Длинные шелковые перчатки достигают локтей. Мои веки покрывают мерцающие белые тени, а ресницы окутаны белой тушью. Все вокруг лишено цвета, так же как моя жизнь теперь лишена Метиаса. Общую белизну комнаты нарушают лишь республиканские флаги за алтарем.
Метиас говорил, что так было не всегда. Белый цвет стал траурным после первых наводнений и стихийных бедствий. Он поведал мне об этом, когда я спросила, как проходили похороны наших родителей.
– Говорят, после первых наводнений, – рассказывал брат, – несколько месяцев с неба падал белый вулканический пепел. Мертвые и умирающие были окутаны им. Носить белое – значит помнить о мертвых.
Интересно, чем сейчас занят Дэй, во что он одет. Надо полагать, не в белое.
Я потерянно и бесцельно иду сквозь толпу гостей, отвечаю на слова соболезнования надлежащими фразами, к которым уже успела привыкнуть.
– Я так сочувствую вашей потере, – говорят все.
Я узнаю некоторых учителей Метиаса, его друзей-солдат и начальство. Они берут меня за руку и качают головой.
– Сначала ваши родители, а теперь и брат. Могу представить, как вам тяжело.
«Нет, не можете». Но я любезно улыбаюсь на слова соболезнования и киваю, ведь все желают мне только хорошего.
– Спасибо за добрые слова, – отвечаю я. – Уверена, Метиас гордился бы собой, зная, что отдал жизнь за свою страну.
Иногда я ловлю на себе восхищенный взгляд какого-нибудь поклонника, но не обращаю внимания. Я не нуждаюсь в подобном отношении. Мой сегодняшний вид предназначен не для них. Это красивое платье я надела лишь для Метиаса, чтобы без слов показать, как сильно его люблю.
Спустя некоторое время я сажусь за стол, накрытый белой скатертью, который стоит в передней части зала перед усыпанным цветами алтарем, где скоро соберутся люди, чтобы произнести надгробные речи для моего брата. Я с уважением склоняю голову перед флагами Республики. Потом мой взгляд устремляется к белому гробу. Отсюда мне плохо видно лежащего в нем человека, но я и не стараюсь присматриваться.
– Вы прекрасно выглядите, Джун.
Я поднимаю голову и вижу Томаса, который кланяется мне, а потом садится рядом. Свою военную форму он сменил на элегантный костюм с жилеткой и постриг волосы. Я улыбаюсь, но машинально. Сейчас мне вовсе не нужно, чтобы мной восхищались.
– Спасибо. Вы тоже.
Томас замечает выражение моего лица и внезапно широко раскрывает глаза.
– Это… Я имею в виду, что вы прекрасно выглядите, несмотря на случившееся.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – касаюсь руки Томаса, чтобы успокоить его. Он криво улыбается. Хочет сказать что-то еще, но решает промолчать и неловко отводит глаза.
Требуется полчаса, чтобы все расселись по местам, а еще через полчаса официанты начинают разносить блюда. Я ничего не ем, нет аппетита. Командир Джеймсон садится напротив меня на противоположном конце нашего стола. Между ней и Томасом расположились трое моих одноклассников из Стэнфорда, с которыми я обмениваюсь натянутыми улыбками. По другую сторону от командира Джеймсон сидят трое военных, которых я не знаю. С другого бока от меня находится человек по имени Кайан. Он организует и курирует все Испытания в Лос-Анджелесе. Кайан присутствовал на моем Испытании. Он был знаком с нашими родителями, так что его присутствие вполне объяснимо… но почему он сидит рядом со мной?
Потом я вспоминаю, что, прежде чем мой брат присоединился к патрулю командира Джеймсон, Кайан был его наставником. Метиас его возненавидел.
А теперь этот человек хмурит кустистые брови и похлопывает меня по обнаженному плечу.
– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спрашивает Кайан. Лицо его кривят шрамы: порез на переносице и еще один неровный след, который идет от уха до нижней части подбородка.
Мне удается изобразить улыбку.
– Лучше, чем ожидалось.
– Что ж, тогда я скажу.
Смех Кайана заставляет меня сжаться от страха.
Он осматривает меня с головы до ног.
– Это платье делает вас похожей на свежий зимний цветок.
Я из последних сил сохраняю на лице улыбку. «Спокойно, – говорю я себе. – Кайан – человек, с которым лучше не враждовать».
– Вы знаете, я очень любил вашего брата, – продолжает он с преувеличенной симпатией. – Помню Метиаса еще ребенком… вы бы его видели! Они с Томасом… – Кайан замолкает и поднимает одну бровь, глядя на Томаса, который краснеет и кивает, – бегали по гостиной ваших родителей в одних подгузниках, сложив ручонки как пистолеты… Они были рождены, чтобы пополнить наши отряды.
– Спасибо, сэр, – отвечаю я.
Кайан отрезает приличный кусок стейка и отправляет в рот.
– Во времена моего менторства Метиас был великолепен. Он вам когда-нибудь рассказывал?
В ту же секунду в моем сознании вспыхивает воспоминание. Дождливая ночь первого задания Метиаса. Они с Томасом взяли меня в сектор Танагаси, где я впервые съела миску эдаме (свинина, спагетти и булочки со сладким луком). Я помню их в полном обмундировании. Себя в грязных штанах и с растрепанными косичками. Томас меня дразнил, а Метиас молчал. Полы его мундира были запачканы кровью. Неделю спустя Метиас резко разорвал отношения с ментором, подал прошение, в результате чего его перевели в патруль командира Джеймсон.
