Манн Генрих. Голова (Империя - 3)

   - Ну, будет, - сказал Ланна, запыхавшийся, но довольный, и встал из-за стола.
   Двери раскрылись, веселый разговор рассыпался по отдельным группам в гостиных. Толлебен и Кнак очутились рядом.
   - Не курите это зелье, - покровительственно сказал богач. - Мое лучше. Будьте ко мне внимательны, тогда сможете получать его хоть ежедневно.
   Чиновник заржал:
   - Так и быть, возьму у вас сигару.
   - Даже и деньги, - добавил Кнак. - Что бы там ни было, вы остаетесь человеком старой школы, консерватором до мозга костей. Но что вы скажете о вашем начальнике?
   У Толлебена кровь прилила к голове.
   - Ваш намек на взятые взаймы деньги...
   - Тсс... - прошептал Кнак, движением плеч указывая на вынырнувшего откуда-то Мангольфа, и Толлебен притих.
   - Ваш начальник позволяет себе выкидывать рискованные коленца, - снова начал промышленник, - Как бы он не оступился!
   - А его демократические идеи! - Толлебен многозначительно завел глаза.
   - Он дальновиднее вас: демократические идеи кое в чем обоснованы, заявил Кнак. - Такие люди, как я, должны в конце концов получить доступ ко двору, пусть родовитые фамилии хоть на стену лезут. - Кнак загорелся. - А ордена! Неужели высшие всегда будут доставаться вам?
   Дочь услышала его. Мангольфу удалось увлечь ее за одну из ширмочек, и он решительно повел на нее атаку; он встал из-за стола с более ясными намерениями, чем до обеда. Внутреннее влечение неудержимо толкало к нему фрейлейн Кнак; но она боялась непоправимого. Стремительно выскочила она из-за своего прикрытия.
   - Папа, имей в виду, у моего будущего супруга непременно должна висеть на шее побрякушка! - Жеманясь и резвясь, сорванец спрятался под крылышко отца.
   Мангольфу оставалось только наблюдать из-за ширм, как Кнак держал ее в отеческих объятиях перед носом Толлебена, словно желая придать тому решимости. Кнак, который пользовался скрытой помощью бедного личного секретаря не меньше, чем сам Ланна, предал и покинул его, точно так, как всегда будет поступать с ним Ланна в критическую минуту. Белла Кнак ускользнула от него, подобно Алисе Ланна. Перед выскочкой, обладавшим только талантом, неколебимо стояла стена единомышленников, соратников и соучастников власти. Никаким самым смелым штурмом ты не одолеешь ее, долголетней службой ты незаметно проберешься в их твердыню, но ты не победишь, тебя только будут терпеть! Во рту у Мангольфа был вкус желчи; он искал лишь благовидного предлога выбраться из-за ширм, как вдруг подошедший слуга попросил его к его сиятельству.
   Графиня Альтгот восседала в том углу гостиной, что примыкал непосредственно к комнате с панелью. Иностранный дипломат сидел, пожалуй, слишком близко от ее колен, но не это смутило ее, когда Мангольф, проходя мимо, заглянул за скрывавшие их пальмы. У Мангольфа самого было горько на душе, а потому он понимал Альтгот. Она делала вид, будто охраняет совещание у статс-секретаря и удерживает подле себя иностранца. Но ее больше всего интересовали Терра и графиня Ланна, за которыми она наблюдала из-за пальм. Она страдала, о, Мангольф ее хорошо понимал, она терпела все муки, какие испытывает трусливый расчет при виде свободного безрассудного чувства. У ее юной питомицы, с которой она изо дня в день невольно сравнивала себя, были дерзкие и необычные отношения с безвестным пришельцем. А она оберегала какое-то совещание.
