Страница:
– Вы не доверяете мне, Филипп...
– Ну что вы говорите, Шарлотта, – возразил я, – почему я должен не доверять вам?
– Перестаньте, я говорю серьезно. Я ведь вижу, что происходит. Вы не хотите отвечать на мои вопросы. Вы вообще не хотите со мной разговаривать. Вы пользуетесь любым предлогом, чтобы не оставаться со мной наедине. За что вы наказываете меня? Чем я заслужила ваше недоверие?
– Вы считаете, Шарлотта, что я вам лгу. Ну что ж. Я действительно не святой. Иногда я немного кривлю душой, приукрашивая правду, а иногда мне вообще приходится называть белым серо-бело-малиновое и наоборот. И все же я никогда не смог бы солгать такой женщине, как вы.
Я действительно думал именно так. Я не собирался ее обманывать... Разве что это была бы ложь во спасение. Но это – совершенно другое дело.
– Почему же, Филипп?
– Я вряд ли сумею объяснить все связно. Я мог бы сказать вам, что не в состоянии солгать прекрасной женщине, которую слишком ценю, но вы могли бы тогда возразить, что я специально говорю непонятно, так, чтобы правда все же была вам недоступна. Я мог бы сказать, что никогда не лгу друзьям, но так я мог бы вызвать гнев Шарлотты Ставракис, которая не давала своего согласия на дружбу с профессиональным агентом-убийцей. Вот видите, Шарлотта, я не знаю, что сказать вам. И все же поверьте: я никогда не стану причиной ваших неприятностей и постараюсь, чтобы никто-никто в моем присутствии не стал их причиной... Может быть, вы не верите мне... Может быть, ваше женское чутье объявило забастовку...
– О, нет. Оно даже работает сверхурочно... – Ее взгляд был решителен, а лицо непроницаемо. – Я чувствую, – продолжала она, – что, не задумываясь, могу доверить вам даже мою жизнь.
– Вы рискуете, мадам, я могу согласиться.
– А если я не хочу, чтобы вы отказывались? – Первый раз она взглянула на меня без страха, потом опустила глаза и стала разглядывать свои лежащие на коленях руки. Это продолжалось так долго, что я последовал ее примеру, но, однако, не заметил ни в руках, ни в коленях ничего особенного.
– Вы спросили у меня, зачем я пришла... – наконец отозвалась она с улыбкой, которая словно была приклеена на ее лице.
– Я знаю, мадам. Вы хотели бы услышать одну историю. Это непросто, мадам. О начале этой истории могут рассказать только несколько человек в мире. А финал знает только один из них. И вы, мадам, обратились по адресу.
– Да, – признала она. – Я хочу знать все. Когда я дебютировала в театре, я играла маленькие роли, но всегда понимала, какое значение они имеют для целого спектакля. Это очень важно, иначе я бы ничего не смогла сделать. Здесь я тоже играю совсем небольшую роль, но мне дали текст и показали мизансцены, совершенно не объяснив смысла и содержания пьесы. Я появляюсь на три минуты во втором действии, не зная, что было в первом, и играю несколько эпизодов в третьем акте, не имея понятия, что будет в четвертом. Это унизительно для актрисы. И для женщины.
– Вы действительно не знаете, как начиналась эта история?
– Честное слово... Можете мне верить...
Я поверил ей, поскольку знал, что она действительно говорит правду.
– Тогда принесите мне чего-нибудь общеукрепляющего. Бутылка там, в кают-компании. Иначе я не смогу связать и двух слов.
Она охотно согласилась, и скоро я имел достаточно сил, чтобы связать не только два слова, но еще и двоих пиратов. Хотя неизвестно, что в данный момент было сложнее.
– Это будет рассказ о некоем триумвирате, – начал я, – в котором роли Цезаря, Помпея и Красса исполняли люди, хорошо, и даже очень хорошо вам знакомые: сэр Антони, его бухгалтер, а вернее, финансовый поверенный Лаворский и Долльманн – административный директор «Океанских линий Ставракиса», непосредственно связанных с «Нефтяным сообществом» вашего мужа. Сначала я думал, что шотландский адвокат Мак-Кольм и парижский банкир Анри Бишар работают с этой «святой троицей» в одной упряжке. Но я ошибался. Во всяком случае в отношении Бишара. Его пригласили, чтобы поговорить о делах, а при случае выведать информацию, необходимую для подготовки новой аферы. Но француз вовремя понял, куда ветер дует, и сбежал. Мак-Кольм последовал его примеру.
– Оба не остались тогда на «Шангри-Ла», они переночевали в отеле «Пальмира» и больше не появлялись на яхте.
– Возможно, им не понравилось, как ваш муж обращался с вами.
– Я тоже была не в восторге... Но в чем состоял замысел?
– Он был не так уж сложен. Но для его воплощения необходимо было, чтобы в исполнителях в полной мере присутствовали такие качества, как беспринципность, жестокость, неудержимое стремление к обогащению любой ценой, и одновременно отсутствовали понятия о жалости, чести и справедливости. Если бы это сочетание встречалось среди людей достаточно часто, пиратам уже очень скоро пришлось бы грабить своих коллег. Но поскольку это не так, у них остаются определенные преимущества перед честными людьми. Во всяком случае на первых порах. Так вот. Инициатором и мозгом всех махинаций был Лаворский – я думаю, что сумею это доказать в суде. Однажды он понял, что королевству Ставракиса насущно необходим прилив свежей крови – живых наличных денег, и решил, что нужно придумать что-нибудь незаурядное, используя, к примеру, морские возможности сэра Антони.
– Но мой муж миллионер. Он владеет самыми дорогими домами, кораблями, самолетами...
– Я имею в виду другое. Ему не хватало денег точно так же, как не хватало их владельцам заводов, газет и пароходов, которые в период великой депрессии десятками прыгали из окон верхних этажей небоскребов. Владение недвижимостью не всегда синоним богатства. Впрочем, сейчас не время для лекций на экономические темы. – Я подумал, что последняя фраза была совсем неплоха в устах человека, который никогда в жизни не имел никаких сбережений, и продолжал: – Лаворский предложил перехватывать корабли, транспортирующие ценные грузы на суммы от миллиона до нескольких миллионов фунтов стерлингов.
От удивления Шарлотта приоткрыла рот. У меня уже давно не было таких зубов, как у нее. Большую часть я потерял в стычках с врагами деда Артура. А сам дед, несмотря на преклонный возраст, посещал дантиста только в целях профилактики.
– Вы все это придумали... – прошептала она.
