Может, для того чтобы любить друг друга, нам с Алеком нужны были препятствия, потому как мы игроки, только не в Golden Palace, а в жизни? Может, мы действительно по другую сторону от истинных проявлений любви?
   Мы знаем друг друга как облупленные. И что нам стоит подойти и сказать что-то доброе? Так нет, нам нужны вечные моральные извращения. Отобрать Пигги, испортить мальчишник, вставить шутки про минет.
   Может, мы правда самое циничное поколение на земле?
   И эти мысли бились о землю, где прорастал тимьян, имбирь, шафран.
   И эти чувства бились на осколки.
   И эти осколки резали чувства на сотни покупок и хамских слов.
   Терапия, ёпрст.
   Когда-то в период острого алеконехватания я написала стихотворение. Потом пожалела. Стерла. Но не забыла. Сохранила под сотней душевных замков. И вспомнила первые строки: 
 
И мы молча сидели в мыслей закате,
Шаловливо ловили морковные сны,
Акробатку хромую таща на канате —
Нашу сущность устало забытой вины.
 
   Где кроется истинное спокойствие и благодать? За какими витринами хранится идеальная жизнь? Дайте ваучер. А лучше акцизную марку.
   Вадик ждал меня с букетом гвоздик. Тот, кто это сейчас читает, должен понимать, что такое гвоздики. Это здравствуй, союз, тот, что социалистических республик. Который вроде нерушимый, но вот пал 19 августа 1991 г . Так и появились мы – дети девяностых.
   Так вот. О гвоздиках.
   – У нас сегодня вечер старой романтики.
   Если эта ночь закончится в гостинице «Украина», я окончательно потеряю всякое уважение к себе.
   – И что теперь? «Балтика» девятка и подъезды с гитарой?
   – Нет, не обижай меня до такой степени! А ты непростая девчонка, зубы у тебя сильно белые.
   – Не смущайте меня, Вадик! Так куда идем?
   Он показал рукой в сторону Второй Брестской, собственно говоря, с одного из наших с Алеком совместных посещений этого места и началась наша странная история лямура-тужура-абажура. Так что дышать темно.
   И моя интуиция меня не обманула – мы действительно шли в Дом кино!
   Вадик снял зал (открою секрет, это недорого – так как по ночам нет сеансов), и мы смотрели старое доброе кино. «Сердца четырех»! Я смеялась практически сквозь слезы. Было душно. И мне очень хотелось грустить, но это непозволительная роскошь.
   Примерно на середине фильма в зал внесли киевские котлеты с горошком. И мне стало уютно.
   Тот факт, что наутро я выхожу замуж, несколько отягощал атмосферу необузданного веселья. Я тонула в том спокойствии, которое излучал Вадик.
   Он закончил юридический факультет МГУ, но почему-то работал директором сразу нескольких программ на радио. Достаточно простой и внимательный. Одним словом, не Романович.
   Я вышла в туалет. Меня разрывало на части. Марат голосом «в не аллё» прохрипел: «Аллё!» Это «Аллё» напоминало нечто среднее между рвотным позывом и скрипом двери. Или мне снова почудилось?
   Алек был столь нетрезв, что не стесняясь «шептал» своему другу, чтобы тот не говорил, где они.
   Надеюсь, они спали дома. И так же сильно надеюсь, что у себя.
   Фильм закончился. Четверо героев радостно махали шляпками. И я снова вспомнила про свадьбу. Кажется, это называют «мандраж невесты».
   Гвоздики потускнели и начали вянуть, я все еще напевала песенку из фильма «От самой от себя убегу-у-у, но тебя разлюбить не смогу-у-у!».
   Дюшес не лез в горло.
   Я написала sms Ане. Она не спала, а, как всегда, сидела на работе в продакшне и копалась в шоурилах режиссеров, пытаясь наутро не попасть под горячую и тяжелую руку продюсера, она мечтала, что когда-нибудь обручальное кольцо смягчит руку той самой продюсерши и избавит ее, великую грешницу, от страданий.
   Она ждала меня все на той же работе через час.
