Мари Лу. Легенда

   Больница занимает первые двенадцать этажей здания, но меня интересует только один, без окон. Это четвертый этаж, лаборатория, где хранятся образцы крови и лекарства. Со стороны улицы четвертый этаж полностью скрыт за искусной каменной резьбой и старыми республиканскими флагами, темная ткань выцвела до мутно-серого тона. За фасадом располагается огромный этаж без кабинетов и дверей – просто одна огромная комната с инкубаторами, холодильниками, лампами и каталками, докторами и медсестрами в белых масках, с пробирками и пипетками. Мне все это известно потому, что я бывал там раньше. Я попал туда в тот день, когда провалил Испытание, в день, когда должен был умереть.
   Я осматриваю торец башни. Иногда я врываюсь в здание, забираясь на балконы и балансируя на карнизах. Однажды я забрался на четырехфутовое строение меньше чем за пять секунд. Но эта башня слишком гладкая, на ней нет точек опоры. Придется проникнуть в лабораторию изнутри. Несмотря на теплую погоду, меня немного трясет, и я жалею, что не позвал с собой Тесс. Но двоих поймать легче, чем одного. К тому же лекарство требуется не ее семье. Я трогаю кулон, проверяя его под рубашкой.
   За военными джипами подъезжает одинокий больничный грузовик. Из него выходит несколько солдат, они здороваются с медсестрами, пока остальные военные распаковывают ящики из грузовика. Лидер группы, молодой, темноволосый мужчина, с головы до пят одет в черное, исключение серебряные пуговицы, что в два ряда украшают его офицерский мундир. Мужчина сливается с ночью. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, что он говорит одной из медсестер.
   – …побережья озера. – Мужчина сжимает в руках перчатки. Я замечаю отблеск пистолета на его поясе. – Сегодня мои люди будут стоять на входах.
   – Да, капитан, – отвечает медсестра.
   Мужчина отдает честь:
   – Меня зовут Метиас. Если появятся какие-то вопросы, обратитесь ко мне.
   Они жмут друг другу руку и расходятся по своим делам.
   Я жду, когда солдаты рассредоточатся по территории больницы. Человек по имени Метиас заводит разговор с двумя из своих людей. Машины скорой помощи периодически подъезжают к больнице, из них выносят людей со сломанными руками, иногда в лихорадке, с травмами головы и кровью на ногах. Я глубоко вздыхаю. Затем выхожу из тени и хромаю к больничному входу.
   Сначала меня замечает одна из медсестер. Она окидывает взглядом мои перемазанные в крови руки и лицо.
   – Меня примут? – кричу я ей и морщусь от воображаемой боли. – Есть свободная палата? Я могу заплатить.
   В ответ медсестра поднимает одну бровь и отворачивается, чтобы что-то быстро записать в блокнот. На ее шее болтается бирка с идентификационным номером.
   – Что случилось? – спрашивает медсестра.
   Я тянусь к ней и падаю на колени.
   – Было сражение, – говорю я, тяжело дыша. – Кажется, меня ранили.
   Медсестра все равно на меня не смотрит. Она дописывает что-то в своем блокноте и кивает одному из охранников:
   – Обыщите его.
   Я стою на месте, пока два солдата проверяют наличие оружия, и нарочито вздрагиваю от прикосновений к рукам и поясу. Они забирают привязанный к ремню мешочек с республиканскими долларами, но ножей в ботинках не находят.
   Солдаты дают медсестре добро, и она указывает на вход в больницу.
   – Приемная врача налево. Располагайтесь.
   Я благодарю медсестру и, прихрамывая, бреду к входу в больницу. Уже у дверей замечаю, как человек по имени Метиас искоса за мной наблюдает. Он терпеливо слушает одного из своих солдат, но, словно по привычке, запоминает мое лицо. У него очень темные глаза, которые в ночи имеют золотистый отблеск. Я достигаю двери и толкаю ее. Я тоже запомнил его лицо.
