Маринина Александра Борисовна. Воющие псы одиночества

   - Леш…
   - Ася!
   - Поняла, - покорно пробормотала она. - Но ты мог бы предупредить заранее.
   - А какая разница? Я предупредил тебя сейчас. Жизнь адъюнкта - это совсем другая жизнь, пусть даже ты и адъюнкт-заочник, вот и начинай новую жизнь с новыми привычками.
   Вообще- то Настин муж неплохо владел собой, но сейчас, чтобы не расхохотаться, глядя на ее растерянное лицо, ему пришлось запихнуть в рот целый пучок зелени.
   - Я тут с Коротковым разговаривал, - произнес Леша как можно безразличнее, отвернувшись к окну, - так он мне поведал, как ты пирожки пекла, пока я в Штатах был. Вкусные, говорит, были пирожки-то.
   - Когда это ты с ним разговаривал? - встрепенулась Настя.
   Душу кольнуло нехорошее подозрение. Неужели сегодня? Ведь просила же его, как человека просила…
   - Сегодня, часа два назад.
   - Зачем он звонил?
   - Господи, Ася, да что с тобой? - Чистяков посмотрел на нее с укором. - Юрка твой друг столетней давности. Что особенного в том, что он тебе позвонил?
   - Ничего, - она вздохнула. - Если бескорыстно звонил, то ничего. Я его предупредила, что ты меня к телефону подзывать не будешь, чтобы даже и не надеялся.
   - Ладно, не буду. Видишь, какой я покладистый. И не думай, пожалуйста, что, если ты будешь сидеть и разговаривать со мной, ужин сам разогреется и подастся на стол. Чудес не бывает.
   - Не бывает? - безнадежно переспросила Настя.
   - Не-а, - покачал головой Леша. - Не бывает.
   - Ты жестокий, - печально констатировала она, вставая из-за стола.
   - Я прожорливый, - возразил он. - И невероятно храбрый, поскольку не боюсь скончаться от твоих кулинарных потуг.
   - Может, не стоит рисковать? - Настя отчаянно хваталась за соломинку в надежде, что муж передумает.
   - Кто не рискует, тот… впрочем, сама знаешь. Давай, любимая, отринь сомнения и вперед. Начни с малого, приготовь ужин, потом попробуешь сочинить рабочую программу, а там, глядишь, и до диссертации дело дойдет.
   Она поняла, что надеждам сбыться не суждено и придется как-то приспосабливаться к новым обстоятельствам.
   - А из чего салат делать?
   - Из силоса, надо полагать. Открой холодильник, обозри содержимое, прояви здоровую фантазию и прими решение.
   Настя открыла холодильник и с тоской принялась оглядывать круглые помидоры, покрытые пупырышками огурцы, глянцево-красные болгарские перцы и пучки разнообразной зелени. В принципе, ничего сложного. В миске замаринованные куски мяса, их надо ухитриться как-то пожарить, чтобы не сжечь, не пересушить и не получить стейк с кровью. По сравнению с проблемой мяса салат - просто детские игрушки. У Лешки есть какие-то свои секреты, благодаря использованию которых отбивные у него получаются сочными и вкусными. Ну что ж, наверное, Чистяков прав, нельзя много лет функционировать «в одном формате», надо, что-то менять в жизни, от одних привычек отказываться, другие приобретать, иначе жизнь превратится в застоявшееся болото.
   Она достала овощи и мясо, разложила на столе, повязала фартук.
   - Леш, у меня два вопроса, можно?
   - Валяй.
   - Ты поделишься со мной своими секретами в части приготовления мяса? Или ты настаиваешь на том, чтобы я всю науку познавала путем проб и ошибок?
   - Поделюсь. И в части рыбы тоже. Я даже готов прочесть тебе отдельную лекцию по технологии тушения овощей. Второй вопрос?
   - Лешенька, я покорно принимаю твое решение и буду его безропотно выполнять. Но почему? И почему именно сейчас?