   Вадик немного смутился моему раннему уходу. Предлагал еще выпить кофе в «Даче» и покататься на трамвае «Аннушка». Но было почти три часа ночи.
   Мы договорились повторить. Все: дюшес, кино и настроение. Он довез меня до продакшна и немного удивился месту моего ночлега. Подумаешь, я девушка со странностями.
   Охранник закрыл за мной дверь. Я посмотрела в небольшое окно удостовериться, что такси с Вадиком отъехало, и выбежала в «Седьмой континент». Бутылка виски Jameson и огромная холодная… Та, что кока-кола.
   Аня удивленно оторвалась от монитора.
   – А у нас девичник! Я завтра замуж выхожу!
   – Ты чего, нажралась? Напилась, заболела, с дуба рухнула? – перечисляла возможные варианты случившегося Аня.
   – Нет, ты не поняла – я завтра замуж выхожу за Романовича.
   Аня напоминала мистера Бина удивлением, которое выражалось в сокращении лицевых мышц и постоянной сменой выражений лица.
   – Наливай!
   Раз-два-три!
   До дна. Жаль, нету лимончика.
   – А знаешь, почему мы женимся? Чтобы получить скидку в спортклубе! Ну что, за будущую гражданку Романович? Совет да любовь?
   – Пиздец!
   – Так выпьем за пиздец! Вот ты знаешь, я думала, жизнь наконец вошла в спокойное, мирное русло. Ан нет!
   – Да Романович никогда просто так не появляется в твоей жизни!
   – Мы живем вместе – но это моя глупая дружеская помощь. У него в квартире старые жильцы еще не съехали.
   – Он тобой пользуется?
   – Да нет. Это все наше чувство юмора.
   – Да не ходи ты в загс, пошли его к чертовой матери!
   – Тогда он заберет Пигги!
   – Что???
   – Да мы поспорили.
   – У вас обоих поехала крыша. Причем со скоростью света габаритных огней.
   Я знала, что Романович сейчас спит пьяным дремом в одной кровати с Маратом. И поверьте, между ними ничего нет.
   И его тоже раздражает мое свидание с Вадиком.
   А пока в нашей жизни только фарс. И ни грамма. Нет, ни грамма. Вы о любви? А я про кокаин.
   – Ань, можно я тут спать останусь, внизу на диване, я просто очень не хочу сейчас его видеть.
   – Ты же его любишь! – пророчески прошептала подруга. – Очень сильно любишь!
   – Люблю! А толку от этой любви? – Мы добили бутылку виски.
   Аня задумалась, пожала плечами и удалилась, оставив меня наедине с тишиной. Тишь да гладь, хотя кого тут можно погладить по спинке?
   Я легла спать, накрывшись сразу двумя пальто. Ведь до своих лопаток я не дотягивалась.

7. В случае брака подлежит обмену в течение двух недель

   Около половины девятого утра в офис пришла уборщица, сильно удивившись моему присутствию.
   Я долго извинялась. Еще больше перебарывала тошнотное состояние и треск в ушах. Да, девичник определенно удался. И я опаздывала на собственную свадьбу.
   Я забыла, как выглядит моя машина: то на Романовиче, то на бровях.
   Я всунула тело в накринолиненную юбку. Привела себя в пчеловода.
   Возле подъезда меня ждал Иван, актер, присланный из агентства. Он был искусственно небрит, маслянистый живот прятался под ярко-розовой рубашкой производства сомнительного дизайнера. Перезагорелое лицо. Мундштук. Все в образе действия и фальшивого минутного соответствия.
   Всю дорогу до загса я то материла блондинок за рулем, пытаясь пробраться до Кутузовского проспекта по злосчастной Минской улице. Актер никак не мог запомнить, как зовут меня и моего будущего мужа, хотя на двадцатой репетиции у него начало получаться, правда что-то фривольное по тембру.
   Возле входа в загс нас ждали Алек и Марат. Они были отточены до ниточки, в руках обоих букеты цветов, кольца. Они подготовились к настоящей свадьбе, а я, как всегда, накосячила. Была же мысль выкинуть этого гетеросексуала, строящего из себя пидора возле метро, и дать на чай. Какая же я идиотка!
