Марсан Жан. Публике смотреть воспрещается

   Робер. Если бы я знал!
   Габриэль. Я тебя ни в чем не виню, Робер, еще бы, между такими старыми друзьями, как мы! Но мне этого не хватает: меня слишком избаловали. Только представьте себе, в Австралии, когда я приехала в Мельбурн, сотня студентов отцепила мой паровоз: они хотели сами толкнуть мой поезд! Они не смогли, это слишком тяжело. Но какой красивый жест! А? А в Испании почтенные матроны приходили смотреть на меня по двадцать раз.
   Робер. По двадцать раз, это невероятно!
   Габриэль. Ну, ходят же они каждое воскресенье на мессу! Поэтому, естественно, я приобрела дурные привычки, это так свойственно человеческой натуре… и, подойдя к театру, славу которому я создала – мы создали, дорогой Эрве…
   Эрве. Спасибо, моя дорогая Габриэль…
   Габриэль…я почувствовала себя несколько одинокой, это вызвало грусть и меланхолию, и я запустила в тебя пьесой. Мне не следовало этого делать! Теперь я должна всегда быть веселой. Волнения мне не к лицу.
   Байар. Но ты прекрасна, моя дорогая! Красива, молода, свежа, как цветок! Не правда ли, господа? (Подает всем знак, что настал момент следовать его инструкции.)
   Пьер. Мамочка! Просто фиалка!
   Жизель. Гладиолус!
   Робер. Роза!
   Эрве. Кактус!
   Габриэль. Нехорошо смеяться над бедной старой женщиной…
   Пьер. Мамочка! Ты козочка!
   Эрве. Рядом с тобой Брижитт Бардо выглядит бабушкой.
   Байар (вполголоса, но настойчиво). «Брожу я по Эльзасу в моих сабо…».
   Габриэль. Что? Какое имя ты упомянул?
   Байар. Поговорим о пьесе!
   Все. Да, о пьесе, о пьесе!
   Габриэль. Я прочту ее после, дома. А пока, Эрве, доставь мне удовольствие, расскажи сюжет. Твои пьесы никогда не выигрывали при чтении.
   Эрве (глубоко оскорбленный). Неужели?
   Габриэль. Ты не обижаешься, что я это говорю?
   Эрве. Вовсе нет, вовсе нет.
   Габриэль. Ты никогда не претендовал на хороший стиль, ты – мудр, знаешь свои пределы, это редкое качество.
   Эрве (уязвленный). Спасибо.
   Габриэль. Если бы ты был Полем Валери, это бросалось бы в глаза.
   Эрве. Да… Если бы ты была Марией Казарес, это тоже бросалось бы в глаза. Ты не обижаешься, что я это говорю?
   Габриэль. Казарес? А кто она такая?
   Эрве. Вы вместе учились в консерватории. Она получила первую премию за Федру… Кстати!… Ты, кажется, собиралась играть Федру этим летом в Баальбеке?
   Байар, за спиной Габриэль, напрасно старается показать свое сочинение Эрве. «Федра» в запрещенном списке.
   Расскажи мне, как все было… Повесели меня немножко! Все достают и раскрывают списки и машут ими в отчаянии. (Делает вид, что ничего не замечает.) Я себе точно представляю твою Федру: веселая, динамичная, стремящаяся взять от жизни все… одним словом – «Веселая вдова»! Все напевают без слов мотив «Брожу я по Эльзасу».
   Габриэль (знаком подзывая Эрве). Эрве!
   Он подходит.
   (Нежно и вкрадчиво.) «Федра» в списке.
   Эрве. А! Хорошо.
   Габриэль. В списке, который Байар вам роздал… В нем есть «Федра».
   Эрве. О! Прости! У меня не было времени его прочитать. На это месяц нужен.
   Габриэль. Тогда поговорим о твоей пьесе. Прежде всего – как она называется?
   Эрве. «Три дороги».
   Габриэль. Очень плохо.
   Эрве. Три дороги – это три женщины. Ля Монтансье, актриса уже в возрасте и очень богатая; Жанна де Мерикур, молодая девушка с приданым… Наполеон, без гроша за душой, готов жениться либо на той, либо на другой, когда вдруг появляется Жозефина Богарне.
   Габриэль. Подытожим: в пьесе три женские роли.
   Эрве. Да нет, только Жозефина.
   Габриэль. Вот с этим мы и разберемся.
   Эрве. Когда я тебе говорю, что все внимание на Жозефине, соблаговоли верить моему слову.
   Габриэль. Посмотрим.
   Эрве. Она выводит меня из терпения!
   Жизель (выходя). Дорогой, я схожу за аспирином.
   Габриэль (Байару и Пьеру). Обожаю, когда он без всякого повода выходит из терпения! Посмотрим, посмотрим… (Листает пьесу.) Вот! Наконец выход Жозефины… Вот как? Жозефина, оказывается, не участвует в начале пьесы.
   Эрве. Актриса твоего ранга не может быть на сцене с первой минуты!
   Габриэль. Принципы старого театра! Будь хоть капельку посовременней! Возьми Софи Демаретс в «Прощай, осторожность!». Она атакует, как только открывается занавес: «Дамы и господа!» – прямо в публику, как пощечина! И, не переводя дыхания, говорит все три действия. Вот это роль!
   Эрве. Да, но это Софи Демаретс.
   Габриэль. Ну и что?
   Эрве. Софи Демаретс может сказать: «Дамы и господа…» Не каждый это может.
   Габриэль. Я смогу.
   Эрве. Без сомнения.
   Габриэль. Интересно было бы попробовать.
   Эрве. Да, но тогда уж в другой пьесе. Я не буду переписывать эту заново только ради того, чтобы ты с поднятием занавеса сказала: «Дамы и господа!»
   Габриэль. Лишний повод обновить твою манеру письма!
   Эрве. Это я и сделал в одноактовке, но не в основной пьесе.
   Габриэль. Отлично! Раз ты не хочешь, значит не хочешь. Воля автора – закон.
   Эрве. Вот именно!
   Габриэль. К сожалению!
   Эрве. Что, что?
   Габриэль. Пойдем дальше.
   Эрве. Да, пойдем дальше.
   Габриэль. Значит, Жозефина… на восемьдесят девятой странице. До этого все время говорит Бонапарт.
   Эрве. Она слушает его спокойно, не ерзает, это креолка.
   Габриэль. Вот заглавие: «Креолка»! Поверь мне, назови свою пьесу: «Креолка»! Ты сразу сделаешь акцент на основном персонаже.
   Эрве. Это менее оригинально.
   Габриэль. Зато лучше для публики.
   Эрве. Ну, потом поговорим.
   Габриэль. Да только не очень откладывай! «Электра». «Электра»?!
   Эрве. Как, «Электра»? (Внимательно смотря пьесу.) Да это ошибка! Они сброшюровали меня с Еврипидом!
   Габриэль. То-то мне вдруг все показалось лучше!
   Эрве. Ах, как смешно, ха-ха, как смешно, ты всегда умеешь меня рассмешить! Как ты меня раньше смешила! Ох! Как я смеялся в «Даме с камелиями»… Помнишь? Когда ты умирала, ты так подкашливала, что вся публика заходилась от смеха! Ты делала: «Э-э-э… э-э…э…» и потом замолкала. О тебе говорили: «шина спускает».
   Как только Эрве начал говорить о «Даме с камелиями», Байар стал лихорадочно листать свое сочинение. Другие – вслед за ним.
   Хорошо ее играла только Эдвиж Фейер.
   Байар потрясает сочинением.
   (Делает вид, что не видит его сигналов.) Можно даже сказать, что «Дама с камелиями» – это Эдвиж Фейер.
   Байар дирижирует, а все присутствующие запевают «Брожу я по Эльзасу» в манере строевого марша, под аккомпанемент барабана.
   Габриэль. Байар!
   Байар. Да, Габриэль.
   Габриэль (подзывает к себе Байара так же, как недавно Эрве. Мягко). Эдвиж Фейер нет в списке!
   Байар (тоже полушепотом) .Сейчас внесу! (Вписывает.)
   Все остальные делают то же самое. Габриэль в это время долистывает пьесу до конца.
   Габриэль. Ладно. Прочту твою пьесу на свежую голову, но уже сейчас могу сказать, что о таком конце, о самом финале не может быть и речи. Вот, читаю ремарку: «Жозефина и Бонапарт целуются. Жозефина медленно удаляется. Бонапарт остается один. Сначала тихо, а затем все громче и громче звучат барабаны, фанфары, пушечные салюты, приветственные клики, колокола; разгорающиеся лучи прожекторов возвеличивают будущего императора. Апофеоз. Занавес». Ну уж нет, Эрве! Я не буду разгуливать за кулисами в то время, как кто-то будет возвеличиваться прожекторами, один на сцене, под колокола и фанфары! Нет! Нет. Ни в коем случае!
   Эрве. Если у тебя есть предложение, поделись с нами!
   Габриэль. Жозефина…
   Эрве и Габриэль (вместе). …не уходит со сцены!
   Габриэль. Она склоняется над плечом увлеченно работающего Бонапарта. Время от времени она даже может внести поправку в то, что он пишет…
   Эрве. Например: «Что касается Аустерлица, я бы атаковала на рассвете!»
   Габриэль. Во всяком случае, и колокола, и пушки, и крики будут, когда Бонапарт уткнется носом в бумаги, а я над ним во весь рост, сияющая и торжествующая! Договорились? Кто играет Бонапарта?
   Эрве. Жером Сантьягги.
   Байар (фальшивя, поет). «О, дети родины, вперед… В моих сабо!»
   Габриэль. Это сигнал тревоги.
   Эрве. Тревоги или нет, но Бонапарта играет Сантъягги.
   Габриэль. Играл!
   Входит Кристиан.
   Играл! Кристиан! Родной мой! Обними меня! Ты знаешь, я играю в пьесе Эрве! А это мой муж, Жан Байар, который будет играть Бонапарта.
   Эрве. Что-о-о?
   Габриэль. Будет играть Бонапарта! Будет играть Бонапарта!
   Эрве и Габриэль (вместе). Берегись!

СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Врывается Hиколь, она в экстазе. Кристиан не может ее удержать.
   Hиколь. Эрве! Эрве! Эрве!
   Эрве. Николь! Николь!
   Hиколь. Ничего не могу тебе сказать!
   Эрве. Вот именно, и не нужно.
   Николь. Я не нахожу слов.
   Эрве. И не ищи! И, пожалуйста, не целуй мне рук!
   Николь. Я всегда была уверена только в одном!
   Эрве. Никогда нельзя быть ни в чем уверенным!
   Николь. Можно! Я всем моим существом чувствую, что мне не нужно играть Жозефину Богарне.
   Эрве и Робер (полные неожиданной надежды). А-а-а???
   Николь. Мне не нужно ее играть, потому что я и есть Жозефина! С этой минуты я забываю, что я Николь Гиз! Я даже домой ходить не буду, буду жить в театре, обставлю свою гримерную мебелью ампир! И в день премьеры, это будет не триумф, это будет… коронация! (Хватает одну из диадем, лежащих среди бутафорских предметов на письменном столе, бросается на колени лицом к публике, надевает диадему и кричит.) «Бог мне ее дал, горе тому, кто на нее посягнет!»
   Кристиан. Садитесь, мадам Гиз.
   Николь. «Ваше величество… Не соблаговолит ли ваше величество присесть…». И всегда с притяжательным местоимением. Просто «величество» – грубейшее нарушение этикета. (Замечает Габриэль.)
   Та встает, улыбается Николь и целует ее.
   Габриэль!
   Габриэль. Я очень рада за тебя, дорогая. Ты будешь великолепна в Жозефине.
   Николь. Габриэль, ты здесь!
   Габриэль. Я шла мимо и зашла. Уже ухожу.
   Николь. Ты пришла меня поздравить?
   Габриэль. Исключительно для этого.
   Николь. Ты в разводе с Эрве уже семь лет, и ты пришла меня поздравить! Как это мило с твоей стороны!
   Габриэль. До свиданья, моя дорогая! (Целует Николь и решительно направляется к двери.)
   Все стремительно бросаются к ней и окружают ее кольцом, кроме Кристиана и Жизели, которые суетятся около Николь, почти теряющей сознание в кресле.
   Нет! Нет! Бесполезно! Не беспокойтесь. Привет. Да выпустите меня наконец! Нет, Пьер, нет! Все кончено, сорвалось! Прощайте!
   Николь. Габриэль!
   Габриэль. До свиданья, дорогая, и еще раз браво!
   Николь. Габриэль, ты приходила из-за Жозефины?
   Габриэль. Да, дорогая, я лгать не умею.
   Николь (к Эрве). Ты это знал?
   Эрве. Да, дорогая, я лгать не умею.
   Николь (вытаскивает Робера из-под письменного стола, куда он спрятался). Ты это знал?
   Робер. Начались мои мучения!
   Габриэль (к Эрве). Ха-ха! Уж она-то сыграет твою пьесу!
   Николь. Спасибо, дорогая! Как это по-дружески! Открыто признать, что роль не для тебя.
   Габриэль. Уйдем отсюда, а то я ее укушу!
   Эрве. Жозефину будешь играть ты!
   Николь и Габриэль. А! А!
   Эрве. Жозефину будет играть Габриэль!
   Габриэль. Дублершей мадам Гиз я не буду!
   Николь. Мадам Гиз посылает тебя на…
   Робер закрывает ей рот рукой.
   Габриэль. Эрве, выпусти меня!
   Пьер. Мамочка!
   Габриэль. Пьер, выпусти меня!
   Байар. Отпустите ее, берегитесь! Она на все способна, когда
   ее доводят до такого состояния! Пойдем, Габриэль!
   Николь. На помощь! (Ей плохо.)
   Николь укладывают на диван, и все окружают ее. Габриэль тоже подходит к ней.
   Робер. Она потеряла сознание…
   Габриэль. Всерьез или нарочно?
   Робер. Если будет говорить бессвязные слова, то всерьез.
   Николь (в беспамятстве). Габриэль, мерзавка…
   Габриэль. Всерьез.
   Hиколь (в беспамятстве, с закрытыми глазами). Скажите императору, что перед смертью я его благословляю и сына тоже! А Мария-Луиза пусть сдохнет!
   Робер. Отправляю ее в Швейцарию, пусть лечат сном! Ты ее больше не увидишь! И я тоже! Какое будет счастье!
   Габриэль. Нет! Ну всегда, когда имеешь дело с Эрве, без драм невозможно! Видите, с самого первого дня начинается! Нет! Я уже вышла из этого возраста!
   Эрве. То есть, как так, без драм? Кто их здесь устраивает? Ты набрасываешься на меня, швыряешь мне в лицо пьесу, и я же еще устраиваю драмы!
   Габриэль. Одну за другой! Ты с целым миром на ножах!
   Эрве. Послушайте, что она несет! Только послушайте! А ты, когда в последний раз снималась, сломала стул об Антониони!
   Габриэль. Антониони – гений, и его я уважаю! Я просто в него запустила пьесой!
   Эрве. Да это привычка! Как только ей в руки попадает пьеса, она сразу же должна залепить ею в автора!
   Габриэль. Дай же мне пьесу!
   Эрве. Мне тоже дайте пьесу, я буду обороняться! (Хватает толстую пьесу.) «Сапог Сатаны»! Этим я ее прикончу!
   Габриэль берет с полки огромный том. Габриэль и Эрве устремляются друг на друга. Робер и Пьер сдерживают Эрве, Байар – Габриэль. В дверь справа входит Франсуаза и бросается на помощь Байару.
   Робер. Эрве! Эрве!
   Пьер. Папа! Папа!
   Байар. Габриэль, Габриэль…
   Франсуаза. Мадам, мадам…
   Кристиан (вопит). Репортеры! Репортеры из газет!
   Все прекращается как по мановению волшебной палочки. Габриэль, Эрве и Николь позируют двум репортерам, вошедшим вслед за Кристианом. Габриэль и Николь целуются, прижимаясь к груди Эрве.

Занавес

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

 
   Жизель и Байар распечатывают телеграммы.
   Жизель. «Ни пуха ни пера».
   Байар. «Ни пуха ни пера».
   Жизель. «Ни пуха ни пера».
   Байар. «Ни пуха ни пера».
   Входит Кристиан в форме гвардейца старой гвардии, с пачкой телеграмм в руке; протягивает их Байару и Жизель с трагическим видом утомленной примадонны.
   Кристиан. Нет, нет, нет, дети мои! В день генеральной мне не до телеграмм. Есть дела поважнее. Сегодня вечером я выс-ту-па-ю!
   Байар. Но ты говоришь только одну фразу!
   Кристиан. Это-то и самое трудное! (Выходит.)
   Жизель. «Ни пуха ни пера».
   Байар. «Ни пуха ни пера».
   Входит Робер с планом зрительного зала в руках и пересекает всю сцену.
   Робер (зовет). Маринетта! Сколько ни следи, на какое-то место всегда посылают два приглашения. Если бы я не проверил, Жан Габен сидел бы на коленях у Жюльетты Ашар. Маринетта! (Выходит.)
   Байар. «Ни пуха ни пера».
   Посыльный (входит с корзиной цветов). Это для мадам Габриэль Тристан.
   Жизель. «Ни пуха ни пера».
   Байар. Поставьте сюда, ее комната полна.
   Посыльный ставит корзину и выходит.
   (Распечатывает следующую телеграмму.) А эта даже в стихах:

 
«Ни пуха ни пера я вам желаю,
И можете сказать гостям,
Что в день премьеры разрешаю
Послать меня ко всем чертям!»
 

   Жизель. Ах, как вы прекрасно декламировали! Какой талант и… уж простите вашей давней поклоннице: какой талант и какие ноги!
   Байар. И вы тоже! Как все! Это меня будет преследовать до последнего вздоха! Ах, Жизель, если бы вы знали, на какую Голгофу идет драматический актер на школьных утренниках в „Комеди Франсэз"! Когда мы выходим на сцену в коротких штанишках, то каждого из нас встречает волна шепота: «Ах, у него икры очень худые! Ах, у него икры слишком толстые!» Нежные создания, какую ненависть я к ним испытывал!

СЦЕНА ВТОРАЯ

   Входит Робер, толкая перед собой Франсуазу и Пьера.
   Робер. Они целовались! Они целовались! Я их застал в зале, когда они целовались. Да прекратите вы это, скорпионы! (Франсуазе.) Эрве витает в облаках, верит, что вы влюблены в него. Если он узнает, что вы жених и невеста, это будет светопреставление! А при светопреставлении всегда первая жертва – я! Так что, Пьер, не устраивай катастрофы за несколько часов до генеральной. Договорились?
   Пьер. Так ведь опасность уже миновала!
   Байар. Наоборот, это самый опасный момент!
   Влюбленные опять целуются.
   Жизель. Франсуаза, ну будьте разумны! Если мой муж вас увидит…
   Байар. Это написано черным по белому в моей инструкции! Но они никогда в нее не заглядывают! Вот, смотрите!… (Показывает.) …Буква «Г»! Генерал де Голль… Грюндинг… Генеральная репетиция! «В день генеральной репетиции, если автор закатывает одну истерику, Габриэль закатывает две». Это неизбежно.
   Робер. Франсуаза, если вы пропустите последнюю примерку, платье будет плохо сидеть.
   Франсуаза. Платье! (Выбегает.)
   Пьер. Я с тобой. (Хочет последовать за ней.)
   Робер преграждает ему дорогу.
   Робер. Нет! На сцену! На сцену! На сцену.
   Пьер (в дверях, вздыхая). Я ее не целовал пятнадцать дней. Больше не могу! (Выходит.)
   Робер обращается к Байару и Жизели с видом человека строгого, но справедливого – вождя, преодолевающего все препятствия.
   Робер. Я им ничего не спускаю.
   Жизель. Ну, а все остальное как?
   Робер. Ничего… Николь играет одноактовку: это не то, о чем она мечтала, но… играет. Поэтому она оставила всех в покое.
   Голос Николь. Кристиан!
   Робер. Почти оставила.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

   Николь входит справа.
   Николь. Кристиан! Где Кристиан? Посмотрите, что мне дали вместо скипетра! Из восьмого ряда будут думать, что у меня карандаш в руках! Я хочу, чтобы скипетр был похож на скипетр! Это очень важно для моего персонажа!
   Все потихоньку исчезают, кроме Робера, смирившегося с безвыходностью положения.
   Мне необходимо опираться на вещественный символ власти! Символика предметов в театре – это основное, дети мои! Почему все разбегаются, как только я вхожу? Если вам неинтересно разговаривать со мной, так и скажите! Но не здесь собака зарыта! Стараешься глубже копнуть, достичь корней творчества, но это никого не интересует в нашем омещанившемся театре!

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

   Слева входит Кристиан в форме солдата второго года Республики, в руках у него огромный шест.
   Николь (кричит). Нет, нет, Кристиан! Это ты нарочно! Ты что, хочешь меня с ума свести?
   Робер исчезает в правую дверь, как только Николь начинает кричать.
   Кристиан. В чем дело?
   Hиколь. Действие происходит в трехтысячном году. Тогда такие скипетры не носили.
   Кристиан. Мадам, мы вам сделаем другой. (Бежит к левой двери.)
   Hиколь. Кристиан! Как я тебе вчера на костюмной репетиции?
   Кристиан. Очень. Хорошо! (Он искренен и поэтому попадается.) В самом деле, очень хорошо! Зал не мог в себя прийти! Все говорили: «Ну Николь и дает!» Все просто окаменели.
   Николь (извиняя его за несколько наивную откровенность). Я не считаю, что от этого надо каменеть, но ничего… Нет, меня волнует то, что за два часа до генеральной Робер мне вдруг сказал: «Играй на два тона выше, ведь это ты несешь пьесу!» А Эрве говорит: «Играй на два тона ниже, пусть пьеса сама тебя несет!» Ну так что, я несу или меня несут?
   Кристиан. Плюньте на эти глупости, мадам! Играйте просто! Играйте правдиво! Играйте так, как вам хочется! И вы обрушите стены.
   Николь. Ты думаешь?
   Кристиан. Ну конечно! Нутро, мадам, нутро, и ничего другого!
   Николь. Послушай, Кристиан, мне технически трудно произносить некоторые фразы. Например, когда я говорю: «Чернь, чернь, ты не червь, не взыщи черняшки, взыщи вычурности, чур меня!» – признаюсь, я не все понимаю.
   Кристиан. Да это ясно как божий день! «Чернь, не взыщи черняшки»: чернь, не требуй хлеба! «Взыщи вычурности». (Задумался.) Это тоже понятно, а «чур меня» это от автора.
   Николь. Потом, в четвертой сцене, обо мне говорят: «Она ходит пантерой». Так почему, если я хожу пантерой, мне не сделали манто из пантеры?
   Кристиан. И вы еще спрашиваете? Посудите сами, во сколько бы это обошлось!
   Николь. Кристиан, как это тебе удается всегда смотреть в корень?!
   Кристиан. Потому что мне всегда некогда и я вышел из простого народа.
   Николь. Спасибо, старик. Твоя откровенность придала мне силы! Она меня взбодрила, как рабочего перед сменой глоток красного! (Выходит вправо.)

СЦЕНА ПЯТАЯ

   Робер высовывается с левой стороны сцены.
   Робер. Она ушла?
   Кристиан. Ушла, а что? Боитесь?
   Робер. Ничего подобного. (Пыжась.) Что для меня актеры с их ничтожными проблемами! (Идет через сцену к правой кулисе.)
   Кристиан. А я как? Как провел вчера репетицию, по вашему мнению?
   Робер. Очень хорошо.
   Кристиан. Я ломаю себе голову, правильно ли очертил структуру моего персонажа.
   Робер. Но ты произносишь всего одну фразу!
   Кристиан. Это-то и самое трудное! «Мой генерал, солдаты сорок четвертого полка взбунтовались! Они требуют обуви, продовольствия и оружия».
   Робер. Очень хорошо!
   Кристиан. Нет, сейчас я не играю, я просто говорю текст.
   Робер. Ах так!
   Кристиан. А если я буду в образе ограниченного крестьянина. (Запинаясь.) «Мой генерал, солдаты сорок четвертого полка взбунтовались! Они требуют обуви, продовольствия и оружия».
   Робер. Очень хорошо, очень хорошо!
   Кристиан. Или, например, революционера. (Кричит с энтузиазмом.) «Мой генера-а-а-ал, солдаты сорок четвертого полка взбунтовались! Они требуют обуви, продовольствия и оружия».
   Робер. Очень хорошо! Хватит!
   Кристиан. Или, например, в агонии и потом умираю за кулисами!
   Робер. Вот, вот, пойди умри за кулисами!
   Кристиан (хрипит). «Мой генерал…»
   Робер выталкивает его. Кристиан заканчивает фразу за кулисами, слышен звук падающего тела. Робер пользуется этим, пытаясь закрыть дверь на задвижку.
   Робер. Браво! В образе!
   Кристиан (входя). Или, например…
   Робер. Ничего больше не меняй!

СЦЕНА ШЕСТАЯ

   Байар входит в походном костюме Наполеона, откашливается.
   Байар. Робер! У меня тут есть один вопрос, послушай-ка… (Откашливается.) «Солдаты Ватерлоо! Мы проиграли битву, но не проиграли войну!…» Я не хочу прослыть злоязычным, но текст Эрве мне нередко кого-то напоминает… Входит Габриэль в элегантном пеньюаре.
   Габриэль. Робер, сегодня вечером я пригласила троих киношников; это американцы, они проездом в Париже, в другой день прийти не могут! (Дает ему плюшевого медведя.) Это для моей гримерной. Посади их в зале как следует, пожалуйста.
   Робер. Но куда?! Куда! Все кресла чуть не по два раза расписаны!
   Габриэль. Очень хорошо, тогда я научу тебя, что делать.
   Робер. Блестящая мысль! Научи, умоляю!
   Габриэль (рассматривая план). Вот! Во втором ряду! Мсье Дюгреле! Объясни мне, что нужно этому Дюгреле сегодня вечером в театре, нет, объясни мне, пожалуйста!
   Робер. Это отец Франсуазы Ватто! Твоей ученицы.
   Габриэль. Его зовут Дюгреле?
   Робер. А тебя разве не зовут Антуанетта Дьетесов?
   Габриэль. Ладно, Дюгреле – согласна, но почему в первых рядах?
   Робер. Потому, что он плохо слышит!
   Габриэль. Тогда посади его на галерку, там слышно лучше.
   Робер. Слышно, но не видно.
   Габриэль. А зачем ему видеть, когда он не слышит!
   Все трое мужчин остолбенели от такой логики.
   (Принимает притворно скромную позу победительницы.) Всем надо заниматься самой! Ладно! Поговорим о другом! Какое у вас впечатление от вчерашней костюмной?
   Кристина выходит налево, видимо, чтобы не отвечать.
   Робер, ты мне ничего не сказал о моей игре. Как ты меня находишь? Ты ведь знаешь, что со мной можно говорить откровенно… Конечно, соблюдая осторожность… Робер. В Жозефине, понимаешь, ты как бы совсем и не играешь! Я не знаю, как сформулировать мое впечатление! Но в зале… зрители, когда на тебя смотрели, они… они… они…
   Габриэль. Ломали себе голову.
   Робер. По вчерашней костюмной нельзя сделать выводы, Габриэль, дорогая! Десять человек в зале! Все узнаем сегодня вечером.
   Габриэль. За каждым твоим словом как бы оговорка.
   Робер. Чего ты от меня хочешь? Я сам боюсь! Я сам в панике, как и ты!
   Габриэль. Ну, тогда поговорим о самой пьесе! Скажи, Робер, что ты о ней думаешь?
   Робер. В какой-то момент интерес падает. Есть длинноты.
   Байар. Да, длинноты есть.
   Габриэль. Ты тоже так считаешь?
   Байар. Да, в конце первого действия.
   Робер. Нет, в начале второго.
   Габриэль. Нет, в середине третьего! Ох! Какой это плохой знак! Когда можно установить, где в пьесе длинноты, все хорошо, – но когда они гуляют по всем действиям, когда для одних они здесь, для других – там. Ох, какой это плохой признак!
   Робер. Не падайте духом! За несколько часов до генеральной лучше сомневаться в успехе! Вот если бы все были довольны, тогда бы я опасался самого худшего!
   Габриэль. Ты прав, Робер! Что ни говори, но когда боишься, это к лучшему. Поскольку у нас мужской разговор, выложу вам все, что у меня накипело. В пьесе Эрве идея – сенсационная, но написана она несовременно, это не модерн. Я не видела пустячок перед занавесом, который играет твоя жена, но все говорят, что это неожиданно, резко, щекочет! Я хотела бы, чтобы Эрве переработал мою роль в подобном духе. И с первого дня хотела, вы помните? Например, я его просила, чтобы, когда поднимется занавес, я была бы на сцене одна и ринулась на публику, как удар хлыста: «Дамы и господа!» Как Софи Демаретс в «Прощай, осторожность!»
   Робер и Байар смущены – мы потом узнаем, почему, – и стараются это скрыть.
   Робер и Байар. Да, да! Да, да!
   Габриэль. Это было бы забавно!
   Робер и Байар. Да, да! Да, да!
   Габриэль. Я это предлагала не из пустого тщеславия…
   Робер и Байар. Нет!
   Габриэль…но в любом случае уже поздно!