   То же, что испытывала Альтгот к своей юной подруге, испытывал и Мангольф к Терра, совершенно такую же ситуацию создавала судьба между ним и Терра. Он даже чувствовал себя старшим, хотя по годам был моложе, но разве мог бы он так непринужденно, как тот, с видом блаженного младенца, воспринимать незаслуженно свалившееся на него счастье? А Терра был слеп ко всему, он не замечал происходящего вокруг, как не замечал открытых дверей. Он не видел и Мангольфа. Зато подруга его глядела зорко. Уже переступая порог комнаты, где происходило совещание, Мангольф на своей спине ощущал ее враждебно пронизывающий взгляд. "Альтгот должна мне помочь, - подумал он и с поклоном уселся в стороне. - Мы союзники, и она это чувствует, у нее нюх, как у породистой гончей. Быть может, у нее уже готов план действий? Чего ей не хватает - это мужества, я его вдохну в нее. На этот раз она может дать волю своим страстям, за свое положение в доме ей нечего дрожать. Наоборот: она застрахует себя у отца, если убережет дочь от опасного приключения и возьмет себе ее любовника. Она при этом только выиграет, как и я. Мы союзники".
   Молодая графиня позволила Терра излиться в пылких признаниях, - еще не отболевшее унижение разожгло и взвинтило его, - тем не менее она находила его прямо невозможным: он ничего не видел и не слышал, кроме нее и себя. Она многозначительно указывала ему на открытые со всех сторон двери: по коридору прошел Кнак. Но на него ничего не действовало, тогда она стала вдруг очень внимательна, улыбка исчезла с ее лица, она подумала, что многие флиртовали с ней, но еще никому не казалось, будто во всем мире существуют лишь они одни. Если это не флирт, что же это тогда?
   - Вы думаете, я о вас ничего не знаю? А на что существуют друзья? Один из них осведомил меня, - сказала она, явно волнуясь, и, увидев по его глазам, что он знает, кто этот друг: - Если отбросить все его экивоки, то вы будто бы опустившийся гений, не слишком щепетильный в денежных делах и... ее взгляд испытующе устремился на него, - не очень благородный с женщинами. - И равнодушнее: - Теперь вы связались с каким-то подозрительным агентством.
   - С этим покончено. - Он подкрепил свои слова решительным жестом, но сердце у него замерло. Деньги женщины с той стороны! "Неужели негодяй и об этом донес ей? Конечно, донес, иначе почему она меня с небес опускает на землю! Я у нее в руках". Он растерянно огляделся вокруг, то надувая, то втягивая щеки, несколько раз круто повернулся, словно отбиваясь от нападения. - Графиня, поверьте мне, - сказал он опять резким носовым голосом, - я познал все опасности жизни.
   - Слава богу, вы увидели, наконец, открытые двери.
   Он увидел: они находятся в центре, и только на них устремлены все взоры. Он даже удивился, что графиня Алиса так свободно себя чувствует на этих подмостках. Грациозными движениями она беспрестанно меняла место; то, заложив руки за спину, опиралась ими о стол, отчего грудь ее выступала вперед, то садилась на ручку кресла, поджав ноги, так что ее юные бедра красиво округлялись. А он только следил за ней, дивился, но сам был начеку. Через одну из дверей бросала на них искрометные взгляды фрейлейн Кнак и таращил глаза Толлебен. Графиня Альтгот неотступно прислушивалась к их словам, как ни рассыпался перед ней дипломат. Силы небесные! А из-за портьеры напротив угрожающе выглядывал не кто иной, как Мангольф.
   - Графиня! - Он повернулся вокруг своей оси. - Мы мешаем делам государственной важности. Я не хотел бы показаться назойливым.
   Она вытянула ноги и приняла серьезный вид.
   - Что поделаешь, вы уже здесь. Если вы нечаянно услышите какую-либо важную тайну, от которой зависят судьбы Европы, то отвечать за это придется мне, - серьезно, покачав головой, сказала она.
