И когда говорили, что Хаген на Черного Воина «поднял меч», — не знали они, что не удалось ему тот меч опустить…
   И не знали — почему.
   — …Сэр! Проснитесь, сэр!
   Нерешительный голос вклинивается в видения, пытаясь вернуть к реальности. Напрасно!
   Потому что ТА реальность реальнее ЭТОЙ. Потому реальнее, что важнее, и еще потому, что многое объясняет — многие ключевые моменты ЭТОЙ реальности.
   Наконец, потому, что ТАМ он был молод, ЗДЕСЬ же — стар; и жизни ему оставалось на донышке — как последний глоток в бутылке.
   Впрочем, если все, что видится ему — правда, то его в тот момент уже не было ТАМ. Следовательно, не мог он это видеть!
   Однако — видел. Видит.
   …Отчаявшись, удаляется служитель.
   Первосвященник, хотя он и оборвал, поставил на место пытающегося повысить голос, — не мог отказать. Обряд свершается над всеми, кто желает того.
   Другое дело, что раньше таких случае не было вовсе, а теперь вот — второй раз за день.
   Но это, действительно, другое дело.
   Единственное, что мог сделать первосвященник — вернее, человек в первосвященнике, а не сан его, — это не читать прощальную руну.
   И не пели молитвы трое священнослужителей.
   Это заметил Крагер всех Крагеров, но лишь алогубая улыбка появилась под орлиным шлемом. Словно позабавило его нарушение обряда, а не ввело в гнев.
   Нет, не улыбка — просто в попытке изобразить ее скривились мясистые губы. На настоящую улыбку эта гримаса походила не более, чем походит на нее широкий алый след клинка на перерезанном горле.
   Все-таки мало радости Черному Воину от того, что провожают его таким образом. Совсем не до забавы ему.
   Ему и остальным.
   Остальным…
   Крагер всех Крагеров… Не много же воинов его клана с ним осталось, не многими он предводительствует.
   А все прочие… Вот они стоят, наблюдая через порог, — Крагеры, еще не ставшие Хагенами. Помешать — не пытаются, да и невозможно это в зиккурате, в чем только что они сами убедились.
   Просто смотрят.
   Пожалуй, это в первую очередь для них — остающихся, а не для этих — уходящих, допускается нарушение обряда. Но так ведь всегда и бывает…
   Совсем не все равно, что делать с телом сраженного неприятеля — устроить ему почетное погребение, как достойному противнику, или оставить валяться, подобно падали.
   Но не все равно — живым. Мертвым-то как раз — все равно…
   К сожалению, это было самое большее (и одновременно — самое меньшее), что мог сделать первосвященник.
   Как воин на Святой Земле лишен права вредить, так священнослужитель — права отказывать.
   И вся Сила стоит за этим правом…
   …Директору даже не потребовалось объяснений — он все понял сразу же, как только увидел, что служитель возвращается в одиночестве.
   — Ну, что? Не удалось разбудить?
   — Не удалось, — ответ был лишним, как, впрочем, и вопрос.
   — Почему?
   Вместо ответа служитель выразительно щелкнул пальцем по горлу.
   — Опять сердечные капли, похоже, принимал…
   «О Господи, снова нализался старикашка! Боже, до чего мне надоел этот „Спаситель Человечества“!»
   И директор сам направился к ложе.
   Один за другим, попарно вставали на алтарь Крагеры. Встречали они момент переноса никак не с меньшей твердостью, чем Катана, и с большей, чем Клеймора.
   Но — мертвой казалась эта твердость…
   Первым, одновременно с предводителем, встал человек, чье малое имя было Датворт. Прозвище же у него, как и у прочих было обычным: Эспадон.
   Встал — и исчез вслед за Черным Воином.
   А последнему не хватило пары. Он ступил на алтарь один.
