20 октября истребители соседней дивизии сопровождали восемнадцать пикирующих бомбардировщиков «Пе-2» во главе с гвардии полковником Полбиным на железнодорожную станцию Александрия. Бомбили с шестисот метров – выше была сплошная облачность. После отхода от цели первая девятка «Пе-2» встретила над немецким аэродромом на пересекающихся курсах двадцать «Ю-87». Сопровождающая «пешек» (так фронтовики называли «Пе-2») пара истребителей атаковала «Юнкерсов» и сбила двух из них. Вслед за истребителями и Полбин повел в атаку свои «пешки». Они сбили еще один «Ю-87». Остальные фашистские самолеты рассыпались во все стороны, стали уходить в облака и в глубь своей территории, сбрасывая бомбы.
В это время подошла еще группа из восемнадцати «Ю-87» под прикрытием шести «Ме-109». «Пешки» сразу атаковали бомбардировщиков, а ударная группа наших истребителей под командованием капитана Груздева связала боем «Мессеров».
«Пе-2» вели бой на виражах и вскоре разогнали и эту группу «Юнкерсов». Истребители непосредственного сопровождения вели бой вместе с «пешками». Скоро в воздухе почти не осталось фашистов, но экипажи «пешек» настолько увлеклись боем, что стали штурмовать стоянки самолетов на аэродроме и взлетающих истребителей противника.
Двенадцать самолетов сбили наши летчики в этом воздушном бою. И пять из них сбили «пешки»!
«Ну вот, даже бомбардировщики встречают „Юнкерсов“, воюют как истребители, а нам все не везет, – думал я, сидя у костра на своем обычном месте. – И погода у них была как по заказу…»
Летчики предпочитали пасмурную погоду, когда не слепило солнце, а самолеты противника отлично были видны на фоне облаков.
Мои размышления были прерваны приходом Архипенко и Королева – их с полчаса назад вызвали на КП полка.
– Что там нового? Вылет какой наметили?
– Да, готовьтесь, здеся. Завтра с утра пойдем «пешек» сопровождать на Кировоград, – вместо Виктора, к которому обратился я, ответил Архипенко.
– На Кировоград?! – удивился Чугунов. – Это ж километров девяносто за линией фронта!..
– А мы еще дальше пойдем. Чугунов промолчал.
– Да, утром все пойдем на сопровождение. Идем в ударной группе, вверху.
– А сегодня?
– На сегодня все… Да, скажи Волкову, пусть срочно подготовит твой самолет к ночным полетам.
– Зачем?
– Нимцевич группу собирает ночников, шестерку. Будут в сумерках прикрывать переправы. На твоем Фигичев полетит.
– Понятно…
Фашистские бомбардировщики «Хе-111» несколько вечеров подряд появлялись после захода солнца над переправами и беспрепятственно бомбили их. Гитлеровцы знали, что на этом участке фронта нет советских ночных истребителей, и совершенно обнаглели: приходили всегда в одно и то же время, делали по нескольку заходов. Они хотели уничтожить единственный путь, по которому шло снабжение наших войск на плацдарме. Пока это им не удавалось, но кто знает, чем мог кончиться сегодняшний налет, если не помешать фашистам.
Я медленно брел к своей «четверке» (бортовой номер моего самолета, как и официальный позывной по радио, которым, кстати, почти никогда не пользовались, был четыре). «Фашистов нужно проучить, но почему обязательно мой самолет?..» Летчики, да и техники, не любили, чтобы на их машинах летали посторонние. Хоть Фигичев и опытный летчик, штурман дивизии, Герой Советского Союза, но отдавать ему свой «ястребок» даже на один вылет не хотелось.
Волков – худощавый, среднего роста белокурый паренек с остреньким носиком, одних со мной лет (он был только на два месяца старше своего командира экипажа) – вместе с мотористом Ананьевым проверяли масляный фильтр и не заметили подходившего летчика.
– Что там случилось, Николай?
Волков оглянулся, быстро встал, посмотрел на фильтр, который все еще держал в руках, отдал его Ананьеву и доложил:
– Товарищ командир, проверяем фильтр масляной системы. – Потом добавил вопросительно:
– Вылетов больше не будет, можно раскрыть самолет?
«Раскрыть самолет» на языке технического состава означало снять с него все капоты, какие только возможно, и как следует покопаться в моторе, вооружении, радиостанции и во всех системах.
– Нет… Готовьте к ночным полетам. Да побыстрее, сказали…
– К ночным? А кто летать будет?
– Фигичев.
Этих «шмитов» запросто бить можно!
На плацдарм
В это время подошла еще группа из восемнадцати «Ю-87» под прикрытием шести «Ме-109». «Пешки» сразу атаковали бомбардировщиков, а ударная группа наших истребителей под командованием капитана Груздева связала боем «Мессеров».
«Пе-2» вели бой на виражах и вскоре разогнали и эту группу «Юнкерсов». Истребители непосредственного сопровождения вели бой вместе с «пешками». Скоро в воздухе почти не осталось фашистов, но экипажи «пешек» настолько увлеклись боем, что стали штурмовать стоянки самолетов на аэродроме и взлетающих истребителей противника.
Двенадцать самолетов сбили наши летчики в этом воздушном бою. И пять из них сбили «пешки»!
«Ну вот, даже бомбардировщики встречают „Юнкерсов“, воюют как истребители, а нам все не везет, – думал я, сидя у костра на своем обычном месте. – И погода у них была как по заказу…»
Летчики предпочитали пасмурную погоду, когда не слепило солнце, а самолеты противника отлично были видны на фоне облаков.
Мои размышления были прерваны приходом Архипенко и Королева – их с полчаса назад вызвали на КП полка.
– Что там нового? Вылет какой наметили?
– Да, готовьтесь, здеся. Завтра с утра пойдем «пешек» сопровождать на Кировоград, – вместо Виктора, к которому обратился я, ответил Архипенко.
– На Кировоград?! – удивился Чугунов. – Это ж километров девяносто за линией фронта!..
– А мы еще дальше пойдем. Чугунов промолчал.
– Да, утром все пойдем на сопровождение. Идем в ударной группе, вверху.
– А сегодня?
– На сегодня все… Да, скажи Волкову, пусть срочно подготовит твой самолет к ночным полетам.
– Зачем?
– Нимцевич группу собирает ночников, шестерку. Будут в сумерках прикрывать переправы. На твоем Фигичев полетит.
