Маллен Патриция. Повелители камней

   Гости веселились, ибо Наименование Меча считалось счастливым событием в людской семье — публичное провозглашение того, что юноша достиг совершеннолетия. Имя, данное мечу, и его посвящение были первым предзнаменованием будущего юноши. Зажиточный и не очень зажиточный народ, могущественные лорды и простые крестьяне Фенсдоунской равнины, люди и Другие, все друзья Телерхайда собрались, чтобы отпраздновать с ним это событие. Они привезли с собой родню (детей кормили отдельно во дворе, прилегающем к кухне, под присмотром дочерей повара и нескольких деревенских девушек). Все были одеты в самые красивые наряды и старались вести себя как можно лучше. По установленному Телерхайдом обычаю человек сидел рядом с Другим, богатый ужинал с бедным и все наслаждались щедростью Кровелла.
   Тим был взволнован и беспокоился о том, чтобы все на праздновании Наименования Меча Ньяла шло, как полагается. Он заметил, что за столом, где сидели несколько молодых людей — сыновей северных лордов, — выпито слишком много бренди.
   — Может, вы хотите воды, сэр? — предложил он Недрику из Фанстока, но вопрос его был встречен презрительным смехом.
   — Чистого бренди, слуга, — велел Недрик. Повернувшись к приятелю, он добавил: — Странные порядки в доме Телерхайда. В Фанстоке мы не позволяем прислуге указывать, сколько нам пить!
   Тим знал Недрика не один год. Но хотя он и оказал молодому лорду любезность утром, придержав его коня, он все же пропустил оскорбление мимо ушей. Тим привык, что его не замечают, или принимают за другого, или просто не узнают. Отчасти это происходило по причине невыразительности его внешности. Но вместе с тем и из-за того, что он сам изо всех сил старался не выделяться. По мнению Тима, тот, кто выделяется, зачастую вынужден работать больше того, кто не выделяется. Он наполнил стакан Недрика наполовину и пошел дальше, намеренно не ответив на красноречивые жесты молодого лорда, требующего наполнить стакан до краев.
   С противоположного конца большого зала Тима подозвал взглядом Телерхайд. Когда Тим наполнил его чашу, Телерхайд кивнул в сторону сидевшего рядом с ним великана:
   — И о его величестве позаботься.
   Тим любил великанов. Самые высокорослые Другие среди Пяти Племен, мохнатые и волосатые, обычно они разгуливали раздетыми — если не считать густого темного меха, покрывающего все их тело с головы до ног. Но сейчас, в честь праздничного события, на великане была короткая юбка. Сидевшая рядом с ним женщина постарше, чью гриву посеребрила седина, была одета в мешковатую тунику. Кончики пальцев ее громадной руки лежали на краю тарелки с замороженной земляникой и листьями мяты — великаньим лакомством.
   Великана звали Ур Логга, он был королем великанов Гаркинского леса. Тим обожал его за воспитанность и умение рассказывать истории. Бугры мышц перекатились по плечами великана, когда он откинулся на спинку стула, давая хрупкому человеку подойти к столу. Ур Логга улыбнулся, обнажив длинные клыки.
   — Большое спасибо, — гортанно произнес он.
   Женщина — Бин Лапет — старейшина того же рода. Она прикрыла свой кубок рукой и покачала головой, когда Тим повернулся к ней.
   — Как я уже не раз говорил тебе, — сказал Телерхайд эйкону Глису, сидевшему за столом напротив него, — это проблема людей, и люди должны решать ее своими средствами. — Тим задержался, чтобы послушать. Лорд Ландес, главный советник Телерхайда, наклонился вперед, внимательно слушая. Фаллон, нахмурясь, оттолкнулся от стола и отмахнулся от бренди.
   Эйкон так энергично закивал, что его многочисленные подбородки затряслись.
   — Но ты должен согласиться: решение необходимо. Сам образ жизни человека поставлен на карту.
   — Это издержки Новой Веры, — возразил Ландес.
