Маринина Александра Борисовна. Воющие псы одиночества

   Он снова нацепил очки и схватился за начертанные чьей-то торопливой, рукой каракули.
   Настя опять вздохнула. Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Начальник отдела Афанасьев ушел в отпуск с понедельника, сегодня уже четверг, и Коротков, оставшийся «на хозяйстве», успел в полной мере вкусить прелести начальственной жизни, когда телефон разрывается и постоянно кто-то чего-то требует, и настаивает, и вопрошает грозно, и гневается, и бранится, используя весь богатый русскоязычный лексикон, как литературный, так и ненормативный. Тяжело Юрке, трудно, а она, предательница, в такую минуту бросает его. Он действительно визировал ее рапорт, но за всей этой оперативно-служебной сумятицей успел основательно забыть.
   - Юрочка, солнце мое, послушай меня, пожалуйста. Я не разыгрываю тебя. Вот мой рапорт, на нем твоя виза, и Афонина, а вот отметка секретариата, что за мной не числится ничего секретного, а вот бумажка из поликлиники, о том, что я прошла диспансеризацию. А вот это - карточка-заместитель, я даже оружие уже сдала. Я действительно ухожу в отпуск. С понедельника.
   Она помолчала, с тоской глядя на изменившееся Юркино лицо и чувствуя себя последней дрянью, и зачем-то добавила:
   - С пятого апреля.
   Как будто в понедельник могло быть не пятое, а какое-то другое число.
   Коротков молчал, глядя не на нее, а куда-то мимо, в стену за Настиной спиной.
   - Юр, я все понимаю… Я знаю, в какой клинч ты попал, но я не могу всю жизнь думать о ком угодно, только не о себе. Это все-таки моя жизнь, и если я сама о ней не позабочусь, о ней не позаботится никто. Мне нужны эти два с половиной месяца, чтобы заниматься диссертацией. Мне надо утвердить тему, а для требуется собрать чертову кучу бумаг, обсудить сначала на кафедре, потом на ученом совете. Надо написать рабочую программу и разработать весь инструментарий, и его тоже утрясти с научным руководителем и обсудить на кафедре. Мне надо начать собирать материал. Понимаешь? Мне в июне исполнится сорок четыре года, у меня совсем мало времени, и я должна сделать все, чтобы в сорок пять меня не выперли на пенсию погаными тряпками. Если нашему государству и нашему родному министерству наплевать на то, как будет жить человек, который больше двадцати лет ловил преступников ценой собственного разрушенного здоровья, то мне на этого человека не наплевать, я его люблю и должна о нем позаботиться. Юр, ты меня слышишь?
   Он медленно кивнул, не отрывай глаз от чего-то очень интересного.
   Настя обернулась, чтобы посмотреть, что же эти такое, но не увидела ничего, кроме казенной стены, казенного шкафа и казенной поцарапанной двери.
   - Ты меня осуждаешь? - виновато спросила она. Коротков помотал головой, что должно было означать отрицание.
   - Презираешь, да?
   - Аська, прекрати. Ты права. Тебе надо подумать о себе, а не обо мне. Просто я не представляю, как я справлюсь без тебя. Слушай, а нельзя как-нибудь отодвинуть это дело, а? Ну хоть подожди, пока Афоня из отпуска выйдет, мне тогда гораздо легче будет.
   - Не могу, Юрочка, честное слово. В учебных заведениях июль и август - мepтвый сезон, ученый совет не собирается, заседания кафедры проводятся крайне редко, а то и вовсе не проводятся. Бумажки собирать и подписывать дохлый номер, то один чиновник в отпуске, то другой. Если я ухожу с пятого апреля, тo y меня есть шанс успеть все, что я запланировала, а если я буду ждать Афоню, который появится только в середине мая, то я совершенно точно ничего не успею.
   - Афоня не будет отгуливать весь отпуск целиком, наверняка вернется через пару недель.