– Понятно…
Фашистские бомбардировщики «Хе-111» несколько вечеров подряд появлялись после захода солнца над переправами и беспрепятственно бомбили их. Гитлеровцы знали, что на этом участке фронта нет советских ночных истребителей, и совершенно обнаглели: приходили всегда в одно и то же время, делали по нескольку заходов. Они хотели уничтожить единственный путь, по которому шло снабжение наших войск на плацдарме. Пока это им не удавалось, но кто знает, чем мог кончиться сегодняшний налет, если не помешать фашистам.
Я медленно брел к своей «четверке» (бортовой номер моего самолета, как и официальный позывной по радио, которым, кстати, почти никогда не пользовались, был четыре). «Фашистов нужно проучить, но почему обязательно мой самолет?..» Летчики, да и техники, не любили, чтобы на их машинах летали посторонние. Хоть Фигичев и опытный летчик, штурман дивизии, Герой Советского Союза, но отдавать ему свой «ястребок» даже на один вылет не хотелось.
Волков – худощавый, среднего роста белокурый паренек с остреньким носиком, одних со мной лет (он был только на два месяца старше своего командира экипажа) – вместе с мотористом Ананьевым проверяли масляный фильтр и не заметили подходившего летчика.
– Что там случилось, Николай?
Волков оглянулся, быстро встал, посмотрел на фильтр, который все еще держал в руках, отдал его Ананьеву и доложил:
– Товарищ командир, проверяем фильтр масляной системы. – Потом добавил вопросительно:
– Вылетов больше не будет, можно раскрыть самолет?
«Раскрыть самолет» на языке технического состава означало снять с него все капоты, какие только возможно, и как следует покопаться в моторе, вооружении, радиостанции и во всех системах.
– Нет… Готовьте к ночным полетам. Да побыстрее, сказали…
– К ночным? А кто летать будет?
– Фигичев.
Этих «шмитов» запросто бить можно!
– Ну, сейчас всем спать! – приказал Архипенко после ужина. – Учтите, завтра вылет тяжелый. На маршруте есть аэродром. «Мессеры» сидят. Так что, здеся, смотреть нужно и смотреть. Бой обязательно будет.
«Хорошо бы облачность была тысячи на две…» – мечтал я, укладываясь на нары. Но стоило прикоснуться щекой к жесткой, набитой не соломой, а каким-то крупным бурьяном подушке, как молодой, здоровый сон сморил меня – И ушли куда-то облака, «Юнкерсы», «Хейнкели», «худые» и сама война. Ничего не осталось. Только под утро я начал чувствовать толчки ворочавшегося рядом Чугунова.
Поднялись, как всегда, рано, задолго до рассвета. И на улице сразу увидели иллюстрацию к пушкинским строкам из «Полтавы». Все было: и звезды, и штиль, и тополя. Не было только облачности. Такая идиллия нам не понравилась. Кое-кто даже крепко выругался.
– Это тоже неплохо, – успокоил всех Королев. – К цели подойдем с востока, со стороны солнца. Немцы не успеют подготовиться, будут поднимать истребителей, когда мы пройдем над ними…
Бомбардировщики появились над аэродромом вскоре после восхода солнца. Их ждали в первой готовности. Пара за парой истребители стали подниматься в воздух, и через несколько минут группа легла на курс. Маршрут бомбардировщиков был проложен не прямо на цель, а с изломами, чтобы ввести в заблуждение фашистов.
Кажется, только что отошли от аэродрома, а под крылом самолета уже протянулась в обе стороны, на сколько хватает глаз, широкая блестящая лента Днепра. Через ее гладь переброшены тоненькие ниточки переправ. Впереди в перелесках окаймленных дымами пожарищ протянулся в сторону Кривого Рога длинный язык плацдарма. Но сегодня цель не здесь, не на линии фронта, и вскоре «Пе-2» развернулись прямо на запад.
Внизу расстилается та же земля, Украина. И все-таки она не такая. Попробуй-ка сядь! Сразу попадешь в лапы к фашистам. А сверху вроде бы ничего не изменилось. То же высокое украинское небо, те же разделенные на огромные квадраты и прямоугольники поля…
Здесь, над оккупированной территорией, я впервые увидел в воздухе «Юнкерсов»: на встречных курсах и чуть ниже прошла группа из тридцати «Ю-87». Шли они парадным плотным строем, крыло в крыло, в колонне звеньев. «Почему не атакуем?! Подходи сзади и бей в свое удовольствие!..»
– Виктор! «Лапти» справа идут!
– Вижу… – через некоторое время ответил Королев. – Смотри за воздухом… Наше дело теперь телячье…
Я вспомнил, что в этом вылете нельзя вести обычный воздушный бой. Можно только защищать бомбардировщиков от атак фашистских истребителей, ни на шаг не отходя от «пешек».
Встреча с «Юнкерсами» помогла собраться с мыслями, заставила более внимательно следить за обстановкой в воздухе. Сложности это не представляло. Солнце еще не успело подняться и создать в воздухе дымку, видимость была прекрасной – миллион на миллион, как говорят летчики.
«Сейчас должен быть аэродром», – подумал я и тут же увидел впереди серую полосу бетонки.
Фашисты, наверное, не ожидали налета в такой сравнительно глубокий тыл в дневное время. На летном поле не было заметно никакого движения. Самолеты – истребители и бомбардировщики – располагались по границам аэродрома. Большинство из них стояли еще зачехленные – не видно было игры солнечных зайчиков на фонарях кабин.
Группа проходила над самым аэродромом, внизу взвилась ракета. «Сейчас взлетать будут», – понял я. Однако взлет фашистских истребителей задерживался. Только минуты через три вдоль бетонки заскользили два силуэтика «Мессеров» – начала разбег первая пара. «Долго они копались!»
– Виктор, «худые» взлетают!
– Вижу. Смотри теперь, не зевай! Скоро подбираться будут.
Некоторое время длилось молчание. И вдруг чей-то незнакомый дрожащий голос нарушил тишину:
– Десятка! Десятка! У меня сильно барахлит мотор! Трясет, шатун, наверное, оборвется!..
«Кто это? Из нашей эскадрильи, раз к Архипенко обращается, а кто?» Архипенко отозвался не сразу, и тот же голос еще более панически закричал:
– Я Чугунов, мотор сейчас развалится!
«Чугунов?!» Я никогда бы не подумал, что Чугунов способен кричать таким противным дрожащим голосом. «Хотя вот так ни с того ни с сего прыгать прямо в лапы фашистам…»
– Сам дойти сможешь или послать кого с тобой? – спросил наконец Архипенко.
– Дойду…
– Ну иди. Только внимательно там…
Чугунов развернулся и пошел прямо к Днепру по кратчайшему расстоянию к линии фронта.