Мне нужна лишь секунда, чтобы солгать, отвечая:
– Метиас говорил, что это секретная информация.
Кайан смеется.
– Хорошим парнем был Метиас. Великолепным учеником. Представьте мое разочарование, когда его включили в городской патруль. Мне он сказал, что недостаточно умен, чтобы быть судьей на Испытаниях и разбираться с результатами детей, которые его прошли. Сама скромность. Метиас всегда был гораздо умнее, чем сам думал. Прямо как вы.
Кайан мне улыбается.
Я киваю. Кайан заставлял меня проходить Испытание дважды, потому что я получила высший балл за рекордно короткое время (один час и десять минут). Он решил, что я жульничала. Я не только единственная, кто получил высший балл из всей нации. Возможно, только я проходила Испытание два раза.
– Вы очень добры, – отвечаю я. – Но мне никогда не достичь уровня брата.
Движением руки Кайан меня прерывает.
– Глупости, моя дорогая, – говорит он и наклоняется неприятно близко. В его улыбке есть нечто масляное и противное. – Я сам подавлен тем, как погиб Метиас, – авторитетно заявляет Кайан. – От рук Дэя, этого малолетнего ублюдка. Какой позор! – Он щурит глаза, и его кустистые брови кажутся еще более густыми. – Я так обрадовался, когда командир Джеймсон сообщила мне, что выслеживать Дэя будете вы. Его случай требует свежего взгляда, и вы как раз для этого подходите. Какая занимательная первая миссия, а?
Я ненавижу Кайана всем своим существом. Томас заметил мое напряжение и сжал мою руку под столом. «Просто потерпите», – пытается он этим сказать. Наконец Кайан отворачивается, чтобы ответить на вопрос своего соседа. Томас похлопывает меня по плечу и наклоняется к самому уху.
– У Кайана личные счеты с Дэем, – шепчет он.
Я перевожу взгляд на Томаса.
– Правда? – шепчу в ответ.
Томас кивает:
– Это Дэй оставил ему шрам от уха до подбородка.
«Неужели?» Я не могу сдержать удивления. Кайан крупный мужчина и проработал в администрации Испытаний дольше, чем я себя помню. Он опытный работник. Неужели парень-подросток действительно мог так сильно его ранить, а потом сбежать? Я смотрю на Кайана и изучаю шрам на его лице. Ровный порез, сделанный ножом. Вряд ли Кайан стоял бы смирно, пока кто-то резал ему кожу, а линия очень прямая, должно быть, это произошло быстро. На мгновение, всего на долю секунды, я оказываюсь на стороне Дэя. Радуюсь тому, что он сделал с Кайаном. Я бросаю взгляд на командира Джеймсон, которая не сводит с меня глаз, словно знает, какие мысли посетили мою голову. И чувствую тревогу.
Томас снова касается моей руки. Он ободряюще мне улыбается.
– Послушайте, – говорит Томас. – Республика – великое государство. Дэй не может скрываться от правительства вечно. Рано или поздно мы отыщем этого уличного сопляка. Раздавим, как жука, а другим это послужит примером. С вами ему не справиться, особенно когда вы в гневе.
От доброты Томаса приходит слабость, и я вдруг чувствую, словно рядом со мной сидит Метиас, говорит, что все будет хорошо и Республика меня не подведет. Однажды брат пообещал остаться рядом со мной навечно. Я отвожу взгляд, чтобы Томас не видел, как мои глаза наполняются слезами. Мне нельзя сейчас плакать.
– Давайте покончим с этим, – шепчу я.
Дэй
Джун
Метиас говорил, что так было не всегда. Белый цвет стал траурным после первых наводнений и стихийных бедствий. Он поведал мне об этом, когда я спросила, как проходили похороны наших родителей.
– Говорят, после первых наводнений, – рассказывал брат, – несколько месяцев с неба падал белый вулканический пепел. Мертвые и умирающие были окутаны им. Носить белое – значит помнить о мертвых.
Интересно, чем сейчас занят Дэй, во что он одет. Надо полагать, не в белое.
Я потерянно и бесцельно иду сквозь толпу гостей, отвечаю на слова соболезнования надлежащими фразами, к которым уже успела привыкнуть.
– Я так сочувствую вашей потере, – говорят все.
Я узнаю некоторых учителей Метиаса, его друзей-солдат и начальство. Они берут меня за руку и качают головой.
– Сначала ваши родители, а теперь и брат. Могу представить, как вам тяжело.
«Нет, не можете». Но я любезно улыбаюсь на слова соболезнования и киваю, ведь все желают мне только хорошего.
– Спасибо за добрые слова, – отвечаю я. – Уверена, Метиас гордился бы собой, зная, что отдал жизнь за свою страну.
Иногда я ловлю на себе восхищенный взгляд какого-нибудь поклонника, но не обращаю внимания. Я не нуждаюсь в подобном отношении. Мой сегодняшний вид предназначен не для них. Это красивое платье я надела лишь для Метиаса, чтобы без слов показать, как сильно его люблю.
Спустя некоторое время я сажусь за стол, накрытый белой скатертью, который стоит в передней части зала перед усыпанным цветами алтарем, где скоро соберутся люди, чтобы произнести надгробные речи для моего брата. Я с уважением склоняю голову перед флагами Республики. Потом мой взгляд устремляется к белому гробу. Отсюда мне плохо видно лежащего в нем человека, но я и не стараюсь присматриваться.
– Вы прекрасно выглядите, Джун.