   Внутри больница призрачно-белая. Слева, как и сказала медсестра, я вижу приемную, огромное пространство, заполненное людьми со всеми возможными видами травм. Многие из них стонут от боли… Один мужчина тихо и недвижимо лежит на полу. Я не хочу думать о том, как долго некоторые из них здесь находятся или сколько они заплатили, чтобы сюда попасть. Я отмечаю расположение солдат – двое у окна регистратуры, двое у двери кабинета врача вдалеке, несколько возле лифтов, у каждого имеется бирка с идентификационным номером – и опускаю взгляд к полу. Шаркаю к ближайшему стулу и сажусь. В кои-то веки больное колено помогает мне в маскировке. На всякий случай прижимаю руки к боку.
   Я мысленно отсчитываю десять минут, достаточное время, чтобы в приемную прибыли новые пациенты и солдаты потеряли ко мне интерес. Потом встаю и, прикинувшись хромым, направляюсь к ближайшему солдату. Он бросает на меня тревожный взгляд и поднимает автомат выше.
   – Сядь обратно, – приказывает он.
   Я спотыкаюсь и падаю на него.
   – Мне нужно в туалет, – хрипло шепчу я, трясущимися руками стискивая черную солдатскую форму. Солдат смотрит на меня с отвращением, а другие посмеиваются. Я вижу, как его палец медленно ложится на спусковой крючок автомата, однако другой солдат безмолвно мотает головой. Никакой стрельбы в больнице. Солдат, за которого я цепляюсь, отпихивает меня. Дулом автомата указывает на другой конец коридора.
   – Туда, – выплевывает он. – Вытри это дерьмо с лица. И если еще раз меня схватишь, я тебя пристрелю.
   Я отпускаю форму солдата и чуть не падаю на колени. Потом поворачиваюсь и плетусь в сторону огромной, свисающей с потолка таблички «Туалет». Кожаные ботинки скрипят, соприкасаясь с кафельным полом. Я чувствую на себе взгляды солдат, но наконец достигаю туалета и запираюсь.
   Не важно, через пару минут обо мне уже забудут. И пройдет еще больше времени, прежде чем солдат, за которого я цеплялся, заметит пропажу своей бирки с идентификационным номером.
   В туалете я тут же сбрасываю маскировку под раненого. Умываю лицо, стирая с него большую часть свиной крови и грязи. Расстегиваю ботинки, извлекаю из-под стелек ножи и засовываю их за ремень. Снова обуваю ботинки. Потом снимаю с пояса черную рубашку с воротником, застегиваю ее на все пуговицы, сверху надеваю подтяжки. Завязываю волосы в тугой хвост и засовываю его сзади под рубашку.
   Наконец натягиваю перчатки и завязываю черным платком лицо, чтобы скрыть рот и нос. Если кто-то обратит на меня внимание, придется убегать, но я сумею скрыть свое лицо.
   Закончив, я с помощью ножа откручиваю шурупы вентиляционной решетки. Затем прикрепляю украденную у солдата бирку к цепочке с медальоном и просовываю ноги в вентиляционную шахту.
   Воздух здесь странно пахнет, и я радуюсь, что мое лицо прикрывает платок. Я ползу вперед так быстро, как могу. Стенки шахты в ширину не более двух футов. Продвигаясь все дальше, мне приходится закрывать глаза, напоминая себе о том, что необходимо дышать, что металлические стенки вокруг не сужаются. Забираться далеко мне не требуется: ни одна из этих шахт не ведет на четвертый этаж. Мне нужно всего лишь добраться до одной из больничных лестниц, подальше от взглядов солдат, охраняющих первый этаж. Я из последних сил продвигаюсь вперед. Вспоминаю лицо Идена, думаю о лекарствах, в которых нуждаются Джон и моя мать. Вспоминаю странный красный крест с чертой посередине.
