Мартин Джордж. Буря мечей (Книга 1)

   И белобородый, и лысый были воинами - Джон понял это с одного взгляда. И куда более опасными, чем Гремучая Рубашка. Который же из них Манс?
   Он лежал на земле в наползающей мгле,
   Умирая от ран роковых,
   И промолвил он вдруг для стоящих вокруг
   В тихой горести братьев своих:
   - Братья, вышел мой срок, мой конец недалек,
   Не дожить мне до нового дня,
   Но хочу я сказать: мне не жаль умирать,
   Коль дорнийка любила меня.
   Когда последние строки "Дорнийской жены" отзвучали, лысый поднял глаза от карты и окинул сердитым взглядом Гремучую Рубашку и Игритт с Джоном посередине.
   - Это что такое? Ворона?
   - Черный бастард, который выпустил кишки Ореллу, - сказал Гремучая Рубашка. - Он еще и оборотень вдобавок.
   - Надо было их всех убить.
   - Он перешел к нам, - объяснила Игритт. - И убил Куорена Полурукого собственной рукой.
   - Этот парнишка? - Новость явно разгневала безухого. - Полурукого следовало оставить мне. Как тебя звать, ворона?
   - Джон Сноу, ваше величество. - Может, ему и колено следует преклонить?
   - Ваше величество? - Безухий посмотрел на белобородого. - Гляди, он меня за короля принимает.
   Белобородый заржал так, что куски куриного мяса полетели во все стороны, и вытер своей громадной ручищей жирные губы.
   - Парень, должно быть, слепой. Слыханное ли дело - король без ушей? Да у него корона на шею сползла бы. Хар-р! - Здоровяк, ухмыляясь, вытер пальцы о штаны. - Закрой клюв, ворона, и повернись - авось найдешь того, кого ищешь.
   Джон повернулся.
   - Манс - это я, - сказал певец, встав и отложив свою лютню. - А ты бастард Неда Старка, Сноу из Винтерфелла.
   Джон не сразу обрел дар речи.
   - Но откуда... откуда вы знаете...
   - Это после. Как тебе понравилась моя песня?
   - Хорошая песня. Я ее и раньше слышал.
   - "Но хочу я сказать: мне не жаль умирать, коль дорнийка любила меня", повторил Король за Стеной. - Скажи, правду ли говорит мой Костяной Лорд? Ты в самом деле убил моего старого приятеля Полурукого?
   - Да. - (Хотя это больше его работа, чем моя.)
   - Сумеречной Башне никогда уже не видать такого воина, - с грустью произнес король. - Куорен был моим врагом, но и братом тоже - когда-то. Как же мне быть с тобой, Джон Сноу? Благодарить тебя или проклинать? - спросил он с насмешливой улыбкой.
   Король за Стеной совсем не походил на короля, и на одичалого тоже. Среднего роста, стройный, с резкими чертами лица, с проницательными карими глазами, с сильной проседью в длинных каштановых волосах. Ни короны, ни золотых колец, ни драгоценностей, даже серебряных украшений на нем нет. Шерсть, кожа да потрепанный плащ из черной шерсти с прорехами, зашитыми выцветшим красным шелком.
   - Можете поблагодарить меня за то, что я убил вашего врага, - сказал наконец Джон, - и проклясть за то, что я убил вашего друга.
   - Хар-р! - прогремел бородач. - Хорошо сказано!
   - Согласен. - Манс поманил Джона к себе. - Если ты хочешь примкнуть к нам, тебе следует с нами познакомиться. Тот, кого ты принял за меня, - это Отир, магнар теннов. "Магнар" на древнем языке значит "лорд". - Безухий бросил на Джона холодный взгляд, а Манс между тем продолжал: - Этот свирепый пожиратель кур - мой верный Тормунд. Женщина...
   - Погоди, - прервал его бородач. - Ты назвал титул Старка, назови и мой.
   - Как скажешь, - засмеялся Манс-Разбойник. - Джон Сноу, ты видишь перед собой Тормунда Великанью Смерть, он же Краснобай, он же Трубящий в Рог, а также Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч.
   - Вот это уже больше похоже на правду. Рад познакомиться, Джон Сноу. Против оборотней я ничего не имею, хотя Старков не жалую.
   - Эта славная женщина у жаровни - Далла. - Беременная стряпуха застенчиво улыбнулась Джону. - Обращайся с ней как с королевой, ибо она носит моего ребенка. Эта красавица - ее сестра Ведь, а рядом с ней молодой Ярл, ее новая забава.