   Малое имя его было Вэселек, прозвище же — Толедо-Саламанка. Потому что, единственный из всех, он бился узким мечом с одноручной рукоятью и сложной, ажурного плетения, гардой.
   Впрочем, владел он им — дай Бог всякому так эспадоном управиться…

16

   — Проснитесь, пожалуйста, мистер Мак-Лауд…
   И снова чей-то голос — уже не столь робкий, но вкрадчивый и почтительный до приторности — вклинивается в видения.
   Прочь, голос!.. Еще не все досмотрено…
   Еще не все, хотя осталось совсем немногое. Явственно истончается ткань видения, становясь почти прозрачной.
   Итак…
   Холод и тайна обитают в межзвездных глубинах. Даже когда пронзает пространство невидимый меч Силы — много неожиданностей поджидает его.
   Ибо Время не отступило, что бы ни говорил первосвященник.
   И Расстояние — тоже не отступило. Точнее, отступило, но — не совсем.
   Крепка твердыня островов Ночи. Однако даже ей не остановить Силу. Не остановить. Но задержать ее, исказить ее путь — способна она…
   Не только память оказалась стертой у тех, кто шагнул через бездну. Развеяло их по временам и странам — так, что никто не попал в одно и то же место одновременно с другим.
   С учетом обретенного ими бессмертия все это оказалось восстановимо: и память, и связи между ними.
   Но долго пришлось им рыскать по планете, прежде чем встретиться.
   Одни искали встречи для единения. Другие — для убийства.
   Все. Видение стало совсем прозрачным — заколебалось и развеялось, как дым.
   Хотя у него оставалось впечатление, что это еще не совсем конец. Что-то он еще должен был узнать… Совсем немного, но…
   Но теперь вкрадчивый голос — единственная реальность, остающаяся доступной.
   — Мистер Мак-Лауд… Проснитесь, мистер Мак-Лауд…
   Директор уже собирался с максимальной деликатностью потрясти старика за плечо, когда тот вдруг открыл глаза.
   В глазах его была пустота, но не обычная пустота дряхлого беспамятства, а словно… Нет, директор не смог бы ее описать.
   Он отшатнулся, как от удара. На миг ему показалось, что он смотрит в два глубоких колодца, а там, вместо дна, вспыхивают далекие искорки мечей и льется кровь…
   Впрочем, он быстро овладел собой:
   — Опера закончилась, сэр.
   Старик обвел глазами зал. Пуста уже была не только сцена, но и зрительские ряды.
   — Что… Где я? — он еще не пришел в себя.
   Директор не стал отвечать: вопрос явно был риторическим.
   Некоторое время Мак-Лауд сидел неподвижно, потом резко встряхнулся.
   — О, прошу простить… — он издал неловкий смешок. — Кажется, я…
   — Вы слегка прикорнули, мистер Мак-Лауд. Ничего страшного, с кем не бывает…
   Мак-Лауд снова коротко хихикнул.
   — Да. Действительно. Вижу, я уже совсем старенький…
   И после паузы:
   — Наверное, пора мне умирать…
   Он с большим трудом поднялся, опираясь на спинку кресла и отказавшись от услужливо протянутой руки. Шатаясь, направился к выходу.
   От чего он шатался: немощь сыграла свою роль или выпивка?
   Сыграла свою роль…
   Директор нахмурился. Ему вдруг, ни с того ни с сего, показалось, что Мак-Лауд сейчас тоже «играет роль».
   Игрой было нарочито слабоумное хихиканье, походка враскачку, старческая немощь.
   Хотя, с другой стороны, — зачем это ему? Да и вообще — какая разница?
   Среди молодежи было популярно выражение «двигаться на автопилоте». Мак-Лауд не прибегал к таким сравнениям. Но действительно — он отдался на волю своего тела, как тяжелораненый полагается на волю несущей его лошади, вручая ей свою судьбу…
   И сейчас руки его автоматически вели машину (да, он сам еще водит машину! Не так и дряхл он, оказывается…), а мозг был занят другим.
