Мале Лео. Коррида на Елисейских Полях

   – Скажем просто – откровенным, месье.
   – На мой взгляд, циник будет точнее. Может быть, потому что я живу в такой среде, где все преувеличивают. Страхи тоже... Вот видите, я беспокоюсь за Тони, а он, однако, до сих пор не дал мне никакого повода для волнений...
   Я начал понимать связь между актером-капиталом и смертью Люси Понсо и тут же решил продемонстрировать мою проницательность:
   – Ясно, – сказал я. – Он употребляет наркотики.
   – Принимал, – поправил Монферье. – Он был наркоманом, потом прошел курс дезинтоксикации. Слышали ли вы когда-нибудь о Раймонде Мурге?
   – Тоже актер?
   – И, кроме того, тоже наркоман. Он тоже вылечился от этой пагубной привычки... до одного прекрасного дня, когда он начал снова. Результат: невозможность качественно завершить фильм, в котором он играл главную роль. Подобная история имела место с Пьером Люнелем. Тот же сценарий. Теперь вы легко поймете, что, опираясь на опыт, я стараюсь принять свои меры предосторожности. Трагический конец этой бедной Люси наделает много шума. Журналисты используют его на всю катушку. Направо и налево будут болтать о наркотиках. Мне очень не нравится, что такая женщина, как Люси, не принимавшая наркотики, сумела раздобыть огромное количество опиума. Короче говоря, я опасаюсь, как бы вся эта история не подтолкнула Тони к мысли снова вернуться к старому, понимаете?
   – Превосходно, а что вы ожидаете от меня в данном случае, месье?
   – Я хочу, чтобы вы присмотрели за ним, месье Нестор Бюрма. И в случае необходимости помешали ему снова взяться за старое. Я прошу вас быть его телохранителем, вот чего я хочу от вас. Вы ведь состояли в этом ранге при Грас Стендфорд. Будьте же им при Тони Шаранте. Телохранителем особого рода.
   Я допил свой стакан и как бы поставил точку в конце его речи. Потом, прокашлявшись, сказал:
   – Гм... Не могли бы вы устроить мне встречу с Тони Шарантом? Я хотел бы иметь представление о человеке, прежде чем говорить о чем-либо. У нас, частных детективов, имеются свои маленькие капризы.

* * *

   Бунгало, расположенное в конце парка резиденции Монферье, которое продюсер предоставил в распоряжение своей кинозвезды, представляло собой кокетливое и нарядное строение, потонувшее в цветах от самого основания до декоративной трубы. Оно находилось неподалеку от теннисного корта и бассейна, а столетние деревья скрывали его от глаз людских.
   Я тотчас же узнал его, этого господина Тони Шаранта. Детектив есть детектив. Он был один, это ограничивало возможность ошибки, но все же. Черты его лица были мне знакомы, поскольку я их видел совсем недавно и не у входа в кинотеатр, а совсем в ином месте, и это было связано с только что происшедшей драмой. А если точнее, то с сентиментальным архивом Люси Понсо, где его фотография с нежным посвящением лежала в куче других таких же.
   Когда мы появились, актер читал, лежа на диване, одетый в очень короткие шорты, которые едва прикрывали его бедра. Он читал или делал вид, что читает, так как молодой шумный пес не мог не предупредить своего хозяина о нашем приближении. Не исключено, что некая мизансцена – профессия обязывает – имела тут место. Из-под поспешно положенной диванной подушки торчало что-то больше похожее на подол юбки, чем на шахматную доску, хотя ткань и была в клетку. Мягкая музыка струилась из радиоприемника, комбинированного с телевизором.
   Согласно нашей договоренности, Монферье представил меня под именем Артура Мартена, приписав мне, не знаю уж какое, занятие в кинопромышленности.
   Тони Шарант не обладал особой грацией. Он начинал толстеть. Привычка по требованию выражать самые различные чувства создала ему такую подвижную маску, что она стала непроницаемой. Разгадать его мысли, – допуская, что они у него были, – пустой номер! В общем и целом, вопреки ослепительной улыбке, которой он нас одарил, от знаменитого актера разило ужасной скукой, что представляло некоторую опасность для бывшего наркомана, обладавшего материальными возможностями удовлетворить свою страсть, если на него снова накатит такое желание.
   После десятиминутного банального разговора, во время которого я смог оценить подлинное очарование знаменитого голоса кинозвезды, Монферье удалился, оставив меня одного с актером. Тот не старался скрыть свое удивление, увидев, что я задержался у него. Решив играть в открытую, я сразу сказал:
   – Я должен вам кое в чем признаться, месье Шарант. – Я занимаюсь кино только в качестве зрителя. И меня вовсе не зовут Артур Мартен. Это я предложил вашему продюсеру представить меня под этим именем, чтобы не испугать вас. На самом деле, не знаю уж почему, но частные детективы вызывают предубеждение. А между тем, я и есть – частный детектив. Мое имя Нестор Бюрма.
   Он посмотрел на меня круглыми глазами:
   – Знаю, – сказал он, наконец, как равный равному. – Вы были телохранителем Грас Стендфорд, не так ли?.. – И, указав на свой радиотелевизор, добавил: – И это вы сообщили полицейским о драме в Парке Монсо, да?.. Вы не испугали меня, но я не вижу причины вашего присутствия здесь... (он проглотил слюну). Я... Что, я имею какое-нибудь отношение к смерти Люси Понсо?
   Золотой голос слегка дрогнул.

Глава шестая
Он очарователен

   Я выпустил несколько клубов дыма к лепному потолку:
   – Не волнуйтесь, – тихо ответил я. – Не хочу ни ловить вас на слове, ни считать маленьким мальчиком, несмотря на ваши короткие штанишки. Я непременно хотел сообщить вам обо всем. Монферье желает, чтобы я стал вашим телохранителем.
   Он прыснул:
   – Телохранителем? Он что, принимает меня за Грас Стендфорд? Телохранитель!
   – Я называю это иначе. Больше подошло бы – нянька. Вы никакого отношения не имеете к самоубийству Люси Понсо, но я нахожусь тут именно потому, что Люси Понсо умерла при особых обстоятельствах. Можно говорить с вами, как мужчина с мужчиной, месье Шарант?
   Такой псевдомужской разговор в духе тех текстов, которые он привык выдавать звукооператору, по-видимому, пришелся ему по вкусу.
   – Идет, – сказал он, оставаясь в той же тональности.
   – Монферье сообщил мне, что вы прежде... (И я жестом как бы понюхал что-то, потом сделал движение, словно вкалывая себе иголку в руку) ...Одно или другое. Либо оба.
   Он нахмурил брови:
   – Во что он лезет?
   – В ваши общие интересы.
   – Вот как? И его особенно интересуют те миллионы, которые я добуду для него. А?
   – Возможно. И тем самым заботится о вашем здоровье и вашем будущем.
   – Не волнуйтесь о моем здоровье. Собственно, вы-то что во всем этом делаете?
   – Я вам уже сказал. Изображаю няньку. Роль несложная – помешать вам снова вернуться к вашим заблуждениям. Идея, слегка попахивающая "липой", ибо следовало бы, чтоб я ходил за вами словно тень, а мне это кажется практически нереальным. Поэтому прежде чем согласиться, я непременно хотел сообщить вам обо всем. И посоветовать кое-что, хотя проповедовать мораль не по моей части. Но вы мне симпатичны. И я постараюсь, чтобы все было хорошо. Достать наркотики нетрудно для любого, кто захочет, но фильм, который сейчас готовится снимать Монферье, сорвется, если вы приметесь за старое. Поэтому заключим с вами договор. Я соглашусь на предложение вашего продюсера, а вы постараетесь не быть м... до конца съемок. К тому времени, если вы пожелаете тонну порошочка, постараемся раздобыть вам его. Но мы оба получим свои бабки. Я, конечно, буду время от времени навещать вас, пусть будет похоже, что я присматриваю за вами. Подходит?
   "Я кажусь вам циником, месье Бюрма? " – спросил меня Монферье. К счастью, он не видел меня сейчас.
   – Что, все частные детективы такие наглецы? – спросил с ноткой восхищения в голосе Тони Шарант.
   Я пожал плечами:
   – Я вовсе не наглец. Я – реалист и полон здравого смысла.
   Он посмотрел на меня и расхохотался. Настоящим смехом, не театральным.
   – Соглашайтесь на предложение Монферье, Нестор Бюрма, – сказал он. – Это самая забавная хохма, какую я знаю.
   – Ладно. Но я рассчитываю на ваш здравый смысл, чтобы вы не наделали глупостей. Так как должен честно вам признаться: если вы захотите их наделать, не в моей власти будет вам в этом помешать.
   – Не ломайте себе голову на мой счет. Я вовсе не собираюсь завтра же снова взяться за наркотики... – Он помолчал какое-то время, снова стал серьезным и мечтательно продолжал: – Понимаете, это было в начале моей карьеры. Я попал на одну девицу, каких нечасто встречаешь у Ситроена, где работал разнорабочим. Потому что я был разнорабочим в разных отраслях. И всегда без гроша. И всегда один... (Голос его вновь набирал силу и постепенно наполнялся чистейшей патетикой. Он выключил радио, чтобы ничто не вступало с ним в соперничество) ...Я все вечера проводил в районных киношках, впитывая в себя игру моих любимых героев: Спенсера Трэси и Жана Габена. Вернувшись домой, я переигрывал перед зеркалом их сцены... (он усмехнулся) ...Перед треснутым зеркалом...
   – Быть может, это было предзнаменованием?
   – Еще бы! Я ведь немного играл в любительском театре в возрасте семнадцати лет. И однажды мне повезло. Меня сняли в эпизоде в одном фильме. Эта работа тоже дает заработок!
   – Знаю.
   – Кроме шуток?
   – Я ведь тоже чем только ни занимался.
   – Тогда вы должны знать, что в этой корпорации придурков хватает. И вот один из этих бездельников, желая поиздеваться надо мной, снял меня на пробу. Я выложился весь, призвав на помощь Спенсера Трэси и Жана Габена. Через неделю один туз, который не знал, куда деваться в дождливый вечер, просмотрел эти пробы. И мою в том числе. Вызов. Небольшая роль. Это была моя единственная маленькая роль. Начиная со второго фильма, я уже играл только заглавные роли. Знающие люди нашли в моем голосе что-то чарующее. Короче говоря, при съемках этого второго фильма я познакомился с той самой женщиной. К несчастью, она курила. И вовсе не сигареты "Голуаз". Я был сопляком и воображал, что курить наркотики – признак богатства. Так я стал наркоманом. Сначала – потому что я любил или думал, что люблю ту женщину, во всяком случае, я был под ее влиянием. Потом – потому, что я ее потерял. С тех пор... я, скажем, повзрослел, разбогател и приобрел опыт. Мало что может опьянить меня. По сути дела, у меня психология человека от сохи. Сейчас Монферье запер меня как бы в золоченую клетку. Я тоже не хочу разрушать ту репутацию, которую он мне создал. Я не скучаю. Меня забавляет любой пустяк. Я человек простой, говорю вам. Позже я постараюсь разыскать себе настоящую бабу, которая хорошо готовит и все прочее. А в настоящее время не скучаю...
   Он повторил это трижды, что было три раза лишним. Он не мог отказать себе в том, чтобы не сыграть комедию для поддержания формы.
   – Когда мне все осточертевает, – продолжал он, – ну что ж, все просто. Мне надо лишь сделать знак. И они приходят и едят из моих рук. Из рук Тони Шаранта. Потому что, когда Тони Шарант носил более вульгарное имя – Дюпон, как и все прочие, его же и знать никто не хотел... Это все же потрясающе, а? Все эти девки...
   Я не совсем понимал, почему он выкладывает мне все это. Быть может, у него была реальная потребность излить душу, либо, оказавшись перед незнакомым человеком, сыграл автоматизм, приказывающий ему непременно дать образ себя самого. А может быть, для того чтобы сказать о себе как можно меньше. Он продолжал скрывать от меня тот факт, что спал с Люси Понсо, а между прочим, это не было бы тем откровением, которое могло меня шокировать! Но во всяком случае, его злословие по поводу своих легких побед на любовном фронте принесло немедленный результат, которого он не ожидал. За его спиной резко открылась дверь, и молодая персона, которая подслушивала за ней, буквально ворвалась в комнату. За исключением ее юбки в клетку, засунутой под диванную подушку, она была, можно сказать, полностью одета. Но не факт быть голой ниже пояса заставил ее покраснеть. Краска на ее щеках была результатом глубокого возмущения:
   – Ах! Так вот как месье к нам относится? – завизжала она вне себя. – Посмотрите на этого сердцееда!
   Слова, которые она употребляла в дальнейшем, были пожестче жевательной резинки, поэтому во рту у нее они не задерживались. Когда она остановилась перевести дыхание, пришедший в себя после сюрприза Тони Шарант усмехнулся:
   – Надо же, смех какой. Я про тебя забыл!
   – Зато я тебя не забуду. Больше меня не увидишь, хоть тресни!
   Она схватила свою юбку и стала прилаживать ее на положенное место, решительно отвергая помощь, которую предлагал ей актер.
   – Ну, постой, – успокоительно сказал он. – Сейчас я выведу тачку.
   – Оставь свою тачку, – ответила она. – Я достаточно большая, чтобы поехать на автобусе, пойти пешком или попросить кого-нибудь подвезти.
   – О! Делай как хочешь, черт с тобой!
   Она пробормотала что-то и выкатилась из бунгало.
   – Это немного я виноват, – сказал я.
   – Одну потеряешь, десять найдешь, – философски ответил он. – Может, выпьем чего-нибудь?
   Он все больше и больше становился философом. Но ссора со своей пассией все же отбила у него охоту болтать. И с этого момента до того, как мы расстались, он не произнес ни одной мало-мальски значительной фразы. Мы расстались добрыми друзьями. Идя по аллее обратно к кубистскому дворцу, где меня ждал Монферье, я размышлял. Этот разрыв между любовниками был подарком судьбы, он давал мне возможность устроить своего человека на это место. Девочка Моника, при условии, что мне удастся ее найти, казалась мне идеальной кандидатурой для этого дела. Она и Тони Шарант составят прекрасную пару. Идеальную пару. Ни он, ни она не обладают достаточным интеллектом, чтобы изобрести, к примеру, кипяток, но у Нестора Бюрма хватит хитрости на многих. Итак, оказалось, что от кино до театра марионеток дистанция не так длинна, как кажется.

* * *

   – Итак? – с беспокойством осведомился Монферье. Он находился в компании молодой женщины, звали ее мадемуазель Анни, она была его секретаршей и имела весьма компетентный вид.
   – Я согласен, – сказал я. – Но вы зря транжирите свои деньги. Ничего не произойдет.
   – Я не страхуюсь от пожара в надежде, что мой дом сгорит. Какое впечатление произвел на вас Тони?
   – Симпатяга. Большой ребенок.
   – Совершенно верно. Именно поэтому я и не хотел бы спускать с него глаз...
   Мадемуазель Анни забрала одну папку и исчезла. Монферье принялся выписывать чек на мое имя:
   – Излишне повторять, что полностью рассчитываю на вас, не правда ли? Отлично. О чем вы разговаривали с Тони? Вы долго оставались вместе.
   – Я ему рассказал, кто я. И чтобы оправдать мое присутствие здесь, выдал одну байку.
   Я не сказал какую.
   – О'кей! – сказал Монферье с понимающим видом. – Вы хорошо ведете дело. Он вам рассказал про свою жизнь?
   – Частично...
   Я ждал, что он заговорит об идиллии Люси – Тони. Ноль. Возможно, что он об этом ничего и не знает.
   – Это большой ребенок, как вы сказали, – повторил он и этим ограничился.
   Он поглядел на свои наручные часы. Зазвонил телефон. Он снял трубку:
   – Да... да... проводите ее наверх, прошу вас... (он положил трубку, улыбнулся и встал). В принципе, завтра я возвращаюсь на Лазурный берег. Поддерживайте контакт с моей секретаршей, мадемуазель Анни, она живет здесь. До свиданья, месье Нестор Бюрма.
   Он проводил меня до дверей своего кабинета-музея, пожал мне руку. Я пошел по нескончаемому коридору, где искусственный сквозняк боролся с жарой, подошел к лифту как раз в тот момент, когда кабина с лакеем-альбиносом и Денизой Фалез остановилась на этаже. Одетая с роскошной простотой в широкую юбку и открытое болеро, которое оставляло голыми руки, плечи и, предположительно, спину, с зеленым газовым шарфом, завязанным на шее, актриса была прекраснее, чем когда бы то ни было. Фирмен отодвинул решетку и пропустил гостью вперед. Не знаю, как она рассчитала свой маневр. Она споткнулась и задела меня. От сквозняка шарф взвился и прилип к ее лицу, превратив актрису в белокурую мавританку.
   – О! Прошу у вас прощения, – произнесла она очень мило.
   – Пожалуйста...
   И я рассыпался в извинениях, как и подобает галантному мужчине, которому высоким каблуком отдавили палец на ноге. Когда она удалялась по коридору в сопровождении слуги, я проводил ее взглядом. У нее была красивая спина.

Глава седьмая
Отличная статья для Рабастена

   Встреча с Денизой Фалез напомнила мне о Ломье. У меня еще не было времени отреагировать на его телефонный звонок, и я по-прежнему не знал, почему у него вдруг появилась потребность связаться со мной после нашего обмена зуботычинами. Ну что ж! Сегодняшний день я вполне могу посвятить общению с продюсерами. Пока что я неплохо преуспел на этом поприще. Я поискал в своей записной книжке номера студий, из которых он мне звонил. Конкорд 78-56. Доехав до площади Звезды, я тормознул у табачного киоска и воспользовался телефонной будкой.
   – Студия "Сонорэкран" слушает, – произнес нейтральный голос.
   – Кажется, месье Ломье проводит съемки у вас?
   – Да, месье. Снимается фильм "Смерть кормит человека".
   – И где находится ваша студия?
   – Улица Марбеф. Весь Париж это знает.
   – Я – не весь Париж.
   Пришлось опять влезть в машину и взять курс на улицу Марбеф.

* * *

   С первого взгляда показалось, что проникнуть туда просто, как зайти на мельницу, но это было не совсем так. Слов нет, широкие ворота были распахнуты настежь, но трудности начинались сразу после того, как вы поставили тачку на участке просторного внутреннего двора, предназначенного для этой цели. Вам надо было пройти мимо не очень приветливого цербера, дремавшего с сигаретой во рту под надписью "Не курить". Цербер глянул на мою трубку, но ничего не сказал. Я осведомился о месье Ломье, и опять он не произнес ни слова, ограничившись тем, что передвинул по столу, который время от времени служил ему подушкой, блокнот с отрывными листами. Очевидно, это был горячий поклонник немого кино. Я вывел в соответствующем месте свои имя и фамилию, а в графе "Цель визита" написал: "По поводу телефонного звонка". В течение этого времени сторож нажал на кнопку, прибежал разбитной мальчуган, взял мой автограф и тут же исчез внутри строения, обозначенного как "Студия Д". Немного погодя, мальчуган вернулся в сопровождении другого представителя двуногих, почти его сверстника. По подчеркнуто разболтанному виду с расстояния одного лье можно было определить, что это ассистент режиссера:
   – Месье Ломье просит вас его извинить, он сейчас на съемочной площадке, но ему осталось недолго. Он велел мне проводить вас в бар, если вы хотите подождать.
   Я пошел за ним по довольно темному и очень прохладному коридору, где слонялись, волоча ноги, незанятые статисты. Мой провожатый открыл дверь вышеупомянутого бара и пригласил меня войти. Если не считать троих механиков, играющих в кости на конце стойки, бар был пуст. Несколько помятая барменша слушала урчание радиоприемника.
   – Что вам угодно выпить, месье? – осведомился ассистент.
   – Виски.
   – Мне тоже, Мели. Запишите в счет месье Ломье.
   Барменша без лишних комментариев приготовила напитки. Мой спутник пил, разглядывая меня с нескрываемым любопытством. В конце стойки игроки шумно собрали кости. Выигравший громко выразил свою радость.
   – Смоемся или как? – предложил один из проигравших.
   – А вдруг мы понадобимся на площадке... (выразивший это сомнение покосился на ассистента) ... Что вы об этом думаете, Чарли?
   – Можете идти, – разрешил Чарли. – Месье Ломье не спешит.
   – Вполне тебе верю, – усмехнулся третий механик, – ну и работа! Ни дать, ни взять – замедленная съемка.
   – Не будем жаловаться, – заметил его коллега, – ведь платят нам по дням, так что чем больше это тянется...
   – А может, он экономит пленку.
   – Вполне возможно. Один раз пришлось простаивать, поскольку запас кончился.
   – Это случилось не у месье Ломье, – заметил ассистент, нахмурившись. – И сейчас это не грозит. На днях привезли партию девственной.
   Механики прыснули со смеху.
   – Здесь появилась девственница? Вот это да!
   – Такое? Ну, это точно в первый раз!
   И пошло-поехало. Чарли пожал плечами. Барменша последовала его примеру и, более того, воздела очи горе, что на короткое время придало ей вид девственницы, правда, несколько траченной молью. Она сохранила эту высокофотогеничную позу до прибытия группы статистов. Механики принялись за новую партию. Несколько статистов последовали их примеру, другие ограничились выпивкой. Один отклеил фальшивые усы, которые ему мешали, и с удовлетворением поделился своим мнением, что вроде бы сегодня уже больше ни хрена делать не придется. Прошло еще немного времени, и за спиной барменши зазвонил телефон, перекрывая гомон. Барменша сняла трубку, выслушала, положила трубку и обратилась к Чарли:
   – Это месье Ломье. По поводу месье, который хочет видеть месье Ломье.
   – Пойдемте, пожалуйста, – пригласил меня ассистент.
   Мы пересекли двор, где группа других статистов галдела вокруг только что припаркованной огромной тачки, и Чарли увлек меня в целый лабиринт коридоров, кишащих людьми, неизвестно чем занятых, но очень возбужденных – хорошо знакомая мне киношная атмосфера. Следуя по пятам за моим киноподмастерьем, я пересек две съемочные площадки, погруженные в пыльную тоскливую темноту, со змеящимися кабелями на полу в ожидании, что кто-нибудь о них споткнется, поднялся по лестнице и добрался до кабинета продюсера-режиссера. Чарли постучал в дверь, открыл ее, доложил обо мне и ушел. Человек, который теперь взял меня на свое попечение, оказался выше меня на целую голову. Это был верзила Жан, который, судя по его поведению позавчера в "Камера-клубе", явно пользовался у Ломье авторитетом. На пятьдесят процентов – холуй, на остальные пятьдесят – что-то другое. Холуй по взгляду, улыбке, хотя адресованная мне, она казалась даже искренней. Что-то другое – может быть, секретарь? По своей одежде хорошего покроя, которую он носил непринужденно. И в то же время, будучи киношником, он производил впечатление человека, все время выставляющего себя напоказ.
   Кабинет был уютным, с глубокими креслами, мягким диваном и прилегающей ванной комнатой. На столе, в центре комнаты, валялась груда газет, пачка сценариев и стопка коробок с кинопленками. Струя воздуха от вентилятора шевелила сигарный пепел на дне хрустального бокала.
   – Входите, месье Нестор Бюрма, – произнес с несколько холодной вежливостью слоноподобный продюсер с дивана, на котором он развалился. Он встал и протянул мне влажную руку. Его пестрая рубашка была расстегнута на волосатой груди. Он был потным и красным:
   – Желаете выпить аперитив или ваше правило – воздержание, когда вы на службе?
   – Я не на службе, – ответил я. – И даже не знаю, что вы в данном случае имеете в виду, но охотно выпью чего-нибудь.
   – О'кей! Пожалуйста, Жан!
   Жан пошел в ванную комнату, в которой, видимо, стоял холодильник, погремел стеклянной посудой, вернулся и поставил перед каждым из нас по стакану с ледяным напитком. Между тем продюсер снова сел на диван, а я занял место в кресле. Ломье отпил глоток:
   – Я... гм... – произнес он наконец, следя глазами за лакеем, который возился в комнате, – гм... я извиняюсь за позавчерашний вечер, за происшествие в "Камера-клубе". Я был пьян, но помню, что ударил вас кулаком...
   – Я вам вернул ваш удар, – сказал я. – Мы в расчете.
   – Совсем нет, и я должен извиниться...
   – И во всяком случае, этот удар кулаком предназначался не мне, насколько я понимаю, не правда ли? Вы целились не в меня, а в того приставалу, молодого журналиста, верно?
   – Э-э, да, можно и так, но тем не менее я настаиваю на извинении. Именно поэтому я и позвонил вам по теле фону на следующий день. И дал вам понять, что вы можете мне перезвонить. Я знаю, что вам передали также и эту мою просьбу, но вы со мной не связались ни по каким каналам, – добавил он тоном упрека.
   За кого же этот тип меня принимает?
   – Когда я получил ваше послание, то было уже поздно вам звонить, – объяснил я. – Потом я забыл. И только сегодня, благодаря одному совпадению...
   – Совпадению?
   – Да. Один продюсер напомнил мне о другом. Я только что навестил одного из своих друзей – Жана-Поля Монферье...
   – Монферье? Ах да, правда, я узнал, что он вернулся из Канн... (элегантным жестом он отправил Монферье в аэропорт) ...Вернемся к нам. Да, я отнесся очень отрицательно к вашему молчанию, месье Нестор Бюрма... (он замолчал, встал и пошел к вентилятору изменить его направление) ...Какая жара! (он вернулся и сел, обмахивая свою массивную шею желтым шелковым платком) ...Да, очень отрицательно. Я подозревал вас, и ваше поведение только укрепило меня в моих подозрениях. Я вывел из него заключение, что вы не желаете встречаться со мной, а из этого заключения сделал и другие. В нашей профессии мы называем это "цепочкой". Ладно. Теперь вы тут, и мы можем, наконец, откровенно объясниться.
   – Вы меня подозревали, но в чем же?
   – Я ужасно не люблю частных детективов, месье, – сухо произнес он. – Можно даже сказать: я их ненавижу.
   – Это не ответ.
   Он поднял на уровень лица свою огромную ручищу и, размахивая перед рожками на голове быка, украшавшего мою трубку, платком, к счастью, не красным, продолжал:
   – Одну минуту... Роланда нанимала многих частных детективов, чтобы шпионить за мной. Поэтому, когда в тот вечер я вас увидел перед собой, кровь бросилась мне в голову. Я вас знал. Знал, что вы были телохранителем Грас Стендфорд, но поскольку она вернулась в Америку, вы уже не были им. Но вы по-прежнему болтались поблизости. Буду откровенен. Я не целился в того молодого журналиста. Если бы надо было бить морду всем журналистам, которые позволяют себе невежливые высказывания, то этому не было бы конца. Я целился именно в вас. Я был пьян и вообразил себе Бог знает что. Извините меня еще раз...