   Ни Марат, ни Алек сначала меня не узнали: букет никто не выкинул. Мы молча слушали праздничную дребедень. Ставили подписи. Надевали кольца. Меняли мою фамилию совместно, но безумно одиноко.
   Романович наклонился и прошептал:
   – Прости, пятнадцатого с половиной не было, купил шестнадцатое. Если что, носить будешь на среднем пальце, – он сопроводил эти слова соответствующим жестом.
   – Нормально, у меня с перепоя руки опухшие.
   Мы смотрели друг на друга с безумной скорбью и чувством вины.
   Все испортил один звонок. Когда мне нужно было сказать заветное «согласна», зазвонил телефон. Вадик хотел узнать, хорошо ли началось мое утро, а мне – провалиться под пол.
   А на вопрос, чем я занята, сдуру ответила, что сижу на работе.
   – Согласна.
   – Согласен.
   Мы могли поцеловаться, нам разрешили сделать это торжественно, а мы мялись, замешкались и походили на пару тюфяков.
   Марат не выдержал и вставил свои двадцать копеек:
   – Не стоит. У нее лихорадка на губе. Они потом поцелуются.
   Отныне я именовалась миссис Романович.
   Миссис Александр Романович расплатилась с нанятым актером, кинула шляпу и перчатки в урну и приехала на работу. Включила компьютер. Открыла аську. И удалила весь контакт-лист разом. Завела новый номер и выбрала ник «Maria Romanovich»!
   Лихорадка на губе. И муж с сифилисом. Откуда в нас столько стеба и злобы?
   Было страшно возвращаться домой. Я была готова и дальше разбираться со сметами, искать локейшн для съемок и объяснять генеральному продюсеру, что такое icq.
   Пигги хотел домой. Он спал в кресле в переговорной и разделял мою грусть. Администратор выводила его какать и писать. А я сама хожу. Забавно.
   Пробки давно рассосались, и над городом была тьма. Горели витрины, но они еще больше сгущали краски над самым жестоким городом на земле.
   Я не ела ничего. Киевская котлета давно переварилась, желчь раскатами грома отдавалась в висках.
   Ключи, презрительно гремя, открыли дверь. Было глубоко за полночь. Пигги побежал поздороваться с Алеком. Он спал. Рядом с ним лежало второе одеяло. Для меня. Это будет наша первая ночь под разными кусками тряпки. Брачная ночь в пижамах.
   Я почистила зубы. Второй щетки не было. Вещи собраны. Билеты куплены. Но мы не отправляемся в медовый месяц, так как наутро после свадьбы меня бросит муж.
   На кухне порядок: нет ни одной грязной чашки, нет капель и разводов, нет его сумбура, нет включенного телевизора, не лежит открытый ноутбук, – нет быта в целом, пустота, вакуум.
   И только полотенце, держащее запах его тела. В паспорте печать. Печаль.
   Пришла она – жажда глупой, безмерно банальной эстетики, до паскудного элементарных фраз, до противного стандартных действий, дурманящая жажда клише и натуральной романтики, желание цветов неогнеопасных, писем по утрам – и пусть не в конвертах, незапечатанных и непроштампованных, даже на mail.ru или на yahoo.com, но с преувеличениями, с терзаниями. А то в ограничительных «fuck me I’m famous» и «luv ya» отнюдь ли можно тонуть часами, не стесняясь зарываться в пледы и томительно проигрывать в памяти – не на осколках нервной системы, а по мокрым следам воспоминаний. Ну, что за чушь, что после вторжения эпохи «гламурчега», будь он неладен, мы потеряли собственное стремление быть безропотно открытыми – распахнутыми книжками без ожидания боли. Чего хочется каменным лицам в солярии? Чего хочется насупленным выражениям морд в читальном зале Ленинской библиотеки? Любви.
   А мы ее проебали.
   Мы скорее одиноки, но уже не свободны. Таков он, очередной факт поколенческих мыслей.
   – Ты чего не спишь? – услышала я вдруг голос Алека.
   – Не спится.
   – Давай, одевай пижаму и ложись спать, день сегодня был тяжелый.
   – Угу.
   Я забралась под одеяло. Оно было холодным. Пахло Armani. Я была дома.
   Романович отвернулся от меня. Пара горячих слез упали на подушку. Их услышал только Пигги.
   Рядом лежал телефон Алека. Я залезла и посмотрела, как я записана. Звалась ребёнком.
   «Штоб» мне на месте провалиться. «Ачуметь», простите мой хохляцкий.
   Мне не спалось. Я скушала три таблетки санасона, пару таблеток персена и выпила колпачок новопассита.
   Тело трясло. Нервная дрожь все больше отпускала меня в сон.
   Так я проспала до двенадцати. Наплевала во сне на телефонные крики продюсера, на звонок в домофон монтера кондиционеров, послала к чертовой матери курьерскую доставку из parter.ru. Все равно я прекрасно знаю, что Нино Катамадзе не пустили в Москву. Поправка для читателей: героиня ушлая и проинформированная.
   Это было хмурое утро. Оно настырно проникало в запотевшее от ночи окно. Не для того ли, чтобы вернуть потерянные слова – те, что затерялись в моих сомнениях, слова, что могут вернуть тепло человеческого тела? А осталось сатиновое белье.
   Я опять все проспала.

8. IndaFuckUp, или Как я опростоволосилась

   Романович был да всплыл, одно радует, что не брюхом кверху.
   Ушел он тихо и аккуратно, однако ключи не оставил. А значит, у меня был целый повод увидеть собственного мужа.
   Я налила чашку вишневого компота и пальцами вытаскивала ягоды со дна. В планах на день помимо работы – поменять паспорт и все остальные документы. Так как отныне я была миссис Романович. И этот факт мне тоже нравился.
   Оказалось, быть помощником продюсера очень удобно, потому что есть ловящие время от времени мух администраторы, яростно готовые к труду и обороне. Я когда-то тоже была такой. Сейчас разленилась и вышла замуж.
   – Привет! А можно я вечером заеду, ключи заберу?
   – Хочешь, я тебе сам на работу завезу?
   – Да нет, я тут мотаюсь. Лучше я сама! Ты во сколько дома будешь?
   – Часов в десять.
   Романович обитал на Смоленской набережной. Он жил неудобно и затратно. Ну сами посудите, вот выходишь ты от молодого человека, нервов наел на все три лазаньи, а рядом столько всего – сиди и разглядывай «Микродин» по ту сторону реки. Там, где я.
   Год назад дядя предложил Алеку возглавить компанию, производящую не то «Кириешки», не то «Андрюшеешки», в общем, еду с названием «Сожри мужчину заживо». Тот ответил отказом. И ни разу не пожалел.
   Уже, наверное, сто раз пожалел, но кто из мужчин в подобном сознается? Разве что Романович?
   Новоарбатский мост стоял как вкопанный на тяжелых сбруях. И люди, сидящие в машинах, тоже удивительно, но стояли, вкопанные в трафик-джем. Я практически опаздывала.
   Романович торчал дома, оценивая финансы.
   Первое, что он мне вручил, когда нога моя ступила на землю священную, ту, что на седьмом этаже, – это карту в спортклуб.
   – С тебя семьдесят две с половиной тысячи рэ.
   – У меня нет с собой столько.
   – Банкомат внизу.
   – Вот тогда пойди, спустись и сними с себя.
   Порчу три раза. А лучше все десять. Потому как в ночь я точно займусь поделкой кукол-вуду. И зубочисток не пожалею.
   – С себя?
   – У нас же семейный бюджет. Пин-код в телефоне записан как «Вася Пупкин».
   – Ладно.
   Романович вышел.
   Даже не предложил, ну, например, снять куртку, юбку, колготки и дальше по списку.
   Я сняла сапоги и долго рылась в поисках голубых женских тапочек, которые я всегда надевала. Нигде не было. Может, износились? Нет, я поняла – наверное, прошлые жильцы заносили мои тапки. До дыр. А вдруг его грешные культяпки посмели их выкинуть?