   — Нет, милорд! — сказал эйкон так резко, что его медоточивый голос перекрыл шумливые голоса за соседними столами. — Это не моя вера против вашей, как бы вам этого ни хотелось. Это жизнь или смерть для человечества!
   И снова Тим ощутил странный порыв — что-то вроде ощущения родства с толстяком эйконом.
   — Да ладно тебе, Глис, — пробормотал Фаллон еле слышно.
   — Людям нужна земля! — продолжал эйкои страстно. Головы сидевших за другими столами повернулись к нему. — Города невыносимо переполнены. Люди там болеют и умирают. Дети растут в невообразимом убожестве! А в глубине нашей страны тысячи акров незаселенных земель!
   Телерхайд поднял руку.
   — Это не застольный разговор, — сказал он негромко. Тим отступил в тень. Тишина сгустилась в зале; все гости повернулись к центральному столу.
   Великаны были ясно видны изо всех уголков, поскольку были на голову выше всех людей на пиру. Бин Лапет смущенно глядела перед собой. Лицо Ур Логги потемнело… приняло лиловый оттенок.
   — Гаркин — священное сердце Морбихана, — проговорил он тихо. — Я бы не хотел, чтобы кто-то страдал, но со дней Китры лес остается неприкосновенным для людей.
   Эйкон даже не пытался скрыть своего презрения к великану.
   — Я задал вопрос Телерхайду, — настаивал он.
   — Ты невежлив и не пожелал прислушаться к моему гостю, но я отвечу тебе еще раз, — ровно, спокойно сказал Телерхайд. — Как ты прекрасно знаешь, беда существует только в двух городах: Флине и Элии — портах, открытых для торговли с Укреплением.
   — Единственные городки в Морбихане, достойные называться городами! — резко ответил эйкон. — Человеческие города — колыбель искусства и культуры, основа процветания для любой нации. Остальной Морбихан — всего лишь провинциальные городишки, фермы и лес. Поверь мне, я сердцем предан интересам Морбихана.
   — Наша культура исходит из силы Пяти Племен, эйкон.
   Эйкон Глис фыркнул:
   — Эльфийская выделка кожи? Металлургия гномов? Это ты зовешь культурой? А может, искусством? Уроженцы Укрепления обладают способностью организовать нацию! Укрепить ее, следовать естественной судьбе людей! Там, где ты видишь лес, они видят древесину для кораблей! Там, где ты видишь болота, они видят процветающие фермы!
   Телерхайд оборвал его жестом:
   — Там, где я вижу беженцев из Укрепления, я вижу нищету, страдания и невежество. Мне жаль несчастных людей, запертых в городах, — и они воистину несчастны! Нищета в Элии душераздирающая, но несчастны те, кто бежит от моерского Тирана, а не граждане Морбихана.
   — У тебя нет никакого сострадания? История говорит нам, что все люди родом из Моера, — возразил эйкон.
   — То было много столетий назад, эйкон. Морбихан создал нас, воспитал с колыбели в Древней Вере. Мы теперь морбихане, мы верны Пяти Племенам. Слишком многие из беженцев от Тирана несут с собой Новую Веру. Они хотят свободы для себя, но думают, что их святой долг — разрушить свободу Других. Они должны научиться уважать наши обычаи. Кроме того, Морбихан' не настолько велик, чтобы стать домом для всех, кто бежит от хозяев Укрепления. Многим из них придется вернуться обратно или отправиться на Внешние Острова.
   — Здесь места больше чем достаточно! — воскликнул эйкон. — Лес мог бы стать домом для десяти тысяч душ!
   — И тогда Морбихан подпал бы под влияние Новой Веры? — издевательски крикнул пикси из-за соседнего стола.
   — И сколько будет длиться эта идиллия, прежде чем снова запылают костры? — воскликнул Руф Наб. — Сколько, прежде чем мы будем втянуты в новую войну?
   — Эйкон, мы не дураки! — заявил Ландес. — От воцарения Новой Веры рукой подать до подчинения Тирану Моера.