   - Не надейся, солнце мое, он не вернется. Он не понимает, что с нашим министерством будет через месяц, и на всякий случай использует отпуск целиком, а то вдруг потом не удастся. Новый министр - темная лошадка, никто не знает, чего от него можно ожидать.
   - А мне показалось, он нервничает и хочет держать руку на пульсе, - заметил Юра.
   - Вот тут ты прав, он хочет быть в курсе, только работать при этом он не хочет. Наш Афоня далеко не уедет, даже, наверное, пределы Москвы не покинет, будет сидеть на телефоне и держать нос по ветру, может быть, и сюда пожалует, в кабинете запрется и будет решать свои личные проблемы. Только из отпуска он не отзовется и работать не будет, на это не рассчитывай. Тебя может спасти только убийство председателя Госдумы, вот тогда Афоню точно, выдернут на службу. Но и тебе небо с овчинку покажется.
   - Типун тебе на язык, - перепугался Коротков. - Ты что такое говоришь-то? Накаркаешь еще. Ладно, я уж сам как-нибудь… Но я все равно буду тебе звонить. И приезжать к тебе буду.
   - Не будешь.
   - Буду. Никуда ты от меня не денешься.
   - Я тебя не пущу. Дверь не открою.
   - Напугала… Чистяков откроет.
   - Он не откроет, я его предупрежу. И к телефону подходить не буду. И мобильник выключу.
   - Слушай, не вредничай, а? Ты о своей жизни заботишься - вот и заботься, а я о своей тоже, может, хочу позаботиться. И если мне нужен будет твой совет, твои мозги или хотя бы просто твои уши, я их все равно получу, хочешь ты этого или нет. Усвоила?
   - Усвоила, - покорно ответила Настя. - А глаза не будут нужны? Или другие части тела?
   - Не дерзи начальнику, мала еще. Иди поцелуй дядю в щечку и шлепай отсюда, не мешай старшим по званию работать.
   Настя подошла к нему, поцеловала в макушку, в самую серединку, где светилась проплешина. От Короткова пахло немытыми волосами, усталостью и безысходностью.
   - А ты все-таки не дал мне слово.
   - Какое еще слово?
   - Честное. Что не будешь дергать меня и грузить работой ни за что на свете, что бы ни случилось.
   Он снова снял очки и принялся внимательно их рассматривать.
   - Ирка собирается на Пасху на Крестный ход идти, - задумчиво произнес он. - Хочет, чтобы я с ней пошел. В Елоховский собор. Сходить, что ли?
   - Ты же некрещеный. И неверующий.
   - Вот я и думаю… Раз я некрещеный, то в храм мне входить нельзя, так что на службу я в любом случае не пойду, а если снаружи постоять, то, наверное, можно. Или как? Не знаешь, какие там правила?
   Настя сначала втянулась в дискуссию, но почти сразу поняла, что Юркин маневр удался вполне. Не даст он ей никакого честного слова и даже не собирается это обсуждать.
 

***

 
   Лиля Стасова давно избавилась, от лишнего веса, обременявшего ее детские годы бесконечными обидами на одноклассников, оттачивавших на ее толстенькой фигурке свое неуклюжее остроумие. Она, конечно, была девушкой крупной, но уж никак не толстой, однако жить продолжала еще по тем, детским, правилам, согласно которым она, Лиля, является эталоном непривлекательности и заинтересовать мало-мальски симпатичного мальчика ни при каких условиях не сможет. И это при том, что у нее было очаровательное лицо, милые ямочки на щеках, появляющиеся, когда она улыбалась, хорошие зубы и густые темно-русые вьющиеся волосы, каскадом спадающие на красивые округлые плечи. Лилина мама, во времена сияющей молодости слывшая одной из самых сексапильных дам в мире кино, обладательница миндалевидных зеленых глаз, невероятных ног и столь же невероятной груди, почитала себя единственным эталоном красоты и искренне считала уродством все, что этому эталону не соответствовало. А поскольку маленькая круглоглазая толстушка Лиля ему уж точно не соответствовала, то девочке с детства было внушено, что она некрасивая, но зато умненькая и очень способная.