   - Ничьей забавой не бывал и не буду, - огрызнулся Ярл.
   - Зато с Ведь позабавиться не прочь, а, парень? - хохотнул Тормунд.
   - Ну вот и все мы тут, Джон Сноу, - сказал Манс. - Король за Стеной и его двор во всей своей красе. А теперь о тебе. Откуда ты?
   - Из Винтерфелла, а после жил в Черном Замке.
   - Но что привело тебя на Молочную, столь далеко от родных очагов? - Манс, не дожидаясь ответа, обратился к Гремучей Рубашке: - Сколько их было?
   - Пятеро. Трое мертвы, четвертый перед тобой, пятый ушел в горы, где кони проехать не могли.
   Манс снова перевел взгляд на Джона.
   - Только пятеро? Или тут ошиваются и другие твои братья?
   - Нас было четверо с Полуруким во главе. Куорен один стоил двадцати.
   - Так думали многие, - улыбнулся Манс. - И все же... парень из Черного Замка с разведчиками из Сумеречной Башни? Как это вышло?
   Джон приготовил ответ заранее.
   - Лорд-командующий послал меня к Полурукому на выучку, а тот взял меня в разведку.
   - В разведку, говоришь? - нахмурился магнар Стир. - Что было воронам разведывать на Воющем перевале?
   - Деревни были покинуты, - не погрешив против правды, ответил Джон, - как будто весь вольный народ исчез куда-то.
   - Верно, исчез, - сказал Манс, - и это случилось не с одним только вольным народом. Кто сказал вам, где нас искать, Джон Сноу?
   - Если это не Крастер, то я робкая дева, - хмыкнул Тормунд. - Говорил я тебе, Манс, что его надо сделать на голову короче.
   - Тормунд, ты бы думал, прежде чем говорить, - с раздражением бросил ему Манс. - Я знаю, что это Крастер. Я спросил об этом Джона, чтобы посмотреть, скажет он правду или нет.
   - Хар-р, - плюнул Тормунд. - Опять вляпался. Вот, парень, - с ухмылкой сказал он Джону, - потому он и король, а я нет. Я могу побить, перепить и перепеть его, и член у меня в три раза длиннее, зато Манс хитрый. Ты ж знаешь, он сам вырос у ворон, а ворона - башковитая птица.
   - Я хочу поговорить с парнем наедине, Костяной Лорд, - сказал Манс. Оставьте нас вдвоем.
   - Как, и я тоже? - вскричал Тормунд.
   - Ты в первую очередь.
   - Я не ем в тех чертогах, где мне не рады. Пошли отсюда, курочки. Тормунд прихватил еще одну курицу с жаровни, сунул ее в карман на подкладке своего плаща, сказал "Хар-р" и вышел, облизывая пальцы. Все остальные, кроме Даллы, последовали за ним.
   - Можешь сесть, если хочешь, - сказал Манс, когда они ушли. - Ты голоден? Двух птиц Тормунд нам все-таки оставил.
   - Я охотно поем, ваше величество, благодарю вас.
   - Ваше величество? - улыбнулся король. - От вольного народа такое обращение не часто услышишь. Для них я Манс. Меду хочешь?
   - Спасибо, с удовольствием.
   Король сам налил ему рог, а Далла разрезала аппетитно поджаренную курицу и подала каждому половину. Джон снял перчатки и стал есть прямо руками, обгладывая каждую косточку.
   - Тормунд верно говорит, - сказал Манс, разламывая хлебную ковригу. Черная ворона - хитрая птица, но я сам состоял в воронах, когда ты был не больше младенца в животе у Даллы, поэтому лучше со мной не хитри.
   - Как скажете, ваше... Манс.
   - Ну-ну, - засмеялся король. - Я обещал сказать тебе, откуда тебя знаю. Ты как, еще не догадался?
   - Наверно, Гремучая Рубашка послал вам весть?
   - Это как же, с ветром, что ли? У нас ученых воронов нет. Я знаю тебя в лицо. Я видел тебя прежде - дважды.
   На первый взгляд это не имело смысла, но Джон пораздумал, и перед ним забрезжил свет.
   - Когда вы были братом Дозора...
