Страница:
В Болгарии, даже при коммунистической власти, день Кирилла и Мефодия (24 мая) праздновался как День славянской письменности. В Советском Союзе о заслугах равноапостольных братьев говорилось скупо. Не всякий школьник, научившийся писать, знал о подвиге двух византийских священников, благодаря которому он приобщался к великому миру культуры. Более того, и слово «кириллица» широкого распространения не имело. Пользовались им, в основном, библиотечные работники. Слово, обозначающее славянскую, и в первую очередь русскую азбуку, стало привычным только с появлением персональных компьютеров: в операционных системах и других полезных программах славянская азбука называется «кириллической» (Cyrillic).
Когда-то давным-давно на улицах города Белостока звучали четыре языка, потому что в городе жили евреи, поляки, русские и немцы. Горожане были обычными людьми, не семи пядей во лбу, но каждый поневоле становился полиглотом, чтобы общаться с соседями или с торговцами на рынке.
Вот и сына учителя Марка Заменгофа как только не звали: и Лейзер, и Лазарь, и Людвиг. Мальчик был способен к языкам. Учась в варшавской гимназии он, как положено, выучил два «мертвых» языка (древнегреческий и латынь) и два языка «живых» (немецкий и французский), а потом самостоятельно принялся за английский. Если учесть, что с детства он знал русский, польский, идиш и иврит, то языковая база у Лазаря-Людвига была солидная. С такой базой выучить еще один язык – дело пустяковое.
Еще лучше – придумать язык совсем новый. Чтобы было в нем всего несколько грамматических правил. И легкое словообразование, с помощью приставок и суффиксов. И никаких исключений. И знакомые латинские буквы. И знакомые корни: на 60 процентов взятые из романских языков, на 30 – из германских и на 10 – из славянских. Такой язык было бы просто выучить всем людям во всем мире. Это было бы замечательное средство общения!
Проект нового языка Людвиг Заменгоф (Ludwig Zamenhof; 1859–1917) набросал уже в выпускном классе гимназии. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Филология не прокормит. К тому же такая заумно-футуристическая. Поэтому молодой Заменгоф изучал медицину в Москве, Варшаве, Вене – и стал врачом-окулистом.
Возможность представить миру проект, который повернет этот мир к всеобщему благу, счастливо совпала с порой женитьбы. Будущий тесть согласился на то, чтобы часть приданого была использована для публикации проекта международного языка. 26 июля 1887 года в Варшаве вышла сорокастраничная книжка (на русском, кстати, языке). Книжка называлась скромно: «Международный язык. Предисловие и полный учебник» («Lingvo internacia. Antaŭparolo kaj plena lernolibro»). Автор тоже был скромен. Книгу он подписал псевдонимом Doktoro Esperanto, то есть «Доктор Надежда».
Надежда объединить людей в одно счастливое (а как же иначе?) сообщество грела в то время сердца многих людей. Идея международного языка (как средства достижения всеобщего братства и мирного сосуществания народов) приобрела страстных поклонников во многих странах мира. Тем более что язык эсперанто и в самом деле оказался несложным. А ведь только простая идея может овладеть массами. Поэтому в начале XX века количество эсперантистов исчислялось миллионами. В СССР в 1920-х годах язык эсперанто считался языком грядущей мировой революции и широко изучался. В 1927 году даже была выпущена советская почтовая марка в честь 40-летия языка. На зеленом фоне – портрет Л. Заменгофа, а также заводы, фабричные трубы и краны, воздвигавшие что-то железное. Но – tempo ŝanĝi («времена меняются»). В 1937–1938 годах советских эсперантистов выкосили почти полностью, потому что очень уж вредным этот язык оказался. На нем, как доказали следственные органы, вели секретную переписку троцкисты, шпионы и террористы.
Приблизительно в то же время эсперанто и эсперантистов уничтожали в гитлеровской Германии. Всемирным языком (только недочеловеки понять этого не могут!) должен быть немецкий язык, а не какое-то сомнительное эсперанто, выдуманное к тому же русским евреем из польского города.
Сам врач-окулист Л. Заменгоф, придумавший язык для международного братства и любви и подаривший ему не свое имя, а красивый псевдоним, скончался 14 апреля 1917 года в Варшаве. Тогда Варшава еще не стала столицей независимой Польши. Варшаву оккупировали германские войска. И было еще много времени – 22 года – до следующей немецкой оккупации, когда погибнут почти все родственники Доктора Надежды.
В XVII веке в городе Бремене жил человек со странной для немецкого уха фамилией Неандер. Был он не иностранец, просто его дедушка Иоахим, музыкант и эрудит, решив облагородить свою обычную немецкую фамилию Нойман (Neumann – буквально: новый человек), перевел ее на язык древних греков: неа андер.
Нашего Неандера звали, как и дедушку, Иоахимом. После смерти отца Иоахим Неандер (Joachim Neander; 1650–1680) изучал богословие в родном Бремене. В 1671 году он уже был домашним учителем в Гайдельберге, а через три года переехал в Дюссельдорф и там работал учителем в латинской школе. Еще Иоахим слыл поэтом и музыкантом. Несколько сочиненных им гимнов и хоралов исполняются в протестантских церквах Германии до сих пор.
Земной жизни Иоахиму Неандеру было отмерено 30 лет. В 1679 году он стал священником в Бремене, но через год умер – вероятно, от чумы, довольно частой в те времена в Европе.
Живя в Дюссельдорфе, Иоахим Неандер любил ходить по окрестностям города, по долине реки Дюссель, природа которой вдохновляла его на творчество. Долина действительно красива. В этом месте река пробила меловые скалы. Заросшие зеленью утесы, многочисленные гроты и пещеры… Неандер посвятил долине несколько романтических стихотворений, чем прославил ее, а затем и себя. После смерти Неандера в 1680 году место назвали по его фамилии – Neanderthal («долина Неандера»).
