Маргарита Епатко. Ущелье

   – Складно говоришь, – недоверчиво покачал головой Никола.
   – Я больше скажу, – военный склонился над столом. На щеках его горел лихорадочный румянец. Последнее ранение в ногу не прошло даром, опаляя русоволосого жаром. – Одного из преследователей я убивал трижды. А он снова появлялся живой.
 
   Казаки озадаченно переглянулись.
 
   – Верьте или нет, – продолжал полковник, – а мне терять нечего. Вас предупредить хочу. У меня его лицо перед глазами стоит. Сам весь смуглый. А глаза голубые и волосы как у бабы до плеч, кудрявые. И еще, – мужчина полез за пазуху, доставая конверт. На нем жирным росчерком чернил красовалась цифра пять. – В четвертом конверте была карта с пометкой об этом ущелье. Она перед вами. А пятый конверт надобно открыть, когда меч на место доставите, – мужчина тяжело вздохнул. – Устал я что-то.
   – А вы пойдите, прилягте. Жинка в малой спаленке уже постелила, – атаман вывел полковника из горницы и через минуту вернулся обратно.
   – Что скажешь, атаман? – Никола барабанил пальцами по столу.
   – А то и скажу, что при полковнике приказ имперторский. Требует оказывать ему всяческую помощь и содействие. А что наговорил лишнего, так ведь человек в жару. Жинка говорит, рана у него открылась. Она ему щас перевязку сделает, глядишь и полегчает.
   – Понятно, – Никола покрутил в руках конверт, – а с этим я че делать буду? Я не чтец. Токмо роспись поставить могу.
   – Писарь поедет. Он и прочтет, когда срок подойдет.
   Антип поперхнулся, ища слова возражения. Но, встретившись взглядом с атаманом, опустил глаза.
   – И еще, – атаман потер подбородок. – Я с вами младшенького своего пошлю, Максимку. Пора парню к службе привыкать. И повод найдем. Жинка-то моя наполовину черкешенка. Скажем всем, что к кунакам в гости едете. Подарков насобираем. Их аул аккурат недалеко от нужного вам ущелья.
   – Значит вчетвером едем? – подытожил разговор Никола.
   – На рассвете, как только дозор с объезда вернется, – согласился атаман.
 
