Страница:
– Ну зверь этот.
– Ну как тебе сказать… – Начальник полиции вытащил из кармана сигарету, покатал ее между пальцев, но, посмотрев на Маргариту, со вздохом сунул обратно в карман. – Обормот он, скорее. Хотя тут разные мнения могут быть.
– Хищник, – твердо сказала Маргарита. – С клыками, когтями, плотоядный, значит, хищник. А уж обормот или нет, там увидим.
– Откуда начнем?
Уазик переехал узкий мост через речку и остановился на деревенском перекрестке.
– На Макариху пойдем или на Курбатово?
Кашин смотрел на Маргариту вопросительно, и в его взгляде, что удивило Дорожкина, не было насмешки. Он и в самом деле ждал ее решения.
– Ромашкин? – обернулась Маргарита к Весту.
– На Курбатово, – бодро отозвался Ромашкин. – Про Макариху я знаю, но ночью его в той стороне слышали, да и Дир сказал, что у заимки его надо искать. Корову Никуличны он на Курбатовскую сечу утащил. Там же и половину кабанчика видели. Недоеденную. Опять же собака у Дира пропала, а у Дира просто так ничего не пропадает. Да и следы.
– Понятно.
Кашин тронул ключ в замке зажигания, машина зачихала, затряслась, но завелась и, слушаясь руля, повернула направо. Колеса загрохотали по разбитому деревенскому асфальту.
– Волк? – осторожно спросил Дорожкин.
Маргарита повела подбородком, но Ромашкин пробормотал вполголоса: «Тепло», и она кивнула.
– Тогда медведь, рысь, собака одичавшая? – начал перечислять Дорожкин.
– Холодно, – покачал головой Ромашкин. – Волк – тепло. Все остальное – мимо. Не спеши, инспектор. – Вест хмыкнул. – Подстрелим – разглядим.
– Медведей тут давно не было, – согласился Кашин. – Рысь тоже редкий гость. Правильно говорит Вест. Подстрелим – узнаем.
Дорожкин уставился в окно, разглядел, что машина минует дом Шепелевой, потом деревенское кладбище, на котором Дорожкину почудились кучи заросшей бурьяном земли, и поползла к перелеску. Вскоре показались домишки еще какой-то деревеньки. Дорожкин хотел было спросить, из чего ему-то стрелять, но Ромашкин уж слишком явно ждал этого вопроса, и он решил промолчать. Хорошо хоть одели для лесной прогулки, еще и привили неизвестно от чего. Словно в ответ на его размышления в голову ударил жар, а потом уже в глазах начало все троиться, и вскоре Дорожкин уже ничего не видел, только стучал зубами и словно все глубже и глубже погружался сначала в теплую, а потом уже и вовсе в горячую ванну.
– В Курбатове-то спокойно? – спросила Маргарита Ромашкина.
– Спокойно вроде, – ответил Вест. – Ну так они здесь ученые. Попрятались от греха. Видишь, улица пустая, нет никого. Кулаки сломаешь, не откроют. Черт. А Дорожкина-то разогрело не на шутку. Он же должен был через полчаса только скиснуть? Как раз к вечеру бы и отошел.
– По зиме хорошо новичка на охоту брать, – откуда-то издалека донесся голос Кашина, – вчухаешь ему вакцину, его – в жар, разогревается, как печка. В машине тепло сразу становится.
– Ничего, – ответил ему Ромашкин. – Потом спасибо скажет.
– Ага, – хмыкнул Кашин. – Если только по физиономии тебе не съездит. Я видел, кулак-то у него сжимался.
– Не съездит, – загоготал Ромашкин. – Он из добряков. Да и куда ему? Слабак. Только и умеет, что зубы скалить да вышучиваться.
– Не болтай попусту, – оборвала Маргарита Веста. – Ты хоть знаешь, каково ему теперь? Если тебе прививаться не надо, так нечего насмехаться. Или я сейчас посмеюсь, вспомню, как ты к Шепелевой на крещение ходил.
– Так, может, он тоже сплоховал? – огрызнулся Ромашкин. – Домой побежал подмываться. Посмотрим, как он нынешнюю работку перенесет. По-любому, размазня твой подопечный, Марго.
– Языком болтай, да прикусывать не забывай, – ответила Маргарита. – А ну как не на камень твои семечки сыплются, а в землю? Мы тут все в одной упряжке пока.
– В упряжке-то одной, да только кто-то тянет, а кто-то на упряжи висит, – пробурчал Ромашкин. – Да ну его. Один черт – раньше чем через пару часов не очухается. А то и того больше.
Дорожкин, чувствуя, как колыхание уазика по ухабам сливается с пробирающей его дрожью, медленно, преодолевая тяжесть и жар, повернул голову, с трудом открыл глаза и прошептал или прокричал отчего-то побледневшему Ромашкину:
– Может, и размазня, но чем раствор жиже, тем вернее схватывает.
– Не скажи, – не согласился Кашин, а Маргарита вдруг зашлась в хохоте, и Дорожкин начал понемногу выползать и из жара, и из лихорадки. Через полчаса, когда едва заметный проселок вился в непроглядном ельнике, у Дорожкина дрожали только колени да саднило в груди.
– Ну вот. – Кашин заглушил мотор и выпрыгнул наружу. – Теперь можно и расслабиться, пока не стемнело.
– Не стоит расслабляться, – хлопнула дверью Маргарита, и Дорожкин вслед за оживившимся Ромашкиным вылез из салона.
Кашин выпустил из «собачника» околоточных, Дорожкин кивнул знакомцам, но здороваться не стал, тем более что и подопечные Кашина не изъявили особого желания брататься. Судя по недовольным рожам, они не только были раздражены ночной службой, но и не испытывали от предстоящей забавы особой радости.
– Не дрейфить! – приободрил околоточных Кашин и выудил из кармана поллитровку. – Маргарита, твоим не предлагаю, знаю, что они и без согрева герои.
– Итожить с утра будем, – отрезала Маргарита и кивнула Дорожкину. – Пошли, познакомлю тебя с Диром. Он здесь царь и бог. Пришлый, из пермских краев, а уж так корни пустил, что и не выкорчуешь.
Дорожкин покосился на Ромашкина, который, скинув брезентуху, сапоги и оставшись в одном трико, прямо под дождем, медленно, крадучись пошел к раскинувшим лапы елям, и двинулся за Маргаритой.
Заимка открылась внезапно. Она не стояла избушкой на поляне, а мостилась в самой гуще ельника. Просто, наклонившись под полог очередной зеленой великанши, Маргарита вдруг распахнула неведомо откуда взявшуюся дверь, и Дорожкин вслед за ней оказался внутри сложенного из замшелых бревен сруба, опорой которому служили все те же еловые стволы, прорастающие по углам внутри сооружения. Крыши у сруба не было, или Дорожкин не смог ее разглядеть в скрещивающихся над головой сучьях, но между еловых лап неожиданно сверкнули солнечные лучи, под ногами зашелестела не хвоя, а упругая зеленая трава, и в лицо пахнуло луговыми цветами и весенней живицей.