Вслед за первой парой фашистов поднялась вторая, третья, четвертая… Больше я не следил за аэродромом: приближалась цель, и можно было ожидать атак истребителей, поднятых с других площадок.
Бомбардировщики с ходу сбросили часть бомб и прошли дальше на запад – второй заход был запланирован с обратным курсом.
Этот заход не прошел так гладко, как первый. Еще на подходе к цели начали бить зенитки. Разрывы плотным кольцом окружили бомбардировщиков, стали перед ними, казалось бы, непреодолимой стеной. Я впервые видел такую концентрацию зенитного огня и понял, что это действительно опасная штука. До сих пор я встречался только с одиночными разрывами: фашисты по истребителям почти никогда не стреляли. Слишком уж маленькая и подвижная цель.
«Как же они пойдут в этот огонь? Разворачиваться надо, обойти…» Но «Петляковы» шли строго по прямой. Они были на боевом курсе, и никакие силы не могли заставить их свернуть. И стена разрывов прогибалась, отступала и… сразу исчезла.
– Смотри, Женька, сейчас «худые» подойдут! – передал по радио Виктор. Он знал, что зенитчики прекращают огонь только при подходе своих истребителей.
Они не замедлили появиться. «Ме-109» с большим углом набора на малой скорости лезли снизу к «Петляковым».
Истребители непосредственного прикрытия вступили в бой. Никогда еще я не видел таких беспомощных фашистов. Собственно, я их совсем почти не видел, но по рассказам опытных летчиков знал, что они всегда сваливаются сверху, на большой скорости. Атакуют и снова уходят вверх. Теперь, без запаса скорости, лишенные возможности маневра, «Мессеры» становились мишенью для наших «Кобр». Вот после очереди Гулаева, выпущенной в упор, один загорелся в воздухе. Второй, сбитый еще кем-то, без дыма и огня спикировал прямо в землю. Летчик, наверное, убит.
Тремя громадными кострами (Гулаев успел сбить еще одного) пылали на земле «Мессершмитты», а первая эскадрилья пока не вступала в бой. Но «Мессеры» прибывали. Гитлеровцы, видно, поднимали в воздух все наличные самолеты. Все так же без скорости они лезли к «Петляковым», падали. Но отдельные пары учли опыт и стали набирать высоту в стороне, чтобы затем атаковать сверху. Наступил момент, когда и ударной группе – первой эскадрилье – нужно было вступать в бой.
Справа, южнее, набирали высоту два «Ме-109». Королев развернулся и пошел в атаку.
– Прикрой, Женька! – только и передал он по радио.
Я видел, как впереди быстро росли силуэты фашистских истребителей, как нос самолета Виктора стал окутываться быстро исчезающими дымками, а в сторону «Мессеров» потянулась огненная дорожка трассирующих пуль и снарядов. Видел я также и то, как вспыхнул и, переворачиваясь, окутанный пламенем стал падать ведущий «Ме-109». Я тоже хотел открыть огонь, но не успел: второй фашист переворотом вышел из боя.
Все новые и новые пары «худых» лезли на высоту. Вскоре пришлось вести бой «на равных правах» – скорости самолетов примерно уравнялись, и «Ме-109» перешли на вертикальный маневр. Они еще не знали как следует летно-тактических данных наших истребителей и надеялись выиграть бой на вертикали, как они это делали с «Лавочкиными» и «Яками». Тщетно! Наши самолеты обладали равными возможностями с «Мессерами», а на пикировании даже обгоняли их. К тому же фашисты были деморализованы слишком большими потерями.
Бой все же продолжался. Вот и за нашим истребителем потянулся длинный хвост белого дыма, но самолет не загорелся и продолжал держаться в строю. Издали я увидел его номер. «Четырнадцатый… Опять Семену досталось…» «Сам не зевай!» – как предупреждение, совсем рядом с носом самолета снизу вверх пронесся «Мессершмитт»…
Все окончилось как-то неожиданно. «Ме-109» покинули поле боя, ушли. Сначала я даже не поверил этому, ждал, что они снова появятся, на этот раз откуда-нибудь сверху. Но в воздухе никто больше не появлялся. Только над самой линией фронта встретилась какая-то группа советских истребителей. Бой окончен. И окончен без потерь с нашей стороны.
Я чувствовал себя победителем, хотя и не сбил ни одного самолета, даже не стрелял, но чувство превосходства над фашистами не покидало. Не важно, что это не моя личная победа. На моих глазах горели «Мессеры». Я увидел, как удирали фашистские истребители, узнал, что они не выдерживают активного боя «на равных правах». Значит, главное, заметить их вовремя, не допустить, чтобы они заняли положение выше тебя…
Внизу промелькнул Днепр, и тут жег в наушниках раздался голос Семена:
– Я Букчин, иду на вынужденную… «Значит, и у нас один не вернется…» Но и это не омрачило настроения. Букчин, видно, на нервах тянул самолет через линию фронта, Днепр, а теперь мог спокойно садиться. «Семен придет домой, а фашисты никогда больше не вернутся!»
На стоянке я подошел к самолету Виктора. Королев сразу обратил внимание на мое сияющее лицо.
– Ну, как дела? Веселее стало?
– Знаешь, этих «шмитов» запросто бить можно!
– А ты думал они заговоренные? Я ж тебе говорил!
– Говорил… А сегодня я сам видел! И твоего видел. Жалко, сам не сбил.
– Собьешь еще…
– Так обидно же… Когда ты «худого» завалил, я тоже мог. Уже в прицеле держал. Оглянулся на твоего, как падает посмотрел, а этот переворотом ушел… Потом еще один перед самым носом проскочил, через прицел прошел, метров десять было…
– Стрелял?
– Нет…
– Почему?! Я ж тебе говорил: держи оружие наготове!
– Боялся – столкнемся.
– Да все равно, сбитый он так же проскочил бы перед тобой, как и целый. Лучше сбить, а потом отворачивать, чем отворачивать от целого. Целый не знаешь куда повернет. А сбитому одна дорога – падать.
– Ладно, учту… А как теперь с подтверждениями будет? Раньше посылали в наземные войска брать подтверждения на сбитые. А теперь куда пошлешь? К немцам?
– Ну, пока от летчиков возьмут подтверждения, от бомбардировщиков… А потом, когда освободят эту территорию, еще от местного населения. Так всегда делается…
Рев запущенного мотора заставил нас замолчать. Это техники искали причину возвращения с задания Чугунова.