   Евдокия, жена атамана, поменяла повязку на ноге у полковника и приложила влажную тряпку к пылающему лбу мужчины. Полковник бредил, вспоминая какого-то врага, то и дело, порываясь встать с постели. У порога скрипнула половица.
   – Воду поменяй, – сказала Евдокия дочери, отжимая горячую тряпку.
   – А может не надо? – бархатный голос мужчины, заставил женщину обернуться.
   Незнакомец в форме драгуна, дружелюбно улыбаясь, стоял у занавески, отделявшей гостевую спаленку от коридорчика, ведущего в зал. Оттуда доносились приглушенные голоса атамана и казаков, обсуждавших предстоящий поход.
   – Кто вы? Что надо? – вскинулась женщина, не понимая, как улыбающийся человек умудрился пройти мимо мужа и охраны.
   – Тс-с-с, – словно читая ее мысли, голубоглазый мужчина приложил палец к губам. – Не шуми, услышат. Я не враг, от братьев привет передать пришел.
   – Что-то случилось? – жена атамана поддерживала связь с родственниками со стороны матери. Это не раз помогло атаману в переговорах с горцами, воюющими не только с казаками, но и друг с другом.
   – У полковника, – синеглазый кивнул на раненого, – есть то, что принадлежит нам. Забери и отдай.
   – Что именно?
   – Чепуха, можно сказать пустяк. Где его вещи? Я сам поищу, – драгун посмотрел на вешалку у кровати. – Там футляр должен быть, – хищно прошептал он, делая к ней шаг.
   – Должен – не должен, а у гостей ничего брать нельзя, – Евдокия заступила ему дорогу гордо распрямив плечи. – Врешь ты все. Не могли братья тебя с таким поручением послать. Они с мужем кунаки. Да и не выглядишь ты, как черкес, – она презрительно сморщила нос. – Так не пойми что, – женщина смерила внимательным взглядом смуглого мужчину с темно-синими, почти черными глазами.
   – Вот-вот, не пойми что, – жарко зашептал он, делая шаг ей навстречу. – А если я так буду выглядеть, поверишь, что от братьев пришел?
   Он, усмехнувшись, повернулся вокруг собственной оси. Евдокия вздрогнула и от испуга прикрыла рот рукой. Перед ней стоял тот же мужчина, только теперь на плечах его была бурка, а на смуглый лоб наехала черкесская шапка.
   – Умница, – прошептал незнакомец, наступая на оторопевшую женщину. – Теперь уходи. Я вещицу возьму и с полковником разговорчик-то завершу. А то недоговорили мы в прошлый раз. Нехорошо, – мужчина снова улыбнулся, укоризненно качая головой. Вот только в глазах его теперь плескалась темная болотная муть.
   Не помня себя от страха, жена атамана попятилась к стене противоположной от выхода и уперлась в кровать, на которой лежал полковник. От толчка военный застонал в бреду, поминая врага.
   – Вот дура-баба, – прошипел лже-драгун. – Пшла вон, тебе сказано!
   – Не тронь ее, коли ко мне пришел, – полковник медленно сел на кровати.
   Красный и потный от жара он сжимал в руках английский пистолет, по давней привычке положенный им в изголовье.
   – Пулей испугать решил? – хохотнул синеглазый. – Вроде, должен был понять, не берут они меня.
   Издевательски усмехаясь, он двинулся к вешалке рядом с женой атамана и протянул руку, собираясь снять полковничью шинель.
   – Серебряной пули тоже не боишься, Сатана? – выпалили полковник, возводя курок.
   Лже-драгун изменился в лице и бросился в коридорчик. Полковник нажал на курок, но холеный английский замок по неведомой причине дал осечку. Жена атамана зажмурилась и закричала от страха.
   – Ушел, зараза, – выругался полковник, глядя на ситцевую занавеску, за которой скрылся синеглазый.
   – Что тут творится? – из коридорчика в комнату заглянул озабоченный атаман.
   Он посмотрел на дрожащую от страха жену, на полковника с пляшущим в руке пистолетом и покачал головой.
   – Совсем ты, брат, в жару. А ну дай-ка, – он подошел к полковнику и вынул из обессиленных рук оружие. – А ты поди к дочерям. Перевязку сделала и ладно. Я к гостю денщика приставлю. Как бы не натворил чего в беспамятстве.
   Евдокия послушно вышла из комнатки.
   – Он опять приходил, береги меч, – пошептал полковник, откинувшийся на подушки.
   – Как приходил, так и уйдет, – почти ласково произнес атаман, с жалостью глядя на бредящего мужчину. – Ты теперь отдыхай, господин полковник. Казаки свое дело знают. Не подведут.
   Атаман отодвнул занавеску и почти сразу наткнулся на жену, затаившуюся в коридорчике.
   – Захарушка, – зашептала она, – не посылай ты в конвой Максимку. Младшенький он.
   – Не дури, – строго сказал атаман. – Итак парня к юбке привязала. От судьбы не убережешь, а жизнь поломаешь своей заботой.
   – Ладно, – всхлипнув, покладисто согласилась Евдокия, – но обещай, что пойдут они через аул родичей и, в случае чего, помощи у них попросят.
   – А вот это дело, – повеселел атаман. – Я как раз хотел сказать подарков для бея насобирать покрасивше.
   – Положу заказ, что купец нам из Екатеринодара привез, – согласилась жена.
   – А не дороговато будет? – кашлянул атаман.
   – Жизнь сына дороже стоит, – строго сказала женщина и пошла в горницу.
 