Я поднимаю голову и вижу Томаса, который кланяется мне, а потом садится рядом. Свою военную форму он сменил на элегантный костюм с жилеткой и постриг волосы. Я улыбаюсь, но машинально. Сейчас мне вовсе не нужно, чтобы мной восхищались.
– Спасибо. Вы тоже.
Томас замечает выражение моего лица и внезапно широко раскрывает глаза.
– Это… Я имею в виду, что вы прекрасно выглядите, несмотря на случившееся.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – касаюсь руки Томаса, чтобы успокоить его. Он криво улыбается. Хочет сказать что-то еще, но решает промолчать и неловко отводит глаза.
Требуется полчаса, чтобы все расселись по местам, а еще через полчаса официанты начинают разносить блюда. Я ничего не ем, нет аппетита. Командир Джеймсон садится напротив меня на противоположном конце нашего стола. Между ней и Томасом расположились трое моих одноклассников из Стэнфорда, с которыми я обмениваюсь натянутыми улыбками. По другую сторону от командира Джеймсон сидят трое военных, которых я не знаю. С другого бока от меня находится человек по имени Кайан. Он организует и курирует все Испытания в Лос-Анджелесе. Кайан присутствовал на моем Испытании. Он был знаком с нашими родителями, так что его присутствие вполне объяснимо… но почему он сидит рядом со мной?
Потом я вспоминаю, что, прежде чем мой брат присоединился к патрулю командира Джеймсон, Кайан был его наставником. Метиас его возненавидел.
А теперь этот человек хмурит кустистые брови и похлопывает меня по обнаженному плечу.
– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спрашивает Кайан. Лицо его кривят шрамы: порез на переносице и еще один неровный след, который идет от уха до нижней части подбородка.
Мне удается изобразить улыбку.
– Лучше, чем ожидалось.
– Что ж, тогда я скажу.
Смех Кайана заставляет меня сжаться от страха.
Он осматривает меня с головы до ног.
– Это платье делает вас похожей на свежий зимний цветок.
Я из последних сил сохраняю на лице улыбку. «Спокойно, – говорю я себе. – Кайан – человек, с которым лучше не враждовать».
– Вы знаете, я очень любил вашего брата, – продолжает он с преувеличенной симпатией. – Помню Метиаса еще ребенком… вы бы его видели! Они с Томасом… – Кайан замолкает и поднимает одну бровь, глядя на Томаса, который краснеет и кивает, – бегали по гостиной ваших родителей в одних подгузниках, сложив ручонки как пистолеты… Они были рождены, чтобы пополнить наши отряды.
– Спасибо, сэр, – отвечаю я.
Кайан отрезает приличный кусок стейка и отправляет в рот.
– Во времена моего менторства Метиас был великолепен. Он вам когда-нибудь рассказывал?
В ту же секунду в моем сознании вспыхивает воспоминание. Дождливая ночь первого задания Метиаса. Они с Томасом взяли меня в сектор Танагаси, где я впервые съела миску эдаме (свинина, спагетти и булочки со сладким луком). Я помню их в полном обмундировании. Себя в грязных штанах и с растрепанными косичками. Томас меня дразнил, а Метиас молчал. Полы его мундира были запачканы кровью. Неделю спустя Метиас резко разорвал отношения с ментором, подал прошение, в результате чего его перевели в патруль командира Джеймсон.
Мне нужна лишь секунда, чтобы солгать, отвечая:
– Метиас говорил, что это секретная информация.
Кайан смеется.
– Хорошим парнем был Метиас. Великолепным учеником. Представьте мое разочарование, когда его включили в городской патруль. Мне он сказал, что недостаточно умен, чтобы быть судьей на Испытаниях и разбираться с результатами детей, которые его прошли. Сама скромность. Метиас всегда был гораздо умнее, чем сам думал. Прямо как вы.
Кайан мне улыбается.
Я киваю. Кайан заставлял меня проходить Испытание дважды, потому что я получила высший балл за рекордно короткое время (один час и десять минут). Он решил, что я жульничала. Я не только единственная, кто получил высший балл из всей нации. Возможно, только я проходила Испытание два раза.
– Вы очень добры, – отвечаю я. – Но мне никогда не достичь уровня брата.
Движением руки Кайан меня прерывает.
– Глупости, моя дорогая, – говорит он и наклоняется неприятно близко. В его улыбке есть нечто масляное и противное. – Я сам подавлен тем, как погиб Метиас, – авторитетно заявляет Кайан. – От рук Дэя, этого малолетнего ублюдка. Какой позор! – Он щурит глаза, и его кустистые брови кажутся еще более густыми. – Я так обрадовался, когда командир Джеймсон сообщила мне, что выслеживать Дэя будете вы. Его случай требует свежего взгляда, и вы как раз для этого подходите. Какая занимательная первая миссия, а?
Я ненавижу Кайана всем своим существом. Томас заметил мое напряжение и сжал мою руку под столом. «Просто потерпите», – пытается он этим сказать. Наконец Кайан отворачивается, чтобы ответить на вопрос своего соседа. Томас похлопывает меня по плечу и наклоняется к самому уху.
– У Кайана личные счеты с Дэем, – шепчет он.
Я перевожу взгляд на Томаса.
– Правда? – шепчу в ответ.
Томас кивает:
– Это Дэй оставил ему шрам от уха до подбородка.