   - Я сознаю свое ничтожество, - повторил он, видя, что в комнате, где происходит совещание, Мангольф делает какие-то заметки. Мангольф, как подчиненный, сидел на некотором расстоянии от совещающихся. Но и Кнаку приходилось немногим лучше. Ланна, держа на коленях маленькую чашечку, помешивал в ней сахар и слушал. Говорил тот чопорный интриган, что показался в дверях столовой, то мимолетное, но многозначительное явление. Он и теперь держался таинственно, отставил настольную лампу и уселся так глубоко, что тело его нигде не выступало над креслом, повернутым спинкой к лампе, и сливалось с полумраком. Только когда он увлекался, скрюченная рука его попадала в полосу света, выражая ужас, недоверие, лукавство. Но вот резким движением высунулся профиль с крючковатым носом и крючковатым подбородком. Лишь вслед за тем к свету постепенно повернулось и все лицо - лицо чиновника с безупречным пробором, но за тенью носового бугра скрывались лишенные ресниц белесые глаза, словно отражающие бесцветные и быстрые видения, - а какие бездны коварства врезали все эти морщины?
   Терра думал: "Черт побери! Вот так сила! Она хоть кого изобличит и уничтожит!" Он прислушался. Старец громко шипел сквозь редкие зубы, чем больше он приглушал свой шепот, тем громче этот шепот раздавался.
   - Я проник в их замыслы, - шипел он. - Их отравленная стрела в "Локальпрессе" пронзит их самих. - На его лице мелькнули зависть, крайнее недоверие и торжество. - По каверзным намекам на какую-то высочайшую оперу, имеющим целью встревожить Петербург, я узнаю нашу антирусскую партию. "Просвещенный гений его величества" - вот слова, которые могли быть подсказаны только английским лицемерием!
   Он втянул голову в плечи, поджал губы, и взгляд его вонзился в Ланна, который перестал помешивать в чашечке. Терра встретился глазами с Мангольфом. Что было им известно? Словно прикованный к месту, вслушивался он в шепот старца.
   - Три месяца я ложусь и встаю с этим дьявольским измышлением. Каждое слово выжжено у меня в мозгу, и я готов уйти на покой, как негодный слуга, если не найду главного, не найду ключа к разгадке, который даст мне возможность принять встречные меры... Избавьте меня только от высочайших сюрпризов! - так закончилось шипение.
   - А Толлебен, - раздумчиво сказал Ланна, - хочет меня уверить, что все дело в рекламе какого-то уже переставшего существовать агентства.
   Казалось, и он ищет глазами Терра. Терра попятился к двери и добрался до прихожей; там он сделал поворот и хотел улизнуть. Но натолкнулся на свободное кресло и почти помимо воли рухнул в него.
   Совесть подсказывала ему, что в ближайшую минуту он может быть арестован как политический отравитель колодцев, чуть ли не государственный преступник. Возможно, что и приглашение статс-секретаря было просто ловушкой: он разыгрывал роль покровителя, чтобы легче уничтожить Терра! Молодая графиня вышла за ним в прихожую, она, любопытствуя, пристроилась в соседнем кресле.
   - Что с вами?
   Ее поведение тоже казалось ему подозрительным.
   - Кто этот интриган в сюртуке? - резко спросил он.
   - Действительный тайный советник фон Губиц. Он напугал вас?
   Терра видел, что она улыбается. Блестящий луч из-под прищуренных век обезоруживал его своей иронией, как в тот миг, когда они встретились впервые, и как всегда. Когда она так улыбалась, он согласился бы даже, чтобы его арестовали.
   - В чем вы провинились? - спросила она.
   Он отер пот со лба.
   - Перед его нечеловечески проницательным взглядом и самый невинный смертный может ни с того ни с сего почувствовать себя преступником.
   - Он хранитель наших самых сокровенных тайн. Он знает все. Даже папа многого не знает. - Она с обидой откинула голову. - Что вы скажете насчет разоблачения, которое мы подслушали?
