Я этот опыт не в первый раз делаю. Несколько лет назад меня разобрало любопытство, и я задавала вопрос об изменах пару-тройку тренингов подряд. Не поднял руку только один раз и только один мужчина. Да и то у него жена много лет изменяла ему с его другом. Кстати, они все вместе и обучались на этом тренинге. Втроем.
 
   Я пришла домой и стала расширять свой кругозор по поводу мужских измен. В приложении к Артему. Слава богу, времена, когда я могла предъявить мужчине свою ревность, давно миновали. И я даже научилась помнить о том, что секс для них – всего лишь физиологический акт. Туда-сюда движения. Всю смысловую нагрузку – предательство, трагедии, ах, он меня не любит – мы сами придумали. Интересно, откуда взялся этот собственнический подход? Его ведь не было раньше, в доисторические времена.
   Кто первый придумал, что мы принадлежим друг другу, а туда-сюда-движения с посторонней женщиной или мужчиной – это предательство? Надо этому негодяю медаль вручить за изобретение дополнительного источника боли и обиды.
   Рассуждать, конечно, легко, однако чем там занимается мой ненаглядный Артем, когда мы не видимся по неделе-две?
   Лучше даже и не думать об этом.
   Видно, я не настолько продвинулась, чтобы размышлять об этом легко и без затей.
   Бедный Саша.
 
   Поразмыслив, я набираю Артема.
   – Привет! – Голос опять неловкий. Совещание? Или все-таки девушка?
   – Привет, солнце, у тебя совещание?
   – Да. Ты ко мне прилетишь?
   – Нет.
   – Как нет?! И это после того, как ты выпила у меня всю кровь?
   – Милый, я не помню, когда я пила кровь.
   – Ну, е-мое!
   – Это ты со мной прямо на совещании ругаешься?
   – Так ведь никто не понимает по-русски. Но я, тем не менее, не могу долго говорить, они все смотрят на меня и ждут продолжения.
   – А! Это меняет дело. Я имею в виду язык. Позвони после совещания тогда.
   – Хорошо.
   – Целую.
   – Пока.
   – Что? Почему пока? Почему ты мне никогда не скажешь целую или что-нибудь нежное?!
   – Наташа, тут десять человек, преимущественно мужиков. Я не могу. Пока.
   И он кладет трубку. Я ничего не понимаю. Ругаться при них можно, а целовать нет. Они что, одно-единственное слово по-русски понимают: «Целую»? Сказал бы хоть «це» тогда.
 
   У всех остальных дела среднесдельно. Света взяла список документов и занимается регистрацией фирмы. Денег у нее в обрез, и нанять она никого не может. А с мужем воевать из-за денег не хочет.
   Я ее понимаю, мне самой легче отступиться, чем воевать. Хотя иногда, конечно, хамов нужно наказывать, но я спускаю им. Сил у меня на войну совсем уже нет. Лень опять же, видно, старею.
   Миша дежурит возле манипулирующей мамы, мы ждем, пока она поправится, чтобы потребовать от Миши выполнения обязательств.
   Дима пытается, помимо снегоходов и скутеров, продать огромную яхту. Это будет для него переходом на новый уровень бизнеса. Ведет переговоры.
   Анжела опять врет. Сказала, что ездила к маме в воскресенье, но ее при этом видели в клубе с парнем. А у нее в листе обязательство между тем съездить к маме не позднее пяти недель от старта. Какие-то у них крайне сложные отношения, и она должна их существенно облегчить. То есть обязательство она не выполнила. Быть разборкам.
   Всю среду Антон разговаривает с Сашей по телефону. Кажется, они ладят.
   Миша тоже разговаривает с Сашей, но сам бы он, может, и не догадался проявить инициативу – его тоже заставил Антон. Плохо это. Скоро половина игры, а партнерства нет. Все остальные тоже разговаривают с Сашей по телефону. Это великолепно. Им есть дело друг до друга – это лучшая новость.
   Мне неожиданно звонит жена Саши. Я даже теряюсь.
   – Вы Наташа? – спрашивает она.
   – Да.
   – Я жена Саши. Он про вас рассказывал.
   – Что?
   – Про то, что вы настояли на собеседовании, чтобы мы попробовали новые отношения строить.
   – Эх. Вообще-то я нечто другое предлагала.
   – Не важно. Главное, все изменилось. Нам стало не тоскливо жить, а как-то по-другому. Интереснее. У него все время какие-то открытия, он делится ими, мы разговариваем, отдыхаем вместе. Вообще, он такой заботливый стал, цветы дарит. Даже ссоримся и то по-другому. Конструктивнее, что ли?
   Я чуть не сказала: «Я знаю».
   – Здорово, – ответила я и осторожно спросила: – Вроде проблема у вас назрела?
   В результате она тут же начала плакать:
   – Понимаете, я ничего не делала плохого. Он когда уходил недавно, на два дня, я обиделась и пошла гулять с подружкой. И с парнем познакомилась, дала ему телефон свой. Я уж и забыла про тот случай, а парень взял и позвонил, когда мы в Таллине были. Я с ним поболтала, знаете, не удержалась, приятно же внимание мужское, даже когда ничего не затеваешь.
   – Это да.
   Я тут же подумала про Антона – я, кажется, ему немного нравлюсь, – и подсознательно во мне часто женщина включается вместо координатора. Приятно быть в центре мужского внимания. Особенно когда свой мужик шляется где попало.
   – А в результате так все ужасно получилось! Он мне не верит теперь.
   – Да, мне кажется, он отойдет, я уже заметила – он горячий, но вменяемый, надо подождать только.
   – Это да, – плачет она. – Но тут другое. У него такое больное самолюбие.
   – Ну ладно, Маш, давайте подумаем, что можно сделать.
   – Вы знаете, как меня зовут?
   Наивная. Я даже знаю, сколько времени он не спит после секса с тобой. С точностью до минуты.
   – Да, – отвечаю я без затей.
   – А может, вы поговорите с ним. Он мне не отвечает даже – трубку не берет. Мне кажется, он вам доверяет.
   – Я подумаю о том, что еще можно сделать.
   – Да, конечно.
   – Могу я использовать по своему усмотрению то, что вы мне рассказали?
   – Конечно.
   Я кладу трубку и падаю на диван изумленная. Господи, мамой своих студентов я еще не была. Сколько им лет? Уже ведь за тридцать обоим, и прилично. Дети малые. Впрочем, это не зависит от возраста. У нас почти все население так живет. Вместо того чтобы разговаривать, выяснять потребности друг друга, прояснять недоразумения, мы сразу начинаем обижаться и манипулировать.
   Разговаривать я с Сашей пока не буду, конечно. Через голову капитанов прыгать незачем. К тому же я Антону доверяю. И Миша пусть тоже не филонит.
   Я звоню Антону и пересказываю ему историю Сашиной жены.
   – Вот такие вы, женщины, – трагично заявляет Антон, – вам бы только мозги запудрить бедным мужикам!
   – Чего? – Я чуть трубку не уронила. – Ты это о чем?
   – Да я так, абстрактно.
   – Фу ты, болтун. Давай уже конкретно сделай что-нибудь с этим чудищем.
   – Чудище обло, озорно, стозевно и лайяй, – заявляет мне Антон, и мы нежно прощаемся в грубой форме.
 
   Анжела клянется и божится, что съездит к маме в следующие выходные.
   – Ты понимаешь, – говорит она Вере на звонке, – я же обязательство выполняла. По построению отношений с мужчиной.
   – Одно другому никак не мешает. У тебя в листе обязательств и то и это. Будь добра, успевай. А что за парень-то? – любопытствует Вера.
   – Да так, познакомилась. Хороший.
   – Это хорошо. Только про другие цели не забывай.
   Все остальные тоже не отстают от Анжелы. Мурзики мои!
 
   Интересно, почему мы, люди, только из-под палки все делаем? Даже то, что нам же самим и важно?
   Просто страшно выходить за рамки привычного и нужен еще больший страх, чтобы выгнать нас туда. В Игре один из главных страхов – выгонят вместе с партнером. И самому-то жалко уходить – когда почувствовал, что это такое, когда ты небезразличен стольким людям, а тут еще и человека подставляешь. Что подумает о тебе общественность, включая тебя самого? Кошмар.
   Быть слабаком в глазах других – тоже страшно.
   Я думала-думала, что же еще может быть стимулом для выхода за рамки, и додумалась: только одно – вдохновение. Не обязательно сиюминутное, может быть вдохновение конечной целью. А вдохновение, по сути своей, ожидание радости от происходящего. Опять я вернулась к этой милой паре: страх-радость.
   И еще об одном я подумала в отношении Игры. А ведь это любовь – самая настоящая. Собираются десять – двадцать – тридцать чужих друг другу, совершенно разных людей и начинают заботиться друг о друге. Вроде и причин никаких таких уж особых нет, а они заботятся. Иногда жестко, иногда мягко, иногда болезненно. Встречают сопротивление, но не отступаются. И чувства далеко не всегда нежные испытывают при этом, злятся, раздражаются, а все равно донимают, нудят, орут, заставляют, уговаривают. Ты уже и сам готов отступить, а они стеной встают, не отпускают.
 
   Самое плохое – мало денег в проекте. Если личные цели еще движутся и, несмотря на все расколбасы, выполнение их тяготеет к половине, то проект не выполнен и на тридцать процентов.
 
   Неожиданно я решаю заболеть. В среду вечером у меня температура. И еще меня тошнит. Чуть что, так тошнит.
   Папа меня ласково называл в детстве – тошнотик наш.
   В четверг утром звонит Олег.
   – Что происходит? – спрашивает он. – Ира сказала, что тебя не будет на собрании.
   – Я заболела.
   – Ты чего, с ума сошла? – недружелюбно интересуется Олег, и я сразу выздоравливаю и еду на собрание.
   Где мне и объясняют, что координатор болеть не может. Координатор является примером. А болезнь – манипуляцией и избеганием. Я и без них это знаю.
   – Чего избегаешь? – хором спрашивает меня офис.
   – Вас, – отвечаю я.
   – Почему?
   – Денег в проекте четыре тысячи.
   После этого мы долго разбираемся, в чем я неэффективна. Офис единодушно решает, что я нетребовательна и слишком хорошая. Хорошая для игроков.
   – Тебе что важнее, результаты игроков или быть хорошей и любимой? – интересуется Глеб.
   – Да мне важно быть в принятии и мире.
   – Ты принятие с трусостью не путай. И стремление к миру с безразличием тоже.
   Опять. Мне кажется я перестала видеть грань между принятием, спокойствием, милосердием и трусостью и безразличием.
   – Не волнуйся, мы тебе покажем, – смеется Катя.
   – Слушай, – горячо говорит Глеб, – да не бойся ты для них плохой быть. Требуй, заставляй. Никаких компромиссов. Пусть они тебя ненавидят, тебе-то что? Тебе их результат нужен, а не любовь. Тебе что, любви не хватает?
   – Нет, – плачу я.
   – Ну так никогда и не будет хватать. Это твое внутреннее состояние. Хоть каждый день толпы под окна подгоняй с признаниями в любви, все равно мало будет. Понимаешь?
   – Да понимаю, конечно. Знаю я.
   – А знаешь, так давай фигачь. Чего терять?
 
   После собрания мы корпоративно обедаем, смеемся, несем всякую веселую чушь.
   – Ребя, – говорю я, – помогите мне подобрать адекватную замену слову «колбаса». А то я книгу написать никак не могу без его употребления.
   – Ну, это когда настроение плохое, – неуверенно говорит Олег.
   – Нет, меня когда колбасит – оно то плохое, то хорошее, – говорю я.
   – Тогда так и пиши – настроение меняется.
   Все задумчиво мотают головой.
   – Да нет, настроение тут не при чем. Это когда и страх, и радость, и паранойя, и надежда, и еще фиг знает что, то попеременно, то в одном флаконе.
   – Тогда «высокая амплитуда эмоциональных колебаний».
   – Это, по-твоему, я так в художественной книге писать должна?
   Тут входит выходившая пописать Ленка.
   – Лена, – говорю я ей, – у меня сегодня очень высокая амплитуда эмоциональных колебаний.
   – Вот тебя колбасит, – вытаращивает глаза Лена.
 
   Интересно как: я уже привыкла к тому, что после собрания офиса, по дороге домой, я стою в пробке и анализирую все, о чем мы разговаривали. Для меня эта часть жизни вдруг оказалась крайне важна. Многие важные для меня открытия свершались и решения принимались в это время.
 
   Я давно уже спокойно отношусь к пробкам на дорогах. Философски. Чего дергаться, все равно они никуда не денутся от моих эмоций. Более того, я научилась получать от них удовольствие. Я размышляю, слушаю музыку, разговариваю по телефону, рассматриваю соседей по пробке – у меня масса интересных занятий.
   И водители, нервно и истошно нажимающие на гудок, меня удивляют. Мне хочется их разглядеть, и я начинаю вертеться во все стороны в поисках. Я хочу поближе посмотреть на чистый образец подлинно бессмысленных действий.
   Впрочем, иногда я раздражаюсь. Как так, я вся такая в гармонии и принятии, а они мне на нервы действуют своими бессмысленными и пронзительно-шумными действиями. Интересненькое дело!
   Пора, видимо, опять работать над собой – тренироваться в том, чтобы и гудки нервных водителей вызывали у меня сплошное удовлетворение.
   Впрочем, я подумаю еще. Надо же мне от чего-то беситься. У других хоть пробки есть, а я себя этого удовольствия лишила.
 
   Кстати, я заметила, все жители Москвы своими пробками необычайно гордятся. Все о них постоянно разговаривают, обсуждают это чудное явление. Стоит заговорить о пробках, как тут же в беседу возбужденно включаются даже самые замкнутые и молчаливые. Гришковец вот даже песню написал.
   Стада стоящих машин делают нас героями.
   Я заметила, когда мне мои земляки говорят, что в Перми теперь страшные пробки, я лишь высокомерно усмехаюсь. Что, мол, вы знаете о пробках, дети? Вы, можно сказать, и пробок-то не видели.
   Когда кто-то из пресловутых гостей столицы спрашивает меня, за сколько ему нужно выезжать в Шереметьево на самолет, улетающий в 20.00, меня охватывает неизъяснимое удовольствие и гордость за Москву.
   – Ну, милый мой, это же Ленинградка!
   – Да? И что?
   – Ну, как что? Часов за пять надо выехать минимум.
   – Как за пять? – ужасается собеседник.
   – Вот так. Это Москва! – Контрольный выстрел.
   В этот момент любой тупица должен догнать, какие мы тут суперлюди. С какими сложностями нам приходится справляться, в то время как они там, на периферии, плывут к своим целям практически по течению.
   Так что пробки являются нашим достоянием, и их надо взять под охрану, как какой-нибудь памятник архитектуры.
 
   В пятницу Саша объявляет, что уже вернулся к жене.
   – Как вы меня достали все, – ужасается он восхищенно.
   – Главное – результат, – смеется Антон.
 
   В субботу новость. Света встречается с другом мужа. У них свидание. Причем отнюдь не деловое.
 
   Тема и Жучка. У меня имя Артем всю жизнь ассоциируется со словами «Тема и Жучка», о чем я и рассказываю Артему по телефону в воскресенье.
   – Эх, – вздыхает Артем. – Лучше бы ты Жучкой была.
   – Почему?
   – Сидела бы смирно. У ноги.
   – Ты бы с тоски умер.
   – Не волнуйся за меня. Вот почему ты не приехала, объясни мне. Сама же скандалила!
   – Я не скандалила, а ныла. Не путай – это разные вещи.
   Не буду же я говорить, что у меня денег нет. Мне еще год, наверно, кредиты отдавать за ресторан. Я не могу, как он, летать на самолетах каждую неделю, а просить деньги у него неудобно. Как-то я не приучена. К сожалению или к счастью, я еще не разобралась.
 
   Ехала я однажды с одной из выпускниц в моей машине с дачи. Еще с нами ехали двое ее детей.
   – А почему у тебя второй дворник не протирает стекло? – вдруг спросил старший.
   – Сломался. Не работает.
   – Почему? – продолжал настаивать старший.
   – Не знаю. Вечно у меня что-нибудь не работает, – неожиданно загрустила я.
   Всю оставшуюся дорогу я думала о том, как это отражает мою жизнь.
   Раньше у меня были любимый муж и деньги, но мне было скучно. Не хватало направления, в котором мне хотелось бы бежать со всех ног.
   Затем практически одновременно и, казалось бы, без внутренней связи произошли одновременно два события: я нашла свой путь в виде любимой работы, но здоровая личная жизнь закончилась, и любовь тоже. Деньги же как были, так и остались.
   Этот, довольно длительный период завершился тем, что я потеряла все. После чего очень быстро и последовательно обрела сначала любимого человека, потом любимую работу. Денег же пока катастрофически не хватает.
   То есть я пережила три периода, в которых присутствовали одновременно по два компонента. Если считать деньги материальной составляющей, любовь – эмоциональной, а дело жизни – духовной, то мне сначала не хватало духовной, потом эмоциональной, а сейчас вдруг пропало материальное. Я спускаюсь по лесенке человеческих потребностей.
   И сейчас отсутствие материальной базы влияет на все остальные сферы жизни. Приходится тратить энергию на то, чтобы выжить.
   И может быть, когда я соединю все эти три составляющие, то меня ждет переход на новый уровень бытия.
   По крайней мере, мне ничего не мешает проверить это предположение.
   Только вот с чего начать? Может быть, с дворника?

Седьмая неделя

   В понедельник мы с капитанами решаем, что пора делать основной упор на проект.
   До чек-пойнта – неделя. Игроки знают, что нас ждет подведение итогов и честный и нелицеприятный разговор, если результатов будет меньше, чем пятьдесят процентов.
   Поэтому они проявляют активность на порядок выше, чем обычно.
   Опять мотивация – страх. Когда же мы будем из радости-то исходить уже?
   «Живи без башни, смешно и страшно», – сказал мне вчера по телевизору футбольный комментатор Уткин.
   А мы все больше пока по одной стороне прикалываемся.
 
   В понедельник на звонках все дали четкие обещания по привлечению денег в проект. Если их суммировать, то получается около двенадцати тысяч долларов. Ладно, ждем.
 
   Во вторник, вместо того чтобы заниматься проектом и личными целями, мы вновь занимаемся междоусобными разборками. Анжела опять выступила – круче не бывает.
   Оказывается, товарищ, с которым ее видели на дискотеке, и есть Сонькин парень. Кошмар какой-то.
   Как она уже надоела, когда мы будем заниматься делами вместо этой бодяги?
   Впрочем, винить некого, я уже сто раз зарекалась не брать в Игру людей, которые высасывают больше, чем отдают, а сама опять повелась на жалость.
   Вот и результат. Теперь время и энергию не туда тратим.
   Сонька покрыта красными пятнами. От злости, видно.
   Что-то я не пойму – это и есть то самое «по-другому», которое ей бойфренд пообещал? Тонкое же у парня чувство юмора.
   Все в шоке.
   – Анжела, как ты могла? – озвучивает общее настроение Егор.
   – А у нас любовь!
   – Да какая у вас любовь, дура! – Сонечка теряет интеллигентные манеры на глазах.
   – Да вот такая. Ты думаешь, только тебя, что ли, любить можно?
   – Подождите, – вмешивается Егор, – при чем тут это? Что, если у вас любовь, то нельзя подождать обещанный месяц?
   – Зачем? – не понимает Анжела.
   – Да хотя бы из уважения к своему слову, бестолковая! Если уж тебе на нас всех наплевать.
   – Да ей плевать на весь белый свет, не только на нас! – кричит Соня. Ее уже опять обступают сочувствующие девчонки во главе с Симакиной. Дежавю.
   – Да сядьте вы на место, курицы несчастные, – беззлобно ворчит Антон.
   – Сам ты курица, – огрызается Сима, но на свой стул все же возвращается.
   – Я считаю, что ей нечего делать в Игре, – заявляет наконец Соня. Видно, что она только об этом и думала с самого начала собрания.
   Я сдерживаюсь, чтобы не вмешаться, изо всех сил. Мне всегда есть что сказать, я же умная крыса. Однако это их Игра, не моя.
   – Приплыли, – вздыхает Антон.
   Поднимается всеобщий шум на тему, что нам делать с Анжелой. Егор мечется между красавицей Сонечкой и партнером Анжелой. Соня ему нравится в принципе, как и большинству мужчин, а за Анжелу ему столько раз доставалось, столько шишек он наполучал, столько разговоров с ней провел, что она ему уже как родная. Он реально привык о ней заботиться. Как это ни странно, у них довольно нежное партнерство, и Анжела вдруг стала к нему прислушиваться. Насколько это вообще возможно для нее, конечно. Словно он завоевал в ее глазах авторитет своей заботой и любовью.
   Я тоже его начинаю уважать. Нелегко любить Анжелу все-таки, как ни крути.
   Так, в оре, проходит еще полчаса драгоценного времени. Мнения разошлись.
   – Давайте конструктивнее, – призывает Антон.
   – Что конструктивнее-то? – спрашивает пятнистая Соня.
   – Ну, решите уже, что делать с Анжелой, тобой и всей этой историей.
   – Надо разделить, мне кажется, это на составные части, – говорит конструктивный Саша.
   Разделив, мы выясняем следующее. Соня сегодня же уезжает от парня. Оказывается, даже вещи собраны. О том, что он с Анжелой встречается, она узнала еще вчера от него самого. Раскололся.
   – Егор, у тебя общага свободна? – интересуется Сима.
   – Свободна. Саша к жене в очередной раз вернулся, Миша маму караулит. Хочешь ко мне, Сонь?
   – А можно? Я ненадолго, потом чего-нибудь придумаю. Я надеюсь, он обо мне позаботится все же первое время. А я работу найду. У меня даже предложения уже есть.
   – А они у нас там правило про секс не нарушат? – опять подает голос Сима.
   – Ну ты посмотри на них, – ужасается Антон. – Ободранный панк и принцесса на горошине.
   – Вот так и бывает обычно.
   – Да нужен он ей со своим неоткрытым магазином DVD и драными джинсами. Тебе, вообще, завидно, что ли?
   Все машут на Симу руками, типа «да ладно, не придумывай». Я тоже не беспокоюсь. Слишком уж они с разных планет. Дима обещает обеспечить переезд.
   Второй вопрос – ситуация с их взаимоотношениями в Игре. Однако мы же не можем ее решить, не решив, что нам делать с Анжелой. А до конца собрания полчаса, всем надо на работу бежать. Откладывать до пятницы все это никак нельзя, да и про проект не поговорили.
   – Давайте вечером встречаться, – говорит Антон.
   «Нет! – мысленно ору я. – Только не сегодня вечером. У меня Артем в командировку приезжает всего на сутки».
   – Я не могу, – говорит Дима. – У меня переговоры допоздна.
   – А у меня свидание, – растерянно говорит Сима.
   – А у меня спорт, – говорит еще пара человек.
   – А у меня работы куча.
   И так далее.
   – А у меня жена подумает, что я опять сбежал, – вносит разнообразие Саша.
   В результате переговоров договариваемся на одиннадцать вечера. Раньше не выходит. И встречаемся где-то чуть ли не в Бутово, у Севы с Машей. Чтобы Диме быстрее с переговоров добраться из-за города.
   – Ну что это такое? – расстраиваюсь я после собрания.
   Все разошлись, а мы с капитанами остались на производственное совещание.
   – Что? – спрашивают капитаны.
   – У меня Артем прилетает в восемь вечера. Завтра с утра уезжает по делам, а вечером в восемь же обратно.
   – Вот это да! – произносит Вера за всех. Масштаб моей трагедии им понятен. О сложностях в наших с Артемом взаимоотношениях капитаны, естественно, осведомлены.
   Может, мне не ходить на собрание, думаю я. Мне вообще-то не обязательно это делать. Я хожу, просто из усердия – все-таки это моя первая программа здесь. И навыки опять же восстанавливаю. И потом мне ужасно все всегда интересно. Кроме того, собрания – мое самое сильное место, если что, смогу разрулить ситуацию. В общем-то можно этого и не делать, конечно.
   – Может, тебе не ходить на собрание? – спрашивает Антон. – Тебе же не обязательно это делать.
   – Не обязательно. Только это собрание очень важное.
   – Они все важные.
   – Ну да, – я размышляю вслух. – Но бывают штатные ситуации, а бывают экстраординарные. Тем более я же и взяла эту Анжелу в Игру вопреки здравому смыслу. Я подумаю еще, но вряд ли откажусь. Я могу быть полезной на собрании, понимаешь?
   – Понимаю.
 
   Не видать мне Артема как своих ушей. Фу, блин! Что мне, больше всех надо? Видать, да.
 
   Очень уж я правильная бываю. Все мир спасаю. А он меня просил об этом, мир? – думаю я порой.
   Иногда я страшно жалею, что не стала алкоголиком. Не сложилось. Возможно, причина в том, что мне страшно неприятно глотать всю эту алкогольную продукцию. Даже вино. Более-менее лояльно отношусь только к пиву. Такой вот у меня плебейский вкус.
   Мой любимый писатель – Довлатов. Деструктивный алкоголик и страшно нецелостный тип. Смятенная и благородная душа. Чарльз Буковский мне тоже дорог. У него между тем в голове сплошной секс, виски и большие белые пузыри, а в каждой строчке грязный мат и экскременты. Из поэтов предпочитаю Григорьева. Некоторые стихотворения помню наизусть, хотя, в отличие от Лермонтова, учить их было необязательно. Мое любимое:
   «Девочка красивая лежит в кустах нагой.
   Другой бы изнасиловал, а я лишь пнул ногой».
   Вот как это все объяснить, какими темными областями моего мышления?
   А была бы я алкашом, ничего и не нужно было бы объяснять. Я бы с утра пила, а весь оставшийся день медитировала. Поскольку я была бы конченой личностью, то особо никуда не стремилась бы. Ко мне приходили бы мои друзья-собутыльники с пол-литрой, такие же ослепительно благородные бессребреники, как и я, интеллектуалы, презирающие условности этого страшного материального мира.
   В конце концов я достигла бы духовного совершенства и погрузилась бы в нирвану. Другой вариант – написала бы что-нибудь невообразимо талантливое, как вышеперечисленные господа. А так, когда ты весь такой гармоничный, целостный, целеустремленный и успешный, чего писать? Где духовные или хотя бы физические страдания? Где метания и поиск? Безнадега какая-то! Нужна хотя бы несчастная любовь.
   Слава богу, хоть этого у меня в избытке. Да и насчет целостности я погорячилась. Колбасит меня изо дня в день не меньше, чем игроков. Наверно, мой душевный тремор им передается. Остается надеяться, что он приносит им какую-то пользу. Жизненный тонус, например.