Время течет и упорно стирает имена и факты. Гораздо упорнее, чем река Дюссель размывает меловые свои берега. Вряд ли кто-нибудь сегодня вспомнил бы учителя Неандера, ведь и долины, которую назвали в его честь, больше не существует. В XIX веке здесь начали добывать мел, перерабатывая на этот полезный продукт окружавшие долину горы. И в конце концов, уже все переработали.
В ходе этих работ была сделана потрясающая научная находка. В 1856 году в одной из каменоломен были найдены какие-то странные кости: человек – не человек, животное – не животное. Рабочие предполагали, что это древний «пещерный медведь». Кости попали к местному школьному учителю Иоахиму Карлу Фульроту. Фульрот был не только учителем, но и естествоиспытателем-любителем. Он пришел к выводу, что это – останки «доисторического» человека. Древнего пещерного человека назвали по тому месту, где его отыскали, неандертальским человеком, или попросту неандертальцем.
Неандерталец – не предок современного человека, как иногда ошибочно считают. Палеонтологи говорят, что таковым является другой вид гоминидов – кроманьонец. По их мнению, 30–40 тысяч лет назад на Земле жили два вида, которые можно считать разумными. Кроманьонцы и неандертальцы были прямоходящими, умели пользоваться огнем и изготавливать орудия труда. Хотя они имели общих животных предков, обезьян, и походили друг на друга, но все же различались, и весьма существенно. По данным генетического анализа найденных костей кроманьонцы и неандертальцы имели разный набор генов, и потому многие ученые считают, что потомства при скрещивании они давать не могли. То есть были они не представителями разных рас, а представителями разных видов. Современные люди – потомки кроманьонцев.
Ирландский монах по имени Фиакр (около 600–670) прославился своими отшельническими подвигами во Франции. Он поселился в лесу неподалеку от французского города Мо (Meaux). Этот городок расположен на реке Марна километрах в ста к востоку от Парижа. Местный епископ выделил пришлому ирландцу участок в лесной чащобе. Фиакр его благоустроил и основал там монастырь. После смерти он довольно быстро превратился в святого покровителя садоводов и огородников. Во Франции статуэтки святого Фиакра часто ставят на садовых участках. Вроде того садового гномика из прелестного французского фильма «Амели», которому вдруг вздумалось попутешествовать.
А почти через тысячу лет после смерти святого Фиакра, в 1640 году, предприимчивый парижанин Никола Соваж (Nicolas Sauvage) организовал в столице прокат конных повозок, прообраз нынешних такси. Первый пункт проката экипажей находился в здании, которое называлось Hôtel de St. Fiacre. Поэтому и сами экипажи стали называться фиакрами. Всю свою жизнь святой Фиакр ходил пешком, а его имя осталось в европейских языках названием повозки, и он оказался по совместительству покровителем таксистов.
В детсадовскую пору в нашем детском лексиконе все, что так или иначе относилось к вопросам пола, называлось словом «глупости». Девочки бегали жаловаться к воспитательнице:
– Анна Ивановна, а он глупости рассказывает!
И дальше на всю жизнь заводилась забавная игра, когда приходилось гадать, каким набором слов в том или ином обществе пользоваться, чтобы было прилично и приятно. Среди «неприличных» значилось и смешное слово «гондон». Чуть позже оказалось, что это – опрощенное слово кондом. Исходное слово звучало совсем не простонародно, но и оно принадлежало к разряду «неприличных». Хотя предмет, им обозначаемый, все равно существовал и был очень востребован, причем не только в годы советского всеобщего дефицита. В стихотворении Э. Багрицкого «Контрабандисты», описывающем дореволюционные реалии, среди контрабанды, которую везут в Одессу три грека, – «коньяк, чулки и презервативы».
Этот деликатный предмет имеет давнюю историю. На египетских папирусах трехтысячелетней давности обнаружены первые изображения мужчины с защищенным половым членом. Египтологи, правда, спорят: эта защита применялась в бытовых или сакральных целях? Но о том, что применялась, споров нет. И в Древнем Риме презервативы применялись, и даже в варварской Европе. В пещере Конбарель (Combarelles) во Франции найден наскальный рисунок, сделанный в 100–200 годах. Есть мнение, что на этом рисунке изображено первое в Европе применение презервативов.
В 1492 году произошло важное событие в мировой истории – Христофор Колумб открыл новую часть света. Оттуда потекли неслыханные богатства. Награбленное золото инков и ацтеков не пошло Европе впрок. Обесценилось в больших количествах ходившее по европейским странам серебро. Благосостояние очень многих купцов и ремесленников пошатнулось. Пошатнулась и власть большинства европейских властителей. Повод для войны витал в воздухе, во многих странах шла Реформация. Вспыхнула Тридцатилетняя война, ставшая для тогдашней Европы бедствием, сравнимым с чумой.
Матросы Колумба завезли в Европу неизвестную болезнь, передаваемую половым путем. Эта болезнь скоро распространилась по Старому Свету. Тем более что все не стихали войны, и солдаты, никогда не упускавшие случая пограбить и понасиловать, пересекали свои и чужие земли во всех направлениях. Новую болезнь называли сперва «испанской», а потом «французской». После того как в начале XVI века итальянский врач Д. Фракасторо написал поэму о пастушке Сифилусе, наказанном Венерой и Аполлоном за неуважение к ним болезнью половых органов, эту болезнь стали называть сифилисом.
Именно оттого, что сифилис был новой болезнью для европейцев, его поселение в организме кончалось, как правило, летальным исходом, и к тому же очень быстро. Косила эта болезнь людей не хуже чумы. Церковь, естественно, объявила сифилис божьим наказанием за понятно какие грехи. Врачи же в меру сил пытались его излечить или хотя бы воспрепятствовать распространению. В Страсбурге есть квартал, который называется «Маленькая Франция». Но не потому, что там устроили какой-нибудь Версаль в миниатюре. Все гораздо прозаичнее. Здесь находилась первая в Европе лечебница для страдавших «французской болезнью». Одним из распространенных в то время методов лечения было заражение сифилитика малярией. Резкое повышение (до 40 градусов) температуры тела, вызванное малярией, убивало микроб-разносчик сифилиса. Известно, что знаменитый врач Парацельс (настоящее имя которого – Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм) лечил сифилис ядами: ртутью и мышьяком. На основе мышьяка, кстати, было изготовлено в XX веке и первое действенное лекарство против сифилиса – сальварсан.
Прошло время, болезнь стала для европейцев «своей». В конце XIX – начале XX века почти 15 процентов населения Европы страдало сифилисом и разносило его по миру. Так, знаменитый художник Гоген «осчастливил» новой болезнью райский уголок в Тихом океане – остров Таити, заразив там изрядное количество таитянок.
Главным средством борьбы с новой чумой (кроме воздержания и супружеской верности) были изделия с графским именем «кондом». О происхождении этого названия спорят, но большинство версий связывают его с именем врача английского короля Карла (Чарлза) II (1630–1685). Карл II в английской истории известен как «веселый король». У него было много любовниц и внебрачных детей. Карл признал себя отцом 14 детей и всем дал герцогские и графские титулы. Королевский врач полковник Кондом (а может, Кондум, Кондон или Контон) предложил королю пользоваться противозачаточным средством, изготовленным из тонких бараньих кишок, смазываемых маслом). Вероятно, благодаря этому простому, но действенному средству, число пэров Великобритании увеличиваться перестало. Более того, законный брак Карла II с дочерью португальского короля Екатериной потомства не дал. Так что после смерти Карла следующим королем, Иаковом II, стал его брат.
Споры об имени королевского врача-изобретателя шли еще и потому, что фамилия его звучала совершенно не по-английски. Вполне возможно, что он был уроженцем Гаскони, дворянские роды которой исправно поставляли слуг королям двух соседних держав, Испании и Франции. Одного такого гасконца при дворе французского короля, героя романа А. Дюма, знают все. Но д’Артаньян с таким же успехом мог проявить себя и при дворе короля испанского, сверни он на одном из перекрестков не направо, а налево.
Наверное, когда-то один дворянин из гасконского городка Кондом пересек Ла-Манш и стал слугой короля Англии, Шотландии и Ирландии. Городок Кондом и ныне процветает в провинции Гер (французский департамент Средние Пиренеи), заманивая туристов не только старинным собором и фирменным крепким напитком «Арманьяк», но и дорожным указателем на въезде, который уже не раз исчезал в качестве сувенира.
«Сандуновские бани, как и переулок, были названы в начале прошлого века в честь знаменитой актрисы-певицы Сандуновой. Так их зовут теперь, так их звали и в пушкинские времена», – сообщает В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи». Когда-то один знакомый уверял меня в том, что знаменитые московские бани были основаны грузином по происхождению, купцом Сандуновым, настоящая (не переделанная на русский лад) фамилия которого была Зундукелия. А Гиляровскому призывал не слишком верить. Правда, как всегда, оказалась посередине.
Русского актера Силу Николаевича Сандунова (1756–1820) в детстве звали Силован Зандукели. В юности он начал службу в Мануфактур-коллегии. Но попав однажды в театр, понял, что это – его дорога. В 1776 году его приняли в труппу театра Медокса. Этот театр (его еще называли Петровским театром, потому что стоял он на улице Петровка) был тогда главным театром города. После нашествия Наполеона и пожара Москвы на его месте построили Большой театр. Став актером, Зандукели и превратился в Сандунова.
У Силы Николаевича были роли комические. В 1783 году он «пошел на повышение»: его перевели в Санкт-Петербург, в придворный театр. В 1794 году произошел, наверное, самый важный поворот в его судьбе, закончившийся женитьбой и возвращением из Петербурга в Москву.
В 1794 году Сила Николаевич всерьез задумался о женитьбе. И возраст был солидный, и сердечная привязанность имелась: оперная певица Елизавета Семеновна Семенова (1772–1826). Впрочем, к тому моменту была она уже не Семенова, а Уранова. Новую фамилию и перстень даровала актрисе императрица Екатерина II. Она же спасла свою «крестницу» от приставаний канцлера А. А. Безбородко, способствовала свадьбе ее с Сандуновым, одарила молодых деньгами и отправила от греха подальше обратно в Москву. Кстати, канцлеру Безбородко пришлось подарить Лизе бриллиантовый гарнитур – в возмещение морального ущерба.
Вернувшись в Москву, Сандунов не проиграл. Он стал любимым московским комиком. На деньги, полученные от императрицы в качестве свадебного подарка, был куплен большой участок земли на берегу реки Неглинки. Сперва актер хотел построить там дом, усадьбу в московском стиле. Но – как говорят, не без совета жены – решил вложить деньги в выгодное предприятие, и на Неглинке были построены публичные Сандуновские бани.
Эти бани ни в какое сравнение не шли с тогдашними московскими избушками для помывки, которым был утыкан берег той же Неглинки. У Сандунова воду из реки не надо было таскать – по проведенному водопроводу она сама поступала в краны. Залы были просторные, с диванами, коврами и зеркалами. Благородные посетители получали серебряные шайки. Еще одно новшество было введено: мужчины и женщины теперь мылись отдельно. Таким образом, мытье из разряда семейного ненавязчиво переводилось в разряд клубный. В самом деле, Сандуны довольно скоро стали своеобразным клубом, где встречались богатые и знатные москвичи. Доходы от бань восполнили дыру в бюджете, возникшую, когда Сила Сандунов в 1810 году оставил сцену.
Семейный бизнес процветал, сама же семья Сандуновых развалилась. Причиной тому была супружеская неверность Силы Николаевича. При разделе имущества бани, поскольку они были построены на средства жены, отошли к Елизавете Урановой, хотя и продолжали называться Сандуновскими.
После смерти Урановой в 1826 году у бань поменялось несколько хозяев. В конце XIX века обветшавшее здание снесли и на том же месте построили новые бани. С прежним названием. Даже не бани – термы. Это античное слово как нельзя лучше подходило к открытому в 1896 году новому зданию Сандуновских бань. Роскошные залы, отделанные мрамором и гранитом, новейшие инженерные решения: вентиляция, электричество, водопровод с фильтрованной водой. Посещать Сандуны стало престижно. В дорогих кабинетах побывало немало знаменитостей.
После Октябрьской революции прославленные бани стали обычным банно-помывочным комбинатом. При реконструкции в 1944 году подлатали помещение и вернули подобие блеска царских времен. Сюда опять стали стекаться важные персоны и знаменитости (на этот раз советские), а вслед за ними – инженеры и служащие. Поход с друзьями в баню превратился в весьма распространенную и поощряемую форму досуга. О московских Сандунах узнали по всему Советскому Союзу.
Те, кто слышал песни В. Высоцкого (а кто с ними не знаком?), знают, что есть в Москве местечко со странным названием Канатчикова дача, а там размещается сумасшедший дом.
С 1904 по 1907 год П. П. Кащенко был главным врачом на той самой Канатчиковой даче. Тогда эта больница называлась Алексеевской и была самой большой по тому времени психиатрической лечебницей в России. А в 1907 году он основал психиатрическую больницу под Петербургом и заведовал ею до 1917 года. Благодаря его руководству Петербургская больница, как и Московская, стала образцовым медицинским учреждением. Так что имя Петра Петровича тоже было достойно увековечивания. Но только не «экспроприаторским» же способом! А именно так и поступили власти Москвы, переименовав в 1922 году Алексеевскую больницу в больницу имени П. П. Кащенко. Сам Петр Петрович, будь он жив, наверняка протестовал бы против такого переименования.
Бывший московский городской голова Николай Александрович Алексеев (1852–1893) вряд ли имел шансы попасть в пролетарские святцы. Он принадлежал к семейству купцов первой гильдии Алексеевых, одному из богатейших семейств в Москве. Улицы возле Рогожской заставы, где жили Алексеевы, так и назывались – Алексеевские. Здесь же находилось главное семейное предприятие, золотоканительная фабрика, основанная в 1785 году. Алексеевым же принадлежали суконная мануфактура, камвольная фабрика в Подмосковье и химический завод в Харькове. Двоюродным братом Николая Александровича был выдающийся актер К. С. Алексеев, более известный нам по сценическому псевдониму Станиславский.
С 1885 по 1893 год Н. А. Алексеев занимал пост московского городского головы. Это было время бурного роста города; при молодом, энергичном Николае Александровиче Москва из большой деревни превратилась в современный европейский город: были построены городской водопровод и канализация, разбиты скверы и бульвары, возведены два замечательных здания – Исторический музей и Городская дума, преобразился разбитый у кремлевской стены Александровский сад.
На строительство психиатрической больницы собрали полтора миллиона рублей – сумму по тем временам огромную. Стройку затеяли с размахом, но ее окончания Николай Александрович не увидел. В марте 1893 года в рабочем кабинете его застрелил (ирония судьбы!) какой-то умалишенный.
Вскоре после Октябрьской революции Алексеевские улицы стали Коммунистическими, Большой и Малой. Алексеевская золотоканительная фабрика в скором времени превратилась в завод «Электропровод». В здании Московской городской думы («большой красивый красный дом, похожий на дворец») в 1924 году организовали музей В. И. Ленина.
Алексеевскую больницу тоже переименовали. И только в 1994 году она снова стала Алексеевской. Но «Кащенку», наверное, москвичи еще долго будут упоминать в разговорах, покручивая пальцем у виска.
Каждый год в конце февраля Лос-Анджелес, всю Америку да и значительную часть мира охватывает предпраздничная суета. Многие ждут церемонии вручения наград американской киноакадемии. Если это и не самая престижная награда, то уж точно самая известная. К вручению «Оскара» приковано поистине всемирное внимание.
Лауреатам вручают статуэтку высотой 34 сантиметра и весом 3,85 килограмма. Статуэтка сделана из сплава олова с медью, который называется британиум, и позолочена. Только во время Второй мировой войны в целях экономии металла статуэтки «Оскаров» делали из дерева.
Статуэтка изображает рыцаря с мечом, стоящего на бобине с кинолентой. А вот почему она называется так, единого мнения не существует. По одной версии, в 1929 году, когда вручали первую статуэтку, тогдашний библиотекарь академии, а затем ее исполнительный директор Маргарет Херрик (Margaret Herrick) назвала ее именем своего дяди, Оскара Пирса (Oscar Pierce). Сторонники другой версии отдают предпочтение сотруднице академии Бетт Дэвис (Bette Davis) и утверждают, что статуэтка ей напомнила чем-то ее мужа Хармона Оскара Нельсона-младшего (Harmon Oscar Nelson, Jr.), из-за чего и получила это прозвище.
Папа Рацци, мама Рацци
Когда-то давным-давно на улицах города Белостока звучали четыре языка, потому что в городе жили евреи, поляки, русские и немцы. Горожане были обычными людьми, не семи пядей во лбу, но каждый поневоле становился полиглотом, чтобы общаться с соседями или с торговцами на рынке.
Вот и сына учителя Марка Заменгофа как только не звали: и Лейзер, и Лазарь, и Людвиг. Мальчик был способен к языкам. Учась в варшавской гимназии он, как положено, выучил два «мертвых» языка (древнегреческий и латынь) и два языка «живых» (немецкий и французский), а потом самостоятельно принялся за английский. Если учесть, что с детства он знал русский, польский, идиш и иврит, то языковая база у Лазаря-Людвига была солидная. С такой базой выучить еще один язык – дело пустяковое.
Еще лучше – придумать язык совсем новый. Чтобы было в нем всего несколько грамматических правил. И легкое словообразование, с помощью приставок и суффиксов. И никаких исключений. И знакомые латинские буквы. И знакомые корни: на 60 процентов взятые из романских языков, на 30 – из германских и на 10 – из славянских. Такой язык было бы просто выучить всем людям во всем мире. Это было бы замечательное средство общения!
Проект нового языка Людвиг Заменгоф (Ludwig Zamenhof; 1859–1917) набросал уже в выпускном классе гимназии. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Филология не прокормит. К тому же такая заумно-футуристическая. Поэтому молодой Заменгоф изучал медицину в Москве, Варшаве, Вене – и стал врачом-окулистом.
Возможность представить миру проект, который повернет этот мир к всеобщему благу, счастливо совпала с порой женитьбы. Будущий тесть согласился на то, чтобы часть приданого была использована для публикации проекта международного языка. 26 июля 1887 года в Варшаве вышла сорокастраничная книжка (на русском, кстати, языке). Книжка называлась скромно: «Международный язык. Предисловие и полный учебник» («Lingvo internacia. Antaŭparolo kaj plena lernolibro»). Автор тоже был скромен. Книгу он подписал псевдонимом Doktoro Esperanto, то есть «Доктор Надежда».
Надежда объединить людей в одно счастливое (а как же иначе?) сообщество грела в то время сердца многих людей. Идея международного языка (как средства достижения всеобщего братства и мирного сосуществания народов) приобрела страстных поклонников во многих странах мира. Тем более что язык эсперанто и в самом деле оказался несложным. А ведь только простая идея может овладеть массами. Поэтому в начале XX века количество эсперантистов исчислялось миллионами. В СССР в 1920-х годах язык эсперанто считался языком грядущей мировой революции и широко изучался. В 1927 году даже была выпущена советская почтовая марка в честь 40-летия языка. На зеленом фоне – портрет Л. Заменгофа, а также заводы, фабричные трубы и краны, воздвигавшие что-то железное. Но – tempo ŝanĝi («времена меняются»). В 1937–1938 годах советских эсперантистов выкосили почти полностью, потому что очень уж вредным этот язык оказался. На нем, как доказали следственные органы, вели секретную переписку троцкисты, шпионы и террористы.
Приблизительно в то же время эсперанто и эсперантистов уничтожали в гитлеровской Германии. Всемирным языком (только недочеловеки понять этого не могут!) должен быть немецкий язык, а не какое-то сомнительное эсперанто, выдуманное к тому же русским евреем из польского города.
Сам врач-окулист Л. Заменгоф, придумавший язык для международного братства и любви и подаривший ему не свое имя, а красивый псевдоним, скончался 14 апреля 1917 года в Варшаве. Тогда Варшава еще не стала столицей независимой Польши. Варшаву оккупировали германские войска. И было еще много времени – 22 года – до следующей немецкой оккупации, когда погибнут почти все родственники Доктора Надежды.
В XVII веке в городе Бремене жил человек со странной для немецкого уха фамилией Неандер. Был он не иностранец, просто его дедушка Иоахим, музыкант и эрудит, решив облагородить свою обычную немецкую фамилию Нойман (Neumann – буквально: новый человек), перевел ее на язык древних греков: неа андер.
Нашего Неандера звали, как и дедушку, Иоахимом. После смерти отца Иоахим Неандер (Joachim Neander; 1650–1680) изучал богословие в родном Бремене. В 1671 году он уже был домашним учителем в Гайдельберге, а через три года переехал в Дюссельдорф и там работал учителем в латинской школе. Еще Иоахим слыл поэтом и музыкантом. Несколько сочиненных им гимнов и хоралов исполняются в протестантских церквах Германии до сих пор.
Земной жизни Иоахиму Неандеру было отмерено 30 лет. В 1679 году он стал священником в Бремене, но через год умер – вероятно, от чумы, довольно частой в те времена в Европе.
Живя в Дюссельдорфе, Иоахим Неандер любил ходить по окрестностям города, по долине реки Дюссель, природа которой вдохновляла его на творчество. Долина действительно красива. В этом месте река пробила меловые скалы. Заросшие зеленью утесы, многочисленные гроты и пещеры… Неандер посвятил долине несколько романтических стихотворений, чем прославил ее, а затем и себя. После смерти Неандера в 1680 году место назвали по его фамилии – Neanderthal («долина Неандера»).
Время течет и упорно стирает имена и факты. Гораздо упорнее, чем река Дюссель размывает меловые свои берега. Вряд ли кто-нибудь сегодня вспомнил бы учителя Неандера, ведь и долины, которую назвали в его честь, больше не существует. В XIX веке здесь начали добывать мел, перерабатывая на этот полезный продукт окружавшие долину горы. И в конце концов, уже все переработали.
В ходе этих работ была сделана потрясающая научная находка. В 1856 году в одной из каменоломен были найдены какие-то странные кости: человек – не человек, животное – не животное. Рабочие предполагали, что это древний «пещерный медведь». Кости попали к местному школьному учителю Иоахиму Карлу Фульроту. Фульрот был не только учителем, но и естествоиспытателем-любителем. Он пришел к выводу, что это – останки «доисторического» человека. Древнего пещерного человека назвали по тому месту, где его отыскали, неандертальским человеком, или попросту неандертальцем.
Неандерталец – не предок современного человека, как иногда ошибочно считают. Палеонтологи говорят, что таковым является другой вид гоминидов – кроманьонец. По их мнению, 30–40 тысяч лет назад на Земле жили два вида, которые можно считать разумными. Кроманьонцы и неандертальцы были прямоходящими, умели пользоваться огнем и изготавливать орудия труда. Хотя они имели общих животных предков, обезьян, и походили друг на друга, но все же различались, и весьма существенно. По данным генетического анализа найденных костей кроманьонцы и неандертальцы имели разный набор генов, и потому многие ученые считают, что потомства при скрещивании они давать не могли. То есть были они не представителями разных рас, а представителями разных видов. Современные люди – потомки кроманьонцев.
Ирландский монах по имени Фиакр (около 600–670) прославился своими отшельническими подвигами во Франции. Он поселился в лесу неподалеку от французского города Мо (Meaux). Этот городок расположен на реке Марна километрах в ста к востоку от Парижа. Местный епископ выделил пришлому ирландцу участок в лесной чащобе. Фиакр его благоустроил и основал там монастырь. После смерти он довольно быстро превратился в святого покровителя садоводов и огородников. Во Франции статуэтки святого Фиакра часто ставят на садовых участках. Вроде того садового гномика из прелестного французского фильма «Амели», которому вдруг вздумалось попутешествовать.
А почти через тысячу лет после смерти святого Фиакра, в 1640 году, предприимчивый парижанин Никола Соваж (Nicolas Sauvage) организовал в столице прокат конных повозок, прообраз нынешних такси. Первый пункт проката экипажей находился в здании, которое называлось Hôtel de St. Fiacre. Поэтому и сами экипажи стали называться фиакрами. Всю свою жизнь святой Фиакр ходил пешком, а его имя осталось в европейских языках названием повозки, и он оказался по совместительству покровителем таксистов.
В детсадовскую пору в нашем детском лексиконе все, что так или иначе относилось к вопросам пола, называлось словом «глупости». Девочки бегали жаловаться к воспитательнице:
– Анна Ивановна, а он глупости рассказывает!
И дальше на всю жизнь заводилась забавная игра, когда приходилось гадать, каким набором слов в том или ином обществе пользоваться, чтобы было прилично и приятно. Среди «неприличных» значилось и смешное слово «гондон». Чуть позже оказалось, что это – опрощенное слово кондом. Исходное слово звучало совсем не простонародно, но и оно принадлежало к разряду «неприличных». Хотя предмет, им обозначаемый, все равно существовал и был очень востребован, причем не только в годы советского всеобщего дефицита. В стихотворении Э. Багрицкого «Контрабандисты», описывающем дореволюционные реалии, среди контрабанды, которую везут в Одессу три грека, – «коньяк, чулки и презервативы».
Этот деликатный предмет имеет давнюю историю. На египетских папирусах трехтысячелетней давности обнаружены первые изображения мужчины с защищенным половым членом. Египтологи, правда, спорят: эта защита применялась в бытовых или сакральных целях? Но о том, что применялась, споров нет. И в Древнем Риме презервативы применялись, и даже в варварской Европе. В пещере Конбарель (Combarelles) во Франции найден наскальный рисунок, сделанный в 100–200 годах. Есть мнение, что на этом рисунке изображено первое в Европе применение презервативов.
В 1492 году произошло важное событие в мировой истории – Христофор Колумб открыл новую часть света. Оттуда потекли неслыханные богатства. Награбленное золото инков и ацтеков не пошло Европе впрок. Обесценилось в больших количествах ходившее по европейским странам серебро. Благосостояние очень многих купцов и ремесленников пошатнулось. Пошатнулась и власть большинства европейских властителей. Повод для войны витал в воздухе, во многих странах шла Реформация. Вспыхнула Тридцатилетняя война, ставшая для тогдашней Европы бедствием, сравнимым с чумой.
Матросы Колумба завезли в Европу неизвестную болезнь, передаваемую половым путем. Эта болезнь скоро распространилась по Старому Свету. Тем более что все не стихали войны, и солдаты, никогда не упускавшие случая пограбить и понасиловать, пересекали свои и чужие земли во всех направлениях. Новую болезнь называли сперва «испанской», а потом «французской». После того как в начале XVI века итальянский врач Д. Фракасторо написал поэму о пастушке Сифилусе, наказанном Венерой и Аполлоном за неуважение к ним болезнью половых органов, эту болезнь стали называть сифилисом.
Именно оттого, что сифилис был новой болезнью для европейцев, его поселение в организме кончалось, как правило, летальным исходом, и к тому же очень быстро. Косила эта болезнь людей не хуже чумы. Церковь, естественно, объявила сифилис божьим наказанием за понятно какие грехи. Врачи же в меру сил пытались его излечить или хотя бы воспрепятствовать распространению. В Страсбурге есть квартал, который называется «Маленькая Франция». Но не потому, что там устроили какой-нибудь Версаль в миниатюре. Все гораздо прозаичнее. Здесь находилась первая в Европе лечебница для страдавших «французской болезнью». Одним из распространенных в то время методов лечения было заражение сифилитика малярией. Резкое повышение (до 40 градусов) температуры тела, вызванное малярией, убивало микроб-разносчик сифилиса. Известно, что знаменитый врач Парацельс (настоящее имя которого – Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм) лечил сифилис ядами: ртутью и мышьяком. На основе мышьяка, кстати, было изготовлено в XX веке и первое действенное лекарство против сифилиса – сальварсан.
Прошло время, болезнь стала для европейцев «своей». В конце XIX – начале XX века почти 15 процентов населения Европы страдало сифилисом и разносило его по миру. Так, знаменитый художник Гоген «осчастливил» новой болезнью райский уголок в Тихом океане – остров Таити, заразив там изрядное количество таитянок.
Главным средством борьбы с новой чумой (кроме воздержания и супружеской верности) были изделия с графским именем «кондом». О происхождении этого названия спорят, но большинство версий связывают его с именем врача английского короля Карла (Чарлза) II (1630–1685). Карл II в английской истории известен как «веселый король». У него было много любовниц и внебрачных детей. Карл признал себя отцом 14 детей и всем дал герцогские и графские титулы. Королевский врач полковник Кондом (а может, Кондум, Кондон или Контон) предложил королю пользоваться противозачаточным средством, изготовленным из тонких бараньих кишок, смазываемых маслом). Вероятно, благодаря этому простому, но действенному средству, число пэров Великобритании увеличиваться перестало. Более того, законный брак Карла II с дочерью португальского короля Екатериной потомства не дал. Так что после смерти Карла следующим королем, Иаковом II, стал его брат.
Споры об имени королевского врача-изобретателя шли еще и потому, что фамилия его звучала совершенно не по-английски. Вполне возможно, что он был уроженцем Гаскони, дворянские роды которой исправно поставляли слуг королям двух соседних держав, Испании и Франции. Одного такого гасконца при дворе французского короля, героя романа А. Дюма, знают все. Но д’Артаньян с таким же успехом мог проявить себя и при дворе короля испанского, сверни он на одном из перекрестков не направо, а налево.
Наверное, когда-то один дворянин из гасконского городка Кондом пересек Ла-Манш и стал слугой короля Англии, Шотландии и Ирландии. Городок Кондом и ныне процветает в провинции Гер (французский департамент Средние Пиренеи), заманивая туристов не только старинным собором и фирменным крепким напитком «Арманьяк», но и дорожным указателем на въезде, который уже не раз исчезал в качестве сувенира.
«Сандуновские бани, как и переулок, были названы в начале прошлого века в честь знаменитой актрисы-певицы Сандуновой. Так их зовут теперь, так их звали и в пушкинские времена», – сообщает В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи». Когда-то один знакомый уверял меня в том, что знаменитые московские бани были основаны грузином по происхождению, купцом Сандуновым, настоящая (не переделанная на русский лад) фамилия которого была Зундукелия. А Гиляровскому призывал не слишком верить. Правда, как всегда, оказалась посередине.
Русского актера Силу Николаевича Сандунова (1756–1820) в детстве звали Силован Зандукели. В юности он начал службу в Мануфактур-коллегии. Но попав однажды в театр, понял, что это – его дорога. В 1776 году его приняли в труппу театра Медокса. Этот театр (его еще называли Петровским театром, потому что стоял он на улице Петровка) был тогда главным театром города. После нашествия Наполеона и пожара Москвы на его месте построили Большой театр. Став актером, Зандукели и превратился в Сандунова.
У Силы Николаевича были роли комические. В 1783 году он «пошел на повышение»: его перевели в Санкт-Петербург, в придворный театр. В 1794 году произошел, наверное, самый важный поворот в его судьбе, закончившийся женитьбой и возвращением из Петербурга в Москву.
В 1794 году Сила Николаевич всерьез задумался о женитьбе. И возраст был солидный, и сердечная привязанность имелась: оперная певица Елизавета Семеновна Семенова (1772–1826). Впрочем, к тому моменту была она уже не Семенова, а Уранова. Новую фамилию и перстень даровала актрисе императрица Екатерина II. Она же спасла свою «крестницу» от приставаний канцлера А. А. Безбородко, способствовала свадьбе ее с Сандуновым, одарила молодых деньгами и отправила от греха подальше обратно в Москву. Кстати, канцлеру Безбородко пришлось подарить Лизе бриллиантовый гарнитур – в возмещение морального ущерба.
Вернувшись в Москву, Сандунов не проиграл. Он стал любимым московским комиком. На деньги, полученные от императрицы в качестве свадебного подарка, был куплен большой участок земли на берегу реки Неглинки. Сперва актер хотел построить там дом, усадьбу в московском стиле. Но – как говорят, не без совета жены – решил вложить деньги в выгодное предприятие, и на Неглинке были построены публичные Сандуновские бани.
Эти бани ни в какое сравнение не шли с тогдашними московскими избушками для помывки, которым был утыкан берег той же Неглинки. У Сандунова воду из реки не надо было таскать – по проведенному водопроводу она сама поступала в краны. Залы были просторные, с диванами, коврами и зеркалами. Благородные посетители получали серебряные шайки. Еще одно новшество было введено: мужчины и женщины теперь мылись отдельно. Таким образом, мытье из разряда семейного ненавязчиво переводилось в разряд клубный. В самом деле, Сандуны довольно скоро стали своеобразным клубом, где встречались богатые и знатные москвичи. Доходы от бань восполнили дыру в бюджете, возникшую, когда Сила Сандунов в 1810 году оставил сцену.
Семейный бизнес процветал, сама же семья Сандуновых развалилась. Причиной тому была супружеская неверность Силы Николаевича. При разделе имущества бани, поскольку они были построены на средства жены, отошли к Елизавете Урановой, хотя и продолжали называться Сандуновскими.
После смерти Урановой в 1826 году у бань поменялось несколько хозяев. В конце XIX века обветшавшее здание снесли и на том же месте построили новые бани. С прежним названием. Даже не бани – термы. Это античное слово как нельзя лучше подходило к открытому в 1896 году новому зданию Сандуновских бань. Роскошные залы, отделанные мрамором и гранитом, новейшие инженерные решения: вентиляция, электричество, водопровод с фильтрованной водой. Посещать Сандуны стало престижно. В дорогих кабинетах побывало немало знаменитостей.
После Октябрьской революции прославленные бани стали обычным банно-помывочным комбинатом. При реконструкции в 1944 году подлатали помещение и вернули подобие блеска царских времен. Сюда опять стали стекаться важные персоны и знаменитости (на этот раз советские), а вслед за ними – инженеры и служащие. Поход с друзьями в баню превратился в весьма распространенную и поощряемую форму досуга. О московских Сандунах узнали по всему Советскому Союзу.
Те, кто слышал песни В. Высоцкого (а кто с ними не знаком?), знают, что есть в Москве местечко со странным названием Канатчикова дача, а там размещается сумасшедший дом.
«Безумная больница» – это московская психиатрическая клиническая больница № 1. А как Канатчикова дача она известна потому, что построена на земле, принадлежавшей когда-то московскому купцу Канатчикову. Там же, неподалеку, находится станция Московской окружной железной дороги – Канатчиково. В советское время Канатчикова дача имела еще одно название: больница Кащенко. У Высоцкого в другой песне про «безумную больницу» упоминается эта фамилия:
Дорогая передача!
Во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача
К телевизору рвалась, —
Вместо чтоб поесть, помыться,
Уколоться и забыться,
Вся безумная больница
У экрана собралась.
Петр Петрович Кащенко (1859–1920) был известным русским психиатром. Принадлежал он к тому поколению российской молодежи, которому сильно испортило жизнь чтение и почитание Чернышевского. К тому же поколению принадлежал и знаменитый селекционер Лев Симиренко, которого за революционные настроения сослали в Сибирь. А Кащенко с третьего курса медицинского факультета Московского университета угодил на два года в тюрьму; потом его выслали в родные края, в Ставрополь. (Петр Петрович родился в Ейске). В 1885 году Кащенко получил диплом врача, доучившись на медицинском факультете университета в Казани. Психиатром он был отличным. В 1889 году молодой врач организовал земскую психиатрическую больницу в Нижегородской губернии. За 15 лет его руководства больница стала одной из лучших в России. Больных здесь не мучили и почти не ограничивали их свободу. Одним из первых Кащенко начал применять в своей больнице трудотерапию (это весьма соответствовало его народническим идеалам).
Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову —
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…
С 1904 по 1907 год П. П. Кащенко был главным врачом на той самой Канатчиковой даче. Тогда эта больница называлась Алексеевской и была самой большой по тому времени психиатрической лечебницей в России. А в 1907 году он основал психиатрическую больницу под Петербургом и заведовал ею до 1917 года. Благодаря его руководству Петербургская больница, как и Московская, стала образцовым медицинским учреждением. Так что имя Петра Петровича тоже было достойно увековечивания. Но только не «экспроприаторским» же способом! А именно так и поступили власти Москвы, переименовав в 1922 году Алексеевскую больницу в больницу имени П. П. Кащенко. Сам Петр Петрович, будь он жив, наверняка протестовал бы против такого переименования.
Бывший московский городской голова Николай Александрович Алексеев (1852–1893) вряд ли имел шансы попасть в пролетарские святцы. Он принадлежал к семейству купцов первой гильдии Алексеевых, одному из богатейших семейств в Москве. Улицы возле Рогожской заставы, где жили Алексеевы, так и назывались – Алексеевские. Здесь же находилось главное семейное предприятие, золотоканительная фабрика, основанная в 1785 году. Алексеевым же принадлежали суконная мануфактура, камвольная фабрика в Подмосковье и химический завод в Харькове. Двоюродным братом Николая Александровича был выдающийся актер К. С. Алексеев, более известный нам по сценическому псевдониму Станиславский.
С 1885 по 1893 год Н. А. Алексеев занимал пост московского городского головы. Это было время бурного роста города; при молодом, энергичном Николае Александровиче Москва из большой деревни превратилась в современный европейский город: были построены городской водопровод и канализация, разбиты скверы и бульвары, возведены два замечательных здания – Исторический музей и Городская дума, преобразился разбитый у кремлевской стены Александровский сад.
На строительство психиатрической больницы собрали полтора миллиона рублей – сумму по тем временам огромную. Стройку затеяли с размахом, но ее окончания Николай Александрович не увидел. В марте 1893 года в рабочем кабинете его застрелил (ирония судьбы!) какой-то умалишенный.
Вскоре после Октябрьской революции Алексеевские улицы стали Коммунистическими, Большой и Малой. Алексеевская золотоканительная фабрика в скором времени превратилась в завод «Электропровод». В здании Московской городской думы («большой красивый красный дом, похожий на дворец») в 1924 году организовали музей В. И. Ленина.
Алексеевскую больницу тоже переименовали. И только в 1994 году она снова стала Алексеевской. Но «Кащенку», наверное, москвичи еще долго будут упоминать в разговорах, покручивая пальцем у виска.
Каждый год в конце февраля Лос-Анджелес, всю Америку да и значительную часть мира охватывает предпраздничная суета. Многие ждут церемонии вручения наград американской киноакадемии. Если это и не самая престижная награда, то уж точно самая известная. К вручению «Оскара» приковано поистине всемирное внимание.
Лауреатам вручают статуэтку высотой 34 сантиметра и весом 3,85 килограмма. Статуэтка сделана из сплава олова с медью, который называется британиум, и позолочена. Только во время Второй мировой войны в целях экономии металла статуэтки «Оскаров» делали из дерева.
Статуэтка изображает рыцаря с мечом, стоящего на бобине с кинолентой. А вот почему она называется так, единого мнения не существует. По одной версии, в 1929 году, когда вручали первую статуэтку, тогдашний библиотекарь академии, а затем ее исполнительный директор Маргарет Херрик (Margaret Herrick) назвала ее именем своего дяди, Оскара Пирса (Oscar Pierce). Сторонники другой версии отдают предпочтение сотруднице академии Бетт Дэвис (Bette Davis) и утверждают, что статуэтка ей напомнила чем-то ее мужа Хармона Оскара Нельсона-младшего (Harmon Oscar Nelson, Jr.), из-за чего и получила это прозвище.
Папа Рацци, мама Рацци
До 31 августа 1997 года, злосчастного для британской королевской семьи дня, не слишком многим было известно это слово: папарацци. Только знаменитости вздрагивали, услышав его, и торопились укрыться в лимузине с затемненными стеклами, чтобы не угодить под фотовспышку какого-нибудь отчаянного фотографа.