   - Верно! Это был первый раз. Ты тогда был мальцом, а я, весь в черном, в числе дюжины других сопровождал старого лорда-командующего Кворгила в Винтерфелл к твоему отцу. Я прохаживался по стене, окружавшей двор, и наткнулся на тебя и твоего брата Робба. Ночью выпал снег, и вы нагородили над воротами целую снежную гору и ждали, когда кто-нибудь пройдет.
   - Я помню, - засмеялся удивленный Джон. Молодой черный брат на стене, ну да... - Вы пообещали, что никому не скажете.
   - И сдержал слово - по крайней мере в тот раз.
   - Снег мы скинули на Толстого Тома, самого неповоротливого из отцовских стражников. - После Том долго гонялся за ними по двору, и все трое раскраснелись, как осенние яблоки. - Но вы сказали, что видели меня дважды. Когда же это было во второй раз?
   - Когда король Роберт приехал в Винтерфелл, чтобы сделать твоего отца десницей, - небрежно промолвил Король за Стеной. Джон изумленно раскрыл глаза.
   - Не может быть.
   - Может. Узнав, что король приезжает, твой отец послал весть своему брату Бенджену на Стену, чтобы тот тоже приехал на пир. Черные братья общаются с вольным народом больше, чем ты думаешь, поэтому вскоре эта весть дошла и до меня. Против такого случая устоять я не мог. В лицо меня твой дядя не знал, так что с этой стороны я ничего не опасался, а отец твой вряд ли мог запомнить молодую ворону, виденную им столько лет назад. И хотел поглядеть на этого Роберта своими глазами, как король на короля, а заодно прикинуть, чего стоит твой дядя Бенджен. Он тогда был первым разведчиком и бичом моего народа. Я оседлал самого резвого своего коня и отправился в путь.
   - А как же Стена?
   - Стена может остановить армию, но не одного человека. Я взял лютню и мешок с серебром, взобрался по льду около Бочонка, прошел пешком несколько лиг на юг от Нового Дара и купил себе другую лошадь. Если брать в целом, я двигался быстрее, чем Роберт, которого задерживала громоздкая колымага, где ехала его королева. В одном дне к югу от Винтерфелла я нагнал его и примкнул к его свите. Вольные всадники и межевые рыцари всегда увязываются за королевскими процессиями в надежде поступить к королю на службу, а моя лютня обеспечила мне хороший прием. - Манс засмеялся. - Я знаю все похабные песни, когда-либо сочинявшиеся к северу и к югу от Стены. Ну и вот. В ночь, когда твой отец задавал пир Роберту, я сидел на задах его чертога вместе с другими вольными всадниками и слушал, как Орланд из Старгорода играет на высокой арфе и поет о покоящихся в море королях. Я отведал мясо и мед твоего отца, видел Цареубийцу и Беса... а еще видел мельком детей лорда Эддарда и волчат, бегавших за ними по пятам.
   - Баэль-Бард, - сказал Джон, вспомнив сказку, которую рассказала ему Игритт на Воющем перевале в ночь, когда он чуть ее не убил.
   - Если бы. Не стану отрицать, что подвиг Баэля меня вдохновлял, но я, насколько помню, ни одной твоей сестры не похитил. Баэль сам сочинял свои песни и проживал их. Я пою лишь то, что сложили люди получше меня. Еще меду?
   - Нет, благодарю. А что, если бы вас обнаружили... схватили...
   - Тогда твой отец отрубил бы мне голову, - пожал плечами король. Впрочем, я ел под его кровом, и меня защищали законы гостеприимства, древние, как Первые Люди, и священные, как сердце-дерево. - Он показал на стол, за которым они сидели, на разломленный хлеб и куриные кости. - Теперь ты мой гость, а значит, я не причиню тебе зла... по крайней мере этой ночью. Поэтому скажи мне правду, Джон Сноу. Кто ты - трус, вывернувший наизнанку свой плащ со страха, или какая-то другая причина привела тебя в мой шатер?
   Несмотря на все законы гостеприимства, Джон Сноу знал, что ступает по тонкому льду. Один неверный шаг - и он провалится в воду, холод которой останавливает сердце. Хорошенько взвешивай каждое слово, сказал он себе, и хлебнул меду, чтобы выиграть время. Потом положил рог на стол и сказал:
   - Скажите мне, почему вы сами вывернули свой плащ, и я скажу, почему вывернул свой.
   Манс улыбнулся, как и надеялся Джон. Король явно любил послушать собственный голос.
   - Ты, конечно, наслушался историй о моем дезертирстве.
