Марсан Жан. Публике смотреть воспрещается

   Эрве (в ярости). Поосторожней, Пьер! С этой минуты Франсуазой распоряжаюсь я! Ты знаешь мой принцип; во время работы – только работа, и ничего больше! Из этого следует, что, если я услышу, что ты скажешь Франсуазе что-нибудь, кроме «здрасте» и «до свиданья», – распростишься с театром. (Идет вправо.) Принесите мне на сцену экземпляры пьесы. (Уходит.)

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

   Как только дверь закрылась.
   Франсуаза (с воплем). А-а-а!… Тебе нравятся только «жвачные животные»!
   Николь, Робер и Пьер. Шшш!
   Франсуаза. А-а-а! Ты любишь коров?!
   Робер подслушивает у правой двери.
   Пьер. Да пойми ты – он освобождает пространство вокруг,
   чтобы царить одному!
   Франсуаза. Да, это правда. Он хотел, чтобы я разделась! О! Мой дорогой! (Замечает Эрве, входящего в дверь слева.) Нет, мсье, не подходите ко мне. Ваш отец сказал, чтобы я с вами не разговаривала.
   Эрве. Правильно.
   Робер. А! (Подскакивает, увидев Эрве, появившегося из двери, за которой он не наблюдал.)
   Эрве (Роберу). Подскочил? Почему? Не лги! Отвечай, почему ты подскочил?
   Робер. Потому, что я молод и порывист.
   Эрве. Он смеется надо мной? Ты за это поплатишься! (Выходя.) Пьер, пьесу!
   Робер. Вот. Попался я! Но почему всегда я – козел отпущения! Почему!!!
   Hиколь. Потому что справедливость – торжествует! Тот, кто любит жвачных животных, ничего другого не заслуживает!
   Робер (переводя разговор на другую тему). Перейдем к контракту Франсуазы. Сколько бы вы хотели получать, моя деточка?
   Франсуаза. О!
   Робер (машинально). Это слишком много.
   Франсуаза. По ставке стажера.
   Робер (смягчаясь). Уже такие аппетиты!
   Франсуаза. Ну, тогда как на телевидении?
   Робер. Вот это приемлемо.
   Hиколь. Разумно.
   Робер. Сейчас приготовят контракт. (Снимает телефонную трубку.) Алло, Маринетта?

