Страница:
Я не отрицала, что была на месте. Да, уехала с Александром Викторовичем. К нему. О взрыве узнала вчера, то есть уже сегодня. Папа примчался к Саше домой узнать, жива ли я. Не могла поверить в случившееся. Да, мы только что (ну не совсем только что) ездили на место.
Нет, я не заметила в клубе ничего странного. Никаких странных посетителей. Да я и не знаю завсегдатаев. Я бывала там всего несколько раз.
Кто там оставался, когда мы уехали? Я назвала подруг, дядю Леню, дядю Жору, описала двоих официантов, имен которых не знала.
– Ксения Владиславовна, вы нам, наверное, еще понадобитесь, – заявил капитан, закрывая папку, встал, кивнул Саше и вышел из гостиной.
– Ну как ты? – спросил Саша.
Я опять невольно заревела. Не могла сдержать слез. Саша утешал меня. Потом кто-то заглянул в дверь и позвал его.
– Полежи немного, – сказал он мне. – Может, попросить врача вколоть тебе снотворное?
– Не надо, – покачала головой я и закрыла глаза.
Саша вышел.
По-моему, я находилась в каком-то полуобморочном состоянии. По крайней мере, не совсем адекватно воспринимала происходящее вокруг меня.
Приехал отец. Что-то орал. Ко мне кто-то подходил, отходил. Наконец все звуки стихли. А я погрузилась в забытье…
Когда очнулась, взглянула на часы. Три. Кругом тишина.
Встала. Пошатываясь, вышла в коридор. Добралась до ванной, плеснула в лицо холодной воды. Посмотрела на себя в зеркало. Ужаснулась. Сходила в кухню. Выпила воды.
– Саша! – позвала тихим голосом. Никто не ответил.
Заглянула в свою комнату. Потом в кабинет отца. Перед спальней родителей замерла. Но потом все равно решилась открыть дверь. Кровать была пуста… Только примята… Здесь, как и во всей квартире, был бардак. Сколько ж людей тут побывало?
Но теперь все ушли, оставив меня одну. Не было ни Саши, ни отца. Никого.
Я осталась одна.
Меня все бросили. Мама, папа… И Саша тоже… У меня никого нет. Совсем никого. Я совершенно одна.
Но что это такое, я поняла чуть позже…
Глава 4
Глава 5
Нет, я не заметила в клубе ничего странного. Никаких странных посетителей. Да я и не знаю завсегдатаев. Я бывала там всего несколько раз.
Кто там оставался, когда мы уехали? Я назвала подруг, дядю Леню, дядю Жору, описала двоих официантов, имен которых не знала.
– Ксения Владиславовна, вы нам, наверное, еще понадобитесь, – заявил капитан, закрывая папку, встал, кивнул Саше и вышел из гостиной.
– Ну как ты? – спросил Саша.
Я опять невольно заревела. Не могла сдержать слез. Саша утешал меня. Потом кто-то заглянул в дверь и позвал его.
– Полежи немного, – сказал он мне. – Может, попросить врача вколоть тебе снотворное?
– Не надо, – покачала головой я и закрыла глаза.
Саша вышел.
По-моему, я находилась в каком-то полуобморочном состоянии. По крайней мере, не совсем адекватно воспринимала происходящее вокруг меня.
Приехал отец. Что-то орал. Ко мне кто-то подходил, отходил. Наконец все звуки стихли. А я погрузилась в забытье…
Когда очнулась, взглянула на часы. Три. Кругом тишина.
Встала. Пошатываясь, вышла в коридор. Добралась до ванной, плеснула в лицо холодной воды. Посмотрела на себя в зеркало. Ужаснулась. Сходила в кухню. Выпила воды.
– Саша! – позвала тихим голосом. Никто не ответил.
Заглянула в свою комнату. Потом в кабинет отца. Перед спальней родителей замерла. Но потом все равно решилась открыть дверь. Кровать была пуста… Только примята… Здесь, как и во всей квартире, был бардак. Сколько ж людей тут побывало?
Но теперь все ушли, оставив меня одну. Не было ни Саши, ни отца. Никого.
Я осталась одна.
Меня все бросили. Мама, папа… И Саша тоже… У меня никого нет. Совсем никого. Я совершенно одна.
Но что это такое, я поняла чуть позже…
Глава 4
Похороны мамы прошли, как в тумане. Помню только, как я рыдала. Народу было немного. Казалось, что я никого не знаю. Может, и в самом деле не знала. Отец тоже был, но мы стояли с ним по разные стороны гроба. Он не проронил ни слезинки.
На следующий день хоронили подруг. Вернее, не подруг… Какие-то останки, которые удалось опознать… Три закрытых гроба.
На этих похоронах все – или почти все – были мне знакомы. Но лучше бы я там не появлялась. На меня смотрели, как на прокаженную. И не только смотрели… Меня ненавидели, презирали, проклинали. Их родители, наши сокурсники, преподаватели. Все. Словно я была виновата в гибели Алены, Риты и Светы. Каких только гадостей в свой адрес я не наслушалась… Такого количества дерьма на большинство людей, наверное, не выливают за всю жизнь.
Но я терпела. Я сама чувствовала себя виноватой.
И ушла до окончания грустной процедуры.
– Пошла вон отсюда! – орала на меня бьющаяся в истерике Светкина мать. – Убирайся! Тварь!
Затем последовали еще несколько эпитетов. К Светкиной матери подключился Риткин отец. Риткина мать. Светкин отец. Отец Алены. И только тетя Вика, мать Алены, молчала. Но ее глаза говорили без слов.
– Тебе в самом деле лучше уйти, Ксения, – тихо сказала одна наша преподавательница, всегда хорошо ко мне относившаяся. – Так будет лучше и для тебя, и для всех.
Я повернулась и пошла прочь.
Вернувшись домой, я в бессилии рухнула на кровать. Почему никто не пожалеет меня? Почему все считают меня виноватой? Потому что нужно найти козла отпущения и я прекрасно подошла на эту роль?
Но с какой стати? – тут же спросила я себя. Я виновата в том, что осталась жива? Почему? Разве это вина?
Все равно это будет висеть надо мной до конца жизни. Если я не разберусь в случившемся, не пойму весь расклад. Если я не представлю достаточных доказательств своей непричастности. И чьей-то вины.
Кому я должна их представить? – тут же спросила я себя. Милиции? Так это они должны искать виновных, это их прямая обязанность. Мало ли что там говорили Саша с отцом…
Но милиция не станет оправдывать меня в глазах всех моих знакомых… Больно им надо. Я должна представить родителям моих подруг и нашим сокурсникам убедительные доказательства… Как я это сделаю – другой вопрос.