   С этим самоощущением Лиля и дожила почти до восемнадцати лет, свято уверовав в собственную непривлекательность и утешаясь выдающимися успехами сначала в школе, а теперь в институте, где исправно занималась, намереваясь получить профессию юриста, специализирующегося в области договорного права. Владислав Николаевич Стасов, Лилин отец, и его вторая жена Татьяна при каждом удобном случае пытались объяснить девушке, что она не просто симпатичная, а очень даже хорошенькая, аппетитненькая и привлекательная, но все было без толку.
   - Вы просто меня утешаете, - очень серьезно отвечала Лиля. - Не надо меня обманывать, я вовсе не страдаю от своей некрасивости, у меня нет никаких комплексов. Когда я закончу учебу и получу диплом, то через пару лет буду столько зарабатывать, что мужики в очередь выстроятся, чтобы на мне жениться. Каждому свое.
   Стасов и Татьяна приходили в ужас от таких пассажей, им совсем не хотелось, чтобы девочка ощущала свою ценность исключительно в качестве денежного мешочка, но пущенные в детстве ростки развились в такую корневую систему, что удалить сорняки из девичьего сознания одним легким движением руки никак не удавалось. Мерзкое растение надо было методично травить разными кислотами, но это могло бы быть возможным только при длительном ежедневном общении. А жила Лиля с матерью, к отцу и Татьяне наведывалась нечасто, хотя и регулярно звонила, так что организовать систематическое воздействие на ее искривленное сознание никак не получалось.
   В пятницу, после третьей лекционной пары, Лиля до закрытия просидела в библиотеке института, старательно конспектируя монографию, указанную в методичке к семинарскому занятию по теории права. В диспозициях и санкциях она разобралась довольно быстро, на гипотезах же застряла надолго, потому что никак не могла взять в толк, зачем это понятие нужно, если в законодательных актах оно не облекается в словесную форму. Монография была старой, написанной еще в тысяча девятьсот шестьдесят каком-то там году, но профессор, читающий лекции по теории, настаивал на том, чтобы студенты непременно с ней ознакомились, дабы понять движение теоретической мысли и развитие науки за последние полвека.
   Преодолев раздел о структуре норм, Лиля закрыла тетрадь, сдала книгу, сунула в сумку читательский билет и вышла из института с твердым намерением немедленно где-нибудь поесть. Страх перед возвращением ненавистных килограммов диктовал ей свои условия жизни, одним из которых было ничего не есть после восьми. А уже десять минут девятого. Пока она доедет до дома, будет девять, поэтому проблему легкого ужина следовало решать немедленно. Мест для решения указанной проблемы в окрестностях института было несколько, и после недолгих размышлений девушка остановила свой выбор на дешевенькой кафешке, где все, что подавалось, было жутко невкусным, но зато малокалорийным. Взяв у стойки нечто омерзительного цвета и сомнительного запаха, именуемое в меню «икрой из баклажанов», она уселась за свободный столик и достала учебник по истории политических учений, чтобы не сосредоточиваться целиком на не вызывающем доверия блюде. Все-таки чтение очень помогает в таких случаях: если книга интересная, то можно даже самую гадкую гадость в себя впихнуть и не поморщиться. Однако же в этот раз киники и эпикурейцы помогли мало, тошнотворно-тухлый вкус «икры из баклажанов», который повар попытался забить изрядным количеством чеснока, пробивался и сквозь приправы, и сквозь политические воззрения древних греков.
   Лиля с отвращением отодвинула тарелку на край стола и снова подошла к стойке в надежде выискать в меню что-нибудь столь же безобидное по части калорий, но не такое противное. У стены, составив вместе три стола, гужевалась компания молодых людей, они пили пиво, с аппетитом ели сосиски с картошкой и громко и грубо хохотали. Счастливые, с легкой завистью подумала Лиля, они могут есть по вечерам сосиски с картошкой. А она даже днем не может себе этого позволить. Или сосиски, или картошка, но и то редко и по чуть-чуть, почему-то именно мясо с картошкой прилипают к талии и бедрам мгновенно и накрепко, никакими разгрузками потом не отдерешь.
   Кроме безжалостно отвергнутой икры, в меню оказался салат «Весенний». Лиля по собственному опыту знала, что, кроме кляклой мягкой капусты и двух мелко порезанных листиков петрушки, в нем не будет ничего, но все же это лучше, чем тухло-кисло-чесночное месиво подозрительного цвета. Кафешка вообще-то была рассчитана не на тех, кто хочет утолить голод, а на тех, кому надо что-то проглотить «под пивко» или «под водочку», отсюда и ассортимент блюд, и их качество, и контингент посетителей. Лиля была здесь не в первый раз, но ее вполне устраивало отсутствие уюта, чистоты и деликатесов. Чем невкуснее еда, тем меньше съешь, и соблазнов никаких, а сидеть здесь долго она не собиралась. Да и дешево, опять же экономия выходит.
   Водрузив новое блюдо на стол и раскрыв книгу, она погрузилась в тонкости учения киников и даже не сразу поняла смысл слов, прозвучавших прямо у нее над ухом:
   - У вас красивые волосы.
   Лиля недовольно подняла голову и посмотрела на источник звуков.
   Источник был ничего себе, высокий, только очень худой, даже щеки впавшие. И бледный. Голодный, что ли? Сейчас будет намекать на материальное вспомоществование.
   - Простите, не расслышала, - вежливо сказала она.
   - Я сказал, что у вас очень красивые волосы.
   - Спасибо, - холодно ответила девушка, снова утыкаясь в учебник.
   - Вы даже не удивились. Наверное, вам это часто говорят? - не отставал голодающий.
   - Часто, - соврала Лиля, не отрываясь от киников.
   Она была вежливой и хорошо воспитанной девушкой, поэтому не могла сразу послать приставалу по всем известному адресу. Но при этом комплекс собственной некрасивости вкупе с постоянными наставлениями отца, подполковника милиции в отставке, и его жены, работающей следователем, делали ее практически неуязвимой для любого вида обмана. Лиля Стасова была не только умна, но и патологически недоверчива.
   - А вам когда-нибудь говорили, что такие красивые девушки должны не только получать образование, но и развлекаться, отдыхать, наслаждаться жизнью?
   - Говорили.
   - И как вы к этому относитесь? Вы согласны с таким утверждением?
   Лиля прожевала очередную порцию мягкой безвкусной капусты, проглотила и кивнула.
   - Согласна. Учиться нужно. Отдыхать тоже нужно.
   - Тогда позвольте вам предложить отдохнуть вместе. Я знаю здесь неподалеку классное местечко, закрытый клуб, туда пускают только своих, поэтому нежелательного контингента там нет и быть не может. Получите удовольствие, гарантирую.
   Приставала с видом голодающего уже не стоял у нее за спиной, а сидел за ее столиком и пытался поймать взгляд девушки. Все ясно, его не обманул тот факт, что Лиля перекусывает в дешевой забегаловке, он успел оценить и куртку «Шакок», и серьги с маленькими бриллиантиками, и мобильник, висящий на шнуре. Некрасивая дочка богатеньких родителей, такой скажи пару-тройку комплиментов - и можно брать ее голыми руками, тащить в дорогой клуб и разводить на бабки. Оттянуться по полной, выпить, нажраться от пуза, даже, может, травки прикупить удастся за ее счет, а потом - арриведерчи, любимая, увидимся как-нибудь.
   - Спасибо за приглашение, - Лиля по-прежнему была эталоном вежливости, - но я не могу его принять.
   - Почему?