   Казаки задумчиво закурили, стоя на крыльце атаманской хаты.
   – Ох, не нравиться мне все это, – пробурчал писарь, скребя плохо выбритый подбородок.
   – Чего тебе дядя Антип не нравиться? – подколол его Никола.
   – Я тебе не дядя, а писарь атаманов, – огрызнулся мужичок и, не прощаясь, пошел от хаты.
   – А ты чего молчишь? – Никола повернулся к Грицко.
   – Да все думаю, может и взаправду женится? – казак уставился бездонным взглядом темных глаз на друга.
   – Совсем сдурел, – изумился Никола. – Ты хоть слышал, о чем мы битый час с атаманом и полковником говорили?
   – Та слыхал я, – поморщился Грицко. – Первый раз, что ли, конвоем идем. А только попова дочка такая справная и пироги хорошо печет.
   – Я так понимаю, ты не только пироги у нее попробовал, – усмехнулся Никола. – Ладно, пошли ко мне. Собраться надо и выспаться.
 
   Антип зашел в дом и отмахнулся от жены. Распахнул сундук, посмотрел на нажитое добро и тяжело вздохнул. Не дал бог ему наследников. Кому все достанется? Писарь прогнал грустные мысли, откинул вещи и с самого низу достал обмотанный небеленым холстом сверток. Развернул тряпку. В руках оказалась почти новая книжица в кожаном переплете.
   Перед глазами встал конвой на Дону. Атака на турецкий отряд везущий дары султану от крымского хана. Казаки тогда честно поделили добычу. А книгу дали Антипу в довесок. Как грамотному.
   За прошедшие годы золотая арабская вязь на корешке почти вытерлась. Но самое ценное было внутри. Писарь открыл кожаный переплет книжки и пролистнул белые тонкие листы, не замаранные буквами.
   – Вот и настал твой час, – он как живые погладил страницы. Сел за стол и, обмакнув перо в чернила, вывел: «Лета 1840 года, месяца июня, числа осьмнадцатого прибыл в линейную крепость полковник из столицы с императорским поручением. И был при нем меч…»
 
   Грицко заглянул в баню и губы сами разъехались в улыбке. Нет, не права жинка Николы. Мол, в баньку перед походом идти, как перед смертью парится. Придумают же такое. Он вернулся в хату и, игнорируя сердитые взгляды Галины, подмигнул другу.
   – Так пойдешь или нет?
   – Не пойду я, – Никола всунул ему руки жбан с квасом и чистое белье, приготовленное хозяйственной теткой.
   – Как знаешь, – хмыкнул казак и вышел на улицу. Он набрал полную грудь воздуха и запел. Ночь была теплой и звездой.
   – А еще старые люди сказывают, что ночью вообще париться нельзя, – поджала губы жена Николы, услышав лихую песню.
   – Галю, хватит. Ты прямо как бабка, ворчишь и ворчишь.
   Жена надулась. Кто-то из детей забормотал во сне на печи.
   – Умаялись, – улыбнулся Никола.
   – Все в тебя. Вечно то на рыбалке, то в степи. Лишь бы не дома.
   – Казаки, – улыбнулся муж. – Галя, – он подошел к женщине, обнимая. – Мне ж в поход.
   – Да знаю я, – она улыбнулась, прижимаясь в ответ.
 