«Неужели?» Я не могу сдержать удивления. Кайан крупный мужчина и проработал в администрации Испытаний дольше, чем я себя помню. Он опытный работник. Неужели парень-подросток действительно мог так сильно его ранить, а потом сбежать? Я смотрю на Кайана и изучаю шрам на его лице. Ровный порез, сделанный ножом. Вряд ли Кайан стоял бы смирно, пока кто-то резал ему кожу, а линия очень прямая, должно быть, это произошло быстро. На мгновение, всего на долю секунды, я оказываюсь на стороне Дэя. Радуюсь тому, что он сделал с Кайаном. Я бросаю взгляд на командира Джеймсон, которая не сводит с меня глаз, словно знает, какие мысли посетили мою голову. И чувствую тревогу.
Томас снова касается моей руки. Он ободряюще мне улыбается.
– Послушайте, – говорит Томас. – Республика – великое государство. Дэй не может скрываться от правительства вечно. Рано или поздно мы отыщем этого уличного сопляка. Раздавим, как жука, а другим это послужит примером. С вами ему не справиться, особенно когда вы в гневе.
От доброты Томаса приходит слабость, и я вдруг чувствую, словно рядом со мной сидит Метиас, говорит, что все будет хорошо и Республика меня не подведет. Однажды брат пообещал остаться рядом со мной навечно. Я отвожу взгляд, чтобы Томас не видел, как мои глаза наполняются слезами. Мне нельзя сейчас плакать.
– Давайте покончим с этим, – шепчу я.
Дэй
Ранний вечер. Я бреду по улицам между секторами Эльта и Уинтер, прохожу мимо озера, затерявшись в толпе людей. Раны все еще болят. Я по-прежнему ношу армейские штаны, которые дал мне хозяин дома, а перебинтованный бок и руку скрываю под тонкой рубашкой, найденной Тесс в мусорном контейнере. Мои волосы надежно спрятаны под кепкой. К своей сегодняшней маскировке я добавил повязку на левом глазу. Ничего особенного. Среди этого моря «синих воротничков» полно работников с производственными травмами.
Меня окружают знакомые звуки: торговцы вареными гусиными яйцами, пирогами и хот-догами со свининой расхваливают товар перед прохожими. Продавцы продуктовых и кофейных магазинов стоят в дверях, пытаясь привлечь покупателей. Мимо с грохотом проезжает старая машина. На озере, аккуратно обходя водяные турбины, установленные по краям, пыхтят теплоходы. Береговая система предупреждения о наводнениях молчит, лампы не горят. Работники вечерней смены плетутся домой. Время от времени девушки обращают на меня внимание и краснеют, когда я смотрю на них. Некоторые районы заблокированы. Их я обхожу стороной. Такие районы солдаты пометили как зоны карантина.
Звучит клятва. Я бросаю взгляд наверх на громкоговорители, прикрепленные к крышам зданий. Они потрескивают, отчего голоса звучат искаженно. На больших экранах останавливают рекламу и предупреждения ФБР о нападениях повстанцев Патриотов, чтобы показать изображения нашего флага. «Клянусь в верности флагу великой Американской республики, нашему Президенту, нашим славным штатам, сплоченности против Колоний и нашей скорой победе!»
Прохожие останавливаются. При упоминании Президента мы все отдаем честь по направлению к столице. Я шепотом произношу клятву, но замолкаю на последних двух фразах, когда полицейские уже не смотрит в мою сторону.
Клятва заканчивается, и жизнь возобновляется. Я выбираю китайский бар, покрытый граффити. Хозяин, который стоит в дверях, широко улыбается мне – у него не хватает нескольких зубов – и проводит меня внутрь.
– Сегодня у нас скидки на пиво «Циндао», – говорит он. – До шести часов.
Хозяин нервно стреляет взглядом по сторонам. Наверное, другие торговцы в городе его скидки не одобряют. Должно быть, он уже давно не в состоянии выплачивать налоги государству, раз готов идти на такой риск.
Я благодарю хозяина и прохожу внутрь.
Темно. В воздухе пахнет табачным дымом, жареным мясом и газовыми лампами. Я пробираюсь сквозь нагромождение столиков и стульев – по дороге прихватываю еду с тарелок беспечных посетителей и прячу под рубашку, – пока не достигаю барной стойки. Большой кружок посетителей за моей спиной веселится, наблюдая за чьей-то схваткой. Они поступают благоразумно, устраивая бои днем, а не вечером, когда полиция ходит по барам и арестовывает игроков. Ведь нелегальный игровой бизнес не приносит прибыли в казну Конгресса. Однако иногда игрокам везет, и полицейские принимают их выигрыши в качестве взятки.
Девушка-бармен не интересуется, сколько мне лет. Она даже на меня не смотрит, только спрашивает:
– Что будешь?
Я мотаю головой и отвечаю:
– Просто воды, пожалуйста.
Позади слышатся громкие крики: кто-то из борцов проиграл.
Барменша окидывает меня скептическим взглядом, который тут же устремляется к повязке на глазу:
– Что случилось с твоим глазом, парень?
– Несчастный случай на террасе. Я пас карликовых коров.
Лицо барменши выражает отвращение, но, кажется, я ее заинтересовал. И она перестала обращать внимание на мой внешний вид.
– Какая жалость! Уверен, что не хочешь пива? Должно быть, рана все время болит.
Я мотаю головой:
– Спасибо, милая, но я не пью. Предпочитаю оставаться трезвым.
Барменша мне улыбается. Она довольна мила, в мерцающем свете ламп сияют ее мягко растушеванные зеленые тени. Короткие черные волосы. Татуировка в виде виноградной лозы струится вниз по шее и исчезает в вырезе рубашки с корсетом. На шее висят грязные очки: возможно, они служат защитой в случае потасовок в баре. Мне немного жаль. Не будь я занят сбором информации, я бы поболтал с этой девочкой и уговорил на поцелуй или три.