Летчики собрались у костра и оживленно обсуждали перипетии только что закончившегося вылета. Радость победы звучала в словах. Активнее всех вел себя Чугунов. Постоянно оборачиваясь и посматривая на столпившихся у его самолета техников, он в то же время живо интересовался всем, что происходило во время воздушного боя, восторгался итогами вылета и беспрестанно повторял:
– Эх, жаль, я там не был… Эх, мотор подвел… Я бы не растерялся, одного-двух сбил… Мотор подвел…
И такое, казалось, искреннее сожаление звучало в его словах, что я невольно подумал: «И в самом деле, не повезло ему. Такой бой, а его не было…»
Но тут к костру подошел инженер эскадрильи Черкашин и обратился к Архипенко:
– Товарищ командир, мотор самолета Чугунова опробован на всех режимах. Работает как зверь.
– Не может быть! Чугунов же из-за мотора вернулся с задания!
– Может, на высоте барахлит? Облетать нужно.
– Какая к черту высота! Больше двух с половиной тысяч не было.
– На этой высоте и нужно облетать.
– Ладно. Слетай, Виктор, – повернулся Архипенко к Королеву.
Королев поднялся и не спеша направился к стоянке.
Чугунов побледнел от злости.
– Вы что, не верите мне?!
– Почему не верю? Я должен найти причину. На земле не нашли. Может, в воздухе обнаружится. Прилетит Королев – узнаем.
– Так я ж летал, говорил вам!
– Пора бы знать, что самолеты облетывают опытные летчики, командиры! – не выдержал обычно невозмутимый Черкашин. Потом добавил спокойнее: – Мы ничего не можем сделать, пока причины не знаем.
– Мотор же барахлил… – не унимался Чугунов. – А потом перестал… Сейчас, может, все нормально будет…
– Посмотрим. Неисправности сами не устраняются. Что-то Королев должен обнаружить.
Минут через двадцать Виктор зарулил на стоянку. У костра его встретили настороженным молчанием. Все эти длинные минуты они напряженно вслушивались в ровную песню мотора, доносившуюся из поднебесья. На слух мотор работал нормально. Что скажет Королев?
Виктор заговорил еще не доходя до костра.
– Эх ты, Эней!.. Как там, Женька, было? «Пья-тамы з Трои накывав»? Только, видно, и можешь пятки салом смазывать да здесь у костра воевать. «Я бы, дал бы, сбил бы, меня там не было!..» Тьфу! – Королев сплюнул и отвернулся от Чугунова. – Товарищ командир, – официально доложил он Архипенко, – все нормально там. Мотор работает как часы. Никаких замечаний нет. Просто очко заиграло. То парашют влезет, а то и иголку не проткнешь. Ушел ведь, когда «шмиты» подниматься начали.
– Как же так, Чугунов?..
Архипенко даже растерялся. Такая откровенная трусость редко встречается среди летчиков. К тому же о Чугунове у всех сложилось мнение как о смелом, настойчивом человеке.
– Барахлил мотор… Не знаю, чего там было, может, вода в карбюратор попала…
На этом все и порешили. Может, в самом деле вода в карбюратор попала. Нельзя же сразу вот так менять мнение о человеке. Хоть механик и говорит, что воды в отстойнике нет, а в карбюратор, может, попала. Еще вчера…
«Хорошо бы облачность была тысячи на две…» – мечтал я, укладываясь на нары. Но стоило прикоснуться щекой к жесткой, набитой не соломой, а каким-то крупным бурьяном подушке, как молодой, здоровый сон сморил меня – И ушли куда-то облака, «Юнкерсы», «Хейнкели», «худые» и сама война. Ничего не осталось. Только под утро я начал чувствовать толчки ворочавшегося рядом Чугунова.
Поднялись, как всегда, рано, задолго до рассвета. И на улице сразу увидели иллюстрацию к пушкинским строкам из «Полтавы». Все было: и звезды, и штиль, и тополя. Не было только облачности. Такая идиллия нам не понравилась. Кое-кто даже крепко выругался.
– Это тоже неплохо, – успокоил всех Королев. – К цели подойдем с востока, со стороны солнца. Немцы не успеют подготовиться, будут поднимать истребителей, когда мы пройдем над ними…
Бомбардировщики появились над аэродромом вскоре после восхода солнца. Их ждали в первой готовности. Пара за парой истребители стали подниматься в воздух, и через несколько минут группа легла на курс. Маршрут бомбардировщиков был проложен не прямо на цель, а с изломами, чтобы ввести в заблуждение фашистов.
Кажется, только что отошли от аэродрома, а под крылом самолета уже протянулась в обе стороны, на сколько хватает глаз, широкая блестящая лента Днепра. Через ее гладь переброшены тоненькие ниточки переправ. Впереди в перелесках окаймленных дымами пожарищ протянулся в сторону Кривого Рога длинный язык плацдарма. Но сегодня цель не здесь, не на линии фронта, и вскоре «Пе-2» развернулись прямо на запад.
Внизу расстилается та же земля, Украина. И все-таки она не такая. Попробуй-ка сядь! Сразу попадешь в лапы к фашистам. А сверху вроде бы ничего не изменилось. То же высокое украинское небо, те же разделенные на огромные квадраты и прямоугольники поля…
Здесь, над оккупированной территорией, я впервые увидел в воздухе «Юнкерсов»: на встречных курсах и чуть ниже прошла группа из тридцати «Ю-87». Шли они парадным плотным строем, крыло в крыло, в колонне звеньев. «Почему не атакуем?! Подходи сзади и бей в свое удовольствие!..»
– Виктор! «Лапти» справа идут!
– Вижу… – через некоторое время ответил Королев. – Смотри за воздухом… Наше дело теперь телячье…
Я вспомнил, что в этом вылете нельзя вести обычный воздушный бой. Можно только защищать бомбардировщиков от атак фашистских истребителей, ни на шаг не отходя от «пешек».
Встреча с «Юнкерсами» помогла собраться с мыслями, заставила более внимательно следить за обстановкой в воздухе. Сложности это не представляло. Солнце еще не успело подняться и создать в воздухе дымку, видимость была прекрасной – миллион на миллион, как говорят летчики.
«Сейчас должен быть аэродром», – подумал я и тут же увидел впереди серую полосу бетонки.
Фашисты, наверное, не ожидали налета в такой сравнительно глубокий тыл в дневное время. На летном поле не было заметно никакого движения. Самолеты – истребители и бомбардировщики – располагались по границам аэродрома. Большинство из них стояли еще зачехленные – не видно было игры солнечных зайчиков на фонарях кабин.