   В протопленной бане было жарко. Грицко поддал пару и лег на верхнюю полку. Он закрыл глаза и тут кто-то брызнул в лицо ледяной водой.
   – Никола, пришел так не балуй, – поморщился казак, и отвернулся.
   В ответ вода с шипеньем полилась на раскаленные камни. Пар повалил клубами. Его было много, слишком много для тесного помещения.
   – Это ты, брат, переборщил, – Андрюха повернулся, но ничего не увидев в белом облаке, спустил ноги с полки. Он пересел пониже. Дышать стало легче.
   – Даже для меня жарковато, – выдохнул он, нащупывая на косяке двери веничек.
   – Не поможешь? – он протянул его смутному силуэту друга на полке напротив.
   Тот взял веник. Грицко растянулся на досках. Хлесткий удар заставил его вздрогнуть.
   – Ты того, – пробубнил он, – полегче.
   – Полегче тебе? – проворчал кто-то басом.
   Дубовые листья, сорванные с веника, полетели казаку в лицо. Голые прутья врезались в плоть со всей дури.
   – Очумел! – казак подскочил, уворачиваясь от ударов.
   Но странный посетитель бани не собирался прекращать порку. Ободранный веник хлестнул по голым ляжкам. Прошелся по спине, по груди.
   – Что за черт? – казак рванул к двери, но ее от влаги заклинило.
   – Да скокож можно, – Грицко повернулся и ухватился за веник, норовя вырвать его из рук нападающего.
   Тот, судя по всему, обладал медвежьей силой. Несколько минут схватки не принесли никому выигрыша. Разве что пар стал рассеиваться, и казак смог увидеть своего обидчика. От растерянности Андрюха ослабил хватку, и ободранный веник очутился в руках низкорослого мужика, поросшего шерстью.
   – Ты кто? – удивился Грицко.
   – Я банник. А ты кто? Пошто ночью у меня поганство устроил?
   – Да я ж помыться, перед дорогой, – растерянно начал оправдываться казак.
   – А эту зачем приволок? – мужичок назвавшийся банником кивнул в угол.
   Там за каменным очагом стояла старушка в цветастом передничке. Платок съехал с ее головы, обнажая редкие седые и мокрые уже от пара волосы.
   – Кто это? – Грицко выхватил у мужика веник, прикрываясь, и стал бить пяткой в заклинившую дверь.
   – А говорила что с ним? Мне в моем доме врала? – у банника как уголья блеснули глаза. Рыча, он бросился к старухе.
   Дверь, наконец, распахнулась. Грицко выскочил на улицу. Ночь уже не казалась теплой и безмятежной. Ветерок холодом прошелся по голому телу.
   – Мать твою, – Грицко осторожно приоткрыл дверь предбанника и стянул с лавки чистое белье.
   Из бани неслось рычанье и чьи-то вопли. Казак перекрестился. Оделся на улице и поспешил в хату. Там было темно. Хозяева, не дождавшись его, спали.
   – Грицко, крючок на дверь накинь, – из спаленки показалась лохматая голова Николы. – Попарился уже? Быстро-то как.
   – Да, банька у вас больно горячая, – пробурчал Грицко.
   Накинул на дверь запорный крючок и скользнул под одеяло положенное на лавку.

Наше время

   Туристы стояли на утоптанном пятачке перед фанерным домиком с давно облупившейся краской. Девушка в униформе с трудом открыла заржавевший замок, распахивая скрипучую дверь.
   – Это что? – Кора, на мгновенье потерявшая дар речи, повернулась к полненькой девушке с бэйджиком «администратор» на лацкане форменного пиджака.
   – К сожалению, все остальные места в нашем отеле забронированы, – администратор заученно улыбнулась и пожала плечами.
   – Допускаю, но мне обещали отдельный дом у реки со всем удобствами. А это что? – женщина обвела рукой фанерный сарай с тусклыми обоями. Рядом с широкой двуспальной постелью стояла железная двухъярусная кровать. В углу небелеными кирпичами ощерилась старая печка с металлической заслонкой.
   – И это убожество вы продаете по цене люкса? – возмутилась Кора.
   – Разумеется, нет, – девушка снова улыбнулась, – мы пересчитаем стоимость номера. Но вы можете приехать к нам через неделю, когда номера освободятся.
   – Приехать через неделю? В это захолустье с убогим сервисом? Я ни минуты здесь больше не останусь. – Кора топнула ногой. – И всем знакомым расскажу о вашем жутком отеле.
   – А вот теперь я пас, – вмешался в разговор Петр. – Почти четыре часа в дороге. Плюс два часа в городе, пока мы ждали тебя с совещания, дорогая. Я чертовски устал. Хочу есть. Надеюсь, в ресторан у вас продукты завезли?
   – Конечно, – кивнула администратор.
   – Тогда закажите нам обед. А сейчас мы хотим отдохнуть, – и он, обняв Кору за плечи, заставил ее зайти в дом.
   – Ты с ума сошел? – она повернулась к мужу, закрывающему дверь. – Здесь ни ванны, ни туалета.
   – Точно. Все на улице. Напоминает студотряд. Зато из домика открывается восхитительный вид на ущелье.
   – А мне нравится, – счастливый Димка прыгал на верхней кровати, прикрепленной к стене обычной арматурой.
   – Решено, – кивнул Петр. – Большинством голосов мужской части семьи. Мы остаемся.

