Маклин Алистер. И ночи нет конца

   - Нет!
   Пожав плечами, я взял свой стакан с коньяком. Тех, кто приносит дурные вести, испокон веков не жалуют. Думаю, мои слушатели готовы были, по примеру древнего деспота, пустить в ход кинжалы. Может, дело обойдется лишь тумаками, подумал я, с интересом посматривая на собравшихся.
   Это была забавная компания, мягко выражаясь. Да и то сказать, люди, одетые в вечерние костюмы и платья, в мягких шляпах и нейлоновых чулках, всегда будут выглядеть нелепо в грубой, лишенной элементарного комфорта обстановке жилого блока, где все сводится к единой цели - выжить.
   Ни кресел, ни даже стульев у нас не было, как не было ковров, обоев, книжных полок, кроватей, портьер и самих окон. Унылая, похожая на хозяйственное помещение, комната размером восемнадцать футов на четырнадцать. Пол из желтых сосновых досок, стены обшиты листами бакелита с капковой теплоизоляцией, внизу - выкрашенные зеленой краской листы асбеста, верхняя часть стен и потолок обшиты сверкающим алюминием для отражения тепловых и световых лучей. Почти до половины стены покрыты тонким слоем льда, который на углах едва не дорос до потолка: в этих местах, наиболее удаленных от камелька, было холоднее всего.
   В обеих стенах длиной в 14 футов - двери. Одна вела к наружной лестнице, вторая выходила в сложенный изо льда и снега туннель, где мы хранили продовольствие, бензин, соляр, батареи и динамо-машины для питания рации, взрывчатку для сейсмических и гляциологических исследований и сотню других предметов. Примерно в центре от него под прямым углом ответвлялся еще один туннель, который постоянно удлинялся: мы выпиливали в нем снежные блоки. Растопив снег, мы добывали таким способом себе воду. В дальнем конце главного туннеля находился примитивный туалет.
   Вдоль длинной стены и до половины той, у которой крепился трап, ведущий наверх, были установлены двухъярусные койки. Всего их было восемь. У противоположной восемнадцатифутовой стены находились камелек, верстак, стол для приемника и ниши для метеоприборов. - Вдоль стены возле туннеля выстроились ряды банок, ящиков с провизией, принесенных в свое время для того, чтобы их содержимое успело оттаять.
   Медленным взглядом я обвел помещение и собравшихся в нем. И не поверил своим глазам.
   Однако все это происходило на самом деле. Угораздило же меня очутиться в этой компании. Усевшись тесным полукругом вокруг камелька, пассажиры перестали разговаривать и выжидательно смотрели на меня. Стояла мертвая тишина, которую нарушали лишь стук вращающихся чашек анемометра, доносившийся из вентиляционной трубы, приглушенный вой ветра, проносящегося над ледовым щитом Гренландии, да шипение фонаря Кольмана. Подавив вздох, я поставил стакан.
   - По-видимому, какое-то время вам придется гостить у нас, поэтому неплохо бы познакомиться. Сначала представимся мы. - Кивнув в ту сторону, где Джосс и Джекстроу, он же Джек Соломинка, возились с разбитой рацией, вновь водруженной на стол, я произнес:
   - Слева Джозеф Лондон, уроженец Лондона, наш радист.
   - Оставшийся без работы, - добавил ворчливо Джосс.
   - Справа Ниле Нильсен. Повнимательнее взгляните на него, дамы и господа. В данный момент ангелы-хранители ваших страховых компаний, вероятно, возносят к небесам свои молитвы за то, чтобы он продолжал оставаться живым и здоровым. Если вам суждено вернуться домой, вы скорее всего будете этим обязаны ему. Впоследствии я не раз вспомню свои слова. О том, как уцелеть в условиях Гренландии, он, пожалуй, знает лучше всех на свете.
   - Мне показалось, вы называли его Джекстроу, Джек Соломинка, проронила Мария Легард.