   Эйкон покачал головой:
   — Нет, нет, милорд. Это старый предрассудок! Придерживаться Новой Веры, как вы ее называете, не всегда значит быть подданным Укрепления. Те бедные люди, о которых речь, — всего лишь беспомощные беженцы, желающие только, чтобы мы открыли для них нашу родину.
   — Вы все упускаете главное! — стукнул чашей по столу Телерхайд и забрызгал скатерть бренди. — Гаркин не наш! Лес — дом Других, священный для них. Тот, кто забрал бы его у них, такой же вор, как тот, кто забрал бы у меня Кровелл! Однажды мы уже сражались в войне, отстаивая это, милорд эйкон.
   — Наконец-то мы докопались до истины! — крикнул эйкон на весь зал. — Ты настаиваешь на том, чтобы возвышать нечисть над людьми! Позволять людям страдать, когда демоны процветают! — Произнеся слово «процветают», Глис ткнул пальцем в сторону великанов. — Ты дал демонам место за своим столом. Вот так Древняя Вера развращает Морбихан!
   Тим свирепо посмотрел на кувшин, виня его содержимое в своем замешательстве. Слова эйкона были ненавистны ему, но золотистая окраска голоса завораживала.
   — Сядь, Глис, — резко сказал Фаллон. — В какого же противного зануду ты превратился! — Чародей повернулся к Ур Логге, который, не зная, куда деваться от смущения, уперся взглядом в собственные колени. — Простите эйкона, ваше величество. Хотя он бы предпочел забыть то время, когда еще не был апостолом Новой Веры, я могу ему напомнить. Мы с ним вместе учились Магии, когда были молоды.
   — Мы все совершаем ошибки, Фаллон, — прошипел эйкон.
   — Это было до того, как он обнаружил, сколь выгодна Новая Вера. Тогда же он был ревностным поборником Магии, — продолжал чародей достаточно громко — так, чтобы всем было слышно. — И ни о чем он не мечтал так страстно, как о Даре. На самом деле, когда я обрел свой Дар, Глис признался мне, что хочет стать великим чародеем. — Многие одобрительно засмеялись. — И вот слушаю я тебя нынче вечером и вижу: ты обрел-таки Дар. Твое красноречие, которое ты нагло повернул против Закона.
   — Если я владею красноречием, оно должно служить Тирану, его восхвалению, — пробормотал эйкон и промокнул губы салфеткой.
   — Если тебе нравится думать так, — мягко сказал Фаллон, — пусть так и будет. Но будь осторожен, Глис. Если Дар использовать против Закона, он обернется против тебя.
   — Единственный закон — закон Укрепления! — провозгласил эйкон. — Другие — порождение зла и должны уступить перед Новой Верой!
   Телерхайд стукнул по тарелке костяшками пальцев.
   — Вы нарушаете Мир такими речами, сэр! — Он повернулся к несчастным великанам, уставившимся в свои тарелки. — Ваше величество, старейшина Бин, пожалуйста, примите мои извинения. Я смертельно переживаю, что вам пришлось выслушать в моем доме такой вздор.
   — Прошу прощения, если мои слова прозвучали оскорбительно, — негромко сказал Глис, не глядя на великанов. — Но в один прекрасный день людям придется ответить на вопросы, от которых ты отворачиваешься, лорд Телерхайд!
   Тиму показалось, что на алчном лице толстяка эйкона, когда тот знаком попросил еще бренди, зажглась победная улыбка. Остаток ужина прошел в тревожном молчании, гости задумались каждый о своем.

Глава 5

   С тех пор как около двадцати лет назад после битвы за Гаркинский лес в Морбихане установился хрупкий мир, лорд Телерхайд, лорд Ландес и чародей Фаллон руководили здесь людьми. Лорд Ландес — отец Сины — был самым верным другом Телерхайда. Коренастому, сильному — ему больше подходила прямолинейность воина, чем тонкости света. Он очень гордился тем, что его часто называли правой рукой Телерхайда, тогда как Фаллон с безразличием относился в тому, что был известен как левая рука Телерхайда. Все в Гаркине считали, что без силы и мудрости Фаллона Морбихан давным-давно проиграл бы Укреплению.
   Сина была единственной ученицей Фаллона и наслаждалась этим. Особенно она наслаждалась драгоценным временем, которое проводила наедине с учителем. Как ученица чародея, она имела право спрашивать его обо всем, чего не понимала. Хотя Сина часто считала, что понимает многое, события предшествующей ночи возбудили ее любопытство.
   — Это правда, — сказал ей Фаллон во время завтрака под яблоней во дворе. — Мы с Глисом вместе учились. Я всегда думал, что он талантливее меня, но кто может судить о таком наверняка? Он, несомненно, был более честолюбивым, и честолюбие испортило его.
   — Но как вышло, что чародей стал эйконом Новой Веры? — Взволнованные глаза Сины стали темными и тревожными.
   Фаллон любил говорить о Магии и Законе. Он отрезал кусочек сыра и помахал им, как учительской указкой.
   — Когда учишься, Сина, чтобы стать чародеем — или волшебницей, — ты должен обрести Дар. Все Дары исходят от силы Закона, и все они магические. Но я думаю, что Глис, обладая великим талантом, ожидал великого Дара. Когда я получил свой Дар Превращений, — продолжал Фаллон, — он смеялся надо мной. По его мнению, превращения — просто фокусы, детская забава. Он претендовал на ясновидение или даже пророчество! Но чем дальше, тем больше становилось ясно, что его Дар — красноречие. Прекрасный Дар, но Глис считал его даже более низким, чем Дар Превращений, и стыдился его. Он бросил ученичество и, думаю, провел несколько лет в Укреплении. Я редко видел его, а потом он начал проповедовать Новую Веру и ненависть, которыми калечил человеческие умы. Такова темная сторона человеческой природы, Сина: часто, если мы не можем получить то, что хотим, мы пытаемся это уничтожить.
   Сина задумалась о словах учителя, а Фаллон тем временем намазал толстый ломоть хлеба из непросеянной муки маслом и медом.
   — А что вы имели в виду, Мастер, когда говорили, что Дар обернется против своего обладателя?
   — Закон суров, он не чей-нибудь досужий вымысел. Глис говорит, что его Тиран правит по воле Ворсай, великой силы, которая представляется ему существом, подобным человеку: осыпающим милостями тех, кто ему мил, и бедами — тех, кого ненавидит. Но это слишком мелочный для Вселенной способ управления. Закон никого не оправдывает и ни к кому не питает ненависти. Закону не важно, верит в него кто-то или нет, даже не важно, хорош или плох этот «кто-то». Закон существует для эйкона и для Тирана Укрепления так же, как для меня или для вон той улитки, что ползет по листу. Получить силу Закона через Дар и затем превратить Дар в орудие ненависти и разрушения — означает навлечь ненависть на ненавидящего.
   — Поэтому вы и говорите всегда, что Дар должен проявляться в сострадании и творчестве?
   — Верно, если сострадание и творчество — это то, чего ты хочешь в жизни. Пройдет время, ты поймешь больше. Когда ты обретешь свой Дар, ты сама познаешь движущую силу Вселенной. Ты получишь ответы на все свои вопросы. А пока иди и помолись об успехе ночной церемонии, ибо я думаю, что Ньял вернется сегодня вечером.
   — Хорошо, господин Фаллон.
   В большом зале Сина прошла мимо отца, который разговаривал с группой людей.
   — Сина, красавица моя, — ласково позвал Ландес, — ты знакома с лордом Адлером? Моя дочь Сина.
   — Миледи. — Лорд Адлер низко поклонился. Помня о том превосходстве, которое дает ей небесно-голубой балахон чародейки, Сина только кивнула в ответ. Хотя она была лишь ученицей, она наслаждалась теми преимуществами, которые имели причастные Магии перед остальными. Адлер был красивым молодым мужчиной с ястребиным профилем и пронзительными большими глазами. Будучи не намного старше брата Сины, Недрика, Адлер был могущественным северным лордом, чьи земельные владения включали город Элию, известный жителям Гаркинского леса под названием Волчий Глаз.
   — Недрик много рассказывал мне о вас, — улыбаясь девушке, проговорил Адлер.
   — Все это неправда, уверяю вас, — улыбнулась Сина, ее взгляд метнулся к брату, который, как обычно, стоял немного в стороне. Он отличался угрюмой красотой — этот двойник Сины в мужском обличье. На среднем пальце его правой руки блестело тяжелое золотое кольцо.
   — Надеюсь, правда, леди, поскольку он говорил замечательные вещи. — Адлер снова поклонился.
   Сина улыбнулась, но от лести Адлера ей сделалось неловко. Произнеся дежурные фразы, она оставила мужчин. Ей вдруг неудержимо захотелось покоя и молитвы.
   — Сина, подожди!
   — Нед! — Она подождала, когда брат догонит ее.
   — Ты даже не поздоровалась, — укорил Нед сестру.
   — Мне показалось, что ты занят.
   Недрик взял Сину под руку и повел в пустую комнату, залитую лучами солнца.
   — Ты все еще сердишься на меня?
   — Мне не из-за чего сердиться, Нед, — ответила Сина прохладно. — Это твоя жизнь, и ты имеешь право жить по-своему.
   — Ты не это хочешь сказать. Ты думаешь, что я должен был остаться с Фаллоном. Что я должен был еще дольше ждать своего Дара. Тогда я стал бы самым старым учеником в истории Морбихана, Сина!
   Сина вздохнула и села на край холодного каменного подоконника.
   — Нет, я правда так не думаю, больше уже не думаю. Я жду своего собственного Дара, Нед, и знаю, что ты, должно быть, чувствовал. — Она притянула к себе левую руку брата, чтобы луч солнца упал на его золотое кольцо. На потолке возникли яркие световые круги. — Но ты получил кольцо Целителя, ты работал с величайшим Чародеем нашего века… Мог бы потерпеть немного и не отказываться от своего будущего.
   — Ты ждешь только два года, Сина! Я ждал почти четыре!
   Сина покачала головой. Она и раньше спорила с Недом и всегда чувствовала, что он слушает ее вполуха.
   — Твое кольцо не на той руке, — сказала она сухо.
   — Да, я знаю. Я больше не целитель.
   — Фаллон до сих пор говорит, что ты был его лучшим учеником.
   — Вот как? Очень жаль, что он не говорил этого мне тогда, когда это было мне нужно. Но хватит о ворчливых стариках. Как ты? Я слышал от отца — ох, опять я о ворчливых стариках! — что ты жила в лесу у великанов! — Недрик притворно зарычал и склонился к сестре, старательно изображая улыбку смущенного великана.
   — Нед, прекрати! — крикнула Сина, но мимика брата была настолько точной, что она засмеялась. Ласково взъерошив волосы Недрика, Сина подвинулась на узком подоконнике, освобождая место, и приглашающе похлопала по камню. — Надо же, какой ты стал гордый! — ласково пошутила сестра. — А кто-то говорил мне, что ты уехал в Укрепление и задрал нос.
   — А вот это правда, — подтвердил Недрик, перестав гримасничать. Он сел рядом с сестрой и свесил ноги с окна, развернувшись лицом во двор. — Я много езжу то в Фансток, то в Элию. Когда я окончательно расстался с Фаллоном, я на время уехал в Укрепление. Потом, прошлой осенью, отец поручил мне присматривать за обозами из Фанстока. К нам присоединились другие лорды, и теперь я надзираю за грузами. Я отбираю товары, отвожу их на повозках в город, торгуюсь за самую справедливую цену, затем слежу за их отправкой в Укрепление.
   — Как захватывающе! — сказала Сина с издевкой.
   — Ты несправедлива, Сина. Это честная работа.
   — А я-то думала, ты обсуждаешь с Телерхайдом искусство управления государством!
   — Нет, это по части Брэндона. Я теперь честный торговец. Половину времени провожу в Элии.
   — И как ты выносишь этот город?
   — Мне там нравится. По крайней мере я никогда не бываю одинок. А ты? Как твоя учеба у Мастера Фаллона?
   Сина скорчила рожицу.
   — Как я уже сказала, я все еще жду своего Дара.
   Нед откинул голову назад и засмеялся.
   — Конечно, ждешь. Как я все еще жду своего! Он еще не велел тебе перестать задавать вопросы?
   — Нет. Он сказал, что я узнаю все ответы, когда обрету Дар.
   Нед кивнул:
   — Ну, надеюсь, что так и будет, Сина. Но это нечестно. Я учился у него почти четыре года, слушая эти обещания. Я думаю, что Дары — выдумка Древней Веры. Фаллон поддерживает этот миф, чтобы его ученики продолжали работать на него.
   — Нед, ты становишься циником! — выговорила брату Сина и удивилась тени, омрачившей на мгновение его красивое лицо. Поймав взгляд Недрика, она сказала: — Тебе нравится то, что ты делаешь, и ты делаешь это хорошо. Может, в каком-то смысле ты нашел свой Дар.
   — Ох, Сина! — На миг в голосе Неда мелькнуло отчаяние. — Разве ж это Дар? Это всего лишь то, что я умею делать. Я бы отдал все, что заработал торговлей, все до последней монеты, ради подлинного Дара!
   Позже, когда Сина опустилась на колени на каменный пол своей спальни, чтобы помедитировать, она вспомнила боль в светлых голубых глазах Недрика. Она мысленно обняла брата и пожелала ему добра.

Глава 6

   Ньял ехал всю ночь, пока не зашла луна и не почернела дорога. Тогда он привязал лошадь к дереву возле ручья, где росла сочная трава, а сам завернулся в плащ и улегся прямо на землю. Но несмотря на усталость, заснуть не мог: голос Бродерика снова и снова звучал в ушах, мучительные вопросы гнали сон. Как случилось, что Телерхайд, знаменитый своей честностью, солгал всем и вырастил сына, который вовсе и не его сын? И если его отец не Телерхайд, то кто?
   Чуть только рассвело, Ньял снова был в седле. Отпустив поводья, он ехал по крутым предгорьям, подступавшим с севера к Гаркинскому лесу. Время от времени он дремал в седле, резко выпрямляясь всякий раз, когда лошадь сбивала шаг и спотыкалась. Когда Ньял к вечеру второго дня пути достиг скалистой вершины Холма Единорога, он услышал издалека голос трубы.
   Он спустился по пологому травянистому склону, видя впереди низкие домики кровелльской деревушки. Крестьяне покинули поля и выстроились вдоль дороги. Когда Ньял проезжал мимо, они приветствовали его громкими криками и махали шляпами, дивясь его испачканному лицу и грязной одежде. Ньял ждал этих приветствий с тех пор, как был мальчишкой, но сейчас едва замечал их. Он понукал свою лошадь вперед, к замку Кровелла.
   Телерхайд встретил его в воротах. Ньял спешился во дворе, и большие руки старого солдата сжали ему плечи.
   — Приветствую тебя, воин! — Телерхайд горячо обнял сына. Брэндон стоял тут же. Он по-братски похлопал Ньяла по плечу. Толстушка Гвенбар — жена Брэндона, ожидающая их первенца, — наклонилась, чтобы поцеловать грязную щеку Ньяла.
   — Добро пожаловать, брат! — прошептала она застенчиво.
   — Да здравствует Ньял! — крикнул повар, высовываясь из окна кладовой. Кухонная челядь высыпала во двор. Они хлопали в ладоши, а кое-кто колотил деревянными ложками по котелкам
   — Отец… Телерхайд .. — запнулся Ньял. — Мне нужно поговорить с тобой.