Итак, чего я все-таки хочу? И что я намерена делать дальше?
Я однозначно не могу вернуться в институт. Там я для всех – прокаженная. Не знаю, будут ли в меня плевать, но исключать этого не следует. По крайней мере, общаться никто не станет. Это мне ясно показали на похоронах подруг. То есть путь туда заказан.
Перевестись в другой вуз? Но ведь слухами земля полнится… Дойдет и туда… То есть с учебой я закончила.
Пойти работать? Пожалуй. Но куда? Что я умею делать? Два с половиной года проучилась на экономиста. Английский. Компьютер. Что-то можно найти. Но приходить с улицы? Я с детства была научена папой, что в наше время все решают связи. И деньги. Сейчас в фирму скорее возьмут своего знакомого (или знакомого знакомых, за которого кто-то поручится), пусть и не обладающего нужной специальностью, чем человека с улицы с как раз требуемой квалификацией. Везде криминал – в большей или меньшей степени, поэтому и берут своих. Зачем посвящать чужих в дела? Это я, конечно, про те места, где хорошо платят. Но я же не пойду вахтером на триста рублей?
А значит, мне нужна помощь отца. Чтобы он помог мне хотя бы в этом. Но отец…
Не обмолвился со мной ни одним словом после памятной встречи у Саши дома. Я даже не знаю его новый номер телефона. Конечно, есть сотовый. Я надеюсь, что его хотя бы он не поменял?
Но хочу ли я слышать отца? Хочу ли я его еще когда-либо видеть?
Нет, сказала я себе. Я должна попытаться обойтись без его помощи. Я должна научиться жить одна. И рассчитывать только на себя. Больше не будет никого, кто станет решать за меня мои проблемы и давать советы.
А для начала… надо посмотреть, сколько у меня денег.
Я провела ревизию. Отец всегда был щедр и считал, что у меня должно быть достаточно на карманные расходы.
Я нашла тысячу и стодолларовую купюру. В холодильнике уже не осталось продуктов: я так ни разу не сходила в магазин. Это нужно сделать сегодня. И наконец убрать квартиру. Как раз отвлекусь немного от грустных мыслей.
Я вышла из дома, потратила практически все российские деньги, потом занялась уборкой. Провозилась до вечера, но привела квартиру в божеский вид. В вещах матери нашла около четырех тысяч российских рублей. Взяла. Опять рыдала, глядя на висящие в шкафу ее платья, вдыхая запах ее духов. Шкатулку с ее драгоценностями переставила к себе в комнату. Я с детства помнила ее кольца, вот эту брошь – рубинового жучка, с которым мне всегда хотелось поиграть. Как я поняла, мама все сняла с себя перед тем, как наглотаться таблеток.
А я ведь виновата и в ее смерти… Если бы мы с Сашей приехали чуть раньше. Если бы я не осталась у него ночевать… Ее можно было бы спасти…
А Саша мне так больше ни разу не позвонил. Ему я тоже оказалась не нужна.
Я никому не нужна. Господи, за что мне такое наказание?
Вечером, когда я ужинала бутербродами с колбасой, в двери повернулся ключ и щелкнул замок. Я выскочила в коридор.
В прихожей стоял отец.
– Здравствуй, Ксения, – сказал он ничего не выражающим, ровным тоном. – Нам надо поговорить.
Я молча пожала плечами: при виде отца впала в какую-то апатию. Еще недавно я думала, что при следующей встрече не смогу себя сдержать и хотя бы выскажу все, что о нем думаю, – в соответствующих выражениях. Но теперь мне только хотелось, чтобы он поскорее ушел. А значит, я должна выслушать, что он собирается сказать. Вытерпеть его присутствие. И тогда он закроет за собой дверь. Если бы год, даже месяц назад мне кто-то сказал, что наши с папой отношения так изменятся, я бы не поверила. Обычно он обнимал и целовал меня при встрече, мы шутили друг с другом или, по крайней мере, улыбались.
Он разделся и прошел на кухню. Я налила ему чаю, опустилась на табуретку напротив и молча уставилась на еще совсем недавно близкого мне человека. Он отвел взгляд, затем закурил, посмотрел в окно, за которым уже стояла ночь.
– Надо быть оптимисткой, Ксения, – наконец сказал он.
– Да уж, – хмыкнула я. – Смотрю я вот в будущее с огромным оптимизмом, только не вижу ничего хорошего.
Пропустив мои слова мимо ушей, отец спросил:
– Что ты думаешь делать дальше?
– Устраиваться на работу, – ответила я.
На мгновение в глазах отца промелькнуло удивление, потом он поинтересовался куда.
– Еще не знаю, – ответила я. – Но ты же понимаешь, что я не могу вернуться в институт.
Отец кивнул и пообещал что-то для меня подыскать. Я вежливо поблагодарила. От помощи не отказалась, но про себя подумала, что надо будет и самой подсуетиться немного. Хотя бы попробовать. Все-таки лучше больше не быть ему ничем обязанной.
– Я купил тебе квартиру, – внезапно сказал отец.
– Что?! – вылупилась я.
– Ты понимаешь, Ксения, – быстро заговорил он, – что мы не сможем вместе жить здесь? – Он сделал рукой круговое движение. – Это будет тяжело и для тебя, и для меня, и для…
– Твоей новой бабы? – прошипела я. – Ты хочешь привести свою шлюху сюда?
– Ну, в общем…
В эту минуту у меня было желание его убить. Схватить нож из ряда висевших на стене и воткнуть ему в сердце. С трудом сдержалась – только потому, что не хотелось садиться в тюрьму из-за этого негодяя. И ведь тогда я не смогу провести свое расследование.
А он продолжал говорить. Роскошная однокомнатная квартира уже была оформлена на мое имя. И обставлена. Отец поможет мне перевезти туда мои личные вещи, компьютер, посуду – если я захочу что-то взять из этой квартиры.
– Я возьму все мамины вещи, – сказала я.
– Где ты собираешься их хранить? – рявкнул отец.
– Не твое дело. Найду уж где-нибудь. Твоей шлюхе я их оставлять не собираюсь.
Отец пожал плечами, пробурчав что-то типа «Ну как знаешь», потом поинтересовался, не звонил ли Саша и на чем мы расстались в последний раз. Очень расстроился, узнав, что мы больше не встречались.
– А тебе-то что? – огрызнулась я, а потом до меня стало кое-что доходить… Я вспомнила разговор в Сашиной квартире… Отец предпочел отдать ему меня вместо каких-то процентов. А если Саша меня не взял, то, не исключено, потребует с отца новую плату. И папочка переживает по этому поводу. Вот гад. Пусть понервничает. Ему полезно.