   Этот вопрос она обожала. Отвечать на него ее научила тетя Настя Каменская, давно еще, когда Лиля заканчивала девятый класс. Срабатывало безотказно.
   - А если бы я согласилась, вы бы спросили, почему я согласилась?
   Голодающий опешил. Он не понял смысла вопроса и, судя по лицу, мысленно повторял его, пока не сообразил, о чем речь. Этого времени Лиле хватило, чтобы убрать учебник в сумку и встать из-за стола. Бледнолицый приставала тоже поднялся и загородил ей дорогу.
   - Согласилась - и согласилась, чего тут спрашивать. Так идем, да?
   От нее не укрылось, что голос его стал резче и грубее. Значит, не просто голодный, а еще и наркоман, которому срочно нужны деньги на дозу. Он уже определил некрасивую девушку в категорию легкой добычи и мгновенно озверел, почуяв, что дело срывается. Типичное поведение.
   Отец сколько раз это объяснял, и тетя Таня, и тетя Настя.
   С озверевшим человеком нельзя пытаться справиться силой, этому Лилю тоже учил отец. Его надо попробовать обмануть.
   - А это далеко? - спросила Лиля.
   - Да здесь рядом, я же сказал.
   - Ладно, - она улыбнулась. - Пошли, посмотрим, что за классное местечко. Только мне парад нужно навести. Подождешь? Я быстро.
   - Наводи, конечно, - лицо приставалы неуловимо изменилось. Какая-то его часть вроде бы расслабилась, уловив, что Лиля первой перешла на «ты», но другая часть странно напряглась. - А я посмотрю. Люблю смотреть, как девочки красятся.
   - Ну уж нет, - Лиля постаралась рассмеяться, хотя ей было вовсе не до смеха. - Макияж - дело тонкое, интимное. Я хочу быть красивой для тебя, но тебе совсем не обязательно знать, какими хитростями это достигается. Ты кофейку попей пока, а я в туалет пойду.
   Он попытался схватить ее за руку, но Лиля ловко увернулась и быстро прошла в дальний конец зала, где находился туалет. Туалетная комната была далеко не стерильным и не самым ароматным местом на свете, но в данный момент это девушку не смущало. Заперев дверь, она быстро набрала на мобильнике номер такси.
   - Девушка, добрый день, мне срочно нужна машина… - Она назвала адрес кафе и район, куда нужно будет ехать. - У вас есть свободные машины в этом районе? Хорошо, я подожду.
   Диспетчер связалась с кем-то и уже через полминуты сообщила Лиле номер машины, которая, к счастью, находится всего в двух кварталах и через пару минут подъедет.
   - И еще, девушка… - Лиля перевела дыхание. - Свяжитесь, пожалуйста, с, водителем и предупредите его, что я еду одна. Одна, понимаете? И никакие мужчины, которые тоже могут попытаться сесть в машину, со мной не едут.
   - Мы на разборки не выезжаем, - торопливо и зло отозвалась диспетчер, - сами со своими мужиками разбирайтесь. Я отменяю вызов.
   - Девушка, пожалуйста! Я студентка, мне семнадцать лет, ко мне пристал какой-то псих, дайте мне возможность уехать домой! - взмолилась Лиля.
   Ей было все равно, что говорить, она могла бы назваться кем угодно, хоть дочерью президента страны, важно было заставить женщину из службы такси слушать и отвечать, потому что пока она слушает Лилю и отвечает, она не отменяет вызов, а это означает, что машина вот-вот затормозит у дверей кафе. Лиля несла какую-то околесицу, тихонько приоткрыв дверь туалета и выглядывая наружу. Вон он, голодающий, сидит, глаз не сводит с двери, украшенной пластмассовой табличкой с латинскими буквами WC. Нервничает. Едва на месте себя удерживает. От туалета до двери на улицу расстояние небольшое, и Лиле наверняка удастся преодолеть его быстрее, чем бледнолицый псих успеет сообразить, в чем дело, добежит до выхода, перехватит, Лилю и устроит отвратительную сцену.