   - Я скажу, что нам спокойнее сидеть здесь, а то, пожалуй, мы увидим и услышим слишком много, - осторожно заметил он.
   Через зал прошла Альтгот.
   - Обычно милейшая Альтгот никогда не уезжает, не простившись со мной. Она, видимо, чем-то недовольна, - пробормотала графиня Ланна, усмехаясь глазами. Затем поспешно: - Посмотрите-ка вон туда, на эту пару!
   Им была видна и столовая, где Кнак оставил свою дочь наедине с претендентом на ее руку. Его собственный голос слышался из кабинета, где происходило совещание и где он в чем-то убеждал дипломата.
   - Бисмарк явно берет верх, - сказала графиня Алиса, кивнув в сторону столовой.
   Терра не сразу понял ее. Потом рассмеялся:
   - И вы зовете его Бисмарком? - но осекся.
   - Если бы вы раньше видели Беллу Кнак! - с такой горечью произнесла молодая графиня, что он даже испугался. - Она не оставляла без внимания ни одного смазливого лейтенанта. Вот тут-то она была на высоте.
   - Ведь она может подарить принцу-супругу целое царство! Недаром ее зовут Беллона{157}.
   - Оставьте шутки! Посмотрите, что с ней творится.
   Мощная мужественность Толлебена, дыша удальством, все больше подчиняла себе уже наполовину укрощенного сорванца. Толлебен был навязан ей отцовской властью, вся расстановка социальных сил утверждала его права; он был неизбежен и предназначен свыше. Фрейлейн Кнак прекрасно это понимала, она щурилась сквозь смех и слезы. Вдруг она встала, отодвинула столик и хотела уйти. Но Толлебен преградил ей дорогу.
   Из кабинета, который теперь не был в поле зрения Терра, доносился голос Кнака:
   - Международное положение таково, что у вас нет выбора, господин посол. Только у нас вы можете заказать пушки, если подпишете политический договор, который предлагает вам его сиятельство.
   - Сейчас бедняжке Белле придется капитулировать, - пробормотала Алиса.
   - Почему это задевает вас, графиня? - спросил Терра пытливо. Она посмотрела ему в глаза, и во взгляде ее он прочел огорчение, которому не хотел верить.
   - Разве вы еще не заметили, что я честолюбива? - ответила она, и резкая складка обозначилась у нее между бровями.
   - Это ложь, - сказал он с глубокой искренностью. - Вы вышли безгрешной из рук творца.
   В сознании важности всего только что сказанного, они, не отрываясь, глядели друг на друга. То иронизируя, то трепеща, они долго и тщетно искали друг друга. Сейчас произошла их настоящая встреча.
   - Нет, это верно, - сказала графиня, не отводя взгляда. - Я хочу, чтобы мой отец достиг вершины, и о том же мечтаю для своего мужа.
   - Позвольте смиреннейше напомнить вам, что и тогда вы бы не были первой дамой в государстве. А раз так, к чему все это?
   - Я допускаю только такую власть над собой, которая позволит мне уважать себя, - промолвила она свысока.
   С ужасом усмотрел он здесь намек на то, как произошло их первое знакомство. За ужасом последовало возмущение; он сжал сплетенные пальцы между колен так, что они сплющились и покраснели, и произнес, пригнувшись, словно для прыжка:
   - Почему же вы, графиня, сочли нужным принять меня?
   Увидев, что она сильно побледнела, он сделал испуганный жест, отрекаясь от своих слов. Но все же перед ней внезапно и неотвратимо встал тот миг в ночи, когда они, прижавшись друг к другу, как преступные беглецы, склонялись над растекавшейся лужей крови вокруг убитых. Она была во власти того, кто держал ее тогда в объятиях!
   - Не кляните меня! - пробормотал он виновато.
   - Наоборот, я, как и мой отец, чувствую особое пристрастие к сомнительным личностям, - холодно и отчужденно отрезала она.