Папа тем временем рассказывал мне, какая Саша сволочь, бабник, развратник, негодяй и так далее в том же духе. В общем, из папиной речи следовало, что хуже человека нет на всем белом свете. Невольно напрашивался вопрос: а как же тогда мой отец мог оставить меня, свою единственную дочь, с этим негодяем? Кто тогда он сам? Я спросила его об этом.
Отец понес какую-то ахинею. Я перебила, решив выяснить, из-за чего все-таки разгорелся весь сыр-бор.
– Ты не считаешь, что я имею на это право? – заорала я. – Из-за чего взорвали клуб? Из-за чего погибло столько людей? Куда ты вляпался?
– Я никуда не вляпался, – спокойно ответил мне отец. – Виновные, кстати, уже арестованы. И находятся под следствием. Милиция сработала очень оперативно.
– Что?! – не могла поверить я. – И кто?..
– Ксения, я повторяю, что не имею никакого отношения к взрыву. Это были разборки… В одном из кабинетов – ну тех, что с другой стороны, ты ведь туда как-то заходила? Или не заходила? – в общем, в одном из кабинетов сидели несколько астраханских. Ну, знаешь, это… В общем, из бандитов. У них разборки с багаевскими. Петр Петрович Багаев… Ну, в общем… Ты понимаешь, о чем я говорю? Я, конечно, все упрощаю, но… Они вечно что-то делят между собой. Вот и… Я считаю, что багаевские грохнули астраханских. В глубину не лезу. Кстати, наши правоохранительные органы придерживаются такой же версии.
– И что? – тихо спросила я.
– Виновных уже арестовали. Я же сказал тебе.
– Кого?
– Двух подозреваемых. То есть они уже обвиняемые. Они во всем признались. Ну, что подложили взрывное устройство. За деньги. Они не спрашивали нанимателя, кто он. Просто выполняли свою работу. Выполнили.
Меня, конечно, интересовало, как их нашли. Бомжи подробно описали, ответил мой отец. Местные исследователи помоек, как и обычно, копались в контейнерах, стоявших за «Сфинксом», и случайно обратили внимание на двух подозрительных лиц, покидавших клуб с черного хода. Их выпускал официант. Тот официант не погиб во время взрыва, но успел броситься в бега. Его ищут, чтобы допросить. Главное, милиция больше не роет носом землю: есть признание, есть лица, признавшиеся в содеянном, дело раскрыто.
А не врет ли мне отец? – мелькнула мысль. Не в том смысле, что кто-то там арестован – это-то скорее всего так и есть, – а в смысле причин взрыва. И если я правильно поняла то, что говорилось в квартире у Саши… А я думаю, что правильно. У меня сложилось такое впечатление, что и Саша, и отец знали, что взрыв должен произойти. Или отец заранее не знал, но тут же все понял. Ожидал чего-то подобного. Или взрыв стал предупреждением?
Но тогда почему кто-то признался? И как их так быстро нашли? По описанию бомжей? Может, конечно, те люди в самом деле подкладывали взрывчатку, но ведь виновен-то заказчик, а не исполнитель?
Кто заказчик? С какого боку тут отец? Почему он, если знал о готовящемся взрыве, его не предотвратил? Ведь это его клуб. Он вбухал в него немало денег, предприятие приносило доход. Значит, все-таки не знал? А герой-любовник Саша откуда взялся? Он-то, кстати, чем зарабатывает на жизнь и многочисленные удовольствия? Они с отцом конкуренты, как говорил Саша? Что у них на самом деле за отношения? И какие цели преследовали оба? В этом деле они вместе или по отдельности? И зачем все-таки взорвали клуб?!
– Чем ты теперь намерен заниматься? – спросила я у отца.
– Тем же самым, – пожал он плечами.
– То есть?
– Ну ведь у меня есть еще два клуба, насколько тебе известно. Как работал, так и буду работать. И «Сфинкс» будет отстроен заново.
Я уточнила про дядю Леню. Он тоже погиб? Отец кивнул.
– Значит, ты остаешься единственным директором?
– Ну не совсем… Клубами будет управлять совет директоров. Хотя реально… В общем, директором буду я. Или управляющим. Ксения, должность не имеет никакого значения! Я буду работать так, как работал раньше. Это – самое главное.
Насчет самого главного у меня были другие мысли, но я решила попридержать их при себе.
– Чем занимается Саша? – уточнила я.
– Забудь о нем, – ответил отец. – Оставил тебя в покое – ты радоваться должна.
Я не очень радовалась. Отец вспомнил о своих родительских функциях и опять стал меня увещевать, что этот мужчина – не для меня, он меня не стоит, он вообще такой-сякой-разэтакий. Это мне уже говорилось сегодня.
Выслушав отца, я повторила свой вопрос. Для себя я решила, что должна встретиться с господином Разнатовским и уточнить у него пару моментов. Ведь он явно многое знает… Да, он мне понравился, но теперь не это было главным и мне стало не до устройства личной жизни. Я хотела разобраться в случившемся, вернее, в причинах случившегося, но объяснять все это отцу я не собиралась.
– Ксения, мне очень жаль, что он… и тебя охмурил, – заговорил папа. – Возможно, тебе будет неприятно это слышать… но он меняет женщин, как перчатки. Как презервативы, если быть абсолютно точным. В городе даже есть нечто типа клуба… – папа хохотнул. – «БПР» – бывшие подруги Разнатовского. Или брошенные.
– Хочешь поздравить меня со вступлением в члены? – съехидничала я.
Отец хотел, чтобы я выбросила Сашу из головы. Окончательно и бесповоротно. Он обещал помочь мне с переездом, с поиском работы и собирался давать деньги и после того, как я на нее устроюсь. Чтобы мне на все хватало. Он не хочет, чтобы я хоть в чем-то нуждалась. Я вообще могу не работать, а заняться поисками мужа – что, наверное, было бы идеальным вариантом.
Отец достал бумажник, раскрыл и отсчитал десять стодолларовых бумажек.
– Это на первое время, Ксения, – сказал он, пододвигая их ко мне. – Я помогу тебе во всем. Сделаю все что угодно. Но у меня будет одно условие.
Я напряглась.
– Ты больше не суешь нос в это дело. И в мои дела вообще. Ты ничего не видела и не слышала. Ты меняешь круг знакомых – а ты меняешь, как я понимаю? Ты просто стараешься как можно скорее забыть о случившемся. Это было для тебя очень неприятным моментом…
Тоже мне выраженьице нашел, пронеслась мысль, но я продолжала слушать дальше.
– Ксения, у милиции есть официальная версия. Следствие закончено. Виновные найдены. Тебя больше никто не станет ни о чем спрашивать. Все! Только никуда не лезь. Забудь обо всем, что ты слышала в квартире у Саши. Прости меня за излишнюю резкость. Я тогда был на взводе. Когда я узнал, что ты тоже была в клубе в ту ночь… Ну ты сама должна понимать. Сашу, как я думаю, ты никогда больше не увидишь. Выкинь его из головы. Выкинь все из головы. Живи дальше. Начни жизнь с чистого листа. Тогда я помогу тебе во всем.
– Хорошо, папа, – сказала я, как покорная дочь, а про себя подумала: «А вот фиг тебе».
Я уже точно знала, что не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины. Я должна была понять, почему погибло столько ни в чем не повинных людей, в чьей смерти – пусть опосредованно – обвиняют меня. Почему произошел взрыв, так круто изменивший мою жизнь? Почему я должна страдать, лишившись всех друзей? Почему я должна бросать институт? Почему все пошло наперекосяк? За что страдаю я?!
Я дала себе слово, что разберусь. Только буду действовать хитро и постараюсь не привлекать к себе внимания. И использовать всех, кого удастся. Отца, Сашку, может, еще каких-то людей…
– Вот и отлично, – повеселел папа.
Он выпил еще чашку чая и заявил:
– Ну мне пора. Я хотел тебя как-нибудь познакомить…
– Не сейчас, – оборвала я его.
– Ты должна понять меня, Ксения… Ты же уже взрослая. Мы с мамой старались…
– Я все понимаю. Не надо об этом.
– Хорошо. – Он все понял.
Я закрыла за ним дверь и долго сидела, уставившись в одну точку. Потом я решительно встала, собрала свои и мамины вещи, которые я ни в коем случае не хотела оставлять другой женщине. Отцовской шлюхе, как я ее назвала.
Еще одной причиной, побуждавшей меня браться за собственное расследование, было желание наказать отца, как я считала, виновного в смерти мамы. И как он смеет даже желать привести в нашу квартиру другую женщину, когда на маминой могиле еще не успели завянуть венки?! Пусть даже в последние годы они только сохраняли видимость брака…
И раз он требует, чтобы я забыла обо всем случившемся, значит, у него рыльце в пушку…
Кстати, а почему мама решила покончить с собой именно в ту ночь?
На следующий день хоронили подруг. Вернее, не подруг… Какие-то останки, которые удалось опознать… Три закрытых гроба.
На этих похоронах все – или почти все – были мне знакомы. Но лучше бы я там не появлялась. На меня смотрели, как на прокаженную. И не только смотрели… Меня ненавидели, презирали, проклинали. Их родители, наши сокурсники, преподаватели. Все. Словно я была виновата в гибели Алены, Риты и Светы. Каких только гадостей в свой адрес я не наслушалась… Такого количества дерьма на большинство людей, наверное, не выливают за всю жизнь.
Но я терпела. Я сама чувствовала себя виноватой.
И ушла до окончания грустной процедуры.
– Пошла вон отсюда! – орала на меня бьющаяся в истерике Светкина мать. – Убирайся! Тварь!
Затем последовали еще несколько эпитетов. К Светкиной матери подключился Риткин отец. Риткина мать. Светкин отец. Отец Алены. И только тетя Вика, мать Алены, молчала. Но ее глаза говорили без слов.
– Тебе в самом деле лучше уйти, Ксения, – тихо сказала одна наша преподавательница, всегда хорошо ко мне относившаяся. – Так будет лучше и для тебя, и для всех.
Я повернулась и пошла прочь.
Вернувшись домой, я в бессилии рухнула на кровать. Почему никто не пожалеет меня? Почему все считают меня виноватой? Потому что нужно найти козла отпущения и я прекрасно подошла на эту роль?
Но с какой стати? – тут же спросила я себя. Я виновата в том, что осталась жива? Почему? Разве это вина?
Все равно это будет висеть надо мной до конца жизни. Если я не разберусь в случившемся, не пойму весь расклад. Если я не представлю достаточных доказательств своей непричастности. И чьей-то вины.
Кому я должна их представить? – тут же спросила я себя. Милиции? Так это они должны искать виновных, это их прямая обязанность. Мало ли что там говорили Саша с отцом…
Но милиция не станет оправдывать меня в глазах всех моих знакомых… Больно им надо. Я должна представить родителям моих подруг и нашим сокурсникам убедительные доказательства… Как я это сделаю – другой вопрос.
Итак, чего я все-таки хочу? И что я намерена делать дальше?
Я однозначно не могу вернуться в институт. Там я для всех – прокаженная. Не знаю, будут ли в меня плевать, но исключать этого не следует. По крайней мере, общаться никто не станет. Это мне ясно показали на похоронах подруг. То есть путь туда заказан.
Перевестись в другой вуз? Но ведь слухами земля полнится… Дойдет и туда… То есть с учебой я закончила.
Пойти работать? Пожалуй. Но куда? Что я умею делать? Два с половиной года проучилась на экономиста. Английский. Компьютер. Что-то можно найти. Но приходить с улицы? Я с детства была научена папой, что в наше время все решают связи. И деньги. Сейчас в фирму скорее возьмут своего знакомого (или знакомого знакомых, за которого кто-то поручится), пусть и не обладающего нужной специальностью, чем человека с улицы с как раз требуемой квалификацией. Везде криминал – в большей или меньшей степени, поэтому и берут своих. Зачем посвящать чужих в дела? Это я, конечно, про те места, где хорошо платят. Но я же не пойду вахтером на триста рублей?
А значит, мне нужна помощь отца. Чтобы он помог мне хотя бы в этом. Но отец…
Не обмолвился со мной ни одним словом после памятной встречи у Саши дома. Я даже не знаю его новый номер телефона. Конечно, есть сотовый. Я надеюсь, что его хотя бы он не поменял?
Но хочу ли я слышать отца? Хочу ли я его еще когда-либо видеть?
Нет, сказала я себе. Я должна попытаться обойтись без его помощи. Я должна научиться жить одна. И рассчитывать только на себя. Больше не будет никого, кто станет решать за меня мои проблемы и давать советы.
А для начала… надо посмотреть, сколько у меня денег.
Я провела ревизию. Отец всегда был щедр и считал, что у меня должно быть достаточно на карманные расходы.
Я нашла тысячу и стодолларовую купюру. В холодильнике уже не осталось продуктов: я так ни разу не сходила в магазин. Это нужно сделать сегодня. И наконец убрать квартиру. Как раз отвлекусь немного от грустных мыслей.
Я вышла из дома, потратила практически все российские деньги, потом занялась уборкой. Провозилась до вечера, но привела квартиру в божеский вид. В вещах матери нашла около четырех тысяч российских рублей. Взяла. Опять рыдала, глядя на висящие в шкафу ее платья, вдыхая запах ее духов. Шкатулку с ее драгоценностями переставила к себе в комнату. Я с детства помнила ее кольца, вот эту брошь – рубинового жучка, с которым мне всегда хотелось поиграть. Как я поняла, мама все сняла с себя перед тем, как наглотаться таблеток.
А я ведь виновата и в ее смерти… Если бы мы с Сашей приехали чуть раньше. Если бы я не осталась у него ночевать… Ее можно было бы спасти…
А Саша мне так больше ни разу не позвонил. Ему я тоже оказалась не нужна.
Я никому не нужна. Господи, за что мне такое наказание?
Вечером, когда я ужинала бутербродами с колбасой, в двери повернулся ключ и щелкнул замок. Я выскочила в коридор.
В прихожей стоял отец.
– Здравствуй, Ксения, – сказал он ничего не выражающим, ровным тоном. – Нам надо поговорить.
Я молча пожала плечами: при виде отца впала в какую-то апатию. Еще недавно я думала, что при следующей встрече не смогу себя сдержать и хотя бы выскажу все, что о нем думаю, – в соответствующих выражениях. Но теперь мне только хотелось, чтобы он поскорее ушел. А значит, я должна выслушать, что он собирается сказать. Вытерпеть его присутствие. И тогда он закроет за собой дверь. Если бы год, даже месяц назад мне кто-то сказал, что наши с папой отношения так изменятся, я бы не поверила. Обычно он обнимал и целовал меня при встрече, мы шутили друг с другом или, по крайней мере, улыбались.
Он разделся и прошел на кухню. Я налила ему чаю, опустилась на табуретку напротив и молча уставилась на еще совсем недавно близкого мне человека. Он отвел взгляд, затем закурил, посмотрел в окно, за которым уже стояла ночь.
– Надо быть оптимисткой, Ксения, – наконец сказал он.
– Да уж, – хмыкнула я. – Смотрю я вот в будущее с огромным оптимизмом, только не вижу ничего хорошего.
Пропустив мои слова мимо ушей, отец спросил:
– Что ты думаешь делать дальше?
– Устраиваться на работу, – ответила я.
На мгновение в глазах отца промелькнуло удивление, потом он поинтересовался куда.
– Еще не знаю, – ответила я. – Но ты же понимаешь, что я не могу вернуться в институт.
Отец кивнул и пообещал что-то для меня подыскать. Я вежливо поблагодарила. От помощи не отказалась, но про себя подумала, что надо будет и самой подсуетиться немного. Хотя бы попробовать. Все-таки лучше больше не быть ему ничем обязанной.
– Я купил тебе квартиру, – внезапно сказал отец.
– Что?! – вылупилась я.
– Ты понимаешь, Ксения, – быстро заговорил он, – что мы не сможем вместе жить здесь? – Он сделал рукой круговое движение. – Это будет тяжело и для тебя, и для меня, и для…
– Твоей новой бабы? – прошипела я. – Ты хочешь привести свою шлюху сюда?
– Ну, в общем…
В эту минуту у меня было желание его убить. Схватить нож из ряда висевших на стене и воткнуть ему в сердце. С трудом сдержалась – только потому, что не хотелось садиться в тюрьму из-за этого негодяя. И ведь тогда я не смогу провести свое расследование.
А он продолжал говорить. Роскошная однокомнатная квартира уже была оформлена на мое имя. И обставлена. Отец поможет мне перевезти туда мои личные вещи, компьютер, посуду – если я захочу что-то взять из этой квартиры.
– Я возьму все мамины вещи, – сказала я.
– Где ты собираешься их хранить? – рявкнул отец.
– Не твое дело. Найду уж где-нибудь. Твоей шлюхе я их оставлять не собираюсь.
Отец пожал плечами, пробурчав что-то типа «Ну как знаешь», потом поинтересовался, не звонил ли Саша и на чем мы расстались в последний раз. Очень расстроился, узнав, что мы больше не встречались.
– А тебе-то что? – огрызнулась я, а потом до меня стало кое-что доходить… Я вспомнила разговор в Сашиной квартире… Отец предпочел отдать ему меня вместо каких-то процентов. А если Саша меня не взял, то, не исключено, потребует с отца новую плату. И папочка переживает по этому поводу. Вот гад. Пусть понервничает. Ему полезно.
Папа тем временем рассказывал мне, какая Саша сволочь, бабник, развратник, негодяй и так далее в том же духе. В общем, из папиной речи следовало, что хуже человека нет на всем белом свете. Невольно напрашивался вопрос: а как же тогда мой отец мог оставить меня, свою единственную дочь, с этим негодяем? Кто тогда он сам? Я спросила его об этом.
Отец понес какую-то ахинею. Я перебила, решив выяснить, из-за чего все-таки разгорелся весь сыр-бор.
– Ты не считаешь, что я имею на это право? – заорала я. – Из-за чего взорвали клуб? Из-за чего погибло столько людей? Куда ты вляпался?
– Я никуда не вляпался, – спокойно ответил мне отец. – Виновные, кстати, уже арестованы. И находятся под следствием. Милиция сработала очень оперативно.
– Что?! – не могла поверить я. – И кто?..
– Ксения, я повторяю, что не имею никакого отношения к взрыву. Это были разборки… В одном из кабинетов – ну тех, что с другой стороны, ты ведь туда как-то заходила? Или не заходила? – в общем, в одном из кабинетов сидели несколько астраханских. Ну, знаешь, это… В общем, из бандитов. У них разборки с багаевскими. Петр Петрович Багаев… Ну, в общем… Ты понимаешь, о чем я говорю? Я, конечно, все упрощаю, но… Они вечно что-то делят между собой. Вот и… Я считаю, что багаевские грохнули астраханских. В глубину не лезу. Кстати, наши правоохранительные органы придерживаются такой же версии.
– И что? – тихо спросила я.
– Виновных уже арестовали. Я же сказал тебе.
– Кого?
– Двух подозреваемых. То есть они уже обвиняемые. Они во всем признались. Ну, что подложили взрывное устройство. За деньги. Они не спрашивали нанимателя, кто он. Просто выполняли свою работу. Выполнили.
Меня, конечно, интересовало, как их нашли. Бомжи подробно описали, ответил мой отец. Местные исследователи помоек, как и обычно, копались в контейнерах, стоявших за «Сфинксом», и случайно обратили внимание на двух подозрительных лиц, покидавших клуб с черного хода. Их выпускал официант. Тот официант не погиб во время взрыва, но успел броситься в бега. Его ищут, чтобы допросить. Главное, милиция больше не роет носом землю: есть признание, есть лица, признавшиеся в содеянном, дело раскрыто.
А не врет ли мне отец? – мелькнула мысль. Не в том смысле, что кто-то там арестован – это-то скорее всего так и есть, – а в смысле причин взрыва. И если я правильно поняла то, что говорилось в квартире у Саши… А я думаю, что правильно. У меня сложилось такое впечатление, что и Саша, и отец знали, что взрыв должен произойти. Или отец заранее не знал, но тут же все понял. Ожидал чего-то подобного. Или взрыв стал предупреждением?
Но тогда почему кто-то признался? И как их так быстро нашли? По описанию бомжей? Может, конечно, те люди в самом деле подкладывали взрывчатку, но ведь виновен-то заказчик, а не исполнитель?
Кто заказчик? С какого боку тут отец? Почему он, если знал о готовящемся взрыве, его не предотвратил? Ведь это его клуб. Он вбухал в него немало денег, предприятие приносило доход. Значит, все-таки не знал? А герой-любовник Саша откуда взялся? Он-то, кстати, чем зарабатывает на жизнь и многочисленные удовольствия? Они с отцом конкуренты, как говорил Саша? Что у них на самом деле за отношения? И какие цели преследовали оба? В этом деле они вместе или по отдельности? И зачем все-таки взорвали клуб?!
– Чем ты теперь намерен заниматься? – спросила я у отца.
– Тем же самым, – пожал он плечами.
– То есть?
– Ну ведь у меня есть еще два клуба, насколько тебе известно. Как работал, так и буду работать. И «Сфинкс» будет отстроен заново.
Я уточнила про дядю Леню. Он тоже погиб? Отец кивнул.
– Значит, ты остаешься единственным директором?
– Ну не совсем… Клубами будет управлять совет директоров. Хотя реально… В общем, директором буду я. Или управляющим. Ксения, должность не имеет никакого значения! Я буду работать так, как работал раньше. Это – самое главное.
Насчет самого главного у меня были другие мысли, но я решила попридержать их при себе.
– Чем занимается Саша? – уточнила я.
– Забудь о нем, – ответил отец. – Оставил тебя в покое – ты радоваться должна.
Я не очень радовалась. Отец вспомнил о своих родительских функциях и опять стал меня увещевать, что этот мужчина – не для меня, он меня не стоит, он вообще такой-сякой-разэтакий. Это мне уже говорилось сегодня.
Выслушав отца, я повторила свой вопрос. Для себя я решила, что должна встретиться с господином Разнатовским и уточнить у него пару моментов. Ведь он явно многое знает… Да, он мне понравился, но теперь не это было главным и мне стало не до устройства личной жизни. Я хотела разобраться в случившемся, вернее, в причинах случившегося, но объяснять все это отцу я не собиралась.
– Ксения, мне очень жаль, что он… и тебя охмурил, – заговорил папа. – Возможно, тебе будет неприятно это слышать… но он меняет женщин, как перчатки. Как презервативы, если быть абсолютно точным. В городе даже есть нечто типа клуба… – папа хохотнул. – «БПР» – бывшие подруги Разнатовского. Или брошенные.
– Хочешь поздравить меня со вступлением в члены? – съехидничала я.
Отец хотел, чтобы я выбросила Сашу из головы. Окончательно и бесповоротно. Он обещал помочь мне с переездом, с поиском работы и собирался давать деньги и после того, как я на нее устроюсь. Чтобы мне на все хватало. Он не хочет, чтобы я хоть в чем-то нуждалась. Я вообще могу не работать, а заняться поисками мужа – что, наверное, было бы идеальным вариантом.
Отец достал бумажник, раскрыл и отсчитал десять стодолларовых бумажек.
– Это на первое время, Ксения, – сказал он, пододвигая их ко мне. – Я помогу тебе во всем. Сделаю все что угодно. Но у меня будет одно условие.
Я напряглась.
– Ты больше не суешь нос в это дело. И в мои дела вообще. Ты ничего не видела и не слышала. Ты меняешь круг знакомых – а ты меняешь, как я понимаю? Ты просто стараешься как можно скорее забыть о случившемся. Это было для тебя очень неприятным моментом…
Тоже мне выраженьице нашел, пронеслась мысль, но я продолжала слушать дальше.
– Ксения, у милиции есть официальная версия. Следствие закончено. Виновные найдены. Тебя больше никто не станет ни о чем спрашивать. Все! Только никуда не лезь. Забудь обо всем, что ты слышала в квартире у Саши. Прости меня за излишнюю резкость. Я тогда был на взводе. Когда я узнал, что ты тоже была в клубе в ту ночь… Ну ты сама должна понимать. Сашу, как я думаю, ты никогда больше не увидишь. Выкинь его из головы. Выкинь все из головы. Живи дальше. Начни жизнь с чистого листа. Тогда я помогу тебе во всем.
– Хорошо, папа, – сказала я, как покорная дочь, а про себя подумала: «А вот фиг тебе».
Я уже точно знала, что не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины. Я должна была понять, почему погибло столько ни в чем не повинных людей, в чьей смерти – пусть опосредованно – обвиняют меня. Почему произошел взрыв, так круто изменивший мою жизнь? Почему я должна страдать, лишившись всех друзей? Почему я должна бросать институт? Почему все пошло наперекосяк? За что страдаю я?!
Я дала себе слово, что разберусь. Только буду действовать хитро и постараюсь не привлекать к себе внимания. И использовать всех, кого удастся. Отца, Сашку, может, еще каких-то людей…
– Вот и отлично, – повеселел папа.
Он выпил еще чашку чая и заявил:
– Ну мне пора. Я хотел тебя как-нибудь познакомить…
– Не сейчас, – оборвала я его.
– Ты должна понять меня, Ксения… Ты же уже взрослая. Мы с мамой старались…
– Я все понимаю. Не надо об этом.
– Хорошо. – Он все понял.
Я закрыла за ним дверь и долго сидела, уставившись в одну точку. Потом я решительно встала, собрала свои и мамины вещи, которые я ни в коем случае не хотела оставлять другой женщине. Отцовской шлюхе, как я ее назвала.
Еще одной причиной, побуждавшей меня браться за собственное расследование, было желание наказать отца, как я считала, виновного в смерти мамы. И как он смеет даже желать привести в нашу квартиру другую женщину, когда на маминой могиле еще не успели завянуть венки?! Пусть даже в последние годы они только сохраняли видимость брака…
И раз он требует, чтобы я забыла обо всем случившемся, значит, у него рыльце в пушку…
Кстати, а почему мама решила покончить с собой именно в ту ночь?
Глава 5
В самое ближайшее время я переехала в новую квартиру. Она, правда, была не совсем новой: в ней раньше кто-то жил, но только что был сделан ремонт и она оказалась в прекрасном состоянии. Восемнадцатиметровая комната, девятиметровая кухня, огромный холл – в общем, жить можно. Я переставила мебель, разложила вещи, подключила компьютер. Один шкаф отвела под мамины вещи, которые собиралась хранить… Отец разрешил мне взять все, что мне хотелось, включая посуду, кастрюли, постельное белье. Я взяла. Не из жадности и не потому, что собиралась в ближайшем будущем экономить деньги, не представляя свои возможные источники дохода, а потому, что ничего не хотелось оставлять его шлюхе. Я бы лучше все это раздала бедным. Вообще все из нашей старой квартиры, оставив там лишь голые стены, и даже их… Я с ужасом думала о том, как в той квартире, где хозяйничала мама, станет жить новая женщина. Как только отец… Думать о нем совсем не хотелось. Я не представляла, как могла в нем так ошибаться. Его шлюху я пока ни разу не видела и желания такого не испытывала. Хотя бы это он понимал.
Переехав, я попросила отца никому не давать мой новый номер телефона и передать эту просьбу его сожительнице. У меня имелись для этого основания: мало того, что во время похорон подруг на меня смотрели, как на прокаженную, несколько человек еще посчитали своим долгом мне позвонить и наговорить гадостей. Те, кто мне когда-то завидовал или просто не любил по какой-то причине, дали волю словам. Я никогда не думала, что люди такие злые… Никого из старых знакомых больше не хотелось ни видеть, ни слышать. Я начинала жизнь с чистого листа.
Обустроившись на новом месте, стала внимательно изучать рекламные объявления с предложением работы, но пока ничего не находила. Отец сказал, что будет выдавать мне по пятьсот долларов в месяц, пока не устроюсь. Вроде как отступные. Или он все-таки меня любит? Не мог же он разом вычеркнуть меня из жизни?! Я не отказывалась от денег. Пусть платит: его шлюхе меньше достанется. Я ее заочно ненавидела.
Каждый вечер я сидела в одиночестве, вспоминала прошлое, с ужасом думала о будущем. Я не представляла, что меня ждет дальше, и не понимала, с чего начать запланированное расследование. Но в один прекрасный день сказала себе: с самого начала. Или с кульминационного пункта. В любом случае, под лежачий камень вода не течет. Надо съездить на место, осмотреться там, возможно, найти окрестных бомжей, побеседовать с ними. Мало ли что они говорили милиции… Да и не все, наверное, имели желание общаться с нашими органами правопорядка. А со мной, может, и поговорят? В общем, попытка – не пытка. Хотя жизнь моя в последнее время ею стала…
Я села в «Оку» и порулила в центр города, к тому месту, где еще совсем недавно стоял «Сфинкс».
Специально припарковалась на соседней улице, чтобы не привлекать ничьего внимания, и пешком направилась в сторону набережной. Хотя уже стемнело и обычный рабочий день закончился, по мере приближения к месту звуки строительных работ становились все громче.
Наконец я вышла на набережную. Ограждение было восстановлено, а место взрыва обнесено забором, нагнана всевозможная строительная техника. Площадка освещалась мощными юпитерами, кругом сновали рабочие. В общем, можно было ожидать, что в обозримом будущем здесь возведут новый клуб.
Я остановилась на некотором удалении и уставилась на «муравейник»: суета на строительной площадке напоминала мне именно его.
Внезапно за моей спиной послышался стук палки о холодный, обледенелый асфальт. Я резко обернулась. Ко мне подходил дедок, которого мне довелось видеть на этом месте, когда мы приезжали сюда с Сашей.
Дедок остановился рядом со мной. Он меня, конечно, не вспомнил. Мы молча стояли рядом, наблюдая за активной работой.
– Нет в них ничего святого, – наконец тихо произнес дедок, тряся головой. – Кощунство это! На таком месте стройку начинать… Говорил я с рабочими – опять, говорят, клуб будет. Веселиться тут собираются… На чужих костях.
И дедок горестно покачал головой.
Я поинтересовалась, когда началось строительство.
– А почти сразу, – ответил дедок. – Дня через два… Нехристи! Еще про памятник говорили… Какой памятник… Все на костях. Весь Питер. И раньше на них строили, и теперь вот…
И он снова покачал головой. Потом посмотрел на меня и спросил, кто из моих знакомых там погиб.
– А почему вы решили, что там был кто-то из моих знакомых?
– Так стояла бы ты тут? – удивился дедок. – Зеваки только в первый день были.
– Подруги, – тихо сказала я.
– Ну вот видишь…
Я сказала, что слышала об аресте виновных. Дедок только усмехнулся.
– Эх, девка, девка… Не всему верь, что слышишь…
– Так арестовали кого-то или нет? – ухватилась я за дедка.
– Кого-то, конечно, арестовали, – произнес он, растягивая слова, затем снова очень внимательно на меня посмотрел. Я не отводила взгляда. И дедок не отводил, потом опять в очередной раз покачал головой и добавил: – А ты лучше здесь не появляйся. И не лезь в это дело. Не лезь! – повторил он, развернулся, сделал два шага в ту сторону, откуда пришел, оглянулся и сказал: – Уезжай. Плохое место.
И пошел своей дорогой, стуча палкой по асфальту. А я осталась стоять в недоумении.
Он что-то знает? Что-то видел? Или кого-то? Может, мне следовало с ним поговорить поподробнее? Зачем я сюда приехала? Я же хотела что-то узнать! Вот он – шанс! А я его упускаю. Что же я стою-то, как истукан?
Я развернулась и бросилась вслед за дедком, уже заворачивавшим в какую-то арку, выходящую на набережную. Но догнать не успела: я увидела Викторию Александровну, мать Алены, показавшуюся из-за угла.
Я резко остановилась. Тетя Вика тоже замерла, конечно, сразу же меня узнав. Я не могла решить, бежать ли мне от нее или попробовать поговорить… Конечно, она меня проклинает. И ей больно видеть меня, живую и здоровую, в то время как ее дочь лежит в земле. Вернее, то, что осталось от дочери…
Тетя Вика сама сделала первый шаг. Перешла улицу и вплотную подошла ко мне, застывшей на набережной.
Выглядела она откровенно плохо: синяки под глазами, морщины, которых раньше не было, казалось, со времени нашей последней встречи она постарела лет на десять. Ни следа косметики, черный платок…
– Здравствуй, Ксения, – тихо сказала она.
– Здравствуйте, тетя Вика.
Я встретилась с ней взглядом и выдержала его, хотя, признаться откровенно, мне это было тяжело. В ее глазах, как мне показалось, горел какой-то нехороший огонь… Безумия? – пронеслась мысль.
– Я тебе звонила, – внезапно сказала тетя Вика, – и просила дать твой новый номер телефона.
Переехав, я попросила отца никому не давать мой новый номер телефона и передать эту просьбу его сожительнице. У меня имелись для этого основания: мало того, что во время похорон подруг на меня смотрели, как на прокаженную, несколько человек еще посчитали своим долгом мне позвонить и наговорить гадостей. Те, кто мне когда-то завидовал или просто не любил по какой-то причине, дали волю словам. Я никогда не думала, что люди такие злые… Никого из старых знакомых больше не хотелось ни видеть, ни слышать. Я начинала жизнь с чистого листа.
Обустроившись на новом месте, стала внимательно изучать рекламные объявления с предложением работы, но пока ничего не находила. Отец сказал, что будет выдавать мне по пятьсот долларов в месяц, пока не устроюсь. Вроде как отступные. Или он все-таки меня любит? Не мог же он разом вычеркнуть меня из жизни?! Я не отказывалась от денег. Пусть платит: его шлюхе меньше достанется. Я ее заочно ненавидела.
Каждый вечер я сидела в одиночестве, вспоминала прошлое, с ужасом думала о будущем. Я не представляла, что меня ждет дальше, и не понимала, с чего начать запланированное расследование. Но в один прекрасный день сказала себе: с самого начала. Или с кульминационного пункта. В любом случае, под лежачий камень вода не течет. Надо съездить на место, осмотреться там, возможно, найти окрестных бомжей, побеседовать с ними. Мало ли что они говорили милиции… Да и не все, наверное, имели желание общаться с нашими органами правопорядка. А со мной, может, и поговорят? В общем, попытка – не пытка. Хотя жизнь моя в последнее время ею стала…
Я села в «Оку» и порулила в центр города, к тому месту, где еще совсем недавно стоял «Сфинкс».
Специально припарковалась на соседней улице, чтобы не привлекать ничьего внимания, и пешком направилась в сторону набережной. Хотя уже стемнело и обычный рабочий день закончился, по мере приближения к месту звуки строительных работ становились все громче.
Наконец я вышла на набережную. Ограждение было восстановлено, а место взрыва обнесено забором, нагнана всевозможная строительная техника. Площадка освещалась мощными юпитерами, кругом сновали рабочие. В общем, можно было ожидать, что в обозримом будущем здесь возведут новый клуб.
Я остановилась на некотором удалении и уставилась на «муравейник»: суета на строительной площадке напоминала мне именно его.
Внезапно за моей спиной послышался стук палки о холодный, обледенелый асфальт. Я резко обернулась. Ко мне подходил дедок, которого мне довелось видеть на этом месте, когда мы приезжали сюда с Сашей.
Дедок остановился рядом со мной. Он меня, конечно, не вспомнил. Мы молча стояли рядом, наблюдая за активной работой.
– Нет в них ничего святого, – наконец тихо произнес дедок, тряся головой. – Кощунство это! На таком месте стройку начинать… Говорил я с рабочими – опять, говорят, клуб будет. Веселиться тут собираются… На чужих костях.
И дедок горестно покачал головой.
Я поинтересовалась, когда началось строительство.
– А почти сразу, – ответил дедок. – Дня через два… Нехристи! Еще про памятник говорили… Какой памятник… Все на костях. Весь Питер. И раньше на них строили, и теперь вот…
И он снова покачал головой. Потом посмотрел на меня и спросил, кто из моих знакомых там погиб.
– А почему вы решили, что там был кто-то из моих знакомых?
– Так стояла бы ты тут? – удивился дедок. – Зеваки только в первый день были.
– Подруги, – тихо сказала я.
– Ну вот видишь…
Я сказала, что слышала об аресте виновных. Дедок только усмехнулся.
– Эх, девка, девка… Не всему верь, что слышишь…
– Так арестовали кого-то или нет? – ухватилась я за дедка.
– Кого-то, конечно, арестовали, – произнес он, растягивая слова, затем снова очень внимательно на меня посмотрел. Я не отводила взгляда. И дедок не отводил, потом опять в очередной раз покачал головой и добавил: – А ты лучше здесь не появляйся. И не лезь в это дело. Не лезь! – повторил он, развернулся, сделал два шага в ту сторону, откуда пришел, оглянулся и сказал: – Уезжай. Плохое место.
И пошел своей дорогой, стуча палкой по асфальту. А я осталась стоять в недоумении.
Он что-то знает? Что-то видел? Или кого-то? Может, мне следовало с ним поговорить поподробнее? Зачем я сюда приехала? Я же хотела что-то узнать! Вот он – шанс! А я его упускаю. Что же я стою-то, как истукан?
Я развернулась и бросилась вслед за дедком, уже заворачивавшим в какую-то арку, выходящую на набережную. Но догнать не успела: я увидела Викторию Александровну, мать Алены, показавшуюся из-за угла.
Я резко остановилась. Тетя Вика тоже замерла, конечно, сразу же меня узнав. Я не могла решить, бежать ли мне от нее или попробовать поговорить… Конечно, она меня проклинает. И ей больно видеть меня, живую и здоровую, в то время как ее дочь лежит в земле. Вернее, то, что осталось от дочери…
Тетя Вика сама сделала первый шаг. Перешла улицу и вплотную подошла ко мне, застывшей на набережной.
Выглядела она откровенно плохо: синяки под глазами, морщины, которых раньше не было, казалось, со времени нашей последней встречи она постарела лет на десять. Ни следа косметики, черный платок…
– Здравствуй, Ксения, – тихо сказала она.
– Здравствуйте, тетя Вика.
Я встретилась с ней взглядом и выдержала его, хотя, признаться откровенно, мне это было тяжело. В ее глазах, как мне показалось, горел какой-то нехороший огонь… Безумия? – пронеслась мысль.
– Я тебе звонила, – внезапно сказала тетя Вика, – и просила дать твой новый номер телефона.