- Завтра, Маршалл, вы увидите это собственными глазами!
- Завтра, завтра, не сегодня! - пробормотал квартирмейстер, запихивая табак за щеку.
ГЛАВА XXI
Сеймур, всегда сопровождавший капитана, где можно было видеть что-нибудь поучительное или забавное, теперь покинул его, чтобы присоединиться к Макаллану, который все еще сидел на скале, размышляя о разных предрассудках моряков, между прочим, о том, что нельзя отплывать в пятницу. По всей вероятности, начало этого предрассудка кроется в католицизме, так как пасторы учили своих духовных чад особенно чтить этот день, как день страдания Спасителя.
- Так-то, - воскликнул про себя Макаллан, - религия выражается в суеверии у людей необразованных! Ну, Сеймур, - прибавил он, - как тебе понравилось на обзоре рифа?
- Не очень! Солнце жарит и слепит глаза. Как жаль, что там не было тенистых деревьев! Я бы хотел посадить несколько штук для пользы грядущих поколений.
- Это хорошо с твоей стороны, мой мальчик: только деревья не вырастут без почвы.
- Там множество земли с другой стороны - мы видали.
- Это только песок, нанесенный волнами, остатки раковин и камней: но все это не годно для произрастания семян. Да, Вилли, органическая жизнь может поддерживаться только органическими останками. Начиная от мельчайших насекомых, жизнь поддерживается всеми представителями животного и растительного царства, и разрушающееся вещество возвращается в землю лишь с тем, чтобы снова возродиться. Это бесконечный круг жизни и смерти, феникс, ежедневно, ежечасно, ежеминутно возрождающийся из пепла...
Появление лодки, отплывшей с фрегата, должно было возвестить всем обеденный час. Прайс и казначей, которые были с Макалланом на рифе, увидев лодку, подошли к нашим друзьям, сидевшим на берегу.
- Не правда ли, Макаллан, - сказал Прайс, - хорошо быть философом? Божественная философия - как это говорит Мильтон!.. Ну, а что же вы добыли?
- Если вы не добыли ничего, доктор, то вы счастливее меня, - сказал казначей, потирая голову, - потому что я добыл себе головную боль!
- Я нашел много интересного! - сказал Макаллан.
- Но скажите пожалуйста, какое удовольствие вы можете находить во всем этом?
- Какое удовольствие! - воскликнул Макаллан, встав с места. - Послушайте меня, и я все вам объясню. Посмотрите на эту скалу, свидетельницу многих переворотов, посмотрите на покрывающую ее растительность: посмотрите на океан, на все, что его населяет, на эти грациозные кораллы, простирающие во все стороны сеть своих ветвей: посмотрите...
Но заключение докторской речи так и не дошло до ушей слушающих, потому что слишком энергично топнув ногой о землю для вящей убедительности, он поскользнулся и съехал по отвесному берегу прямо в воду, под которой он и исчез.
Маршалл, квартирмейстер, так был удивлен случившимся, что при таком неожиданном финале длинной и непонятной ему речи забыл должное уважение к доктору.
- Караул! - закричал он, покатываясь со смеху.
Прайс и Вилли, которые сначала тоже было рассмеялись, бросились к доктору на помощь и схватили его за воротник, между тем как казначей, который был глуховат и с трудом старался вслушиваться в докторскую речь, а всплеска воды и вовсе не слыхал, только повел головой и спросил с удивлением: "А где же доктор?"
Скала была такая скользкая, что Прайс и Сеймур, которые при этом еще ослабели от смеха, не могли втащить доктора наверх. Маршалл явился к ним на помощь.
- Дайте руку, м-р Макаллан! - сказал он доктору, пытавшемуся ухватиться за ветви кораллов. - За этих скользких животных не стоит держаться - это вам не поможет!
- Скорей, пожалуйста, - вставил лукаво дневальный на катере, - я только что видал большую акулу!
- Скорей, скорей! - взмолился доктор, уже представивший себя в пасти чудовища.
При помощи соединенных усилий Макаллан, наконец, благополучно достиг берега и после долгой чистки, просушки и отряхивания собирался было обратиться к квартирмейстеру не в слишком-то любезной форме, когда его прервал казначей:
- Клянусь, доктор, вы избрали наглядный способ для того, чтобы представить нам те прекрасные вещи, о которых вы говорили: вы показали нам, как следует нырять!
- Что вы ощущали, доктор? - сказал Прайс. - Помните Шекспира: "о, каково было тонуть..." подождите-ка... как это?
- Пожалуйста, не утруждайте вашу память, Прайс: это ощущение не поддается описанию!
- Вы не в духе, доктор. Помните, Шекспир сказал: "никогда не было философа"... Что-то насчет зубной боли. Я все забываю слова!
Этот разговор нисколько не способствовал улучшению настроения духа доктора, но он как умный человек воздержался от ответа. Шлюпка подъехала, и вся компания вернулась на борт: когда же Макаллан переменил свою намокшую одежду и присоединился к обедавшим товарищам, бодрость и веселость вернулись к нему снова, и он охотно вторил общему смеху, несмотря на то, что он был на его счет.
ГЛАВА XXII
- Мама, сделай одолжение, приди сюда! - сказала Эмилия, глядя из окна гостиницы, где они остановились дорогою, чтобы немного отдохнуть. - Взгляни, какая-то хорошенькая дама сидит в коляске у нашего подъезда!
М-с Рейнскорт повиновалась и вполне подтвердила справедливость замечания дочери, увидав выразительное личико Сусанны (теперь уже м-с М'Эльвина), слушавшей предложение своего мужа слезть и немного подкрепиться. Сусанна согласилась, и ее примеру последовал старый Хорнблоу, вынув часы из своего белого кашемирового "fenioralia", который он не переставал носить с самого дня свадьбы, и объявив, что им следует остановиться обедать.
- Этот деревенский воздух удивительно возбуждает аппетит, - заметил старик. - Право, никогда я не бывал так голоден, живя в Кетитонской улице. Сусанна, милая моя, закажи что-нибудь такое, чего не пришлось бы долго дожидаться - хотя бифштекс, если у них нет чего-нибудь готового!
У м-с Рейнскорт, столь же заинтересованной появлением М'Эльвина, как и его женою, невольно вырвалось восклицание: "Интересно знать, кто они такие". Служанка, бывшая в комнате, приняла это за намек, чтобы удовлетворить любопытству своей госпожи и своему собственному, и тотчас отправилась на разведку. Через несколько мгновений она уже вернулась, успев столкнуться с горничной м-с М'Эльвина в самый момент ее прибытия и быстро обменяться с нею несколькими объяснениями.
- Это молодожены, мэм, их зовут Мак Эльвина! - доложила первая служанка своей барыне.
- Леди эта - м-с Рейнскорт, а молодая барышня - дочь ее, богатая наследница! - шептала в то же время другая своей госпоже внизу.
- Они приобрели охотничий участок близ ***ского замка! - продолжала первая.
- Они поселились в большом парке, куда вы едете, мэм! - вторила другая.
- Старика зовут Хорнблоу: он приходится отцом этой дамы и, говорят, богат, как жид! - продолжала служанка м-с Рейнскорт.
- М-с Рейнскорт не живет с мужем, мэм. Все говорят единогласно, что у него очень дурной нрав! - продолжала горничная Сусанне.
Лестницы в гостиницах очень способствуют сближению между собой постояльцев: вскоре после этих первых рекомендаций Эмилии случилось спускаться по лестнице как раз в то же время, как м-с М'Эльвина шла обедать к своим в столовую. Улыбающееся личико и блестящие глаза Эмилии так ясно говорили о ее желании заговорить и были так привлекательны, что ей скоро представился случай попасть в комнату, занятую семейством М'Эльвина.
М-с Рейнскорт отнюдь не жалела, что ей пришлось встретиться со своими новыми соседями, которые произвели на нее столь приятное впечатление. Она и сама познакомилась с ними, и когда пришлось садиться в экипаж, Эмилия побежала к м-с М'Эльвина попрощаться с ней, а м-с Рейнскорт выразила ей свою благодарность за то внимание, с каким они отнеслись к ее дочери. Минутный разговор заключался надеждой, что им придется иметь удовольствие познакомиться хорошенько, как только они устроятся.
Последуем теперь за экипажем М'Эльвина, которые поздно вечером, без малейших происшествий, прибыли к месту своего назначения.
Коттедж - огпе (как называются теперь небольшие домики с французскими окнами), который купил Хорнблоу, оказался, к удивлению, точно таким, каким был описан в объявлении. Перед его фасадом была разбита покатая лужайка, большой сад, обнесенный валом и наполненный отборными фруктовыми деревьями, усыпанными плодами. Изобильные источники давали чудную воду. При доме были и конюшня на шесть лошадей, и коровник, экипажный сарай, задний двор, прекрасный поросятник - словом, покупка была завидная: и когда наше общество прибыло на место, цветы, казалось, стали благоухать еще сильнее, деревья казались еще тенистее, зелень лужаек еще ярче после стольких часов пути по пыльной дороге в солнечный день.
- Что за чудная роза! Взгляни, милый папа!
- Правда, правда! - отозвался старик Хорнблоу, с удовольствием поглядывая на счастливое лицо дочери. - Но знаешь, мне хотелось бы чайку - я ведь не привык к этакой тряске. Я устал и хотел бы пораньше лечь!
Чай был приготовлен, и вскоре старый джентльмен встал, собираясь удалиться.
- Ладно, - сказал он, зажигая свечу. - Надо думать, я устроился здесь на всю жизнь: только вот не придумаю, что мне делать с самим собою. Надо будет познакомиться со всеми цветами и деревьями: весенние почки заставят меня подумать о внучатах, деревья в полной красе - о вас, а падающие листья - обо мне самом. Буду считать кур, приглядывать за поросятами, смотреть, как доят коров. Мне полюбилась моя маленькая гостиная на Кетитонской улице, так как я сидел там так долго: и я думаю, что и это местечко мне придется по вкусу со временем. Но ты должна быть вострушкой, Сусанна, смотри, поторопись подарить меня внучком: тогда я буду нянчить его целыми днями. Спокойной ночи, Господь с вами, милая моя, покойной ночи!
- Покойной ночи, милый папочка! - отвечала Сусанна, вспыхнувшая при его намеке.
- Спокойной ночи, М'Эльвина, мой мальчик: сегодня мы проводим первую ночь под этой кровлей. Дай Бог провести нам здесь много еще счастливых лет! - с этими словами старик Хорнблоу, выйдя из комнаты, начал спускаться по лестнице.
М'Эльвина обвил талию Сусанны рукою и собирался прибавить еще какое-то пожелание к словам ее отца, когда шум падения чего-то тяжелого прервал его.
- Господи! - воскликнула Сусанна. - Наверное, батюшка упал с лестницы!
М'Эльвина бросился из комнаты. Они не ошиблись. Ковра еще не успели положить, и старик поскользнулся на верхней ступеньке. Его подняли без чувств, и когда явился доктор, он нашел, что голова и хребет его очень пострадали. Через несколько дней старика Хорнблоу не стало.
ГЛАВА XXIII
Когда обзор был кончен, капитан М. снялся с якоря, намереваясь крейсировать до тех пор, пока ему хватит съестных припасов и воды. В течение многих дней не удавалось заметить на горизонте ничего такого, что можно было бы принять за парус: наконец, в одно воскресное утро, когда капитан совершал богослужение, вдруг на палубе раздался возглас: "парус с подветренной стороны!"
Служба была быстро, хотя и торжественно закончена. Всех потребовали наверх. Через час простым глазом можно было разглядеть с носа иностранный корабль.
- Что это за корабль, м-р Стюарт? - спросил первый лейтенант.
- Торговое судно, сэр, с балластом!
- Что он сказал, Джерри? - спросил Прайс, стоявший около него на шкафуте.
- Нагруженное французское судно, Прайс.
- Браво, Джерри, - сказал Прайс, потирая руки. - Мы получим хорошую долю добычи!
- Наверное получим, только вот беда, что надо долго ждать. Я бы охотно продал свою долю, если бы нашелся покупатель.
- Ну, Джерри, я не очень-то люблю спекуляции! А впрочем, сколько вы хотите?
- Десять фунтов!
- Десять фунтов это много, а пять пожалуй бы дал!
- По рукам, - сказал Джерри, знавший, что от корабля с балластом не получит и 30 шиллингов. - Пожалуйте деньги!
- Да у меня теперь ничего нет!
- Ну, займите. Мне, правду сказать, деньги очень нужны!
Через два часа фрегат подошел так близко к судну, что можно было видеть флаг.
- Он выкинул английские цвета! - сказал Стюарт капитану.
- Как, сэр, что такое? - спросил Прайс с беспокойством.
Стюарт повторил.
- Ну, так я скажу вам, что я потерял 5 фунтов! - воскликнул с неудовольствием Прайс.
Бот, высланный с фрегата на судно, вернулся и сообщил, что последнее было ограблено французской шхуной, которая вообще причинила много бед в этой местности и только 8 часов тому назад отплыла в Порто-Рико. Бот немедленно подняли и со всей поспешностью направились к острову, который отстояла отсюда не более как на 15 миль. На закате все были обрадованы тем, что увидали шхуну, бросившую якорь недалеко от берега. Заметив фрегат, она попыталась уйти, но видя, что это невозможно, бросила якорь в узком проливе. Капитан М. подошел к ней так близко, как только позволяла глубина воды, и тоже бросил якорь с намерением напасть на нее в лодках на следующий день.
Избранные офицеры и матросы должны были с вечера собраться на палубе для переклички и были отделены от прочих с тем, чтобы быть наготове, а остальные могли спокойно спать в своих койках. Однако оказалось мало таких крепких нервами людей, которые могли спать всю ночь напролет. Все просыпались, молились, с тем, чтобы потом опять вздремнуть час или два. Когда заалела заря, раздалась команда: "спустить лодки!"
Тали и штаги были отцеплены, и лодки с тяжелым всплеском упали в воду, между тем как катера, спущенные с кормы, были уже давно готовы и вооружены.
Французское судно с своей стороны приняло все меры для обороны. Ветра не было: море было гладко, как стекло, и флаги беспомощно повисли, словно ожидая ветра. Из портов, которых было по восьми с каждой стороны, зияли пушечные дула.
Лодки тоже были вооружены орудиями, которые были укреплены цепями так, чтобы не вредить веслам при выстреле. Матросы стояли наготове с пистолетами и тесаками: все ждали сигнала к отплытию, когда капитан М. выразил желание, чтобы офицеры, назначенные для командования экспедицией, пришли к нему в каюту. Билли, первый лейтенант, был болен перемежающейся лихорадкой, и капитан М. по совету Макаллана устранил его от командования. Опасное предприятие было вверено Прайсу, Кортнею, Стюарту и трем другим мичманам.
- Джентльмены, - начал капитан, когда все собрались, - я хочу обратить ваше внимание на некоторые важные пункты, которые желал бы запечатлеть в вашей памяти. Это судно причинило уже так много вреда, что я хотел бы завладеть им как можно скорее. Поэтому помните, джентльмены, следующее: очень может быть, что нам придется в лучшем случае очень дорого заплатить за победу, а в худшем - потерять много жизней, не вознаградив себя за это ничем. Я не сомневаюсь в вашем мужестве: но в этом трудном случае недостаточно одной животной храбрости, которую проявляют даже английские бульдоги, кидающиеся льву в пасть, очертя голову. Здесь нужно нечто большее: нужно такое хладнокровие и присутствие духа в опасности, которое дало бы вам возможность спокойно взвесить все шансы в самом пылу огня и притом удержать тех, кто впал в величайшую ошибку - считать неприятеля чересчур достойным презрения!
Потом капитан М. изложил им план атаки, указал на меры предосторожности и прибавил в заключение, что он никоим образом не навязывает своего плана командующему офицеру, вполне предоставляя ему свободу действий.
Затем офицеры вернулись на палубу и сели в лодки. Сигнал был тотчас же подан, а остальная команда трижды прокричала в их честь ура. Люди на лодках подняли весла и ответили тем же: затем весла опустились, и экспедиция тронулась в путь.
ГЛАВА XXIV
Бинокли капитана и оставшихся на борту офицеров пристально уставились на лодки, которые менее чем в полчаса достигли шхуны. "Выстрел из орудия!" воскликнули разом несколько человек, когда над гладкой водой потянулся дым. Ядро подняло столб воды между веслами и, сделав рикошет, исчезло в воде приблизительно в полумиле от кормы.
Лодки, которые гребли до тех пор вместе, теперь разошлись и образовали линию, став бок о бок, чтобы выстрелы могли им меньше вредить.
- Отлично, м-р Прайс! - заметил капитан, внимательно наблюдая за эволюциями.
Лодки продолжали подвигаться к неприятелю, который стрелял в них из двух больших орудий, находившихся на штирборте.
- Они стреляют вязаною картечью! - сказал штурман.
- Катер отвечает на огонь! - заметил капитан.
- С галеры и с баржи тоже стреляют, - воскликнул один из матросов, стоявший на одной из вант главного такелажа. - Ура, братцы, жарьте! продолжал он в волнении, охватившем и прочих.
Сражение завязалось горячее: ядро летало за ядром. Галера направилась к носу корабля: катер остался на бимсе, а куттера были под кормой, поддерживая сильный мушкетный огонь.
- Выстрелы со скалы! - кричал караульный.
- Один катер идет к берегу! - воскликнул штурман.
- Браво! А кто командует на нем? - спросил капитан.
- М-р Стюарт, сэр!
Куттер очутился у берега раньше, чем орудие успело еще выстрелить, и видно было, как люди с офицерами карабкались на скалу. Через минуту они вернулись в лодку и стали грести обратно, но прежде чем они успели вернуться на прежнее место, остальные с криком кинулись в атаку.
- Они на шхуне! Ура! - кричали с "Аспазии".
Но мы теперь оставим "Аспазию" и примем участие в сражении. Катер пристал у штирборта, и на него-то защитники шхуны направили свои главные усилия. Остальные нападали с переменным успехом.
Многие уже пали: никому еще не удалось взобраться на борт. Кортней еще не пристал к борту, так как заметил, что со стороны бакборта сетки были или нехорошо подтянуты, или порваны орудийным огнем с лодок. Он двигался вдоль корпуса судна, выбирая удобное место, а за ним следовали катера. Когда они кинулись, наконец, на борт, то почти не встретили сопротивления, так как неприятель сосредоточил свои силы с другой стороны. Когда же люди Кортнея взобрались на борт, то их примером вдохновились и прочие, и тоже стали взбираться по сеткам, не обращая внимания на встречающие их неприятельские штыки. Бой завязался не на жизнь, а на смерть.
Так как людям с баржи и с катеров удалось завладеть палубой в тылу неприятеля, то дело было решено гораздо скорее, чем могло бы быть в ином случае. Правда, французы бились отчаянно, и командовавший ими капитан был человек храбрый и предприимчивый. Но через три минуты люди у них были перебиты или брошены за борт, и английский флаг, выкинутый на судне, дал "Аспазии" весть о победе.
После этого усталым матросам дали немного отдохнуть, а затем Прайс велел отрезать канаты и кабельтов: лодкам было приказано идти вперед и взять судно на буксир.
- С берега стреляют из мушкетов! - сказал Робинзон, квартирмейстер галеры.
- Поставьте орудие у вас на корме и стреляйте в них! - приказал Прайс. Как только мы будем вне ружейного огня, плывите к нам!
Приказание было исполнено, пока остальные лодки шли к фрегату, таща судно на буксире. Скоро они были вне ружейного огня и могли подсчитать потери, понесенные во время сражения.
Убитых и раненых было 16 человек. У французов 27 лежало на палубе мертвыми или тяжело ранеными: остальные бежали на лодках.
Прайс стоял у руля рядом с Кортнеем, и по старой привычке начал:
- Я помню, в пылу сражения...
- И я помню, и очень рад, что все кончилось! - воскликнул Джерри, появляясь с тесаком в руках.
- Как, и вы здесь, м-р Джерри?
- О, Стюарт взял меня в свою лодку в надежде, что ему удастся от меня избавиться навеки: но надежда его не оправдалась, и я еще долго буду его мучить.
- Вы не ранены, Сеймур? - спросил Прайс нашего героя, который тоже присоединился к обществу, и одежда которого была в крови.
- Нет! - ответил Сеймур улыбаясь. - Это кровь не моя, а Стюарта, которому я перевязывал голову. Я попросил, чтобы раненых положили в отдельную лодку: хорошо это?
- Очень хорошо! А где же Робинзон? - спросил Кортней. - Я совсем забыл о нем.
- Он, бедный, сильно ранен и лежит там, между орудиями!..
- Мне это очень грустно: я хочу поговорить с ним! - сказал Кортней, уходя.
Робинзон, квартирмейстер одной из лодок, лежал около большого орудия, положив голову на труп французского капитана, который пал от его руки перед тем, как он получил смертельную рану. Кортней, огорченный положением бедного моряка, который был не только одним из самых остроумных, но и одним из самых способных людей на судне, стал около него на колени и взял его за руку.
- Что с вами, Робинзон? Вы очень страдаете?
- Нет, сэр, благодарю вас, - ответил тот слабым голосом, - но казначей может скоро вычеркнуть меня из списков!
Кортней, почувствовав всю справедливость этих слов, счел недобросовестным обманывать бедняка в последние минуты его жизни и только спросил:
- Не могу ли я вам чем-нибудь услужить, Робинзон? Не поручите ли вы мне чего-нибудь?
- Нет, сэр, - ответил он. - У меня нет ни детей, ни родных. Разве вот, сэр, возьмите у меня в кармане ключ и отдайте Джону Вильямсу. Только вам придется подождать, пока я умру, а то я не могу повернуться!
- Это будет исполнено! - сказал Кортней.
- И поклонитесь от меня капитану.
- И больше ничего? - допрашивал Кортней, видя, что бедняк быстро ослабевал.
- Ничего, сэр! - ответил тот очень тихо. - Благослови вас Бог!
Его голова склонилась, и через несколько секунд его не стало.
Кортней встал со вздохом.
Тем временем французское судно подошло на буксире. Офицеры вернулись на борт и получили благодарность от капитана: раненые перешли на попечение Макаллана.
Имя шхуны было "Estelle": она была в двести тонн весом, вооружена. 14-ю орудиями, а экипаж ее до начала атаки состоял из 125 человек.
ГЛАВА XXV
Как только на капере подняли люки, пленников по мере появления их отправляли на лодки. Джерри стоял тут же, с кортиком в руках, делая саркастические замечания по адресу проходящих. Вслед за другими, после некоторого промежутка, из люка появилась высокая, худая фигура в одежде, не похожей на костюм моряка.
- Галло! - воскликнул Джерри. - М-р Лонгтон, это кого мы поймали? Наверно, это какой-нибудь padre. Я разумею мусье, и даже сильно подозреваю, что vous etes то, что у них зовется духовным отцом, n'est ce pas? Чертовски хорошая идея: Капер со священником! Что же вы получаете, мусье? Десятину, конечно. Маловато для надзора за душами такой стаи проклятых негодяев. Ну, мусье, раз vous etes prisonnier без всяких привилегий духовенства, так пожалуйте в бот. Вы что тут путаете? Эй, вы там! - продолжал Джерри, при появлении второй личности. - Ага, значит, это дьячок, раз он идет за попом: эй, Монт Арриво Джек! Что за петушьи глаза у этой канальи!
Во время этой речи, произнесенной, очевидно, скорее для самоуслаждения Джерри, чем для назидания публики, так как он был в полной уверенности, что они принадлежали к экипажу капера и, следовательно, не могли понимать его, оба незнакомца поглядывали на него и друг на друга с удивлением, пока первый из появившихся не обратился, наконец, к своему спутнику.
- Однако, Поль, видели ли вы раньше что-нибудь подобное? Ни дать ни взять, шестипенсовая флейта, черт бы его взял: больше шума, чем толку.
Джерри заметил теперь свою ошибку и вспомнил, что хозяин взятого судна упоминал о двух английских купцах, захваченных капером в надежде на выкуп. Однако раздраженный последним замечанием, он прикрикнул на говорившего.
- Ну-с, я не рекомендую вам наигрывать на мне, вот и все!
- Нет, нет, иначе вам пришлось бы поднять порядочный визг!
- Наверное, вы двое джентльменов, задержанных капером? - сказал штурман Пирс, появившийся на борте, чтобы самому присмотреть за всеми приготовлениями.
- Да, да, сэр, позвольте вам отрекомендоваться самим. Мое имя м-р Питер Кэпон: товарища моего, обозначенного этим молодым человеком названием Петушьего Глаза, зовут м-р Поль Контракт. Можно просить вас дать нам лодку до фрегата, чтобы повидать капитана?
- Разумеется. Прыгайте в первый катер. Мне крайне досадно, что вы попали в такое неприятное положение, господа. Зачем же вы раньше не вышли на палубу?
Питер не упомянул истинной причины, именно, что это было сделано для спасения своего имущества, находившегося внизу, от грабежа экипажем капера: но, чтобы отплатить Джерри за его грубость, он ответил:
- Мы выглядывали несколько раз из люка, но в фигуре этого офицера, с его обнаженным мечом, было нечто столь внушительное, даже, могу сказать, нечто совсем неанглийское, что мы боялись: мы не могли придумать, в чьи руки попало судно, мы думали, что нами завладели папуасы.
- Игогогосы, уж если на то пошло! Вам покажется, пожалуй, что во мне есть нечто лошадиное!
- Уж скорее - собачье, клянусь Юпитером! - заметил другой, косой господин. - Я попрошу вас...
- Завтра, завтра, не сегодня! - пробормотал квартирмейстер, запихивая табак за щеку.
ГЛАВА XXI
Сеймур, всегда сопровождавший капитана, где можно было видеть что-нибудь поучительное или забавное, теперь покинул его, чтобы присоединиться к Макаллану, который все еще сидел на скале, размышляя о разных предрассудках моряков, между прочим, о том, что нельзя отплывать в пятницу. По всей вероятности, начало этого предрассудка кроется в католицизме, так как пасторы учили своих духовных чад особенно чтить этот день, как день страдания Спасителя.
- Так-то, - воскликнул про себя Макаллан, - религия выражается в суеверии у людей необразованных! Ну, Сеймур, - прибавил он, - как тебе понравилось на обзоре рифа?
- Не очень! Солнце жарит и слепит глаза. Как жаль, что там не было тенистых деревьев! Я бы хотел посадить несколько штук для пользы грядущих поколений.
- Это хорошо с твоей стороны, мой мальчик: только деревья не вырастут без почвы.
- Там множество земли с другой стороны - мы видали.
- Это только песок, нанесенный волнами, остатки раковин и камней: но все это не годно для произрастания семян. Да, Вилли, органическая жизнь может поддерживаться только органическими останками. Начиная от мельчайших насекомых, жизнь поддерживается всеми представителями животного и растительного царства, и разрушающееся вещество возвращается в землю лишь с тем, чтобы снова возродиться. Это бесконечный круг жизни и смерти, феникс, ежедневно, ежечасно, ежеминутно возрождающийся из пепла...
Появление лодки, отплывшей с фрегата, должно было возвестить всем обеденный час. Прайс и казначей, которые были с Макалланом на рифе, увидев лодку, подошли к нашим друзьям, сидевшим на берегу.
- Не правда ли, Макаллан, - сказал Прайс, - хорошо быть философом? Божественная философия - как это говорит Мильтон!.. Ну, а что же вы добыли?
- Если вы не добыли ничего, доктор, то вы счастливее меня, - сказал казначей, потирая голову, - потому что я добыл себе головную боль!
- Я нашел много интересного! - сказал Макаллан.
- Но скажите пожалуйста, какое удовольствие вы можете находить во всем этом?
- Какое удовольствие! - воскликнул Макаллан, встав с места. - Послушайте меня, и я все вам объясню. Посмотрите на эту скалу, свидетельницу многих переворотов, посмотрите на покрывающую ее растительность: посмотрите на океан, на все, что его населяет, на эти грациозные кораллы, простирающие во все стороны сеть своих ветвей: посмотрите...
Но заключение докторской речи так и не дошло до ушей слушающих, потому что слишком энергично топнув ногой о землю для вящей убедительности, он поскользнулся и съехал по отвесному берегу прямо в воду, под которой он и исчез.
Маршалл, квартирмейстер, так был удивлен случившимся, что при таком неожиданном финале длинной и непонятной ему речи забыл должное уважение к доктору.
- Караул! - закричал он, покатываясь со смеху.
Прайс и Вилли, которые сначала тоже было рассмеялись, бросились к доктору на помощь и схватили его за воротник, между тем как казначей, который был глуховат и с трудом старался вслушиваться в докторскую речь, а всплеска воды и вовсе не слыхал, только повел головой и спросил с удивлением: "А где же доктор?"
Скала была такая скользкая, что Прайс и Сеймур, которые при этом еще ослабели от смеха, не могли втащить доктора наверх. Маршалл явился к ним на помощь.
- Дайте руку, м-р Макаллан! - сказал он доктору, пытавшемуся ухватиться за ветви кораллов. - За этих скользких животных не стоит держаться - это вам не поможет!
- Скорей, пожалуйста, - вставил лукаво дневальный на катере, - я только что видал большую акулу!
- Скорей, скорей! - взмолился доктор, уже представивший себя в пасти чудовища.
При помощи соединенных усилий Макаллан, наконец, благополучно достиг берега и после долгой чистки, просушки и отряхивания собирался было обратиться к квартирмейстеру не в слишком-то любезной форме, когда его прервал казначей:
- Клянусь, доктор, вы избрали наглядный способ для того, чтобы представить нам те прекрасные вещи, о которых вы говорили: вы показали нам, как следует нырять!
- Что вы ощущали, доктор? - сказал Прайс. - Помните Шекспира: "о, каково было тонуть..." подождите-ка... как это?
- Пожалуйста, не утруждайте вашу память, Прайс: это ощущение не поддается описанию!
- Вы не в духе, доктор. Помните, Шекспир сказал: "никогда не было философа"... Что-то насчет зубной боли. Я все забываю слова!
Этот разговор нисколько не способствовал улучшению настроения духа доктора, но он как умный человек воздержался от ответа. Шлюпка подъехала, и вся компания вернулась на борт: когда же Макаллан переменил свою намокшую одежду и присоединился к обедавшим товарищам, бодрость и веселость вернулись к нему снова, и он охотно вторил общему смеху, несмотря на то, что он был на его счет.
ГЛАВА XXII
- Мама, сделай одолжение, приди сюда! - сказала Эмилия, глядя из окна гостиницы, где они остановились дорогою, чтобы немного отдохнуть. - Взгляни, какая-то хорошенькая дама сидит в коляске у нашего подъезда!
М-с Рейнскорт повиновалась и вполне подтвердила справедливость замечания дочери, увидав выразительное личико Сусанны (теперь уже м-с М'Эльвина), слушавшей предложение своего мужа слезть и немного подкрепиться. Сусанна согласилась, и ее примеру последовал старый Хорнблоу, вынув часы из своего белого кашемирового "fenioralia", который он не переставал носить с самого дня свадьбы, и объявив, что им следует остановиться обедать.
- Этот деревенский воздух удивительно возбуждает аппетит, - заметил старик. - Право, никогда я не бывал так голоден, живя в Кетитонской улице. Сусанна, милая моя, закажи что-нибудь такое, чего не пришлось бы долго дожидаться - хотя бифштекс, если у них нет чего-нибудь готового!
У м-с Рейнскорт, столь же заинтересованной появлением М'Эльвина, как и его женою, невольно вырвалось восклицание: "Интересно знать, кто они такие". Служанка, бывшая в комнате, приняла это за намек, чтобы удовлетворить любопытству своей госпожи и своему собственному, и тотчас отправилась на разведку. Через несколько мгновений она уже вернулась, успев столкнуться с горничной м-с М'Эльвина в самый момент ее прибытия и быстро обменяться с нею несколькими объяснениями.
- Это молодожены, мэм, их зовут Мак Эльвина! - доложила первая служанка своей барыне.
- Леди эта - м-с Рейнскорт, а молодая барышня - дочь ее, богатая наследница! - шептала в то же время другая своей госпоже внизу.
- Они приобрели охотничий участок близ ***ского замка! - продолжала первая.
- Они поселились в большом парке, куда вы едете, мэм! - вторила другая.
- Старика зовут Хорнблоу: он приходится отцом этой дамы и, говорят, богат, как жид! - продолжала служанка м-с Рейнскорт.
- М-с Рейнскорт не живет с мужем, мэм. Все говорят единогласно, что у него очень дурной нрав! - продолжала горничная Сусанне.
Лестницы в гостиницах очень способствуют сближению между собой постояльцев: вскоре после этих первых рекомендаций Эмилии случилось спускаться по лестнице как раз в то же время, как м-с М'Эльвина шла обедать к своим в столовую. Улыбающееся личико и блестящие глаза Эмилии так ясно говорили о ее желании заговорить и были так привлекательны, что ей скоро представился случай попасть в комнату, занятую семейством М'Эльвина.
М-с Рейнскорт отнюдь не жалела, что ей пришлось встретиться со своими новыми соседями, которые произвели на нее столь приятное впечатление. Она и сама познакомилась с ними, и когда пришлось садиться в экипаж, Эмилия побежала к м-с М'Эльвина попрощаться с ней, а м-с Рейнскорт выразила ей свою благодарность за то внимание, с каким они отнеслись к ее дочери. Минутный разговор заключался надеждой, что им придется иметь удовольствие познакомиться хорошенько, как только они устроятся.
Последуем теперь за экипажем М'Эльвина, которые поздно вечером, без малейших происшествий, прибыли к месту своего назначения.
Коттедж - огпе (как называются теперь небольшие домики с французскими окнами), который купил Хорнблоу, оказался, к удивлению, точно таким, каким был описан в объявлении. Перед его фасадом была разбита покатая лужайка, большой сад, обнесенный валом и наполненный отборными фруктовыми деревьями, усыпанными плодами. Изобильные источники давали чудную воду. При доме были и конюшня на шесть лошадей, и коровник, экипажный сарай, задний двор, прекрасный поросятник - словом, покупка была завидная: и когда наше общество прибыло на место, цветы, казалось, стали благоухать еще сильнее, деревья казались еще тенистее, зелень лужаек еще ярче после стольких часов пути по пыльной дороге в солнечный день.
- Что за чудная роза! Взгляни, милый папа!
- Правда, правда! - отозвался старик Хорнблоу, с удовольствием поглядывая на счастливое лицо дочери. - Но знаешь, мне хотелось бы чайку - я ведь не привык к этакой тряске. Я устал и хотел бы пораньше лечь!
Чай был приготовлен, и вскоре старый джентльмен встал, собираясь удалиться.
- Ладно, - сказал он, зажигая свечу. - Надо думать, я устроился здесь на всю жизнь: только вот не придумаю, что мне делать с самим собою. Надо будет познакомиться со всеми цветами и деревьями: весенние почки заставят меня подумать о внучатах, деревья в полной красе - о вас, а падающие листья - обо мне самом. Буду считать кур, приглядывать за поросятами, смотреть, как доят коров. Мне полюбилась моя маленькая гостиная на Кетитонской улице, так как я сидел там так долго: и я думаю, что и это местечко мне придется по вкусу со временем. Но ты должна быть вострушкой, Сусанна, смотри, поторопись подарить меня внучком: тогда я буду нянчить его целыми днями. Спокойной ночи, Господь с вами, милая моя, покойной ночи!
- Покойной ночи, милый папочка! - отвечала Сусанна, вспыхнувшая при его намеке.
- Спокойной ночи, М'Эльвина, мой мальчик: сегодня мы проводим первую ночь под этой кровлей. Дай Бог провести нам здесь много еще счастливых лет! - с этими словами старик Хорнблоу, выйдя из комнаты, начал спускаться по лестнице.
М'Эльвина обвил талию Сусанны рукою и собирался прибавить еще какое-то пожелание к словам ее отца, когда шум падения чего-то тяжелого прервал его.
- Господи! - воскликнула Сусанна. - Наверное, батюшка упал с лестницы!
М'Эльвина бросился из комнаты. Они не ошиблись. Ковра еще не успели положить, и старик поскользнулся на верхней ступеньке. Его подняли без чувств, и когда явился доктор, он нашел, что голова и хребет его очень пострадали. Через несколько дней старика Хорнблоу не стало.
ГЛАВА XXIII
Когда обзор был кончен, капитан М. снялся с якоря, намереваясь крейсировать до тех пор, пока ему хватит съестных припасов и воды. В течение многих дней не удавалось заметить на горизонте ничего такого, что можно было бы принять за парус: наконец, в одно воскресное утро, когда капитан совершал богослужение, вдруг на палубе раздался возглас: "парус с подветренной стороны!"
Служба была быстро, хотя и торжественно закончена. Всех потребовали наверх. Через час простым глазом можно было разглядеть с носа иностранный корабль.
- Что это за корабль, м-р Стюарт? - спросил первый лейтенант.
- Торговое судно, сэр, с балластом!
- Что он сказал, Джерри? - спросил Прайс, стоявший около него на шкафуте.
- Нагруженное французское судно, Прайс.
- Браво, Джерри, - сказал Прайс, потирая руки. - Мы получим хорошую долю добычи!
- Наверное получим, только вот беда, что надо долго ждать. Я бы охотно продал свою долю, если бы нашелся покупатель.
- Ну, Джерри, я не очень-то люблю спекуляции! А впрочем, сколько вы хотите?
- Десять фунтов!
- Десять фунтов это много, а пять пожалуй бы дал!
- По рукам, - сказал Джерри, знавший, что от корабля с балластом не получит и 30 шиллингов. - Пожалуйте деньги!
- Да у меня теперь ничего нет!
- Ну, займите. Мне, правду сказать, деньги очень нужны!
Через два часа фрегат подошел так близко к судну, что можно было видеть флаг.
- Он выкинул английские цвета! - сказал Стюарт капитану.
- Как, сэр, что такое? - спросил Прайс с беспокойством.
Стюарт повторил.
- Ну, так я скажу вам, что я потерял 5 фунтов! - воскликнул с неудовольствием Прайс.
Бот, высланный с фрегата на судно, вернулся и сообщил, что последнее было ограблено французской шхуной, которая вообще причинила много бед в этой местности и только 8 часов тому назад отплыла в Порто-Рико. Бот немедленно подняли и со всей поспешностью направились к острову, который отстояла отсюда не более как на 15 миль. На закате все были обрадованы тем, что увидали шхуну, бросившую якорь недалеко от берега. Заметив фрегат, она попыталась уйти, но видя, что это невозможно, бросила якорь в узком проливе. Капитан М. подошел к ней так близко, как только позволяла глубина воды, и тоже бросил якорь с намерением напасть на нее в лодках на следующий день.
Избранные офицеры и матросы должны были с вечера собраться на палубе для переклички и были отделены от прочих с тем, чтобы быть наготове, а остальные могли спокойно спать в своих койках. Однако оказалось мало таких крепких нервами людей, которые могли спать всю ночь напролет. Все просыпались, молились, с тем, чтобы потом опять вздремнуть час или два. Когда заалела заря, раздалась команда: "спустить лодки!"
Тали и штаги были отцеплены, и лодки с тяжелым всплеском упали в воду, между тем как катера, спущенные с кормы, были уже давно готовы и вооружены.
Французское судно с своей стороны приняло все меры для обороны. Ветра не было: море было гладко, как стекло, и флаги беспомощно повисли, словно ожидая ветра. Из портов, которых было по восьми с каждой стороны, зияли пушечные дула.
Лодки тоже были вооружены орудиями, которые были укреплены цепями так, чтобы не вредить веслам при выстреле. Матросы стояли наготове с пистолетами и тесаками: все ждали сигнала к отплытию, когда капитан М. выразил желание, чтобы офицеры, назначенные для командования экспедицией, пришли к нему в каюту. Билли, первый лейтенант, был болен перемежающейся лихорадкой, и капитан М. по совету Макаллана устранил его от командования. Опасное предприятие было вверено Прайсу, Кортнею, Стюарту и трем другим мичманам.
- Джентльмены, - начал капитан, когда все собрались, - я хочу обратить ваше внимание на некоторые важные пункты, которые желал бы запечатлеть в вашей памяти. Это судно причинило уже так много вреда, что я хотел бы завладеть им как можно скорее. Поэтому помните, джентльмены, следующее: очень может быть, что нам придется в лучшем случае очень дорого заплатить за победу, а в худшем - потерять много жизней, не вознаградив себя за это ничем. Я не сомневаюсь в вашем мужестве: но в этом трудном случае недостаточно одной животной храбрости, которую проявляют даже английские бульдоги, кидающиеся льву в пасть, очертя голову. Здесь нужно нечто большее: нужно такое хладнокровие и присутствие духа в опасности, которое дало бы вам возможность спокойно взвесить все шансы в самом пылу огня и притом удержать тех, кто впал в величайшую ошибку - считать неприятеля чересчур достойным презрения!
Потом капитан М. изложил им план атаки, указал на меры предосторожности и прибавил в заключение, что он никоим образом не навязывает своего плана командующему офицеру, вполне предоставляя ему свободу действий.
Затем офицеры вернулись на палубу и сели в лодки. Сигнал был тотчас же подан, а остальная команда трижды прокричала в их честь ура. Люди на лодках подняли весла и ответили тем же: затем весла опустились, и экспедиция тронулась в путь.
ГЛАВА XXIV
Бинокли капитана и оставшихся на борту офицеров пристально уставились на лодки, которые менее чем в полчаса достигли шхуны. "Выстрел из орудия!" воскликнули разом несколько человек, когда над гладкой водой потянулся дым. Ядро подняло столб воды между веслами и, сделав рикошет, исчезло в воде приблизительно в полумиле от кормы.
Лодки, которые гребли до тех пор вместе, теперь разошлись и образовали линию, став бок о бок, чтобы выстрелы могли им меньше вредить.
- Отлично, м-р Прайс! - заметил капитан, внимательно наблюдая за эволюциями.
Лодки продолжали подвигаться к неприятелю, который стрелял в них из двух больших орудий, находившихся на штирборте.
- Они стреляют вязаною картечью! - сказал штурман.
- Катер отвечает на огонь! - заметил капитан.
- С галеры и с баржи тоже стреляют, - воскликнул один из матросов, стоявший на одной из вант главного такелажа. - Ура, братцы, жарьте! продолжал он в волнении, охватившем и прочих.
Сражение завязалось горячее: ядро летало за ядром. Галера направилась к носу корабля: катер остался на бимсе, а куттера были под кормой, поддерживая сильный мушкетный огонь.
- Выстрелы со скалы! - кричал караульный.
- Один катер идет к берегу! - воскликнул штурман.
- Браво! А кто командует на нем? - спросил капитан.
- М-р Стюарт, сэр!
Куттер очутился у берега раньше, чем орудие успело еще выстрелить, и видно было, как люди с офицерами карабкались на скалу. Через минуту они вернулись в лодку и стали грести обратно, но прежде чем они успели вернуться на прежнее место, остальные с криком кинулись в атаку.
- Они на шхуне! Ура! - кричали с "Аспазии".
Но мы теперь оставим "Аспазию" и примем участие в сражении. Катер пристал у штирборта, и на него-то защитники шхуны направили свои главные усилия. Остальные нападали с переменным успехом.
Многие уже пали: никому еще не удалось взобраться на борт. Кортней еще не пристал к борту, так как заметил, что со стороны бакборта сетки были или нехорошо подтянуты, или порваны орудийным огнем с лодок. Он двигался вдоль корпуса судна, выбирая удобное место, а за ним следовали катера. Когда они кинулись, наконец, на борт, то почти не встретили сопротивления, так как неприятель сосредоточил свои силы с другой стороны. Когда же люди Кортнея взобрались на борт, то их примером вдохновились и прочие, и тоже стали взбираться по сеткам, не обращая внимания на встречающие их неприятельские штыки. Бой завязался не на жизнь, а на смерть.
Так как людям с баржи и с катеров удалось завладеть палубой в тылу неприятеля, то дело было решено гораздо скорее, чем могло бы быть в ином случае. Правда, французы бились отчаянно, и командовавший ими капитан был человек храбрый и предприимчивый. Но через три минуты люди у них были перебиты или брошены за борт, и английский флаг, выкинутый на судне, дал "Аспазии" весть о победе.
После этого усталым матросам дали немного отдохнуть, а затем Прайс велел отрезать канаты и кабельтов: лодкам было приказано идти вперед и взять судно на буксир.
- С берега стреляют из мушкетов! - сказал Робинзон, квартирмейстер галеры.
- Поставьте орудие у вас на корме и стреляйте в них! - приказал Прайс. Как только мы будем вне ружейного огня, плывите к нам!
Приказание было исполнено, пока остальные лодки шли к фрегату, таща судно на буксире. Скоро они были вне ружейного огня и могли подсчитать потери, понесенные во время сражения.
Убитых и раненых было 16 человек. У французов 27 лежало на палубе мертвыми или тяжело ранеными: остальные бежали на лодках.
Прайс стоял у руля рядом с Кортнеем, и по старой привычке начал:
- Я помню, в пылу сражения...
- И я помню, и очень рад, что все кончилось! - воскликнул Джерри, появляясь с тесаком в руках.
- Как, и вы здесь, м-р Джерри?
- О, Стюарт взял меня в свою лодку в надежде, что ему удастся от меня избавиться навеки: но надежда его не оправдалась, и я еще долго буду его мучить.
- Вы не ранены, Сеймур? - спросил Прайс нашего героя, который тоже присоединился к обществу, и одежда которого была в крови.
- Нет! - ответил Сеймур улыбаясь. - Это кровь не моя, а Стюарта, которому я перевязывал голову. Я попросил, чтобы раненых положили в отдельную лодку: хорошо это?
- Очень хорошо! А где же Робинзон? - спросил Кортней. - Я совсем забыл о нем.
- Он, бедный, сильно ранен и лежит там, между орудиями!..
- Мне это очень грустно: я хочу поговорить с ним! - сказал Кортней, уходя.
Робинзон, квартирмейстер одной из лодок, лежал около большого орудия, положив голову на труп французского капитана, который пал от его руки перед тем, как он получил смертельную рану. Кортней, огорченный положением бедного моряка, который был не только одним из самых остроумных, но и одним из самых способных людей на судне, стал около него на колени и взял его за руку.
- Что с вами, Робинзон? Вы очень страдаете?
- Нет, сэр, благодарю вас, - ответил тот слабым голосом, - но казначей может скоро вычеркнуть меня из списков!
Кортней, почувствовав всю справедливость этих слов, счел недобросовестным обманывать бедняка в последние минуты его жизни и только спросил:
- Не могу ли я вам чем-нибудь услужить, Робинзон? Не поручите ли вы мне чего-нибудь?
- Нет, сэр, - ответил он. - У меня нет ни детей, ни родных. Разве вот, сэр, возьмите у меня в кармане ключ и отдайте Джону Вильямсу. Только вам придется подождать, пока я умру, а то я не могу повернуться!
- Это будет исполнено! - сказал Кортней.
- И поклонитесь от меня капитану.
- И больше ничего? - допрашивал Кортней, видя, что бедняк быстро ослабевал.
- Ничего, сэр! - ответил тот очень тихо. - Благослови вас Бог!
Его голова склонилась, и через несколько секунд его не стало.
Кортней встал со вздохом.
Тем временем французское судно подошло на буксире. Офицеры вернулись на борт и получили благодарность от капитана: раненые перешли на попечение Макаллана.
Имя шхуны было "Estelle": она была в двести тонн весом, вооружена. 14-ю орудиями, а экипаж ее до начала атаки состоял из 125 человек.
ГЛАВА XXV
Как только на капере подняли люки, пленников по мере появления их отправляли на лодки. Джерри стоял тут же, с кортиком в руках, делая саркастические замечания по адресу проходящих. Вслед за другими, после некоторого промежутка, из люка появилась высокая, худая фигура в одежде, не похожей на костюм моряка.
- Галло! - воскликнул Джерри. - М-р Лонгтон, это кого мы поймали? Наверно, это какой-нибудь padre. Я разумею мусье, и даже сильно подозреваю, что vous etes то, что у них зовется духовным отцом, n'est ce pas? Чертовски хорошая идея: Капер со священником! Что же вы получаете, мусье? Десятину, конечно. Маловато для надзора за душами такой стаи проклятых негодяев. Ну, мусье, раз vous etes prisonnier без всяких привилегий духовенства, так пожалуйте в бот. Вы что тут путаете? Эй, вы там! - продолжал Джерри, при появлении второй личности. - Ага, значит, это дьячок, раз он идет за попом: эй, Монт Арриво Джек! Что за петушьи глаза у этой канальи!
Во время этой речи, произнесенной, очевидно, скорее для самоуслаждения Джерри, чем для назидания публики, так как он был в полной уверенности, что они принадлежали к экипажу капера и, следовательно, не могли понимать его, оба незнакомца поглядывали на него и друг на друга с удивлением, пока первый из появившихся не обратился, наконец, к своему спутнику.
- Однако, Поль, видели ли вы раньше что-нибудь подобное? Ни дать ни взять, шестипенсовая флейта, черт бы его взял: больше шума, чем толку.
Джерри заметил теперь свою ошибку и вспомнил, что хозяин взятого судна упоминал о двух английских купцах, захваченных капером в надежде на выкуп. Однако раздраженный последним замечанием, он прикрикнул на говорившего.
- Ну-с, я не рекомендую вам наигрывать на мне, вот и все!
- Нет, нет, иначе вам пришлось бы поднять порядочный визг!
- Наверное, вы двое джентльменов, задержанных капером? - сказал штурман Пирс, появившийся на борте, чтобы самому присмотреть за всеми приготовлениями.
- Да, да, сэр, позвольте вам отрекомендоваться самим. Мое имя м-р Питер Кэпон: товарища моего, обозначенного этим молодым человеком названием Петушьего Глаза, зовут м-р Поль Контракт. Можно просить вас дать нам лодку до фрегата, чтобы повидать капитана?
- Разумеется. Прыгайте в первый катер. Мне крайне досадно, что вы попали в такое неприятное положение, господа. Зачем же вы раньше не вышли на палубу?
Питер не упомянул истинной причины, именно, что это было сделано для спасения своего имущества, находившегося внизу, от грабежа экипажем капера: но, чтобы отплатить Джерри за его грубость, он ответил:
- Мы выглядывали несколько раз из люка, но в фигуре этого офицера, с его обнаженным мечом, было нечто столь внушительное, даже, могу сказать, нечто совсем неанглийское, что мы боялись: мы не могли придумать, в чьи руки попало судно, мы думали, что нами завладели папуасы.
- Игогогосы, уж если на то пошло! Вам покажется, пожалуй, что во мне есть нечто лошадиное!
- Уж скорее - собачье, клянусь Юпитером! - заметил другой, косой господин. - Я попрошу вас...