Группа проходила над самым аэродромом, внизу взвилась ракета. «Сейчас взлетать будут», – понял я. Однако взлет фашистских истребителей задерживался. Только минуты через три вдоль бетонки заскользили два силуэтика «Мессеров» – начала разбег первая пара. «Долго они копались!»
– Виктор, «худые» взлетают!
– Вижу. Смотри теперь, не зевай! Скоро подбираться будут.
Некоторое время длилось молчание. И вдруг чей-то незнакомый дрожащий голос нарушил тишину:
– Десятка! Десятка! У меня сильно барахлит мотор! Трясет, шатун, наверное, оборвется!..
«Кто это? Из нашей эскадрильи, раз к Архипенко обращается, а кто?» Архипенко отозвался не сразу, и тот же голос еще более панически закричал:
– Я Чугунов, мотор сейчас развалится!
«Чугунов?!» Я никогда бы не подумал, что Чугунов способен кричать таким противным дрожащим голосом. «Хотя вот так ни с того ни с сего прыгать прямо в лапы фашистам…»
– Сам дойти сможешь или послать кого с тобой? – спросил наконец Архипенко.
– Дойду…
– Ну иди. Только внимательно там…
Чугунов развернулся и пошел прямо к Днепру по кратчайшему расстоянию к линии фронта.
Вслед за первой парой фашистов поднялась вторая, третья, четвертая… Больше я не следил за аэродромом: приближалась цель, и можно было ожидать атак истребителей, поднятых с других площадок.
Бомбардировщики с ходу сбросили часть бомб и прошли дальше на запад – второй заход был запланирован с обратным курсом.
Этот заход не прошел так гладко, как первый. Еще на подходе к цели начали бить зенитки. Разрывы плотным кольцом окружили бомбардировщиков, стали перед ними, казалось бы, непреодолимой стеной. Я впервые видел такую концентрацию зенитного огня и понял, что это действительно опасная штука. До сих пор я встречался только с одиночными разрывами: фашисты по истребителям почти никогда не стреляли. Слишком уж маленькая и подвижная цель.
«Как же они пойдут в этот огонь? Разворачиваться надо, обойти…» Но «Петляковы» шли строго по прямой. Они были на боевом курсе, и никакие силы не могли заставить их свернуть. И стена разрывов прогибалась, отступала и… сразу исчезла.
– Смотри, Женька, сейчас «худые» подойдут! – передал по радио Виктор. Он знал, что зенитчики прекращают огонь только при подходе своих истребителей.
Они не замедлили появиться. «Ме-109» с большим углом набора на малой скорости лезли снизу к «Петляковым».
Истребители непосредственного прикрытия вступили в бой. Никогда еще я не видел таких беспомощных фашистов. Собственно, я их совсем почти не видел, но по рассказам опытных летчиков знал, что они всегда сваливаются сверху, на большой скорости. Атакуют и снова уходят вверх. Теперь, без запаса скорости, лишенные возможности маневра, «Мессеры» становились мишенью для наших «Кобр». Вот после очереди Гулаева, выпущенной в упор, один загорелся в воздухе. Второй, сбитый еще кем-то, без дыма и огня спикировал прямо в землю. Летчик, наверное, убит.
Тремя громадными кострами (Гулаев успел сбить еще одного) пылали на земле «Мессершмитты», а первая эскадрилья пока не вступала в бой. Но «Мессеры» прибывали. Гитлеровцы, видно, поднимали в воздух все наличные самолеты. Все так же без скорости они лезли к «Петляковым», падали. Но отдельные пары учли опыт и стали набирать высоту в стороне, чтобы затем атаковать сверху. Наступил момент, когда и ударной группе – первой эскадрилье – нужно было вступать в бой.
Справа, южнее, набирали высоту два «Ме-109». Королев развернулся и пошел в атаку.
– Прикрой, Женька! – только и передал он по радио.
Я видел, как впереди быстро росли силуэты фашистских истребителей, как нос самолета Виктора стал окутываться быстро исчезающими дымками, а в сторону «Мессеров» потянулась огненная дорожка трассирующих пуль и снарядов. Видел я также и то, как вспыхнул и, переворачиваясь, окутанный пламенем стал падать ведущий «Ме-109». Я тоже хотел открыть огонь, но не успел: второй фашист переворотом вышел из боя.
Все новые и новые пары «худых» лезли на высоту. Вскоре пришлось вести бой «на равных правах» – скорости самолетов примерно уравнялись, и «Ме-109» перешли на вертикальный маневр. Они еще не знали как следует летно-тактических данных наших истребителей и надеялись выиграть бой на вертикали, как они это делали с «Лавочкиными» и «Яками». Тщетно! Наши самолеты обладали равными возможностями с «Мессерами», а на пикировании даже обгоняли их. К тому же фашисты были деморализованы слишком большими потерями.
Бой все же продолжался. Вот и за нашим истребителем потянулся длинный хвост белого дыма, но самолет не загорелся и продолжал держаться в строю. Издали я увидел его номер. «Четырнадцатый… Опять Семену досталось…» «Сам не зевай!» – как предупреждение, совсем рядом с носом самолета снизу вверх пронесся «Мессершмитт»…
Все окончилось как-то неожиданно. «Ме-109» покинули поле боя, ушли. Сначала я даже не поверил этому, ждал, что они снова появятся, на этот раз откуда-нибудь сверху. Но в воздухе никто больше не появлялся. Только над самой линией фронта встретилась какая-то группа советских истребителей. Бой окончен. И окончен без потерь с нашей стороны.
Я чувствовал себя победителем, хотя и не сбил ни одного самолета, даже не стрелял, но чувство превосходства над фашистами не покидало. Не важно, что это не моя личная победа. На моих глазах горели «Мессеры». Я увидел, как удирали фашистские истребители, узнал, что они не выдерживают активного боя «на равных правах». Значит, главное, заметить их вовремя, не допустить, чтобы они заняли положение выше тебя…
Внизу промелькнул Днепр, и тут жег в наушниках раздался голос Семена:
– Я Букчин, иду на вынужденную… «Значит, и у нас один не вернется…» Но и это не омрачило настроения. Букчин, видно, на нервах тянул самолет через линию фронта, Днепр, а теперь мог спокойно садиться. «Семен придет домой, а фашисты никогда больше не вернутся!»
На стоянке я подошел к самолету Виктора. Королев сразу обратил внимание на мое сияющее лицо.
– Ну, как дела? Веселее стало?
– Знаешь, этих «шмитов» запросто бить можно!
– А ты думал они заговоренные? Я ж тебе говорил!
– Говорил… А сегодня я сам видел! И твоего видел. Жалко, сам не сбил.