   Ну да ладно. На третьем же шаге паркет предательски порвал колготки, и большой палец на ноге оголился. Торчал один палец. Я встала и положила вторую ногу на первую. Нормуль. Главное, чтобы рядом была стенка, к которой прислониться.
   – Вечер добрый, – услышала я с кухни.
   О, да! Докатилась, всегда знала, что до добра общение с Романовичем не доведет – у меня только что была первая в жизни слуховая галлюцинация.
   Голос женский. По тембру не больше двадцати пяти. По ноткам стройная. По виду – швабра номер ПЯТЬДВАДЦАТЬПЯТЬ.
   Приехали.
   С мужем у нас была одна общая черта. Времени зря мы не теряли. Даже не факт, а правда.
   – Добрый! Добрый!
   – Меня Ира зовут!
   Ее хоть зовут. А мне самой пришлось напроситься. На встречу с законным супругом.
   Если блондинка – убиваюсь сковородкой, брюнетка – вилкой.
   Снова не угадала, ну почему это День Бэкхема только 8 марта? А?
   Дыхание напоминало сдув воздушного шарика при уколе иголкой.
   Сейчас я увижу ЭТО.
   На кухне сидело рыжее существо, по внешним половым признакам женщина, ухоженная. Алек, ну почему ты так любишь этот телячий женский взгляд? Однако вопросов, кем он был в прошлой жизни, не возникало.
   А я заделаюсь мясником.
   – А вы Маша, да?
   Она улыбалась, демонстрируя всю челюсть одновременно.
   – Алек сказал?
   Где же вилки, где же эти чертовы вилки, что четыре дырки одной левой?
   – Да нет, Марат.
   – Что-то вроде тупой профурсетки, гоняющейся за мужчинами?
   – Нет, то ли швабра с гадючным характером, то ли просто гадюка!
   Швабра, говорите? Хм.
   – Да что вы, я шучу! Вы что, поверили?
   – На воре шляпа, тьфу ты, шапка горит! А вы что тут делаете?
   – В гости заехала. С подарками!
   Я посмотрела на две собачьи миски.
   – А зачем миски?
   – Да Алек хочет у какой-то несуразной барышни собаку забрать. Говорит, та за ней плохо ухаживает.
   – Вот гадюка, – отозвалась я об этой загадочной особе.
   Я посмотрела на свою членскую клубную карту. Мне понравилось, как меня на ней звали.
   – Ира, смотрите, правда неплохо выглядят новые карты «Оранжа»?
   Ира крутила карту туда-сюда. Романович открывал входную дверь. Атмосфера накалялась до нужной для меня температуры тела. До температуры ярости.
   – Алек, а вы со своей сестрой абсолютно не похожи, если бы я вас на улице встретила, то скорее решила бы, что вы парень с девушкой.
   – Если бы она красила поменьше волосы и не сделала пластику носа, то были бы как две капли воды.
   Я судорожно схватилась за нос.
   Романович меня по-еврейски приобнял:
   – Как, ты уже пришла в себя? – это был его трехочковый.
   Ира вопросительно посмотрела на нас.
   – Меня вчера утром муж бросил. А сколько я с ним ходила по урологам, три минуты, и все, больше не держится. Юношеский онанизм. Ничего тут не поделаешь, – я развела руками.
   – Кстати, Ира машину продает, не хочешь у нее купить? А, все забываю, что у тебя сейчас финансовые трудности. Да, выложить сто сорок пять тысяч за карту в спортклуб…
   – А что за мафынка? – спросила я, пытаясь хоть чем-то спасти беседу, больше напоминающую словесную мертвую петлю.
   – Audi А6, всего год на ней отъездила. А ты на чем?
   Мне стало стыдно. Обидно. И самое интересное, что видно.
   – Citroen С4. Белый.
   Ира сочувственно покачала головой.
   – Ты не переживай, я тоже на первой машине не самой лучшей ездила. На старой А4.
   Ох уж этот плинтус. Он так близок к моему моральному состоянию, что я все больше понимаю квартирную пыль.
   – Мы с Алеком сегодня ездили новую машину ему заказывать – меняет Infinity на Nissan Murano, – сказала Ира, теребя свои рыжие волосики средней длины.
   Шило на мыло. Веревку я ему сама скручу.
   – Лучше бы к врачу его заставила сходить. А то вдруг у него рецидивы пойдут. Он тебе уже рассказал? Понимаю, что не за столом, конечно. Но что было в нашей компании, когда у Алека обнаружили… – Романович не дал мне договорить.
   – Да подумаешь, это же такая мелочь – простое заболевание, лечится в три дня, – отмахнулся Алек.
   – Какое? – спросила испуганно Ира.
   От ее интонации я испугалась еще больше.
   – Гонорея! – сказала я почти шепотом.
   Снова пора было уносить ноги.
   Мы опустились до пакостных дрязг.
   – Как хорошо, когда рядом есть такой брат!
   – И не говори!
   Меня определенно выпроваживали из этого дома.
   – Аа-аа! Погоди, сейчас я тебе ключи от дачи отдам!
   Ира сидела и битый час пила одну и ту же чашку чая. Уже холодную.
   – А ты его девушка, что ли? – спросила я Иру невзначай, протирая потные ладошки о джинсы.
   – Если бы! Сижу, слушаю про какую-то стерву, которую он наконец бросил! Марат не выдержал. И я пришла на помощь! А ты заезжай, можно, я запишу твой телефон?
   – Давай! Я сама, когда пыталась мужа добиться, старалась вовсю слушать его сестру. Вот когда перестала, тут же бросил! Клёвые тапки! – сказала я Ире.
   – Спасибо.
   А ничего, что это мои тапочки? Видимо, ничего, и это самое ничегошеньки мне и не светит.
   Романович стоял в дверях, сутуло прислонившись к стене.
   – Слушай, насчет Пигги я знаешь, что подумал, чтобы все было по-честному – две недели он живет у тебя, две у меня! – он говорил интонацией прожженного юриста вроде Падвы.
   – Я на это не пойду!
   – Всего три месяца! Через тринадцать дней жду свою собаку!
   – До встречи в спортклубе!
   – Я надеюсь, спортом ты занимаешься лучше, чем водишь машину! – счет 4:1. Я потерпела полное фиаско.
   Подумаешь, однажды сказала, что не умею думать двумя ногами одновременно, это был вовсе не повод пытаться связаться с «Комеди клабом», чтобы дать им эту шутку на заметку. И между прочим, позор по-чешски значит «внимание».
   Меня абсолютно это не задело. Я научилась пропускать такие вещи мимо ушей.
   Хорошая афермация для вызова.
   Срочный вызов. Куда важнее 03, 02 и 01, вместе взятых.
   – У кого из наших знакомых механика? – без всяких приветствий и вводных слов.
   – Не помню, – ответила Аня, – а зачем тебе?
   – Хочу научиться ездить! Куплю заднеприводную RX8 и…
   Аня умела соответствовать стилю «Простите, что я говорю, когда вы меня перебиваете».
   – Ну, кто на этот раз тебя обидел? Давай рассказывай.
   Я перешла из режима ожидания в основной вызов.
   – Никто.
   …А вы говорите, что телепатия – вопрос спорный.
   – Через час в «Sorry Babushka»? – нарушила я неловкое для моего эго молчание.
   – У Романовича новая швабра?
   – С чего ты взяла?
   – Для того чтобы ты прикоснулась к педали сцепления, нужно было, чтобы в лесу все медведи сдохли, а поскольку Корея ядерную войну нам еще не объявила, то вариант только один.
   – Ты мой Шерлок.
   Как еще можно называть человека, обожающего такого рода анекдоты:
   «Сидят Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Шерлок курит трубку, пафосный бомонд. И тут он затягивается и кидает взгляд на ботинок Ватсона. И говорит:
   – Ватсон, у вас на ботинках песок. Вы гей?
   На что Ватсон удивленными лупоглазками на него смотрит:
   – Ну почему, Шерлок?