   Помощи ей ждать не от кого, местная молодежь наверняка знает бледнолицего и будет отстаивать его интересы, работники кафешки отвернутся, и сделают вид, что ничего не происходит, и уж тем более не станут вызывать милицию, им эти разборки ни к чему. Таксист тут же развернется и уедет, он тоже приключений на свою голову не ищет.
   Куда ни кинь - всюду клин. Так что вариант только один: бежать быстро, уповая на то, что эффект неожиданности свое дело сделает. Какая удача, что это - дешевое кафе, где посетители сами расплачиваются у стойки, потому что если бы сейчас еще и проблема неоплаченного счета висела, то было бы совсем… ну, одним словом, совсем никуда.
   Из туалета псих был виден хорошо, а улица просматривалась плохо.
   Пришло такси или нет?
   В телефонной трубке визгливый женский голос продолжал учить Лилю жизни, объясняя, что в семнадцать лет надо ходить в институт и слушаться маму с папой, а не попадать в ситуации, когда… Господи, вот не лень же ей, сердито подумала Лиля, прижимая трубку к уху. Столько энергии тратит на совершенно незнакомую девицу. А ведь на работе сидит. Заняться, что ли, нечем?
   - Да, вы правы, - вставляла она то и дело, - вы совершенно правы, я так себя ругаю, и зачем только я сюда пришла…
   Подъехала машина. Или ей только показалось? Отсюда ничего не видно, приходится ориентироваться на звуки. Если это такси, которое она вызвала, то нельзя, чтобы оно стояло возле кафе слишком долго, у психа могут появиться насчет машины всякие идеи. Например, выйти и ждать у такси, чтобы вместе ехать в клуб. Или заподозрить, что машина пришла именно за ней. Пока что он смотрит только на дверь туалета, но в любую секунду может перевести глаза на окно и тогда… Все. Хватит. Пора. Лиля распахнула дверь и во весь дух кинулась к выходу. От страха и напряжения она ничего не видела и не смогла понять, стоит на улице машина с шашечками или нет.
   Минут через пять она опомнилась и поняла, что едет в машине. И психа рядом нет.
   Дома Лиля довольно быстро пришла в себя и даже посмеялась над своим приключением, похвалив себя за находчивость и за то, что хорошо усвоила папины уроки. Матери она ничего не рассказала, потому что Маргарита Владимировна, как обычно, пришла поздно, а Лиля любила рано ложиться и рано вставать.
   Утром она съела творог и йогурт, выпила чашку кофе без сахара и уже натягивала джинсы, когда позвонил отец.
   - Лиля, я прошу тебя быть очень осторожной. Никаких уличных знакомств, никаких ночных клубов, никаких сомнительных ситуаций, после занятий - немедленно домой. Ты меня поняла?
   Голос у него был холодным и злым, и девушка испугалась, что отцу каким-то образом стало известно о ее вчерашнем приключении. Как он мог узнать? Впрочем, чему удивляться? Столько лет проработал в уголовном розыске, а последние девять лет - в частных сыскных и охранных структурах. Папа все знает. А если чего-то не знает прямо сейчас, то узнает через полчаса, это всего лишь вопрос времени.
   - Я все поняла, папа, - вежливым голосом послушной девочки ответила Лиля. - А чего ты с утра такой сердитый?
   - Я не сердитый, я встревоженный. Сегодня ночью неподалеку от твоего института убита девушка, ваша студентка. Там рядом клуб какой-то третьеразрядный, она туда с кем-то пришла, а потом ее нашли убитой. Я прошу тебя быть предельно осторожной, слышишь? Барнаульское дело помнишь?
   - Помню.
   - О том, что все пропавшие девушки были из одного института,тоже помнишь?
   - Помню, папа. Ну чего ты меня запугиваешь?