   - Это мое эскимосское имя. - Сняв с головы капюшон, Джекстроу улыбнулся пожилой даме. Я заметил ее сдержанное удивление при виде белокурых волос и голубых глаз. Словно прочитав ее мысли, каюр продолжал:
   - Мои бабушка и дедушка были датчанами. У большинства жителей Гренландии в жилах столько же датской, сколько и эскимосской крови. - Я удивился, услышав его слова. Это было знаком уважения к личности Марии Легард. Гордость эскимосским происхождением была в Джекстроу столь же велика, как и щекотливость темы.
   - Как это интересно, - произнесла роскошная леди, поддерживавшая соединенными в замок руками колено, обтянутое роскошным нейлоновьм чулком.
   Лицо ее изображало благородное снисхождение. - Первый раз вижу настоящего эскимоса.
   - Не бойтесь, леди. - Улыбка на лице Джекстроу стала еще шире, но мне стало не по себе: я знал, что за внешней жизнерадостностью и доброжелательностью у нашего эскимоса скрывался вспыльчивый нрав, очевидно, унаследованный от какого-то предка-викинга. - Это не заразно.
   Наступило неловкое молчание, и я поспешил продолжить:
   - Меня зовут Мейсон. Питер Мейсон. Руководитель этой научной станции.
   Вам приблизительно известно, чем мы занимаемся, забравшись в ледяную пустыню. Это метеорологические, гляциологические наблюдения, исследование земного магнетизма, полярного сияния. Свечение воздуха, ионосфера, космические лучи, магнитные бури и десяток других предметов - все это темы, которые, я полагаю, также не представляют для вас интереса. - Взмахнув рукой, я продолжал:
   - Как вы успели заметить, мы обычно одни не остаемся.
   Пять наших товарищей отправились в полевую экспедицию на север. Недели через три они должны вернуться. Затем мы соберем свои вещи и, прежде чем наступит зима и паковый лед у побережья замерзнет, уедем отсюда.
   - Прежде чем наступит зима? - выпучил глаза человечек в клетчатой куртке. - Вы хотите сказать, что здесь бывает еще холоднее, чем теперь?
   - Конечно, бывает. Один исследователь по имени Альфред Вегенер зимовал милях в пятидесяти отсюда в 1930-1931 годах, тогда температура опустилась до 85° ниже нуля, что составляет 117° мороза по Фаренгейту. И это была еще не самая холодная зима, насколько нам известно.
   Подождав, пока это радостное известие дойдет до сознания моих слушателей, я перешел к процедуре знакомства с гостями.
   - Это что касается нас. Мисс Легард, Мария Легард не нуждается в представлении. - Шепот удивления, несколько голов повернулись в сторону актрисы. Оказалось, я был не вполне прав. - Но вот, пожалуй, и все, что я знаю о вас.
   - Корадзини, - представился мужчина с рассеченным лбом. Белая повязка, запачканная кровью, выделялась ярким пятном на фоне его редеющих темных волос. - Ник Корадзини. Держу курс в милую моему сердцу Шотландию, как пишут в туристских проспектах.
   - В отпуск?
   - Увы, - усмехнулся Корадзини. - Еду управлять филиалом "Глобал"
   Международной тракторной компании, что в пригороде Глазго. Слышали о ней?
   - Слышал. Так, говорите, тракторная компания, мистер Корадзини? Вы для нас на вес золота. У нас есть допотопный трактор, который обычно заводится лишь при помощи кувалды и какой-то матери.
   - Вот как, - опешил, как мне показалось, Корадзини. - Конечно, я могу попробовать...
   - А по-моему, вы уже много лет не имели дела с тракторами, - заметила проницательная Мария Легард. - Так ведь, мистер Корадзини?
   - Боюсь, что так, - грустно признался тракторозаводчик. - Но в ситуации наподобие этой я охотно применю другие свои способности.
   - У вас будет такая возможность, - заверил я его. И перевел взгляд на стоявшего рядом проповедника, беспрестанно потиравшего руки.