– Ну здравствуй, Дир, – поклонилась Маргарита, и Дорожкин, который до этого таращил глаза на траву, на пеньки-стулья, на блестящую медную жаровню на ножках и висевшие на сучьях медные котлы, чашки, ложки и плошки, вдруг разглядел у дальнего ствола человека. Он сидел на таком же пне-стуле и казался высоким даже в сидячем положении, а уж когда встал, то взметнулся над Дорожкиным, да и над Маргаритой на локоть. Лобастая, наголо обритая голова наклонилась вперед, глубоко посаженные глаза прищурились, и подобие улыбки заставило в ответ улыбнуться и Дорожкина. Хотя улыбка далась младшему инспектору нелегко – мало того что ему приходилось смотреть на хозяина лесного логова снизу вверх, так вдобавок на плече у того сидел какой-то зверь и скалил на Дорожкина зубы.
– Кыш, – согнал зверя Дир и неторопливо пояснил: – Куница это моя, ну вроде кошки, всегда на незнакомых шипит. Ты, выходит, новый инспектор, парень?
– Пока еще не выходит, но скоро выйдет, а не выйдет, так уйдет, – заметила Маргарита, едва Дир закончил неторопливое рукопожатие с Дорожкиным. – Что новенького?
– Пошли, – едва ли не со скрипом шевельнулся и наклонился перед низкой для него дверью хозяин лесного жилища. – Видела?
Тут только Дорожкин заметил, что скрывающий снаружи дверь ствол ели покрыт вертикальными бороздами, ободран. Высоко ободран, почти в трех метрах над землей. За дверью заимки Дира вдруг стало холодно, да и сумрак под елями или сгустился, или и был почти непроглядным. Маргарита выудила из кармана фонарик и осветила отметки неведомого чудовища желтым кружком.
– Под стать тебе зверек-то, – заметила Маргарита. – В метр девяносто, а то и все два в лежке будет.
– Необязательно, – покачал головой Дир. – Может быть и ниже. Если толстый. Есть кто на примете?
– На примете много кого, да вот в кого целиться – непонятно, – проворчала Маргарита. – И что ж ты его упустил?
– Не было меня дома, – объяснил Дир. – На болота ходил, голубики хотел туесок набрать. Это он без меня тут отметился. Затем и отмечался, что попугать пытался. Сосунок. Но здоров. Беда может быть, если не окоротим.
Дорожкин вздрогнул, услышав слово «сосунок», вспомнил присказки Марфы и заерзал, закорчился, вытряхивая упавшую за шиворот хвою.
– Поздно окорачивать-то, – негромко бросила Маргарита. – Если бы дело коровой ограничилось да кабанчиком, окоротили бы. У тебя чья собака тут обреталась?
– Так Тамарки-травницы, – поднял кустистые брови Дир. – Она ж за папоротником пошла к Макарихе, за брусникой и прочей надобностью, а там клещ нынче лютует, так и прислала ко мне пса. Я уж измаялся, что ей говорить буду.
– Нет уже Тамарки, – вздохнула Маргарита. – О том пока молчок, а то околоточные Кашина прямо у твоей заимки кучи наложат. Но имей в виду, зверек наш за собачкой к тебе приходил не просто так, а по Тамаркиному запаху. До кучи сковырнул и пса, чтобы под корень.
– Да уж какой это был корень – так, корешок, – нахмурился Дир, и Дорожкин вдруг почувствовал, что хозяин заимки вот теперь, сию секунду, мог бы разорвать неведомого зверя голыми руками, пусть и лохматились полосы еловой коры на высоте трех метров. – Значит, окорачивать поздно? Но так он же не сам по себе вызверился? Не из норки выполз? Кто пакостит-то, Марго, не удумала? Кто его завел-то? Марк что говорит?
– Марк по старому делу не разгребется никак, – покосилась на Дорожкина Маргарита. – Не волнуйся, привезет тебе и аккумулятор, и книжек накачает. Все, что ты любишь. О том, кто завел, говорить будем, как завод рассмотрим. А теперь давай-ка займемся делом. Сегодня будем брать. Я так поняла, нычку свою зверь уже прикончил?
– Вчера еще, – кивнул Дир. – Одни кости остались. Я слышал, ночью он на край деревни выходил, да не обломилось там ему ничего.
– Не обломилось, – двинулась к машине Маргарита. – Шепелева товарок в оборот взяла, отбили деревеньку. Отпугнули зверя. За речку он не пойдет, пока не подранок, а деревню еще пару дней Марфа продержит. Жаль, Адольфыч запретил ей своего пса с цепи спускать. Так что будем действовать по старинке. Ромашкин сейчас кабанчика возьмет, нарежет спиральку кровью километров в пять диаметром да заложит тушу в Волчьем овраге. Там и будем ждать зверя. С лежки он поднимется в полночь, на месте будет в час, ну в два.
– Значит, от меня звериный отворот на несмышленышей, – Дир подмигнул Дорожкину, – да утренний отмор, чтобы глаза не слиплись?
– Это уж как водится, – задумалась Маргарита. – Однако и без твоей помощи не обойдемся. Мало ли, здоров уж больно, вдруг мои пули его не возьмут? Сам знаешь, подранку что отворот, что наговор. У Кашина-то хороший калибр, да начинка стандартная.
– Хорошо, – спокойно сказал Дир, шагнул вперед, поднял над головой еловую лапу и добавил, махнув рукой Кашину, что раскинул на капоте уазика газетку с бутылкой и закуской: – Если что, я ему голову откручу за Тамарку. Ну что, Николай Сергеевич? Опять паленкой заливаешься? Нешто тебя фирменная не пробирает?..
Ромашкин вышел из леса уже перед сумерками. Козырнул Кашину, подмигнул горящим пьяным глазом Дорожкину и начал натягивать спрятанную в машине одежду.
– Надеюсь, на приманку что-то осталось? – прищурилась Маргарита.
– Думаю, что половины туши хватит, – довольно рыгнул Ромашкин. – Хорошего кабанчика завалил. Правда, задок я уговорил, но требуха вся на месте. Сделал все в лучшем виде, устроил схрон, приметил место для стрелка, отход, спиральку завернул на два кольца. Что еще надо? Вы-то готовы?
– Готовы, – пробормотала Маргарита, посмотрев на пошатывающихся околоточных. – Дир должен уже подходить к Волчьему оврагу, все проверит и будет ждать нас там.
– На поражение? – вдруг как-то странно то ли прищурился, то ли оскалился Ромашкин.
– Был бы здесь Марк – взяли бы живым. – Маргарита сдвинула кобуру на живот, сорвала клапан, вытащила небольшой револьвер с блеснувшими на деревянных вставках в рукояти золотыми медальонами, откинула в сторону барабан, прищурилась. – А так рисковать не будем.
– Не будем, – подошел Кашин с карабином на плече. – Марго! А что, Марк до сих пор не списал этот детективный кольт с золотыми жеребятами?[10] Да он скоро развалится у тебя в руке!