– Собьешь еще…
– Так обидно же… Когда ты «худого» завалил, я тоже мог. Уже в прицеле держал. Оглянулся на твоего, как падает посмотрел, а этот переворотом ушел… Потом еще один перед самым носом проскочил, через прицел прошел, метров десять было…
– Стрелял?
– Нет…
– Почему?! Я ж тебе говорил: держи оружие наготове!
– Боялся – столкнемся.
– Да все равно, сбитый он так же проскочил бы перед тобой, как и целый. Лучше сбить, а потом отворачивать, чем отворачивать от целого. Целый не знаешь куда повернет. А сбитому одна дорога – падать.
– Ладно, учту… А как теперь с подтверждениями будет? Раньше посылали в наземные войска брать подтверждения на сбитые. А теперь куда пошлешь? К немцам?
– Ну, пока от летчиков возьмут подтверждения, от бомбардировщиков… А потом, когда освободят эту территорию, еще от местного населения. Так всегда делается…
Рев запущенного мотора заставил нас замолчать. Это техники искали причину возвращения с задания Чугунова.
Летчики собрались у костра и оживленно обсуждали перипетии только что закончившегося вылета. Радость победы звучала в словах. Активнее всех вел себя Чугунов. Постоянно оборачиваясь и посматривая на столпившихся у его самолета техников, он в то же время живо интересовался всем, что происходило во время воздушного боя, восторгался итогами вылета и беспрестанно повторял:
– Эх, жаль, я там не был… Эх, мотор подвел… Я бы не растерялся, одного-двух сбил… Мотор подвел…
И такое, казалось, искреннее сожаление звучало в его словах, что я невольно подумал: «И в самом деле, не повезло ему. Такой бой, а его не было…»
Но тут к костру подошел инженер эскадрильи Черкашин и обратился к Архипенко:
– Товарищ командир, мотор самолета Чугунова опробован на всех режимах. Работает как зверь.
– Не может быть! Чугунов же из-за мотора вернулся с задания!
– Может, на высоте барахлит? Облетать нужно.
– Какая к черту высота! Больше двух с половиной тысяч не было.
– На этой высоте и нужно облетать.
– Ладно. Слетай, Виктор, – повернулся Архипенко к Королеву.
Королев поднялся и не спеша направился к стоянке.
Чугунов побледнел от злости.
– Вы что, не верите мне?!
– Почему не верю? Я должен найти причину. На земле не нашли. Может, в воздухе обнаружится. Прилетит Королев – узнаем.
– Так я ж летал, говорил вам!
– Пора бы знать, что самолеты облетывают опытные летчики, командиры! – не выдержал обычно невозмутимый Черкашин. Потом добавил спокойнее: – Мы ничего не можем сделать, пока причины не знаем.
– Мотор же барахлил… – не унимался Чугунов. – А потом перестал… Сейчас, может, все нормально будет…
– Посмотрим. Неисправности сами не устраняются. Что-то Королев должен обнаружить.
Минут через двадцать Виктор зарулил на стоянку. У костра его встретили настороженным молчанием. Все эти длинные минуты они напряженно вслушивались в ровную песню мотора, доносившуюся из поднебесья. На слух мотор работал нормально. Что скажет Королев?
Виктор заговорил еще не доходя до костра.
– Эх ты, Эней!.. Как там, Женька, было? «Пья-тамы з Трои накывав»? Только, видно, и можешь пятки салом смазывать да здесь у костра воевать. «Я бы, дал бы, сбил бы, меня там не было!..» Тьфу! – Королев сплюнул и отвернулся от Чугунова. – Товарищ командир, – официально доложил он Архипенко, – все нормально там. Мотор работает как часы. Никаких замечаний нет. Просто очко заиграло. То парашют влезет, а то и иголку не проткнешь. Ушел ведь, когда «шмиты» подниматься начали.
– Как же так, Чугунов?..
Архипенко даже растерялся. Такая откровенная трусость редко встречается среди летчиков. К тому же о Чугунове у всех сложилось мнение как о смелом, настойчивом человеке.
– Барахлил мотор… Не знаю, чего там было, может, вода в карбюратор попала…
На этом все и порешили. Может, в самом деле вода в карбюратор попала. Нельзя же сразу вот так менять мнение о человеке. Хоть механик и говорит, что воды в отстойнике нет, а в карбюратор, может, попала. Еще вчера…
На плацдарм
В этот день еще раз летали на задание. Королев повел четверку на прикрытие наземных войск, ворвавшихся в Кривой Рог. «Вон уже куда отмахали, больше ста километров от Днепра!» – радовались летчики. Всего какую-нибудь неделю назад они прикрывали узенькую полоску плацдарма на правом берегу реки, а сейчас не хватало горючего для прикрытия подвижных частей фронта. Да и самолетов становилось все меньше. Были и боевые потери, некоторые самолеты выходили из строя из-за порчи моторов. Моторы «Аллисон», стоявшие на «Аэрокобрах», были рассчитаны для полетов со стационарных аэродромов с бетонным покрытием. Мы же летали с полевого аэродрома, земля и песок попадали во всасывающий патрубок карбюратора, вместе с воздухом попадали в цилиндры и в маслосистему мотора. Песок разрушал подшипники коленчатого вала, о чем свидетельствовала стружка в масляных фильтрах, мотор выходил из строя.
Шли с подвесными баками. За два часа, прошедшие после вылета на сопровождение бомбардировщиков, на плацдарме, пожалуй, ничего не изменилось. Только ярче светило поднявшееся выше солнце, дымка скрыла горизонт и сделала нечеткими детали пейзажа, видимые с высоты. Но почему-то приблизились с запада дымы пожаров, сопровождавших линию фронта. Почему? Никто даже не обратил на это внимания. Война. Артиллерия бьет, авиация. Мало ли причин для пожаров в прифронтовой полосе…
Кривой Рог выплыл из дымки сразу во всей красе. Нас поразило безлюдье. Никакого движения не замечалось на улицах среди серых, закопченных каменных зданий, скученных на небольшом сравнительно пространстве, и в широко раскинувшихся вокруг этого центра и вдоль Ингульца с Саксаганью горняцких поселках. Кто в городе? Наши или немцы? На эти вопросы никто не мог ответить, у летчиков не было точной линии фронта.