   Спустя несколько минут я достигаю конца шахты. Поднимаю голову и, глядя сквозь решетку, в которую упираются ноги, через полосы света вижу изгиб лестничного марша. Пол безукоризненно-белый, чуть ли не прекрасный и, что самое главное, пустой. Я мысленно считаю до трех, затем поджимаю колени и с силой пинаю решетку шахты. Решетка вылетает. Я бросаю взгляд на лестницу – большой цилиндр с гипсовыми стенками и маленькими окошками. Огромную винтовую лестницу.
   Теперь я должен двигаться быстро, без всяких уловок. Бежать. Я выскальзываю из вентиляционной шахты и кидаюсь к лестнице. Преодолев полпути, хватаюсь за поручень и, подтянувшись, перелетаю на верхний завиток лестницы. Должно быть, на меня смотрят камеры наблюдения. В любую минуту может прозвучать сигнал тревоги. Второй этаж, третий этаж. У меня не остается времени. Достигнув четвертого этажа, я срываю с цепочки бирку с идентификационным номером и останавливаюсь лишь затем, чтобы провести ею по считывающему устройству двери. Камеры безопасности не успевают вовремя дать сигнал тревоги, чтобы закрыть лестничный пролет. Щелчок ручки – распахивается дверь. Я внутри.
   Вижу огромную комнату, заполненную рядами каталок и кипящими под металлическими колпаками химикатами. Доктора и солдаты смотрят на меня в испуге.
   Я хватаю первого же человека. Это молодой доктор, который стоит ближе всех к двери. Прежде чем кто-либо из солдат успевает нацелить автомат в нашу сторону, достаю нож и приставляю к горлу доктора. Остальные врачи и медсестры в панике бросаются на пол.
   – Если выстрелите, убьете его, – кричу я солдатам. Дула их автоматов сейчас направлены на меня. Схваченного мной доктора трясет.
   Делаю вид, что прижимаю нож к шее доктора сильнее, но на самом деле слежу за тем, чтобы его не ранить.
   – Я не причиню вам вреда, – шепчу на ухо доктору. – Скажите, где антидоты чумы.
   Доктор сдавленно хрипит, я чувствую, как он вспотел. Указывает на холодильные установки. Солдаты все еще колеблются. Не потому, что беспокоятся за жизнь доктора, они боятся разбить склянки с химикатами перед нами. Один из солдат угрожает мне автоматом.
   – Отпусти доктора! – кричит он. – Подними руки!
   Мне хочется рассмеяться. Должно быть, этот солдат новобранец. Я прохожу с доктором полпути к холодильным установкам и останавливаюсь. Если продвинуться дальше, я ступлю за пределы ряда хрупких склянок с химикатами, и солдаты откроют огонь, невзирая на наличие заложника.
   – Я отпускаю вас, – шепчу я доктору. – Пригнитесь.
   Ослабляю хватку и толкаю его так, что он падает.
   Солдаты открывают огонь. Но я бросаюсь вперед, перекатываюсь за химические колпаки и ползу к холодильным установкам. Открываю дверцу одного из холодильников и ныряю за нее. От дверцы рикошетом отскакивают пули. Мой взгляд мечется по этикеткам.
   Доктор ошибся. Полка холодильника с надписью «Антидоты чумы» пуста. Они закончились. Я выкрикиваю проклятия, но из-за свиста пуль даже себя не слышу. Солдаты подбираются ближе. Я беру пузырьки с другими лекарствами – супрессивные средства и болеутоляющие – и засовываю под рубашку. Одна из этикеток привлекает мое внимание, и я останавливаюсь, лишь чтобы прочитать ее. На ней нарисован маленький красный крест с тремя линиями. «Вирусная мутация T. Filoviridae». В штативах стоит ряд пустых пробирок. Мое сердце подскакивает к горлу, но времени думать сейчас нет, поэтому отрываю взгляд от полки и бросаюсь вперед. Шальная пуля царапает руку, которую тут же пронзает жгучая боль. Я почти у выхода.
   Врываюсь через дверь в цилиндр лестницы, и в тот же момент слышу вой сирены. Хор щелчков – все двери цилиндра запираются. Я в ловушке. Солдаты могут открыть любую из дверей, а я выбраться не смогу. Из лаборатории слышны крики и эхо шагов. Кто-то вопит:
   – В него попали! Он ранен!