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

   Входит Эрве, за ним по пятам Пьер.
   Эрве. Как удачно, мадам Люсианна запаздывает, я их оставил
   самих разбираться в тексте. (Заметив Пьера позади себя.)
   А у тебя какие здесь дела? Пьер. Мне, папа, надо выбрать реквизит.
   Эрве отсылает Пьера в глубь кабинета, подальше от Франсуазы.
   Эрве. Твои – там! В глубине! И не лезь сюда!
   Робер (вешая трубку). Франсуаза, идите к Маринетте, моей
   секретарше, она запишет ваши данные. Это этажом ниже. Франсуаза. Хорошо, мсье.
   Эрве. А потом идите на сцену. Сюда не возвращайтесь.
   Франсуаза. Хорошо, мэтр. (Выходит в левую дверь.)
   Пьер, пользуясь тем, что отец сидит на диване к нему спиной и не видит его, тотчас же пробирается к правой двери.
   Эрве. Дети мои, теперь, когда мы взяли Франсуазу, у нас прекрасный подбор актеров. (Не оборачиваясь, Пьеру.) Пьер, ты остаешься здесь и подбираешь свои тряпки. Я тебя предупредил, я глаз с тебя не спущу, ни днем, ни ночью.
   Пьер возвращается к бутафории, жестами показывая, что ситуация будет веселенькой.
   Сантъягги будет великолепным Бонапартом, а Люсианна – единственная, кто справится с ролью Жозефины! Только она одна во всем Париже сможет передать и ее легкость, и ее напористость, и ее таинственность…
   Hиколь. И ее нимб.
   Эрве. Какой «нимб»?
   Hиколь. Спроси Робера, он считает, что у Люсианны есть нимб.
   Эрве. Да нет, у нее нет нимба!
   Hиколь. Мне тоже так кажется!
   Эрве. У нее есть ореол.
   Hиколь. Это уже что-то другое.
   Эрве. А у тебя, Николь, есть нимб!
   Hиколь. Ты находишь?
   Эрве. Но у тебя нет ореола.
   Николь. Нельзя иметь все сразу.
   Эрве. Только такой темный человек, как Робер, может спутать нимб с ореолом.
   Робер. Я просто счастлив, что отсталый.
   Эрве. А чтобы играть Жозефину, нужен ореол.
   Николь (истерично). Вот! Всегда так! У меня всегда чего-то не хватает для роли. Не одного, так другого. Есть нимб – нет ореола! Есть ореол – нет нимба! Я больше не могу! Я больше не могу!
   Эрве (Роберу). Истерика?
   Николь. Хватит с меня!
   Робер. Нет, не истерика.
   Николь. Я хочу играть!
   Эрве. Да нет, истерика.
   Николь. Хочу роль!
   Робер. Да, ты прав, истерика.
   Николь. Твоя пьеса слишком короткая! Я хочу играть перед занавесом!
   Эрве. Все в порядке, я написал пролог. Я вам разве не сказал? Я его закончил сегодня ночью. Одноактовочка очень авангардистская. Я вдохновлялся сюжетом «Лисистраты».
   Николь. Стофана?
   Эрве. Кого?
   Николь. «Лисистраты» Ари! Стофана!
   Эрве. Аристофана.
   Hиколь. Уменьшительные имена произносить не обязательно. Эрве. Ну, хорошо, хорошо… Итак, я вам объявляю, что закончил пьесу по мотивам Стофана – Ари для своих близких! Моя жена сейчас ее перепечатывает и скоро принесет. Я работой очень доволен.
   Hиколь. Я готова играть все, что угодно.
   Эрве. Ты хочешь играть, моя милая?
   Hиколь расцветает от радостной надежды, но…
   К сожалению, в одноактовке для тебя ничего нет.
   Hиколь. Так! А поскольку и в большой пьесе для меня ничего нет, в эту зиму, как и в предыдущие, я буду сидеть в зале и смотреть, как играют другие.
   Эрве. Не сгущай красок! Я считаю – Жозефина, это роль для тебя!
   Hиколь. Ну, тогда в чем дело?
   Эрве. Ты в высшей степени можешь передать ее парижское очарование.
   Hиколь. Ну, тогда в чем дело?
   Эрве. Но у Люсианны креольский темперамент, а мне думается, что в Жозефине Богарне все же преобладают креольские черты. Тем не менее если бы не было Люсианны, то эту роль, Николь, я отдал бы тебе, клянусь честью!
   Hиколь. Ты мне клянешься честью!
   Эрве. Клянусь. Тебе, и никому другому.
   Николь. Спасибо, Эрве! Я чувствую, что ты говоришь правду. Я буду стараться быть тебе полезной на репетициях, буду суфлировать.
   Звонит телефон.
   Робер. Алло, это ты, Люсианна?… Да… (К Эрве.) Она хочет
   с тобой говорить.
   Эрве. Я не хочу с ней говорить, я хочу ее видеть.
   Робер. А вот этого она не хочет.
   Эрве. Что? (Берет трубку). Люсианна? Что происходит?… Слушай, перестань реветь и говори! (Наконец понимает.) Когда ты подписывала контракт, ты что, еще не знала?… Но когда ты узнала?… Да, мы уже все запустили, мы уже все запустили, теперь нам придется расплачиваться! И ты даже не сможешь отыграть премьеру, так будет видно?… Ты плохо переносишь, хорошо, но это пройдет, после четвертого месяца это проходит! (Прикрывает трубку рукой, присутствующим.) Я несу невесть что! (Снова в трубку.) Настолько?… Да, конечно. Будет выглядеть так, будто Жозефина ждет ребенка от Барраса.
   Робер. Вот сюрприз для Бонапарта!
   Эрве. Только ты можешь сыграть эту роль. У тебя креольский темперамент и… (Внезапно вспоминает, о чем он только что говорил Николь.)
   Она смотрит на него.
   (Смотрит на нее, улыбается ей, внутренне себя проклиная.) И… да, я, конечно, возмущен, Люсианна! Актриса или рожает в конце августа, или она меняет профессию… Ах! Конечно, возмущен. Все же целую тебя. До свидания. (Вешает трубку, в растерянности и ужасе от своего неосторожного обещания Николь, что если бы не Люсианна, то играла бы она.)
   Николь. Эрве!
   Эрве. Николь!
   Николь. Я так счастлива!
   Эрве. Ох! А я!
   Николь. Ты не берешь свои слова обратно?
   Эрве. О! Нет!
   Николь. Значит, я играю эту роль!
   Эрве. Ну да!
   Николь. Дай я тебя поцелую!
   Эрве. Да, поцелуемся!
   Они целуются.
   Николь. Все целуйтесь.
   Все целуются.
   Эрве. Николь, бери пьесу, дорогая, иди, читай со всеми роль. Николь. И все довольны: у Люсианны будет ребенок, у меня – роль! Ах! Эрве, ты увидишь, какой я буду хорошей матерью для этого новорожденного! (Качая на руках пьесу, как ребенка, выходит.)

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

   Эрве. Как приятно видеть такую радость! (Замечает, что Николь уже ушла.) Но это не все, дети мои, нам нужно найти Жозефину. Когда ты скажешь своей жене, что она не будет ее играть…
   Робер. Как, я ей скажу?…
   Эрве. А что? Кто здесь директор, в конце концов?… Нужно только ей противопоставить такое имя, чтобы она не смогла возразить: «А почему не я?» Николь ведь хорошая актриса.
   Пьер. Тогда в чем дело?
   Эрве. Каждому свое, мой мальчик! Пьеса в трех действиях – марафон. А Николь хороша только на стометровке.
   Пьер. Кто же тогда?
   Робер. Жаклин Готье.
   Эрве. Но у нее триумф. Ее надо будет ждать три года.
   Робер. Даррьё?
   Эрве. Концертное турне.
   Робер. Сюзанна Флон?
   Эрве. «Жаворонок».
   Робер. Неразрешимая проблема: лучшие актрисы – всегда разобраны к началу сезона.
   Пьер. Кроме мамы.
   Эрве. Как – кроме? А ее Шекспир?
   Пьер. Да, она должна была играть леди Макбет, но ей не нравится перевод. Она уже трех переводчиков сменила, и все впустую.
   Эрве. Трех переводчиков! Дорогая Габриэль! я вижу, она, как всегда, в прекрасной форме! Ах!… Как жаль, что мы настолько разошлись!
   Робер. Ну, ну, не «настолько»!
   Эрве. Еще как! Должен тебе сказать, что я подложил ей ужасную свинью: я сказал Габриэли, что ухожу от нее, в тот вечер, когда она играла Гофолию – саму бесстрастность. Если б она играла Андромаху, слезы были бы кстати! Но Габриэль играла Гофолию, и этого мне не простила! Робер. Ах! Габриэль в твоей пьесе?!
   Эрве. Молчи, это бы всех нас прославило.
   Робер. Николь, конечно, стала бы вопить. Но не молчать, и зиму я уж как-нибудь пережил бы.
   Эрве. Нечего и мечтать!
   Пьер. Наоборот! Помечтаем!
   Эрве. Пьер, я не прошу тебя становиться на чью-то сторону, но, уходя от нас, твоя мать назвала меня жалким… Нет, невозможно, нет, невозможно!
   Робер. Примирить двух титанов! В среднем будем выручать миллион семьсот.
   Эрве. Миллион семьсот!… Нет! Нет, дети, нет! Есть оскорбления, которые мужчина не может забыть!
   Пьер. Даже спустя семь лет?
   Эрве. Даже спустя сто лет! Где твоя мать в данный момент?
   Пьер. Ведет занятия. Я позвоню ей.
   Эрве. Нет! Пьер, я тебе запрещаю, слышишь! За-пре-ща-ю!…
   Пьер набирает номер телефона.
   Ох, до чего же он непослушен, этот малыш!
   Пьер. Алло! Мадам Балли!… Мамочку, пожалуйста, срочно!
   Эрве. Ни в коем случае не говори, что я здесь. Ты звонишь без моего ведома, это идея Робера… (Роберу.) Так что, если она откажется, выкручивайся сам!
   Пьер (в телефон). Мамочка, слушай: вся инициатива исходит от меня. Сыграла бы ты снова в папиной пьесе?
   Эрве берет отводной наушник и слушает, что говорит Габриэль. Из телефона доносятся вопли.
   Эрве (Пьеру). Скажешь мне, когда она смягчится.
   Пьер. Всё, смягчается. Она говорит, что никогда так хорошо не играла, как в твоих пьесах… (Слушает.) Ах! Она говорит, чтобы ты взял трубку, потому что уверена, что ты рядом.
   Эрве (берет трубку). Нет, меня нет.
   Из аппарата доносится что-то нечленораздельное. (Старается так же нечленораздельно перекричать. После подобного полуминутного разговора, в котором ни один из собеседников, естественно, не мог понять другого, он вешает трубку). Она согласна! Где она преподает? Это далеко?
   Пьер. Совсем рядом!
   Робер. Ох! Дети мои, это будет!… это будет!… это будет!…
   Эрве. Молчи, молчи, еще ничего не решено! Пьер! Быстро неси матери пьесу!

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

   Голос Жизели. Я могу войти?
   Эрве. Жена! Прошу, будьте тактичны! Входи!
   Жизель входит со стопкой пьес под мышкой. Это молодая очаровательная женщина, несмотря на некоторое высокомерие.
   Жизель. Помогите же мне!
   Трое мужчин. О! Простите!
   Берут у нее пьесы.
   Жизель. Здравствуй, Робер! Здравствуй Пьер!
   Пьер. Привет!
   Жизель. Мой дорогой, я печатала так быстро, как могла! (Роверу.) Его секретарша еще не вернулась из отпуска, она отдыхает больше, чем мы! Что за жизнь! Я печатаю очень хорошо, но училась, когда была в Америке, в высшей школе в Цинциннати, на машинке с американским расположением, и для меня французская машинка – мука. (С подчеркнутым безразличием.) Эрве, вот твоя одноактовка, я вас оставляю, чувствую, что я здесь лишняя.
   Эрве. Люсианна не может играть, она беременна.
   Жизель. О! Кошмар!
   Эрве. Николь сейчас читает роль.
   Жизель. О! Кошмар… Робер, прошу прощения.
   Робер. Ничего, не стесняйтесь.
   Эрве. Я ставлю перед тобой вопрос прямо, отвечай мне так же. Что ты думаешь о Габриэли Тристан.
   Жизель. Твоей первой жене? Это было бы идеально.
   Эрве. Дорогая! (Пьеру.) Неси скорее матери пьесу!
   Пьер берет пьесу и выходит. Мы замечаем, что он ошибся и вместо основной пьесы взял одноактную.
   Жизель. И потом, теперь это в порядке вещей. После развода все обожают друг друга. Розанна де Клермон-Ферран, например, летний отпуск проводит с Жаном Эдуаром Молинаром, своим вторым мужем, кататься на лыжах ездит с Жаном Жераром Лафон-Каприолем, своим первым мужем, а остальное время счастливо живет с Жаном Патриком Шардон де Рокамбуром, своим третьим мужем. Немного флиртует с Жаном Гаспаром Мортимер-Брунсвиком, но если бы вышла за него замуж, это не помешало бы ей встречаться с первыми тремя. Эрве, пора крестовых походов миновала!

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Кристиан (входя справа). Это невозможно, мсье Монтэнь. Патрон, вмешайтесь: ваша жена только что прорепетировала первый акт, надо это прекратить! Сантьягти хочет отказаться от роли! Другие так хохочут, что выбегают в соседнюю комнату и там катаются по полу! Я больше не в силах!
   Николь (входя справа). Эрве, я нашла тон, нашла ритм, нашла все! Я рождена и живу на свете только для того, чтобы играть Жозефину! Все плачут от смеха, спросите Кристиана! Всю свою жизнь я ждала этой минуты, вот она наконец настала! И этим я обязана тебе! (Целует руку Эрве.)
   Эрве. Нет, не целуй мне руку!
   Николь. Я целую обе твои руки!
   Эрве. Нет, нет. (Протягивает ей вторую руку.)
   Николь. Бегу обратно! Они жаждут услышать меня во втором акте! Когда закончим, Эрве, приходи, мы пройдем текст сначала. Думаешь, ты знаешь, какая я актриса, так вот, ты и не догадываешься, что тебя ждет! (Читает пьесу.) «Генерал, я вам не собака! Я женщина! И имею право на увлажнение!» Ой, простите, «на уважение!» Я ведь читаю с листа! (Выходит.)
   Эрве. Это будет кошмар.
   Кристиан. Ас другой стороны, открытие – Франсуаза Ватто! Подумать только! Актриса без году неделя, из покровителей только П…
   Эрве. Кто? Кто ее покровитель? Какой П…п…п?
   Кристиан. Мадам Габриэль Тристан. (Выходит.)
   Робер. Мне нужен глоток вина! Хоть какой-нибудь допинг! (Выходит влево.)
   Эрве. Тряпка, не человек!

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

   Эрве. Как можно до такой степени бояться женщины? Чему ты улыбаешься? Думаешь, я тоже ее боюсь?
   Жизель. Нет! Ты ничего не боишься! Но ты обманываешь Николь, потому что любишь, когда вокруг кипят страсти; ты несчастен, когда все тихо и мирно; ты обожаешь драмы.
   Эрве. Это так увлекательно!
   Жизель. А если я тоже устрою тебе сцену? Если я заявлю, что ревную к твоей первой жене, что от этого у меня комплексы?
   Эрве. Это было бы потрясающе!
   Жизель. Правда? А если я от тебя уйду? Если скажу: или я, или она?
   Эрве. Ты это сделаешь? Какая реклама?
   Слева входит запыхавшийся Пьер, за ним Робер, нагруженный бутылками.
   Пьер. Все в порядке, папа! Я отдал маме пьесу! Через четверть часа она будет здесь! Ты знаешь, кого я привел? Ее мужа, Жана Байара! Он хочет с тобой переговорить до ее прихода! Можно его позвать?
   Жизель. Постой, постой! Чтобы не было накладки! Я знаю, что твоя мать снова вышла замуж, но почти ничего не знаю о Жане Байаре! Это тот – из „Комеди Франсэз"?
   Эрве. Да, кажется, он там подвизался.
   Робер. Хороший актер…
   Эрве. Прекрасный голос…
   Жизель. И ноги великолепные; теперь вспомнила!
   Эрве. Ты ничего не знаешь об этом человеке, а вот какие ноги у него – знаешь!
   Жизель. Да, если это Жан Байар из „Комеди Франсэз", еще бы мне не знать его ног! Все детство я смотрела, как он играл трагедии в коротких штанах: у меня был абонемент на воскресные утренники!
   Эрве. А разве воспитанные девочки разглядывают, какие ноги у актеров?
   Жизель. Да они только на это и смотрят, дорогой.
   Пьер. Он подал заявление об уходе, потому что считает, что нельзя иметь две вещи сразу – маму и „Комеди Франсэз". И должен сказать, с мамой они прекрасно уживаются.
   Эрве. Зови сюда святого!
   Пьер открывает дверь слева.
   Пьер. Входи, Байар!
   Жан Байар входит. Робер, находящийся на его пути, представляется.
   Байар (пожимая руку Р'оберу). Байар.
   Робер. Гиз.
   Байар. Это не настоящее мое имя.
   Робер. И мое тоже.
   Байар (направляется к Эрве с выражением почтительности и восхищения, без угодливости). Мэтр, для меня большая честь…
   Эрве. Я в свою очередь счастлив познакомиться с вами. Моя жена… (Представляет Жизель.)
   Жизель. Ах, мсье, я хотела вам сказать… несколько слов… Ваши ноги…
   Байар. Да, мадам?…
   Эрве. Это потом! Когда вы познакомитесь поближе!
   Байар. Мэтр, я хотел бы подробней объяснить причины моего вторжения, но время торопит. Я оставил Габриэль читать пьесу и со всех ног примчался к вам, чтобы предупредить о тех необходимых предосторожностях, которые вы должны принять, чтобы все сошло гладко, когда она придет.
   Эрве. Как это мило с вашей стороны.
   Пьер. Он весь в этом! Ангел, а не отчим!
   Эрве. Садитесь, пожалуйста, мсье.
   Байар. Спасибо.
   Робер. Немного виски?
   Байар. Нет! Я не пью спиртного, спасибо. Капля газированной воды – для меня верх блаженства. Мэтр…
   Эрве. Зовите меня Эрве… Между мужьями Габриэли…
   Байар. Очень тронут. Мой дорогой Эрве, женщину, которую вы оставили семь лет назад, нельзя было назвать покладистой…
   Эрве. Нет, нет, нет! Нельзя назвать.
   Байар. Но это была святая по сравнению с тем, какой она стала теперь. Ты на меня не обижайся, старина Пьер, что я так говорю в твоем присутствии.
   Пьер. Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой и одобряю тебя.
   Эрве. То, что характер Габриэль не мог улучшиться, это я допускаю! Но чтобы ухудшился?!
   Байар. Да! Представьте себе! Однако, если знать, как к ней подойти и принять все меры предосторожности, Габриэль будет такой же обворожительной, как в то время, когда я на ней женился, или как когда вы на ней женились, словом, когда мы оба на ней женились, мой дорогой предшественник. Итак, хотите, чтобы я рассказал, в чем заключаются правила обращения с Габриэль?
   Эрве. Прошу вас и заранее благодарен.
   Байар. Прежде всего скажите ей, что она прекрасна, еще более прекрасна, чем всегда, сразу начинайте: «Габриэль, ты прекрасна», и не бойтесь это повторять.
   Эрве. Должен вас предупредить, дорогой Жан, что если меня раскочегарить, я могу и переборщить! Да, да, мне это часто говорили.
   Байар. Этого не случится никогда. Я каждое утро повторяю ей четверть часа: «Ты прекрасна, ты прекрасна!» И вот, Габриэль, эта исключительная, редкого ума женщина, пьет свою простоквашу и целый день пребывает в великолепном настроении. Итак, это – единственное, что ей надо говорить. Но множества тем касаться ни в коем случае нельзя… постойте, я возьму свой список, чтобы не пропустить… (Вынимает из портфеля пачку отпечатанных на машинке листов.) Это маленькое произведение – плод пятилетнего супружества, о! – в сокращенном виде, но главное здесь есть. Я это размножаю и раздаю всем, кто работает с Габриэль. Вы это потом внимательно прочтете, но сейчас, до ее прихода, у вас нет времени, поэтому для всех здесь присутствующих я перечислю основные сюжеты разговора, которых надо избегать любой ценой. (Читает.) Прежде всего – Эрве Монтэнь! О! Простите, конечно! До сей минуты нельзя было с ней говорить о вас… Но все образуется!
   Эрве. То есть, будем надеяться!
   Байар. Брижитт Бардо. Подчеркните «Брижитт Бардо». Я принес и карандаши. (Раздает карандаши.) Габриэль снималась с Брижитт, та была очаровательна, в их ссоре виновата Габриэль, нельзя говорить о Брижитт. Ах! Очень важно при нашей дорогой Габриэль никогда не говорить о Жероме Сантъягги.
   Эрве. Но он играет роль Наполеона.
   Байар. И вы рассчитываете, что Габриэль будет играть с Сантъягги?
   Эрве. Да!
   Байар. Ну… ваше дело… Я просто зачитаю, что здесь написано, то есть, резюме того, что Габриэль говорит о Сантъягги, вот, на букву «С». Сюзи Делэр, Саббаг, Салакру, Сантъягги: «Актер, вышедший из моды, перебивает реплики партнеров, курит сигару в моем присутствии и зсегда говорит мне одно и то же: «Боже мой, какой у тебя усталый вид». Вот! Вот почему я прошу вас очень внимательно прочесть мой труд, даже больше – выучить его наизусть! Но предупреждаю – он действителен только по январь! В начале года обращайтесь ко мне за весенним выпуском!… На сегодня скажу только вот еще что: если я замечу, что вы на скользкой дорожке, я тихо начну напевать: «Брожу я по Эльзасу в моих сабо». Это лучший сигнал. Я провел много опытов. И остановился на этом. Все вместе повторим: «Брожу я по Эльзасу в моих сабо». И тогда все проходит.
   Слышно, как хлопнула дверь.
   Пьер. Мама!
   Байар (как унтер-офицер). Сочинение – в карман!
   Эрве. Делаем вид, что ничего не знаем.
   Принимают непринужденные позы. Дверь распахивается.

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Габриэль Тристан входит, держа в руках пьесу.
   Габриэль. Эрве, я прочла твою пьесу! (Рвет ее, бросает и выходит, столь же стремительно, как вошла.)
   Все застыли на своих местах в немом оцепенении. Пьер поднимает пьесу и бежит за матерью.
   Пьер (кричит). Мама, мама! Прости! Это не тот текст! (Убегает.)
   Байар. Мой дорогой Эрве, я в отчаянии, но в самом деле – произошла ошибка…
   Эрве (прерывает его). Нет, нет, нет! Жизнь слишком коротка! Уверяю вас, дорогой друг, я вам сочувствую и глубоко уважаю вас, но берите вашу любезную под ручку, и чтоб я ее больше в глаза не видел!
   Входит улыбающаяся Габриэль, как будто ничего не произошло. За ней – Пьер.
   Габриэль. Здравствуйте, дети! Я сама во всем виновата. Я опоздала, хотя и летела со всех ног. Но как оторваться от учеников? Они убивают меня! Сколько я им твержу: «Ну, убьете меня, что вы от этого выиграете?» Здравствуй, Эрве, ты растолстел! Но, знаешь, это тебе идет! Хотя, конечно, надо следить за собой! А то появится брюшко, генеральская грудь! Робер! Обними меня! Ты все молодеешь и молодеешь! Тебе от силы можно дать сорок пять лет.
   Робер. Мне тридцать восемь.
   Габриэль. Но это не бросается в глаза. (Устремляясь к Жизели.) Не может быть! Не может быть! Неужели этот ангел – твоя жена! Какая несправедливость! Ведь вы – Жизель?
   Жизель (разводя руками). Да, мадам.
   Габриэль. Он оставил такую женщину, как я, и встретил такую женщину, как вы! Но почему? С какой стати? Не говорите мне, что он нас заслуживает, вас и меня.
   Жизель. Не скажу.
   Габриэль. Вы меня успокоили.
   Эрве. Я ничего не говорю, потому что если я что-нибудь скажу…
   Габриэль. Будет очередная глупость!
   Эрве. Если она сейчас же не уйдет, уйду я!
   Габриэль. Пьер сказал мне, что вы собираетесь переезжать.
   Жизель. Это пока только планы.
   Габриэль. Как я вас понимаю – жить на этой улице Галиле!
   Эрве. Прекрасно, ухожу я!
   Габриэль. Жуткий квартал!
   Эрве выходит и тут же возвращается.
   Эрве (к Габриэль). А не помнишь ли, как ты была рада поселиться на этой улицу Галиле после твоего района Сен-Дени, с его газометрами, складами, сортировочной станцией?!
   Габриэль. С его собором, с французскими королями! Да, я дочь народа и горжусь этим!
   Эрве. Что ж, а я не стыжусь, что я сын банкира!
   Пьер. Дедушки – запрещенное оружие!
   Габриэль. Мой папа отдает жизнь на благо человечества!
   Эрве. Ну-ка, открой Жизель, кем он работает! Слабо!
   Габриэль. Не слабо! Заявляю с высоко поднятой головой: мой папа работает главным дегустатором вкуса пресной воды на водохранилище Сен-Дени.
   Жизель. Очень интересно.
   Габриэль. Никакие химические анализы не заменят его языка! Именно папочка отвечает за букет воды для Парижа! Если Сена безвкусная, он доливает немного Урка или разбавляет Уазой. Папа – водяной бог воды!
   Эрве. Браво! Ты – божественного происхождения!
   Габриэль. Это лучше, чем быть сыном разбойника с большой дороги!
   Пьер. Папочка, мамочка, прервитесь на минутку! Послушайте меня!
   Эрве. Хорошо! Даю тебе тридцать секунд.
   Габриэль. Не тридцать пять.
   Пьер. В детстве я жил в аду, подростком я жил в аду, но на пороге зрелости требую мира!
   Эрве. Как поживаешь, дорогая? (Целует Габриэль, как будто бы ничего не произошло.)
   Габриэль. Хорошо, а ты?
   Эрве. Хорошо, хорошо!
   Габриэль. Я в отчаянии, что бросила тебе пьесу в лицо!
   Эрве. Актрисы часто бросали мне пьесы в лицо.
   Габриэль. Но ни одна не бросала столько раз, сколько я!
   Эрве. Много на себя берешь! Слишком много!
   Обстановка накаляется. Все вмешиваются в их разговор.
   Все. Ну ладно! Хватит!
   Все садятся и хотя принужденно, но смеются.
   Габриэль. Это все моя вина!
   Эрве. Что ты, ничуть!
   Габриэль. Да!… И не перебивай меня, как только я открываю рот. Во всем виновата я.
   Эрве. Хорошо!
   Габриэль. Я очень глупо полезла в бутылку. Прочла твою пьесочку, авангардистскую правда, но неплохую, даже очень неплохую.
   Эрве. Я думаю.
   Габриэль. Но предложить мне одноактовку, мне! Я выскакиваю на улицу как фурия, добегаю до театра, и тут одна глупая деталь совсем выбивает меня из колеи.
   Эрве. Что же это было?
   Габриэль. Нет, мне не следует об этом говорить, вы подумаете, что я тщеславна…
   Все. Нет, никогда!
   Габриэль. Может быть, глупо с моей стороны, но я только что вернулась из большого заграничного турне – триумфального, и в каждом театре, где я выступала, директор ждал меня на тротуаре, перед входом…