   - Смоллвуд, - представился он. - Преподобный Джозеф Смоллвуд. Делегат от штата Вермонт на международную ассамблею унитарных и свободных объединенных церквей, состоящуюся в Лондоне. Возможно, вы слышали о ней? Это первое наше крупномасштабное совещание за многие годы.
   - Прощу прощения, - покачал я головой. - Но пусть это вас не беспокоит.
   К нам довольно редко забегает почтальон. А кто вы, сэр?
   - Солли Левин. Житель Нью-Йорка, - зачем-то прибавил человечек в клетчатой куртке. Он покровительственно обнял за широкие плечи молодого человека, сидевшего рядом. - А это мой мальчик Джонни.
   - Ваш мальчик? Сын? - Мне показалось, что оба они похожи.
   - Выбросьте это из головы, - растягивая слоги, произнес молодой человек. Меня зовут Джонни Зейгеро. Солли мой менеджер. Извините, что затесался в столь приличное общество. - Окинув взором собравшихся, он задержал взгляд на роскошной молодой даме, сидевшей возле него. - Я что-то вроде кулачного бойца. Это означает "боксер", Солли.
   - И вы ему поверили? - патетически воскликнул Солли Левин, воздев сжатые в кулаки руки. - Вы ему поверили? Он еще извиняется. Джонни Зейгеро, будущий чемпион в тяжелом весе, извиняется за то, что он боксер. Это же надежда белого мира, вот кто он такой. Соперник номер три нынешнего чемпиона. Друзья зовут его...
   - Спроси доктора Мейсона, слышал ли он когда-нибудь обо мне, - осадил его Зейгеро.
   - Это еще ни о чем не говорит, - улыбнулся я. - Но внешность у вас не боксерская, мистер Зейгеро. Да и речь тоже. Я не знал, что бокс - один из предметов, которые изучают в Гарвардском университете. Или вы окончили Йельский?
   - Принстонский, - осклабился Джонни. - А что тут удивительного?
   Вспомните Ганни, специалиста по Шекспиру. Роланд Ля Старза был студентом колледжа, когда выступал за звание чемпиона мира. Почему же я не могу быть боксером?
   - Вот именно, - попытался поддержать своего протеже Солли Левин. Но голос его прозвучал неубедительно. - Почему бы нет? Когда мы победим вашего хваленого британца, эту старую перечницу, которую вследствие , самой чудовищной несправедливости в долгой и славной истории бокса назвали претендентом номер два... Когда мы уделаем этого старого обормота, из которого песок сыплется, то мы...
   - Успокойся, Солли, - прервал его Зейгеро. - Сделай паузу. На тысячу миль отсюда ты не найдешь ни одного журналиста. Побереги свои драгоценные силы для них.
   - Просто не хочу терять форму, малыш. Слова шли по пенсу за десяток. А у меня их в запасе тысячи...
   - Надо говорить: "тыщи", Солли, тыщи. Держи марку. А теперь заткнись.
   Солли так и сделал, и я обратился к особе, сидевшей возле Зейгеро:
   - Слушаю вас, мисс.
   - Миссис. Миссис Дансби-Грегг. Возможно, вам знакомо мое имя?
   - Нет, - ответил я, морща лоб. - Не припомню. Конечно, имя это было мне знакомо, как и ее фотография, которую я раз десять видел на страницах самых популярных ежедневных газет. О ней, как и о многих других светских бездельниках, сплетничали досужие репортеры, излюбленными персонажами которых были представители так называемого светского общества, развивающие бурную и совершенно никчемную деятельность - источник неиссякаемого интереса для миллионов читателей. Насколько я помню, миссис Дансби-Грегг особенно отличалась в области благотворительности, хотя не слитком распространялась о своих доходах.
   - В конце концов, это и неудивительно, - приторно улыбнулась она. - Вам так редко доводится бывать в приличном обществе, не так ли? - Посмотрев ни девушку со сломанной ключицей, светская львица произнесла:
   - А это Флеминг.