   Я бросаю взгляд на маленькие окошки в гипсовых стенах цилиндра. Окошки слишком высоко, и с лестницы до них не дотянуться. Я упаду и разобьюсь насмерть. Скрипя зубами, достаю второй нож, так что теперь их по одному в каждой руке. Иного выбора нет. Я молюсь, чтобы гипс оказался достаточно мягким, и прыгаю со ступеней на стену.
   Вонзаю один из ножей прямо в гипс. Из раненой руки хлещет кровь, и от боли я не могу сдержать стона. Я болтаюсь где-то посередине между окошком и местом, откуда прыгнул. Как можно сильнее раскачиваюсь из стороны в сторону.
   Гипс начинает ломаться.
   Я слышу, как у меня за спиной открывается дверь и из лаборатории выбегают солдаты. Вокруг свистят пули. Качнувшись в сторону окна, я отпускаю воткнутый в стену нож.
   Окно разбивается, и, снова оказавшись в ночи, я падаю, падаю, падаю, подобно звезде, на землю. Я разрываю на себе рубашку и позволяю ей надуться за спиной наподобие парашюта, быстро вспоминая, как нужно падать. Колени согнуты. Ступни к земле. Расслабить мышцы. Приземлиться на подушечки пальцев ног. Перекатиться. Я держусь за концы рубашки, в которую задувает ветер, и чувствую, как она немного замедляет мое падение. Земля несется прямо на меня. Я обхватываю себя руками.
   Удар вышибает из меня весь воздух. Я перекатываюсь три раза и врезаюсь в стену на другой стороне улицы. Мгновение лежу ослепленный и абсолютно беспомощный. Сверху, из окна четвертого этажа, доносятся разъяренные голоса: солдаты поняли, что для спуска по лестнице им понадобится вернуться в лабораторию и отключить сирену. Зрение постепенно проясняется, и я начинаю чувствовать боль по всему боку и в руке. Здоровой рукой помогаю себе подняться с земли и тут же морщусь от боли. В груди ноет. Кажется, я сломал ребро. Пробую встать и понимаю, что вывихнул лодыжку и ободрал левую руку. Не знаю, возможно, другие последствия падения скрывает адреналин.
   Крики слышатся уже из-за угла здания больницы. Я заставляю себя думать. Сейчас я нахожусь почти позади здания, и от этого места в темноту расходятся несколько переулков. Я плетусь в спасительную тень.
   Глядя через плечо, я вижу, как небольшая группа людей бежит к месту моего падения, и замечаю испачканные в моей крови осколки стекла. Один из солдат – молодой капитан, которого я видел ранее, человек по имени Метиас. Он приказывает своим людям рассредоточиться. Стараясь не замечать боли, я ускоряю шаг. Скоро они заметят на земле пятна крови. А потом найдут мой след. Я пригибаю плечи, чтобы черная одежда и волосы помогли мне раствориться в тенях. Не отрываю взгляда от земли. Я должен найти канализационный люк.
   В глазах начинает расплываться. Я прикладываю ладонь к уху и ищу на себе следы крови. Ничего, только царапины и ушибы. Надеюсь, во время падения я не слишком сильно повредил голову.
   Спустя некоторое время я замечаю на дороге канализационный люк. Глубоко вздыхаю, поправляю черный платок на лице и наклоняюсь, чтобы поднять крышку.
   – Замри. Стой, где стоишь.
   Я оборачиваюсь и вижу перед собой Метиаса, молодого капитана, который стоял у входа в больницу. Его пистолет направлен мне в грудь, но, к моему удивлению, Метиас не стреляет. Я крепче сжимаю оставшийся нож. В глазах Метиаса что-то меняется. Он узнает меня, парня, который притворился раненым и прошел в больницу. От такой иронии я слабо улыбаюсь. Теперь-то у меня полно настоящих ран.