– Он еще тебя переживет, – спрятала оружие в кобуру Маргарита. – Несмотря на то что у тебя на плече его младший брат. Девяносто процентов успеха в стрелке, так что не обольщайся, коммандос. Ладно, двинулись. До темноты от силы часа полтора, а нам еще два километра по буеракам пробираться, да и на месте надо все по-умному устроить.
– Не сомневайся, Дир устроит все в лучшем виде, – расправил плечи Ромашкин. – Хотя если по уму, ходу-то здесь десять минут.
– Ты хочешь, чтобы и мы на четыре кости встали? – расхохотался Кашин, но Ромашкин только фыркнул и первым раздвинул руками густой ельник.
Идти пришлось около получаса. Дорожкин смотрел на ладную фигуру Маргариты, очарование которой не могла скрыть даже грубая одежда, и думал о том, как живется такой женщине в одиночестве? Правда, с чего он взял, что Маргарита живет в одиночестве? Потому что она сказала о себе, что она одинока? Сейчас одинока, а раньше? Дорожкин попытался представить ее возможного мужа. По всему выходило, что личностью он должен был быть выдающейся. Одно дело согреваться возле жаркого огня, совсем другое – самому оказаться в пламени. Хотя кто он такой, чтобы судить о чужой жизни? Своей-то так и не получилось устроить. Двадцать восемь лет, скоро двадцать девять, а он идет на ночь глядя в странной компании на охоту за еще более странным, если не сказать опасным зверем, да еще при этом не имеет ни оружия, ни малейшего понятия о том, что ему предстоит делать. Чего было хорошего в его жизни после того, как несколько лет назад он вылез на Казанском вокзале из рязанской электрички? Нет, кое-что хорошее было, конечно, вот Машка была хорошей. Она и теперь оставалась хорошей. Просто ошиблась. Приняла веселого парня и трудягу Дорожкина за надежного и удачливого добывальщика благ и обеспечителя достатка. Может быть, так оно и вышло бы, имейся для обеспечения достатка у Дорожкина какой-никакой специальный талант. А симпатия была у нее к Дорожкину, была, еще бы, поначалу даже словно искры летели. А вот у него? Тоже была. Если бы прирос, так бы и тянул из девчонки соки. Или она из него. Отчего же развалилось-то у них все?
– Пришли. – Маргарита остановила процессию на взгорке, за которым начинался поднявшийся после давнего пожара подлесок, и показала на уходящий в бурелом овраг: – Вот он. Где след?
– С той стороны, – оскалил зубы Ромашкин. – С этой стороны даже я ноги переломаю. Но стрелять надо только отсюда, здесь ближе всего. А на выходе встанет Дир. Его зверь не почует, пройдет, Дир ловушку и захлопнет.
– А склоны? – спросила Маргарита.
– По склонам наиболее вероятны четыре пути, – прищурился Ромашкин. – Ну то есть я бы, в зависимости от опасности, ломанулся бы по одному из четырех подъемов. Если бы обратная дорога оказалась занята. Ну там мы поставим околоточных, Дорожкина и Кашина. Опасность минимальна, чего им.
– Я тебе поставлю! – икнул Кашин. – Ты что, майора в загонщики поставить хочешь?
– Николай Сергеевич, – Маргарита стерла с лица гримасу брезгливости, – никаких загонщиков. Твоя убойная мощь так по главному калибру и пройдет. Встанешь здесь, у буераков, но стрелять будешь только после меня.
– Марго, – поморщился Ромашкин.
– Цыц! – повысила голос Маргарита. – Через полчаса тут и в десяти метрах ничего не увидишь. Потом будем спорить. Дир где?
– Здесь я, здесь.
Только что никого не было среди почти донага облетевших березок, и вот он. Стоит, блестит лысиной да ухмылку прячет. На плече охапка каких-то жердей, в другой руке пук пожухлой травы.
– Вот… – Дир протянул траву Маргарите. – Этим надо натереть подошвы, чтобы тут карусель ароматов не устраивать. Давайте быстрее, потом всех расставлю, отворот дам, да и отмор принять надо, тем более что кое-кто уже спички под веки мостит.
– Да ни в жизнь, – встрепенулся Кашин. – Мои молодцы и не такое видели. Все-таки на земле работают.
– Ага, – ухмыльнулся Дир. – Камень топчут.
Дорожкина Дир ставил в последнюю очередь. Сначала пристроил над крутым склоном околоточных, потом возился в буреломе с Кашиным, заставив того бурчать и возмущаться какими-то обстоятельствами майорского существования. Затем поставил Маргариту и поманил к себе пальцем Дорожкина.
– Ты последний, – подмигнул Дир младшему инспектору.
– А Ромашкин? – оглянулся Дорожкин на развалившегося на куче листвы Веста.
– Ромашкин свою работу уже сделал, сейчас на заимку его отправлю, – объяснил Дир. – Он нам теперь не помощник. Ворон ворону глаз не выклюет.
– Так мы на птиц охотиться будем? – сдвинул брови Дорожкин, пытаясь скрыть вновь начинающую пробивать его дрожь.
– Нет, – удивился Дир. – Но ворон, кстати, птица тоже с характером. Смотри. Встанешь здесь. – Он показал на раздваивающийся на высоте метра от земли ствол липы. – Видишь колоду на дне оврага, у бурелома? Ну пятно темное? Там туша. Тут ведь как. Зверь пойдет мимо меня с самого начала оврага. Я бы его на подходе взял, но он очень быстр. А с учетом что свежий, так еще и глуп. Не по уму, по глупости вывернется. Но когда его припечет, он по-любому как зверь дышать будет. Тут уж на глупость рассчитывать не придется. Знаешь, что это значит?
– Нет, – затаил дыхание Дорожкин.
– Это значит, что он на тебя пойдет, парень, – сдвинул брови Дир, закряхтел, присел на раздвоенную липу, но все равно остался выше Дорожкина. – Ты уж не обессудь, но, кроме тебя, сюда ставить некого. Я ведь и отворотом тебя мазать не буду, но ты не волнуйся, я, конечно, не такой шустрый, как он, но буду здесь же секунд через пять, а то и раньше. Но ты справишься.
– Вы уверены? – хрипло спросил Дорожкин. – Как все пройдет?
– Да просто, – махнул ручищей Дир. – Зверь подойдет к туше. Маргарита в темноте видит прилично, стреляет без промаха. Она как раз над буреломом засела, но с этой стороны, на склоне. От тебя метров тридцать. Да ее видно пока еще. Вон. Так вот, зверь подойдет к туше. Как только примется за еду, а он, по моим прикидкам, очень голодным будет, она его подстрелит. Не знаю, положит ли сразу или нет, но попадет – это точно. А уж если попадет, то будет такая штука, ну заискрится он, что ли. Увидишь. Тут вступит Кашин. Уж в светящуюся мишень хоть одну пулю майор положить должен. Если попадет в голову, зверь, считай, готов. В ногу – тоже хорошо. К тому же не забывай, что и у Маргариты в барабане не один патрон.
– Я не забываю, – кивнул Дорожкин.