   Он выслушал ее, не дрогнув. Только ощутив неловкость молчания, он встал, чтобы проститься. Но она удержала его:
   - Вам незачем бежать. - У нее снова был тон насмешливой приятельницы. Вы все равно вернетесь.
   - А вы захотите меня видеть? Без всякой задней мысли, просто захотите видеть?
   Вместо ответа она повела его наверх по лестнице. Здесь, наверху, был большой рабочий кабинет. Войдя, она заперла дверь, словно от тех страшных сил, которые отдавали каждого из них в руки другого. Из обширного сада под окнами в комнату попадали последние лучи угасающего дня. Она подвела его к окну, и вот они стояли одни над простором сада, так же одни, как в ту ночь на ярмарочной площади. Она сказала тихо и проникновенно:
   - Вы, именно вы, никогда не забываете опасностей жизни.
   - Но не с вами, - беспомощно прошептал он. - Что испытал я сейчас? Мне казалось, я встретил здесь возвышенное и милосердное существо, чьи помыслы все это время были исполнены доброты.
   - Так бы должно быть, - и добавила по-прежнему мягко: - И все же мы будем друг друга ненавидеть.
   - Даже мы?
   - Как только что. Мы много будем бороться друг с другом.
   Он из этого понял одно: значит, он не потеряет ее. Задыхаясь от радости, он признался:
   - Помочь вам жить - это все, о чем я мечтаю.
   - Но ведь у вас есть сестра? - Ее глаза смотрели так участливо, что он, пристыженный, опустил взгляд.
   "Чем был я для сестры? - чувствовал он. - Разве я помог ей жить?" Но пора было кончать с тихими и задушевными признаниями. Она быстро повернулась.
   - А у меня есть брат, - сказала она звонким голосом.
   - Вот он, - ответил ей брат, появляясь из глубины комнаты.
   Он стоял на ступеньках, которые вели во внутреннюю, ниже расположенную часть кабинета. Позади него был мрак, он там, внизу, дожидался сестры и не слышал, как они вошли. С ней он говорил без того отчуждения, которое как будто всегда отдаляло его от людей. Его лицо просветлело и стало привлекательным, словно с него упала завеса. Сестра заботливо положила руку на плечо брата.
   - Ты ведь знал, что я приду с господином Терра? - Брат послушно повернулся к Терра. - Он мой друг, - добавила она. Тогда он без колебаний протянул руку.
   - Господин Терра, простите меня! Мне следовало лучше запомнить вас. Я, может быть, обидел вас сегодня?
   Сестра зажгла маленькую лампу и сказала:
   - Я убеждена, господин Терра уже давно считает тебя своим заклятым врагом. Это на него похоже.
   - Простите и вы меня, - сказал Терра растроганно. - Я обычно встречаю только противников, и это мне не мешает. Вы же в качестве врага были бы мне помехой.
   - Почему? - спросила сестра.
   Терра взглянул на брата.
   - Потому что вы настоящий человек. Мне было бы стыдно, если бы именно вы не были моим другом.
   Сестра рассмеялась, ее умные глаза ласкали нерешительное лицо брата.
   - Настоящий человек, - повторила она, улыбаясь снисходительно. - Только беспамятный. Выходит каждый день на улицу так, словно города вчера еще не существовало. Это должно быть прекрасно. Я стара по сравнению с ним, говорила она, легко-легко взмахивая обеими руками, словно летая.
   - Но я помню, - задумчиво произнес молодой Эрвин, - что у господина Терра была бородка, раздвоенная и зачесанная на обе стороны. Он сбрил ее, уверенно закончил он.
   - Он сбрил ее, но ты знаешь, для кого?
   Сестра задорно смеялась, и Терра смеялся тоже, смеялся сам над собой, смеялся ей в угоду и потому, что был счастлив. Брат беззвучно делил их веселье, все трое приветливо глядели друг на друга. Графиня Алиса неожиданно схватила обоих мужчин за руки и закружила их.
   Едва переводя дыхание, они заговорили одновременно.