   Метиас прищуривает глаза:
   – Должно быть, ты Дэй. Ты арестован за кражу, умышленную порчу имущества и незаконное проникновение.
   – Вы же не собираетесь брать меня живым.
   – Если хочешь, я могу убить тебя, – отвечает Метиас.
   Дальше все происходит как в тумане. Я вижу, как Метиас готовится выстрелить. Я изо всех сил кидаю в него нож. Прежде чем Метиас успевает нажать на спуск, нож глубоко вонзается ему в плечо, и он с глухим стуком падает на спину. Я не жду, пока Метиас поднимется. Наклоняюсь и поднимаю люк, спускаюсь по лестнице во мрак. Затем ставлю люк на место.
   Теперь меня настигает боль. Я бреду вдоль сточной трубы, зрение то мутнеет, то снова проясняется, одну руку я крепко прижимаю к боку. При каждом вдохе болит в груди. Должно быть, я и правда сломал ребро. Создание у меня достаточно ясное, чтобы думать о том, куда иду, и концентрироваться на направлении к сектору Лейк. Там ждет Тесс. Она найдет меня и поможет выбрать безопасное место. Кажется, сверху доносятся грохот ботинок и крики солдат. Несомненно, к этому времени Метиаса уже обнаружили, и, возможно, кто-то даже направился за мной в канализацию. Они могут идти по моим горячим следам со сворой собак. Я несколько раз сворачиваю в ответвления главного прохода и вхожу в грязные сточные воды. Позади слышны всплески и эхо голосов. Я сворачиваю еще несколько раз. Сначала голоса немного приближаются, потом становятся дальше. Я придерживаюсь изначального направления, крепко засевшего в моей голове.
   Не правда ли, будет смешно, если, сбежав из больницы, я умру здесь, заблудившись в лабиринте канализационных тоннелей?
   Чтобы не потерять сознание, я считаю минуты. Пять минут, десять минут, тридцать минут, час. Шаги теперь очень далеко, как будто солдаты идут совсем по другому пути. Порой доносятся странные звуки, бульканье, словно в пробирку набирают воду, вздох паровой трубы, дуновение ветра. Звуки появляются и пропадают. Два часа. Два с половиной. Увидев лестницу, которая ведет наверх, я пользуюсь случаем и поднимаюсь на поверхность. Теперь я точно рискую потерять сознание. Выбираясь на улицу, я истратил последние силы. Я нахожусь в темном переулке. Отдышавшись, моргаю, чтобы прогнать туман перед глазами и осматриваюсь.
   Через несколько кварталов отсюда я вижу вокзал Юнион-Стейшн. Значит, я недалеко. Тесс там, ждет меня.
   Еще три квартала. Два квартала.
   Остался еще один квартал. Больше не могу. Я нахожу темное место в переулке и падаю на землю. Последнее, что я вижу, – это силуэт девушки вдали. Может быть, это Тесс идет ко мне. Лежа на земле, я сворачиваюсь клубком и начинаю терять сознание.
   Но прежде замечаю, что на моей шее нет медальона.

Джун

   Я до сих пор помню день, когда мой брат Метиас пропустил церемонию посвящения в республиканскую армию.
   Воскресный день. Жарко и противно. Небо застилали бурые облака. Мне было семь лет, а Метиасу – девятнадцать. Олли, пока еще щенок, спал на прохладном полу из мрамора. Я лежала в кровати с температурой, а Метиас сидел рядом с обеспокоенно нахмуренными бровями и кормил меня с ложки супом и витаминами. С улицы из громкоговорителей доносились слова присяги государству. При упоминании о президенте Метиас поднялся и отсалютовал в сторону столицы. Наш славный Президент совсем недавно заступил на очередной четырехлетний президентский срок. Он становился президентом уже в седьмой раз.
   – Не обязательно сидеть со мной, – сказала я Метиасу, когда присяга отзвучала и он снова опустился на кровать. – Ступай на свое посвящение. Я все равно прямо сейчас не поправлюсь.
   Метиас не обратил внимания на мои слова и положил мне на лоб свежее мокрое полотенце.