1840 год

   Казаки собрались у церкви в центре станицы. Огороженная каменой стеной с бойницами церковь всегда была последним оплотом обороны в крепости. Ведя за узду гнедого скакуна, подошел заспанный Максим.
   – Горазд спать сынок атаманов, – едко сказал писарь, с трудом садясь в седло пятнистой кобылки.
   – Так матушка подарки паковала, – оправдываясь, потер глаза парнишка. В ухе у него блеснула серьга младшего в семье.
   Ворота крепости открылись. Казачий разъезд вернулся с полей, сообщая о том, что черкесов не видно. Никола поправил кубанку, собираясь отдать приказ. И тут на краю станичной площади показалась казачка. Юбка сочного зеленого цвета колыхалась в такт торопливым шагам. Оранжевая кофта подчеркивала роскошные формы женщины. Темные волосы были заботливо прикрыты на затылке шлычкой (маленькая шапочка на затылке, куда замужние женщины убирали косы).
   Никола услышал смешок у себя за спиной. Он нахмурился и тронул поводья, надеясь перехватить жену у середины майдана.
   – Ты чего меня позоришь, Галю? – наклонился он к ней, останавливая коня.
   – А ты не шипи, – женщина грозно посмотрела на него, – У тебя пятеро по лавкам, шестого ждем. А ты чего удумал?
   – У меня задание атаманово, выезжать пора. Иди домой.
   – Хай ему грец, твоему заданию, – бесцеремонно прервала его Галя. – Ты обещал рушник с образов взять, чтобы в дороге тебя защищал? А сам на столе его оставил, – она протянула мужу сложенное вчетверо расшитое полотенце.
   Никола молча сунул его за пазуху: – А теперь поди домой. Смотрют же.
   – С богом, – жена перекрестила его, не пряча наворачивающиеся слезы.
   – Галю, прощались уже, – укоризненно произнес казак. – Едем, – скомандовал он попутчикам.
   – Ох, и жинка у тебя, полковник, а не жинка, – усмехаясь, произнес писарь, пришпоривая кобылку.
   – Справная женщина, – задумчиво сказал Грицко.
   – Я тебе покажу справная, – Никола натянул поводья, заставляя коня сбавить шаг, и поднес кулак к лицу друга.
   – Да я ж не об том, – смутился Андрюха.
   – Хватит болтать, – прервал его Никола.
   Они уже выезжали из крепости. Вокруг расстилались поля. На них виднелись казаки, выходящие на работу в широких соломенных шляпах. Рядом несли дозор старики и дети. Не способные к сельской работе они в любой момент готовы были поднять тревогу, чтобы поставить в ружье станицу.
   – До ближайшего поста два часа. До границ бея черкесского пять дней пути. На постах нам по цидуле(записке) атамановой лошадей менять будут. Царский гонец сказал, в неделю уложиться надобно. Не то быть беде, – и Никола стегнул коня.