Их послали прикрывать район Кривого Рога, связаться на месте с пунктом наведения. Сейчас на запросы Королева по радио никто не отвечал. Никакого пункта наведения здесь не было, или он не мог ответить. Скорее всего, наши войска еще не дошли сюда, не было обычных для линии фронта пожаров…
Какое решение мог принять Королев? Да и мог ли он принимать самостоятельное решение? Их послали прикрывать Кривой Рог. Никто не перенацелил по радио. Значит, нужно выполнять полученное задание…
Переменными курсами ходили истребители над безмолвным городом, раскинувшимся внизу. Видят ли их снизу? А если видят, то кто? Так и не разрешив этого вопроса, группа вернулась домой.
В штабе полка тоже ничего не знали о положении в районе Кривого Рога. А к вечеру на КП вызвали Архипенко и объявили, что все исправные самолеты сегодня же должны перелететь на новое место базирования, на плацдарм. Слишком уж далеко стало летать на прикрытие наземных войск…
– Здеся поступил приказ перелететь на аэродром Зеленое, – поставил задачу Федор. – От нашей эскадрильи пойдет четверка: я с Цыганом и Королев с Мариинским. Поведет нас штурман полка Овчинников (Цыганом прозвали летчика Бургонова по принципу от противного – он был светлый блондин. Волосы белые, почти как у альбиноса. Лицо тоже белое, без малейших следов загара, обычного у летчиков, проводящих большую часть жизни на аэродроме, на солнце и ветру. К этому прозвищу все привыкли, и ни в воздухе, ни на земле иначе Бургонова не называли).
– Овчинников?! – удивился Королев. – Что, мы сами не долетим?
– Видишь ли, время позднее, солнце вот-вот зайдет. Поэтому Бобров и решил послать своего заместителя ведущим.
Половина багрового диска солнца скрылась за горизонтом, когда мы с Виктором пошли на взлет. Группа сделала круг над аэродромом, собралась и пошла на новую точку.
Солнце зашло. В наступивших сумерках все наземные ориентиры неузнаваемо изменились. Серой свинцовой лентой промелькнул Днепр, а дальше все скрывалось в сгущавшейся тьме. Я впервые был в воздухе в такое время суток и не мог как следует определить, где мы пролетали. Да и что бы это дало? Я даже не знал, куда мы летим, где находится новый аэродром. Знал это, пожалуй, один ведущий. «Этот доведет. Старый волк, ночник. Из Янова вон как точно вел по маршруту…»
По времени группа уже должна была выйти на новый аэродром, но солнце закатилось, сиреневая дымка закрыла местность, поэтому ведущий сразу аэродром не обнаружил и в поисках «пропавшего» аэродрома стал делать большие круги, уводя группу довольно далеко на запад, затем возвращаясь обратно. По-южному быстро темнело. На небе появились звезды. Овчинников дал команду включить аэронавигационные огни, чтобы не растеряться в темноте. Однако летчики еще не настолько хорошо знали кабину истребителя, чтобы в темноте найти тумблер включения этих огней. Я прижался поближе к самолету Виктора и держался возле него, ориентируясь по огням, вырывающимся из выхлопных патрубков мотора. Синеватая полоса выхлопного огня в темноте сравнительно хорошо обозначала борт соседнего самолета. Правда, при малейшем увеличении расстояния этот огонь терялся из виду, и приходилось «на ощупь» отыскивать ведущего. Пришлось пристроиться вплотную, как мы давно уже не летали. Нужда заставила. Становилось все темнее. Летчики уже теряли надежду найти в темноте аэродром. Вдруг с земли вверх взметнулось сразу несколько ракет. Овчинников понял, что это обозначают аэродром, и повел группу туда. Да, это был искомый аэродром. Но как сесть в наступившей полной темноте? Стартовых огней на аэродроме не зажигали, посадочных прожекторов тоже.
Аэродром нашли, а дальше что?.. Темнота такая, что я с трудом, только по слабым голубоватым огонькам, вырывавшимся из патрубков мотора, угадывал силуэт самолета Королева, идущего совсем рядом. Исчезни эти огоньки, и я останусь один на один с непроглядной темнотой…
Да и аэродром ли это? Ни посадочных знаков, ни самолетов разглядеть нельзя. Черная яма внизу, и оттуда одна за другой взлетают сигнальные ракеты…
Наконец на черном фоне загорелся огонь, второй, третий, четвертый… Яркие пятна света расположились на одной прямой.
– Заходим на посадку! Отваливаю!
– Отваливаю…
– Отваливаю…
Четырежды разными голосами повторилось это слово. А вот и голос Виктора:
– Отваливаю… – И через несколько секунд: – Давай, Женька!
– Разворачиваюсь…
Ни меня, ни Виктора никто никогда не учил ночным полетам. Этого не предусматривала программа летных школ. Кто мог подумать, что фронтовым летчикам-истребителям, летающим только днем в простых метеоусловиях, придется садиться ночью? Ведь по фронтовым объектам ночью и в плохую погоду авиация противника почти не действовала. А если и действовала, то ловить одиночные самолеты над всей безграничной линией фронта не было возможности. Ну а крупные города, военные объекты прикрывались летчиками ПВО, ночниками.
И сейчас молодым летчикам приходилось самим, без подготовки, даже без советов со стороны осваивать технику ночного полета и посадки.
Зайти на посадку по линии огней оказалось делом несложным. Я выпустил шасси, посадочные щитки, убрал газ и начал планировать. Казалось, самолет все глубже погружается в какую-то бездонную яму и только далеко впереди светятся огни. Огни почему-то стали подниматься выше, выше, удаляться. «Далеко, подтянуть надо», – понял я и двинул вперед сектор газа. Огни как-то сразу приблизились. Первый совсем рядом. «Пора выбирать ручку на себя… Так… Еще…» Огонь мелькнул рядом с консолью, и тут же самолет мягко коснулся земли, покатился в темноту. Я нажал на тормоза. Кто знает, что там впереди? Где севшие передо мной самолеты? Ослепленный мелькавшими только что рядом с крылом огнями, я долго ничего не видел. Но вот слева загорелся огонек карманного фонарика. Кто-то махал – сюда, мол, давай заруливай. И я подрулил к огоньку, выключил мотор.
Шли с подвесными баками. За два часа, прошедшие после вылета на сопровождение бомбардировщиков, на плацдарме, пожалуй, ничего не изменилось. Только ярче светило поднявшееся выше солнце, дымка скрыла горизонт и сделала нечеткими детали пейзажа, видимые с высоты. Но почему-то приблизились с запада дымы пожаров, сопровождавших линию фронта. Почему? Никто даже не обратил на это внимания. Война. Артиллерия бьет, авиация. Мало ли причин для пожаров в прифронтовой полосе…
Кривой Рог выплыл из дымки сразу во всей красе. Нас поразило безлюдье. Никакого движения не замечалось на улицах среди серых, закопченных каменных зданий, скученных на небольшом сравнительно пространстве, и в широко раскинувшихся вокруг этого центра и вдоль Ингульца с Саксаганью горняцких поселках. Кто в городе? Наши или немцы? На эти вопросы никто не мог ответить, у летчиков не было точной линии фронта.