   – Я пройду посвящение в любом случае, – ответил он и скормил мне дольку красного апельсина. Я помню, как он чистил для меня этот апельсин: сделал один длинный надрез и снял всю кожуру полностью.
   – Но ведь речь идет о командире патруля Джеймсон. – Я удивленно моргаю опухшими веками. – Она оказала услугу, переведя тебя с фронта… и не обрадуется, если ты пропустишь посвящение. Разве об этом не сделают пометку в твоем личном деле?
   Метиас только моргнул.
   – Все в порядке, – ответил он. – Командир не уволит меня из патруля за такую ерунду. Кроме того, я всегда могу взломать их базу данных и поправить личное дело.
   В ответ я улыбаюсь. Я тоже хотела в один прекрасный день пройти посвящение в армию, облачиться в темную форму Республики и думала, что мне, возможно, как и Метиасу, повезет с каким-нибудь известным командиром. Я отрыла рот для очередной ложки с супом.
   – А мама ухаживала за мной, когда я болела? Она кормила меня с ложки?
   Метиас убирает с моего лица мокрые от пота пряди. Он смеется надо мной, но в голосе его звучит нежность.
   – Не будь глупой, Джучок. Конечно же мама за тобой ухаживала. И делала это гораздо лучше меня.
   – Нет. Самый лучший – это ты, – прошептала я. Веки наливались тяжестью.
   Мой брат улыбнулся:
   – Очень мило с твоей стороны.
   – Ты же не оставишь меня, правда? Ты останешься со мной дольше, чем мама и папа?
   Метиас поцеловал меня в лоб.
   – На веки вечные, малышка, пока не надоем тебе.

* * *

   В полночь, когда приходит один из солдатов Метиаса, я тут же чувствую неладное. Надрывно лает Олли. Я полностью одета, на мне униформа и черно-красный жилет, на ногах ботинки, а волосы завязаны в тугой хвост. На краткий миг я радуюсь, что за дверью не Метиас. Иначе он бы узнал, что я собираюсь пойти одна тренироваться. Узнал бы, что я снова его ослушалась.
   Я открываю дверь и вижу Томаса, который служит в качестве солдата вот уже семь лет. У него вся та же копна каштановых волос и неуверенность во взгляде. Томас замечает мое удивление и постоянно смотрит вниз – эта его привычка мне знакома еще с детства. У Томаса на лбу черная полоска оружейного масла, наверное проведенная указательным пальцем. Значит, ранее вечером он полировал свое оружие, а завтра состоится проверка их патрульного отряда. Я складываю руки на груди, а Томас вежливо отдает честь.
   – Здравствуйте, мисс Айпэрис, – говорит он. – Надеюсь, у вас все в порядке.
   Я глубоко вздыхаю, стараясь сохранить спокойствие. Томас стремится соблюдать регламент во всем. Даже здороваясь со мной. Несмотря на то что мы знакомы еще с тех пор, когда я едва умела ходить.
   – Я собираюсь потренироваться. Где Метиас?
   – Командир Джеймсон требует, чтобы вы как можно скорее отправились со мной в больницу. – Секунду Томас колеблется. – Скорее это приказ, а не требование.
   У меня в животе вдруг появляется пустота.
   – Почему она просто не позвонила мне? – спрашиваю я.
   – Командир хотела, чтобы я вас сопровождал.
   – Зачем? – Я повышаю голос. – Где мой брат?
   Томас замолкает и глубоко вздыхает. Я уже заранее знаю, что он ответит.
   – Мне жаль. Метиас убит.
   И я погружаюсь в оцепенение, переставая что-либо слышать.
