Страница:
– Ну? Неужели он был настолько дерзок, чтобы поднять глаза на дочь владельца замка?
– Да... Это было ужасно... – Она непроизвольно дотронулась рукой до губ. – От него пахло чесноком.
– Ну, в этом нет ничего удивительного. Мне вполне понятны его чувства. Я бы и сам попытал счастья, если бы не мой пенсионный возраст. Сейчас вы позовете его и попросите у него прощения.
– Что?!
– Вы не приняли его ухаживаний, а теперь очень сожалеете и хотите извиниться. В тот раз вы просто испугались, но потом только и думали, что о нем. Теперь вашего отца нет дома, это единственная возможность... ну, и так далее.
– Нет.
– Сьюзан!
– Но он сам никогда в это не поверит!
– Послушайте, Сьюзан, самонадеянность самцов не знает границ. Сначала он начнет подниматься по лестнице, а оказавшись в двух метрах от вас, забудет не только о своем карабине, но и об аятолле. Ведь он мужчина.
– Но ведь вы тоже мужчина. И совершенно спокойны, хотя находитесь в двадцати сантиметрах от меня.
Вот она, женская логика! Даже чудовище Кэлверт должен был влюбиться в красотку Сью.
– Я же сказал вам, что я уже достиг пенсионного возраста. Ну, вперед!
Схватив пистолет за ствол (в последнее время я использую огнестрельное оружие только таким образом), я укрылся в темном углу. Сью позвала часового. Он вскочил, направив карабин на лестницу, но, узнав Сью, сразу же забыл об оружии. Девушка начала беседу, но она могла не утруждать себя длинным монологом: Гарри был нетерпелив. Горячая восточная кровь! Он прыгнул к ней. Я прыгнул к нему. Она отпрыгнула от нас. В результате всей этой серии прыжков Гарри оказался связанным на полу, а так как у меня не было второго носового платка, я оторвал большой лоскут от его рубашки и соорудил вполне симпатичный кляп.
Сьюзан захохотала, но в ее смехе был оттенок истерики.
– Что случилось? – сурово спросил я.
– А Гарри – элегантный парень. Он носит шелковые рубашки. Вас ничего не может остановить, Кэлверт!
Я не совсем понял, почему шелковая рубашка бандита Гарри должна была остановить секретного агента Кэлверта, но на всякий случай решил не развивать эту тему.
– А у вас неплохо получилось, Сьюзан. Поздравляю.
– Это была не слишком приятная роль. Теперь от него пахло виски.
– У нынешней молодежи странные вкусы, – прокряхтел пенсионер Кэлверт. – Ничего, ничего, мисс. Очень скоро вы поймете, что этот запах гораздо приятней, чем чесночный.
Мы спустились по лестнице. Док не был в полном смысле слова доком. Это был, скорее, огромный грот, образовавшийся в скальной породе естественным путем. В глубине грота параллельно берегу расходились два тоннеля, исчезая в темноте, куда уже не доставал луч моего фонаря. С борта вертолета все это смотрелось совсем не так. Шести-семиметровый док, с высоты выглядевший как место стоянки минимум нескольких моторных лодок, на самом деле оказался только входом в грот. А внутри запросто мог разместиться наш «Огненный крест».
У правой стены я увидел четыре металлических кнехта для швартовки судов. Заметно было, что недавно здесь что-то перестраивали: скорее всего, расширяли платформу, служащую пристанью. Я взял шест, чтобы промерить глубину, но не смог достать до дна. Значит, корабли, направлявшиеся к пристани, могли входить в грот невзирая на капризы приливов и отливов. Высокие ворота казались достаточно крепкими. Место стоянки было пусто и не давало никаких новых сведений о событиях, происходивших здесь в течение последнего времени. Зато приготовленный комплект снаряжения был достаточно красноречив.
Но я не удивился и не обрадовался этому открытию. На протяжении последних двух дней во мне крепла уверенность, что у Стикса и компании должна быть хорошая материальная база для проведения водолазных и разгрузочно-погрузочных работ. Теперь я только получил информацию о местоположении этой базы.
Следующим пунктом моей экскурсии по замку должно было стать подземелье. Но в эту ночь я так и не смог попасть в подвалы, столь успешно служившие местной тюрьмой.
Возвратившись из дока и пройдя мимо поста, где еще несколько минут назад Гарри забивал ароматом виски идущий изо рта запах чеснока, напрасно надеясь, что такое изменение придется по душе мисс Кирксайд, я вышел к величественным деревянным дверям, закрытым на огромный железный засов. Здесь моя полоска пластмассы, конечно же, была бессильна. В качестве отмычки тут стоило использовать толовую шашку. Я отметил эту оригинальную особенность интерьера и вернулся к ожидающей меня у ступенек Сьюзан.
Гарри пришел в себя. Теперь он пытался протестовать, но я подумал, что ни Сьюзан, ни я все равно не знаем иранского языка, и не стал освобождать его от кляпа. Даже если он собирался обратиться к нам по-английски, я знал все, что он может сказать в этой ситуации, а Сью все равно ничего бы не поняла, поскольку молодая девушка из хорошей семьи не должна знать подобных выражений.
Впрочем, взгляд его бешеных глаз был достаточно красноречив. Сьюзан Кирксайд сжимала в руках карабин, направленный прямехонько в лоб нашего пленника, но все равно, казалось, отчаянно трусила. Хотя, с моей точки зрения, ей нечего было опасаться: Гарри был связан, как откормленный рождественский гусь.
– А скажите мне вот что, Сьюзан, эти люди в подвалах, ведь они находились там уже долгие недели, а некоторые даже несколько месяцев. Они же будут слепые как кроты и не смогут держаться на ногах, когда мы их спасем.
– Ну что вы! Для них каждый день устраивают прогулку на свежем воздухе. Только нам не разрешают с ними видеться. Но я часто нахожу возможность взглянуть на них. Хотя папа против. И сэр Антони тоже.
– Ба, знакомые все лица! Наш любимый Тони Ставракис! Он часто тут бывает?
– Конечно. – Удивительно, но ее удивило мое удивление. – Ведь Лаворский и Долльманн работают на сэра Антони. Разве вы не знали? Отец и сэр Антони очень дружны... вернее, были дружны. Я часто бывала у них в Лондоне.
– А теперь дружба несколько поостыла? Почему?
Сьюзан ответила вполне конфиденциально:
– После смерти своей первой жены сэр Антони очень изменился. Этот второй брак... Какая-то французская актриса, она имеет на него роковое влияние. Это настоящий демон, сделавший его жизнь невыносимой.
– Сьюзан, – сказал я максимально серьезным, подобающим моменту тоном, – я восхищен вами! Как жаль, что я уже не молод... А вы хорошо знаете эту актрису?
– Никогда ее не видела.
– Я почему-то так и думал. Но вы уверены, что сэр Антони – несчастная жертва?
– Конечно, ведь от него ничего не зависит. Он просто игрушка в руках этой интриганки.
Удивительное единогласие. Макдональд говорит о нем как о благодетеле человечества, Сью считает несчастной жертвой... Интересно, что бы они сказали, увидев рубцы на спине Шарлотты.
– А как они организовывали кормление пленников?
– У нас два повара, они носят туда еду.
– Еще какая-нибудь прислуга осталась в замке?
– Нет, больше никого нет. Четыре месяца назад они вынудили отца уволить всех.
Теперь я понимал, почему ванная комната часовых выглядела именно так, а не иначе.
– Послушайте, Сьюзан, о моей вертолетной экскурсии из замка сообщили на «Шангри-Ла» с помощью передатчика. Где он находится?
– Вы когда-нибудь расскажете мне, как это вам удается все знать?
– Я рад, что вы оставляете мне надежду на продолжение нашего знакомства. И все же, где передатчик?
– Он в тайнике под центральной лестницей. Заперт на ключ.
– Ну, это ерунда. В этом замке есть только одна дверь, которую я не могу открыть без предварительной подготовки. Ее мы уже видели. Подождите меня секунду.
Я еще раз сошел по лестнице к месту, где совсем недавно бдительно нес службу Гарри, и вернулся с бутылкой виски, которую вручил Сьюзан.
– Подержите, пожалуйста, – сказал я.
– Вы действительно не можете без этого обойтись?
– Вы молоды, Сьюзан, и доверчивы. Все мужчины старше тридцати – алкоголики.
Я встряхнул Гарри, развязал ему ноги и помог встать. В ответ на этот жест доброй воли он попытался меня лягнуть, демонстрируя таким образом, что пятнадцать минут неподвижности не ухудшили его бойцовских качеств. Я ушел от его удара, тогда как он не ушел от моего наказания. Деваться ему было просто некуда. Когда я поставил его на ноги во второй раз, он был послушен как ягненок.
– Зачем... Зачем вы его ударили?!
Голубые глаза снова были полны возмущения.
– Как это зачем? Ему можно, а мне нельзя?
– Ведь он – бандит, а вы... Вы все одинаковые!
– Послушайте, хватит. Я сыт всем этим по горло.
Я чувствовал себя старым, усталым, а самое обидное, не способным на удачные, находчивые ответы.
Приемо-передающий аппарат у этих ребят поистине был чудом техники. Он тоже имел военное происхождение. Я не стал ломать себе голову над источниками их снабжения, смирился с тем, что на этот раз мне пришлось иметь дело с волшебниками. Естественно, злыми. Поскольку добрым волшебникам не нужны ни карабины, ни военные радиостанции, ни информация о передвижении кораблей с особо ценными грузами.
Я включил аппарат и попросил Сьюзан, чтобы она принесла мне бритвенное лезвие.
– Вы просто не хотите, чтобы я слышала ваш разговор.
– Думайте что угодно, Сьюзан, но принесите, пожалуйста, лезвие.
Она побежала наверх.
Передатчик мог работать практически во всем диапазоне от длинных до ультракоротких волн. В течение двух минут я получил подтверждение центра о готовности принять мое сообщение. Если бы рядом со мной сейчас находился Стикс, я бы поблагодарил его от имени правительства за предоставление мне такого прекрасного аппарата.
Сьюзан вернулась раньше, чем я начал передавать. Я говорил в микрофон минут десять, употребляя шифр, только когда называл географические пункты и имена. Я говорил медленно, хорошо артикулируя, зная, что в Лондоне мой монолог записывается на магнитофонную ленту. Я дал подробное описание замка, уточнил радиочастоты, а в конце передачи задал несколько вопросов, касающихся очень важных для меня событий, которые должны были произойти в ближайшие несколько часов на Французской Ривьере.
В течение моего доклада, а особенно ближе ко второй его половине брови Сьюзан от удивления поднимались все выше и выше, пока вовсе не спрятались под симпатичной челкой. Гарри, наоборот, слушая меня, мрачнел все больше и больше.
Я выключил аппарат, осмотрел помещение, чтобы в нем не осталось следов моего присутствия, защелкнул с помощью все той же пластинки дверь и обернулся к Сьюзан.
– Ну вот и все, – сказал я ей. – Мне пора.
– Вам... что?..
В серо-голубых наполненных удивлением глазах теперь мелькнул страх. Хотя брови из-под челки так и не показались.
– Я ухожу. Или вы думаете, что я останусь в этом проклятом замке хотя бы на секунду дольше, чем это необходимо? Так вы ошибаетесь. Я не собираюсь дожидаться здесь возвращения этих тружеников морских глубин.
– Тружеников чего?
– Не обращайте внимания, мисс. – Я забыл, что Сьюзан не слишком ориентируется в происходящем. – Разрешите откланяться.
– Но ведь у вас есть пистолет! – воскликнула она. – Вы могли бы... Вы могли бы их арестовать.
Странно, что Сьюзан никогда не встречалась с дедом Артуром. Сейчас она предложит ослепить их фонариком и крикнуть: «Руки вверх!»
– И кого, по-вашему, я должен арестовать?
– Часовых, которые остались наверху.
– Сколько их там?
– Восемь или девять, я точно не знаю.
С тем же успехом она могла сказать: восемьдесят-девяносто.
– Вы точно не знаете? Но точно знаете, что я справлюсь со всеми! Конечно, ведь я суперубийца. Или вы, наоборот, хотите, чтобы наконец убили меня? Ну ладно. Хватит шутить. До свидания. Я прошу вас об одном, Сьюзан. Это очень серьезно. Ни слова о том, что здесь было. Никому. Даже отцу. Иначе Джонни во фраке и цилиндре к вам не вернется. Ясно?
Она схватилась за мое плечо.
– Вы могли бы взять меня с собой? – Фраза была построена как вопрос, но звучала утвердительно.
– Да, мог бы. Я мог бы взять вас с собой и все испортить. Поймите, ваше исчезновение произвело бы эффект разорвавшейся бомбы, и у нас уже не осталось бы ни единого шанса на успех. А ведь у нас и так очень мало шансов. Мы можем победить только в том случае, если они не узнают, что кто-то был здесь сегодня ночью. Если у них возникнет хотя бы тень подозрения, они немедленно покинут замок. И в этом случае я не завидую обитателям подземелья. Послушайте, Сюзанна, вы даже не представляете себе, как бы я хотел забрать вас отсюда, чтобы весь этот кошмар наконец закончился. Для вас. Но вы же понимаете, что это невозможно. Вы должны остаться.
– Ну... хорошо. Но вы кое о чем забыли.
– Я всегда кое о чем забываю. Что на этот раз?
– Гарри. Что вы сделаете с ним? Он же может все рассказать.
– Гарри исчезнет. Так же, как часовой, который стоял у ворот. Я обезвредил его по дороге сюда.
В ее глазах опять появилась характерная смесь испуга и отвращения. Но я решил не обращать на это внимания. Я завернул на своей рубашке левый рукав и лезвием сделал небольшой надрез на внешней стороне предплечья. Образовавшаяся ранка была не слишком глубока, но кровоточила достаточно, чтобы я мог подкрасить острие штыка на пять-шесть сантиметров. Потом я подал Сьюзан сохранявшийся в моем кармане пластырь из аптечки ее папеньки, и она молча обработала рану. Мы двинулись: Гарри один, я с карабином, Сьюзан с бутылкой виски.
Дождь уже перестал, ветер успокоился, зато туман еще больше сгустился, а температура упала до нуля. Вот она, золотая шотландская осень, во всей своей красе. Мы нашли место над пропастью, где я оставил первый карабин. Я без боязни использовал фонарик, но разговаривали мы очень тихо. Еще по дороге я объяснил Сьюзан, что при таком тумане из замка нас никто не увидит, даже если воспользоваться мощным биноклем, зато звук в тумане ведет себя странно: бывает, что в двух шагах ничего не слышно, а за сто пятьдесят метров можно свободно слушать чужие разговоры.
На всякий случай я уложил Гарри на землю, животом вниз (если сегодня кто-нибудь все же столкнет меня в пропасть, пусть это будет лучше не Гарри, а мой знакомый козел), – и стал подправлять декорацию. На самом краю обрыва я потоптался каблуками и поерзал прикладом карабина по мокрой земле – следы оставались очень четкие и эффектные. Штык стражника, стоявшего у ворот, я вонзил в землю, а штык Гарри положил в траву так, чтобы окровавленное лезвие театрально торчало острием вверх. Потом я разлил кругом виски и водрузил пустую бутылку в центре композиции, теперь она стала новым убедительным аргументом в поддержку антиалкогольной кампании.
– Ну и что здесь, по-вашему, произошло? – спросил я у Сьюзан.
– Это очевидно. Пьяная драка. Оба поскользнулись на влажной траве и упали в пропасть.
– А что вы слышали этой ночью?
– Двое мужчин громко кричали в холле. Я вышла из своей комнаты. Они ссорились. Один из них сказал: «Гарри, сейчас твоя очередь». На что Гарри ответил: «Нет, давай выйдем вдвоем, и я покажу тебе, кто из нас настоящий мужчина». Потом последовал поток ругательств, которые я не могу повторить. Потом они пошли во двор, а я вернулась в свою комнату.
– Замечательно. Именно так все и было.
Сьюзан шла за нами до самого подножья ущелья, где я оставил своего первого пленника. Он все еще дышал. Естественно, носом. Я обвязал обоих нерадивых часовых вокруг талии, оставив между ними промежуток около метра, и взял конец шнура в руку. Опытный альпинист сам обвязался бы этим шнуром, но моя ситуация была уникальной: я должен был проассистировать двум альпинистам-эксцентрикам, которые, надеясь попасть в книгу рекордов Гиннеса, решили спуститься по крутой узенькой тропинке (слева – пропасть, справа – отвесная скала) с руками, привязанными к плечам.
– Ну что ж, спасибо, Сьюзан, – сказал я на прощанье. – Вы очень помогли мне. Теперь ложитесь в постель. Но, пожалуйста, не принимайте снотворное. Будет странно, если вы проспите завтра до полудня.
– Я хочу, чтобы завтра наступило побыстрее. Я сделаю все как надо. Вы мне верите?
– Конечно, Сьюзан.
Она смотрела на меня, нервно ломая пальцы.
– Я хотела сказать... Ведь вы могли сбросить этих людей в море... И могли поранить Гарри, а не себя... Простите меня за все, что я вам наговорила... Вы делаете только то, что действительно необходимо... Вы настоящий... Вы – чудо!
– Рано или поздно в этом убеждается каждый, – ответил я не совсем скромно.
Не услышав моей реплики, она растворилась в тумане. Мне было очень жаль, что я не мог разделить ее точку зрения относительно тайного агента Кэлверта. Кэлверт был старым, усталым человеком, и ему уже ничего не хотелось в этой жизни. Разве что поучаствовать в спуске с отвесной скалы не только без страховки, но будучи самому страховкой для двоих уголовников. Я несколько аз лягнул их, заставляя подняться. Это слегка улучшило мое настроение.
Мы медленно спускались по полному опасности ущелью. Я шел последним, держа в левой руке фонарь, а в правой зажав конец веревки, которой были связаны мои случайные попутчики. А действительно, почему я пустил кровь самому себе, а не подонку Гарри? В конце концов, ведь это его кровь, по сценарию, должна быть на штыке.
– Ну, как прогулка? Получили удовольствие? – галантно спросил Хатчисон, и, надеюсь, в его голосе не было издевки.
– Во всяком случае было много интересных встреч и событий. Жаль, что вы не могли отправиться со мной. Вам бы понравилось.
Моряк не ответил. Он вел «Огненный крест» сквозь туман и темноту.
– Вы можете открыть мне секрет? – спросил я. – Каким образом вы вычислили положение корабля, чтобы возвратиться точно к молу? Полночи вы мотались по морю, не имея ни одного ориентира, в тумане, в неразберихе течений, волн и так далее... И, несмотря на это, вы появляетесь точно в назначенном месте в точно назначенное время. Не понимаю, как вам это удается?
– Ну, вообще-то у меня неплохо развиты навигационные способности, Кэлверт. Еще у меня есть карта с обозначенными глубинами. Если вы посмотрите на эту карту, то увидите: вот здесь, к западу от острова, есть мель. Расставшись с вами, я пошел навстречу ветру и течению, пока мы не оказались над мелью. Там я бросил якорь. Ну, а за пять минут до нашей встречи я поднял якорь и позволил ветру и течению вернуть меня в назначенное место. Это же так просто.
– Действительно, просто. Я даже разочарован.
– Вот видите, всегда интересней не открывать тайны до конца.
– Я надеюсь, вы не имеете в виду тайну «Нантесвилля»?
– О нет, ни в коем случае. Эта тайна стоит слишком дорого, чтобы остаться нераскрытой. Куда плывем?
– А дед Артур вам ничего не сказал?
– Вы недооцениваете адмирала. Он сказал мне, что никогда не вмешивается в ваши действия во время проведения... как он это назвал... полевых операций. Он объяснил принципы вашего взаимодействия. «Я – координирую, – сказал он, – Кэлверт – реализует».
– Иногда у деда бывают удачные формулировки, – согласился я.
– Если верить всему, что он рассказал мне после вашего ухода, работать с вами – это такой же уникальный шанс, как переспать с голливудской кинозвездой.
– А если бы еще за любовные похождения с кинозвездами платили восемьсот тысяч фунтов...
– Да, и это делает шанс еще более уникальным. И все-таки, куда мы плывем?
– Давайте к вам домой. Примите гостей? Или ваши охотники за акулами будут протестовать?
– Они ждут нас с нетерпением. Будем надеяться, что к моменту нашего прибытия адмирал уже закончит допрос ваших пленников.
– Не думаю, что он многого от них добьется, учитывая, что у одного сломана рука, а у другого нога. Вообще-то я был лучшего мнения об их акробатических способностях. Этот трюк – прыжок с мола на палубу со связанными руками – они, на мой взгляд, провалили.
– Ну, у них еще будет время порепетировать.
Хатчисон сосредоточился на управлении кораблем, когда к нам присоединился дед Артур.
– Ну что, есть результаты? – спросил я, пытаясь оттянуть момент, когда командир начнет допрашивать с пристрастием третьего и, очевидно, главного преступника по фамилии Кэлверт.
– Один потерял сознание, – отвечал дед с нескрываемым удовольствием в голосе. – Второй кричит так громко, что не слышит моих обращений к нему. Ну, а вы, Кэлверт, не хотите рассказать о вашей экскурсии по замку?
Сейчас он прикажет принести дыбу и другие орудия труда.
– Единственное, чего я сейчас хочу, адмирал, – спать.
– Торжественно обещаю вам, Кэлверт, я дам вам выспаться, как только мы прибудем на базу к нашим друзьям-рыбакам.
Память у деда Артура была устроена так, что он навсегда запоминал свои удачи, но сразу же легко забывал о своих промахах. Вот и сейчас его совершенно не мучили угрызения совести за те тяжкие подозрения, которые он питал в отношении «наших друзей-рыбаков». Как всякий нормальный генерал, дед Артур радовался увеличению своей армии, но, как всякий нормальный солдат, я старался отлынивать от службы.
– Послушайте, адмирал, я ведь уже все рассказал вам, – ныл рядовой, нет, ефрейтор, Кэлверт.
– Вы считаете это отчетом о проведенной операции?! Полдюжины отрывочных фраз, которые вдобавок и слышно-то не было из-за вокального дуэта ваших искалеченных пленников. Я хочу знать все, Кэлверт! И с подробностями.
Да этот дед вдобавок еще и садист!
– У меня нет сил, адмирал.
– Насколько я вас знаю, Кэлверт, для вас это естественное состояние. Во всяком случае ничего другого я от вас никогда не слышал. Кстати, у вас на корабле еще найдется бутылка виски? Вам нужно взбодриться.
Хатчисон скромно кашлянул, надеясь обратить на себя внимание его превосходительства.
– Вот и наш капитан тоже наверняка не откажется от глоточка, – согласился дед. – И захватите третий стакан, для меня.
С этого надо было начинать, господин адмирал.
Я пошел в закрома, чтобы изъять последние запасы спиртного. Интересно, когда мне удастся их пополнить, разве что попросить Хатчисона, чтобы он в счет будущих выплат перетащил на «Огненный крест» ящик-другой из своей кладовой.
По пути я заглянул к Шарлотте. Аптекарь в городке был семидесятилетним старичком, в очках с толстыми линзами и с руками, трясущимися от страха, – короче говоря, он вполне мог ошибиться с дозировкой, тем более что мужественные люди, живущие здесь, не слишком часто употребляют снотворное.
Я недооценил старого аптекаря. Он был профессионал и точно угадал дозу, хотя я не называл ему фамилию и диагноз больного. Хватило минуты, чтобы привести Шарлотту в чувство. Она проснулась в тот самый момент, когда «Огненный крест» чудесным образом отыскал в темноте и тумане то, что рыбаки называли портом.
Я сказал ей, чтобы она оделась (хотя прекрасно знал, что, внезапно уснув, она не успела надеть пижаму) и следовала за мной на берег. Через четверть часа мы прибыли к Хатчисону, а еще через столько же, проследив за тем, чтобы раненым сделали, за неимением гипса, жесткую повязку, и проверив надежность помещения, куда собирались их запереть, я решил, что наконец имею право отдохнуть.
Засыпая и блуждая взглядом по потолку и стенам комнаты, больше похожей на кабинет председателя отборочной комиссии провинциальной галереи художеств, я подумал, что, если бы нобелевский комитет кроме обычных ежегодных наград учредил специальную премию за достижения в области продажи недвижимости, ее следовало бы вручить тому, кто умудрился продать эту развалюху, расположенную вдали от всех путей сообщения, но зато в непосредственной близости от цеха разделки акул.
Я закрыл глаза, и мне начал сниться дед Артур в образе огромной акулы, требующей от меня тонну рыбьего жира, который я, в свою очередь, должен был добыть на «Шангри-Ла». В эту секунду открылась дверь, зажегся свет и в комнате появилась Шарлотта.
– Ради Бога, дайте мне поспать. – Я сделал вид, что не узнал ее.
– Вам не стоило гасить здесь свет, – сказала она, не обращая внимания на мои реплики, с улыбкой рассматривая произведения искусства, украшающие стены, как будто целью ее визита были исключительно они.
– Эти картины интересуют меня сейчас не больше, чем рисунки на стенах публичного туалета, – ответил я не слишком вежливо. Мне приходилось таращить глаза, иначе они автоматически закрывались. – Послушайте, я устал. Кроме того, женщины давно уже не наносят мне ночных визитов. Я забыл, что нужно при этом чувствовать!
Иными словами, обижайся, если хочешь, мне сейчас не до реверансов. Спать хочу!
– Если вы боитесь оставаться со мной наедине, позовите кого-нибудь на помощь. Адмирал... дед Артур – в соседней комнате. Можно мне присесть?
И она действительно устроилась на краешке моего ложа.
Что я мог бы сейчас сказать об этой женщине? Что она была одета в немнущееся белое платье. Что она только что старательно причесалась. И... больше я не знал о ней ничего. Ее лицо и глаза были мне совершенно незнакомы. Лицо, совсем недавно живое и энергичное, превратилось в неподвижную маску, а глаза, знавшие все о жизни и смерти, теперь выражали только печаль и безнадежность. И еще страх. Непонятно. Теперь, когда все заботы легли на плечи мужчин, страх должен был уйти из ее глаз, а он остался, только спрятался поглубже и затаился в тонких горьких морщинках в уголках губ и век.
– Да... Это было ужасно... – Она непроизвольно дотронулась рукой до губ. – От него пахло чесноком.
– Ну, в этом нет ничего удивительного. Мне вполне понятны его чувства. Я бы и сам попытал счастья, если бы не мой пенсионный возраст. Сейчас вы позовете его и попросите у него прощения.
– Что?!
– Вы не приняли его ухаживаний, а теперь очень сожалеете и хотите извиниться. В тот раз вы просто испугались, но потом только и думали, что о нем. Теперь вашего отца нет дома, это единственная возможность... ну, и так далее.
– Нет.
– Сьюзан!
– Но он сам никогда в это не поверит!
– Послушайте, Сьюзан, самонадеянность самцов не знает границ. Сначала он начнет подниматься по лестнице, а оказавшись в двух метрах от вас, забудет не только о своем карабине, но и об аятолле. Ведь он мужчина.
– Но ведь вы тоже мужчина. И совершенно спокойны, хотя находитесь в двадцати сантиметрах от меня.
Вот она, женская логика! Даже чудовище Кэлверт должен был влюбиться в красотку Сью.
– Я же сказал вам, что я уже достиг пенсионного возраста. Ну, вперед!
Схватив пистолет за ствол (в последнее время я использую огнестрельное оружие только таким образом), я укрылся в темном углу. Сью позвала часового. Он вскочил, направив карабин на лестницу, но, узнав Сью, сразу же забыл об оружии. Девушка начала беседу, но она могла не утруждать себя длинным монологом: Гарри был нетерпелив. Горячая восточная кровь! Он прыгнул к ней. Я прыгнул к нему. Она отпрыгнула от нас. В результате всей этой серии прыжков Гарри оказался связанным на полу, а так как у меня не было второго носового платка, я оторвал большой лоскут от его рубашки и соорудил вполне симпатичный кляп.
Сьюзан захохотала, но в ее смехе был оттенок истерики.
– Что случилось? – сурово спросил я.
– А Гарри – элегантный парень. Он носит шелковые рубашки. Вас ничего не может остановить, Кэлверт!
Я не совсем понял, почему шелковая рубашка бандита Гарри должна была остановить секретного агента Кэлверта, но на всякий случай решил не развивать эту тему.
– А у вас неплохо получилось, Сьюзан. Поздравляю.
– Это была не слишком приятная роль. Теперь от него пахло виски.
– У нынешней молодежи странные вкусы, – прокряхтел пенсионер Кэлверт. – Ничего, ничего, мисс. Очень скоро вы поймете, что этот запах гораздо приятней, чем чесночный.
* * *
Мы спустились по лестнице. Док не был в полном смысле слова доком. Это был, скорее, огромный грот, образовавшийся в скальной породе естественным путем. В глубине грота параллельно берегу расходились два тоннеля, исчезая в темноте, куда уже не доставал луч моего фонаря. С борта вертолета все это смотрелось совсем не так. Шести-семиметровый док, с высоты выглядевший как место стоянки минимум нескольких моторных лодок, на самом деле оказался только входом в грот. А внутри запросто мог разместиться наш «Огненный крест».
У правой стены я увидел четыре металлических кнехта для швартовки судов. Заметно было, что недавно здесь что-то перестраивали: скорее всего, расширяли платформу, служащую пристанью. Я взял шест, чтобы промерить глубину, но не смог достать до дна. Значит, корабли, направлявшиеся к пристани, могли входить в грот невзирая на капризы приливов и отливов. Высокие ворота казались достаточно крепкими. Место стоянки было пусто и не давало никаких новых сведений о событиях, происходивших здесь в течение последнего времени. Зато приготовленный комплект снаряжения был достаточно красноречив.
Но я не удивился и не обрадовался этому открытию. На протяжении последних двух дней во мне крепла уверенность, что у Стикса и компании должна быть хорошая материальная база для проведения водолазных и разгрузочно-погрузочных работ. Теперь я только получил информацию о местоположении этой базы.
Следующим пунктом моей экскурсии по замку должно было стать подземелье. Но в эту ночь я так и не смог попасть в подвалы, столь успешно служившие местной тюрьмой.
Возвратившись из дока и пройдя мимо поста, где еще несколько минут назад Гарри забивал ароматом виски идущий изо рта запах чеснока, напрасно надеясь, что такое изменение придется по душе мисс Кирксайд, я вышел к величественным деревянным дверям, закрытым на огромный железный засов. Здесь моя полоска пластмассы, конечно же, была бессильна. В качестве отмычки тут стоило использовать толовую шашку. Я отметил эту оригинальную особенность интерьера и вернулся к ожидающей меня у ступенек Сьюзан.
* * *
Гарри пришел в себя. Теперь он пытался протестовать, но я подумал, что ни Сьюзан, ни я все равно не знаем иранского языка, и не стал освобождать его от кляпа. Даже если он собирался обратиться к нам по-английски, я знал все, что он может сказать в этой ситуации, а Сью все равно ничего бы не поняла, поскольку молодая девушка из хорошей семьи не должна знать подобных выражений.
Впрочем, взгляд его бешеных глаз был достаточно красноречив. Сьюзан Кирксайд сжимала в руках карабин, направленный прямехонько в лоб нашего пленника, но все равно, казалось, отчаянно трусила. Хотя, с моей точки зрения, ей нечего было опасаться: Гарри был связан, как откормленный рождественский гусь.
– А скажите мне вот что, Сьюзан, эти люди в подвалах, ведь они находились там уже долгие недели, а некоторые даже несколько месяцев. Они же будут слепые как кроты и не смогут держаться на ногах, когда мы их спасем.
– Ну что вы! Для них каждый день устраивают прогулку на свежем воздухе. Только нам не разрешают с ними видеться. Но я часто нахожу возможность взглянуть на них. Хотя папа против. И сэр Антони тоже.
– Ба, знакомые все лица! Наш любимый Тони Ставракис! Он часто тут бывает?
– Конечно. – Удивительно, но ее удивило мое удивление. – Ведь Лаворский и Долльманн работают на сэра Антони. Разве вы не знали? Отец и сэр Антони очень дружны... вернее, были дружны. Я часто бывала у них в Лондоне.
– А теперь дружба несколько поостыла? Почему?
Сьюзан ответила вполне конфиденциально:
– После смерти своей первой жены сэр Антони очень изменился. Этот второй брак... Какая-то французская актриса, она имеет на него роковое влияние. Это настоящий демон, сделавший его жизнь невыносимой.
– Сьюзан, – сказал я максимально серьезным, подобающим моменту тоном, – я восхищен вами! Как жаль, что я уже не молод... А вы хорошо знаете эту актрису?
– Никогда ее не видела.
– Я почему-то так и думал. Но вы уверены, что сэр Антони – несчастная жертва?
– Конечно, ведь от него ничего не зависит. Он просто игрушка в руках этой интриганки.
Удивительное единогласие. Макдональд говорит о нем как о благодетеле человечества, Сью считает несчастной жертвой... Интересно, что бы они сказали, увидев рубцы на спине Шарлотты.
– А как они организовывали кормление пленников?
– У нас два повара, они носят туда еду.
– Еще какая-нибудь прислуга осталась в замке?
– Нет, больше никого нет. Четыре месяца назад они вынудили отца уволить всех.
Теперь я понимал, почему ванная комната часовых выглядела именно так, а не иначе.
– Послушайте, Сьюзан, о моей вертолетной экскурсии из замка сообщили на «Шангри-Ла» с помощью передатчика. Где он находится?
– Вы когда-нибудь расскажете мне, как это вам удается все знать?
– Я рад, что вы оставляете мне надежду на продолжение нашего знакомства. И все же, где передатчик?
– Он в тайнике под центральной лестницей. Заперт на ключ.
– Ну, это ерунда. В этом замке есть только одна дверь, которую я не могу открыть без предварительной подготовки. Ее мы уже видели. Подождите меня секунду.
Я еще раз сошел по лестнице к месту, где совсем недавно бдительно нес службу Гарри, и вернулся с бутылкой виски, которую вручил Сьюзан.
– Подержите, пожалуйста, – сказал я.
– Вы действительно не можете без этого обойтись?
– Вы молоды, Сьюзан, и доверчивы. Все мужчины старше тридцати – алкоголики.
Я встряхнул Гарри, развязал ему ноги и помог встать. В ответ на этот жест доброй воли он попытался меня лягнуть, демонстрируя таким образом, что пятнадцать минут неподвижности не ухудшили его бойцовских качеств. Я ушел от его удара, тогда как он не ушел от моего наказания. Деваться ему было просто некуда. Когда я поставил его на ноги во второй раз, он был послушен как ягненок.
– Зачем... Зачем вы его ударили?!
Голубые глаза снова были полны возмущения.
– Как это зачем? Ему можно, а мне нельзя?
– Ведь он – бандит, а вы... Вы все одинаковые!
– Послушайте, хватит. Я сыт всем этим по горло.
Я чувствовал себя старым, усталым, а самое обидное, не способным на удачные, находчивые ответы.
Приемо-передающий аппарат у этих ребят поистине был чудом техники. Он тоже имел военное происхождение. Я не стал ломать себе голову над источниками их снабжения, смирился с тем, что на этот раз мне пришлось иметь дело с волшебниками. Естественно, злыми. Поскольку добрым волшебникам не нужны ни карабины, ни военные радиостанции, ни информация о передвижении кораблей с особо ценными грузами.
Я включил аппарат и попросил Сьюзан, чтобы она принесла мне бритвенное лезвие.
– Вы просто не хотите, чтобы я слышала ваш разговор.
– Думайте что угодно, Сьюзан, но принесите, пожалуйста, лезвие.
Она побежала наверх.
Передатчик мог работать практически во всем диапазоне от длинных до ультракоротких волн. В течение двух минут я получил подтверждение центра о готовности принять мое сообщение. Если бы рядом со мной сейчас находился Стикс, я бы поблагодарил его от имени правительства за предоставление мне такого прекрасного аппарата.
Сьюзан вернулась раньше, чем я начал передавать. Я говорил в микрофон минут десять, употребляя шифр, только когда называл географические пункты и имена. Я говорил медленно, хорошо артикулируя, зная, что в Лондоне мой монолог записывается на магнитофонную ленту. Я дал подробное описание замка, уточнил радиочастоты, а в конце передачи задал несколько вопросов, касающихся очень важных для меня событий, которые должны были произойти в ближайшие несколько часов на Французской Ривьере.
В течение моего доклада, а особенно ближе ко второй его половине брови Сьюзан от удивления поднимались все выше и выше, пока вовсе не спрятались под симпатичной челкой. Гарри, наоборот, слушая меня, мрачнел все больше и больше.
Я выключил аппарат, осмотрел помещение, чтобы в нем не осталось следов моего присутствия, защелкнул с помощью все той же пластинки дверь и обернулся к Сьюзан.
– Ну вот и все, – сказал я ей. – Мне пора.
– Вам... что?..
В серо-голубых наполненных удивлением глазах теперь мелькнул страх. Хотя брови из-под челки так и не показались.
– Я ухожу. Или вы думаете, что я останусь в этом проклятом замке хотя бы на секунду дольше, чем это необходимо? Так вы ошибаетесь. Я не собираюсь дожидаться здесь возвращения этих тружеников морских глубин.
– Тружеников чего?
– Не обращайте внимания, мисс. – Я забыл, что Сьюзан не слишком ориентируется в происходящем. – Разрешите откланяться.
– Но ведь у вас есть пистолет! – воскликнула она. – Вы могли бы... Вы могли бы их арестовать.
Странно, что Сьюзан никогда не встречалась с дедом Артуром. Сейчас она предложит ослепить их фонариком и крикнуть: «Руки вверх!»
– И кого, по-вашему, я должен арестовать?
– Часовых, которые остались наверху.
– Сколько их там?
– Восемь или девять, я точно не знаю.
С тем же успехом она могла сказать: восемьдесят-девяносто.
– Вы точно не знаете? Но точно знаете, что я справлюсь со всеми! Конечно, ведь я суперубийца. Или вы, наоборот, хотите, чтобы наконец убили меня? Ну ладно. Хватит шутить. До свидания. Я прошу вас об одном, Сьюзан. Это очень серьезно. Ни слова о том, что здесь было. Никому. Даже отцу. Иначе Джонни во фраке и цилиндре к вам не вернется. Ясно?
Она схватилась за мое плечо.
– Вы могли бы взять меня с собой? – Фраза была построена как вопрос, но звучала утвердительно.
– Да, мог бы. Я мог бы взять вас с собой и все испортить. Поймите, ваше исчезновение произвело бы эффект разорвавшейся бомбы, и у нас уже не осталось бы ни единого шанса на успех. А ведь у нас и так очень мало шансов. Мы можем победить только в том случае, если они не узнают, что кто-то был здесь сегодня ночью. Если у них возникнет хотя бы тень подозрения, они немедленно покинут замок. И в этом случае я не завидую обитателям подземелья. Послушайте, Сюзанна, вы даже не представляете себе, как бы я хотел забрать вас отсюда, чтобы весь этот кошмар наконец закончился. Для вас. Но вы же понимаете, что это невозможно. Вы должны остаться.
– Ну... хорошо. Но вы кое о чем забыли.
– Я всегда кое о чем забываю. Что на этот раз?
– Гарри. Что вы сделаете с ним? Он же может все рассказать.
– Гарри исчезнет. Так же, как часовой, который стоял у ворот. Я обезвредил его по дороге сюда.
В ее глазах опять появилась характерная смесь испуга и отвращения. Но я решил не обращать на это внимания. Я завернул на своей рубашке левый рукав и лезвием сделал небольшой надрез на внешней стороне предплечья. Образовавшаяся ранка была не слишком глубока, но кровоточила достаточно, чтобы я мог подкрасить острие штыка на пять-шесть сантиметров. Потом я подал Сьюзан сохранявшийся в моем кармане пластырь из аптечки ее папеньки, и она молча обработала рану. Мы двинулись: Гарри один, я с карабином, Сьюзан с бутылкой виски.
Дождь уже перестал, ветер успокоился, зато туман еще больше сгустился, а температура упала до нуля. Вот она, золотая шотландская осень, во всей своей красе. Мы нашли место над пропастью, где я оставил первый карабин. Я без боязни использовал фонарик, но разговаривали мы очень тихо. Еще по дороге я объяснил Сьюзан, что при таком тумане из замка нас никто не увидит, даже если воспользоваться мощным биноклем, зато звук в тумане ведет себя странно: бывает, что в двух шагах ничего не слышно, а за сто пятьдесят метров можно свободно слушать чужие разговоры.
На всякий случай я уложил Гарри на землю, животом вниз (если сегодня кто-нибудь все же столкнет меня в пропасть, пусть это будет лучше не Гарри, а мой знакомый козел), – и стал подправлять декорацию. На самом краю обрыва я потоптался каблуками и поерзал прикладом карабина по мокрой земле – следы оставались очень четкие и эффектные. Штык стражника, стоявшего у ворот, я вонзил в землю, а штык Гарри положил в траву так, чтобы окровавленное лезвие театрально торчало острием вверх. Потом я разлил кругом виски и водрузил пустую бутылку в центре композиции, теперь она стала новым убедительным аргументом в поддержку антиалкогольной кампании.
– Ну и что здесь, по-вашему, произошло? – спросил я у Сьюзан.
– Это очевидно. Пьяная драка. Оба поскользнулись на влажной траве и упали в пропасть.
– А что вы слышали этой ночью?
– Двое мужчин громко кричали в холле. Я вышла из своей комнаты. Они ссорились. Один из них сказал: «Гарри, сейчас твоя очередь». На что Гарри ответил: «Нет, давай выйдем вдвоем, и я покажу тебе, кто из нас настоящий мужчина». Потом последовал поток ругательств, которые я не могу повторить. Потом они пошли во двор, а я вернулась в свою комнату.
– Замечательно. Именно так все и было.
Сьюзан шла за нами до самого подножья ущелья, где я оставил своего первого пленника. Он все еще дышал. Естественно, носом. Я обвязал обоих нерадивых часовых вокруг талии, оставив между ними промежуток около метра, и взял конец шнура в руку. Опытный альпинист сам обвязался бы этим шнуром, но моя ситуация была уникальной: я должен был проассистировать двум альпинистам-эксцентрикам, которые, надеясь попасть в книгу рекордов Гиннеса, решили спуститься по крутой узенькой тропинке (слева – пропасть, справа – отвесная скала) с руками, привязанными к плечам.
– Ну что ж, спасибо, Сьюзан, – сказал я на прощанье. – Вы очень помогли мне. Теперь ложитесь в постель. Но, пожалуйста, не принимайте снотворное. Будет странно, если вы проспите завтра до полудня.
– Я хочу, чтобы завтра наступило побыстрее. Я сделаю все как надо. Вы мне верите?
– Конечно, Сьюзан.
Она смотрела на меня, нервно ломая пальцы.
– Я хотела сказать... Ведь вы могли сбросить этих людей в море... И могли поранить Гарри, а не себя... Простите меня за все, что я вам наговорила... Вы делаете только то, что действительно необходимо... Вы настоящий... Вы – чудо!
– Рано или поздно в этом убеждается каждый, – ответил я не совсем скромно.
Не услышав моей реплики, она растворилась в тумане. Мне было очень жаль, что я не мог разделить ее точку зрения относительно тайного агента Кэлверта. Кэлверт был старым, усталым человеком, и ему уже ничего не хотелось в этой жизни. Разве что поучаствовать в спуске с отвесной скалы не только без страховки, но будучи самому страховкой для двоих уголовников. Я несколько аз лягнул их, заставляя подняться. Это слегка улучшило мое настроение.
Мы медленно спускались по полному опасности ущелью. Я шел последним, держа в левой руке фонарь, а в правой зажав конец веревки, которой были связаны мои случайные попутчики. А действительно, почему я пустил кровь самому себе, а не подонку Гарри? В конце концов, ведь это его кровь, по сценарию, должна быть на штыке.
* * *
– Ну, как прогулка? Получили удовольствие? – галантно спросил Хатчисон, и, надеюсь, в его голосе не было издевки.
– Во всяком случае было много интересных встреч и событий. Жаль, что вы не могли отправиться со мной. Вам бы понравилось.
Моряк не ответил. Он вел «Огненный крест» сквозь туман и темноту.
– Вы можете открыть мне секрет? – спросил я. – Каким образом вы вычислили положение корабля, чтобы возвратиться точно к молу? Полночи вы мотались по морю, не имея ни одного ориентира, в тумане, в неразберихе течений, волн и так далее... И, несмотря на это, вы появляетесь точно в назначенном месте в точно назначенное время. Не понимаю, как вам это удается?
– Ну, вообще-то у меня неплохо развиты навигационные способности, Кэлверт. Еще у меня есть карта с обозначенными глубинами. Если вы посмотрите на эту карту, то увидите: вот здесь, к западу от острова, есть мель. Расставшись с вами, я пошел навстречу ветру и течению, пока мы не оказались над мелью. Там я бросил якорь. Ну, а за пять минут до нашей встречи я поднял якорь и позволил ветру и течению вернуть меня в назначенное место. Это же так просто.
– Действительно, просто. Я даже разочарован.
– Вот видите, всегда интересней не открывать тайны до конца.
– Я надеюсь, вы не имеете в виду тайну «Нантесвилля»?
– О нет, ни в коем случае. Эта тайна стоит слишком дорого, чтобы остаться нераскрытой. Куда плывем?
– А дед Артур вам ничего не сказал?
– Вы недооцениваете адмирала. Он сказал мне, что никогда не вмешивается в ваши действия во время проведения... как он это назвал... полевых операций. Он объяснил принципы вашего взаимодействия. «Я – координирую, – сказал он, – Кэлверт – реализует».
– Иногда у деда бывают удачные формулировки, – согласился я.
– Если верить всему, что он рассказал мне после вашего ухода, работать с вами – это такой же уникальный шанс, как переспать с голливудской кинозвездой.
– А если бы еще за любовные похождения с кинозвездами платили восемьсот тысяч фунтов...
– Да, и это делает шанс еще более уникальным. И все-таки, куда мы плывем?
– Давайте к вам домой. Примите гостей? Или ваши охотники за акулами будут протестовать?
– Они ждут нас с нетерпением. Будем надеяться, что к моменту нашего прибытия адмирал уже закончит допрос ваших пленников.
– Не думаю, что он многого от них добьется, учитывая, что у одного сломана рука, а у другого нога. Вообще-то я был лучшего мнения об их акробатических способностях. Этот трюк – прыжок с мола на палубу со связанными руками – они, на мой взгляд, провалили.
– Ну, у них еще будет время порепетировать.
Хатчисон сосредоточился на управлении кораблем, когда к нам присоединился дед Артур.
– Ну что, есть результаты? – спросил я, пытаясь оттянуть момент, когда командир начнет допрашивать с пристрастием третьего и, очевидно, главного преступника по фамилии Кэлверт.
– Один потерял сознание, – отвечал дед с нескрываемым удовольствием в голосе. – Второй кричит так громко, что не слышит моих обращений к нему. Ну, а вы, Кэлверт, не хотите рассказать о вашей экскурсии по замку?
Сейчас он прикажет принести дыбу и другие орудия труда.
– Единственное, чего я сейчас хочу, адмирал, – спать.
– Торжественно обещаю вам, Кэлверт, я дам вам выспаться, как только мы прибудем на базу к нашим друзьям-рыбакам.
Память у деда Артура была устроена так, что он навсегда запоминал свои удачи, но сразу же легко забывал о своих промахах. Вот и сейчас его совершенно не мучили угрызения совести за те тяжкие подозрения, которые он питал в отношении «наших друзей-рыбаков». Как всякий нормальный генерал, дед Артур радовался увеличению своей армии, но, как всякий нормальный солдат, я старался отлынивать от службы.
– Послушайте, адмирал, я ведь уже все рассказал вам, – ныл рядовой, нет, ефрейтор, Кэлверт.
– Вы считаете это отчетом о проведенной операции?! Полдюжины отрывочных фраз, которые вдобавок и слышно-то не было из-за вокального дуэта ваших искалеченных пленников. Я хочу знать все, Кэлверт! И с подробностями.
Да этот дед вдобавок еще и садист!
– У меня нет сил, адмирал.
– Насколько я вас знаю, Кэлверт, для вас это естественное состояние. Во всяком случае ничего другого я от вас никогда не слышал. Кстати, у вас на корабле еще найдется бутылка виски? Вам нужно взбодриться.
Хатчисон скромно кашлянул, надеясь обратить на себя внимание его превосходительства.
– Вот и наш капитан тоже наверняка не откажется от глоточка, – согласился дед. – И захватите третий стакан, для меня.
С этого надо было начинать, господин адмирал.
Я пошел в закрома, чтобы изъять последние запасы спиртного. Интересно, когда мне удастся их пополнить, разве что попросить Хатчисона, чтобы он в счет будущих выплат перетащил на «Огненный крест» ящик-другой из своей кладовой.
По пути я заглянул к Шарлотте. Аптекарь в городке был семидесятилетним старичком, в очках с толстыми линзами и с руками, трясущимися от страха, – короче говоря, он вполне мог ошибиться с дозировкой, тем более что мужественные люди, живущие здесь, не слишком часто употребляют снотворное.
* * *
Я недооценил старого аптекаря. Он был профессионал и точно угадал дозу, хотя я не называл ему фамилию и диагноз больного. Хватило минуты, чтобы привести Шарлотту в чувство. Она проснулась в тот самый момент, когда «Огненный крест» чудесным образом отыскал в темноте и тумане то, что рыбаки называли портом.
Я сказал ей, чтобы она оделась (хотя прекрасно знал, что, внезапно уснув, она не успела надеть пижаму) и следовала за мной на берег. Через четверть часа мы прибыли к Хатчисону, а еще через столько же, проследив за тем, чтобы раненым сделали, за неимением гипса, жесткую повязку, и проверив надежность помещения, куда собирались их запереть, я решил, что наконец имею право отдохнуть.
Засыпая и блуждая взглядом по потолку и стенам комнаты, больше похожей на кабинет председателя отборочной комиссии провинциальной галереи художеств, я подумал, что, если бы нобелевский комитет кроме обычных ежегодных наград учредил специальную премию за достижения в области продажи недвижимости, ее следовало бы вручить тому, кто умудрился продать эту развалюху, расположенную вдали от всех путей сообщения, но зато в непосредственной близости от цеха разделки акул.
Я закрыл глаза, и мне начал сниться дед Артур в образе огромной акулы, требующей от меня тонну рыбьего жира, который я, в свою очередь, должен был добыть на «Шангри-Ла». В эту секунду открылась дверь, зажегся свет и в комнате появилась Шарлотта.
– Ради Бога, дайте мне поспать. – Я сделал вид, что не узнал ее.
– Вам не стоило гасить здесь свет, – сказала она, не обращая внимания на мои реплики, с улыбкой рассматривая произведения искусства, украшающие стены, как будто целью ее визита были исключительно они.
– Эти картины интересуют меня сейчас не больше, чем рисунки на стенах публичного туалета, – ответил я не слишком вежливо. Мне приходилось таращить глаза, иначе они автоматически закрывались. – Послушайте, я устал. Кроме того, женщины давно уже не наносят мне ночных визитов. Я забыл, что нужно при этом чувствовать!
Иными словами, обижайся, если хочешь, мне сейчас не до реверансов. Спать хочу!
– Если вы боитесь оставаться со мной наедине, позовите кого-нибудь на помощь. Адмирал... дед Артур – в соседней комнате. Можно мне присесть?
И она действительно устроилась на краешке моего ложа.
Что я мог бы сейчас сказать об этой женщине? Что она была одета в немнущееся белое платье. Что она только что старательно причесалась. И... больше я не знал о ней ничего. Ее лицо и глаза были мне совершенно незнакомы. Лицо, совсем недавно живое и энергичное, превратилось в неподвижную маску, а глаза, знавшие все о жизни и смерти, теперь выражали только печаль и безнадежность. И еще страх. Непонятно. Теперь, когда все заботы легли на плечи мужчин, страх должен был уйти из ее глаз, а он остался, только спрятался поглубже и затаился в тонких горьких морщинках в уголках губ и век.