   - Одни говорят, что вы сделали это ради короны, другие - что ради женщины, третьи - что в вас течет кровь одичалых.
   - Кровь одичалых - это кровь Первых Людей, та же, что течет в жилах Старков. Что до короны, где ты ее видишь?
   - Я вижу женщину. - Джон взглянул на Даллу. Манс взял ее за руку и привлек к себе.
   - Моя леди тут ни при чем. Я встретил ее на обратном пути из замка твоего отца. Полурукий был вытесан из старого дуба, но я живой человек и не могу устоять перед женскими чарами... как и три четверти Ночного Дозора. Среди носящих черное есть такие, у кого женщин было вдесятеро больше, чем у меня, бедного короля. Попробуй угадать еще раз, Джон Сноу.
   - Полурукий говорил, что вы влюбились в одичалую...
   - Верно, тогда влюбился и теперь влюблен. Это уже теплее, но не совсем горячо. - Манс встал, расстегнул свой плащ и бросил его на скамью. - Все произошло из-за него.
   - Из-за плаща?
   - Черный шерстяной плащ брата Ночного Дозора. - Однажды в разведке нам встретился прекрасный большой лось. Когда мы стали его свежевать, запах крови выманил из логова сумеречного кота. Я прогнал его, но он успел изорвать мой плащ в клочья. Здесь, здесь и здесь - видишь? Кроме того, он разодрал мне руку и спину, из меня хлестало хуже, чем из лося. Братья, боясь, что я умру еще до того, как меня доставят к мейстеру Маллину в Сумеречную Башню, отвезли меня в деревню одичалых, где, по нашим сведениям, жила знахарка. Там мы узнали, что старушка умерла, но ее дочь позаботилась обо мне. Она промыла и зашила мои раны, а потом кормила меня овсянкой и отварами, пока я не окреп настолько, чтобы сесть на коня. Заодно она и мой плащ зашила, использовав красный асшайский шелк, который еще ее бабка нашла в выброшенном на Стылый берег разбитом корабле. Это было самым большим ее сокровищем и ее подарком мне. Манс снова накинул плащ себе на плечи. - Но в Сумеречной Башне мне выдали новый, сплошь черный, на черной подкладке, под цвет моим черным штанам, черным сапогам, черному дублету и черной кольчуге. В новом плаще не было прорех... и красных швов, конечно, тоже. Братья Ночного Дозора одеваются в черное, сурово напомнил мне сир Деннис Маллистер - точно я мог об этом забыть. А мой старый плащ, сказал он, пойдет в огонь.
   Я ушел на следующее утро... ушел туда, где поцелуй не считают преступлением и где человек может носить плащ, какой захочет - Манс застегнул пряжку на груди и снова сел. - А ты, Джон Сноу?
   Джон снова глотнул меда. Есть только одно, во что Манс может поверить.
   - Вы говорите, что были в Винтерфелле, когда мой отец давал пир королю Роберту
   - Верно, был.
   - Значит, вы видели всех нас. Принцев Джоффри и Томмена, принцессу Мирцеллу, моих братьев Робба, Брана и Рикона, сестер Арью и Сансу. Вы видели, как они прошли по среднему проходу под устремленными на них взорами и заняли места под самым помостом, где сидели король с королевой.
   - Да, я помню.
   - А видели вы, где сидел я, Манс? - Джон подался вперед. - Видели, где поместили бастарда?
   Манс-Разбойник устремил на Джона долгий внимательный взгляд.
   - Думаю, тебе надо будет подобрать новый плащ, - сказал наконец король и протянул Джону руку.
   ДЕЙЕНЕРИС
   Над тихой голубой водой разносился мерный бой барабанов и тихий шорох корабельных весел. Большая барка, скрипя, тащилась на толстых канатах за двумя галеями. Паруса "Балериона" праздно обвисли на мачтах. Но все равно Дейенерис Таргариен, стоя на баке и глядя, как ее драконы гоняются друг за дружкой в безоблачном небе, никогда еще на своей памяти не была так счастлива.
   Ее дотракийцы называли море "дурной водой", не доверяя влаге, которую не могут пить лошади. Когда корабли подняли якоря в Кварте, можно было подумать, что они отплывают в ад, а не в Пентос. Ее молодые храбрые кровные всадники смотрели на удаляющийся берег выпученными белыми глазами. Каждый из них старался не выказывать страха перед двумя другими, зато служанки Ирри и Чхику откровенно цеплялись за борт, и их выворачивало при виде даже самых маленьких волн. Остальной крошечный кхаласар Дени сидел внизу, предпочитая общество своих беспокойных коней страшному безбрежному миру вокруг корабля. Внезапно налетевший шквал нес их по морю шесть дней, и все это время Дени слышала через люки, как бьются и ржут лошади и молятся дрожащими голосами люди при каждом крене "Балериона".