   - Флеминг? - Удивление, написанное на моем лице, на сей раз было подлинным. - Вы имеете в виду Елену?
   - Флеминг. Моя собственная горничная.
   - Ваша собственная горничная... - раздельно произнес я, чувствуя, как во мне вскипает негодование. - И вы не захотели помочь, когда я делал ей перевязку?
   - Мисс Легард первой вызвалась ассистировать вам, - холодно заметила аристократка. - Зачем же было мне вмешиваться?
   - Совершенно верно, миссис Дансби-Грегг, - одобрительно произнес Джонни Зейгеро. И, посмотрев на нее внимательно, добавил:
   - А то могли бы и руки испачкать.
   На изысканном, тщательно размалеванном фасаде впервые появилась трещина. Покраснев, миссис Дансби-Грегг не нашлась, что ответить. Люди наподобие Джонни Зейгеро и на пушечный выстрел не приближались к кругу состоятельных лиц, в котором вращалась леди. Поэтому она не знала, как с ними разговаривать.
   - Выходит, осталось еще два человека, - поспешил я вмешаться. Рослый "полковник" с багровым лицом и белой шевелюрой сидел около худенького взъерошенного еврейчика, выглядевшего нелепо рядом с грузным соседом.
   - Теодор Малер, - негромко проговорил еврейчик. Я подождал, но он ничего не прибавил. Весьма общительная личность, нечего сказать.
   - Брустер, - объявил толстяк. Потом сделал многозначительную паузу. Сенатор Хофман Врустер. Рад, если смогу быть как-то полезен, доктор Мейсон.
   - Благодарю вас, сенатор. Во всяком случае, вас-то я знаю. - И действительно, благодаря его удивительному умению рекламировать себя половина населения западного мира знала этого не стеснявшегося в выражениях сенатора, уроженца юго-запада, отличавшегося антикоммунистическими и чуть ли не изоляционистскими взглядами. - Совершаете поездку по европейским странам?
   - Можно сказать и так. - Сенатор обладал способностью придавать даже пустяковым замечаниям государственный смысл. - В качестве председателя одной из финансовых комиссий осуществляю, так сказать, сбор необходимой информации.
   - Насколько я могу понять, супруга и секретариат отправились раньше вас, как и подобает простым смертным, на пароходе, - с кротким видом заметил Зейгеро и, покачав головой, добавил:
   - Ну и шум подняли парни из комиссии конгресса по поводу средств, расходуемых американскими сенаторами на зарубежные поездки.
   - Ваши замечания совершенно неуместны, молодой человек, - холодно проговорил Брустер. - И оскорбительны.
   - Наверно, вы правы, - извиняющимся тоном сказал Зейгеро. -Не хотел вас обидеть. Прошу прощения, сенатор, - искренне произнес он.
   "Ну и компания подобралась!" - подумал я в отчаянии. Только их мне и недоставало здесь, в самом центре Гренландского плоскогорья. Управляющий тракторной компанией; звезда эстрады; проповедник; острый на язык, хотя и образованный, боксер со своим чудаковатым менеджером; светская львица с немецкой горничной; сенатор; неразговорчивый еврей; смахивающая на истеричку стюардесса. И, вдобавок, тяжелораненый пилот, который в любую минуту может отдать концы. Но ничего не поделаешь. Раз уж они навязались на мою голову, буду лезть из кожи вон, лишь бы доставить этих людей в безопасное место.
   Однако сложность задачи ужаснула меня. С чего начинать? У пассажиров нет арктической одежды, способной защитить их от пронизывающего насквозь ветра и лютого холода. Нет ни опыта, ни навыков передвижения в условиях Арктики.
   Никто из них, за исключением двух-трех человек, не обладает достаточной выносливостью и силой, необходимыми для того, чтобы выжить в условиях Гренландского ледового щита. У меня голова шла кругом от всех этих мыслей.
   Зато словоохотливости наших гостей можно было позавидовать. Помимо того, что коньяк согревает, он, увы, обладает еще и побочным эффектом: развязывает языки. К глубокому моему сожалению, меня засыпали вопросами, полагая, будто я в состоянии на них ответить.
   Точнее сказать, вопросов было всего с полдюжины, но задавались они в сотне вариаций. Как могло произойти, чтобы пилот отклонился на столько сотен миль от курса? Уж не вышли ли из строя компасы? А может, командир корабля умом тронулся? Но ведь в таком случае его заместитель и второй пилот наверняка бы заметили, что дело нечисто? Возможно, рация была повреждена? В тот день, когда они вылетели из Гандера, стоял собачий холод. Не прихватило ли морозом закрылки или рулевые тяги, отчего авиалайнер и сбился с пути? Но если так, то почему никто не предупредил их заранее о возможной катастрофе?
   Я постарался ответить на все вопросы, но суть моих ответов сводилась к тому, что я знаю не больше их самих.
   - Но ведь вы утверждали, будто кое-что известно вам лучше, чем нам, заявил Корадзини, впившись в меня взглядом. - Что вы имели в виду, доктор Мейсон?
   - Что? Ах да, вспомнил. - В действительности я ничего и не забывал, просто, поразмыслив, решил не делиться своими соображениями. - Вряд ли был смысл говорить вам, будто я что-то знаю, мистер Корадзини. Да и откуда мне могло быть что-то известно, меня же в самолете не было. Просто хочу высказать кое-какие свои предположения. Они основаны на научных исследованиях, проведенных здесь и на других станциях, установленных в Гренландии в соответствии с программой Международного геофизического года.
   Некоторые из таких наблюдений проводятся более полутора лет. Вот уже свыше года мы являемся свидетелями особенно интенсивной солнечной активности, изучение которой является одной из главных задач Международного геофизического года. Величина ее максимальная за все. столетие. Вы, возможно, знаете, что именно пятна на Солнце, вернее излучение этими пятнами частиц, обуславливает полярные сияния и магнитные бури. Ведь оба эти явления связаны с нарушениями, возникающими в слоях ионосферы. Эти нарушения могут вызывать и почти всегда вызывают помехи при передаче и приеме радиосигналов.
   Когда же помехи велики, они могут полностью нарушить радиосвязь. Кроме того, могут вызывать временные искажения магнитного поля Земли, в результате чего магнитные компасы оказываются совершенно бесполезными. - То, что я говорил, было сущей правдой. - Разумеется, такое могло произойти лишь в чрезвычайных условиях. Однако я уверен, что именно они повинны в том, что случилось с вашим самолетом. Тогда, когда невозможно определиться по звездам, - а ведь ночь была беззвездной, - приходится рассчитывать лишь на радио и магнитный компас. Ну, а если оба прибора выходят из строя, жди беды.
   И вновь начались пересуды. Хотя было видно: большинство имеют весьма смутные представления о том, о чем я толкую, мое объяснение всех удовлетворило. Да и фактам, по общему мнению, соответствовало. Поймав на себе недоуменный взгляд Джосса, я пристально посмотрел на товарища и отвернулся. Будучи радистом, Джосс лучше меня знал, что активность солнечных пятен, правда все еще заметная, была максимальной в минувшем году. В прошлом бортрадист, он также знал, что на авиалайнерах применяются гирокомпасы, на которые солнечные пятна и магнитные бури не оказывают никакого воздействия.
   - А теперь нам нужно подкрепиться; - произнес я громким голосом. - Есть желающие помочь Джекстроу?
   - Конечно. - Как и следовало ожидать, первой поднялась Мария Легард. Правда, стряпуха я не ахти какая. Покажите мне, что я должна делать, мистер Нильсен.
   - Спасибо. Джосс, помоги мне поставить ширму. - Кивнув в сторону раненого, я добавил:
   - Надо бы как-то помочь этому парню. - Хотя я и не просил ее об этом, подошла стюардесса. Я хотел было возразить, но потом передумал, только пожал плечами и разрешил ей остаться.
   Через полчаса я приступил к операции. Я делал все, что было в моих силах. Операция была не из легких, однако и пациент, и ассистировавшая мне стюардесса перенесли ее гораздо лучше, чем я ожидал. Чтобы зашить затылок, я надел на больного прочный кожаный шлем, а Джосс привязал раненого, которого мы поместили в спальный мешок, к носилкам: иначе летчик стал бы метаться и разбередил рану.
   - Что вы теперь думаете, доктор Мейсон? - коснувшись моей руки, спросила стюардесса.
   - Пока трудно сказать наверняка. Я не знаток по части черепно-мозговых травм, но даже специалист не смог бы сказать ничего определенного. Возможно, рана гораздо опаснее, чем это кажется. Может произойти кровоизлияние. В подобных случаях оно зачастую запаздывает.
   - Но если кровоизлияния не случится? - допытывалась девушка! - Если рана не более опасна, чем это кажется на первый взгляд?
   - Тогда его шансы пятьдесят на пятьдесят. Еще два часа назад я бы не сказал этого. Но у парня поразительно сильный организм. Более того, если бы можно было его поместить в теплую палату, обеспечить ему хорошее питание, квалифицированный уход в первоклассной больнице... Ну, а пока... Словом, будем надеяться.
   - Да, - проронила девушка. - Благодарю вас. Посмотрев на нее, я разглядел осунувшееся лицо, синие круги под глазами и ощутил подобие жалости. Только подобие. Девушка была измучена и дрожала от холода.
   - В постель, - произнес я. - Вам нужен сон и тепло, мисс... Прошу прощения, забыл спросить ваше имя.
   - Росс. Маргарита Росс.
   - Шотландка?
   - Ирландка. Уроженка Южной Ирландии.
   - Тоже хорошо, - улыбнулся я. Но ответной улыбки не увидел. - Скажите, мисс Росс, почему самолет был почти пустой?
   - Это был дополнительный рейс. Ожидался большой приток пассажиров из Лондона. Происходило это позавчера. Мы остались ночевать в Айдлуайлде и утром должны были вернуться в аэропорт. Представитель авиакомпании позвонил пассажирам, имевшим билеты на вечерний рейс, и предложил полететь более ранним рейсом. Десять человек согласились.
   - Понятно. Но не странно ли то, что на борту самолета, совершающего трансатлантический перелет, была всего одна стюардесса?
   - Я вас понимаю. Обычно мы летаем втроем: буфетчик и две стюардессы.
   Или два буфетчика и одна стюардесса. Но не тогда, когда на борту всего десять человек.
   - Разумеется. Хотите сказать, что обслуживать их и вовсе ни к чему.
   Наверное, - продолжал я, - во время таких ночных полетов и вздремнуть можно.
   - Вы несправедливы! - Подобной реакции от нее я не ожидал. Бледные щеки девушки вспыхнули. - Такого со мной никогда прежде не случалось. Никогда!
   - Прошу прощения, мисс Росс. Я вовсе не хотел вас обидеть. Мое замечание ничего не значит.
   - Нет, значит! - Чудные карие глаза девушки наполнились слезами. - Если бы я не уснула, то знала бы о неизбежности катастрофы. Смогла бы предупредить пассажиров. Пересадила бы полковника Гаррисона на переднее сиденье, обращенное к хвостовой части самолета...
   - Полковник Гаррисон? - оборвал я ее.
   - Да, тот, что в заднем кресле. Он мертв.
   - Но ведь на нем не было формы, когда он...
   - Какое это имеет значение? В списке пассажиров он значился под таким именем... Знай я, что произойдет, он бы остался жив, и у мисс Флеминг не было бы перелома ключицы.
   Так вот что ее беспокоило. Этим-то и объяснялось ее странное поведение, догадался я. Но мгновение спустя осознал, что ошибаюсь: она вела себя подобным же образом и до аварии. Возникшее во мне подозрение крепло с каждой минутой: за этой особой нужен глаз да глаз.