Наше время

   На открытой веранде ресторана летний ветерок беззаботно развевал цветастые скатерти. Река, вытекающая из ущелья, шелестела водой по красным камням.
   – Хорошо-то как, – протянул Петр, вдыхая горный воздух.
   – Ма, па, я пойду, – Димка отодвинул тарелку и стал выбираться из-за стола.
   – От домика не отходи, – нахмурилась Кора.
   – Прекрати его так опекать, – поморщился Петр. – Парню уже семь лет. Да и место здесь открытое.
   – Наверное, ты прав, – на удивление легко согласилась жена, – Может, еще по чашечке кофе?
   – Идет, – он махнул официантке.
   – Петруша, нам надо поговорить, – произнесла Кора, как только девушка в накрахмаленном переднике отошла от стола.
   – Мне тоже надо сказать тебе очень важную вещь, – Петр откинулся на спинку стула, собираясь с силами.
   – Вот, – Кора положила перед ним красную папку.
   – Что это? – он раскрыл пластиковую обложку.
   – Документы на развод. Мой юрист подготовил.
   – Ты как всегда опережаешь меня на шаг, – грустно усмехнулся он.
   – Женился на умной женщине, терпи. Тем более не долго уж осталось.
   Петр молча достал из кармана ручку и стал подписывать шуршащие листы бумаги.
   – Ты абсолютно неисправим, – Кора задумчиво смотрела на мужа.
   – Ну, и что я опять сделал не так? – он поднял глаза, отрываясь от документов.
   – Разве, не читая, можно подписывать документы? Смотри, – женщина пересела на стул рядом с ним. – Это по разделу имущества. Тебе остается квартира в городе. Удобно, у тебя мастерская рядом. Я с сыном буду жить в доме за городом. Вот соглашение по сыну. Надеюсь, ты понимаешь, развод не должен на нем отразиться. Ты можешь встречаться с ним в любое время. Теперь по деньгам…
   – Кора, прекрати, – Петр захлопнул папку. – Нам обоим известно, что деньги в семье преимущественно зарабатываешь ты. А муж-скульптор висит камнем у тебя на шее. Говоря твоим языком, ты сейчас избавляешься от непрофильных активов.
   – Ну, тогда я не вовремя это затеяла, – Кора упрямо открыла папку, доставая последний неподписанный файл. – Мой актив спустя десять лет совместной жизни только начал становиться ликвидным. Но, увы, пожинать плоды и ходить с тобой по презентациям буду теперь не я, а эта девочка. Лада, кажется?