Их послали прикрывать район Кривого Рога, связаться на месте с пунктом наведения. Сейчас на запросы Королева по радио никто не отвечал. Никакого пункта наведения здесь не было, или он не мог ответить. Скорее всего, наши войска еще не дошли сюда, не было обычных для линии фронта пожаров…
Какое решение мог принять Королев? Да и мог ли он принимать самостоятельное решение? Их послали прикрывать Кривой Рог. Никто не перенацелил по радио. Значит, нужно выполнять полученное задание…
Переменными курсами ходили истребители над безмолвным городом, раскинувшимся внизу. Видят ли их снизу? А если видят, то кто? Так и не разрешив этого вопроса, группа вернулась домой.
В штабе полка тоже ничего не знали о положении в районе Кривого Рога. А к вечеру на КП вызвали Архипенко и объявили, что все исправные самолеты сегодня же должны перелететь на новое место базирования, на плацдарм. Слишком уж далеко стало летать на прикрытие наземных войск…
– Здеся поступил приказ перелететь на аэродром Зеленое, – поставил задачу Федор. – От нашей эскадрильи пойдет четверка: я с Цыганом и Королев с Мариинским. Поведет нас штурман полка Овчинников (Цыганом прозвали летчика Бургонова по принципу от противного – он был светлый блондин. Волосы белые, почти как у альбиноса. Лицо тоже белое, без малейших следов загара, обычного у летчиков, проводящих большую часть жизни на аэродроме, на солнце и ветру. К этому прозвищу все привыкли, и ни в воздухе, ни на земле иначе Бургонова не называли).
– Овчинников?! – удивился Королев. – Что, мы сами не долетим?
– Видишь ли, время позднее, солнце вот-вот зайдет. Поэтому Бобров и решил послать своего заместителя ведущим.
Половина багрового диска солнца скрылась за горизонтом, когда мы с Виктором пошли на взлет. Группа сделала круг над аэродромом, собралась и пошла на новую точку.
Солнце зашло. В наступивших сумерках все наземные ориентиры неузнаваемо изменились. Серой свинцовой лентой промелькнул Днепр, а дальше все скрывалось в сгущавшейся тьме. Я впервые был в воздухе в такое время суток и не мог как следует определить, где мы пролетали. Да и что бы это дало? Я даже не знал, куда мы летим, где находится новый аэродром. Знал это, пожалуй, один ведущий. «Этот доведет. Старый волк, ночник. Из Янова вон как точно вел по маршруту…»
По времени группа уже должна была выйти на новый аэродром, но солнце закатилось, сиреневая дымка закрыла местность, поэтому ведущий сразу аэродром не обнаружил и в поисках «пропавшего» аэродрома стал делать большие круги, уводя группу довольно далеко на запад, затем возвращаясь обратно. По-южному быстро темнело. На небе появились звезды. Овчинников дал команду включить аэронавигационные огни, чтобы не растеряться в темноте. Однако летчики еще не настолько хорошо знали кабину истребителя, чтобы в темноте найти тумблер включения этих огней. Я прижался поближе к самолету Виктора и держался возле него, ориентируясь по огням, вырывающимся из выхлопных патрубков мотора. Синеватая полоса выхлопного огня в темноте сравнительно хорошо обозначала борт соседнего самолета. Правда, при малейшем увеличении расстояния этот огонь терялся из виду, и приходилось «на ощупь» отыскивать ведущего. Пришлось пристроиться вплотную, как мы давно уже не летали. Нужда заставила. Становилось все темнее. Летчики уже теряли надежду найти в темноте аэродром. Вдруг с земли вверх взметнулось сразу несколько ракет. Овчинников понял, что это обозначают аэродром, и повел группу туда. Да, это был искомый аэродром. Но как сесть в наступившей полной темноте? Стартовых огней на аэродроме не зажигали, посадочных прожекторов тоже.
Аэродром нашли, а дальше что?.. Темнота такая, что я с трудом, только по слабым голубоватым огонькам, вырывавшимся из патрубков мотора, угадывал силуэт самолета Королева, идущего совсем рядом. Исчезни эти огоньки, и я останусь один на один с непроглядной темнотой…
Да и аэродром ли это? Ни посадочных знаков, ни самолетов разглядеть нельзя. Черная яма внизу, и оттуда одна за другой взлетают сигнальные ракеты…
Наконец на черном фоне загорелся огонь, второй, третий, четвертый… Яркие пятна света расположились на одной прямой.
– Заходим на посадку! Отваливаю!
– Отваливаю…
– Отваливаю…
Четырежды разными голосами повторилось это слово. А вот и голос Виктора:
– Отваливаю… – И через несколько секунд: – Давай, Женька!
– Разворачиваюсь…
Ни меня, ни Виктора никто никогда не учил ночным полетам. Этого не предусматривала программа летных школ. Кто мог подумать, что фронтовым летчикам-истребителям, летающим только днем в простых метеоусловиях, придется садиться ночью? Ведь по фронтовым объектам ночью и в плохую погоду авиация противника почти не действовала. А если и действовала, то ловить одиночные самолеты над всей безграничной линией фронта не было возможности. Ну а крупные города, военные объекты прикрывались летчиками ПВО, ночниками.
И сейчас молодым летчикам приходилось самим, без подготовки, даже без советов со стороны осваивать технику ночного полета и посадки.
Зайти на посадку по линии огней оказалось делом несложным. Я выпустил шасси, посадочные щитки, убрал газ и начал планировать. Казалось, самолет все глубже погружается в какую-то бездонную яму и только далеко впереди светятся огни. Огни почему-то стали подниматься выше, выше, удаляться. «Далеко, подтянуть надо», – понял я и двинул вперед сектор газа. Огни как-то сразу приблизились. Первый совсем рядом. «Пора выбирать ручку на себя… Так… Еще…» Огонь мелькнул рядом с консолью, и тут же самолет мягко коснулся земли, покатился в темноту. Я нажал на тормоза. Кто знает, что там впереди? Где севшие передо мной самолеты? Ослепленный мелькавшими только что рядом с крылом огнями, я долго ничего не видел. Но вот слева загорелся огонек карманного фонарика. Кто-то махал – сюда, мол, давай заруливай. И я подрулил к огоньку, выключил мотор.