   - Вот чего мне здесь недоставало! - воскликнул Терра.
   - Мы моложе, чем сами думали! - подхватила графиня.
   - Я рад, что мы вместе, - сказал граф Эрвин.
   Его сестра подняла лампочку так высоко, как могла.
   - Именно здесь, - воскликнула она, - здесь, где император бывал у Бисмарка! И последний знаменательный разговор происходил здесь!
   - Разве здесь? - спросил Эрвин. - Может быть, внизу, в комнате с панелью. Это уже теперь неизвестно.
   - Какое утешение для нас! - воскликнула Алиса. - Наше ничтожное существование столь же преходяще, как и то, что особо отмечено судьбой. Она легко взбежала по отлогим ступенькам, разделявшим комнату пополам, и примостилась на них.
   - Подите сюда! Расскажи нам, Эрвин, о своей последней проделке, о той, за которую отец сегодня тебя упорно не замечает.
   - Это не проделка, - ответил он, - это недоразумение, оно могло случиться со всяким. Посудите сами, господин Терра.
   Сестра, едва только он начал, прижала ладони к щекам.
   - Значит, ты шел по улице, кого-то встретил и пошел провожать? заговорила она сама.
   - Не на улице, а в кафе. Я пошел вслед за какой-то дамой, собственно за ее собачкой, которую мне хотелось зарисовать.
   - Вы не верите, господин Терра? Но это правда, - пояснила сестра.
   Терра заметил:
   - У дамы, конечно, не было более спешных дел, и она заинтересовалась рисованием.
   - Нет. Ее ждали. Но около меня уселся какой-то господин. Он был как все, может быть воспитаннее других, во всяком случае он читал "Фигаро"{162}.
   Терра намеревался вставить какое-то замечание, но молодая графиня взглядом остановила его. Эрвин медленно вертел в руках папиросу, его тускло поблескивавшие глаза, казалось, ничего не видели, и рассказывал он однотонно, запинаясь, как будто о чем-то далеком, виденном во сне.
   - Мой рисунок упал к его ногам. Он поднял его и сделал какое-то меткое замечание. Я подарил ему листок, а он за это пригласил меня поужинать. Тут подошла дама, мы уговорились и с ней. Но потом мы решили лучше пойти в варьете. Там я довольно долго прождал его и даму, за которой он хотел заехать. Мне там понравилось, но все же я вышел на улицу, а он как раз в это время проходил мимо. В сущности я был рад, что он без дамы. Он сказал, что теперь он занят. Скоро я опять потерял его в толпе, но, когда я подошел к "Волшебному дворцу", он стоял там у дверей. Он объявил мне, что уже с кем-то сговорился. Я сказал ему, что вообще не пошел бы сюда, здесь никогда не найдешь свободного столика - не для того чтобы сидеть, а чтобы рисовать, столика с бутылками и с брошенными салфетками, какой мне хотелось зарисовать. Он ответил, что может устроить мне такой столик, и я вошел вслед за ним. Мне отвели место, напротив меня оказался пустой столик. Зал был полон, посредине танцевали очень нарядные дамы, и наша знакомая из кафе тоже была здесь. Многие посетители пытались занять свободный столик, но всякий раз им говорили, что он заказан. Я рисовал бутылки и салфетки. Подошла та дама и очень смеялась, не знаю почему, - верно, потому, что я пил только водку. Я предложил, чтобы она заказала себе шампанского, но сам собрался уходить, потому что кончил рисовать, и позвал кельнера. Он пришел и подал мне очень большой счет за все, что могло быть съедено за свободным столом, если бы стол был занят. Я посмотрел на кельнера, - это был тот самый господин, с которым я познакомился. При мне не оказалось денег, но ведь у него была моя карточка. И сегодня утром он явился к папе.
   Эрвин умолк, будто и не говорил. У сестры его под белыми руками раскраснелись щеки, из-под полуприкрытых век сияла влажная улыбка.