   - Вам не в чем упрекать себя, мисс Росс. Командир корабля, очевидно, потерял ориентировку в отсутствие видимости. А лагерь наш находится на высоте восемь тысяч футов над уровнем моря. Вероятно, до самого последнего момента он не знал, что случится несчастье.
   Я мысленно представил обреченный авиалайнер, круживший над нашим лагерем по крайней мере минут десять. Однако если перед глазами мисс Росс и стояла подобная же картина, то она и виду не подала, что это так. Она или не знала, что происходило в те роковые минуты, или же была превосходной актрисой.
   - Возможно, - убитым голосом произнесла она. - Не знаю.
   Поели мы плотно: горячий суп, картофель с мясом и овощами. Разумеется, обед был приготовлен из консервированных продуктов, но вполне съедобен. Это была последняя плотная трапеза, на которую наши гости, да и мы сами, могли рассчитывать в ближайшее время. Однако я счел неуместным сообщать людям подобную новость. Успеется. Скажу им об этом завтра, вернее сегодня попозднее, поскольку шел уже четвертый час утра.
   Я предложил четырем женщинам занять верхние койки не потому, что деликатничал. Просто там было градусов на двадцать пять теплее, чем на нижнем ярусе. И разница температур увеличивалась после того, как гасился камелек. Когда гости узнали, что я намерен выключить печку, послышались робкие голоса протеста. Однако я не стал вступать ни в какие обсуждения. Как и все, кто хоть какое-то время прожил в Арктике, я патологически боялся пожара.
   Маргарита Росс отказалась занять место на койке, заявив, что будет спать рядом с раненым пилотом, чтобы оказать ему помощь в случае, если он проснется. Я сам собирался дежурить около больного, но, увидев, что намерения ее непреклонны, возражать не стал, хотя и испытывал неловкость.
   В распоряжении шести мужчин было пять коек. Джекстроу, Джосс и я могли с успехом спать, не снимая меховой одежды, на полу. Естественно, возник спор относительно дележа коек, но Корадзини предложил метнуть монету. Сам он оказался в проигрыше, однако перспективу провести ночь на холодном полу встретил с добродушной улыбкой.
   После того как все устроились на ночлег, я взял фонарь, журнал для записи метеоданных и, взглянув на Джосса, направился к люку. Повернувшись на бок, Зейгеро, лежавший на нарах, с удивлением посмотрел на меня.
   - Что за дела, доктор Мейсон? Тем более в такую рань?
   - Сводка погоды, мистер Зейгеро. Забыли, зачем мы находимся здесь? А я и так опоздал на три часа.
   - Даже сегодня?
   - Даже сегодня. Самое главное в метеорологических наблюдениях - это их непрерывность.
   - Чур меня, - передернувшись от холода, произнес Зейгеро. - Даже если на дворе лишь наполовину холоднее, чем здесь.
   С этими словами он отвернулся. Джосс поднялся вместе со мной, верно истолковав мой взгляд. Я догадывался, что он сгорает от любопытства.
   - Я с вами, сэр. Взгляну на собак. Не став смотреть ни на собак, ни на метеоприборы, мы прямиком направились к трактору и укрылись под брезентом, чтобы обрести хоть какую-то защиту от стужи. Ветер, правда, заметно поутих, но стало еще холоднее: на ледовый щит надвигалась долгая полярная ночь.
   - Дело нечисто, - без обиняков заявил Джосс. - Дурно пахнет.
   - Дышать невозможно, - согласился я. - Вся трудность в том, чтобы определить, где собака зарыта.
   - Что это за байка насчет магнитных бурь, компасов и рации? - продолжал мой напарник. - Зачем?
   - Я еще раньше сказал им, что мне известно нечто такое, чего они не знают. Так оно и было. Но потом сообразил, что лучше помалкивать об этом. Ты знаешь, как эта окаянная стужа действует на мозги. Давно следовало понять.