   - Я не запугиваю, я просто предупреждаю тебя, что вокруг вашего института ходит убийца.
   - Пап, ну ты сыщик или кто? - возмутилась Лиля. - Еще же ничего не известно, может, эту девушку убили по личным мотивам или с целью ограбления, а тебе уже сразу маньяк мерещится.
   - Вот, вырастил на свою голову, - проворчал Стасов. - От горшка два вершка, а в сыскном деле лучше отца разбирается.
   - Это не ты меня вырастил, а тети-Танины книжки, я в основном по ним предмет изучала, - улыбнулась Лиля.
   Улыбка получилась натянутой, губам стало больно, а лицевые мышцы заломило. Хорошо, что отец не видит.
   - Ладно, котенок, я все сказал. Будь умницей.
   - Буду, - твердо пообещала она. Положив трубку, Лиля некоторое время постояла в задумчивости, не замечая, что одна штанина джинсов натянута на ногу, а вторая свисает и наполовину лежит на полу.
   Случайное совпадение? Скорее всего. Ту неизвестную студентку (господи, она даже не спросила у папы ее имя, а вдруг это ее однокурсница, хорошая знакомая!) убили из ревности, или из мести, или из-за денег. А к Лиле вчера пытался пристать безденежный наркоман в надежде поживиться за счет наивной дурочки, у которой водятся деньги. Вот и все. И никакой связи. Больше она ни за что не пойдет в это кафе одна. Он, вчерашний-то, ее запомнил и может попытаться мелко и гадко свести счеты, но этого, в принципе, можно избежать. Если уж так необходимо заниматься в библиотеке допоздна, то надо сразу вызывать такси прямо к институту и уезжать домой. Или договариваться с кем-нибудь из сокурсников, чтобы уходить вместе. В общем, проблема решаема. Надо только не поддаваться панике и не делать глупостей.
   А если это не совпадение? Если тот псих - действительно псих, убийца, маньяк? Он выискивал себе жертву, остановил свой выбор на Лиле, но Лиля обманула его и сбежала. И он убил другую девушку. Но теперь он понимает, что Лиля его помнит, и может опасаться, что она обо всем догадается. Она узнает про убийство студентки и догадается, что видела убийцу. Что он предпримет?
   Вообще- то тетя Настя Каменская рассказывала, что если маньяк настоящий, который убивает, руководствуясь неистребимым и неуправляемым желанием убить, то он никогда не будет убирать свидетелей. Ему все равно. Он убивает не по плану, а по велению внутреннего голоса. Но это если маньяк совсем уж настоящий. А есть же огромное количество «не совсем настоящих», которым просто нравится убивать, они при помощи лишения жизни других людей решают какие-то свои внутренние психологические проблемы, вот как Раскольников, например. Такие вполне способны к планомерным действиям и к устранению свидетелей. Вообще-то надо бы позвонить тете Тане и тете Насте и поспрашивать у них про маньяков поподробнее.
   Как же поступить? Сказать отцу? Или промолчать? Если сказать, то отец запрет ее дома, да еще охрану на лестнице поставит, пока этого психа не выловят. Конечно, соблазнительно не ходить в институт по уважительной причине, можно расслабиться, не заниматься учебой, а всласть начитаться, потому что книжек, купленных и непрочитанных, скопилось море. И никуда не ходить, валяться целыми днями на диване, укрывшись пледом, с книжкой в руках… Бывает же такое счастье!
   А потом придется сдавать отдельно каждую пропущенную тему, да не на семинаре, когда могут и не спросить, а один на один с преподавателем. Сколько будут ловить маньяка? Хорошо, если месяц, за месяц можно и начитаться досыта, и пропущенных тем окажется не так много, вполне можно будет за недельку постепенно все отработать. А если его будут ловить год? А если три года? Или все пятнадцать? Папа рассказывал, что одного такого маньяка не могли поймать почти двадцать лет. Он все эти годы насиловал и убивал, а его все ловили и ловили…