   - Ты говоришь, это со всяким могло случиться?
   Молодой Эрвин вопросительно посмотрел на Терра.
   - Со мной - пожалуй, - сказал Терра и встал. - А с кем еще - не знаю.
   - До свидания в Либвальде, - сказала графиня.
   - Можно вас проводить? - спросил граф Эрвин.
   - Я еще сам не знаю, куда пойду, - ответил Терра и быстро удалился. Он убежал, потому что боялся пробудиться с проклятием на устах от этого ничем не омраченного часа. Впервые на душе у него стало спокойно, мир словно преобразился, но он был убежден, что это парение бесцельно и не может быть длительным, и хотел упасть без свидетелей. Никогда еще он так не любил. Все происходившее только укрепляло и восполняло его чувство. У нее должен быть именно такой брат, который сквозь сон проходит по той жизни, где она царит. Терра любил жизнь ради них, ради сестры и брата Ланна.
   Из обшитой панелью комнаты доносился голос Кнака. Терра хотел проскользнуть незамеченным, но его настиг Мангольф. Он покинул Кнака и Толлебена, чтобы узнать, чем объясняется просветленное выражение на лице друга. Терра тотчас подтвердил его страхи.
   - Я иду из будуара юного божества. О друг! Это превосходит твое воображение. Каждая частица тела моей Галатеи, даже самая малейшая, мизинчик на ее ноге сулит больше неземной отрады, чем я способен вкусить до конца моего жалкого существования. У нее есть брат, и он мой друг. Пойми, что это значит!
   Мангольф понимал все как нельзя лучше. Избыток чувств у Терра мог быть опасен только для него самого, но слова о брате задевали и Мангольфа. "Осторожно, здесь надо принять меры по системе Губица".
   - Графа Эрвина всегда недооценивают, - произнес он вслух. - Как враг он очень опасен, потому что даже родная сестра считает его безобидным дураком. Он, верно, собирался тебя провожать?
   Терра смутился, а Мангольф многозначительно улыбнулся. Терра тряхнул головой, лицо его снова засияло. Он указал на Кнака и Толлебена.
   - Высшего начальства нет дома, и мышам раздолье. Неужели мне и дальше следить за тайными махинациями прохвостов? - спросил он, пожалуй, слишком громко, необычно звонким голосом.
   Мангольф хотел его увести, но сам застыл на месте. Кнак, не стараясь даже говорить обиняками, обсуждал с Толлебеном своеобразное дельце. Брат Толлебена, бригадный генерал, получит у Кнака место директора, но только после того, как новое артиллерийское орудие фирмы Кнак будет принято в армии. Кнак назначал даже срок.
   - Дело должно быть закончено к весне, иначе я расторгаю договор. - На возражение собеседника он ответил просто: - С Ланна справится и ребенок. Надо льстить его политическому самолюбию. Только бы он действовал в духе Бисмарка!
   - В этом случае так оно и будет, - сказал Толлебен, повышая голос.
   Кнак одобрил это всей душой.
   - Да здравствует будущий великий деятель! - воскликнул он, и оба подняли рюмки.
   Когда Терра и Мангольф вошли в комнату, промышленник невинно рассказывал о своих заводах, о том, что стоимость довольствия рабочих, которое он сам им поставляет, он перекладывает на этих же рабочих и на заказчиков. Говоря, он чистил ногти перочинным ножиком. Терра подошел к нему.
   - Милостивый государь, - сказал Терра, - судя по тому, что я вижу и слышу, ваше предприятие сулит человечеству одно только благо. Вы с одинаковой готовностью продаете вашу гуманистическую продукцию как иностранным дипломатам, так и отечественным генералам, и когда вы снабдите одинаково грозным оружием весь мир, без различия религий и валют, тогда или никогда, милостивый государь, миру будет обеспечен мир. Пью, за первого активного пацифиста! - И он схватил рюмку с ликером.