– Тогда что же ты будешь? – спрашивает она. – Просто решил завалиться сюда и разбить пару женских сердец? Или ты дерешься? – Девушка кивком указывает на людей за моей спиной.
Я улыбаюсь:
– Это я оставляю тебе.
– С чего ты решил, что я дерусь?
Я киваю на ее руки, покрытые шрамами, и синяки на кистях. Губы девушки медленно растягиваются в улыбке.
Я пожимаю плечами:
– Чтобы меня поймали на одном из таких рингов? Нет. Я просто прячусь от солнца. А ты вроде хорошая компания. Конечно, если у тебя нет чумы.
Расхожая шутка. Девушка смеется и наклоняется через стойку.
– Я живу на окраине сектора. Там безопасно.
Я тоже наклоняюсь к ней.
– Тогда тебе повезло. – Теперь я говорю серьезно. – Двери моих знакомых недавно пометили крестом.
– Сочувствую.
– Я хочу кое-что спросить, просто из любопытства. За последние несколько дней ты слышала о человеке, у которого имеется противочумная вакцина?
Барменша поднимает брови.
– Да, слышала. Несколько человек отчаянно его разыскивают.
– А ты слышала, что он говорит?
Секунду девушка колеблется. Я замечаю на ее носике бледные веснушки.
– Он появился всего день или два назад. Говорит, что хочет кое-кому отдать антидоты. Только одному человеку. И этот человек поймет, о ком идет речь.
Я притворяюсь, что меня это веселит.
– Этот парень счастливчик, да?
Барменша улыбается.
– Кроме шуток. Этот человек хочет встретиться с ним сегодня в полночь в месте десяти секунд.
– В месте десяти секунд?
Девушка пожимает плечами:
– Черт знает, что это значит. По правде говоря, никто не понимает, о чем идет речь. – Барменша наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Знаешь, что я думаю? По-моему, этот человек сумасшедший. Должно быть, у него недавно кто-то умер или вроде того.
Я смеюсь вместе с девушкой, но мои мысли мечутся. Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что разыскивают именно меня. Только я знаю, что означает место десяти секунд. Почти год назад я ворвался в банк «Аркадия» через черный ход. Один из охранников попытался меня убить. Он крикнул, что мне не удастся пробраться в хранилище, потому что лазеры порежут меня на куски, а я лишь посмеялся. Я сказал, что доберусь туда за десять секунд. Охранник мне не поверил… Впрочем, мне никогда не верят, пока я, наконец, не подтверждаю свои слова действиями. На те украденные деньги я купил себе пару отличных ботинок и даже обзавелся электронной бомбой с черного рынка, способной вывести из строя все оружие в радиусе своего действия. Бомба пригодилась мне при нападении на авиабазу. А Тесс сменила гардероб полностью. Купила новые фирменные рубашки, обувь, штаны, приобрела бинты, медицинский спирт и даже маленький флакон аспирина. Мы накупили кучу еды. Остальные деньги я отдал своей семье и случайным людям из сектора Лейк.
Пофлиртовав с девушкой за барной стойкой еще пару минут, я прощаюсь и выхожу на улицу. Солнце еще высоко. У меня на висках выступил пот. Теперь я знаю достаточно. Должно быть, люди из правительства нашли в больнице какую-то зацепку и теперь хотят заманить меня в ловушку. В полночь они пришлют в банк своего человека, а потом разместят у черного хода солдат. Держу пари, они думают, что я в полном отчаянии.
Возможно, они действительно принесут с собой противочумную вакцину, чтобы выманить меня из засады. Я сжимаю губы. Хм-м-м. Потом поворачиваюсь и иду в другую сторону. К финансовому кварталу.
Сегодня у меня назначена встреча.
Меня окружают знакомые звуки: торговцы вареными гусиными яйцами, пирогами и хот-догами со свининой расхваливают товар перед прохожими. Продавцы продуктовых и кофейных магазинов стоят в дверях, пытаясь привлечь покупателей. Мимо с грохотом проезжает старая машина. На озере, аккуратно обходя водяные турбины, установленные по краям, пыхтят теплоходы. Береговая система предупреждения о наводнениях молчит, лампы не горят. Работники вечерней смены плетутся домой. Время от времени девушки обращают на меня внимание и краснеют, когда я смотрю на них. Некоторые районы заблокированы. Их я обхожу стороной. Такие районы солдаты пометили как зоны карантина.
Звучит клятва. Я бросаю взгляд наверх на громкоговорители, прикрепленные к крышам зданий. Они потрескивают, отчего голоса звучат искаженно. На больших экранах останавливают рекламу и предупреждения ФБР о нападениях повстанцев Патриотов, чтобы показать изображения нашего флага. «Клянусь в верности флагу великой Американской республики, нашему Президенту, нашим славным штатам, сплоченности против Колоний и нашей скорой победе!»
Прохожие останавливаются. При упоминании Президента мы все отдаем честь по направлению к столице. Я шепотом произношу клятву, но замолкаю на последних двух фразах, когда полицейские уже не смотрит в мою сторону.
Клятва заканчивается, и жизнь возобновляется. Я выбираю китайский бар, покрытый граффити. Хозяин, который стоит в дверях, широко улыбается мне – у него не хватает нескольких зубов – и проводит меня внутрь.