   — Конечно, мой мальчик. Но посмотри на себя! Ты же весь в грязи и в саже! Пойди почистись, ты должен выглядеть прилично, у нас гости.
   У Ньяла не хватило терпения дождаться, пока Тим нагреет воду на кухонном очаге. Он схватил ведро с холодной водой и щетку и, уйдя за конюшню, принялся драить себя. Когда его кожа под мыльной пеной засветилась розовым, Тим вылил хозяину на голову еще одно ведро холодной воды. У Ньяла перехватило дыхание, он охнул, но тут же пришел в себя. Холодная вода взбодрила его. В незашнурованной куртке, в расстегнутых сапогах он торопливо пересек двор и взбежал по лестнице, ведущей в личные покои Телерхайда. Телерхайд был в своей спальне, он разговаривал с Брэндоном, глядя в окно на поля — достояние Кровелла.
   — Сэр, гном Бродерик сказал, что я не ваш сын, — выпалил Ньял с ходу.
   Брэндон удивленно поднял глаза, но Телерхайд лишь спокойно смотрел на Ньяла, ожидая продолжения.
   — Он сказал, что я — дитя Магии и предательства. Что свет Магии и тень предательства определят мою жизнь. Это правда?
   — Ты впервые услышал это? — спросил Телерхайд.
   — Нет. Когда я был маленьким, Нед иногда дразнил меня. И сын повара.
   — Да, я знал про сына повара. И я побил его за это. А про Недрика не знал. Брэндон, а ты что-нибудь слышал?
   Наследник роста и силы Телерхайда пожал плечами:
   — Слухи ходили всегда, отец.
   — Сядь, Ньял. — Телерхайд указал на узкую кровать, и Ньял с бешено бьющимся сердцем уселся на край.
   Телерхайд немного помолчал, словно не знал, как начать.
   — Когда я был молод, мы с твоей матерью очень любили друг друга. У нас родились Брэндон и твои сестры, и мы были счастливы здесь, в Кровелле. Я бы остался с ней здесь до конца своей жизни и умер бы счастливым, но в конце концов до меня дошло, что Другие не так счастливы и что в Морбихане творятся ужасные дела. Ты знаешь, о чем я.
   Ньял кивнул.
   Это было время, о котором без конца рассказывалось в песнях и преданиях. Время, ставшее частью самой ткани, которая соединила Древнюю Веру и Пять Племен. Ньял вырос, слушая рассказы об отвратительном «жарком из нечисти», о героизме Телерхайда в отчаянной борьбе против эйкона Глиса и Новой Веры. О том, как Телерхайд бежал в Гаркинский лес с одним-единственным товарищем — лордом Ландесом, а год спустя вышел с армией, состоявшей из северных лордов, чародея Фаллона и всех Других, объединенных впервые за сто лет в Пять Племен. Как отчаявшихся врагов гнали до Волчьего Клыка, до самого моря, и как, наконец, сплоченные Телерхайдом и руководимые Фаллоном Пять Племен совершили первое за несколько поколений Движение Камня и победили войска эйкона.
   — Знаю, — сказал Ньял.
   Они были совсем разными. Старший — смуглый и могучий: самый воздух вокруг него насыщался силой. Ньял по сравнению с ним казался хрупким и бледным. Он наклонился вперед, внимательно слушая.
   — Многое случилось за тот год в лесу, — тихо продолжал Телерхайд. — Все было: и растерянность, и разлука, и долгие месяцы, когда я был один. Естественно, полнятся слухами великие времена.
   — Да, сэр, — сказал Ньял. — Но я ваш сын? Гном сказал…
   — Я знаю, что сказал гном! И ты не хуже меня знаешь, что гномы никогда не лгут. Нет, Ньял, ты не мой сын. Но знай: до самой ее смерти я любил твою мать больше жизни. И она любила меня.