Два месяца назад

   Кора стремительно вошла в выставочный зал. Рабочий пронес мимо нее огромную вазу желтых тюльпанов. Прямо у входа, бросаясь в глаза, стояли три однотипных скульптуры девушки-ангела. Девушка с кувшином. Девушка с книгой. Девушка с олененком. Под каждой торчало по нескольку ваз с желтыми и розовыми цветами. Драпировки в их тон закрывали стены. Кора с непроницаемым лицом двинулась в следующий зал. Покачав головой, она заглянула в третий самым маленький и полутемный закуток, загроможденный слишком большими для такого пространства скульптурами.
   – Кто это сделал? – повернулась она к Петру.
   – Лада, – помнишь, я тебе говорил. – Мой пресс-секретарь. Талантливая девушка. Учится на худграфе.
   – Да-да, – задумчиво произнесла Кора. – Где мы можем поговорить без посторонних?
   – Ну, не знаю, Там есть комнатка у вахтера.
   Жена прошла в маленькую подсобку и, захлопнув дверь, внимательно посмотрела на Петра.
   – Что опять не так? – поморщился он.
   – Я поверить не могу, что ты потратил время и силы на безвкусицу у входа. Знаешь, что это? Три надгробных памятника для твоей выставки. Ни один нормальный посетитель дальше порога не пойдет.
   – Кора, я понимаю, что это не лучшие мои работы. Но Лада решила…
   Дверь подсобки приоткрылась. В комнату просочилось неземное создание. Вздернутый носик, фарфоровая кожа, образ ангела завершали широко распахнутые глаза. Не надо было быть художником, чтобы понять – перед ними прототип «девичьих» скульптур.
   – Понимаете, – мелодичный голос девушки врезался в их разговор, – я решила, что лучше будет расположить выставку в хронологическом порядке. На первом плане последние работы Петра Терентьевича, а раннее творчество посетители увидят в самом конце выставки.
   – Логично, – кивнула Кора, поморщившись на «раннем творчестве», – но дерьмово.
   Она достала сотовый и, набрав нужный номер, сказала: – Два часа меня не беспокоить. Все звонки переводи на зама, – потом отключила телефон и посмотрела на мужа. – Сколько у нас до выставки? Два дня? Предлагаю поменять концепцию. Что думаешь по поводу перформанса?
   – Думаю, он устарел, – пожал плечами Петр. – Предлагаешь попрыгать мне голышом на фоне скульптур?
   – Давай плясать о того, что имеем. Ангелы на входе, – задумчиво произнесла Кора. – Ангелы и демоны. Не оригинально. Но с этим можно поиграть. Красная подсветка. Черная драпировка. Скульптуры из задней комнаты на первый план. Твоим коньком всегда была динамика. Экспрессия. Большинство работ изображают характерных героев. Деточка, что вы застыли? – обратилась Кора к Ладе. – Ищите хороших осветителей. И верните подсобных рабочих. Сейчас будем все переставлять.
   Лада вздрогнула и вылетела из комнатки.
   – Красивая девочка. – Кора задумчиво потерла переносицу.
   – Ты что-то говорила про перформанс, – отвлек ее Петр. Он увлеченно набрасывал новый план расстановки скульптур. – Так нормально? – скульптор протянул листок Коре.
   – Неплохо, но вот эту можно переставить ближе, – они склонились над маленьким столиком.
   – Я вернула рабочих, – Лада заглянула в комнату, бросив ревнивый взгляд на двух людей, заинтересованно обсуждающих план подсветки.
   – Прекрасно, – повернулась Кора, – а теперь звоните в драмтеатр. Нам нужны крылья. Много крыльев. И не папье-маше, а настоящие перья, белоснежные.
   – Зачем? – захлопала глазами Лада.
   – Мы сделаем посетителей выставки ее участниками. Каждый на входе получит свою пару крыльев и должен будет их снять у наиболее понравившейся скульптуры. Шевелитесь, деточка. У нас мало времени.
   Ровно через два часа Кора вышла из выставочного зала.
   Петр заглянул в подсобку. Всхлипывающая Лада искала в сумке носовой платок.
   – Она меня ненавидит, – девушка повернулась к мужчине, – Я так старалась. А теперь …
   – А теперь надо признать, что Кора умеет то, чего не умеем мы. Показывать товар лицом и продавать, – улыбнулся Петр. – И потом, она сказала, что ты настоящая красавица. Уверяю, ты будешь играть на выставке не последнюю роль.
   Девушка недоверчиво посмотрела на скульптора, протягивающего ей бумажный квадратик.
   – Что это?
   – Визитка личного стилиста Коры. Ты будешь ангелом. Лицом перформанса, встречая посетителей на входе.
   – Я тебя обожаю, – девушка бросилась мужчине на шею, уронив сумку.
   На пол высыпались ключи, косметика, несколько конвертов и цветная открытка. На ней колоритный дед в белоснежной рубахе и соломенной шляпе показывал на плетеный забор, увешанный горшками. «Казачья история» – гласил плакат на заборе.
   – Что это? – Петр наклонился к открытке.
   – Не обращай внимания, – Лада сгребла все в модную объемную сумку. – После того, как ты дал интервью, пошли письма от всяких убогих. Я пресс-секретарь и сама на них отвечу. А сейчас позвоню стилисту. Ты не против? Осталось два дня. Вдруг, мне надо будет поменять прическу? Потом придется подобрать платье для нового образа. Ты ведь справишься сам?
   – Разумеется, – кивнул Петр.
   И девушка выпорхнула из комнаты.
 
   Марк Андреевич, владелец отеля «Большой каньон» методично шагал по кабинету в пентхаузе. Двадцать шагов до зала. Поворот и тридцать шагов до балкона. Он бросил взгляд на великолепный вид открывающийся на ущелье. Горы, будто рассеченные надвое гигантским топором, давали возможность нестись по порогам мощным потокам воды. Брызги искрились в солнечных лучах, создавая радужные облака, загадочным маревом висящие над камнями. Но эта феерическая красота не радовала бизнесмена. Мужчина застыл у балконной двери, глядя на вершину горы. Маленький белый сгусток, совсем крошечный с такого расстояния, целенаправленно забирался на верхушку лиственницы, накрывая ее белым покрывалом. Туман задержался на мгновенье и неторопливо двинулся дальше, проглатывая следующее дерево.