– Сегодня у нас скидки на пиво «Циндао», – говорит он. – До шести часов.
Хозяин нервно стреляет взглядом по сторонам. Наверное, другие торговцы в городе его скидки не одобряют. Должно быть, он уже давно не в состоянии выплачивать налоги государству, раз готов идти на такой риск.
Я благодарю хозяина и прохожу внутрь.
Темно. В воздухе пахнет табачным дымом, жареным мясом и газовыми лампами. Я пробираюсь сквозь нагромождение столиков и стульев – по дороге прихватываю еду с тарелок беспечных посетителей и прячу под рубашку, – пока не достигаю барной стойки. Большой кружок посетителей за моей спиной веселится, наблюдая за чьей-то схваткой. Они поступают благоразумно, устраивая бои днем, а не вечером, когда полиция ходит по барам и арестовывает игроков. Ведь нелегальный игровой бизнес не приносит прибыли в казну Конгресса. Однако иногда игрокам везет, и полицейские принимают их выигрыши в качестве взятки.
Девушка-бармен не интересуется, сколько мне лет. Она даже на меня не смотрит, только спрашивает:
– Что будешь?
Я мотаю головой и отвечаю:
– Просто воды, пожалуйста.
Позади слышатся громкие крики: кто-то из борцов проиграл.
Барменша окидывает меня скептическим взглядом, который тут же устремляется к повязке на глазу:
– Что случилось с твоим глазом, парень?
– Несчастный случай на террасе. Я пас карликовых коров.
Лицо барменши выражает отвращение, но, кажется, я ее заинтересовал. И она перестала обращать внимание на мой внешний вид.
– Какая жалость! Уверен, что не хочешь пива? Должно быть, рана все время болит.
Я мотаю головой:
– Спасибо, милая, но я не пью. Предпочитаю оставаться трезвым.
Барменша мне улыбается. Она довольна мила, в мерцающем свете ламп сияют ее мягко растушеванные зеленые тени. Короткие черные волосы. Татуировка в виде виноградной лозы струится вниз по шее и исчезает в вырезе рубашки с корсетом. На шее висят грязные очки: возможно, они служат защитой в случае потасовок в баре. Мне немного жаль. Не будь я занят сбором информации, я бы поболтал с этой девочкой и уговорил на поцелуй или три.
– Тогда что же ты будешь? – спрашивает она. – Просто решил завалиться сюда и разбить пару женских сердец? Или ты дерешься? – Девушка кивком указывает на людей за моей спиной.
Я улыбаюсь:
– Это я оставляю тебе.
– С чего ты решил, что я дерусь?
Я киваю на ее руки, покрытые шрамами, и синяки на кистях. Губы девушки медленно растягиваются в улыбке.
Я пожимаю плечами:
– Чтобы меня поймали на одном из таких рингов? Нет. Я просто прячусь от солнца. А ты вроде хорошая компания. Конечно, если у тебя нет чумы.
Расхожая шутка. Девушка смеется и наклоняется через стойку.
– Я живу на окраине сектора. Там безопасно.
Я тоже наклоняюсь к ней.
– Тогда тебе повезло. – Теперь я говорю серьезно. – Двери моих знакомых недавно пометили крестом.
– Сочувствую.
– Я хочу кое-что спросить, просто из любопытства. За последние несколько дней ты слышала о человеке, у которого имеется противочумная вакцина?
Барменша поднимает брови.
– Да, слышала. Несколько человек отчаянно его разыскивают.
– А ты слышала, что он говорит?
Секунду девушка колеблется. Я замечаю на ее носике бледные веснушки.
– Он появился всего день или два назад. Говорит, что хочет кое-кому отдать антидоты. Только одному человеку. И этот человек поймет, о ком идет речь.
Я притворяюсь, что меня это веселит.
– Этот парень счастливчик, да?
Барменша улыбается.
– Кроме шуток. Этот человек хочет встретиться с ним сегодня в полночь в месте десяти секунд.
– В месте десяти секунд?
Девушка пожимает плечами:
– Черт знает, что это значит. По правде говоря, никто не понимает, о чем идет речь. – Барменша наклоняется ближе и шепчет мне на ухо: – Знаешь, что я думаю? По-моему, этот человек сумасшедший. Должно быть, у него недавно кто-то умер или вроде того.
Я смеюсь вместе с девушкой, но мои мысли мечутся. Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что разыскивают именно меня. Только я знаю, что означает место десяти секунд. Почти год назад я ворвался в банк «Аркадия» через черный ход. Один из охранников попытался меня убить. Он крикнул, что мне не удастся пробраться в хранилище, потому что лазеры порежут меня на куски, а я лишь посмеялся. Я сказал, что доберусь туда за десять секунд. Охранник мне не поверил… Впрочем, мне никогда не верят, пока я, наконец, не подтверждаю свои слова действиями. На те украденные деньги я купил себе пару отличных ботинок и даже обзавелся электронной бомбой с черного рынка, способной вывести из строя все оружие в радиусе своего действия. Бомба пригодилась мне при нападении на авиабазу. А Тесс сменила гардероб полностью. Купила новые фирменные рубашки, обувь, штаны, приобрела бинты, медицинский спирт и даже маленький флакон аспирина. Мы накупили кучу еды. Остальные деньги я отдал своей семье и случайным людям из сектора Лейк.