   Что недослушал он? Что все-таки ему предстояло узнать?
   И действительно ли это важно для него?
   Где-то далеко едва различимый голос начал читать размеренно, словно смакуя строки древней летописи:
   «…А еще говорят, что…»
   Сосредоточенность давалась ему очень дорогой ценой. Поэтому несколько минут спустя ему и самому было мудрено ответить — дослушал ли он этот голос до конца?
   И если да, то что говорил голос?
   Быть может, вскоре это вновь всплывет в памяти. Или нет.
   Катана сказал: «Позови меня — и я приду. Быстро…»
   — Катана! — произнес он вслух, подсознательно надеясь на чудо.
   Но ничего не произошло. Да ведь и не могло произойти, если вдуматься…
   Когда человека призывают — делают это по имени, а не по прозвищу. Но он не помнил теперь имени Катаны — так же, как раньше не мог вспомнить прозвища.
   А главное — давно был мертв Катана. Уже около пяти веков прошло с того дня, как Мак-Лауд нашел его обезглавленное тело у подножья полуразрушенной башни.
   Тогда он тоже не знал его прозвища. Да и сам Катана — все ли он вспомнил тогда, что было с ними прежде?
   Нет ответа. И не будет. Ничего не осталось теперь от Катаны, даже костей в могиле.
   Единственное, что осталось все-таки, — это меч его, тоже называвшийся катаной…
   "Катана… Так называется «средний меч», располагающийся между «большим» и «малым» мечами — о-дати и ко-дати. Самое распространенное оружие самураев, начиная с первых веков второго тысячелетия н.э. Употреблялась в качестве двуручного меча и для работы одной рукой в паре с боевым ножом вакадзиси. Этот стиль называется риото-дзукай…
   (Никогда ему не давался этот стиль. Ну что же, зато кое-что другое ему удалось.
   Ведь сколько мастеров — столько и стилей на свете…)
   …Гарда, именуемая цубой — обычно небольшая, округлая, бронзового литья. Длина клинка… Вес… Угол изгиба… Форма рукояти…"
   И в конце статьи — краткая фраза, которая словно бы и не к месту совсем:
   «Меч окружается глубоким почитанием…»
   Это в нем опять пробудился специалист. Антиквар, эксперт, торговец оружием…
   Такие статейки он по роду своей деятельности читал не раз. Но сам — не писал.
   Рука не поднималась…
   Пусты твои знания, антиквар. Пусты и суетны.
   Будь ты только антикваром — никогда бы тебе не понять, отчего при слове «катана» перед глазами твоими встает уже образ не птицы, а рыбы. Сильной, упругой рыбы, которая, блестя серебристой чешуей, ровно движется против течения.
   Ибо не сводится понимание меча к количеству проковок, которое выдержал клинок, к материалу и форме гарды и прочим ВЕЩЕСТВЕННЫМ вещам…

17

   Две головы осторожно выглянули из-за бетонного ограждения дамбы. Тут же нырнули обратно, пережидая, пока по краю его пройдется луч прожектора. И снова выглянули.
   Теперь предстояло спешить.
   Считалось, что прожектор посылает свои лучи вдоль периметра ограды, исходя из закона случайных чисел, — предвидеть что-либо невозможно. Это и останавливало другие группы.
   Но тем, кто сейчас перебрался через дамбу, удалось узнать, что в работе прожектора тоже есть своя система.
   За эту информацию было заплачено недешево — жизнями нескольких из товарищей. Но она оказалась весьма кстати.
   В руках у одного из них было устройство, которое немногие узнали бы с первого взгляда. Правда, Мак-Лауд наверняка оказался бы в их числе.
   Видел он подобные штуки и на Зайсте, и в Шотландии шестнадцатого века.