– Все это придумал Лаворский. У меня бы не хватило фантазии. Итак, цель была сформулирована. Теперь требовалось решить три проблемы. Первое: где получать информацию о ценных грузах (грабить случайные туристические яхты компаньоны с самого начала признали неэффективным). Второе: как организовать процедуру захвата кораблей. И, наконец, третье, возможно, самое сложное: где прятать похищенные корабли те несколько дней, которые были необходимы для вскрытия сейфов и перетранспортировки награбленного. С первой проблемой на том высоком уровне общения, который имел сэр Антони, справиться было не так уж сложно. Они воспользовались болтливостью или просто подкупили нескольких важных чиновников из финансового мира. Это доказывает их попытка наладить контакт с Бишаром. Я не думаю, что когда-нибудь нам удастся предъявить этим людям обвинение, но почти уверен, что мы сможем привлечь к ответственности главное связующее звено этих контактов – нашего доброго знакомого лорда Чарнли. Думаю, он выполнял роль своеобразного сводника. Я также думаю, что здесь очень пригодились связи титулованного маклера со страховыми компаниями. Ведь все пропавшие грузы были застрахованы, а в страховых документах есть информация о дате и месте отправки, маршруте и так далее.
– Но ведь лорд Чарнли такой богатый человек!
– Поймите, Шарлотта, богатство – категория неоднозначная. Он мог поставить не на ту лошадку в своих биржевых комбинациях, мог ввязаться в какую-нибудь финансовую операцию, которая закончилась крахом, а может, он действительно очень богат, но не умеет усмирить свою страсть к наживе. Деньги – это своего рода алкоголь. Одни умеют пить, другие – нет, эти становятся алкоголиками. Но вернемся к нашему триумвирату. Долльманн решил проблему номер два: он организовал процедуру похищения судов. Это тоже было не слишком трудно: ваш муж высылает свои танкеры в места не слишком цивилизованные, и стоит ли удивляться, что ему было нетрудно связаться с не слишком цивилизованными людьми. Впрочем, Долльманн сам не вербовал рекрутов для пиратской армии. Этим занимался его полномочный представитель – капитан Стикс, имевший богатое прошлое и большие связи в соответствующих кругах. И вот пришел день, когда команда пиратов была укомплектована, и оставалось только ждать выхода в море первого, а затем и очередных кораблей, предназначенных к похищению. В такие моменты вас с горничной высаживали на берег, а на борту «Шангри-Ла» появлялись господа пираты, а чуть позже – и их жертвы. Посредством постановки определенных сценариев – я вам о них еще расскажу – Стикс и компания захватывали корабли, плененные команды перевозились на берег, а корабли уводили к тайнику. Где бы вы спрятали корабль?
– Я... откуда я знаю? В Арктике... или где-нибудь на необитаемом острове... Я не знаю... Ведь корабль очень большой.
– На самом деле эта задача решается элементарно. Теоретически можно очень надежно спрятать любой корабль в любом месте. Достаточно утопить его.
– Так просто?
– Да, так просто. Мне кажется, я знаю, где сейчас располагается самое посещаемое и перегруженное морское кладбище в мире. Это место называется очень поэтично – «Вход в гробницу». В минуты, когда море спокойно, когда наступает равновесие между приливом и отливом, вы приводите корабль в заранее выбранное место и... буль-буль-буль... Сравнивая график приливов и отливов с датами похищений, можно сделать однозначный вывод: пять кораблей затонули около полуночи. Наверняка это было очень поэтичное зрелище. «Вход в гробницу». Можно ли найти лучшее место и название?
Она уже не слушала меня.
– Но ведь... – прервала она мой монолог. – Но ведь это рядом с островом лорда Кирксайда.
– Именно поэтому подводный тайник устроили в этих местах. Выбор сделал ваш муж. Он ведь давно знаком с лордом. Вчера я виделся с Кирксайдом, но он держит язык за зубами точно так же, как его очаровательная дочь.
– Вы встречаетесь со многими людьми. Я ее совсем не знаю.
– Очень жаль. Она считает, что вы интриганка, заарканившая беднягу-миллионера. Вообще-то она хорошая девушка. Но смертельно напугана. Она боится за свою жизнь и за жизнь нескольких близких ей людей.
– Почему?
– А как вы думаете, каким образом бандиты смогли убедить лорда Кирксайда участвовать в их деятельности или по крайней мере не мешать ей?
– Они могли его подкупить.
– Подкупить такого джентльмена? К тому же шотландца, дворянина и старейшину рода? За все сокровища мира лорд Кирксайд не пошел бы даже на такое преступление, как безбилетный проезд в автобусе. Да что там! Лорд скорее согласился бы, чтобы этот автобус переехал его насмерть, чем поступился бы своими принципами хоть на йоту. Он неподкупен, что не так уж часто встречается в наше время. Впрочем, я знаю еще одного-двух таких людей. (Стоило ли уточнять, что одним из моих неподкупных знакомых был я сам?)
– Но они нашли ключ к старому лорду, – продолжал я. – Они похитили его старшего сына (младший живет в Австралии) и, чтобы заодно нейтрализовать Сьюзан Кирксайд, прихватили ее жениха. Все считают, что эти молодые люди погибли.
– Нет... Не может быть. Это же бесчеловечно! – Она заслонила лицо рукой, ее голос дрожал.
– Наоборот, очень гуманно. А также очень эффективно. С той же целью они похитили сыновей Макдональда и жену Мак-Горна – это гарантировало молчание и даже сотрудничество.
– Но ведь люди не могут так просто исчезнуть!
– Все исчезновения были инсценированы как несчастные случаи. Впрочем, было и несколько убийств, также замаскированных под морские катастрофы, – это люди Стикса расправлялись со случайными свидетелями полуночных «похорон» у «Входа в гробницу».
– Неужели это правда... Неужели... Но ведь теперь, когда они знают, что вы раскрыли их планы, они могут сбежать.
– Но не раньше чем через два дня. Мы ведь сообщили им через Макдональда, что уходим, а с тех пор прошло только восемь часов.
– Да, я понимаю. – Она кивнула. – А что вы делали ночью в замке Кирксайда?
– У меня там было немного дел. – Я старался сформулировать ответ таким образом, чтобы исхитриться и не солгать. Это была своего рода игра, и она меня забавляла, если что-нибудь вообще могло забавлять меня в эту минуту. Вместе с тем этот разговор окончательно развеивал все мои сомнения. – Я добрался вплавь к доку для лодок. Этот док на самом деле в пять раз больше, чем выглядит снаружи, и весь начинен оборудованием для водолазов.
– Для водолазов?
– Не будьте наивны, Шарлотта. А каким образом вы предполагали бы изъять добычу с потопленного корабля? Водолазы работают с лодки, которая периодически разгружается в доке Кирксайда.
– А еще... Вы там больше ничего не нашли?
– А что еще я должен был там найти? Я пытался проникнуть в замок и стал подниматься по бесконечной лестнице из дока внутрь замка. Но на переходе я обнаружил милого молодого человека с карабином в руках. Что-то вроде часового. Он как раз допивал бутылку виски. Я очень хотел попросить у него глоточек, но передумал: а вдруг он оказался бы жадиной и продырявил мой костюм из своего карабина. Я решил, что лучше просто уйти.
– Боже мой, в какую страшную ситуацию мы попали! У вас нет радио. Вы не можете вызвать помощь. Что же делать? Что вы будете делать, Филипп?
– Я сделаю вот что. Вечером «Огненный крест» подойдет к замку. У меня есть захваченный у одного из наших гостей автомат. У деда Артура и Хатчисона – пистолеты. Мы проведем разведку боем. В воротах дока нет света – это значит, водолазы еще работают в море. Когда они вернутся, ворота откроются и свет будет заметен с трехкилометрового расстояния, где будет стоять «Огненный крест». Потом они закроют ворота и начнут перегружать добычу. И вот тогда мы направим наш корабль тараном в запертые ворота. Засов ворот не сможет выдержать удар такой силы. Дальше будь что будет, но уверяю вас: внезапность нападения и автомат в моих руках доставят много хлопот.
– Они убьют вас. – Она придвинулась ко мне еще ближе, в ее глазах был страх и что-то еще, что я пока не решался определить наверняка. – Не делайте этого, Филипп... Филипп!.. Прошу вас! Они убьют вас!.. Пожалуйста, Филипп!
Из контекста было не совсем понятно: то ли она панически боится моей смерти, то ли страстно желает ее.
– У меня нет выбора, Шарлотта.
Она наклонилась надо мной, и на мои губы упала соленая, как морская вода, слеза. Она плакала!
– О, Филипп, я прошу вас...
– Нет, Шарлотта. – Патетические нотки в моем голосе вполне подходили для финала-апофеоза. – Вы можете просить меня о чем угодно, но только не об этом. Я должен туда пойти, и я пойду туда.
Она медленно поднялась и минуту стояла надо мной, как бы не решаясь что-то сказать или сделать. Ее лицо блестело от слез. Наконец она погасила свет.
– Вы сумасшедший. И ваш план – самое большое безумие, какое только можно представить, – сказала она, покидая комнату.
Я лежал в темноте с широко открытыми глазами и думал о ее прощальной реплике. Шарлотта права: это был действительно самый безумный план, какой только можно себе представить. И все же она напрасно назвала меня сумасшедшим, поскольку я не собирался проводить этот план в жизнь.
«Оставьте меня в покое!»
Я приоткрыл глаза и снова зажмурился. Я был мертв. Я был неодушевленным предметом. Почему, черт возьми, трясущая меня за плечо рука не вцепилась во что-нибудь более способное проснуться. Например, в буксирную лебедку. Впрочем, в этом случае мы могли бы остаться без лебедки, поскольку то, что трясло меня за плечо, было как минимум ковшом шагающего экскаватора. Очевидно, он пришагал сюда за те несколько минут, которые я успел проспать. Ковш не унимался, пытаясь сгрести мое тело в одну бесформенную груду. Я снова попытался открыть глаза.
– Который час?
– Полдень, – улыбнулся Хатчисон. – Вряд ли вы будете в восторге, если я позволю вам спать до вечера. Посмотрите сюда.
Он подошел к окну. Не разгибаясь, я сполз с постели. Наверное, во время сна мне сделали операцию. Естественно, без наркоза. Произведена ампутация обеих ног. Хорошо хоть, что неизвестные заботливые эскулапы сразу же приделали мне протезы. Жаль только, что они мне не по размеру.
Хатчисон дернул головой в сторону окна.
– Что вы об этом думаете?
– А что я могу об этом думать, если из-за проклятого тумана ничего не видно?
– Вот и я говорю – туман. Вы помните метеорологическую сводку? По прогнозу туман должен был рассеяться утром.
Туман тут же рассеялся. Я имею в виду туман в моей голове. Я вскочил на все еще плохо слушающиеся протезы и начал лихорадочно одеваться в наиболее сухую одежду, что было нелегко, поскольку все части моего гардероба делились на три категории: мокрые, влажные и волглые.
А мысли мои в этот момент были уже совсем в другом месте. Пираты затопили «Нантесвилль» в понедельник вечером, во время отлива, но водолазы не могли тотчас приступить к работе. На следующую ночь, судя по состоянию моря, вести работы в районе «Входа в гробницу» было бы групповым самоубийством. Значит, они начали вчера вечером. Поэтому в доке не было их лодки. Владельцы «Нантесвилля» сообщили, что установленный на корабле старый сейф вряд ли сможет устоять перед современным газосварочным аппаратом дольше нескольких часов. И я не сомневался в технических возможностях Лаворского и его людей. Следовательно, перетранспортировка золота могла состояться нынешнею ночью. Одновременная работа трех ныряльщиков, плюс двухсменная организация труда, помноженная на естественный в этом случае энтузиазм масс, – и работа могла продвигаться ударными темпами. Но все же не настолько, чтобы в течение одной ночи поднять со дна восемнадцать тонн. Мой собственный опыт работы в морской спасательной службе (еще до того, как дед Артур стал опекать меня) был этому порукой.
Из всего этого вытекал вывод, что команде Лаворского понадобится еще как минимум одна ночь, чтобы закончить работу. Но Хатчисон был тысячу раз прав: этот туман стоил всех ночей на свете, и пираты вполне могли продолжать подводные процедуры в течение сегодняшнего дня.
– Помогите подняться деду Артуру, – не без злорадства произнес я экскаватору Хатчисону. – Скажите ему, что мы с вами отплываем на «Огненном кресте».
– Он захочет с нами.
– Он не должен идти ко «Входу в гробницу». Для него и здесь найдется работа.
– Я думал, мы направимся к замку, к доку.
– Но ведь мы не можем атаковать раньше полуночи.
– Да, конечно, я понимаю...
На этот раз «Вход в гробницу» не подтвердил своей репутации. Дул слабый юго-западный ветер, и волны были совсем небольшие. Но туман был все еще непроницаем. Хатчисон привел корабль на место с помощью эхолота, компаса и карты. Я не заметил, чтобы за весь путь он хотя бы раз взглянул на закрытое туманом море. Заглядывая через его плечо, я тоже пытался сориентироваться по карте, но часто не мог обойтись без помощи Тима, который, пользуясь случаем, открывал мне тайны шкиперского мастерства. Но у меня тоже было определенное преимущество: я видел эти места с вертолета в ясную погоду и теперь приблизительно знал, где то место, которое нас особенно интересует.
Когда мы достаточно приблизились к нему, я попросил Хатчисона выключить мотор. Мы вышли на палубу. «Огненный крест» медленно дрейфовал сквозь туман. Что за бортом: вода, скалы или сотни пиратов на надувных матрасах – разглядеть было невозможно.
Через минуту Хатчисон резко повернулся ко мне.
– Боюсь вы были правы, – сказал он. – Я слышу звук мотора.
Я прислушался и различил характерный шум работающего компрессора. Обычно такими моторами пользуются для подачи кислорода при ведении глубоководных работ тяжелыми водолазами.
– А почему вы сказали «боюсь, что вы правы»?
– Потому что я, кажется, знаю, что вы собираетесь делать. Вы хотите опуститься на дно?
– Не то чтобы я этого очень хотел, Тим, но если я не сделаю этого, сегодня к вечеру «Нантесвилль» будет освобожден от груза и наши друзья исчезнут с товаром задолго до полуночи.
– Послушайте, Кэлверт, возьмите половину нашей доли. Нет, возьмите две трети. Ведь вы все делаете сами!
– Поставьте мне сто граммов в баре отеля «Пальмира». Но это чуть позже. А сейчас я прошу вас отвести «Огненный крест» в хорошее место и удерживать его там до моего возвращения после того, как я закончу работу на борту «Нантесвилля». Мне не хотелось бы провести остаток жизни у входа в гробницу.
Он не обратил внимания на мой каламбур. Больше того, в его глазах я мог ясно прочесть, что он понимает мои слова лишь в условном наклонении... – «если я закончу работу...» Вслух он не сказал ничего, но развернул «Огненный крест», отвел судно до границы слышимости звука компрессора и установил корабль носом в направлении шума.
– Сейчас мы на расстоянии одной десятой мили, – доложил он.
– Я завидую вашей уверенности. Неужели в этом тумане можно знать что-нибудь наверняка?
– Бросайте якорь.
Я бросил якорь, но не обычный, подвешенный на цепи, а маленький, укрепленный на достаточно длинной нейлоновой веревке. Якорь тихо опустился на дно. Привязав конец веревки, я вернулся в рулевую рубку и стал надевать акваланг.
– Тим, что вы будете делать, если туман вдруг рассеется?
– Я стараюсь не думать об этом. Насколько я понимаю, в этом случае надо уходить. Но как же тогда вы?
– Естественно, надо уходить. А если они бросятся за вами в погоню?
– Это вряд ли. Тогда им пришлось бы оставить на «Нантесвилле» несколько покойников-водолазов.
– Я просил бы вас быть тактичнее, Хатчисон. Вам не кажется, что меня не стоит напутствовать разговорами о покойниках-водолазах на борту «Нантесвилля»?
Я угадал. На борту «Нантесвилля» работали водолазы. Они передвигались с максимальной скоростью, какой только можно было достичь на такой глубине и под таким давлением, но все равно со стороны это напоминало замедленную киносъемку. Найти их было совсем не трудно. Я плыл у самой поверхности воды на звук компрессора. В трех метрах от лодки, нырнув глубже, я нашел кабели, сигнальные провода и толстый стальной трос. Его-то я и искал. Медленно двинувшись вдоль троса, я вскоре увидел отблеск света. Теперь я отплыл в сторону и продолжал спускаться, пока мои ноги не дотронулись до чего-то твердого. Это была палуба корабля. Хотелось бы надеяться, что мое второе пребывание на «Нантесвилле» будет не столь успешно, как первое. Я поточнее определил расположение подводного прожектора и с тысячью предосторожностей направился к нему.
Их было двое. Они стояли в утяжеленных свинцом ботинках над открытым люком. Их наряд был обычен, если, конечно, иметь в виду подводные работы, а не выпускной вечер в духовной семинарии: шлем, скафандр с доставляющей воздух гофрированной трубкой и тонким коммуникационным проводом, скорее всего соединенным с телефонным кабелем.
Их скафандры существенно отличались от моего. Я не смог бы работать в таких условиях главным образом из-за малого запаса сжатого воздуха в баллонах, в то время как они имели возможность оставаться на глубине полтора часа между тридцатью – сорокаминутными ритуалами погружения на дно и подъема на поверхность. Но я и не собирался оставаться тут так долго, более того, я не хотел оставаться тут ни минуты, так громко и нервно билось мое сердце. Неужели я боялся? «Конечно, нет, – ответил я сам себе. – Такие хладнокровные люди, как Кэлверт, не знают страха и сомнений, а ускоренное сердцебиение – всего лишь результат повышенного давления на глубине».
Стальной трос, вдоль которого я спускался, заканчивался кольцом, соединенным с четырьмя углами квадратной металлической сетки. Два водолаза примерно каждые две минуты вытаскивали из трюма металлические ящики и устанавливали их на сетке. Ящики были небольшие, но, казалось, очень тяжелые. Еще бы. Четыре слитка золота по тринадцать килограммов в каждом... Бешеные деньги.
На «Нантесвилле» находилось около 360 таких ящиков. Я попытался приблизительно определить продолжительность всей операции. На сетке можно было установить шестнадцать ящиков, и, чтобы сделать это, требовалось шестнадцать минут. Подъем сетки, разгрузка и обратный спуск – еще минут десять. Итого: двадцать шесть минут на шестнадцать ящиков, или сорок ящиков в час, а за полуторачасовую смену под водой – шестьдесят ящиков. Не так давно у меня уже был повод вспомнить правила декомпрессии. Чтобы не почувствовать симптомы кессонной болезни, во время подъема на поверхность они должны сделать как минимум две остановки: первую – на двенадцать и вторую – на двадцать четыре минуты. Минут двадцать им приходится тратить на передачу костюмов сменщикам. В сумме это получается час. Значит, манипуляции с шестьюдесятью ящиками занимают два с половиной часа.
Сколько еще ящиков оставалось в трюме? Это был принципиальный вопрос, и ответить на него требовалось как можно скорее, поскольку у меня имелось всего два баллона и давление в них давно уже было меньше номинальных двухсот атмосфер.
– Ну что вы говорите, Шарлотта, – возразил я, – почему я должен не доверять вам?
– Перестаньте, я говорю серьезно. Я ведь вижу, что происходит. Вы не хотите отвечать на мои вопросы. Вы вообще не хотите со мной разговаривать. Вы пользуетесь любым предлогом, чтобы не оставаться со мной наедине. За что вы наказываете меня? Чем я заслужила ваше недоверие?
– Вы считаете, Шарлотта, что я вам лгу. Ну что ж. Я действительно не святой. Иногда я немного кривлю душой, приукрашивая правду, а иногда мне вообще приходится называть белым серо-бело-малиновое и наоборот. И все же я никогда не смог бы солгать такой женщине, как вы.
Я действительно думал именно так. Я не собирался ее обманывать... Разве что это была бы ложь во спасение. Но это – совершенно другое дело.
– Почему же, Филипп?
– Я вряд ли сумею объяснить все связно. Я мог бы сказать вам, что не в состоянии солгать прекрасной женщине, которую слишком ценю, но вы могли бы тогда возразить, что я специально говорю непонятно, так, чтобы правда все же была вам недоступна. Я мог бы сказать, что никогда не лгу друзьям, но так я мог бы вызвать гнев Шарлотты Ставракис, которая не давала своего согласия на дружбу с профессиональным агентом-убийцей. Вот видите, Шарлотта, я не знаю, что сказать вам. И все же поверьте: я никогда не стану причиной ваших неприятностей и постараюсь, чтобы никто-никто в моем присутствии не стал их причиной... Может быть, вы не верите мне... Может быть, ваше женское чутье объявило забастовку...
– О, нет. Оно даже работает сверхурочно... – Ее взгляд был решителен, а лицо непроницаемо. – Я чувствую, – продолжала она, – что, не задумываясь, могу доверить вам даже мою жизнь.
– Вы рискуете, мадам, я могу согласиться.
– А если я не хочу, чтобы вы отказывались? – Первый раз она взглянула на меня без страха, потом опустила глаза и стала разглядывать свои лежащие на коленях руки. Это продолжалось так долго, что я последовал ее примеру, но, однако, не заметил ни в руках, ни в коленях ничего особенного.
– Вы спросили у меня, зачем я пришла... – наконец отозвалась она с улыбкой, которая словно была приклеена на ее лице.
– Я знаю, мадам. Вы хотели бы услышать одну историю. Это непросто, мадам. О начале этой истории могут рассказать только несколько человек в мире. А финал знает только один из них. И вы, мадам, обратились по адресу.
– Да, – признала она. – Я хочу знать все. Когда я дебютировала в театре, я играла маленькие роли, но всегда понимала, какое значение они имеют для целого спектакля. Это очень важно, иначе я бы ничего не смогла сделать. Здесь я тоже играю совсем небольшую роль, но мне дали текст и показали мизансцены, совершенно не объяснив смысла и содержания пьесы. Я появляюсь на три минуты во втором действии, не зная, что было в первом, и играю несколько эпизодов в третьем акте, не имея понятия, что будет в четвертом. Это унизительно для актрисы. И для женщины.
– Вы действительно не знаете, как начиналась эта история?
– Честное слово... Можете мне верить...
Я поверил ей, поскольку знал, что она действительно говорит правду.
– Тогда принесите мне чего-нибудь общеукрепляющего. Бутылка там, в кают-компании. Иначе я не смогу связать и двух слов.
Она охотно согласилась, и скоро я имел достаточно сил, чтобы связать не только два слова, но еще и двоих пиратов. Хотя неизвестно, что в данный момент было сложнее.
– Это будет рассказ о некоем триумвирате, – начал я, – в котором роли Цезаря, Помпея и Красса исполняли люди, хорошо, и даже очень хорошо вам знакомые: сэр Антони, его бухгалтер, а вернее, финансовый поверенный Лаворский и Долльманн – административный директор «Океанских линий Ставракиса», непосредственно связанных с «Нефтяным сообществом» вашего мужа. Сначала я думал, что шотландский адвокат Мак-Кольм и парижский банкир Анри Бишар работают с этой «святой троицей» в одной упряжке. Но я ошибался. Во всяком случае в отношении Бишара. Его пригласили, чтобы поговорить о делах, а при случае выведать информацию, необходимую для подготовки новой аферы. Но француз вовремя понял, куда ветер дует, и сбежал. Мак-Кольм последовал его примеру.
– Оба не остались тогда на «Шангри-Ла», они переночевали в отеле «Пальмира» и больше не появлялись на яхте.
– Возможно, им не понравилось, как ваш муж обращался с вами.
– Я тоже была не в восторге... Но в чем состоял замысел?
– Он был не так уж сложен. Но для его воплощения необходимо было, чтобы в исполнителях в полной мере присутствовали такие качества, как беспринципность, жестокость, неудержимое стремление к обогащению любой ценой, и одновременно отсутствовали понятия о жалости, чести и справедливости. Если бы это сочетание встречалось среди людей достаточно часто, пиратам уже очень скоро пришлось бы грабить своих коллег. Но поскольку это не так, у них остаются определенные преимущества перед честными людьми. Во всяком случае на первых порах. Так вот. Инициатором и мозгом всех махинаций был Лаворский – я думаю, что сумею это доказать в суде. Однажды он понял, что королевству Ставракиса насущно необходим прилив свежей крови – живых наличных денег, и решил, что нужно придумать что-нибудь незаурядное, используя, к примеру, морские возможности сэра Антони.
– Но мой муж миллионер. Он владеет самыми дорогими домами, кораблями, самолетами...
– Я имею в виду другое. Ему не хватало денег точно так же, как не хватало их владельцам заводов, газет и пароходов, которые в период великой депрессии десятками прыгали из окон верхних этажей небоскребов. Владение недвижимостью не всегда синоним богатства. Впрочем, сейчас не время для лекций на экономические темы. – Я подумал, что последняя фраза была совсем неплоха в устах человека, который никогда в жизни не имел никаких сбережений, и продолжал: – Лаворский предложил перехватывать корабли, транспортирующие ценные грузы на суммы от миллиона до нескольких миллионов фунтов стерлингов.
От удивления Шарлотта приоткрыла рот. У меня уже давно не было таких зубов, как у нее. Большую часть я потерял в стычках с врагами деда Артура. А сам дед, несмотря на преклонный возраст, посещал дантиста только в целях профилактики.
– Вы все это придумали... – прошептала она.
– Все это придумал Лаворский. У меня бы не хватило фантазии. Итак, цель была сформулирована. Теперь требовалось решить три проблемы. Первое: где получать информацию о ценных грузах (грабить случайные туристические яхты компаньоны с самого начала признали неэффективным). Второе: как организовать процедуру захвата кораблей. И, наконец, третье, возможно, самое сложное: где прятать похищенные корабли те несколько дней, которые были необходимы для вскрытия сейфов и перетранспортировки награбленного. С первой проблемой на том высоком уровне общения, который имел сэр Антони, справиться было не так уж сложно. Они воспользовались болтливостью или просто подкупили нескольких важных чиновников из финансового мира. Это доказывает их попытка наладить контакт с Бишаром. Я не думаю, что когда-нибудь нам удастся предъявить этим людям обвинение, но почти уверен, что мы сможем привлечь к ответственности главное связующее звено этих контактов – нашего доброго знакомого лорда Чарнли. Думаю, он выполнял роль своеобразного сводника. Я также думаю, что здесь очень пригодились связи титулованного маклера со страховыми компаниями. Ведь все пропавшие грузы были застрахованы, а в страховых документах есть информация о дате и месте отправки, маршруте и так далее.
– Но ведь лорд Чарнли такой богатый человек!
– Поймите, Шарлотта, богатство – категория неоднозначная. Он мог поставить не на ту лошадку в своих биржевых комбинациях, мог ввязаться в какую-нибудь финансовую операцию, которая закончилась крахом, а может, он действительно очень богат, но не умеет усмирить свою страсть к наживе. Деньги – это своего рода алкоголь. Одни умеют пить, другие – нет, эти становятся алкоголиками. Но вернемся к нашему триумвирату. Долльманн решил проблему номер два: он организовал процедуру похищения судов. Это тоже было не слишком трудно: ваш муж высылает свои танкеры в места не слишком цивилизованные, и стоит ли удивляться, что ему было нетрудно связаться с не слишком цивилизованными людьми. Впрочем, Долльманн сам не вербовал рекрутов для пиратской армии. Этим занимался его полномочный представитель – капитан Стикс, имевший богатое прошлое и большие связи в соответствующих кругах. И вот пришел день, когда команда пиратов была укомплектована, и оставалось только ждать выхода в море первого, а затем и очередных кораблей, предназначенных к похищению. В такие моменты вас с горничной высаживали на берег, а на борту «Шангри-Ла» появлялись господа пираты, а чуть позже – и их жертвы. Посредством постановки определенных сценариев – я вам о них еще расскажу – Стикс и компания захватывали корабли, плененные команды перевозились на берег, а корабли уводили к тайнику. Где бы вы спрятали корабль?
– Я... откуда я знаю? В Арктике... или где-нибудь на необитаемом острове... Я не знаю... Ведь корабль очень большой.
– На самом деле эта задача решается элементарно. Теоретически можно очень надежно спрятать любой корабль в любом месте. Достаточно утопить его.
– Так просто?
– Да, так просто. Мне кажется, я знаю, где сейчас располагается самое посещаемое и перегруженное морское кладбище в мире. Это место называется очень поэтично – «Вход в гробницу». В минуты, когда море спокойно, когда наступает равновесие между приливом и отливом, вы приводите корабль в заранее выбранное место и... буль-буль-буль... Сравнивая график приливов и отливов с датами похищений, можно сделать однозначный вывод: пять кораблей затонули около полуночи. Наверняка это было очень поэтичное зрелище. «Вход в гробницу». Можно ли найти лучшее место и название?
Она уже не слушала меня.
– Но ведь... – прервала она мой монолог. – Но ведь это рядом с островом лорда Кирксайда.
– Именно поэтому подводный тайник устроили в этих местах. Выбор сделал ваш муж. Он ведь давно знаком с лордом. Вчера я виделся с Кирксайдом, но он держит язык за зубами точно так же, как его очаровательная дочь.
– Вы встречаетесь со многими людьми. Я ее совсем не знаю.
– Очень жаль. Она считает, что вы интриганка, заарканившая беднягу-миллионера. Вообще-то она хорошая девушка. Но смертельно напугана. Она боится за свою жизнь и за жизнь нескольких близких ей людей.
– Почему?
– А как вы думаете, каким образом бандиты смогли убедить лорда Кирксайда участвовать в их деятельности или по крайней мере не мешать ей?
– Они могли его подкупить.
– Подкупить такого джентльмена? К тому же шотландца, дворянина и старейшину рода? За все сокровища мира лорд Кирксайд не пошел бы даже на такое преступление, как безбилетный проезд в автобусе. Да что там! Лорд скорее согласился бы, чтобы этот автобус переехал его насмерть, чем поступился бы своими принципами хоть на йоту. Он неподкупен, что не так уж часто встречается в наше время. Впрочем, я знаю еще одного-двух таких людей. (Стоило ли уточнять, что одним из моих неподкупных знакомых был я сам?)
– Но они нашли ключ к старому лорду, – продолжал я. – Они похитили его старшего сына (младший живет в Австралии) и, чтобы заодно нейтрализовать Сьюзан Кирксайд, прихватили ее жениха. Все считают, что эти молодые люди погибли.
– Нет... Не может быть. Это же бесчеловечно! – Она заслонила лицо рукой, ее голос дрожал.
– Наоборот, очень гуманно. А также очень эффективно. С той же целью они похитили сыновей Макдональда и жену Мак-Горна – это гарантировало молчание и даже сотрудничество.
– Но ведь люди не могут так просто исчезнуть!
– Все исчезновения были инсценированы как несчастные случаи. Впрочем, было и несколько убийств, также замаскированных под морские катастрофы, – это люди Стикса расправлялись со случайными свидетелями полуночных «похорон» у «Входа в гробницу».
– Неужели это правда... Неужели... Но ведь теперь, когда они знают, что вы раскрыли их планы, они могут сбежать.
– Но не раньше чем через два дня. Мы ведь сообщили им через Макдональда, что уходим, а с тех пор прошло только восемь часов.
– Да, я понимаю. – Она кивнула. – А что вы делали ночью в замке Кирксайда?
– У меня там было немного дел. – Я старался сформулировать ответ таким образом, чтобы исхитриться и не солгать. Это была своего рода игра, и она меня забавляла, если что-нибудь вообще могло забавлять меня в эту минуту. Вместе с тем этот разговор окончательно развеивал все мои сомнения. – Я добрался вплавь к доку для лодок. Этот док на самом деле в пять раз больше, чем выглядит снаружи, и весь начинен оборудованием для водолазов.
– Для водолазов?
– Не будьте наивны, Шарлотта. А каким образом вы предполагали бы изъять добычу с потопленного корабля? Водолазы работают с лодки, которая периодически разгружается в доке Кирксайда.
– А еще... Вы там больше ничего не нашли?
– А что еще я должен был там найти? Я пытался проникнуть в замок и стал подниматься по бесконечной лестнице из дока внутрь замка. Но на переходе я обнаружил милого молодого человека с карабином в руках. Что-то вроде часового. Он как раз допивал бутылку виски. Я очень хотел попросить у него глоточек, но передумал: а вдруг он оказался бы жадиной и продырявил мой костюм из своего карабина. Я решил, что лучше просто уйти.
– Боже мой, в какую страшную ситуацию мы попали! У вас нет радио. Вы не можете вызвать помощь. Что же делать? Что вы будете делать, Филипп?
– Я сделаю вот что. Вечером «Огненный крест» подойдет к замку. У меня есть захваченный у одного из наших гостей автомат. У деда Артура и Хатчисона – пистолеты. Мы проведем разведку боем. В воротах дока нет света – это значит, водолазы еще работают в море. Когда они вернутся, ворота откроются и свет будет заметен с трехкилометрового расстояния, где будет стоять «Огненный крест». Потом они закроют ворота и начнут перегружать добычу. И вот тогда мы направим наш корабль тараном в запертые ворота. Засов ворот не сможет выдержать удар такой силы. Дальше будь что будет, но уверяю вас: внезапность нападения и автомат в моих руках доставят много хлопот.
– Они убьют вас. – Она придвинулась ко мне еще ближе, в ее глазах был страх и что-то еще, что я пока не решался определить наверняка. – Не делайте этого, Филипп... Филипп!.. Прошу вас! Они убьют вас!.. Пожалуйста, Филипп!
Из контекста было не совсем понятно: то ли она панически боится моей смерти, то ли страстно желает ее.
– У меня нет выбора, Шарлотта.
Она наклонилась надо мной, и на мои губы упала соленая, как морская вода, слеза. Она плакала!
– О, Филипп, я прошу вас...
– Нет, Шарлотта. – Патетические нотки в моем голосе вполне подходили для финала-апофеоза. – Вы можете просить меня о чем угодно, но только не об этом. Я должен туда пойти, и я пойду туда.
Она медленно поднялась и минуту стояла надо мной, как бы не решаясь что-то сказать или сделать. Ее лицо блестело от слез. Наконец она погасила свет.
– Вы сумасшедший. И ваш план – самое большое безумие, какое только можно представить, – сказала она, покидая комнату.
Я лежал в темноте с широко открытыми глазами и думал о ее прощальной реплике. Шарлотта права: это был действительно самый безумный план, какой только можно себе представить. И все же она напрасно назвала меня сумасшедшим, поскольку я не собирался проводить этот план в жизнь.
* * *
Четверг, полдень – пятница, рассвет.
«Оставьте меня в покое!»
Я приоткрыл глаза и снова зажмурился. Я был мертв. Я был неодушевленным предметом. Почему, черт возьми, трясущая меня за плечо рука не вцепилась во что-нибудь более способное проснуться. Например, в буксирную лебедку. Впрочем, в этом случае мы могли бы остаться без лебедки, поскольку то, что трясло меня за плечо, было как минимум ковшом шагающего экскаватора. Очевидно, он пришагал сюда за те несколько минут, которые я успел проспать. Ковш не унимался, пытаясь сгрести мое тело в одну бесформенную груду. Я снова попытался открыть глаза.
– Который час?
– Полдень, – улыбнулся Хатчисон. – Вряд ли вы будете в восторге, если я позволю вам спать до вечера. Посмотрите сюда.
Он подошел к окну. Не разгибаясь, я сполз с постели. Наверное, во время сна мне сделали операцию. Естественно, без наркоза. Произведена ампутация обеих ног. Хорошо хоть, что неизвестные заботливые эскулапы сразу же приделали мне протезы. Жаль только, что они мне не по размеру.
Хатчисон дернул головой в сторону окна.
– Что вы об этом думаете?
– А что я могу об этом думать, если из-за проклятого тумана ничего не видно?
– Вот и я говорю – туман. Вы помните метеорологическую сводку? По прогнозу туман должен был рассеяться утром.
Туман тут же рассеялся. Я имею в виду туман в моей голове. Я вскочил на все еще плохо слушающиеся протезы и начал лихорадочно одеваться в наиболее сухую одежду, что было нелегко, поскольку все части моего гардероба делились на три категории: мокрые, влажные и волглые.
А мысли мои в этот момент были уже совсем в другом месте. Пираты затопили «Нантесвилль» в понедельник вечером, во время отлива, но водолазы не могли тотчас приступить к работе. На следующую ночь, судя по состоянию моря, вести работы в районе «Входа в гробницу» было бы групповым самоубийством. Значит, они начали вчера вечером. Поэтому в доке не было их лодки. Владельцы «Нантесвилля» сообщили, что установленный на корабле старый сейф вряд ли сможет устоять перед современным газосварочным аппаратом дольше нескольких часов. И я не сомневался в технических возможностях Лаворского и его людей. Следовательно, перетранспортировка золота могла состояться нынешнею ночью. Одновременная работа трех ныряльщиков, плюс двухсменная организация труда, помноженная на естественный в этом случае энтузиазм масс, – и работа могла продвигаться ударными темпами. Но все же не настолько, чтобы в течение одной ночи поднять со дна восемнадцать тонн. Мой собственный опыт работы в морской спасательной службе (еще до того, как дед Артур стал опекать меня) был этому порукой.
Из всего этого вытекал вывод, что команде Лаворского понадобится еще как минимум одна ночь, чтобы закончить работу. Но Хатчисон был тысячу раз прав: этот туман стоил всех ночей на свете, и пираты вполне могли продолжать подводные процедуры в течение сегодняшнего дня.
– Помогите подняться деду Артуру, – не без злорадства произнес я экскаватору Хатчисону. – Скажите ему, что мы с вами отплываем на «Огненном кресте».
– Он захочет с нами.
– Он не должен идти ко «Входу в гробницу». Для него и здесь найдется работа.
– Я думал, мы направимся к замку, к доку.
– Но ведь мы не можем атаковать раньше полуночи.
– Да, конечно, я понимаю...
* * *
На этот раз «Вход в гробницу» не подтвердил своей репутации. Дул слабый юго-западный ветер, и волны были совсем небольшие. Но туман был все еще непроницаем. Хатчисон привел корабль на место с помощью эхолота, компаса и карты. Я не заметил, чтобы за весь путь он хотя бы раз взглянул на закрытое туманом море. Заглядывая через его плечо, я тоже пытался сориентироваться по карте, но часто не мог обойтись без помощи Тима, который, пользуясь случаем, открывал мне тайны шкиперского мастерства. Но у меня тоже было определенное преимущество: я видел эти места с вертолета в ясную погоду и теперь приблизительно знал, где то место, которое нас особенно интересует.
Когда мы достаточно приблизились к нему, я попросил Хатчисона выключить мотор. Мы вышли на палубу. «Огненный крест» медленно дрейфовал сквозь туман. Что за бортом: вода, скалы или сотни пиратов на надувных матрасах – разглядеть было невозможно.
Через минуту Хатчисон резко повернулся ко мне.
– Боюсь вы были правы, – сказал он. – Я слышу звук мотора.
Я прислушался и различил характерный шум работающего компрессора. Обычно такими моторами пользуются для подачи кислорода при ведении глубоководных работ тяжелыми водолазами.
– А почему вы сказали «боюсь, что вы правы»?
– Потому что я, кажется, знаю, что вы собираетесь делать. Вы хотите опуститься на дно?
– Не то чтобы я этого очень хотел, Тим, но если я не сделаю этого, сегодня к вечеру «Нантесвилль» будет освобожден от груза и наши друзья исчезнут с товаром задолго до полуночи.
– Послушайте, Кэлверт, возьмите половину нашей доли. Нет, возьмите две трети. Ведь вы все делаете сами!
– Поставьте мне сто граммов в баре отеля «Пальмира». Но это чуть позже. А сейчас я прошу вас отвести «Огненный крест» в хорошее место и удерживать его там до моего возвращения после того, как я закончу работу на борту «Нантесвилля». Мне не хотелось бы провести остаток жизни у входа в гробницу.
Он не обратил внимания на мой каламбур. Больше того, в его глазах я мог ясно прочесть, что он понимает мои слова лишь в условном наклонении... – «если я закончу работу...» Вслух он не сказал ничего, но развернул «Огненный крест», отвел судно до границы слышимости звука компрессора и установил корабль носом в направлении шума.
– Сейчас мы на расстоянии одной десятой мили, – доложил он.
– Я завидую вашей уверенности. Неужели в этом тумане можно знать что-нибудь наверняка?
– Бросайте якорь.
Я бросил якорь, но не обычный, подвешенный на цепи, а маленький, укрепленный на достаточно длинной нейлоновой веревке. Якорь тихо опустился на дно. Привязав конец веревки, я вернулся в рулевую рубку и стал надевать акваланг.
– Тим, что вы будете делать, если туман вдруг рассеется?
– Я стараюсь не думать об этом. Насколько я понимаю, в этом случае надо уходить. Но как же тогда вы?
– Естественно, надо уходить. А если они бросятся за вами в погоню?
– Это вряд ли. Тогда им пришлось бы оставить на «Нантесвилле» несколько покойников-водолазов.
– Я просил бы вас быть тактичнее, Хатчисон. Вам не кажется, что меня не стоит напутствовать разговорами о покойниках-водолазах на борту «Нантесвилля»?
* * *
Я угадал. На борту «Нантесвилля» работали водолазы. Они передвигались с максимальной скоростью, какой только можно было достичь на такой глубине и под таким давлением, но все равно со стороны это напоминало замедленную киносъемку. Найти их было совсем не трудно. Я плыл у самой поверхности воды на звук компрессора. В трех метрах от лодки, нырнув глубже, я нашел кабели, сигнальные провода и толстый стальной трос. Его-то я и искал. Медленно двинувшись вдоль троса, я вскоре увидел отблеск света. Теперь я отплыл в сторону и продолжал спускаться, пока мои ноги не дотронулись до чего-то твердого. Это была палуба корабля. Хотелось бы надеяться, что мое второе пребывание на «Нантесвилле» будет не столь успешно, как первое. Я поточнее определил расположение подводного прожектора и с тысячью предосторожностей направился к нему.
Их было двое. Они стояли в утяжеленных свинцом ботинках над открытым люком. Их наряд был обычен, если, конечно, иметь в виду подводные работы, а не выпускной вечер в духовной семинарии: шлем, скафандр с доставляющей воздух гофрированной трубкой и тонким коммуникационным проводом, скорее всего соединенным с телефонным кабелем.
Их скафандры существенно отличались от моего. Я не смог бы работать в таких условиях главным образом из-за малого запаса сжатого воздуха в баллонах, в то время как они имели возможность оставаться на глубине полтора часа между тридцатью – сорокаминутными ритуалами погружения на дно и подъема на поверхность. Но я и не собирался оставаться тут так долго, более того, я не хотел оставаться тут ни минуты, так громко и нервно билось мое сердце. Неужели я боялся? «Конечно, нет, – ответил я сам себе. – Такие хладнокровные люди, как Кэлверт, не знают страха и сомнений, а ускоренное сердцебиение – всего лишь результат повышенного давления на глубине».
Стальной трос, вдоль которого я спускался, заканчивался кольцом, соединенным с четырьмя углами квадратной металлической сетки. Два водолаза примерно каждые две минуты вытаскивали из трюма металлические ящики и устанавливали их на сетке. Ящики были небольшие, но, казалось, очень тяжелые. Еще бы. Четыре слитка золота по тринадцать килограммов в каждом... Бешеные деньги.
На «Нантесвилле» находилось около 360 таких ящиков. Я попытался приблизительно определить продолжительность всей операции. На сетке можно было установить шестнадцать ящиков, и, чтобы сделать это, требовалось шестнадцать минут. Подъем сетки, разгрузка и обратный спуск – еще минут десять. Итого: двадцать шесть минут на шестнадцать ящиков, или сорок ящиков в час, а за полуторачасовую смену под водой – шестьдесят ящиков. Не так давно у меня уже был повод вспомнить правила декомпрессии. Чтобы не почувствовать симптомы кессонной болезни, во время подъема на поверхность они должны сделать как минимум две остановки: первую – на двенадцать и вторую – на двадцать четыре минуты. Минут двадцать им приходится тратить на передачу костюмов сменщикам. В сумме это получается час. Значит, манипуляции с шестьюдесятью ящиками занимают два с половиной часа.
Сколько еще ящиков оставалось в трюме? Это был принципиальный вопрос, и ответить на него требовалось как можно скорее, поскольку у меня имелось всего два баллона и давление в них давно уже было меньше номинальных двухсот атмосфер.