Пофлиртовав с девушкой за барной стойкой еще пару минут, я прощаюсь и выхожу на улицу. Солнце еще высоко. У меня на висках выступил пот. Теперь я знаю достаточно. Должно быть, люди из правительства нашли в больнице какую-то зацепку и теперь хотят заманить меня в ловушку. В полночь они пришлют в банк своего человека, а потом разместят у черного хода солдат. Держу пари, они думают, что я в полном отчаянии.
Возможно, они действительно принесут с собой противочумную вакцину, чтобы выманить меня из засады. Я сжимаю губы. Хм-м-м. Потом поворачиваюсь и иду в другую сторону. К финансовому кварталу.
Сегодня у меня назначена встреча.
Джун
В Баталла-Холл холодные флуоресцентные огни. Я одеваюсь в ванной. Черная жилетка поверх черной водолазки, узкие черные брюки заправлены в ботинки, на плечах длинный черный плащ, который укутывает меня подобно одеялу. По всей его длине проходит белая полоса. Мое лицо скрывает черная маска, на глазах – инфракрасные очки. Кроме этого у меня есть маленький микрофон и еще более миниатюрный наушник. И пистолет. Просто на всякий случай.
Мне необходимо выглядеть бесполой, простой, незапоминающейся. Необходимо выглядеть дилером с черного рынка.
Метиас покачал бы головой, глядя на меня. «Ты не должна идти в одиночку на секретное задание, Джун, – сказал бы он. – Ты можешь пострадать». Как всегда, лицемерно.
Я сжимаю застежку плаща (сталь с бронзовым напылением, значит, ее, вероятно, привезли из Западного Техаса) и направляюсь к лестнице, которая ведет из Баталла-Холл в банк «Аркадия», где я должна встретить Дэя.
Мой брат мертв всего сто двадцать часов. А мне кажется, что его нет целую вечность. Семьдесят часов назад я получила доступ к секретным базам и с помощью Интернета попыталась как можно больше узнать о Дэе. Сорок часов назад я выложила командиру Джеймсон свой план по поимке Дэя, и тридцать два часа назад она его одобрила. Сомневаюсь, что командир помнит, каков он. Тридцать часов назад я направила в каждый зараженный чумой район Лос-Анджелеса – Уинтер, Блуридж, Лейк и Эльту – по разведчику. Они распространяли слух: существует человек, у которого имеется лекарство от чумы, он будет ждать в месте десяти секунд. Двадцать четыре часа назад я присутствовала на похоронах своего брата.
Сегодня я не поймаю Дэя. Я даже не надеюсь его увидеть. Он знает, где находится место десяти секунд, и понимает, что я либо правительственный агент, либо мафиози с черного рынка, который платит правительству. Дэй не покажется. Даже командир Джеймсон – а для нее это мое первое проверочное задание – знает, что мы его и мельком не увидим.
Нет, сегодня мне нужна лишь четкая отправная точка, я хочу сузить радиус поиска, узнать о преступном мальчишке нечто личное.
Я благоразумно держусь подальше от света уличных фонарей. На самом деле для меня было бы предпочтительнее добираться до места по крышам, однако в финансовом квартале все они охраняются. Вокруг меня горят красочными огнями огромные экраны, из громкоговорителей доносятся искаженные и трескучие звуки рекламы. На одном из экранов по иронии показывают новое предупреждение о Дэе. На этот раз на снимке изображен парень с длинными черными волосами. Вся улица мерцает огнями, под светом которых идут толпы ночных работников, полицейские и торговцы. Глядя на главные улицы, я то и дело вижу танки, за ними следуют солдатские взводы. (У них синие полоски на рукавах, значит, они только что вернулись с фронта или, наоборот, туда направляются.) Они все похожи на Метиаса, и мне приходится дышать глубже, ускорить шаг – все, что угодно, лишь бы остановить слезы.
Я долго иду через район Баталла, по боковым дорогам квартала мимо заброшенных зданий, и останавливаюсь, лишь отойдя на приличное расстояние от военных территорий.
Местная полиция не знает о моем задании. Если они увидят меня в этой одежде, в инфракрасных очках, то станут допрашивать.
Банк «Аркадия» находится на тихой улочке. Я захожу сзади и останавливаюсь в конце переулка, где расположена стоянка. Здесь я жду, скрываясь в тени. Инфракрасные очки стирают почти все краски. Я осматриваюсь и вижу на крышах ряды громкоговорителей, уличную кошку, которая свесила хвост, сидя на крышке мусорного бака, заброшенный киоск, обклеенный старыми антиколониальными бюллетенями. (Они напечатаны на белой бумаге, значит, их расклеили в прошлом сентябре.)
Часы на стекле очков показывают двадцать три пятьдесят три. Оставшееся до полуночи время я провожу вспоминая историю Дэя. До ограбления этого банка он уже появлялся в наших записях три раза. Но это касалось лишь тех случаев, когда удавалось обнаружить отпечатки пальцев, так что о других, более мелких преступлениях Дэя можно только догадываться. Я внимательнее осматриваю переулок позади банка. Как удалось Дэю ворваться сюда за десять секунд, если у входа стояло четыре вооруженных охранника? Переулок узкий. Возможно, он сумел взобраться по стене на второй или третий этаж, при этом использовав оружие охранников против них самих. Может быть, Дэй вынудил их пристрелить друг друга. Может быть, разбил окно и влез внутрь. Это заняло бы всего несколько секунд. Но что он делал дальше, я понятия не имею.
Я уже знаю, насколько проворен Дэй. Взять хотя бы то, что он выжил после падения с третьего с половиной этажа. Но сегодня такого шанса у него не будет. Не важно, насколько Дэй быстр; прыгнув с такой высоты, невозможно сразу ходить нормально. Дэй не сможет взбираться по стенам или лестницам по крайней мере еще неделю.
Внезапно я замираю. Уже две минуты первого. Кошка спрыгивает с мусорного бака и убегает. Откуда-то издалека доносится эхо щелкающего звука. Это может быть зажигалка, курок пистолета, громкоговорители или же мерцающий уличный фонарь; что угодно. Я смотрю на крыши. Ничего… если только Дэй не крадется на цыпочках, подобно опоссуму.
Мне необходимо выглядеть бесполой, простой, незапоминающейся. Необходимо выглядеть дилером с черного рынка.
Метиас покачал бы головой, глядя на меня. «Ты не должна идти в одиночку на секретное задание, Джун, – сказал бы он. – Ты можешь пострадать». Как всегда, лицемерно.
Я сжимаю застежку плаща (сталь с бронзовым напылением, значит, ее, вероятно, привезли из Западного Техаса) и направляюсь к лестнице, которая ведет из Баталла-Холл в банк «Аркадия», где я должна встретить Дэя.
Мой брат мертв всего сто двадцать часов. А мне кажется, что его нет целую вечность. Семьдесят часов назад я получила доступ к секретным базам и с помощью Интернета попыталась как можно больше узнать о Дэе. Сорок часов назад я выложила командиру Джеймсон свой план по поимке Дэя, и тридцать два часа назад она его одобрила. Сомневаюсь, что командир помнит, каков он. Тридцать часов назад я направила в каждый зараженный чумой район Лос-Анджелеса – Уинтер, Блуридж, Лейк и Эльту – по разведчику. Они распространяли слух: существует человек, у которого имеется лекарство от чумы, он будет ждать в месте десяти секунд. Двадцать четыре часа назад я присутствовала на похоронах своего брата.
Сегодня я не поймаю Дэя. Я даже не надеюсь его увидеть. Он знает, где находится место десяти секунд, и понимает, что я либо правительственный агент, либо мафиози с черного рынка, который платит правительству. Дэй не покажется. Даже командир Джеймсон – а для нее это мое первое проверочное задание – знает, что мы его и мельком не увидим.
Нет, сегодня мне нужна лишь четкая отправная точка, я хочу сузить радиус поиска, узнать о преступном мальчишке нечто личное.
Я благоразумно держусь подальше от света уличных фонарей. На самом деле для меня было бы предпочтительнее добираться до места по крышам, однако в финансовом квартале все они охраняются. Вокруг меня горят красочными огнями огромные экраны, из громкоговорителей доносятся искаженные и трескучие звуки рекламы. На одном из экранов по иронии показывают новое предупреждение о Дэе. На этот раз на снимке изображен парень с длинными черными волосами. Вся улица мерцает огнями, под светом которых идут толпы ночных работников, полицейские и торговцы. Глядя на главные улицы, я то и дело вижу танки, за ними следуют солдатские взводы. (У них синие полоски на рукавах, значит, они только что вернулись с фронта или, наоборот, туда направляются.) Они все похожи на Метиаса, и мне приходится дышать глубже, ускорить шаг – все, что угодно, лишь бы остановить слезы.
Я долго иду через район Баталла, по боковым дорогам квартала мимо заброшенных зданий, и останавливаюсь, лишь отойдя на приличное расстояние от военных территорий.
Местная полиция не знает о моем задании. Если они увидят меня в этой одежде, в инфракрасных очках, то станут допрашивать.
Банк «Аркадия» находится на тихой улочке. Я захожу сзади и останавливаюсь в конце переулка, где расположена стоянка. Здесь я жду, скрываясь в тени. Инфракрасные очки стирают почти все краски. Я осматриваюсь и вижу на крышах ряды громкоговорителей, уличную кошку, которая свесила хвост, сидя на крышке мусорного бака, заброшенный киоск, обклеенный старыми антиколониальными бюллетенями. (Они напечатаны на белой бумаге, значит, их расклеили в прошлом сентябре.)
Часы на стекле очков показывают двадцать три пятьдесят три. Оставшееся до полуночи время я провожу вспоминая историю Дэя. До ограбления этого банка он уже появлялся в наших записях три раза. Но это касалось лишь тех случаев, когда удавалось обнаружить отпечатки пальцев, так что о других, более мелких преступлениях Дэя можно только догадываться. Я внимательнее осматриваю переулок позади банка. Как удалось Дэю ворваться сюда за десять секунд, если у входа стояло четыре вооруженных охранника? Переулок узкий. Возможно, он сумел взобраться по стене на второй или третий этаж, при этом использовав оружие охранников против них самих. Может быть, Дэй вынудил их пристрелить друг друга. Может быть, разбил окно и влез внутрь. Это заняло бы всего несколько секунд. Но что он делал дальше, я понятия не имею.
Я уже знаю, насколько проворен Дэй. Взять хотя бы то, что он выжил после падения с третьего с половиной этажа. Но сегодня такого шанса у него не будет. Не важно, насколько Дэй быстр; прыгнув с такой высоты, невозможно сразу ходить нормально. Дэй не сможет взбираться по стенам или лестницам по крайней мере еще неделю.
Внезапно я замираю. Уже две минуты первого. Кошка спрыгивает с мусорного бака и убегает. Откуда-то издалека доносится эхо щелкающего звука. Это может быть зажигалка, курок пистолета, громкоговорители или же мерцающий уличный фонарь; что угодно. Я смотрю на крыши. Ничего… если только Дэй не крадется на цыпочках, подобно опоссуму.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента