Не следует упускать из виду и изначальный склад ума. Любая ситуация – это сочетание изначальных и сиюминутных целей и мотиваций; можно сказать, что речь идет как о структуре, так и о текущем состоянии нашего «чердака». «Подводка», будь то солнечный день, тревожная телеграмма или список слов, способна активизировать наше мышление и придать мыслям определенное направление, но что и как она активизирует, зависит от изначального содержимого «чердака» и от того, как хозяин привык пользоваться его структурой.
Но не все так страшно: внешний активатор перестает быть таковым, как только мы осознаём факт его существования. Так, в исследованиях связи погоды и настроения эффект пропадал, если поначалу участников недвусмысленно побуждали обратить внимание на дождливый день. Когда их спрашивали сначала о погоде, а потом – насколько они счастливы, погода уже не отражалась на результатах. Если в исследованиях влияния окружающей среды на эмоции приводилась причина состояния участника, не относящаяся к эмоциональной сфере, влияние внешнего активатора также снижалось. К примеру, в классическом исследовании эмоций человек, получивший инъекцию адреналина, а затем вступивший в общение с тем, кто демонстрирует сильные эмоции (неважно, позитивные или негативные), с большей вероятностью воспроизводит эти эмоции, «зеркалит» их. Но если заранее предупредить участника, что сделанная ему инъекция вызовет физическое возбуждение, степень «отзеркаливания» снизится. На самом деле исследования такого явления, как прайминг, или внешняя активация, печально известны своей трудностью: достаточно обратить хоть какое-то внимание на механизм такой активации, как его влияние снижается до нулевого уровня. Когда мы осознаем причину своих поступков, она перестает оказывать на нас влияние: нам приходится согласиться с тем, что источник активизации эмоций и мыслей – нечто внешнее, в итоге мы уже не считаем, что импульс исходит из нашего разума, является результатом нашей воли.
На самом базовом уровне он осознаёт – как теперь делаем мы, – каким образом начинается мыслительный процесс и почему так важно уделять ему пристальное внимание с самого начала. Если я буду останавливать вас и объяснять причины возникновения у вас тех или иных впечатлений, возможно, сами впечатления не изменятся («все равно же я прав!»), но по крайней мере вы поймете, откуда они взялись. И постепенно начнете спохватываться еще до того, как сформируются суждения, и в этом случае вероятность, что вы прислушаетесь к мудрому голосу разума, значительно возрастет.
Холмс не принимает на веру ничего, ни единого впечатления. Он не позволяет первой же попавшейся на глаза детали диктовать ему, что попадет или не попадет в его «мозговой чердак» и каким образом будет или не будет активизировано остальное содержимое этого «чердака». Холмс постоянно сохраняет активность и бдительность, чтобы какой-нибудь случайный стимул не пробрался в безупречно упорядоченное пространство его разума. И хотя постоянное внимание может оказаться изнурительным, в некоторых ситуациях такие усилия оправданны, и со временем их потребуется все меньше и меньше.
В сущности, достаточно только задать себе несколько вопросов, обращаться к которым для Холмса – в порядке вещей. Есть ли в данном конкретном предмете что-либо избыточное, влияющее на мои суждения в отдельно взятый момент времени? (Ответ на этот вопрос почти всегда будет утвердительным.) Если да, как можно соответственно обстоятельствам отрегулировать свое восприятие? Что повлияло на мое первое впечатление, а это первое впечатление, в свою очередь, – на остальные? Это не значит, что Холмс неуязвим для влияния случайных внешних активаторов: просто он слишком хорошо сознает их могущество. Поэтому, когда Ватсон высказывает скоропалительное суждение о женщине или коттедже, Холмс немедленно корректирует его впечатление возражением «да, но…». Смысл действий Холмса прост: ни в коем случае не следует забывать, что первое впечатление – всего лишь первое, значит, стоит задуматься над тем, что его вызвало и что это может означать для вашей задачи в целом. Некоторые процессы нашему мозгу даются естественно, независимо от того, хотим мы этого или нет. И тут уж ничего не поделаешь. Зато мы можем принимать изначальное суждение на веру либо, наоборот, подробно и углубленно исследовать его. Вдобавок не следует забывать об эффективном сочетании вдумчивости и мотивации.
Другими словами, взгляните скептически на себя и свой разум. Ведите активное наблюдение, выйдите за рамки пассивности, которая является нашим состоянием по умолчанию. Судим ли мы о человеке по его реальному поведению, воспринятому действительно объективно (вы замечали со стороны Мэри соответствующие поступки, прежде чем называть ее «ангелом»?), или просто на основании субъективного впечатления (но ведь она выглядела так мило!)?
Во время учебы в колледже я помогала руководить работой глобальной модели ООН. Каждый год мы отправлялись в новый город и предлагали студентам университетов принять участие в создании модели. Мне досталась роль главы комиссии: я готовила темы для обсуждения, проводила дебаты, а в конце конференции награждала тех студентов, которых считала особо отличившимися. Довольно просто и незамысловато. До тех пор, пока дело не касалось наград.
В первый же год я заметила, что студенты Оксфорда и Кембриджа разъезжаются по домам, увозя непропорционально много наград за ораторские выступления. Неужели они действительно демонстрировали выдающиеся результаты или же происходило нечто иное? Я заподозрила неладное. Ведь в работе принимали участие представители лучших университетов мира, и хотя Оксфорд и Кембридж – на самом деле незаурядные учебные заведения, вряд ли они неизменно и последовательно отбирают самых лучших своих представителей. Так что же происходит? Неужели мои товарищи, отвечающие за распределение наград, небеспристрастны?
На следующий год я решила проверить свое предположение. Я пыталась следить за собственной реакцией на речь каждого студента, отмечала свои впечатления, приводимые доводы, обоснованность позиций и убедительность, с которой их отстаивали. И заметила то, что не на шутку встревожило меня: на мой слух, выступления студентов Оксфорда и Кембриджа звучали элегантнее. Если бы двух студентов поставили рядом и попросили произнести одни и те же слова, мне больше понравилось бы выступление того, кто говорил с британским акцентом. Нелепость, но этот акцент явно успел активизировать в моем мозге некий стереотип, который затем определил суждение в целом, так что к концу конференции, когда настало время раздать призы, я уже не сомневалась в том, что британские делегаты – лучшие из лучших. Это осознание оказалось не из приятных.
Моим следующим шагом стало активное сопротивление. Я попыталась сосредоточиться исключительно на содержании выступлений: что именно говорит каждый студент и как он это говорит? Дополняет ли его выступление дискуссию? Подняты ли в нем те вопросы, которые было необходимо поднять? Или же оратор просто по-другому формулирует чужие наблюдения, не внося в них хоть сколько-нибудь существенного собственного вклада?
Я покривила бы душой, утверждая, что этот процесс дался мне легко. Несмотря на все старания, я неизменно попадалась в ловушку интонаций и акцента, ритмичной гармонии фраз, а не их содержания. И тут выяснилось самое страшное: я по-прежнему ощущала стремление отдать приз за лучшее выступление делегатке из Оксфорда. Я обнаружила, что убеждаю себя, будто она и вправду выступила лучше всех. И разве я не перегну палку в другую сторону, если откажусь признать это и, в сущности, накажу делегатку только за то, что она британка? Проблема не во мне. Мои награды достанутся тем, кто их заслужил, даже если достойный окажется представителем Оксфорда. На самом деле предубеждены другие.
Вот только моя оксфордская делегатка вовсе не была самой лучшей. Просмотрев свои скрупулезно сделанные записи, я обнаружила, что несколько студентов неизменно превосходили ее. Мои записи и мои впечатления полностью противоречили друг другу. В конце концов я доверилась записям, но внутренняя борьба продолжалась во мне до последней минуты. И даже потом я не могла избавиться от настойчивого чувства, будто бы ограбила девушку из Оксфорда.
Наше непосредственное восприятие остается очень мощным даже в тех случаях, когда оно совершенно ошибочно. Поэтому, когда вас захватит некое глубокое и сильное впечатление (чудесный человек, прекрасный дом, достойное стремление, талантливый оратор), важно задать себе вопрос: на какой фундамент оно опирается? Можно ли доверять этой так называемой интуиции или же это разум пытается обвести вас вокруг пальца? Объективная проверка с помощью внешних средств, например таких, как мои записи, сделанные во время работы комиссии, полезна, но не всегда возможна. Иногда просто необходимо осознать: несмотря на то что мы уверены в полном отсутствии предубежденности с нашей стороны и постороннего влияния на наши суждения и выбор, есть вероятность, что наши поступки отнюдь не рациональны и не объективны. В осознании, что зачастую лучше не доверять собственным суждениям, кроется секрет совершенствования своих умозаключений до такой степени, чтобы им стало можно доверять. Мало того, если мы мотивированы на адекватное восприятие, то полученное первое впечатление окажется закодировано у нас в мозгу таким образом, что в дальнейшем вряд ли выйдет из-под контроля.
Однако помимо осознания понадобится еще и постоянная практика. Безошибочность интуиции – не что иное, как результат практики, когда навык приходит на смену грамотной эвристике. Мы не рождаемся невнимательными и не обречены действовать в соответствии со своими несовершенными мыслительными привычками. Мы становимся такими в результате неоднократных внешних воздействий и практики, а также из-за отсутствия того самого вдумчивого внимания, которое Холмс старается уделять каждой своей мысли. Возможно, мы не осознаём, что вынуждаем наш мозг работать определенным образом, но тем не менее это делаем. Что и плохо, и хорошо: ведь если нам удалось чему-то научить свой мозг, значит, мы можем и отучить его, и переучить. Любая привычка – всего лишь привычка, которую можно заменить другой. Со временем навык способен изменить эвристику. Как выразился Герберт Саймон, один из основателей теории принятия решений, «интуиция – не больше и не меньше чем распознавание».
За плечами у Холмса тысячи часов практики. Его привычки сформировались благодаря бесчисленным возможностям, возникающим 24 часа в сутки, 365 дней в году, каждый год с раннего детства. Поэтому в его присутствии легко растеряться – но, если уж на то пошло, гораздо полезнее просто вдохновиться. Что под силу Холмсу, под силу и нам. Главное – не спешить. Привычки развиваются на протяжении настолько продолжительного периода, что формируют сам склад нашего ума, следовательно, изменить их непросто.
Имейте в виду: это всего лишь первый шаг. Внимание и осведомленность Холмса позволяют ему избежать множества ошибок, преследующих Ватсона, инспекторов, клиентов Холмса и его противников. Но каким образом он переходит от осознания к действиям? Этот процесс начинается с наблюдения: как только мы понимаем, как функционирует наш «мозговой чердак» и где берет исток наш мыслительный процесс, у нас появляется шанс направить внимание на вещи значимые и отвлечься от незначительных. Именно к этой задаче осознанного наблюдения мы обратимся далее.
«Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу…» – повесть «Знак четырех», гл. 1 «Суть дедуктивного метода Холмса».
«Мисс Морстен вошла в комнату…», «Самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы» – «Знак четырех», гл. 2 «Мы знакомимся с делом».
«До чего приятно на них смотреть!» – рассказ «Медные буки».
