нее плитки или брикеты и упаковывают их в пластиковые пакеты.
Опий не приносит большой прибыли, но жители деревни вполне довольствуются тем, что продают товар экспертам, знающим, что с ним делать дальше. Однажды, прекрасным январским днем, появляется караван мулов, забирает урожай опия и перевозит его через афганскую границу в Пакистан. Предприятие по очистке мака представляет собой задрипанную фабрику, расположенную в жилых кварталах Лахора. В кипящей воде опий перемешивается с соком лайма. Морфий удаляется с поверхности, повторно нагревается с нашатырным спиртом и снова проходит фильтрацию. Затем получившаяся коричневая паста нагревается с ангидридом уксусной кислоты в течение шести или семи часов при температуре восемьдесят пять градусов Цельсия. Для того чтобы все примеси выпали в осадок, добавляют воду и хлороформ. После раствор процеживается, добавляется карбонат натрия, чтобы героин загустел. Следом героин проходит через угольный фильтр и очищается спиртом. Очистка, то есть четвертая стадия, при которой используется эфир и соляная кислота, чревата тем, что вся лаборатория может взлететь на воздух. Но допустим, все остались живы; тогда героин снова проходит фильтрацию и получает штамп «готово к транспортировке». Получившийся в конечном счете мягкий белый порошок известен всем под номером четыре. На производство одного килограмма героина уходит десять килограммов опия, но он того стоит! Килограмм четверки оценивается примерно в сто тысяч долларов.
Первым человеком, изготовившим героин, был К.Р. Алдер Райт, английский исследователь, который синтезировал его в 1874 году в госпитале Святой Марии в Лондоне. Он полагал, однако, что использовать его опасно. В 1897 году Генрих Дрейзер из фармацевтической компании «Байер» представил сразу два новых лекарственных препарата – ацетилсалициловую кислоту и диацетил-морфин: первый получил известность в качестве аспирина, второй – как героин. Дрейзер опробовал оба лекарства и решил, что у первого нет будущего, тогда как второе станет панацеей от всех болезней двадцатого века, и поэтому он окрестил его героическим именем – «героин».
Из этой фабрики в Лахоре наркотик переправляется грузовым рейсом, везущим дорогие кашемировые рубашки из Карачи в аэропорт Ньюарка, США. Груз проходит под носом у таможенников (которых ломает проверять каждую партию текстиля, следующего из Пакистана в США) и попадает на склад в Юнион-Сити, штат Нью-Джерси. А оттуда грузовиками на запад.
Таков воображаемый путь следования моей дозы. Ну да, что-то наподобие, хотя скорее корабельным грузом, чем авиа. Но как его достать? Я не до такой степени идиот, чтобы везти контрабандой тот запас, который у меня остался. Нужно найти каналы в самом Денвере. Как только попаду туда. Скорее. Прямо сейчас.
То есть понятно, что я должен раскрыть дело. У меня масса вопросов. Кто убил Викторию Патавасти? Кто послал анонимную записку? Как долго я смогу находиться в Америке, пока до меня не доберутся английские или ирландские копы? Но самый важный вопрос – Господь свидетель! – как мне разжиться героином в течение ближайших часов по прибытии в Денвер?
Тридцать тысяч футов за бортом. Гренландия. Джон с плохо скрываемой радостью смотрит кино. Я углубляюсь в книгу. Бхагават-гита, билингва. Полагаю, причина выбора – в Виктории. Бред, конечно.