– Вот, – смешно подмигнул Дорожкину сразу двумя глазами Дир. – Но если даже случится невозможное и никто в него не попадет, он может рвануться обратно, на тропу, по которой вошел в овраг.
– Это вряд ли, – понял Дорожкин. – На меня он пойдет.
– Вот, – обрадовался Дир. – Ты все уяснил. Одной дорогой такой зверь не ходит. Не ходит, когда за него не разум, а инстинкты работают. Так вот, на Марго не пойдет, там склон слишком крут, на Кашина не пойдет, застрянет. Тот берег тоже не очень, да и на пареньков тех я и отворота не пожалел, да и обделаются они, скорее всего, от страха или побегут, а шум это еще лучше отворота. А вот ты не побежишь.
– Не побегу, – кивнул Дорожкин – и вдруг понял, что если бежать, то только теперь и ни минутой позже.
– Молодец, – кивнул Дир и протянул ему жердину, вырезанную из молодой ели, с заостренной вершиной, острым комлем и розеткой ветвей в локте пониже вершинки. – Это твое спасение. Смотри. Подниматься он будет вот так. Деться ему некуда. Локоть вправо, локоть влево – терн. Здесь ручей в овраг сбегал, вот и промыл дорожку. Если что, упираешь комель вот сюда, в корни липы, а верхушку опускаешь и придерживаешь. Никаких усилий, он сам на вершинку наскочит, почует твою плоть, рванется вперед и наскочит. А вот эти веточки его дальше-то и не пустят. А там уж и я подберусь, и у Маргариты не заржавеет. Но случиться этого не должно.
– Не должно, – повторил Дорожкин. – А отмор? Ну чтобы не уснуть?
– А тебе не нужно, – серьезно сказал Дир, шагнул было вниз по склону, но вдруг остановился, сунул руку за пазуху, выудил оттуда читалку. – Видал?
– Отличный аппарат, – кивнул Дорожкин. – «Сонька» пятьсот пятая. У меня такая же была. Жаль, сломал. Не новая, но по мне, так лучшая.
– С этим я согласен, – расплылся в улыбке Дир. – Только батарея плохо заряд что-то стала держать. А подзарядить – только в городе. А если на заимке, надо бензоагрегат запускать, а от него и вонь, и грохот. Заказал Марку, но когда он еще из столицы вернется, да еще и забудет. Ты там, если что, выручишь?
– Конечно, – пожал плечами Дорожкин. – Жив буду – не забуду.
– Это я тебе гарантирую, – махнул ручищей Дир. – И вот еще. На телеграфе интернетчик уже месяц хворает, а эта… – Дир запнулся, – неразумная женщина, телеграфистка, без него не пускает в Сеть. А у меня книжки на исходе. У тебя ничего нет?
– Да есть вроде, – сдвинул брови Дорожкин. – В ноуте есть библиотечка. Но классики мало, фантастика в основном.
– Вот! – поднял палец Дир и уже почти в полной темноте зашептал: – Если выручишь, с меня магарыч. Ты не представляешь, какая тоска одному в лесу, да еще без чтива. Нет, летом тут бывает народишко, но к зиме, словно дустом посыпано, никого…
Дир не знал, кто такой Дорожкин, а недавно испеченный младший инспектор не успел объяснить добродушному здоровяку, что если что-то может пойти не так, то пойдет обязательно. И пусть вины в этом Дорожкина не будет, но все это самое «не так» пойдет именно в его сторону и пробежится именно по его голове. Зверь появился, едва миновала полночь. Дорожкин не увидел его, даже тени не разглядел, просто почувствовал ужас, который забурлил и в мгновение наполнил Волчий овраг до краев. И тут прогремел выстрел из карабина. Или Кашин разглядел что под пасмурным ночным небом, или нервы у майора не выдержали, но из-за бурелома ударил сноп огня, а в следующую секунду Дорожкин увидел летящую вверх по склону гигантскую черную тень и опустил приготовленную жердину. Удар был страшным. С хрустом переломились веточки, оставленные для задержания зверя, уши Дорожкина заложило от истошного воя, нос забило непереносимой вонью, выгнулся, заскрипел сам ствол, переломился под страшной тяжестью – и внезапный удар отшвырнул Дорожкина на ту самую кучу листвы, на которой еще недавно нежился Ромашкин. Все остальное младший инспектор видел так, словно смотрел мутный ютубовский ролик на своем ноуте. Защелкали выстрелы из револьвера. Черная воющая тень заискрилась светом, оделась огненным контуром, а потом над нею поднялась фигура Дира, и вой оборвался.
– Вам здесь не рады, – услышал Дорожкин неожиданно спокойный голос хозяина леса.
– Кто там? – через мгновение послышался со дна оврага злой голос Кашина. – Черт. Чуть ноги не переломал. Кто там?
– Кто, кто, – заворчал Дир. – Подожди, торопыга полицейская. Надо увериться, что не оживет. Мигалкин это.
– Какой Мигалкин? – закричал, чертыхаясь, Кашин.
– Тот самый, – рявкнул Дир. – Интернетчик. Как есть обормот. Вот ведь и вроде не шибко большой был, а разожрался за неделю. Иди околоточных своих собирай, майор. Дезодорант-то есть с собой? Где молодой?
– Где Дорожкин? – послышался обеспокоенный голос Маргариты.
– Я здесь, – постарался бодро ответить Дорожкин, но едва подал голос.
– Ты в порядке? – двинулась к нему Маргарита.
– В порядке, – прохрипел Дорожкин и опустил руку на что-то жидкое на животе. – Только мокрый весь.
Глава 9
– Ну как тебе сказать… – Начальник полиции вытащил из кармана сигарету, покатал ее между пальцев, но, посмотрев на Маргариту, со вздохом сунул обратно в карман. – Обормот он, скорее. Хотя тут разные мнения могут быть.
– Хищник, – твердо сказала Маргарита. – С клыками, когтями, плотоядный, значит, хищник. А уж обормот или нет, там увидим.
– Откуда начнем?
Уазик переехал узкий мост через речку и остановился на деревенском перекрестке.
– На Макариху пойдем или на Курбатово?
Кашин смотрел на Маргариту вопросительно, и в его взгляде, что удивило Дорожкина, не было насмешки. Он и в самом деле ждал ее решения.
– Ромашкин? – обернулась Маргарита к Весту.
– На Курбатово, – бодро отозвался Ромашкин. – Про Макариху я знаю, но ночью его в той стороне слышали, да и Дир сказал, что у заимки его надо искать. Корову Никуличны он на Курбатовскую сечу утащил. Там же и половину кабанчика видели. Недоеденную. Опять же собака у Дира пропала, а у Дира просто так ничего не пропадает. Да и следы.
– Понятно.
Кашин тронул ключ в замке зажигания, машина зачихала, затряслась, но завелась и, слушаясь руля, повернула направо. Колеса загрохотали по разбитому деревенскому асфальту.
– Волк? – осторожно спросил Дорожкин.
Маргарита повела подбородком, но Ромашкин пробормотал вполголоса: «Тепло», и она кивнула.
– Тогда медведь, рысь, собака одичавшая? – начал перечислять Дорожкин.
– Холодно, – покачал головой Ромашкин. – Волк – тепло. Все остальное – мимо. Не спеши, инспектор. – Вест хмыкнул. – Подстрелим – разглядим.
– Медведей тут давно не было, – согласился Кашин. – Рысь тоже редкий гость. Правильно говорит Вест. Подстрелим – узнаем.
Дорожкин уставился в окно, разглядел, что машина минует дом Шепелевой, потом деревенское кладбище, на котором Дорожкину почудились кучи заросшей бурьяном земли, и поползла к перелеску. Вскоре показались домишки еще какой-то деревеньки. Дорожкин хотел было спросить, из чего ему-то стрелять, но Ромашкин уж слишком явно ждал этого вопроса, и он решил промолчать. Хорошо хоть одели для лесной прогулки, еще и привили неизвестно от чего. Словно в ответ на его размышления в голову ударил жар, а потом уже в глазах начало все троиться, и вскоре Дорожкин уже ничего не видел, только стучал зубами и словно все глубже и глубже погружался сначала в теплую, а потом уже и вовсе в горячую ванну.
– В Курбатове-то спокойно? – спросила Маргарита Ромашкина.
– Спокойно вроде, – ответил Вест. – Ну так они здесь ученые. Попрятались от греха. Видишь, улица пустая, нет никого. Кулаки сломаешь, не откроют. Черт. А Дорожкина-то разогрело не на шутку. Он же должен был через полчаса только скиснуть? Как раз к вечеру бы и отошел.
– По зиме хорошо новичка на охоту брать, – откуда-то издалека донесся голос Кашина, – вчухаешь ему вакцину, его – в жар, разогревается, как печка. В машине тепло сразу становится.
– Ничего, – ответил ему Ромашкин. – Потом спасибо скажет.
– Ага, – хмыкнул Кашин. – Если только по физиономии тебе не съездит. Я видел, кулак-то у него сжимался.
– Не съездит, – загоготал Ромашкин. – Он из добряков. Да и куда ему? Слабак. Только и умеет, что зубы скалить да вышучиваться.
– Не болтай попусту, – оборвала Маргарита Веста. – Ты хоть знаешь, каково ему теперь? Если тебе прививаться не надо, так нечего насмехаться. Или я сейчас посмеюсь, вспомню, как ты к Шепелевой на крещение ходил.
– Так, может, он тоже сплоховал? – огрызнулся Ромашкин. – Домой побежал подмываться. Посмотрим, как он нынешнюю работку перенесет. По-любому, размазня твой подопечный, Марго.
– Языком болтай, да прикусывать не забывай, – ответила Маргарита. – А ну как не на камень твои семечки сыплются, а в землю? Мы тут все в одной упряжке пока.
– В упряжке-то одной, да только кто-то тянет, а кто-то на упряжи висит, – пробурчал Ромашкин. – Да ну его. Один черт – раньше чем через пару часов не очухается. А то и того больше.
Дорожкин, чувствуя, как колыхание уазика по ухабам сливается с пробирающей его дрожью, медленно, преодолевая тяжесть и жар, повернул голову, с трудом открыл глаза и прошептал или прокричал отчего-то побледневшему Ромашкину:
– Может, и размазня, но чем раствор жиже, тем вернее схватывает.
– Не скажи, – не согласился Кашин, а Маргарита вдруг зашлась в хохоте, и Дорожкин начал понемногу выползать и из жара, и из лихорадки. Через полчаса, когда едва заметный проселок вился в непроглядном ельнике, у Дорожкина дрожали только колени да саднило в груди.
– Ну вот. – Кашин заглушил мотор и выпрыгнул наружу. – Теперь можно и расслабиться, пока не стемнело.
– Не стоит расслабляться, – хлопнула дверью Маргарита, и Дорожкин вслед за оживившимся Ромашкиным вылез из салона.
Кашин выпустил из «собачника» околоточных, Дорожкин кивнул знакомцам, но здороваться не стал, тем более что и подопечные Кашина не изъявили особого желания брататься. Судя по недовольным рожам, они не только были раздражены ночной службой, но и не испытывали от предстоящей забавы особой радости.
– Не дрейфить! – приободрил околоточных Кашин и выудил из кармана поллитровку. – Маргарита, твоим не предлагаю, знаю, что они и без согрева герои.
– Итожить с утра будем, – отрезала Маргарита и кивнула Дорожкину. – Пошли, познакомлю тебя с Диром. Он здесь царь и бог. Пришлый, из пермских краев, а уж так корни пустил, что и не выкорчуешь.
Дорожкин покосился на Ромашкина, который, скинув брезентуху, сапоги и оставшись в одном трико, прямо под дождем, медленно, крадучись пошел к раскинувшим лапы елям, и двинулся за Маргаритой.
Заимка открылась внезапно. Она не стояла избушкой на поляне, а мостилась в самой гуще ельника. Просто, наклонившись под полог очередной зеленой великанши, Маргарита вдруг распахнула неведомо откуда взявшуюся дверь, и Дорожкин вслед за ней оказался внутри сложенного из замшелых бревен сруба, опорой которому служили все те же еловые стволы, прорастающие по углам внутри сооружения. Крыши у сруба не было, или Дорожкин не смог ее разглядеть в скрещивающихся над головой сучьях, но между еловых лап неожиданно сверкнули солнечные лучи, под ногами зашелестела не хвоя, а упругая зеленая трава, и в лицо пахнуло луговыми цветами и весенней живицей.
– Ну здравствуй, Дир, – поклонилась Маргарита, и Дорожкин, который до этого таращил глаза на траву, на пеньки-стулья, на блестящую медную жаровню на ножках и висевшие на сучьях медные котлы, чашки, ложки и плошки, вдруг разглядел у дальнего ствола человека. Он сидел на таком же пне-стуле и казался высоким даже в сидячем положении, а уж когда встал, то взметнулся над Дорожкиным, да и над Маргаритой на локоть. Лобастая, наголо обритая голова наклонилась вперед, глубоко посаженные глаза прищурились, и подобие улыбки заставило в ответ улыбнуться и Дорожкина. Хотя улыбка далась младшему инспектору нелегко – мало того что ему приходилось смотреть на хозяина лесного логова снизу вверх, так вдобавок на плече у того сидел какой-то зверь и скалил на Дорожкина зубы.
– Кыш, – согнал зверя Дир и неторопливо пояснил: – Куница это моя, ну вроде кошки, всегда на незнакомых шипит. Ты, выходит, новый инспектор, парень?
– Пока еще не выходит, но скоро выйдет, а не выйдет, так уйдет, – заметила Маргарита, едва Дир закончил неторопливое рукопожатие с Дорожкиным. – Что новенького?
– Пошли, – едва ли не со скрипом шевельнулся и наклонился перед низкой для него дверью хозяин лесного жилища. – Видела?
Тут только Дорожкин заметил, что скрывающий снаружи дверь ствол ели покрыт вертикальными бороздами, ободран. Высоко ободран, почти в трех метрах над землей. За дверью заимки Дира вдруг стало холодно, да и сумрак под елями или сгустился, или и был почти непроглядным. Маргарита выудила из кармана фонарик и осветила отметки неведомого чудовища желтым кружком.
– Под стать тебе зверек-то, – заметила Маргарита. – В метр девяносто, а то и все два в лежке будет.
– Необязательно, – покачал головой Дир. – Может быть и ниже. Если толстый. Есть кто на примете?
– На примете много кого, да вот в кого целиться – непонятно, – проворчала Маргарита. – И что ж ты его упустил?
– Не было меня дома, – объяснил Дир. – На болота ходил, голубики хотел туесок набрать. Это он без меня тут отметился. Затем и отмечался, что попугать пытался. Сосунок. Но здоров. Беда может быть, если не окоротим.
Дорожкин вздрогнул, услышав слово «сосунок», вспомнил присказки Марфы и заерзал, закорчился, вытряхивая упавшую за шиворот хвою.
– Поздно окорачивать-то, – негромко бросила Маргарита. – Если бы дело коровой ограничилось да кабанчиком, окоротили бы. У тебя чья собака тут обреталась?
– Так Тамарки-травницы, – поднял кустистые брови Дир. – Она ж за папоротником пошла к Макарихе, за брусникой и прочей надобностью, а там клещ нынче лютует, так и прислала ко мне пса. Я уж измаялся, что ей говорить буду.
– Нет уже Тамарки, – вздохнула Маргарита. – О том пока молчок, а то околоточные Кашина прямо у твоей заимки кучи наложат. Но имей в виду, зверек наш за собачкой к тебе приходил не просто так, а по Тамаркиному запаху. До кучи сковырнул и пса, чтобы под корень.
– Да уж какой это был корень – так, корешок, – нахмурился Дир, и Дорожкин вдруг почувствовал, что хозяин заимки вот теперь, сию секунду, мог бы разорвать неведомого зверя голыми руками, пусть и лохматились полосы еловой коры на высоте трех метров. – Значит, окорачивать поздно? Но так он же не сам по себе вызверился? Не из норки выполз? Кто пакостит-то, Марго, не удумала? Кто его завел-то? Марк что говорит?
– Марк по старому делу не разгребется никак, – покосилась на Дорожкина Маргарита. – Не волнуйся, привезет тебе и аккумулятор, и книжек накачает. Все, что ты любишь. О том, кто завел, говорить будем, как завод рассмотрим. А теперь давай-ка займемся делом. Сегодня будем брать. Я так поняла, нычку свою зверь уже прикончил?
– Вчера еще, – кивнул Дир. – Одни кости остались. Я слышал, ночью он на край деревни выходил, да не обломилось там ему ничего.
– Не обломилось, – двинулась к машине Маргарита. – Шепелева товарок в оборот взяла, отбили деревеньку. Отпугнули зверя. За речку он не пойдет, пока не подранок, а деревню еще пару дней Марфа продержит. Жаль, Адольфыч запретил ей своего пса с цепи спускать. Так что будем действовать по старинке. Ромашкин сейчас кабанчика возьмет, нарежет спиральку кровью километров в пять диаметром да заложит тушу в Волчьем овраге. Там и будем ждать зверя. С лежки он поднимется в полночь, на месте будет в час, ну в два.
– Значит, от меня звериный отворот на несмышленышей, – Дир подмигнул Дорожкину, – да утренний отмор, чтобы глаза не слиплись?
– Это уж как водится, – задумалась Маргарита. – Однако и без твоей помощи не обойдемся. Мало ли, здоров уж больно, вдруг мои пули его не возьмут? Сам знаешь, подранку что отворот, что наговор. У Кашина-то хороший калибр, да начинка стандартная.
– Хорошо, – спокойно сказал Дир, шагнул вперед, поднял над головой еловую лапу и добавил, махнув рукой Кашину, что раскинул на капоте уазика газетку с бутылкой и закуской: – Если что, я ему голову откручу за Тамарку. Ну что, Николай Сергеевич? Опять паленкой заливаешься? Нешто тебя фирменная не пробирает?..
Ромашкин вышел из леса уже перед сумерками. Козырнул Кашину, подмигнул горящим пьяным глазом Дорожкину и начал натягивать спрятанную в машине одежду.
– Надеюсь, на приманку что-то осталось? – прищурилась Маргарита.
– Думаю, что половины туши хватит, – довольно рыгнул Ромашкин. – Хорошего кабанчика завалил. Правда, задок я уговорил, но требуха вся на месте. Сделал все в лучшем виде, устроил схрон, приметил место для стрелка, отход, спиральку завернул на два кольца. Что еще надо? Вы-то готовы?
– Готовы, – пробормотала Маргарита, посмотрев на пошатывающихся околоточных. – Дир должен уже подходить к Волчьему оврагу, все проверит и будет ждать нас там.
– На поражение? – вдруг как-то странно то ли прищурился, то ли оскалился Ромашкин.
– Был бы здесь Марк – взяли бы живым. – Маргарита сдвинула кобуру на живот, сорвала клапан, вытащила небольшой револьвер с блеснувшими на деревянных вставках в рукояти золотыми медальонами, откинула в сторону барабан, прищурилась. – А так рисковать не будем.
– Не будем, – подошел Кашин с карабином на плече. – Марго! А что, Марк до сих пор не списал этот детективный кольт с золотыми жеребятами?[10] Да он скоро развалится у тебя в руке!
– Он еще тебя переживет, – спрятала оружие в кобуру Маргарита. – Несмотря на то что у тебя на плече его младший брат. Девяносто процентов успеха в стрелке, так что не обольщайся, коммандос. Ладно, двинулись. До темноты от силы часа полтора, а нам еще два километра по буеракам пробираться, да и на месте надо все по-умному устроить.
– Не сомневайся, Дир устроит все в лучшем виде, – расправил плечи Ромашкин. – Хотя если по уму, ходу-то здесь десять минут.
– Ты хочешь, чтобы и мы на четыре кости встали? – расхохотался Кашин, но Ромашкин только фыркнул и первым раздвинул руками густой ельник.
Идти пришлось около получаса. Дорожкин смотрел на ладную фигуру Маргариты, очарование которой не могла скрыть даже грубая одежда, и думал о том, как живется такой женщине в одиночестве? Правда, с чего он взял, что Маргарита живет в одиночестве? Потому что она сказала о себе, что она одинока? Сейчас одинока, а раньше? Дорожкин попытался представить ее возможного мужа. По всему выходило, что личностью он должен был быть выдающейся. Одно дело согреваться возле жаркого огня, совсем другое – самому оказаться в пламени. Хотя кто он такой, чтобы судить о чужой жизни? Своей-то так и не получилось устроить. Двадцать восемь лет, скоро двадцать девять, а он идет на ночь глядя в странной компании на охоту за еще более странным, если не сказать опасным зверем, да еще при этом не имеет ни оружия, ни малейшего понятия о том, что ему предстоит делать. Чего было хорошего в его жизни после того, как несколько лет назад он вылез на Казанском вокзале из рязанской электрички? Нет, кое-что хорошее было, конечно, вот Машка была хорошей. Она и теперь оставалась хорошей. Просто ошиблась. Приняла веселого парня и трудягу Дорожкина за надежного и удачливого добывальщика благ и обеспечителя достатка. Может быть, так оно и вышло бы, имейся для обеспечения достатка у Дорожкина какой-никакой специальный талант. А симпатия была у нее к Дорожкину, была, еще бы, поначалу даже словно искры летели. А вот у него? Тоже была. Если бы прирос, так бы и тянул из девчонки соки. Или она из него. Отчего же развалилось-то у них все?
– Пришли. – Маргарита остановила процессию на взгорке, за которым начинался поднявшийся после давнего пожара подлесок, и показала на уходящий в бурелом овраг: – Вот он. Где след?
– С той стороны, – оскалил зубы Ромашкин. – С этой стороны даже я ноги переломаю. Но стрелять надо только отсюда, здесь ближе всего. А на выходе встанет Дир. Его зверь не почует, пройдет, Дир ловушку и захлопнет.
– А склоны? – спросила Маргарита.
– По склонам наиболее вероятны четыре пути, – прищурился Ромашкин. – Ну то есть я бы, в зависимости от опасности, ломанулся бы по одному из четырех подъемов. Если бы обратная дорога оказалась занята. Ну там мы поставим околоточных, Дорожкина и Кашина. Опасность минимальна, чего им.
– Я тебе поставлю! – икнул Кашин. – Ты что, майора в загонщики поставить хочешь?
– Николай Сергеевич, – Маргарита стерла с лица гримасу брезгливости, – никаких загонщиков. Твоя убойная мощь так по главному калибру и пройдет. Встанешь здесь, у буераков, но стрелять будешь только после меня.
– Марго, – поморщился Ромашкин.
– Цыц! – повысила голос Маргарита. – Через полчаса тут и в десяти метрах ничего не увидишь. Потом будем спорить. Дир где?
– Здесь я, здесь.
Только что никого не было среди почти донага облетевших березок, и вот он. Стоит, блестит лысиной да ухмылку прячет. На плече охапка каких-то жердей, в другой руке пук пожухлой травы.
– Вот… – Дир протянул траву Маргарите. – Этим надо натереть подошвы, чтобы тут карусель ароматов не устраивать. Давайте быстрее, потом всех расставлю, отворот дам, да и отмор принять надо, тем более что кое-кто уже спички под веки мостит.
– Да ни в жизнь, – встрепенулся Кашин. – Мои молодцы и не такое видели. Все-таки на земле работают.
– Ага, – ухмыльнулся Дир. – Камень топчут.
Дорожкина Дир ставил в последнюю очередь. Сначала пристроил над крутым склоном околоточных, потом возился в буреломе с Кашиным, заставив того бурчать и возмущаться какими-то обстоятельствами майорского существования. Затем поставил Маргариту и поманил к себе пальцем Дорожкина.
– Ты последний, – подмигнул Дир младшему инспектору.
– А Ромашкин? – оглянулся Дорожкин на развалившегося на куче листвы Веста.
– Ромашкин свою работу уже сделал, сейчас на заимку его отправлю, – объяснил Дир. – Он нам теперь не помощник. Ворон ворону глаз не выклюет.
– Так мы на птиц охотиться будем? – сдвинул брови Дорожкин, пытаясь скрыть вновь начинающую пробивать его дрожь.
– Нет, – удивился Дир. – Но ворон, кстати, птица тоже с характером. Смотри. Встанешь здесь. – Он показал на раздваивающийся на высоте метра от земли ствол липы. – Видишь колоду на дне оврага, у бурелома? Ну пятно темное? Там туша. Тут ведь как. Зверь пойдет мимо меня с самого начала оврага. Я бы его на подходе взял, но он очень быстр. А с учетом что свежий, так еще и глуп. Не по уму, по глупости вывернется. Но когда его припечет, он по-любому как зверь дышать будет. Тут уж на глупость рассчитывать не придется. Знаешь, что это значит?
– Нет, – затаил дыхание Дорожкин.
– Это значит, что он на тебя пойдет, парень, – сдвинул брови Дир, закряхтел, присел на раздвоенную липу, но все равно остался выше Дорожкина. – Ты уж не обессудь, но, кроме тебя, сюда ставить некого. Я ведь и отворотом тебя мазать не буду, но ты не волнуйся, я, конечно, не такой шустрый, как он, но буду здесь же секунд через пять, а то и раньше. Но ты справишься.
– Вы уверены? – хрипло спросил Дорожкин. – Как все пройдет?
– Да просто, – махнул ручищей Дир. – Зверь подойдет к туше. Маргарита в темноте видит прилично, стреляет без промаха. Она как раз над буреломом засела, но с этой стороны, на склоне. От тебя метров тридцать. Да ее видно пока еще. Вон. Так вот, зверь подойдет к туше. Как только примется за еду, а он, по моим прикидкам, очень голодным будет, она его подстрелит. Не знаю, положит ли сразу или нет, но попадет – это точно. А уж если попадет, то будет такая штука, ну заискрится он, что ли. Увидишь. Тут вступит Кашин. Уж в светящуюся мишень хоть одну пулю майор положить должен. Если попадет в голову, зверь, считай, готов. В ногу – тоже хорошо. К тому же не забывай, что и у Маргариты в барабане не один патрон.
– Я не забываю, – кивнул Дорожкин.
– Вот, – смешно подмигнул Дорожкину сразу двумя глазами Дир. – Но если даже случится невозможное и никто в него не попадет, он может рвануться обратно, на тропу, по которой вошел в овраг.
– Это вряд ли, – понял Дорожкин. – На меня он пойдет.
– Вот, – обрадовался Дир. – Ты все уяснил. Одной дорогой такой зверь не ходит. Не ходит, когда за него не разум, а инстинкты работают. Так вот, на Марго не пойдет, там склон слишком крут, на Кашина не пойдет, застрянет. Тот берег тоже не очень, да и на пареньков тех я и отворота не пожалел, да и обделаются они, скорее всего, от страха или побегут, а шум это еще лучше отворота. А вот ты не побежишь.
– Не побегу, – кивнул Дорожкин – и вдруг понял, что если бежать, то только теперь и ни минутой позже.
– Молодец, – кивнул Дир и протянул ему жердину, вырезанную из молодой ели, с заостренной вершиной, острым комлем и розеткой ветвей в локте пониже вершинки. – Это твое спасение. Смотри. Подниматься он будет вот так. Деться ему некуда. Локоть вправо, локоть влево – терн. Здесь ручей в овраг сбегал, вот и промыл дорожку. Если что, упираешь комель вот сюда, в корни липы, а верхушку опускаешь и придерживаешь. Никаких усилий, он сам на вершинку наскочит, почует твою плоть, рванется вперед и наскочит. А вот эти веточки его дальше-то и не пустят. А там уж и я подберусь, и у Маргариты не заржавеет. Но случиться этого не должно.
– Не должно, – повторил Дорожкин. – А отмор? Ну чтобы не уснуть?
– А тебе не нужно, – серьезно сказал Дир, шагнул было вниз по склону, но вдруг остановился, сунул руку за пазуху, выудил оттуда читалку. – Видал?
– Отличный аппарат, – кивнул Дорожкин. – «Сонька» пятьсот пятая. У меня такая же была. Жаль, сломал. Не новая, но по мне, так лучшая.
– С этим я согласен, – расплылся в улыбке Дир. – Только батарея плохо заряд что-то стала держать. А подзарядить – только в городе. А если на заимке, надо бензоагрегат запускать, а от него и вонь, и грохот. Заказал Марку, но когда он еще из столицы вернется, да еще и забудет. Ты там, если что, выручишь?
– Конечно, – пожал плечами Дорожкин. – Жив буду – не забуду.
– Это я тебе гарантирую, – махнул ручищей Дир. – И вот еще. На телеграфе интернетчик уже месяц хворает, а эта… – Дир запнулся, – неразумная женщина, телеграфистка, без него не пускает в Сеть. А у меня книжки на исходе. У тебя ничего нет?
– Да есть вроде, – сдвинул брови Дорожкин. – В ноуте есть библиотечка. Но классики мало, фантастика в основном.
– Вот! – поднял палец Дир и уже почти в полной темноте зашептал: – Если выручишь, с меня магарыч. Ты не представляешь, какая тоска одному в лесу, да еще без чтива. Нет, летом тут бывает народишко, но к зиме, словно дустом посыпано, никого…
Дир не знал, кто такой Дорожкин, а недавно испеченный младший инспектор не успел объяснить добродушному здоровяку, что если что-то может пойти не так, то пойдет обязательно. И пусть вины в этом Дорожкина не будет, но все это самое «не так» пойдет именно в его сторону и пробежится именно по его голове. Зверь появился, едва миновала полночь. Дорожкин не увидел его, даже тени не разглядел, просто почувствовал ужас, который забурлил и в мгновение наполнил Волчий овраг до краев. И тут прогремел выстрел из карабина. Или Кашин разглядел что под пасмурным ночным небом, или нервы у майора не выдержали, но из-за бурелома ударил сноп огня, а в следующую секунду Дорожкин увидел летящую вверх по склону гигантскую черную тень и опустил приготовленную жердину. Удар был страшным. С хрустом переломились веточки, оставленные для задержания зверя, уши Дорожкина заложило от истошного воя, нос забило непереносимой вонью, выгнулся, заскрипел сам ствол, переломился под страшной тяжестью – и внезапный удар отшвырнул Дорожкина на ту самую кучу листвы, на которой еще недавно нежился Ромашкин. Все остальное младший инспектор видел так, словно смотрел мутный ютубовский ролик на своем ноуте. Защелкали выстрелы из револьвера. Черная воющая тень заискрилась светом, оделась огненным контуром, а потом над нею поднялась фигура Дира, и вой оборвался.
– Вам здесь не рады, – услышал Дорожкин неожиданно спокойный голос хозяина леса.
– Кто там? – через мгновение послышался со дна оврага злой голос Кашина. – Черт. Чуть ноги не переломал. Кто там?
– Кто, кто, – заворчал Дир. – Подожди, торопыга полицейская. Надо увериться, что не оживет. Мигалкин это.
– Какой Мигалкин? – закричал, чертыхаясь, Кашин.
– Тот самый, – рявкнул Дир. – Интернетчик. Как есть обормот. Вот ведь и вроде не шибко большой был, а разожрался за неделю. Иди околоточных своих собирай, майор. Дезодорант-то есть с собой? Где молодой?
– Где Дорожкин? – послышался обеспокоенный голос Маргариты.
– Я здесь, – постарался бодро ответить Дорожкин, но едва подал голос.
– Ты в порядке? – двинулась к нему Маргарита.
– В порядке, – прохрипел Дорожкин и опустил руку на что-то жидкое на животе. – Только мокрый весь.
Глава 9
Бред и велосипед
Бредил Дорожкин недолго, всего, судя по запомнившимся ему сменам дня и ночи, суток трое. Причем бредил не постоянно, потому как череда кошмаров, в которых то в родной деревне, то в московской съемной квартире, то в участке, то в каком-то лесу его окружали и рвали на части неразличимые тени, не была бесконечной. Время от времени он открывал глаза и почти ясно видел или незнакомого врача в белом халате, или Марфу с трехлитровой банкой молока, или смешно выглядевшего в синем джинсовом костюме Дира, который сидел за больничным столом, упершись взглядом в электронную читалку, или золотозубого с сияющим металликом роскошным велосипедом, или Кашина с бутылкой водки, или Фим Фимыча со стаканчиком загоруйковки, или брата золотозубого в черном костюме с рулеткой, или Ромашкина, гонящего прочь гробовщика, или опять Дира.
– Я, конечно, не повар, – бормотал, поглаживая поблескивающую голову Дир, – но если у тебя в холодильнике есть лучок, чесночок, помидорки, свинина, маслице, да что угодно, то ты уже на коне. А у тебя-то всего этого в достатке. Я уж наведался, прости, без твоего разрешения, но уж больно хотелось до книжек в твоем ноуте добраться. Но не думай, все под контролем Фим Фимыча, он за каждым моим шагом следил и лично дверь за нами запер. Ничего, скоро ты опять сам хозяйствовать будешь. Завтра по-любому тебя домой отправим. Доктор сказал, что так спящего и повезут. Оно и к лучшему. А я к твоему приходу что-нибудь сварганю. Главное, есть из чего. Я заглянул в холодильник-то. Узнаю руку Фим Фимыча, он запас составлял, поверь моему слову. Гурман. Но дело ведь не только в продуктах. Хорошая посуда тоже важна. Сковорода, конечно, должна быть чугунной, но на крайний случай сойдет и антипригарная. Первым делом надо почистить лук…
– Я, конечно, не повар, – бормотал, поглаживая поблескивающую голову Дир, – но если у тебя в холодильнике есть лучок, чесночок, помидорки, свинина, маслице, да что угодно, то ты уже на коне. А у тебя-то всего этого в достатке. Я уж наведался, прости, без твоего разрешения, но уж больно хотелось до книжек в твоем ноуте добраться. Но не думай, все под контролем Фим Фимыча, он за каждым моим шагом следил и лично дверь за нами запер. Ничего, скоро ты опять сам хозяйствовать будешь. Завтра по-любому тебя домой отправим. Доктор сказал, что так спящего и повезут. Оно и к лучшему. А я к твоему приходу что-нибудь сварганю. Главное, есть из чего. Я заглянул в холодильник-то. Узнаю руку Фим Фимыча, он запас составлял, поверь моему слову. Гурман. Но дело ведь не только в продуктах. Хорошая посуда тоже важна. Сковорода, конечно, должна быть чугунной, но на крайний случай сойдет и антипригарная. Первым делом надо почистить лук…