Часть 2
Глава 3
Но не все так страшно: внешний активатор перестает быть таковым, как только мы осознаём факт его существования. Так, в исследованиях связи погоды и настроения эффект пропадал, если поначалу участников недвусмысленно побуждали обратить внимание на дождливый день. Когда их спрашивали сначала о погоде, а потом – насколько они счастливы, погода уже не отражалась на результатах. Если в исследованиях влияния окружающей среды на эмоции приводилась причина состояния участника, не относящаяся к эмоциональной сфере, влияние внешнего активатора также снижалось. К примеру, в классическом исследовании эмоций человек, получивший инъекцию адреналина, а затем вступивший в общение с тем, кто демонстрирует сильные эмоции (неважно, позитивные или негативные), с большей вероятностью воспроизводит эти эмоции, «зеркалит» их. Но если заранее предупредить участника, что сделанная ему инъекция вызовет физическое возбуждение, степень «отзеркаливания» снизится. На самом деле исследования такого явления, как прайминг, или внешняя активация, печально известны своей трудностью: достаточно обратить хоть какое-то внимание на механизм такой активации, как его влияние снижается до нулевого уровня. Когда мы осознаем причину своих поступков, она перестает оказывать на нас влияние: нам приходится согласиться с тем, что источник активизации эмоций и мыслей – нечто внешнее, в итоге мы уже не считаем, что импульс исходит из нашего разума, является результатом нашей воли.
Как самим активизировать наш пассивный мозг?
Так как же Холмсу удается не подпасть под влияние сиюминутных суждений своего «чердака», вынесенных еще до того, как их предмету будет уделено внимание? Каким образом он умудряется оградить себя от внешнего воздействия, которое в любой конкретный момент времени испытывает его разум? Секрет заключается в осознании и непосредственном присутствии. Вместо того чтобы пассивно впитывать информацию, подобно губке – что-то в ней задерживается, что-то входит в одну пору и сочится из другой, причем сама губка никак не участвует в происходящем, – Холмс активно наблюдает – этот процесс мы вскоре рассмотрим подробно. Такой активный процесс Холмс сделал настройкой для мозга, выбираемой по умолчанию.На самом базовом уровне он осознаёт – как теперь делаем мы, – каким образом начинается мыслительный процесс и почему так важно уделять ему пристальное внимание с самого начала. Если я буду останавливать вас и объяснять причины возникновения у вас тех или иных впечатлений, возможно, сами впечатления не изменятся («все равно же я прав!»), но по крайней мере вы поймете, откуда они взялись. И постепенно начнете спохватываться еще до того, как сформируются суждения, и в этом случае вероятность, что вы прислушаетесь к мудрому голосу разума, значительно возрастет.
Холмс не принимает на веру ничего, ни единого впечатления. Он не позволяет первой же попавшейся на глаза детали диктовать ему, что попадет или не попадет в его «мозговой чердак» и каким образом будет или не будет активизировано остальное содержимое этого «чердака». Холмс постоянно сохраняет активность и бдительность, чтобы какой-нибудь случайный стимул не пробрался в безупречно упорядоченное пространство его разума. И хотя постоянное внимание может оказаться изнурительным, в некоторых ситуациях такие усилия оправданны, и со временем их потребуется все меньше и меньше.
В сущности, достаточно только задать себе несколько вопросов, обращаться к которым для Холмса – в порядке вещей. Есть ли в данном конкретном предмете что-либо избыточное, влияющее на мои суждения в отдельно взятый момент времени? (Ответ на этот вопрос почти всегда будет утвердительным.) Если да, как можно соответственно обстоятельствам отрегулировать свое восприятие? Что повлияло на мое первое впечатление, а это первое впечатление, в свою очередь, – на остальные? Это не значит, что Холмс неуязвим для влияния случайных внешних активаторов: просто он слишком хорошо сознает их могущество. Поэтому, когда Ватсон высказывает скоропалительное суждение о женщине или коттедже, Холмс немедленно корректирует его впечатление возражением «да, но…». Смысл действий Холмса прост: ни в коем случае не следует забывать, что первое впечатление – всего лишь первое, значит, стоит задуматься над тем, что его вызвало и что это может означать для вашей задачи в целом. Некоторые процессы нашему мозгу даются естественно, независимо от того, хотим мы этого или нет. И тут уж ничего не поделаешь. Зато мы можем принимать изначальное суждение на веру либо, наоборот, подробно и углубленно исследовать его. Вдобавок не следует забывать об эффективном сочетании вдумчивости и мотивации.
Другими словами, взгляните скептически на себя и свой разум. Ведите активное наблюдение, выйдите за рамки пассивности, которая является нашим состоянием по умолчанию. Судим ли мы о человеке по его реальному поведению, воспринятому действительно объективно (вы замечали со стороны Мэри соответствующие поступки, прежде чем называть ее «ангелом»?), или просто на основании субъективного впечатления (но ведь она выглядела так мило!)?
Во время учебы в колледже я помогала руководить работой глобальной модели ООН. Каждый год мы отправлялись в новый город и предлагали студентам университетов принять участие в создании модели. Мне досталась роль главы комиссии: я готовила темы для обсуждения, проводила дебаты, а в конце конференции награждала тех студентов, которых считала особо отличившимися. Довольно просто и незамысловато. До тех пор, пока дело не касалось наград.
В первый же год я заметила, что студенты Оксфорда и Кембриджа разъезжаются по домам, увозя непропорционально много наград за ораторские выступления. Неужели они действительно демонстрировали выдающиеся результаты или же происходило нечто иное? Я заподозрила неладное. Ведь в работе принимали участие представители лучших университетов мира, и хотя Оксфорд и Кембридж – на самом деле незаурядные учебные заведения, вряд ли они неизменно и последовательно отбирают самых лучших своих представителей. Так что же происходит? Неужели мои товарищи, отвечающие за распределение наград, небеспристрастны?
На следующий год я решила проверить свое предположение. Я пыталась следить за собственной реакцией на речь каждого студента, отмечала свои впечатления, приводимые доводы, обоснованность позиций и убедительность, с которой их отстаивали. И заметила то, что не на шутку встревожило меня: на мой слух, выступления студентов Оксфорда и Кембриджа звучали элегантнее. Если бы двух студентов поставили рядом и попросили произнести одни и те же слова, мне больше понравилось бы выступление того, кто говорил с британским акцентом. Нелепость, но этот акцент явно успел активизировать в моем мозге некий стереотип, который затем определил суждение в целом, так что к концу конференции, когда настало время раздать призы, я уже не сомневалась в том, что британские делегаты – лучшие из лучших. Это осознание оказалось не из приятных.
Моим следующим шагом стало активное сопротивление. Я попыталась сосредоточиться исключительно на содержании выступлений: что именно говорит каждый студент и как он это говорит? Дополняет ли его выступление дискуссию? Подняты ли в нем те вопросы, которые было необходимо поднять? Или же оратор просто по-другому формулирует чужие наблюдения, не внося в них хоть сколько-нибудь существенного собственного вклада?
Я покривила бы душой, утверждая, что этот процесс дался мне легко. Несмотря на все старания, я неизменно попадалась в ловушку интонаций и акцента, ритмичной гармонии фраз, а не их содержания. И тут выяснилось самое страшное: я по-прежнему ощущала стремление отдать приз за лучшее выступление делегатке из Оксфорда. Я обнаружила, что убеждаю себя, будто она и вправду выступила лучше всех. И разве я не перегну палку в другую сторону, если откажусь признать это и, в сущности, накажу делегатку только за то, что она британка? Проблема не во мне. Мои награды достанутся тем, кто их заслужил, даже если достойный окажется представителем Оксфорда. На самом деле предубеждены другие.
Вот только моя оксфордская делегатка вовсе не была самой лучшей. Просмотрев свои скрупулезно сделанные записи, я обнаружила, что несколько студентов неизменно превосходили ее. Мои записи и мои впечатления полностью противоречили друг другу. В конце концов я доверилась записям, но внутренняя борьба продолжалась во мне до последней минуты. И даже потом я не могла избавиться от настойчивого чувства, будто бы ограбила девушку из Оксфорда.
Наше непосредственное восприятие остается очень мощным даже в тех случаях, когда оно совершенно ошибочно. Поэтому, когда вас захватит некое глубокое и сильное впечатление (чудесный человек, прекрасный дом, достойное стремление, талантливый оратор), важно задать себе вопрос: на какой фундамент оно опирается? Можно ли доверять этой так называемой интуиции или же это разум пытается обвести вас вокруг пальца? Объективная проверка с помощью внешних средств, например таких, как мои записи, сделанные во время работы комиссии, полезна, но не всегда возможна. Иногда просто необходимо осознать: несмотря на то что мы уверены в полном отсутствии предубежденности с нашей стороны и постороннего влияния на наши суждения и выбор, есть вероятность, что наши поступки отнюдь не рациональны и не объективны. В осознании, что зачастую лучше не доверять собственным суждениям, кроется секрет совершенствования своих умозаключений до такой степени, чтобы им стало можно доверять. Мало того, если мы мотивированы на адекватное восприятие, то полученное первое впечатление окажется закодировано у нас в мозгу таким образом, что в дальнейшем вряд ли выйдет из-под контроля.
Однако помимо осознания понадобится еще и постоянная практика. Безошибочность интуиции – не что иное, как результат практики, когда навык приходит на смену грамотной эвристике. Мы не рождаемся невнимательными и не обречены действовать в соответствии со своими несовершенными мыслительными привычками. Мы становимся такими в результате неоднократных внешних воздействий и практики, а также из-за отсутствия того самого вдумчивого внимания, которое Холмс старается уделять каждой своей мысли. Возможно, мы не осознаём, что вынуждаем наш мозг работать определенным образом, но тем не менее это делаем. Что и плохо, и хорошо: ведь если нам удалось чему-то научить свой мозг, значит, мы можем и отучить его, и переучить. Любая привычка – всего лишь привычка, которую можно заменить другой. Со временем навык способен изменить эвристику. Как выразился Герберт Саймон, один из основателей теории принятия решений, «интуиция – не больше и не меньше чем распознавание».
За плечами у Холмса тысячи часов практики. Его привычки сформировались благодаря бесчисленным возможностям, возникающим 24 часа в сутки, 365 дней в году, каждый год с раннего детства. Поэтому в его присутствии легко растеряться – но, если уж на то пошло, гораздо полезнее просто вдохновиться. Что под силу Холмсу, под силу и нам. Главное – не спешить. Привычки развиваются на протяжении настолько продолжительного периода, что формируют сам склад нашего ума, следовательно, изменить их непросто.
Имейте в виду: это всего лишь первый шаг. Внимание и осведомленность Холмса позволяют ему избежать множества ошибок, преследующих Ватсона, инспекторов, клиентов Холмса и его противников. Но каким образом он переходит от осознания к действиям? Этот процесс начинается с наблюдения: как только мы понимаем, как функционирует наш «мозговой чердак» и где берет исток наш мыслительный процесс, у нас появляется шанс направить внимание на вещи значимые и отвлечься от незначительных. Именно к этой задаче осознанного наблюдения мы обратимся далее.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ О ШЕРЛОКЕ ХОЛМСЕ
«На кой черт она мне?», «Мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак» – повесть «Этюд в багровых тонах», гл. 2 «Искусство делать выводы».«Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу…» – повесть «Знак четырех», гл. 1 «Суть дедуктивного метода Холмса».
«Мисс Морстен вошла в комнату…», «Самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы» – «Знак четырех», гл. 2 «Мы знакомимся с делом».
«До чего приятно на них смотреть!» – рассказ «Медные буки».
Часть 2
ОТ НАБЛЮДЕНИЙ К ВООБРАЖЕНИЮ
Глава 3
ЗАПОЛНЕНИЕ «ЧЕРДАКА»: СИЛА НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТИ
Наступил воскресный вечер, и папа вновь устроил нам литературные чтения. Неделей раньше, когда после нескольких месяцев изнурительного путешествия по книжным страницам, мы наконец закончили «Графа Монте-Кристо», планка была установлена по-настоящему высоко. И вот теперь, вдали от замков, крепостей и сокровищ Франции, я столкнулась лицом к лицу с человеком, который мог, увидев кого-либо впервые, с непоколебимой уверенностью объявить новому знакомому: «Я вижу, вы жили в Афганистане». Меня мгновенно охватило то же чувство, какое наверняка испытал Ватсон, когда с изумлением спросил: «Как вы догадались?» И действительно, как? Мне было совершенно ясно, что дело не только в наблюдательности и умении замечать детали.
Или все-таки в ней? Гадая, каким образом Холмс мог узнать о его военной службе, Ватсон приходит к выводу, что сыщику кто-то рассказал об этом заранее. Ведь немыслимо же – безошибочно определить такое… с первого взгляда.
«Ничего подобного, – отвечает Холмс. – Это вполне возможно». И продолжает:
Но мало того. Наблюдение с большой буквы – а Холмс именно так преподносит это слово, когда рассказывает новому товарищу его краткую биографию, сведения о которой получены благодаря единственному взгляду, – подразумевает нечто гораздо большее, чем просто наблюдение (с маленькой буквы). Это не просто пассивный процесс, попадания в наше поле зрения тех или иных объектов. Речь идет о понимании, что и как следует наблюдать, и соответствующем управлении своим вниманием. На каких деталях следует его сфокусировать? Какими можно пренебречь? Как зафиксировать выбранные подробности «крупным планом»? Иными словами, как оптимально использовать потенциал своего «мозгового чердака»? Если вы запомнили прежние предостережения Холмса, то наверняка поняли, что не следует заваливать «чердак» всяким хламом: в нем надлежит по возможности поддерживать порядок. Все, на что мы решаем обратить внимание, потенциально может стать «меблировкой» нашего «чердака»; мало того, появление нового предмета «мебели» потенциально означает изменение всего чердачного интерьера, которое, в свою очередь, окажет влияние на любые будущие изменения «меблировки». Значит, выбирать надо максимально точно.
Точно – значит, крайне придирчиво. То есть надо не просто смотреть, а смотреть тщательно и вдумчиво. Смотреть и отчетливо осознавать: все, что вы замечаете, а также то, как именно вы это замечаете, закладывает основу всех ваших предстоящих умозаключений. Это умение видеть картину в целом, отмечать детали, имеющие значение, понимание деталей в контексте, в более широком смысле.
Почему Холмс отмечал подробности внешнего облика Ватсона и почему его реально существовавший прообраз Белл считал необходимым наблюдать за поведением новых пациентов? («Видите, джентльмены, – объяснял врач своим студентам, – этот человек вежлив и воспитан, но шляпы не снял. В армии это не принято, однако он усвоил бы манеры, принятые у штатских, если бы вышел в отставку достаточно давно. В облике этого человека чувствуется властность, – продолжал Белл, – к тому же он явно шотландец. Что же касается Барбадоса, он страдает слоновой болезнью, элефантиазом, распространенным в Вест-Индии, а не в Великобритании, а в настоящее время именно Барбадос является местом дислокации шотландских полков». Как Белл определял, каким из многочисленных деталей внешнего облика пациента следует уделить внимание? Это умение достигается исключительно многодневной и многолетней практикой. Доктор Белл повидал так много пациентов, выслушал столько историй, поставил столько диагнозов, что в какой-то момент умение строить правильные догадки стало для него естественным, как и для Холмса. Молодой и неопытный Белл едва ли был способен на подобную проницательность.)
Или все-таки в ней? Гадая, каким образом Холмс мог узнать о его военной службе, Ватсон приходит к выводу, что сыщику кто-то рассказал об этом заранее. Ведь немыслимо же – безошибочно определить такое… с первого взгляда.
«Ничего подобного, – отвечает Холмс. – Это вполне возможно». И продолжает:
«Я сразу догадался, что вы приехали из Афганистана. Благодаря давней привычке цепь умозаключений возникает у меня так быстро, что я пришел к выводу, даже не замечая промежуточных посылок. Однако они были, эти посылки. Ход моих мыслей был таков: “Этот человек по типу – врач, но выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только что приехал из тропиков – лицо у него смуглое, но это не природный оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможденное – очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку – держит ее неподвижно и немножко неестественно. Где же под тропиками военный врач – англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно же, в Афганистане”. Весь ход мыслей не занял и секунды. И вот я сказал, что вы приехали из Афганистана, а вы удивились».Безусловно, отправной точкой служит самое обычное наблюдение. Холмс смотрит на Ватсона и разом охватывает подробности его физического облика, поведения, манеры держаться. И на основании увиденного он составляет представление о человеке в целом – точно так же, как делал реально существовавший Джозеф Белл в присутствии изумленного Артура Конан Дойла.
Но мало того. Наблюдение с большой буквы – а Холмс именно так преподносит это слово, когда рассказывает новому товарищу его краткую биографию, сведения о которой получены благодаря единственному взгляду, – подразумевает нечто гораздо большее, чем просто наблюдение (с маленькой буквы). Это не просто пассивный процесс, попадания в наше поле зрения тех или иных объектов. Речь идет о понимании, что и как следует наблюдать, и соответствующем управлении своим вниманием. На каких деталях следует его сфокусировать? Какими можно пренебречь? Как зафиксировать выбранные подробности «крупным планом»? Иными словами, как оптимально использовать потенциал своего «мозгового чердака»? Если вы запомнили прежние предостережения Холмса, то наверняка поняли, что не следует заваливать «чердак» всяким хламом: в нем надлежит по возможности поддерживать порядок. Все, на что мы решаем обратить внимание, потенциально может стать «меблировкой» нашего «чердака»; мало того, появление нового предмета «мебели» потенциально означает изменение всего чердачного интерьера, которое, в свою очередь, окажет влияние на любые будущие изменения «меблировки». Значит, выбирать надо максимально точно.
Точно – значит, крайне придирчиво. То есть надо не просто смотреть, а смотреть тщательно и вдумчиво. Смотреть и отчетливо осознавать: все, что вы замечаете, а также то, как именно вы это замечаете, закладывает основу всех ваших предстоящих умозаключений. Это умение видеть картину в целом, отмечать детали, имеющие значение, понимание деталей в контексте, в более широком смысле.
Почему Холмс отмечал подробности внешнего облика Ватсона и почему его реально существовавший прообраз Белл считал необходимым наблюдать за поведением новых пациентов? («Видите, джентльмены, – объяснял врач своим студентам, – этот человек вежлив и воспитан, но шляпы не снял. В армии это не принято, однако он усвоил бы манеры, принятые у штатских, если бы вышел в отставку достаточно давно. В облике этого человека чувствуется властность, – продолжал Белл, – к тому же он явно шотландец. Что же касается Барбадоса, он страдает слоновой болезнью, элефантиазом, распространенным в Вест-Индии, а не в Великобритании, а в настоящее время именно Барбадос является местом дислокации шотландских полков». Как Белл определял, каким из многочисленных деталей внешнего облика пациента следует уделить внимание? Это умение достигается исключительно многодневной и многолетней практикой. Доктор Белл повидал так много пациентов, выслушал столько историй, поставил столько диагнозов, что в какой-то момент умение строить правильные догадки стало для него естественным, как и для Холмса. Молодой и неопытный Белл едва ли был способен на подобную проницательность.)
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента