Страница:
Один из стариков, смышленый малый, бывший в свое время храбрым воином, предложил план, которого нам следовало держаться. Он с товарищем должны были отправиться к тому месту, где стояли челны, и развести там костер, чтобы поднимающийся дым усыпил всякие подозрения. Омбиквы по прибытии на станцию без сомнения пошлют кого-нибудь за воинами, стерегшими челны; этого посланного они постараются поймать живьем и привести в форт. Порешив на этом, мы спустили на реку челнок, и поздно вечером двое индейцев, вооружившись ружьями, отправились в свою экспедицию.
ГЛАВА VII
Наконец, омбиквы явились, не принимая никаких предосторожностей; видно было, что они не сомневаются в успехе. Во всяком случае, они не подозревали, что в блокгаузе имеется огнестрельное оружие, так как остановились на расстоянии пятидесяти ярдов от восточной башни, и мне стоило большого труда удержать Роха от выстрела. Лошадей с ними не было, но мы заметили их на другой стороне реки, на небольшой открытой прерии, под охраной двух человек, которые перегнали их туда, чтобы иметь их под рукой в случае надобности, а также и потому, что пастбище было там лучше, чем на нашей стороне. Это обстоятельство впоследствии оказалось очень выгодным для нас.
Внимательно осмотрев постройку, индейцы убедились, что ее невозможно взять обычным способом. Они пустили несколько стрел, один из них выстрелил в бойницу из ружья, чтобы убедиться, есть ли кто-нибудь внутри, но так как мы сидели спокойно, то их уверенность увеличилась, и они пошли на берег реки, посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать у главного входа. Осмотрев ворота, они, видимо, были разочарованы, отошли на сотню ярдов и стали держать совет.
Было очевидно, что некоторые из них предлагают поджечь постройку, но, судя по их жестам, таких было немного. Другие, по-видимому, возражали, что пожар уничтожит вещи, находившиеся внутри, что было для них вовсе нежелательно. Наконец, один из них, казавшийся вождем, указал пальцем сначала в том направлении, где стояли челны, потом на реку и в заключение — на то место горизонта, где восходит солнце. Когда он кончил, двое молодых людей встали и пошли в юго-западном направлении. Их план был ясен; эти двое людей вместе с двумя другими, остававшимися на страже, должны были провести челны по реке; это заняло бы всю ночь, а на восходе солнца они могли атаковать главный вход и попытаться разрушить ворота своими томагавками.
С наступлением темноты я расставил стражу по всем углам блокгауза на случай ночного нападения. Наши враги развели огромный костер и принялись готовить себе ужин. Хотя мы не могли слышать их разговора, но было очевидно, что они считают станцию в своей власти. Половина их улеглась спать, и к полночи наступила тишина, не нарушаемая ни единым звуком, вокруг потухшего костра. Зная, что завтра будет много дел, я решил отдохнуть несколько часов. Но это мне не удалось.
Лишь только я закрыл глаза, как услышал неясный гул, как будто удары топора по дереву. Я осторожно выглянул. Звуки раздавались довольно далеко, а по берегу реки и за стоянкой индейцев сновали по всем направлениям темные фигуры; наконец, мы убедились, что омбиквы делают лестницы с целью добраться до верхних дверей в наших башнях.
Это, конечно, не имело для нас особенного значения, так как мы хорошо приготовились принять их; но мы решили не показывать им нашей силы до последней минуты, когда мы будем в состоянии наверняка уложить пятерых первым залпом. Индейцы взялись за луки и выбрали маленькие стрелы, которыми дети бьют рыбу, чтобы нападающие думали, будто форт защищается несколькими смелыми мальчиками.
Утром омбиквы появились с двумя лестницами, которые приставили к башням. Вероятно, они думали, что внутри форта никого нет, так как мы не показывали признаков жизни и приняли все меры к тому, чтобы остаться незамеченными. На каждую лестницу взобрался индеец с томагавком, но им недолго пришлось работать. Не успев нанести третьего удара, индеец у восточной двери пошатнулся и упал с лестницы; грудь его была пробита стрелою. В ту же минуту громкий крик, раздавшийся с западной стороны, показал, что и другого постигла та же участь.
Омбиквы поспешно унесли трупы с диким ревом разочарования и ярости, на который трое мальчиков, заранее наученных, что им делать, отвечали звонким военным кличем. Это довело омбиквов до неистовства, однако они стали осторожны. Стрелы, убившие их товарищей, были детскими; но не было сомнения, что они пущены руками воинов. Омбиквы собрались за выдающейся скалой на берегу реки, в тридцати ярдах от дома, но в полной безопасности от наших выстрелов. Тут они составили военный совет в ожидании своих товарищей с лодками, которым давно уже следовало вернуться.
В эту минуту легкий туман, стоявший над рекой, рассеялся, и перед нами открылось на другом берегу зрелище, остановившее наше внимание. Как раз напротив дома мы увидели челнок, тот самый, в котором наши два индейца отправились в экспедицию. Двое омбиквов, стерегшие украденных коней, стояли в нескольких шагах от него; они, очевидно, только что заметили его и не знали, что им предпринять; без сомнения их смутили крики товарищей, но теперь, когда туман рассеялся, они увидели их за скалою и, вероятно, повинуясь какому-нибудь сигналу, решились переправиться через реку. В ту самую минуту, когда они отвязывали челнок, раздались выстрелы; оба индейца упали — они были мертвы. Затем появились двое наших лазутчиков, скрывавшиеся за кустами, и принялись хладнокровно снимать скальпы, не обращая внимания на тучу стрел и яростные крики омбиквов. Этим дело не кончилось: в своей ярости наши враги забыли осторожность и вышли из-за скалы; они представляли хорошую цель, и в ту самую минуту, когда вождь оглянулся, четыре человека упали, пораженные нашими пулями.
Я не в состоянии описать бешеный вопль, последовавший за этим, хотя все события моей первой битвы еще живы в моей памяти. Омбиквы подобрали убитых и ушли к востоку, по направлению к горам, соображая, что только этим путем они могут избежать гибели. Их осталось всего десять человек, и они совершенно упали духом, чувствуя, что вряд ли им удастся вернуться домой.
От наших лазутчиков мы узнали, что шестеро воинов вернулись из поселка и должны находиться где-нибудь в засаде: это определило наш образ действий. Мы вышли из форта по лестницам, оставленным омбиквами, и рассыпались по степи с целью отрезать врагам отступление.
Не буду описывать подробно эту бойню. Омбиквы наткнулись на засаду и потеряли еще четверых; остальные рассеялись по степи, стараясь пробраться в горы. Прежде чем кончился день, они были перебиты, за исключением одного, которому удалось переправиться через реку.
Так кончилось мое первое сражение, в котором, впрочем, я, собственно, вовсе не сражался; хотя враги несколько раз подвертывались мне под выстрел, но мне было жаль лишать их жизни. Как бы то ни было, меня осыпали поздравлениями; отныне Овато Ваниша стал воином.
На другой день я и мои товарищи — я подразумеваю семь человек, прибывших из Монтерэ — оставили станцию и вскоре достигли поселка, где я не был уже три месяца с лишком.
События обернулись лучше, чем можно было ожидать. Мой отец довольно быстро оправился от испытанного потрясения. Наше племя, вторгшееся в южную область кровов, подвергло их суровому наказанию. Наши люди вернулись с полутораста скальпами, четырьмястами лошадей и запасом одеял и табаку, только что выменянных кровами на меха у янки. Кровы были надолго усмирены и обессилены и в этом году не осмеливались показываться за пределами своей охотничьей территории.
Очевидцы смерти князя Серавалле так рассказывали об этом событии.
Спустя несколько дней после моего отъезда в Монтерэ князь с партией шошонов отправился в порт Галль, куда прибыли для него письма и товары из Сан-Луи. Тут он познакомился с одним французским ученым, предпринявшим научную экспедицию в Калифорнию. Француз имел рекомендательные письма к князю от епископа и директора колледжа в Сан-Луи.
Князь оставил своих шошонов в форте, поручив им озаботиться доставкой товаров, а сам отправился с ученым и сопровождавшими его пятью местными охотниками в поселок. На второй день своего путешествия они повстречали сильный военный отряд кровов, но так как шошоны были в мире со всеми своими соседями, то никакой опасности не предвиделось. Однако вероломные кровы, не подозревавшие, так же как и князь, что поблизости находится большая охотничья партия шошонов, решили не упускать случая завладеть без всякого риска, богатой добычей. Они предоставили белым продолжать путь, но следовали за ними на некотором расстоянии, а вечером напали на них на стоянке так внезапно, что те не успели даже схватиться за оружие.
Кровы пользуются дурной славой, как племя воров и разбойников. Они так же трусливы, как жестоки, и нападают на охотников или торговцев только в том случае, когда превосходят их числом по крайней мере вдесятеро. Доказательством их трусости может служить тот факт, что когда однажды Рох, я и молодой француз, по имени Габриэль, наткнулись случайно на стоянку тринадцати кровов и трех аррапагов, они бежали, предоставив нам свои меха, палатки и запас сушеного мяса; только аррапаги пытались оказать сопротивление, причем один из них был убит.
Но вернемся к нашему рассказу.
Очутившись в плену, князь горько упрекал вождя за его предательское нападение. Тот слушал с презрительной улыбкой, ясно показывавшей, что он знает, кто такой князь, и отнюдь не питает к нему доброжелательных чувств. Впрочем, его жадность была сильнее его ненависти, и он спросил, что дадут пленники за свое освобождение. Получив в ответ, что они согласны дать пару ружей, пару коней и сотню долларов, он возразил, что все имущество пленников и без того уже принадлежит ему, что он ожидает большего. Он потребовал, чтобы один из охотников отправился в порт Галль с пятью кровами и приказом принца выдать им шестьдесят одеял, двадцать ружей и десять мешков пороху. Тем временем пленники будут отведены в страну кровов, куда должен быть доставлен и выкуп; когда он будет получен, их выпустят на свободу. Понимая намерения своих врагов и будучи уверен, что раз попав к ним, он уж не получит свободы, князь отказался исполнить это требование, но желая выиграть время, сделал еще несколько предложений, которые, разумеется, были отвергнуты. Наконец, убедившись, что ему не удастся получить больше того, что он захватил, вождь сбросил маску и принялся оскорблять свои жертвы.
— Бледнолицые, — сказал он, — подлые собаки, слишком трусливы, чтобы сражаться с кровами. Они слабее женщин, они прячутся в жилищах шошонов и снабжают их ружьями, так что имея много оружия и военных припасов, это племя сделалось сильным и страшным для всех. Но кровы убьют бледнолицых и увидят, какого цвета кровь трусов. Мертвые, они перестанут снабжать шошонов ружьями и порохом, и те попрячутся по своим норам, как луговые собаки, и никогда больше не осмелятся показаться на тропе кровов.
Князь с гневом отвечал вождю:
— Кровы не должны говорить так громко, иначе они будут услышаны шошонскими храбрецами и поплатятся за свою ложь. Что было с этими кровами до прихода белых на берег Буонавентуры? Тогда у них не было своей страны, потому что часть ее была занята черноногими, а другая аррапагами и шошонами. Тогда кровы были как голуби, гонимые горными соколами. Они прятались в глубоких трещинах земли и выходили из них только по ночам, опасаясь встретиться с шошонами. Но белые собрали шошонов вокруг своих поселений и уговорили жить в мире со своими соседями. Так длилось четыре года; кровы успели выстроить себе новые вигвамы. Зачем же они поступают как волки, кусая своих благодетелей, вместо того, чтобы выражать им благодарность?
Раздраженный насмешками своего пленника, вождь схватился за томагавк. Внезапно раздался выстрел, один из кровов подпрыгнул и упал мертвый.
— Вождь говорил слишком громко, — сказал князь. — Я слышу шаги шошона; кровам лучше бежать в горы, иначе их мясо послужит кормом для собак нашей деревни.
Лицо вождя исказилось выражением бешенства и глубокой ненависти, но он стоял неподвижно, так же как и его люди, стараясь определить по звуку выстрела, в каком направлении нужно бежать от опасности.
— Страх превратил кровов в камни, — продолжал князь. — Что сделалось с их быстрыми ногами? Я вижу шошонов.
— Бледнолицая собака не увидит их больше, — возразил дикарь и ударом томагавка раздробил череп злополучному князю, которому пришлось, таким образом, найти бесславную смерть в отдаленной стране.
Остальные пленники, которые были связаны, разумеется, не могли оказать сопротивления. Французский ученый и двое его спутников были убиты в одно мгновение; но прежде чем кровы успели довершить бойню, хорошо направленный залп разредил их толпу, и они бросились в лес, оставив на месте, кроме своего вождя, двадцать человек убитыми и ранеными. Вслед за тем из чащи появились тридцать шошонов, которые немедленно пустились в погоню за кровами, поручив одному из своих развязать троих, оставшихся в живых пленников и стеречь тело своего друга и законодателя.
В последовавшей перестрелке кровы потеряли еще десять скальпов, после чего бежали, куда глаза глядят, не пытаясь сопротивляться. Тела их жертв были перенесены в поселок, и немедленно, после похорон, шошоны отправились в экспедицию против кровов, о результатах которой я уже сообщил.
Двое уцелевших от бойни охотников отправились в Калифорнию, но третий, молодой парижанин по имени Габриэль, предпочел остаться с нами и расстался со мною только много позднее, когда я отплыл в Европу. Он и Рох вернулись тогда к шошонам, так как привыкли к дикой и полной опасных приключений жизни.
Когда, на большом совете я сообщил о попытке омбиквов овладеть рыболовной станцией и ее результатах, рассказ мой вызвал взрыв одобрений. Я тут же был объявлен военным вождем; решено было немедленно отправить отряд для наказания омбиквов. Мой отец не позволил мне присоединиться к нему, так как нам нужно было улаживать дела князя, уплатить долги в Форте Галль и т. п., и мне пришлось целых два месяца вести жизнь конторщика, подводить итоги, составлять отчеты и проч. — довольно скучное занятие, не доставлявшее мне ни малейшего удовольствия. Тем временем состоялась экспедиция против омбиквов, увенчавшаяся еще более блестящим успехом, чем поход против кровов. Вообще, это был славный год для шошонов, о котором они долго вспоминали, — год, когда их мокасины были буквально унизаны человеческими волосами, а кости их врагов, рассеянные по прериям, пугали даже волков, не решавшихся переправляться через Буонавентуру. В самом деле, год был так полон событиями, что мой рассказ оказался бы чересчур длинным, если бы я вздумал перечислять их.
Я не забыл о нашем тайнике на берегу моря. Все вещи были перевезены на рыболовную станцию, куда мы переселились из поселка на летнее время, меж тем, как большая часть племени отправилась на охоту в южные степи.
Подарки, полученные мною в Монтерэ, доставили большое удовольствие отцу, особенно книги, которые он присвоил себе, так как преклонный возраст и утомление все более и более склоняли его к спокойной жизни и чтению. Я же подружился с Габриэлем и Рохом, которые с тех пор много лет делили со мною охотничьи и военные приключения.
ГЛАВА VIII
Рассказывая о насильственной смерти князя, я заметил, что кровы относились недоброжелательно к белым, поселившимся с шошонами. Эти чувства не ограничивались их племенем; они разделялись всеми индейцами, жившими на протяжении двухсот или трехсот миль от реки Буонавентуры. И неудивительно. Со времени нашего прибытия племя шошонов научилось известным тактическим приемам и единству действия. Так, князь Серавалле обучил их строиться в правильные боевые единицы, образовывать каре, проделывать сложные военные движения, и т. п. что само по себе давало им перевес над их врагами; прибавьте к этому обилие огнестрельного оружия и боевых припасов. Все остальные племена завидовали их силе и средствам, и когда эта зависть достигла крайнего напряжения, решили заключить союз и нанести страшный удар шошонам не только для того, чтобы уничтожить приобретенное ими влияние но и для того, чтобы завладеть сокровищами, хранящимися, как они думали, в поселении белых.
Задолго до описанных мною экспедиций против кровов и омбиквов начались переговоры между различными племенами; они отложили в сторону все свои частные ссоры, чтобы заключить союз против общего врага, каким считали шошонов. Эти-то приготовления, без сомнения, и придали храбрости кровам и омбиквам, но быстрое возмездие со стороны шошонов несколько охладило их воинственный пыл. Как бы то ни было, когда аррапаги согласились войти в союз, все соединившиеся племена разом выступили в поход и с разных сторон вторглись в нашу область.
Мы были захвачены врасплох и в течение первых трех недель всюду отступали перед ними, так как большинство наших воинов находилось еще на охоте. Но услыхав о вторжении, они поспешно вернулись, и война приняла другой оборот. Утраченная территория была отвоевана дюйм за дюймом. Аррапаги понесли тяжелый урон и вышли из союза; после этого, обеспечив себе безопасность на юге, мы обратились к нашим северным границам. Несмотря на отказ аррапагов, соединенные племена все еще втрое превышали нас численностью, но им недоставало единства и уменья действовать согласно. Они выставили около пятнадцати тысяч воинов, принадлежавших к племенам омбиквов, каллапу, кайюзов, проколотых носов, боннаксов, плоскоголовых и отчасти кровов, не научившихся благоразумию после полученной ими трепки. Превосходство нашего оружия, нашей тактики и дисциплины, искусство строить укрепления, в связи с действием двух неуклюжих испанских четырехфунтовых пушек, помогли нам не только расстроить в короткое время союз, но и сокрушить навсегда некоторых из наших вероломных соседей. Так как подробное описание войны показалось бы скучным читателю, то я упомяну только о тех действиях, в которых сам принимал участие.
Мы разделились на четыре отряда: один действовал против боннаксов и плоскоголовых на северо-востоке, другой против кайюзов и проколотых носов на верховьях рек Буонавентуры и Калюмета; третий оставался подле поселка, чтобы защищать его в случае нечаянного нападения; четвертый, очень маленький, под начальством моего отца, защищал рыболовную станцию. К этому отряду принадлежал и я. Кроме того, несколько хорошо вооруженных партий были посланы сушей и морем, в область омбиквов1.
Вначале наша война на побережье Тихого океана заключалась в мелких стычках, но постепенно каллапу, соединившись с омбиквами, образовали большой отряд, и дело приняло более интересный оборот. Мы не только потеряли все наши завоевания в области омбиквов, но и принуждены были постепенно отступить к станции, что, впрочем, послужило к нашему спасению. Нас было всего сто шесть человек, а наших противников четыреста восемьдесят; тем не менее, пятая часть их была уничтожена во время отчаянной атаки на станцию, приведенную тем временем в превосходное состояние в смысле обороны.
Крыша была обшита медными листами, в стенах проделаны отверстия для пушек, о существовании которых наши враги не подозревали. Первая атака велась храбро, и каждое отверстие было осыпано пулями и стрелами. Враги подвигались плотной массой, с лестницами и факелами, точно орава демонов. На расстоянии шестидесяти ярдов мы разрядили в них наши пушки, которые были заряжены картечью, и произвели опустошительное действие в их рядах. Однако они не отступили, а, издав военный клич, ринулись на приступ с поистине геройским мужеством.
Мы еще раз дали залп из обоих орудий и всех наших ружей, после чего отряд в сорок человек бросился на вылазку. На этот раз неприятель не выдержал и рассеялся по всем направлениям, оставив за собою много убитых и раненых. В тот же вечер к нам явилось подкрепление в тридцать восемь человек из поселка с большим запасом буйволового мяса и двадцатью пятью хорошо откормленными жеребятами. Это было очень кстати так как мы уже несколько дней питались только сушеной рыбой.
В течение недели о неприятелях не было ни слуха, ни духа. Наши лазутчики рассеялись по степи, а наш баркас вскоре открыл в одной бухте тридцать шесть челнов, в которых каллапу прибыли из своей области. Челны были уничтожены, а их владельцы скальпированы.
Ввиду жаркого времени мы устроили на восточной стороне блокгауза просторный лагерь, окружив его земляными укреплениями, и переселились туда из станции, спертый воздух которой, отравленный тяжелым запахом сушеной рыбы, грозил нам болезнями.
Спустя неделю наши враги снова появились, безмолвные и решительные. Видимо, они вернулись с тем, чтобы отомстить или умереть; борьба обещала быть отчаянной. Они расположились на небольшом открытом лугу по ту сторону реки в количестве шестисот человек.
Наш первый отряд разбил и рассеял боннаксов, когда они шли на соединение с плоскоголовыми; после этого они направились к кайюсам и проколотым носам. Эти три племени после неудачной войны отступили перед нашим вторым отрядом. Тогда боннаксы, в отчаянии от своих неудач, и уверенные, что победа шошонов грозит им истреблением, соединились с каллапу и омбиквами, решившимися повторить нападение на наш маленький гарнизон.
Нам грозила неминучая гибель, если бы плоскоголовые продолжали воевать; но их заклятые враги черноногие, воспользовавшись удобным случаем, вторглись в их область, и они попросили мира. После этого оба наши отряда могли послать часть своих воинов нам на помощь. Наши лазутчики сообщили нам об их приближении; и обсудив с отцом положение дел, я отправился к ним навстречу в ущелья Минеральных Гор. Всего возвратилось семьсот воинов; в обеих экспедициях они потеряли не более четырнадцати человек. Они разделились на три отряда и двигались, окружая степь, в которой расположились враги.
Луна вставала в час ночи. Решено было, что за два часа до ее восхода гарнизон блокгауза, уже сильно пострадавший во время четырехдневной осады, спустит фейерверк, полученный мною в подарок в Монтерэ, и сделает вылазку, воспользовавшись изумлением неприятеля при виде такого необычайного зрелища. Все произошло, как мы предполагали. При первой ракете среди боннаксов, каллапу и омбиквов поднялась суматоха. Ракеты лопались, выбрасывая снопы разноцветных искр, и дикари смотрели в немом изумлении. Но их изумление сменилось суеверным страхом; смятение распространилось между ними. И вдруг боевой клич сотен голосов нарушил тишину. Момент наступил, оба отряда шошонов кинулись на свои перепуганные жертвы, и когда час спустя взошла луна, ее мягкий свет озарил четыреста трупов, устилавших прерию. Боннаксы и омбиквы были истреблены все до единого. Каллапу мало пострадали, так как бежали к морскому берегу в самом начале дела.
Так кончился великий союз против шошонов, предания о котором переживут века. Но за этими событиями последовала тяжелая для меня потеря. Мой отец, несмотря на свой преклонный возраст, проявил чрезвычайную деятельность во время последней осады и подвергался большим лишениям и усталости; энергия не изменяла ему, пока длилась борьба; но когда все кончилось и пули перестали свистать мимо его ушей, силы оставили его, и, прохворав десять дней, он скончался, печальный и утомленный жизнью. Я похоронил его на берегу Тихого океана. Дикие цветы на его могиле питаются чистыми водами Ну-Элейе-Шавоко. Племя шошонов долго будет беречь могилу бледнолицего из отдаленной страны, бывшего когда-то их учителем и другом.
Двое моих друзей, Габриэль и Рох, получили серьезные раны, и прошло много времени, пока они оправились.
Мы провели остаток лета, строя воздушные замки и собираясь отправиться на зиму в Монтерэ, но судьба, как увидит читатель, распорядилась иначе.
ГЛАВА IX
В начале осени, спустя несколько месяцев после смерти моего отца, я и двое моих товарищей, Габриэль и Рох, охотились в южных степях на восточном берегу Буонавентуры. Однажды вечером, после удачной охоты, мы были в очень веселом настроении духа. Мои друзья рассказывали — один о чудесах Парижа, другой о красоте своей родины Ирландии: две темы, которых они никогда не могли исчерпать.
Внезапно мы были окружены партией аррапагов в шестьдесят человек; разумеется, нечего было и думать о сопротивлении или бегстве. Впрочем, они обращались с нами хорошо и только следили за тем, чтобы мы не убежали. Они знали, кто мы такие, и хотя моя лошадь, седло и ружье были завидной добычей для любого вождя они ничего не взяли у нас. Я обратился к вождю, которого знал раньше:
— Что я сделал Утренней Звезде аррапагов, что он захватил меня и стережет, точно овцу Вачинангов?
Вождь улыбнулся и положил руку на мое плечо.
— Аррапаги, — сказал он, — любят молодого Овато Ваниша и его бледнолицых братьев, потому что они великие воины и могут поражать своих врагов прекрасным голубым огнем с неба. Аррапагам все известно: они мудрый народ. Они возьмут Овато Ваниша к своему племени, чтобы он мог показать им свое искусство и сделать их воинами. Они будут кормить его самыми нежными и жирными собаками. Он сделается великим воином среди аррапагов. Так желают наши пророки. Я исполняю волю пророков и народа.
ГЛАВА VII
Наконец, омбиквы явились, не принимая никаких предосторожностей; видно было, что они не сомневаются в успехе. Во всяком случае, они не подозревали, что в блокгаузе имеется огнестрельное оружие, так как остановились на расстоянии пятидесяти ярдов от восточной башни, и мне стоило большого труда удержать Роха от выстрела. Лошадей с ними не было, но мы заметили их на другой стороне реки, на небольшой открытой прерии, под охраной двух человек, которые перегнали их туда, чтобы иметь их под рукой в случае надобности, а также и потому, что пастбище было там лучше, чем на нашей стороне. Это обстоятельство впоследствии оказалось очень выгодным для нас.
Внимательно осмотрев постройку, индейцы убедились, что ее невозможно взять обычным способом. Они пустили несколько стрел, один из них выстрелил в бойницу из ружья, чтобы убедиться, есть ли кто-нибудь внутри, но так как мы сидели спокойно, то их уверенность увеличилась, и они пошли на берег реки, посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать у главного входа. Осмотрев ворота, они, видимо, были разочарованы, отошли на сотню ярдов и стали держать совет.
Было очевидно, что некоторые из них предлагают поджечь постройку, но, судя по их жестам, таких было немного. Другие, по-видимому, возражали, что пожар уничтожит вещи, находившиеся внутри, что было для них вовсе нежелательно. Наконец, один из них, казавшийся вождем, указал пальцем сначала в том направлении, где стояли челны, потом на реку и в заключение — на то место горизонта, где восходит солнце. Когда он кончил, двое молодых людей встали и пошли в юго-западном направлении. Их план был ясен; эти двое людей вместе с двумя другими, остававшимися на страже, должны были провести челны по реке; это заняло бы всю ночь, а на восходе солнца они могли атаковать главный вход и попытаться разрушить ворота своими томагавками.
С наступлением темноты я расставил стражу по всем углам блокгауза на случай ночного нападения. Наши враги развели огромный костер и принялись готовить себе ужин. Хотя мы не могли слышать их разговора, но было очевидно, что они считают станцию в своей власти. Половина их улеглась спать, и к полночи наступила тишина, не нарушаемая ни единым звуком, вокруг потухшего костра. Зная, что завтра будет много дел, я решил отдохнуть несколько часов. Но это мне не удалось.
Лишь только я закрыл глаза, как услышал неясный гул, как будто удары топора по дереву. Я осторожно выглянул. Звуки раздавались довольно далеко, а по берегу реки и за стоянкой индейцев сновали по всем направлениям темные фигуры; наконец, мы убедились, что омбиквы делают лестницы с целью добраться до верхних дверей в наших башнях.
Это, конечно, не имело для нас особенного значения, так как мы хорошо приготовились принять их; но мы решили не показывать им нашей силы до последней минуты, когда мы будем в состоянии наверняка уложить пятерых первым залпом. Индейцы взялись за луки и выбрали маленькие стрелы, которыми дети бьют рыбу, чтобы нападающие думали, будто форт защищается несколькими смелыми мальчиками.
Утром омбиквы появились с двумя лестницами, которые приставили к башням. Вероятно, они думали, что внутри форта никого нет, так как мы не показывали признаков жизни и приняли все меры к тому, чтобы остаться незамеченными. На каждую лестницу взобрался индеец с томагавком, но им недолго пришлось работать. Не успев нанести третьего удара, индеец у восточной двери пошатнулся и упал с лестницы; грудь его была пробита стрелою. В ту же минуту громкий крик, раздавшийся с западной стороны, показал, что и другого постигла та же участь.
Омбиквы поспешно унесли трупы с диким ревом разочарования и ярости, на который трое мальчиков, заранее наученных, что им делать, отвечали звонким военным кличем. Это довело омбиквов до неистовства, однако они стали осторожны. Стрелы, убившие их товарищей, были детскими; но не было сомнения, что они пущены руками воинов. Омбиквы собрались за выдающейся скалой на берегу реки, в тридцати ярдах от дома, но в полной безопасности от наших выстрелов. Тут они составили военный совет в ожидании своих товарищей с лодками, которым давно уже следовало вернуться.
В эту минуту легкий туман, стоявший над рекой, рассеялся, и перед нами открылось на другом берегу зрелище, остановившее наше внимание. Как раз напротив дома мы увидели челнок, тот самый, в котором наши два индейца отправились в экспедицию. Двое омбиквов, стерегшие украденных коней, стояли в нескольких шагах от него; они, очевидно, только что заметили его и не знали, что им предпринять; без сомнения их смутили крики товарищей, но теперь, когда туман рассеялся, они увидели их за скалою и, вероятно, повинуясь какому-нибудь сигналу, решились переправиться через реку. В ту самую минуту, когда они отвязывали челнок, раздались выстрелы; оба индейца упали — они были мертвы. Затем появились двое наших лазутчиков, скрывавшиеся за кустами, и принялись хладнокровно снимать скальпы, не обращая внимания на тучу стрел и яростные крики омбиквов. Этим дело не кончилось: в своей ярости наши враги забыли осторожность и вышли из-за скалы; они представляли хорошую цель, и в ту самую минуту, когда вождь оглянулся, четыре человека упали, пораженные нашими пулями.
Я не в состоянии описать бешеный вопль, последовавший за этим, хотя все события моей первой битвы еще живы в моей памяти. Омбиквы подобрали убитых и ушли к востоку, по направлению к горам, соображая, что только этим путем они могут избежать гибели. Их осталось всего десять человек, и они совершенно упали духом, чувствуя, что вряд ли им удастся вернуться домой.
От наших лазутчиков мы узнали, что шестеро воинов вернулись из поселка и должны находиться где-нибудь в засаде: это определило наш образ действий. Мы вышли из форта по лестницам, оставленным омбиквами, и рассыпались по степи с целью отрезать врагам отступление.
Не буду описывать подробно эту бойню. Омбиквы наткнулись на засаду и потеряли еще четверых; остальные рассеялись по степи, стараясь пробраться в горы. Прежде чем кончился день, они были перебиты, за исключением одного, которому удалось переправиться через реку.
Так кончилось мое первое сражение, в котором, впрочем, я, собственно, вовсе не сражался; хотя враги несколько раз подвертывались мне под выстрел, но мне было жаль лишать их жизни. Как бы то ни было, меня осыпали поздравлениями; отныне Овато Ваниша стал воином.
На другой день я и мои товарищи — я подразумеваю семь человек, прибывших из Монтерэ — оставили станцию и вскоре достигли поселка, где я не был уже три месяца с лишком.
События обернулись лучше, чем можно было ожидать. Мой отец довольно быстро оправился от испытанного потрясения. Наше племя, вторгшееся в южную область кровов, подвергло их суровому наказанию. Наши люди вернулись с полутораста скальпами, четырьмястами лошадей и запасом одеял и табаку, только что выменянных кровами на меха у янки. Кровы были надолго усмирены и обессилены и в этом году не осмеливались показываться за пределами своей охотничьей территории.
Очевидцы смерти князя Серавалле так рассказывали об этом событии.
Спустя несколько дней после моего отъезда в Монтерэ князь с партией шошонов отправился в порт Галль, куда прибыли для него письма и товары из Сан-Луи. Тут он познакомился с одним французским ученым, предпринявшим научную экспедицию в Калифорнию. Француз имел рекомендательные письма к князю от епископа и директора колледжа в Сан-Луи.
Князь оставил своих шошонов в форте, поручив им озаботиться доставкой товаров, а сам отправился с ученым и сопровождавшими его пятью местными охотниками в поселок. На второй день своего путешествия они повстречали сильный военный отряд кровов, но так как шошоны были в мире со всеми своими соседями, то никакой опасности не предвиделось. Однако вероломные кровы, не подозревавшие, так же как и князь, что поблизости находится большая охотничья партия шошонов, решили не упускать случая завладеть без всякого риска, богатой добычей. Они предоставили белым продолжать путь, но следовали за ними на некотором расстоянии, а вечером напали на них на стоянке так внезапно, что те не успели даже схватиться за оружие.
Кровы пользуются дурной славой, как племя воров и разбойников. Они так же трусливы, как жестоки, и нападают на охотников или торговцев только в том случае, когда превосходят их числом по крайней мере вдесятеро. Доказательством их трусости может служить тот факт, что когда однажды Рох, я и молодой француз, по имени Габриэль, наткнулись случайно на стоянку тринадцати кровов и трех аррапагов, они бежали, предоставив нам свои меха, палатки и запас сушеного мяса; только аррапаги пытались оказать сопротивление, причем один из них был убит.
Но вернемся к нашему рассказу.
Очутившись в плену, князь горько упрекал вождя за его предательское нападение. Тот слушал с презрительной улыбкой, ясно показывавшей, что он знает, кто такой князь, и отнюдь не питает к нему доброжелательных чувств. Впрочем, его жадность была сильнее его ненависти, и он спросил, что дадут пленники за свое освобождение. Получив в ответ, что они согласны дать пару ружей, пару коней и сотню долларов, он возразил, что все имущество пленников и без того уже принадлежит ему, что он ожидает большего. Он потребовал, чтобы один из охотников отправился в порт Галль с пятью кровами и приказом принца выдать им шестьдесят одеял, двадцать ружей и десять мешков пороху. Тем временем пленники будут отведены в страну кровов, куда должен быть доставлен и выкуп; когда он будет получен, их выпустят на свободу. Понимая намерения своих врагов и будучи уверен, что раз попав к ним, он уж не получит свободы, князь отказался исполнить это требование, но желая выиграть время, сделал еще несколько предложений, которые, разумеется, были отвергнуты. Наконец, убедившись, что ему не удастся получить больше того, что он захватил, вождь сбросил маску и принялся оскорблять свои жертвы.
— Бледнолицые, — сказал он, — подлые собаки, слишком трусливы, чтобы сражаться с кровами. Они слабее женщин, они прячутся в жилищах шошонов и снабжают их ружьями, так что имея много оружия и военных припасов, это племя сделалось сильным и страшным для всех. Но кровы убьют бледнолицых и увидят, какого цвета кровь трусов. Мертвые, они перестанут снабжать шошонов ружьями и порохом, и те попрячутся по своим норам, как луговые собаки, и никогда больше не осмелятся показаться на тропе кровов.
Князь с гневом отвечал вождю:
— Кровы не должны говорить так громко, иначе они будут услышаны шошонскими храбрецами и поплатятся за свою ложь. Что было с этими кровами до прихода белых на берег Буонавентуры? Тогда у них не было своей страны, потому что часть ее была занята черноногими, а другая аррапагами и шошонами. Тогда кровы были как голуби, гонимые горными соколами. Они прятались в глубоких трещинах земли и выходили из них только по ночам, опасаясь встретиться с шошонами. Но белые собрали шошонов вокруг своих поселений и уговорили жить в мире со своими соседями. Так длилось четыре года; кровы успели выстроить себе новые вигвамы. Зачем же они поступают как волки, кусая своих благодетелей, вместо того, чтобы выражать им благодарность?
Раздраженный насмешками своего пленника, вождь схватился за томагавк. Внезапно раздался выстрел, один из кровов подпрыгнул и упал мертвый.
— Вождь говорил слишком громко, — сказал князь. — Я слышу шаги шошона; кровам лучше бежать в горы, иначе их мясо послужит кормом для собак нашей деревни.
Лицо вождя исказилось выражением бешенства и глубокой ненависти, но он стоял неподвижно, так же как и его люди, стараясь определить по звуку выстрела, в каком направлении нужно бежать от опасности.
— Страх превратил кровов в камни, — продолжал князь. — Что сделалось с их быстрыми ногами? Я вижу шошонов.
— Бледнолицая собака не увидит их больше, — возразил дикарь и ударом томагавка раздробил череп злополучному князю, которому пришлось, таким образом, найти бесславную смерть в отдаленной стране.
Остальные пленники, которые были связаны, разумеется, не могли оказать сопротивления. Французский ученый и двое его спутников были убиты в одно мгновение; но прежде чем кровы успели довершить бойню, хорошо направленный залп разредил их толпу, и они бросились в лес, оставив на месте, кроме своего вождя, двадцать человек убитыми и ранеными. Вслед за тем из чащи появились тридцать шошонов, которые немедленно пустились в погоню за кровами, поручив одному из своих развязать троих, оставшихся в живых пленников и стеречь тело своего друга и законодателя.
В последовавшей перестрелке кровы потеряли еще десять скальпов, после чего бежали, куда глаза глядят, не пытаясь сопротивляться. Тела их жертв были перенесены в поселок, и немедленно, после похорон, шошоны отправились в экспедицию против кровов, о результатах которой я уже сообщил.
Двое уцелевших от бойни охотников отправились в Калифорнию, но третий, молодой парижанин по имени Габриэль, предпочел остаться с нами и расстался со мною только много позднее, когда я отплыл в Европу. Он и Рох вернулись тогда к шошонам, так как привыкли к дикой и полной опасных приключений жизни.
Когда, на большом совете я сообщил о попытке омбиквов овладеть рыболовной станцией и ее результатах, рассказ мой вызвал взрыв одобрений. Я тут же был объявлен военным вождем; решено было немедленно отправить отряд для наказания омбиквов. Мой отец не позволил мне присоединиться к нему, так как нам нужно было улаживать дела князя, уплатить долги в Форте Галль и т. п., и мне пришлось целых два месяца вести жизнь конторщика, подводить итоги, составлять отчеты и проч. — довольно скучное занятие, не доставлявшее мне ни малейшего удовольствия. Тем временем состоялась экспедиция против омбиквов, увенчавшаяся еще более блестящим успехом, чем поход против кровов. Вообще, это был славный год для шошонов, о котором они долго вспоминали, — год, когда их мокасины были буквально унизаны человеческими волосами, а кости их врагов, рассеянные по прериям, пугали даже волков, не решавшихся переправляться через Буонавентуру. В самом деле, год был так полон событиями, что мой рассказ оказался бы чересчур длинным, если бы я вздумал перечислять их.
Я не забыл о нашем тайнике на берегу моря. Все вещи были перевезены на рыболовную станцию, куда мы переселились из поселка на летнее время, меж тем, как большая часть племени отправилась на охоту в южные степи.
Подарки, полученные мною в Монтерэ, доставили большое удовольствие отцу, особенно книги, которые он присвоил себе, так как преклонный возраст и утомление все более и более склоняли его к спокойной жизни и чтению. Я же подружился с Габриэлем и Рохом, которые с тех пор много лет делили со мною охотничьи и военные приключения.
ГЛАВА VIII
Рассказывая о насильственной смерти князя, я заметил, что кровы относились недоброжелательно к белым, поселившимся с шошонами. Эти чувства не ограничивались их племенем; они разделялись всеми индейцами, жившими на протяжении двухсот или трехсот миль от реки Буонавентуры. И неудивительно. Со времени нашего прибытия племя шошонов научилось известным тактическим приемам и единству действия. Так, князь Серавалле обучил их строиться в правильные боевые единицы, образовывать каре, проделывать сложные военные движения, и т. п. что само по себе давало им перевес над их врагами; прибавьте к этому обилие огнестрельного оружия и боевых припасов. Все остальные племена завидовали их силе и средствам, и когда эта зависть достигла крайнего напряжения, решили заключить союз и нанести страшный удар шошонам не только для того, чтобы уничтожить приобретенное ими влияние но и для того, чтобы завладеть сокровищами, хранящимися, как они думали, в поселении белых.
Задолго до описанных мною экспедиций против кровов и омбиквов начались переговоры между различными племенами; они отложили в сторону все свои частные ссоры, чтобы заключить союз против общего врага, каким считали шошонов. Эти-то приготовления, без сомнения, и придали храбрости кровам и омбиквам, но быстрое возмездие со стороны шошонов несколько охладило их воинственный пыл. Как бы то ни было, когда аррапаги согласились войти в союз, все соединившиеся племена разом выступили в поход и с разных сторон вторглись в нашу область.
Мы были захвачены врасплох и в течение первых трех недель всюду отступали перед ними, так как большинство наших воинов находилось еще на охоте. Но услыхав о вторжении, они поспешно вернулись, и война приняла другой оборот. Утраченная территория была отвоевана дюйм за дюймом. Аррапаги понесли тяжелый урон и вышли из союза; после этого, обеспечив себе безопасность на юге, мы обратились к нашим северным границам. Несмотря на отказ аррапагов, соединенные племена все еще втрое превышали нас численностью, но им недоставало единства и уменья действовать согласно. Они выставили около пятнадцати тысяч воинов, принадлежавших к племенам омбиквов, каллапу, кайюзов, проколотых носов, боннаксов, плоскоголовых и отчасти кровов, не научившихся благоразумию после полученной ими трепки. Превосходство нашего оружия, нашей тактики и дисциплины, искусство строить укрепления, в связи с действием двух неуклюжих испанских четырехфунтовых пушек, помогли нам не только расстроить в короткое время союз, но и сокрушить навсегда некоторых из наших вероломных соседей. Так как подробное описание войны показалось бы скучным читателю, то я упомяну только о тех действиях, в которых сам принимал участие.
Мы разделились на четыре отряда: один действовал против боннаксов и плоскоголовых на северо-востоке, другой против кайюзов и проколотых носов на верховьях рек Буонавентуры и Калюмета; третий оставался подле поселка, чтобы защищать его в случае нечаянного нападения; четвертый, очень маленький, под начальством моего отца, защищал рыболовную станцию. К этому отряду принадлежал и я. Кроме того, несколько хорошо вооруженных партий были посланы сушей и морем, в область омбиквов1.
Вначале наша война на побережье Тихого океана заключалась в мелких стычках, но постепенно каллапу, соединившись с омбиквами, образовали большой отряд, и дело приняло более интересный оборот. Мы не только потеряли все наши завоевания в области омбиквов, но и принуждены были постепенно отступить к станции, что, впрочем, послужило к нашему спасению. Нас было всего сто шесть человек, а наших противников четыреста восемьдесят; тем не менее, пятая часть их была уничтожена во время отчаянной атаки на станцию, приведенную тем временем в превосходное состояние в смысле обороны.
Крыша была обшита медными листами, в стенах проделаны отверстия для пушек, о существовании которых наши враги не подозревали. Первая атака велась храбро, и каждое отверстие было осыпано пулями и стрелами. Враги подвигались плотной массой, с лестницами и факелами, точно орава демонов. На расстоянии шестидесяти ярдов мы разрядили в них наши пушки, которые были заряжены картечью, и произвели опустошительное действие в их рядах. Однако они не отступили, а, издав военный клич, ринулись на приступ с поистине геройским мужеством.
Мы еще раз дали залп из обоих орудий и всех наших ружей, после чего отряд в сорок человек бросился на вылазку. На этот раз неприятель не выдержал и рассеялся по всем направлениям, оставив за собою много убитых и раненых. В тот же вечер к нам явилось подкрепление в тридцать восемь человек из поселка с большим запасом буйволового мяса и двадцатью пятью хорошо откормленными жеребятами. Это было очень кстати так как мы уже несколько дней питались только сушеной рыбой.
В течение недели о неприятелях не было ни слуха, ни духа. Наши лазутчики рассеялись по степи, а наш баркас вскоре открыл в одной бухте тридцать шесть челнов, в которых каллапу прибыли из своей области. Челны были уничтожены, а их владельцы скальпированы.
Ввиду жаркого времени мы устроили на восточной стороне блокгауза просторный лагерь, окружив его земляными укреплениями, и переселились туда из станции, спертый воздух которой, отравленный тяжелым запахом сушеной рыбы, грозил нам болезнями.
Спустя неделю наши враги снова появились, безмолвные и решительные. Видимо, они вернулись с тем, чтобы отомстить или умереть; борьба обещала быть отчаянной. Они расположились на небольшом открытом лугу по ту сторону реки в количестве шестисот человек.
Наш первый отряд разбил и рассеял боннаксов, когда они шли на соединение с плоскоголовыми; после этого они направились к кайюсам и проколотым носам. Эти три племени после неудачной войны отступили перед нашим вторым отрядом. Тогда боннаксы, в отчаянии от своих неудач, и уверенные, что победа шошонов грозит им истреблением, соединились с каллапу и омбиквами, решившимися повторить нападение на наш маленький гарнизон.
Нам грозила неминучая гибель, если бы плоскоголовые продолжали воевать; но их заклятые враги черноногие, воспользовавшись удобным случаем, вторглись в их область, и они попросили мира. После этого оба наши отряда могли послать часть своих воинов нам на помощь. Наши лазутчики сообщили нам об их приближении; и обсудив с отцом положение дел, я отправился к ним навстречу в ущелья Минеральных Гор. Всего возвратилось семьсот воинов; в обеих экспедициях они потеряли не более четырнадцати человек. Они разделились на три отряда и двигались, окружая степь, в которой расположились враги.
Луна вставала в час ночи. Решено было, что за два часа до ее восхода гарнизон блокгауза, уже сильно пострадавший во время четырехдневной осады, спустит фейерверк, полученный мною в подарок в Монтерэ, и сделает вылазку, воспользовавшись изумлением неприятеля при виде такого необычайного зрелища. Все произошло, как мы предполагали. При первой ракете среди боннаксов, каллапу и омбиквов поднялась суматоха. Ракеты лопались, выбрасывая снопы разноцветных искр, и дикари смотрели в немом изумлении. Но их изумление сменилось суеверным страхом; смятение распространилось между ними. И вдруг боевой клич сотен голосов нарушил тишину. Момент наступил, оба отряда шошонов кинулись на свои перепуганные жертвы, и когда час спустя взошла луна, ее мягкий свет озарил четыреста трупов, устилавших прерию. Боннаксы и омбиквы были истреблены все до единого. Каллапу мало пострадали, так как бежали к морскому берегу в самом начале дела.
Так кончился великий союз против шошонов, предания о котором переживут века. Но за этими событиями последовала тяжелая для меня потеря. Мой отец, несмотря на свой преклонный возраст, проявил чрезвычайную деятельность во время последней осады и подвергался большим лишениям и усталости; энергия не изменяла ему, пока длилась борьба; но когда все кончилось и пули перестали свистать мимо его ушей, силы оставили его, и, прохворав десять дней, он скончался, печальный и утомленный жизнью. Я похоронил его на берегу Тихого океана. Дикие цветы на его могиле питаются чистыми водами Ну-Элейе-Шавоко. Племя шошонов долго будет беречь могилу бледнолицего из отдаленной страны, бывшего когда-то их учителем и другом.
Двое моих друзей, Габриэль и Рох, получили серьезные раны, и прошло много времени, пока они оправились.
Мы провели остаток лета, строя воздушные замки и собираясь отправиться на зиму в Монтерэ, но судьба, как увидит читатель, распорядилась иначе.
ГЛАВА IX
В начале осени, спустя несколько месяцев после смерти моего отца, я и двое моих товарищей, Габриэль и Рох, охотились в южных степях на восточном берегу Буонавентуры. Однажды вечером, после удачной охоты, мы были в очень веселом настроении духа. Мои друзья рассказывали — один о чудесах Парижа, другой о красоте своей родины Ирландии: две темы, которых они никогда не могли исчерпать.
Внезапно мы были окружены партией аррапагов в шестьдесят человек; разумеется, нечего было и думать о сопротивлении или бегстве. Впрочем, они обращались с нами хорошо и только следили за тем, чтобы мы не убежали. Они знали, кто мы такие, и хотя моя лошадь, седло и ружье были завидной добычей для любого вождя они ничего не взяли у нас. Я обратился к вождю, которого знал раньше:
— Что я сделал Утренней Звезде аррапагов, что он захватил меня и стережет, точно овцу Вачинангов?
Вождь улыбнулся и положил руку на мое плечо.
— Аррапаги, — сказал он, — любят молодого Овато Ваниша и его бледнолицых братьев, потому что они великие воины и могут поражать своих врагов прекрасным голубым огнем с неба. Аррапагам все известно: они мудрый народ. Они возьмут Овато Ваниша к своему племени, чтобы он мог показать им свое искусство и сделать их воинами. Они будут кормить его самыми нежными и жирными собаками. Он сделается великим воином среди аррапагов. Так желают наши пророки. Я исполняю волю пророков и народа.