   - А чтобы не скучно было. Это внесет в нашу с тобой размеренную жизнь некоторую пикантность. И потом, это же всего на два с половиной месяца. Хотя если ты войдешь во вкус, то я готов продолжить эксперимент, когда ты снова вернешься к своим трупам.
   Настя расхохоталась, сделала страшную физиономию и провещала утробным голосом:
   - И я буду готовить тебе еду теми же руками, которыми за час до этого осматривала мертвое тело! Я принципиально не буду мыть руки, приходя с работы, и с этих рук ты будешь принимать корм!
   И почему она решила, что салат - это просто? Наверное, это просто, когда нож в руках у Лешки, а она смотрит со стороны и наивно полагает, что все получается само собой: дольки огурца - тонкие и ровные, помидор несколькими легкими движениями рассекается на шестнадцать частей, перец сам рассыпается на одинаковые по толщине кольца, а укроп, зеленый лук, петрушка и кинза от одного прикосновения ножа превращаются в аппетитно пахнущую сыпучую кучку зелени. Из огурца у нее получились корявые шайбы, которыми можно было голову пробить, помидор давился прямо под ножом, превращаясь в заготовку для томатного сока, перец при первом же нажатии сломался с сочным хрустом, и вместо колечек из-под ножа выходили какие-то кривые полоски, смутно напоминающие рахитичные ножки. О зелени и говорить нечего, она все время выскальзывала из пальцев и норовила упасть на пол.
   Ничего, утешала себя Настя, я способная, несколько дней потренируюсь и буду строгать силос не хуже Чистякова. А может, даже и лучше!
   И снова, второй раз за этот день, ее посетила мысль, показавшаяся совершенно бредовой: если она научится легко и красиво резать салат, то уж с рабочей программой и всяким там инструментарием тем более справится, а если после упорных тренировок сможет овладеть искусством жарить мясо так же здорово, как Лешка, то и с диссертацией совладает.
   Вот ведь глупость-то, а? Какая связь? Где поп, а где приход? Болит голова, а уколы в ягодицу делают. Но Настю в тот момент обуяла какая-то прямо суеверная убежденность: в том, что связь есть. В конце концов, и научная работа, и кулинария - новые стороны ее жизни, требующие новых знаний и навыков. Если, она преуспеет в чем-то одном, это будет означать, что она еще не совсем отупела и закоснела, что голова работает, память не отказывает, логические связи пока еще выстраиваются безошибочно. Она еще в «рабочем» возрасте, она в состоянии воспринимать новые знания и обучаться новым приемам и методам деятельности. Если получится одно, то получится и другое.
   А Лешка… Неужели он тоже об этом подумал? Неужели он знал? И не нужна ему никакая пикантность в их семейной жизни, он просто хочет ей помочь. И на всем белом свете он - единственный, который знает, как это сделать. Полгода назад Настя имела возможность в этом убедиться, когда наступление у нее «кризиса среднего возраста» Чистяков заметил куда раньше ее самой, и не просто заметил, а обдумал и нашел смешной и оригинальный способ помочь ей в борьбе со страхом старости.
   Или она ошибается, и Лешка вовсе не думает о том, как ей помочь, а просто ему надоело из года в год, изо дня в день стоять у плиты и готовить и подавать ей еду, поскольку как-то так с самого начала было принято, что, дескать, она за целый день изнемогла в ловле душегубов и имеет право на покой, тишину и горячую еду. Да, много лет это устраивало Чистякова, а теперь вдруг раз! - и надоело. Ему хочется что-то изменить в своей жизни, например, просто побыть обыкновенным мужем, каких тысячи и которые читают за столом газету, а жены подносят им еду. А что, собственно говоря, в этом неправильного? Испокон веку мужчины добывали пропитание, то есть зарабатывали деньги, а женщины хозяйничали у очага и кормили мужчин тем, мясом, которое они добыли в честной охоте. Чистяков зарабатывает больше Насти, это очевидно. Стало быть, свою функцию добытчика пропитания он выполняет. А она что же себе думает? Почему не делает того, что ей на роду написано? Почему не выполняет свою функцию хозяйки и кормилицы?