   Это был арбалет — в прошлом оружие воинов, а сейчас — диверсантов. Так и не нашлось ему замены, несмотря на все развитие огнестрельного оружия.
   Потому что есть вещи, с которыми может справиться только стрела, тетива и дуга пружинной стали.
   Палец нажал на спуск — и человека шатнуло от толчка в плечо. Но стрела, увлекая за собой бухту троса, пошла над бурлящей водой.
   Еле слышный звук удара донесся с того берега.
   Стрелявший подергал за трос — и остался удовлетворен надежностью крепления. Видимо, не менее трех из пяти автоматически раскрывающихся зубцов стрелы нашли себе опору.
   — Быстро! — прошипел он.
   Это было первое и единственное слово, сказанное при переправе.
   Корпорация «Шилд» умела защищать свои объекты.
   Нет такой стены, которую нельзя преодолеть. Нет системы, которую нельзя обмануть. И нет охраны, которая была бы бдительна постоянно.
   Поэтому дополнительно к обычным мерам предосторожности объект был опоясан рвом. Мощные насосы разгоняли воду в нем до брандспойтной силы, исключая переправу вплавь.
   На всякий случай — на какой именно, не знал, наверное, никто — во рву кишела и живая опасность.
   Пираньи.
   Мутантные рыбки-людоеды, у которых страсть к сырому мясу развита от природы, но реакция на человеческий запах вдобавок была усилена генной селекцией.
   Не то что плыть — зайти в воду нельзя. Потому что выйти из нее можно
   — только скелетом.
   Переправлялись по двое. Натянутый до звона тросик, вдоль которого скользили роликовые карабины, предохранял от сноса течением.
   Вода вскипала вокруг людей, билась серебристым облаком: сотни мелких, с ладонь, рыбок тыкались в них курносыми мордами.
   Но — только бессильно щелкали, обламываясь, острия не по размеру грозных клыков.
   Поверх гидрокостюма каждый из людей был облачен в мелкую, тонкую кольчугу особо прочной стали. Эта же кольчуга защищала тянущиеся от дыхательных баллонов шланги.
   Все это — а так же весьма увесистые тюки, притороченные к груди каждого, — отнюдь не облегчало передвижение. Когда аквалангисты достигли противоположного берега, они просто вынуждены были сделать передышку.
   Всего их было шесть человек. Точнее, семь — но один остался по ту сторону, следить за переправой.
   И среди этих шестерых находилась одна женщина. Но определить это стало возможно только после того, как они сняли маски.
   Движения ее были не менее быстры, чем у остальных. А несомый груз — не легче.
   — Что за жизнь… — пожаловался один из аквалангистов, вытирая мокрый от воды и пота лоб. — Арбалеты, кольчуги… Скоро мы вообще будем против корпорации идти с мечами в руках!
   (Он и не подозревал, насколько близок к истине…)
   Женщина бросила взгляд в его сторону:
   — Тебя что-то не устраивает, Джон? — спросила она.
   Тот пожал плечами:
   — Да, что меня может устраивать?! Дикость ведь, средневековье сущее!
   — Правильно. Средневековье, — с нажимом произнесла женщина. — И мы здесь — именно для того, чтобы средневековье разрушить. Неужели об этом мало говорено?!
   Джон снова пожал плечами. Видимо, это его не убедило.
   — Да, говорено много, — ответил вместо него другой.
   (Именно он стрелял из арбалета. И арбалет все еще висел у него на плече. Это было их единственное оружие.)
   — Но сейчас действительно не время и не место продолжать разговор.
   Он встал, и все поднялись вслед за ним. Даже Джон, которому в голосе арбалетчика почудилась недвусмысленная угроза.