   Словно вдалеке я вижу, как Томас пытается мне что-то сказать, машет руками, притягивает меня к себе и обнимает. Не понимая, что делаю, я обнимаю его в ответ. Ничего не чувствую. Не могу даже вспомнить, что сейчас сказал Томас. Киваю, когда он успокаивает меня и просит что-то сделать. Идти с ним. Томас одной рукой обнимает меня за плечи. В мою ладонь утыкается мокрый собачий нос. Олли выходит из квартиры вместе со мной. Я говорю ему держаться рядом, словно нахожусь от него далеко, запираю дверь, кладу ключ в карман и вместе с Томасом иду к лифтам. Он все время говорит, но я его не слышу. В лифте я смотрю на двери, на наши с Олли искаженные отражения в них.
   Я не могу прочитать выражение собственного лица. Не уверена, что оно вообще сейчас что-либо выражает.
   Метиас должен был взять меня с собой. Это первая связная мысль, которая приходит мне в голову, пока мы спускаемся на нижний этаж высотного здания и забираемся в ожидающий нас джип. Олли прыгает на заднее сиденье и высовывает голову в окно. Его глаза широко раскрыты. Воздух в машине спертый (пахнет резиной, металлом и потом – должно быть, недавно тут сидела группа мужчин), но, если не считать Томаса, Олли и меня, сейчас здесь больше никого нет. Томас садится на сиденье водителя и проверяет, пристегнут ли мой ремень безопасности. Какая глупость!
   Метиас должен был взять меня с собой.
   Я снова и снова прокручиваю в голове эту мысль. Томас больше ничего не говорит. Я смотрю в окно на пролетающие мимо улицы, а он изредка бросает на меня нерешительный взгляд. Где-то в уголке сознания я делаю пометку извиниться перед ним после. В конце концов, Томас тоже знал Метиаса. Знал его еще до моего рождения.
   Мой взгляд равнодушно скользит по мелькающим мимо знакомым зданиям. Даже в этот час улицы полны людей, они склоняются над мисками дешевой еды на первых этажах кафе (маленькие порции тушеной баранины, значит, эти люди из бедного сектора и являются «синими воротничками», нанятыми для работы в моем секторе). Высоко вдали парят облака пара. Огромные экраны показывают последние объявления ФБР. Немного о так называемых Патриотах, группе повстанцев, которая последние месяцы вызывает в стране хаос. Несколько кадетов (желтые полоски, первый курс, не должны так поздно находиться на улице) тусуются на лестнице перед академией. Старая обветшалая надпись «Концертный зал имени Уолта Диснея» практически стерлась. Правительство обещает отремонтировать эту школу уже пятьдесят лет. Перед нами проезжают еще несколько военных джипов, и я вижу холодные лица солдат. Некоторых из них в защитных очках, поэтому глаза разглядеть невозможно.
   Небо пасмурнее, чем обычно, – признак скорого ливня, о котором предупреждал Метиас. Я накидываю на голову капюшон, на всякий случай, если вдруг забуду об этом, когда выйду из машины. Нет смысла мочить волосы под дождем.
   Должно быть, я в какой-то момент полностью погружаюсь в свои мысли, потому что, снова посмотрев в окно, вижу совершенно другую часть города. Башня больницы возвышается над остальными зданиями всего в нескольких кварталах.
   Томас замечает, как я вздрагиваю.
   – Почти приехали, – говорит он.
   Когда мы подъезжаем к месту, я вижу перекрещенные полоски желтой ленты, которые окружают площадку перед башней, группы военных и детективов, черные фургоны и машины скорой помощи. Олли начинает скулить. Мой мозг ухватывает детали.
   – Значит, убийцу не поймали, – говорю я.
   Томас бросает на меня взгляд и чуть было не проезжает на красный свет.
   – Почему вы так думаете?
   Я киваю в сторону больницы.
   – Это просто нечто, – продолжаю я. – Парень выжил после падения с третьего с половиной этажа и даже нашел силы сбежать.
   Томас смотрит на башню и пытается увидеть то, что вижу я: разбитое окно на лестнице четвертого этажа, площадка, окруженная лентой прямо под ним, солдаты, которые обыскивают переулки, малое количество машин скорой помощи.
   – Мы его не поймали, – через мгновение признается Томас. Черная полоска на лбу придает ему диковатый вид. – Но это не значит, что мы не обнаружим его тело.