   А вдруг у Чистякова другая женщина? И Настино бытовое безделье стало его раздражать? Так всегда бывает: пока ты сосредоточен на одном человеке, его недостатки не режут глаз, но, как только появляется объект, с которым можно сравнивать, сразу картина меняется. И вдруг начинаешь видеть и седину, и морщины, и обвисающую кожу, и замечаешь то, чего раньше не замечал, и раздражаешься от того, что еще вчера казалось милой особенностью или смешной привычкой.
   Настя осторожно повернула голову и посмотрела на мужа, склонившегося над пасьянсом. «Господи, - с каким-то отчаянием подумала она, - как я его люблю! Я люблю его так сильно и так давно, что уже забыла о том, что люблю. Просто привыкла к этому состоянию, как рыба привыкает к воде и не замечает ее, а лишившись воды, задыхается и умирает. Я задохнусь и умру, если он от меня уйдет. Надо сказать ему об этом, сейчас же сказать, немедленно!»
   - Лешик…
   Телефон не дал ей договорить, запиликав маловразумительную мелодию. Алексей протянул руку к трубке, не отрывая глаз от разложенных на столе карт.
   - О, привет! Рад тебя слышать! Да, дома. Сейчас.
   Он протянул трубку Насте.
   - Не бойся, это не Коротков, - шепотом сообщил он. - Это Лилька Стасова.
   Настя облегченно перевела дыхание. Дочка Владика Стасова училась в одном из многочисленных юридических вузов и регулярно обращалась то к отцу и его жене, то к Насте в поисках старых учебников и монографий, которых не было в институтской библиотеке. В те времена, когда Настя училась в университете, в библиотеке юрфака можно было найти практически все, что было написано и издано по юридическим наукам чуть ли не с двадцатых годов прошлого века. Но сколько тогда в Москве было юридических вузов? Раз-два - и обчелся. Сегодня же институтов, дающих юридическое образование, развелось столько, что упомнить их невозможно, потому как юристы, в особенности цивилисты, специалисты по договорам, недвижимости и финансам, стали жуть как востребованы. Институты возникали то на базе каких-то других вузов, а то и вовсе на пустом месте, и о том, чтобы в их библиотеках нашлась литература, изданная чуть раньше, чем в последние десять лет, даже мечтать было глупо. А Лилька Стасова - девочка вдумчивая, старающаяся в каждом вопросе докопаться до истоков и корней, поэтому она частенько обращалась то к Насте, то к жене отца Татьяне за старыми учебниками и монографиями, оставшимися еще со времен их учебы в университете.
   - Тетя Настя, вы в маньяках разбираетесь?
   Настя озадаченно почесала ухо и плюхнулась на стул, чтобы удобнее было разговаривать.
   - Ну… постольку-поскольку. А в чем дело?
   - Вы мне скажите, маньяки могут заниматься устранением свидетелей, или им все равно?
   - Хороший вопрос, - усмехнулась она. - А почему ты его тете Тане не задала? Она все-таки столько лет следователем проработала, тоже должна разбираться.
   - Я задала, а она меня к вам переадресовала, потому что она всякими делами занималась, а вы - только убийствами, то есть у вас опыта больше. Понимаете, я подумала, что если маньяк действительно настоящий, то он убивает, когда ему уже просто невозможно не убить, или ему мерещится там что-нибудь, например, что женщина, которая едет с ним в электричке, - посланник дьявола и ее нужно непременно устранить, иначе наступит мировая катастрофа. Разве такой преступник будет потом думать о том, чтобы устранить свидетелей?
   - Такой - не будет, - согласилась Настя. - Но такие встречаются очень редко. Под словом «маньяк» мы обычно понимаем серийного убийцу, человека, одержимого манией, навязчивой идеей или навязчивым желанием, например, убивать женщин определенного типа внешности, потому что когда-то женщина с такой внешностью отвергла его. И он вполне сознательно выискивает свои жертвы, выслеживает их, продумывает план убийства, а если что-то идет не так, принимает меры, в том числе и устраняет свидетелей. Настоящий сумасшедший маньяк - это человек невменяемый, то есть, он либо не отдает себе отчет в том, что делает, либо отчет отдает, понимает, что убивает, но действиями своими руководить уже не может, то есть не может взять себя в руки и остановиться. Вот такие свидетелей не убирают. А все остальные - очень даже запросто. И этих остальных намного больше, чем настоящих невменяемых. Я удовлетворила твое любопытство?
   - Да, спасибо.
   В голосе Лили Настя уловила не то разочарование, не то сомнение.
   - А почему ты спросила? Зачем тебе это?
   - Да я курсовую по криминологии пишу… А в учебниках про это совсем мало сказано…
   - Ну, я рада, что оказалась тебе полезной, - Настя снова усмехнулась и жестом попросила мужа, чтобы проверил мясо на сковороде: не пора ли переворачивать. - А я, в свою очередь, могу обратиться к тебе с просьбой?
   - Конечно, тетя Настя, - с готовностью отозвалась Лиля.
   - Ты уже взрослая, и если ты мне врешь, то, вероятно, у тебя есть на это веские причины, и вполне возможно, причины даже уважительные, поэтому я не в претензии. Но, пожалуйста, в следующий раз, когда соберешься меня обманывать, делай это как-нибудь… половчее, что ли, поизящнее. А то, когда меня пытаются провести на такой дешевой мякине, я начинаю думать, что ты считаешь меня полной идиоткой, которую можно обмануть за три копейки. Согласись, это не очень приятно.
   - Я не обманываю, тетя Настя… - залепетала девушка. - Мне правда для курсовой…
   Настя не стала слушать эти глупости и мягко оборвала ее:
   - Лиля, я могу считать, что мы договорились? Ты мне врешь, и я это отлично понимаю. Просто имей в виду на будущее, что вранье надо заранее обдумывать и выстраивать, чтобы не оказаться в глупом положении, особенно когда имеешь дело с людьми старше себя. Bсe, дорогая, целую страстно, папе и тете Тане передавай привет.
   Она бросила трубку на стол и вернулась к изнурительному труду по изготовлению салата. Чистяков, оторвавшись от пасьянса, с любопытством прислушивался к ее разговору с Лилей.
   - Аська, а почему ты решила, что она врет? - спросил он. - Может, ты зря на ребенка наехала?
   - Ну прямо-таки! - фыркнула Настя и тут же чуть не порезалась. - Вот черт, кусок ногтя отстригла. Леш, дай свои очки на минутку, надо эту расчлененку из салата извлечь, а у меня уже глазки слабенькие.
   Он протянул ей очки. Настя наценила их на нос и осторожно вытащила из кучки нарезанной зелени кусочек ногтя.
   - И вдаль не вижу, и вблизи не вижу, - пожаловалась она, возвращая Леше очки. - Это что получается, близорукость вместе с дальнозоркостью, что ли?
   - Именно так и получается, - кивнул он. - Типичное возрастное явление.
   - Если ты еще раз напомнишь мне о моем возрасте, - угрожающим тоном начала она.
   - То ты меня убьешь, - тут же подхватил Чистяков, - и тогда тебе придется до самой смерти готовить себе еду самой, а так тебе предстоит промучиться всего два с половиной месяца. Никогда не поверю, чтобы ты с твоим аналитическим мышлением не понимала, что выгодней. Кстати, ты мне насчет Лильки не ответила. Почему ты уверена, что она тебя обманывала?
   - Потому что всего месяц назад она брала у меня книги по теории государства и права. И ей неизвестно одно из основных понятий уголовного права - понятие невменяемости.
   - И что? - не понял он.
   - Леш, я, конечно, по твоим представлениям, глубокая старуха, о чем ты не забываешь мне регулярно напоминать, и в университете я училась в прошлом веке, но все-таки это было не сто пятьдесят лет назад, и кое-что я еще помню. Нет и не может быть такого учебного плана в нормальном вузе, по которому теория права преподается одновременно с криминологией. Сейчас она изучает теорию и прочие основополагающие дисциплины вроде истории государства и права, философии, истории политических учений, потом пойдут конкретные отрасли права, причем сначала конституционное, государственное, а уж потом уголовное, которого она явно еще и не нюхала, а только потом настанет очередь криминологии. А Лилька мне на голубом глазу заявляет, что пишет курсовик именно по криминологии. Да она его писать сможет не раньше, чем через два года. И по-твоему, я должна это скушать?
   - Не должна, - согласился муж. - А почему же она врёт?
   - Да бог ее знает, - Настя махнула рукой, при этом с широкого лезвия ножа соскользнула долька помидора и шмякнулась на пол. - В этом возрасте все врут. У них какая-то искаженная картина мира в голове, и им кажется, что нам, заплесневелой ветоши, правду говорить ну никак нельзя, потому что мы, ветошь плесневелая, все равно ничего в жизни не понимаем, а уж в их жизни - в особенности.
   С тяжким вздохом, держась за поясницу и изображая непереносимые мучения, она наклонилась, чтобы поднять прыткий овощ, не желающий оказаться съеденным, и выбросить в мусорное ведро.
   - Ты видишь, Чистяков, от меня в хозяйстве одни убытки, я половину продуктов роняю на пол, и их приходится выбрасывать, а в другую половину настригаю части своего нежного организма. Может, переменишь решение, а?
   - Ни за что, - отрезал Алексей. - Настоящие мужчины от своих решений не отступают.
   С салатом Настя худо-бедно справилась, присмотреть за мясом Чистяков снисходительно помог, давая попутно разъяснения и советы, которые она старалась запомнить с первого раза, и в целом ужин получился очень даже славным.
   Если бы не Коротков…
   Он все- таки позвонил, причем именно в тот момент, когда Настя, пребывая в эйфории от вкусной и почти собственноручно приготовленной еды, утратила бдительность и сама взяла трубку, услышав звонок.
   - Ну, ты как? - осторожно начал он.
   - Нормально, - бодренько ответила она.
   - Чего делала в первый день отпуска? Валялась с книжкой?
   - Ездила на кафедру, общалась с научным руководителем. Наслушалась всяких кошмаров и страшилок.
   - Слышь, Ася, а у нас, похоже, серия намечается…
   - Ничего не знаю! - отрезала она.
   Но хитрый Коротков сделал вид, что не услышал, и неторопливо продолжал:
   - Помнишь, в середине марта был труп в Печатниках? Я сегодня сводку смотрел, появился еще один, очень похожий.
   - Юра, мы же договорились, - умоляюще произнесла она. - Ну будь ты человеком, пожалуйста.
   - Ну давай я тебе хоть расскажу, - не отставал Коротков.
   - Я ничего не хочу слушать. Я в отпуске. В длинном. Сначала в очередном, потом в учебном. На два с половиной месяца. Мне нужно позаботиться о своем будущем, потому что ни ты, ни кто-либо другой за меня этого не сделает. Ты в состоянии это понять?
   - В состоянии, - угрюмо пробормотал Коротков. - Значит, нет?
   - Нет.
   - Твердо? Окончательно?
   - Твердо и окончательно.
   - Аська, а ведь я твой друг. Неужели не поможешь? Что, двадцать лет дружбы - псу под хвост?
   - Юра, я тоже твой друг. Неужели ты не можешь войти в мое положение и мне помочь? И насчет пса с хвостом я могу сказать тебе в точности то же самое.
   - Ну ладно, мать, извини, что побеспокоил, Но просто так звонить можно?
   - Просто так - можно, - разрешила она.
   Ужин, конечно, получился вкусным, но после разговора с Коротковым Насте отчего-то показалось, что еда горчит. И вообще было как-то… неприятно, что ли. Тяжело на душе. Одним словом, остался противный такой осадок, испортивший остаток вечера.
 

***

 
   - Куда ты собираешься?
   А голос- то, голос! Ну прямо надзирательница или какая-нибудь классная дама из пансиона для благородных девиц. И праведное негодование в этом голосе, и презрение, и уверенность в том, что не ответить Аля не посмеет, и одновременно уверенность в том, что тетка наверняка скажет неправду.
   - А ты считаешь возможным задавать мне такие вопросы? - спросила она, чуть улыбнувшись и продолжая натягивать шелковистые колготки. - Более того, ты считаешь возможным входить ко мне, когда я одеваюсь?
   - Судя по тому, как ты одеваешься, ты опять собралась на свою позорную случку! - фыркнула Дина. - Как ты можешь? Нет, я не понимаю, как ты можешь! Он моложе тебя, он тебе в сыновья годится. Неужели тебе не стыдно?
   Аля оглядела себя в зеркале, провела ладонями по узким бедрам, открыла шкаф, достала облегающую трикотажную юбку средней длины, таких юбок у нее было по меньшей мере пять или шесть, в них ей было удобно водить машину. Длинные узкие юбки стесняли движения, а юбки покороче, но другой конфигурации, не такие, как выражается племянница, «в вызывающую облипочку», Элеонора не любила еще с юности, и всё эти клеши, плиссе и гофре прошли мимо нее. Она всю жизнь носила только прямое и узкое, благо фигура позволяла.
   Дина стояла в дверном проеме, облаченная в обычный свой балахон, на сей раз оранжевый с коричневыми пятнами и разводами, но, слава богу, без свечи. И говорила она с теткой нормальным голосом, без подвываний и специфических модуляций, призванных нагонять таинственность.
   Аля невольно вспомнила недавний свой страх перед девушкой, которая показалась ей тогда самой настоящей сумасшедшей. Нет, сегодня она была обычной, никаких признаков безумия в ней не наблюдалось. Да, она хамит, она неподобающим образом разговаривает с сестрой отца, которая чуть ли не в три раза старше ее самой, да и с отцом тоже, она сует нос не в свое дело, но это - всего лишь особенность характера и дефекты воспитания, а отнюдь не признаки безумия.
   - Диночка, я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь, - спокойно произнесла Аля. - Я говорила тебе об этом неоднократно. Ты не производишь впечатления тупой девицы, которой надо все повторять по десять раз. Так в чем же дело?
   - Это не личная жизнь, а сексуальная. Половая, если хочешь. Это неприлично.
   О господи, как она устала от всего этого! Три года, как с ними нет Веры, и за эти три года Дина выжала из своей тетки все соки, выпила из нее весь запас долготерпения и сострадания. Осталось только понимание. И еще любовь. Аля любила племянницу, и Ярослава, Славика, младшего брата Дины, она любила, и их отца, своего брата Андрея, она тоже любила. Но если с Андрюшей и Славиком проблем не было никогда и никаких, то Дина - это что-то! Аля давно уже поставила бы девчонку на место раз и навсегда, но удерживало понимание. Да, она не только любила Дину, но и понимала, почему она так себя ведет. Конечно, для Элеоноры Николаевны Лозинцевой понимание вовсе не означало прощения, но помогало сдерживаться и не реагировать на выходки Дины слишком уж бурно. Вместо повышенного тона и резких требований «заткнуться и не лезть», она прибегала к аргументам, рассуждениям и всему прочему арсеналу, позволяющему снизить накал конфликта.
   - Кто тебе сказал, что половая жизнь - это неприлично? - осведомилась Аля, открывая по очереди тюбики губной помады и прикидывая, какой цвет наилучшим образом будет сочетаться с бежевым шерстяным джемпером. - И кто тебе сказал, что термин «половая жизнь» более неприличен, чем «сексуальная»? Они обозначают одно и то же. И оба относятся к нормативной лексике.
   Она остановила наконец свой выбор на цвете, обозначенном на тюбике, как «ранняя осень», накрасила губы, нанесла тонкий слой пудры, провела щеткой по волосам. Все. Она готова.
   - И чтобы ты могла спокойно уснуть, довожу до твоего сведения, что я еду не к любовнику, а к бабушке, - сообщила она с улыбкой, отодвигая Дину и выходя из своей комнаты в прихожую.
   - К бабушке? В десять вечера? - недоверчиво протянула девушка.
   - У бабушки бессонница, она раньше трех часов ночи не засыпает, и тебе прекрасно это известно.
   - А если я через полчаса позвоню бабушке и проверю?
   - Твоя воля, - пожала плечами Элеонора и направилась на кухню, выполняющую в их квартире функцию общей гостиной.
   Они живут вчетвером - Андрей, девятнадцатилетняя Дина, шестнадцатилетний Славик и она, Аля, у каждого своя комната, а всего комнат четыре. Да и зачем им общая гостиная? Все равно в этой семье не принято собираться всем вместе, и едят все в разное время, и в каждой комнате есть отдельный телевизор. И вообще жизнь у каждого своя. А Аля в этой семье выполняет функцию домработницы, если уж называть вещи своими именами.
   Андрей на кухне пил чай и читал какой-то бизнес-журнал.
   - Андрюша, я еду к маме. Ты, кажется, хотел ей что-то передать?
   Брат встрепенулся, отложил журнал, потянулся к стоящему под столом кожаному портфелю. Всю жизнь Аля умилялась этой его смешной привычке: не оставлять портфель в прихожей, не уносить сразу к себе в комнату, а ставить под ноги в кухне. Так было и со школьным ранцем, и с модными студенческими сумками, набитыми книгами и конспектами, и с «дипломатами», и с дорогими кожаными изделиями, пришедшими несколько лет назад на смену ширпотребу. Надо же, ее брат из долговязого Андрюшки, к которому в детстве благодаря баскетбольному росту прилипло прозвище Дядя Степа, превратился в начальника отдела крупного банка Андрея Николаевича Лозинцева, а привычка так и осталась…
   Он вытащил из портфеля и протянул сестре две видеокассеты.
   - Вот, возьми, мама хотела посмотреть ремейк фильма «Лев зимой», который сделал Кончаловский, и сравнить с первой версией, где играла Кэтрин Хепберн. Я достал ей оба варианта.
   Аля взяла кассеты, сложила в пакет - в сумочку они не поместятся.
   Протянула руку, запустила пальцы в густую шевелюру Андрея, слегка потянула - это тоже из их детства: жест, которым они выражали нежность друг к другу. Правда, пока Андрей был совсем маленьким, он мог только тихонько дергать старшую сестру за пряди, а когда подрос, жесты у обоих стали совершенно одинаковыми, тем более что был он мальчишкой на редкость высоким, а Аля, наоборот, росточком не вышла, и несмотря на разницу в двенадцать лет, он уже к десяти годам мог свободно класть руку ей, двадцатидвухлетней, на голову.
   - Устаешь ты с нами, Элечка? - виновато не то спросил, не то констатировал Андрей. - Свалились мы на твою голову… Никакой жизни у тебя с нами нет.
   - Да глупости, Андрюшик, - ласково ответила она, - у меня все в порядке, и жизнь у меня нормальная. И даже в некотором смысле личная, - не удержалась Аля от усмешки.
   - Достает тебя Динка, - вздохнул он. - Я же все слышу. Спасибо тебе, что не срываешься, терпишь. Ей ведь тяжелее всех приходится.
   - Я понимаю. Славик придет с тренировки, разогрей ему жаркое, оно в кастрюле на плите. Ну, я пошла?