   Пожалуй, это ему не просто почудилось…
   Человек с арбалетом наизготовку шел впереди. Все признавали сейчас его главенство, хотя вообще-то по статусу главой их была женщина. Но теперь они пристроились к арбалетчику, как бронетранспортеры — к танку при прорыве линии обороны. А тот все шагал себе вперед, и лишь по едва уловимой грузности фигуры можно было узнать, что это уже очень немолодой человек. Старшим из этой шестерки он годился в отцы, младшим — без малого в деды. Но грузность его дышала мощью, и уж его-то точно меньше всех угнетала тяжесть кольчуги, акваланга и тюков.
   Имя его было Лесли О'Майер. Кое-кому в корпорации оно еще оставалось знакомым.
   Лесли О'Майер, бывший бравый капитан Лесли, а ныне — полковник в отставке, не стал живой легендой, в отличие от Мак-Лауда. Да он и не нуждался в этом. Продолжал тянуть службу, постепенно вырастая в чинах.
   И с каждым годом все лучше и лучше понимая сущность работы корпорации.
   Именно это понимание и привело его к тому, что на настоящий день он был не просто полковником, но полковником в отставке. И весьма солидную пенсию ему словно швырнули в лицо: трать денежки и сиди себе тихо!
   Плохо они его знали… Деньги швырнуть в лицо — все равно что перчатку.
   Вызов на смертельную дуэль.
   Вот почему он теперь шагал во главе тех, кого корпорация «Шилд» называла «террористами» и «диверсантами». И вовсе это не было парадоксом: человек, одно время возглавлявший охрану корпорации, лучше других знает ее уязвимые места.
   И охраны, и корпорации.

18

   Руки рефлекторно управляли машиной — и она несла его по привычному пути. Казалось, автомобиль, как умная лошадь под потерявшим поводья всадником, сам выбирает маршрут.
   В сущности, не так уж и разнообразны были в последнее время маршруты. Особняк… театр… бар… Даже железной лошади под силу это выучить.
   В приборную панель был вмонтирован экранчик небольшого телевизора. Сейчас на нем дергалась новомодная рок-звезда, оглушая слушателей поистине металлической музыкой.
   Надо бы сменить программу… Но ни сил, ни воли нет, чтобы дотянуться до переключателя.
   Пустота. Только теперь эта пустота не рождает образов прошлого…
   Внезапно музыка оборвалась. Теперь с экрана вещал профессионально-бесстрастный голос диктора:
   — Добрый вечер. Передаем информацию особой важности. Сегодня корпорация «Шилд»…
   В последние годы такое часто случалось. Сведения о том, чем корпорация собирается в очередной раз облагодетельствовать спасенное ею человечество, считались до того важными, что их втискивали куда только можно.
   И куда нельзя — тоже.
   — …Очередные работы по нормализации защитного покрова атмосферы…
   — вещал диктор.
   Ну, конечно. Так и есть…
   Мак-Лауд все же нашел в себе достаточно сил, чтобы нажать на клавишу отключения.
   Сотрудник внутренней охраны еще оседал, скорчившись от удара в живот, О`Майер уже выхватил из кармана кляп и наручники. Он по-прежнему знал не только теорию, но и практику своего дела… Кляп забил рот охранника прежде, чем тот коснулся земли.
   Женщина возилась с замком. Отмычки лязгали, но ни одна из них не проходила в щель.
   — Придется ломать, — наконец произнесла она, отрываясь от скважины.
   Лесли только усмехнулся:
   — Давно бы так, Луиза…
   Кто-то протянул ему короткий ломик, но полковник даже не посмотрел на него. Без размаха ударил ладонью, примерился и повторил удар.
   Дверь, ведущая в лифтовую шахту, открылась — язычок замка был словно автоматом срезан.
   — Вот это да… — тихо сказали сзади. Кажется, говорил Джон.
   Снова наложив на тетиву стрелу-якорец, О`Майер встал на пороге шахты и прицелился вверх.
   Экран телевизора погас. Но за секунду до этого, когда изображение уже исчезло, на нем неожиданно высветилась иная картинка.
   Странная картинка. Необычная. Горы, щетинящиеся гребнями острых камней, глубокий девственно-белый снег…
   И — призрачные очертания нескольких человеческих фигур.
   Одна из них подняла необыкновенно длинную руку… Нет, рука была обычной, просто ее словно продолжал зажатый в ней меч.
   И Мак-Лауд понял, что не на Земле находятся эти горы.
   И голос, столь же призрачный, как колеблющиеся силуэты перед ним, зашептал ему в уши:
   — …А еще говорят, что…
   Да, холод и тайна обитают в межзвездных глубинах. Крепка твердыня островов Ночи, ибо неведомы смертным их законы. Даже тем из смертных, кто познал таинство Воскрешения.
   Сила же — безлика. Сама по себе она не служит ни добру, ни злу. Не бывает белой Силы без черной. Черная же Сила невозможна без материального носителя. Если же нет его — сотворит она его сама. Заново сотворит или воссоздаст один из образов прошлого.
   Самый черный.
   Вот почему Черный Воин, будучи убит на планете Земля, вновь обрел жизнь на планете Зайст.
   "…А еще говорят, что когда исчез род Крагеров с лица Зайста, иным показалось, будто не хватает чего-то на планете. Были это изгои из разных кланов. Каждого из них в своем клане ждал суд за лихие дела. И объединились они, создав новый клан. И нарекли себя — Крагерами!
   Рассказывают старики: повторяются дела человеческие. Первый клан Крагеров тоже возник подобным образом. Впору усомниться оттого — не был ли вообще первый клан создан тогда же, когда появились первые из изгоев? И не исчезнет ли последний лишь тогда, когда последние изгои исчезнут?
   Значит, вечны Крагеры, если так…
   Но так ли, иначе ли — а теперь снова в собачьих норах кормят суки вперемешку щенков и детей. Будущих Крагеров. Правда, робки и осторожны пока что их родители, ибо ополчился отныне на них весь Зайст, воистину как бешеных псов их преследуя. Но говорят, что растет сила новых Крагеров быстрее, чем их число. Ибо, войдя во вкус, припали они к Высокому Знанию, черпая прежде всего из Запретных его источников.
   Говорят также, что все-таки не видать им власти над миром, пока не возглавит их вновь Черный Рыцарь, Черный Воин — тот, который исчез много веков назад.
   И еще говорят кое-что, вовсе непонятное. Будто бы и впрямь пришел Черный Воин, наделенный даром бессмертия.
   Коль скоро правда это — последние дни настали для мира…"
   Двое стояли перед Черным Воином, который вновь стал Крагером всех Крагеров. Пусть и другие теперь это Крагеры, не те, что раньше, но с прежним вождем — завоюют они славу прежних! И плевать, что для всех остальных эта слава — не слава, а ужас и позор.
   Эти двое были молоды, но прошедший испытание собачьим боем Крагер сразу признается взрослым.
   И были они братья-близнецы. Ужасен был их облик, но ужасен по-одинаковому. Даже родная мать не смогла бы их различить. Лишь мать молочная, наверное, различала — повинуясь звериному чутью…
   Поэтому так и называли их: Первый и Второй.
   Мечи были у них на поясе, а Запретные жезлы — в руках. Но вовсе не примитивные пороховые автоматы именовались сейчас Запретными жезлами. Это были устройства, испускающие боевой луч. На Земле бы сказали — «бластеры», обозначая неведомое названием, взятым из антуража фантастики.
   Значит, бластеры. Пусть так.
   И еще из вещей Запрета имели они оба малые платформы, позволяющие летать. У Первого это была действительно платформа, у Второго она была выполнена в виде складных крыльев, прикрывающих спину.
   — Мне нужна голова Мак-Лауда! — произнес Черный Воин.
   В это самое время Мак-Лауд с удивлением озирался по сторонам, соображая, куда это он заехал.
   Не сразу ему удалось понять, что железная лошадка доставила его в один из баров, где он был завсегдатаем.
   И в это же самое время шестерка террористов, одетая в кольчуги поверх гидрокостюмов, проникла на территорию мозгового центра корпорации.
   Женщина уже набирала заготовленную программу.
   — У нас есть тридцать секунд, — сказала она.
   И нажала клавишу ввода.

19

   — У нас есть тридцать секунд, — сказала она.
   Все остальные согласно кивнули. Им было не по себе, хотя они и знали, что полминуты никак не может им повредить.
   После нажатия клавиши в защитном экране образуется пробой. Впервые за более чем четверть века.
   Пробой будет маленький, локальный, да и просуществует он недолго — едва успеешь сосчитать до тридцати. Но в эти секунды на Землю хлынет невидимый и неосязаемый поток радиации.
   Его не сдержит потолок здания — корпорация демонстративно не применяет в постройках соответствующих материалов. Мол, нас бережет не крыша, а энергетический щит!
   Радиация проникнет внутрь. И за короткий отрезок времени они замерят уровень.
   Было тут одно маленькое «но»: не только приборы подвергнутся излучению, но и их тела.
   Хотя подсчеты убедительно показывали, что тридцатисекундный лучевой «душ» совсем не страшен — мороз пробирал по коже…
   — Готовы?
   — Да, — ответил Лесли.
   Остальные просто кивнули. Кто-то из них нервно хихикнул:
   — Ну, все! Ночью фонарик не потребуется!
   — Почему?
   — Сами светиться будем в темноте… Ну давай же, Луиза, не тяни душу!
   Женщина нахмурилась. Ей не понравился этот образчик черного юмора.
   — Будем надеяться, что до этого не дойдет…
   И она нажала на кнопку тем же движением, как двадцать пять лет назад сделал это Мак-Лауд. Словно отменяя его поступок.
   Бармен уже распахнул перед Мак-Лаудом дверцу автомобиля.
   Это был молодой парень, крепкий, хотя и слегка полнеющий. В движениях его виделось скорее гостеприимство, чем подобострастие.
   Безусловно, ему льстило, что «Спаситель Человечества» сегодня будет надираться именно в его заведении. Однако обращался он к Мак-Лауду с обычной вежливостью младшего по отношению к старшему. Пожалуй, как раз поэтому Мак-Лауд выбрал именно его бар.
   — Как, сейчас не слишком много посетителей?
   — Да нет пока что… Утро ведь!
   Мак-Лауд с удивлением посмотрел на часы. Да, сейчас было раннее утро. Черта с два разберешь это стараниями корпорации «Шилд»! Хорошо, хоть день от ночи отличить еще можно…
   Однако немало времени носила его по городу железная лошадка!
   Он ступил на асфальт и вздрогнул. Прямо перед ним, у стены бара, пошатываясь, стоял человек. Еще один завсегдатай. Ранний пьяница. Точнее, не пьяница уже — алкоголик. Неопределенного возраста, опустившийся, с мутным взглядом… В его глазах, как в зеркале, Мак-Лауд увидел свою судьбу через еще несколько лет. Впрочем, если повезет, он умрет раньше, чем потеряет человеческий облик!
   Джимми перехватил его взгляд, но истолковал его по-своему.
   — А ну, ступай отсюда, дружок! Иди-иди-иди…
   Неясно, услышал ли его алкоголик — но он действительно заковылял прочь.
   — Все в порядке, сэр, — бармен повернулся к Мак-Лауду. — Можете заходить!
   Мак-Лауд некоторое время стоял в задумчивости. Потом втянул голову в плечи, словно черепаха, укрывающаяся внутри панциря, и вошел в бар.
   Программа сработала.
   — Невероятно… — прошептала Луиза.
   Этого действительно не ожидал никто. Все они, конечно, имели основания предполагать, что корпорация завышает данные. Собственно, чтобы узнать это, они и проникли сюда.