   – А почему бы и нет?»
   Кроме рассказчика, обычно никто не смеялся.

9. Sorry, Annushka! В ожидании трамвая желаний

   Я ехала, психуя каждой нервной клеткой. Аня позвонила, этот звонок всегда заставлял экстренно выключать звук.
   – Только не говори мне, что ты не слушаешь сейчас Lean Rimes – Right kind of wrong.
   – Откуда ты знаешь?
   – Сейчас ты переключишь на Шер Strong enough, будешь подрезать блондинок.
   Белокурая фифа высунулась из Lexus’а и начала на меня материться.
   Аня услышала и это.
   – Ну, что я говорила.
   Мне стало окончательно стыдно. Кажется, уши горели красным заревом, а из ноздрей аккуратно струился дым. Змей Горыныч нервно курит по ту сторону сказки.
   – И, прошу тебя, не делай того, что ты обычно делаешь в таком состоянии.
   – Чего?
   – Останавливаться посередине Садового кольца. И бить обеими руками по сигналке, стоя на аварийке.
   Аварийку пришлось выключить. Руки убрать от клаксона.
   – Господи, да за что мне это? – спросила я не то Аню, не то самого Создателя подобных ситуаций.
   – Не за что, а для чего! – молниеносно ответил голос.
   – Помнишь, я обещала никому не рассказывать, что ты снимала официантов за восемьдесят долларов в кафе «На лестнице» (да простят меня эти официанты) для секса втроем? Или что ты спала с бывшим мужем еще два года после развода, всем говоря, что пьешь какательный чай и поэтому не выходишь из дома?
   – И? Хочешь, рассказывай!
   Сегодня явно не день Бекхэма. И не восьмое марта соответственно.
   Аня сидела и курила. А вот черт с тем, что я бросила. Сегодня мне можно все. Кроме того, что пить за рулем, потому что нет денег на штраф. Еще лямурничать нельзя – потому что месячные, гулять, так как на каблуках, раздеваться – ибо на колготках дырка, а также флиртовать с мужчинами, потому что я замужем.
   Аня уже заказала мохито. Безалкогольный. Знаете, вот были фашисты, они боролись с евреями… Хотя нет, тут спорный вопрос.
   Ладно, пионеры – как они рьяно противостояли коррупции. Да что там пионеры – сколько их значков сейчас в Лондоне. А вот Аня боролась с чужой любовью. К мохито.
   Очень бесчеловечный человек, суровый. И правду-матку любила резать.
   Аня сидела в очках. И почему-то, тьфу ты, зачем-то попросила у официанта лист А4, формат листа, как у швабры первая машина, хотя я уверена, что она тайно мечтала о ватмане и увеличении объема моего позора.
   – Ты что убиваешься? Сейчас мы все распишем, примем реальность и придумаем выход из всех ситуаций! – что еще мог сказать человек, с трех лет игравший не в школу и классики, а в психотерапевта.
   – Ты бесчеловечна!
   Щенячий взгляд устремился в сторону бара.
   – Ладно, давай ключи! Так уж и быть! – она сжалилась.
   – Ты меня довезешь?
   – Нет. Я с тобой выпью!
   – А ключи зачем?
   Ключи были сданы нашему прекрасному другу, точнее подруге. Одним словом, лесбиянке, которая была в Москве проездом между Парижем и Барселоной. Живут же люди! Летают. Противоречат поговорке, что рожденный ползать летать не может. Как бабочки.
   А мы тут… Спиваемся.
   – Сейчас мы по пунктам оценим твое положение в пространстве.
   – Валяй. Валяй меня в грязи, бесчеловечная, – шептала я.
   – А как ты сама оцениваешь свою позу, то есть положение?
   – Замужнее, пока не безработное, еще не выпившее и страшно голодное. И иди на север со своим советом, что нельзя заедать стресс едой!
   Аня смеялась. А что еще можно делать, когда твоя подруга неудачница. Чувствовала себя где-то между Таней Лариной, Бриджит Джонс и шваброй из романа «FUCK’ты». Да что там шваброй, так, половичкой под плинтусом.