— Там маленький лакомка просидит целый день, — заметил Сигрев, которого насмешило приключение Томми.
   — Да, так ему и надо, — заметила Селина. — Пусть это послужит ему уроком. Пусть он кричит хоть целый час, мы не будем обращать внимания на его зов.
   — О, я рада. Масса Томми попался; теперь не будет пить яиц, — сказала Юнона.
   Сигрев, Уильям и Риди, по обыкновению, принялись за работу; миссис Сигрев, Юнона и маленькая Каролина были заняты в доме. Около часа Томми сидел совершенно тихо, потом начал плакать. Никто не обратил на это внимания. Когда пришло обеденное время, мальчик снова принялся кричать и опять без успеха. Только вечером дверь птичника отворилась, и мастер Томми вышел на свободу. Он вернулся печальный, и, ничего не говоря, уселся в уголке.
   — Сколько яиц выпил сегодня, мастер Томми? — спросил Риди.
   — Не буду больше, — ответил мальчик.
   — Лучше не надо, — сказал ему отец, — не то, вместо того, чтобы поесть лишнего, тебе, как и сегодня, придется остаться без обеда.
   — Хочу обедать, — сказал Томми.
   — Нет, останешься без обеда, — проговорила миссис Сигрев, — мы не можем позволить тебе и яйца есть и обедать. А если ты вздумаешь плакать, я тебя запру на ночь в курятнике. Сиди и терпи до ужина.
   Томми понял, что ничего нельзя сделать, и молча просидел до ужина, но за вечерним столом наверстал потерянное.
   После ужина Риди снова стал рассказывать о себе.
   — Я вам сказал, мастер Уильям, как от своего спутника узнал, что матушка умерла от разрыва сердца, то есть, вероятно, вследствие известия о моей мнимой смерти. До Ньюкестля я не жил, а мучился.
   «Когда почтовая карета остановилась, мой бывший сосед подошел к дверцам экипажа и сказал мне:
   — Если я не ошибаюсь, вы Мастермэн Риди, бежавший на корабль? Так ведь?
   — Да, сэр, — печально ответил я.
   — Ну, ободритесь, — сказал он. — Вы бежали, когда были еще очень юны и неразумны и, конечно, не думали, что доведете вашу мать до отчаяния. Не ваше бегство, а известие о вашей смерти так подействовало на нее: это не ваша вина. Пойдемте, мне нужно сказать вам кое-что.
   — Я завтра побываю у вас, — был мой ответ, — я не в состоянии что-либо делать, не поговорив с моими соседями и не посетив могилы матушки. Правда, я не хотел огорчить ее, и весть о моей смерти распустил не я. Но все же я понимаю, что без моего безумия она была бы жива и счастлива.
   Ехавший со мной джентльмен дал мне свой адрес, я обещал зайти к нему на следующее утро, но теперь направился к тому дому, в котором жила матушка. Я знал, что ее больше нет там, однако почувствовал досаду, услыхав в нем веселый смех.
   Дверь была отперта; я заглянул в комнаты; в том уголке, где бывало сидела она, стояли пяльцы; на них работали две женщины; другие гладили на большом столе.
   — Что вам нужно? — крикнули они и стали насмехаться надо мною.
   Я ушел и направился к соседнему коттеджу, в котором жили близкие друзья моей матушки. Я застал жену хозяина дома; она меня не узнала, и я объяснил ей, кто я. Во время болезни матушки она ухаживала за ней до самой ее смерти и рассказала мне все, что я хотел знать.
   Мне стало легче, когда я узнал, что моя бедная матушка не могла жить, так как страдала неисцелимым раком; в то же время соседка сказала мне, что бедная больная постоянно думала обо мне; что мое имя вечно было у нее на губах; что она ни в чем не нуждалась, так как м-р Мастермэн обходился с ней очень хорошо и ласково. После этого я попросил добрую женщину отвести меня на могилу матери. Она надела шляпу, показала мне место, где погребли матушку, потом, по моей просьбе, оставила меня одного. Я сел на травянистый холмик над ее гробом и долго, горько плакал, мысленно прося у нее прощения.
   Стемнело; наконец, я ушел с кладбища и вернулся в коттедж доброй женщины, которая ходила за моей матерью.
   До поздней ночи разговаривал я с ней и с ее мужем, и так как они мне предложили переночевать у них, остался в их доме до утра.
   На следующее утро я пошел к моему спутнику; на медной дощечке, прибитой к его двери, я прочитал, что он адвокат. Он усадил меня на стул, закрыл дверь, задал мне много вопросов, желая удостовериться, действительно ли я Мастермэн Риди, объявил, что он был при смерти м-ра Мастермэна, и что у него в руках очень важная бумага, которая доказывает, что не один Мастермэн должен был получить страховые деньги за погибшее судно, но и матушка, так как судно страховали оба владельца. Следовательно, Мастермэн обманул и обобрал мою мать.
   Адвокат сказал, что он нашел этот акт после смерти Мастермэна в потайном ящике его стола; что, так как моя матушка умерла, и меня, как предполагалось, не было в живых, он не счел нужным разглашать это неприятное обстоятельство. Однако теперь, когда я вернулся, он, по его словам, считал своей обязанностью поднять дело, предложив войти в соглашение с властями города, которые охраняли имущество в ожидании постройки больницы и богадельни.
   Адвокат прибавил, что страховая премия за погибший корабль составляла три тысячи фунтов; что треть судна принадлежала моему отцу, и что он имел право получить треть страховых денег, а благодаря процентам, накопившимся с тех пор, сумма эта достигла более двух тысяч фунтов. Это была очень приятная новость, и вы, конечно, поймете, что я согласился на все его предложения.
   Он немедленно принялся работать, пригласил мэра и городских администраторов и доказал подлинность документа. Все немедленно согласились, что я имею право получить деньги.
   Вот, мастер Уильям, вы видите, каким образом на моем пути снова явилось искушение».
   — Как искушение? — спросил Уильям.
   — Да, мастер Уильям, по мнению людскому, мне улыбнулось счастье. Все меня поздравляли, и у меня до того закружилась голова, что я совершенно забыл данное себе обещание исправиться и все обеты вести лучшую жизнь, данные мной над могилой матушки. Теперь вы понимаете, почему я назвал это искушением.
   «Так вот, сэр, едва деньги попали мне в руки, я принялся безумно тратить их.
   К счастью, через десять дней после моего обогащения явился мой ангел-хранитель, старый шотландец, капитанский помощник, и спас меня. Узнав от меня обо всем случившемся, он стал усовещевать меня; сказал, что с помощью этих денег я мог бы устроиться очень хорошо. Он посоветовал мне войти в долю с кем-нибудь покупающим судно и выговорить себе право сделаться капитаном купленного корабля. Я принял его совет. Одно смущало меня: я все еще был очень молод и боялся взять на себя управление судном. Но шотландец Сандерс ответил мне, что, если я возьму его на палубу в качестве первого помощника, все затруднения рассеются, так как он отлично водит суда; что я во время первого же плавания научусь у него всему необходимому.
   К счастью, я истратил только сто фунтов (это было достаточно). Вместе с Сандерсом отправились мы в Гласго, и он принялся усердно отыскивать подходящее судно. Наконец, увидел одно готовое к спуску и продававшееся, так как заказавшая его фирма обанкротилась.
   Благодаря рекомендации такого вполне уважаемого человека, как Сандерс, покупщики шкуны согласились принять меня в долю, и я сделался владельцем ее четвертой части, заплатив за это мои две тысячи фунтов.
   Когда судно спустили, мы с Сандерсом усердно занялись его снаряжением. Вместе со мной шкуну купила вест-индская фирма, и понятно, наше судно предназначалось для вест-индской торговли. У меня осталось около трехсот фунтов, и я употребил эти деньги на покупку мореплавательных инструментов и других необходимых для меня вещей.
   Видите ли, мастер Уильям, несмотря на все разумные увещания Сандерса, во мне еще оставалось много глупого тщеславия; я гордился, что делаюсь капитаном собственного судна. Я слишком высоко и внезапно поднялся; ведь еще недавно я был простым матросом на военном фрегате. Я одевался нарядно, носил белую рубашку и кольца на пальцах; надевал перчатки и старался, чтобы мои руки побелели. Я стал «персоной», и остальные владельцы шкуны приглашали меня к своему столу. Денег у меня было довольно, так как я получал десять фунтов в месяц, независимо от того, что могла дать моя доля прибыли со шкуны.
   Это время можно назвать временем моего самого большого богатства. Итак, приостановимся. На сегодняшний вечер довольно. Однако теперь же могу сказать, что мое благосостояние окончилось скоро».

ГЛАВА XLI

   Исследование. — Решенный вопрос. — Замечания Риди. — Ожидание.
   Несколько дней корчевали пни кокосовых деревьев, оставшиеся на извилистой тропинке к амбару. Подле этого строения Риди тоже поставил громоотвод.
   Теперь окончили все, что было решено сделать в течение дождливого времени года.
   У овец родились ягнята, но и овцы и козы начали страдать от недостатка пастбища.
   С неделю стояла погода без дождя, и солнце светило ярко. По мнению Риди, время дождей отошло. Уильям совершенно окреп и теперь с нетерпением ждал экспедиции для исследования острова. Ему очень хотелось участвовать в ней. Долго раздумывали, советовались, совещались, наконец решили, что Уиль и Риди отправятся на первые разведки к югу и по возвращении расскажут о том, что они видели.
   Это было решено в субботу. Отправление исследователей назначили на утро понедельника. Приготовили мешки, которые снабдили хорошими запасами соленой свинины и плоскими булками, которые испекла Юнона. Каждый должен был взять ружье, патроны; байковые одеяла свернули так, чтобы путники могли нести их через плечо. Риди не забыл захватить с собой ни компаса, ни маленьких топоров для зарубок в коре деревьев. Всю субботу готовились.
   После ужина Риди сказал:
   — Теперь, мастер Уильям, перед нашим отправлением, мне кажется, я могу закончить мой рассказ. Мне остается досказать немного, потому что мое богатство и удачи продержались недолго, и после пребывания во французской тюрьме моя жизнь шла все хуже и хуже.
   «Итак, наша шкуна скоро была готова, и мы отплыли к Барбадосу. Сандерс оказался отличным моряком, и от него я заимствовал все знания, необходимые для капитана.
   Сандерс часто пробовал заводить со мной прежние серьезные беседы, но сознание, что я кораблевладелец, вселяло в меня тщеславие. А почувствовав, что я могу обходиться без его помощи, я не только стал держаться от него далеко, но и принял вид превосходства.
   Видите, мастер Уильям, как неблагодарно поступал я относительно человека, которому был глубоко обязан.
   Сандерс часто досадовал на меня, и когда мы пришли к Барбадосу, объявил, что не останется служить у меня. Я высокомерно ответил, что он может поступать, как ему вздумается. Дело в том, что мне хотелось отделаться от него только потому, что я был ему обязан.
   Итак, Сандерс расстался со мной, и я очень радовался этому. Скоро моя шкуна взяла полный груз сахару, и мы ждали только судов конвоиров для отплытия в Англию. На Барбадосе мне удалось купить четыре медных пушки, которые я поставил на палубе; было у меня также достаточно боевых припасов.
   Я гордился моей быстрой шкуной, которая шла лучше фрегатов, и, купив пушки, думал, что мы в полной безопасности от вражеских каперов. В то время, когда мы ждали конвоиров, поднялось сильное волнение; мою шкуну, как и другие суда, ветер понес из бухты Карлейля; якоря волочились по дну. Чтобы вернуться обратно в бухту, нам пришлось бы лавировать, так как все еще дул сильный ветер.
   Это обстоятельство, надоевшее ожидание конвоиров, а также сознание, что, если я приду раньше других судов, это мне принесет большую выгоду, — все вместе заставило меня решиться не возвращаться в бухту и отплыть к Англии без охраны военных фрегатов, полагаясь только на быстрый ход моей шкуны и на купленные мной пушки.
   Я забыл, что наша шкуна была застрахована под названием «судна, плавающего с конвоирами», и что в случае несчастья с ней во время перехода без сопровождающих военных кораблей никто из ее владельцев не получил бы за нее страховой премии.
   Итак, сэр, я отплыл без охраны, и в течение трех недель все шло отлично. Нам встречалось мало судов, а те, которые попадались нам па глаза, быстро шли по ветру. Я уже решил, что к вечеру буду в порту, как вдруг на волнах вырисовался капер и пустился в погоню за нами. Нам пришлось распустить все паруса, но так как дул сильный ветер, он снес верх главной мачты. Это было роковое несчастье; капер догнал нас и захватил. В эту ночь я уже был во французской тюрьме и сделался нищим. Страховых денег за судно не выдали.
   Я знал, что должен винить одного себя. Во всяком случае, судьба жестоко меня наказала; я пробыл в тюрьме почти шесть лет. В конце концов я бежал с шестью товарищами; мы невыразимо страдали; наконец, шведское судно доставило нас в Англию. У нас не было ни денег, ни приличного платья. Понятно, мне оставалось только искать места на каком-нибудь судне; и я попробовал поступить капитанским вторым помощником. Но без успеха. Я был в лохмотьях, казался нищим, и меня никто не захотел взять. Тогда я решил поступить простым матросом. В гавани стояло прекрасное судно, я отправился на его палубу предложить свои услуги. Помощник отправился за капитаном. И… ко мне вышел Сандерс.
   Я надеялся, что он меня не узнает, но он сразу протянул мне руку. Меня охватил такой стыд, какого я никогда не испытывал. Сандерс заметил это и позвал меня вниз, в каюту.
   Я рассказал ему все, что случилось со мной, а он, казалось, забыл, как дурно я поступил с ним. Он дал мне место и предложил вперед денег, чтобы я мог одеться. Но, если он не помнил о моих поступках, то я ничего не забыл, сказал ему это и попросил у него прощения.
   Знаете, сэр, этот прекрасный человек оставался моим другом до самой своей смерти. Я сделался его вторым помощником, и мы были очень близки. Несчастья смирили меня, и я снова читал с ним Библию. Когда он умер, я еще несколько времени служил вторым помощником, потом меня сместили.
   С тех пор я всегда служил простым матросом на различных судах. Но со мной хорошо обращались, уважали меня, и могу прибавить, что я не чувствовал себя несчастным: во мне было сознание, что богатство только ввело бы меня в искушение и заставило бы забыть, что мы должны жить на этом свете, как бы подготовляясь к другой жизни».
   — Теперь, мастер Уильям, вы слышали всю историю Мастермэна Риди, и я надеюсь, некоторые отрывки из нее принесут вам пользу. Я уже старик, все мирское отошло от меня; я надеюсь только умереть с миром, а до той поры, когда Господу будет угодно отозвать меня, приносить кое-какую пользу.
   — Все это время вы приносили нам большую пользу, Риди, — сказала миссис Сигрев, — и я надеюсь, что вы еще проживете долго, долго и счастливо.
   — Как будет угодно Господу, — ответил Риди, — только моряки недолговечны. Мне кажется, что если бы я мог провести остаток моей жизни на этом островке, я был бы счастлив. Я знаю, вы все думаете иначе, и это вполне естественно. У меня нет ни родных, ни семьи; мне нужно только занимательное дело, да Библия, которая меня учит, как умереть. Сравнительно со мной все вы очень юны и, понятно, смотрите вперед. Ради вас, а не ради себя, я надеюсь, что нас отыщут, и вы вернетесь в мир. Лично я не хочу этого; я предчувствую, что останусь здесь на острове, и мне приятно останавливаться на этой мысли.
   — Нет, Риди, не думайте так; вы должны вернуться с нами, — возразил Сигрев, — вернуться и навсегда остаться в нашем доме. Мы не расстанемся; вы бросите жизнь моряка, будете сидеть у нашего камина или греться на солнышке. Вам нужно отдохнуть, и я надеюсь успокоить вашу старость; во всяком случае, если это не осуществится, то, конечно, не по моей вине.
   — И не по моей, Риди, уверяю вас, — прибавила миссис Сигрев. — Без вас я не буду счастлива.
   — Благодарю вас обоих, благодарю сердечно, — сказал Риди, — но над нами бдит Господь, Который решает нашу судьбу, и все Его веления справедливы!
   — Мастер Уильям, — прибавил он, — завтра нам рано вставать, а потому я считаю, что чем раньше ляжем мы в постели, тем будет лучше.
   — Правда, — согласился Сигрев. — Дорогой Уильям, принеси мне мою Библию; почитаем ее и помолимся перед отходом ко сну.

ГЛАВА XLII

   В экспедицию. — По компасу через лес. — Открытия. — Банан. — Перец. — Гуава. — Попугаи. — Свиньи. — Гнезда морских птиц. — Гавань. — Устрицы. — Возвращение. — Дикий виноград.
   На следующее утро все поднялись очень рано. Жареная рыба послужила отличным завтраком, и лакомка Томми чуть не подавился костью, так как ел слишком жадно. Миссис Сигрев сильно испугалась, но Юноне удалось помочь беде.
   Все вещи были приготовлены. Уильям и Риди поднялись из-за стола, простились с мистером и миссис Сигрев и пустились в путь. Светило яркое солнце, и стояла теплая погода; вдали сверкал океан, а листья кокосовых деревьев грациозно качались.
   Исследователи весело отправились в экспедицию; они кликнули овчарок, отогнали маленькую Виксен, миновали амбар и стали подниматься на взгорье, делая зарубки на деревьях, Риди вынул компас и «держал курс», сообразно с его указаниями. Несколько времени они молча шли и метили деревья. Но вот Риди остановился и снова посмотрел на свою буссоль.
   — Кажется, лес в этом месте особенно густ, Риди, — заметил Уильям.
   — Да, сэр, я думаю мы в самой его чаще, в центре острова. Однако скоро проверим это. Будем держать больше на юг. Но идемте, потом потолкуем.
   С полчаса старик и мальчик пробирались через лес. Мало-помалу деревья стали редеть; тем не менее, исследователи все еще не могли видеть впереди ничего, кроме стволов деревьев. Трудно было ежесекундно делать надрезы в коре, и лица путников увлажнились.
   — Отдохнем немного, мастер Уильям, — продолжил моряк, — вы устанете, у вас сил меньше, чем было до лихорадки.
   — Я мало привык к работе, Риди, — сказал мальчик, отирая себе платком лицо, — а потому устаю. Да, отдохнем несколько минут. Как вы думаете, через сколько времени мы выйдем из леса?
   — Вероятно, через полчаса, сэр, — ответил Риди, — даже может быть еще раньше. Я не знаю далеко ли еще тянутся пальмы.
   — Как вы думаете, что мы найдем?
   — Трудно сказать. Я скажу вам, что я надеюсь отыскать, а именно большое чистое пространство между побережьем и лесом, где могли бы пастись наши овцы и козы; может быть также мы увидим еще какие-нибудь деревья, кроме кокосовых пальм; до сих пор, как вы знаете, мы видели только их да клещевину. Мастер Уильям, трудно предвидеть, какие семена могли занести на остров птицы, ветер и волны.
   — А эти семена проросли бы?
   — Да, мастер Уильям, мне говорили, что семя может оставаться сотни лет под землей и потом от действия тепла пустить росток.
   — Да, помню, — сказал Уиль, — отец говорил, что пшеница, зарытая с египетскими мумиями три-четыре тысячи лет тому назад, прорастала.
   — А что значит мумия, мастер Уилли? — спросил старик. — Я слыхивал об Египте; это страна, в которой томились в плену евреи. Мы читали об этом в Библии. Знаю я также, какие казни поражали фараона, пока он не отпустил их.
   — Да, и он утонул со всеми своими полчищами, так как пустился за ними в погоню, — сказал мальчик и прибавил: — мумия, Риди, — человеческое тело, набальзамированное ароматами и пряностями, которые предохраняют труп от тления. Я никогда не видал мумий, но читал, что египтяне бальзамировали тела своих мертвых. Ну, теперь я отдохнул и могу идти дальше.
   — Тем лучше, мастер Уильям. Хорошо бы поскорее выбраться из леса. Пойдемте живо.
   Они снова двинулись вперед, и не прошло и четверти часа, как Уильям крикнул:
   — Вон синее небо, Риди! Мы скоро выйдем из леса. Я рад; у меня рука болит от усталости; трудно делать зарубки.
   — Еще бы, — отозвался Риди, — я тоже рад и тоже устал метить деревья. Однако будем продолжать это дело, не то не найдем обратной дороги.
   Минут через десять кокосовый лес остался позади. Исследователи стояли среди кустов, которые были выше их. Поэтому Риди и Уиль не могли решить, далеко ли они от берега.
   — Ну, — вскрикнул мальчик, подбрасывая топорик. — Я рад, что лес окончен. Теперь посидим немного.
   — Согласен, — сказал Риди, усаживаясь рядом со своим юным спутником. — Сегодня я устал сильнее, чем в тот раз, когда мы в первый раз пересекали лес. Я думаю, это от погоды. Сюда, собаки! Лежать!
   — Погода отличная, Риди.
   — Да, теперь, сэр; но я хотел сказать, что дождливое время года действует на здоровье человека, и, мне кажется, я еще не оправился после него. У вас же была настоящая лихорадка, и вы, конечно, не сильны; но многие и без лихорадки чувствуют себя дурно после этих бесконечных дождей. Я старик, мастер Уильям и теперь такие вещи на меня действуют сильнее прежнего.
   — Не пообедать ли нам до отхода? — предложил Уиль.
   — Хорошо; пообедаем и освободимся от одной бутылки с водой. Мне кажется, что мы вернемся тем же путем, а потому можем оставить здесь, под деревьями, наши мешки и все остальное, кроме ружей. Думаю также, что здесь же мы и переночуем. Я просил м-ра Сигрева не ждать нас сегодня вечером, но не сказал этого при вашей матушке; она так тревожится о вас.
   Исследователи открыли свои мешки и пообедали; собаки тоже получили свою долю еды. После этого Риди и Уиль стали пробираться через кусты. Чаща окончилась; они огляделись, но несколько минут молчали. Море блестело на расстоянии полумили от них, и до его окраины стлалась чистая низина, поросшая молодыми, только что поднявшимися над землей травинками. Это было прекрасное пастбище акров в пятьдесят, кое-где покрытое купами деревьев и кустов. Песчаной отмели не было; над морем поднимались скалы высотой в двадцать-тридцать футов. Там и сям на этих камнях блестело что-то белое, как снег.
   — Я думаю, Риди, — сказал, наконец, Уильям, — у нас не будет недостатка в пастбище, даже если наше стадо станет в десять раз больше.
   — Нам посчастливилось. Теперь пойдемте и осмотрим эти рощицы. Я вижу ярко-зеленые листья, которые часто видал прежде.
   Подойдя к одному небольшому островку из деревьев на лугу, Риди сказал:
   — Да, мастер Уильям, я так и думал; это банан; он только что пустил росток, скоро поднимется на десять футов и принесет плод, прекрасный на вкус; вдобавок его стебель — отличный корм для животных. О, Бог милостивый.
   — Вот этого растения я никогда не видал, смотрите, маленькое, — заметил Уильям, срывая веточку и показывая ее своему спутнику.
   — Я его знаю, мастер Уиль. Это так называемый перец-птичий глаз. Из него приготовляют кайенский перец. Посмотрите-ка, вот только что образовавшиеся шишечки. Это очень полезное для нас растение, так как все наши запасы перца уже вышли. Юнона обрадуется. По всем вероятиям, на нашем острове есть птицы, потому что все семена этих растений, без сомнения, занесены птицами; многие пернатые питаются бананами и перцем. Смотрите-ка, смотрите, сколько едва пробивших землю банановых ростков! Через несколько недель тут вырастет целый лес.
   — А это что за грубый с виду куст? — спросил Уильям.
   — Подойдем поближе, я плохо его вижу, — сказал Риди и, подойдя к растению, вскрикнул: — О, я узнаю. Моряки называют его индийской фигой! Его плоды трудно брать руками; мелкие колючки застревают в пальцах. Но их мякоть недурна. Главное же, мы можем обсадить этими растениями наши посевы. Индийские фиги разрастаются быстро и служат великолепной живой изгородью. Смотрите, их тут немало, и они начинают цвести. Ну, подойдем теперь к другим деревьям.
   — Что это, Риди?
   — Не знаю, никогда прежде не видал его.
   — Тогда, Риди, вот что сделаем: соберем образчики растений, которых вы не знаете, отнесем их папе; он хороший ботаник.
   — Отличная мысль, сэр, — сказал Риди.
   Уильям сорвал ветку незнакомого ему растения и унес с собой.
   Риди очень долго и внимательно смотрел на новую группу деревьев.
   — Кажется, я знаю, что это такое, — наконец, сказал он, — это гуава.
   — Как? Из плодов этого дерева делают такое вкусное желе.
   — Да, мастер Уильям.
   — Томми так и запрыгает, узнав об этом. Капитан Осборн угощал нас желе из гуавы, и Томми просил, чтобы ему дали этого лакомства.
   — Дети в возрасте Томми всегда любят лакомиться, но, поверьте, из него выйдет славный мальчик.
   — Надеюсь, Риди. Ну, пойдем дальше.
   — Да. Куда вы хотите идти?
   — Вот к тем шести деревьям и потом к скалам; посмотрим, почему они такие белые.
   — Хорошо, — согласился Риди.
   — Но послушайте, что это за шум? Это обезьяны? — спросил Уиль.
   — Нет, не обезьяны, — ответил моряк, — я еще ничего не вижу, но знаю, что это попугаи. Они давно знакомы мне. Видите ли, мастер Уильям, обезьяны вряд ли могли попасть сюда, а для птиц это не было трудно.
   Когда они подошли к деревьям, послышалось хлопанье крыльев, смятение, возня, пронзительные крики, и вот из ветвей вылетела стая попугаев штук в триста, и их прекрасные зеленые и синие перья так и засверкали на солнце.
   — Поверьте, мастер Уильям, мы скоро сделаем из них отличный паштет.
   — Паштет, Риди? Да разве попугаи вкусны?
   — Превосходны, — ответил старик. — И я часто ел попугаев в Вест-Индии и Южной Америке. Но пройдем в ту сторону, я вижу листья, которые хочу осмотреть.
   — Но тут, кажется, очень болотистая почва, Риди.
   — Да, внизу вода. Тем лучше для скота; позже мы выкопаем здесь пруды, но смотрите, сэр, я не ошибся. Это лучшая наша находка; теперь нам нечего слишком хлопотать о картофеле.