   Ее саму никакой шквал напугать не мог. Ее прозвали "Дейенерис Бурерожденная", ибо она явилась в этот мир на далеком Драконьем Камне во время самого сильного шторма в истории Вестероса; он посшибал со стен замка каменных горгулий и разнес в щепки флот ее отца.
   В Узком море часто бывают штормы, а Дени в детстве пересекла его с полсотни раз, убегая из одного вольного города в другой от наемных убийц узурпатора. Она любила море, и свежий соленый воздух, и безмерность горизонтов, ограниченных только лазурным сводом неба. В море она чувствовала себя маленькой, однако свободной. Она любила дельфинов, сопровождавших иногда "Балериона" и сверкавших в воде серебряными копьями, любила мелькавших в воздухе летучих рыб. Даже матросы с их песнями и россказнями были милы ей. Однажды на пути в Браавос, глядя, как они спускают большой зеленый парус в преддверии шторма, она подумала даже, как хорошо было бы самой стать моряком. Но когда она рассказала об этом брату, он так оттаскал ее за волосы, что она расплакалась. "В тебе течет кровь дракона, - орал он при этом. - Дракона, а не какой-то вонючей рыбы".
   Теперь Дени думала, что в этом он был столь же глуп, как и во многом другом. Будь он умнее и терпеливее, он сам плыл бы сейчас на запад, чтобы занять трон, принадлежащий ему по праву. Она хорошо понимала теперь всю степень глупости и порочности Визериса, но все равно порой по нему скучала. Не по тому слабому и жестокому человеку, каким он стал впоследствии, а по брату, к которому она забиралась в постель, по мальчику, который рассказывал ей о Семи Королевствах и говорил, как изменится их жизнь, когда он вернет себе корону.
   К ней подошел капитан.
   - Жаль, что "Балерион" не умеет летать, как его тезка, ваше величество, сказал он на вульгарном валирийском с сильным пентосским акцентом. - Тогда нам не понадобились бы ни весла, ни канаты и не пришлось бы молиться о ветре.
   - Вы правы, капитан, - ответила Дени с улыбкой, радуясь, что победила этого человека. Капитан Гролео, коренной пентошиец, как и его хозяин Иллирио Мопатис, всполошился, как старая дева, узнав, что повезет трех драконов на своем корабле. Полсотни ведер с морской водой все еще висели вдоль бортов на случай пожара. Поначалу Гролео настаивал на том, чтобы драконов держали в клетке, и Дени уступила ему, но дети были так несчастны, что она передумала и добилась их освобождения.
   Теперь и сам капитан радовался этому. Пожар случился только один, совсем маленький, и его легко потушили, зато на "Балерионе" сильно поубавилось крыс против того времени, когда он еще плавал под названием "Садулеон". А матросы, на первых порах одолеваемые страхом не менее, чем любопытством, стали питать немалую гордость за "своих" драконов. Все на судне, от капитана до юнги, любили следить за их полетом, но никому это не приносило такой радости, как Дени.
   Они ее дети - единственные, которые у нее когда-либо будут, если Мейега сказала правду.
   У Визериона чешуя цвета свежих сливок, а рожки, маховые кости и хребет из темного, сверкающего на солнце золота. Рейегаль сделан из летней зелени и осенней бронзы. Они парили над кораблем широкими кругами, поднимаясь все выше и выше, и каждый старался перещеголять другого.
   Дени знала теперь, что драконы предпочитают всегда нападать сверху. И тот и другой, оказавшись между своим братом и солнцем, тут же складывал крылья, с криком кидался вниз, и оба падали, кувыркаясь, свившись в чешуйчатый клубок, лязгая зубами и молотя хвостами. Увидев это впервые, Дени испугалась, что они убьют друг друга, но они просто играли так. Плюхнувшись в море, они сразу расцеплялись и опять взмывали вверх с шипением и криками, а соленая вода, дымясь, испарялась с их крыльев. Дрогона видно не было - он охотился, либо далеко опережая судно, либо отстав от него на несколько миль.
   Он всегда голоден, ее Дрогон, и быстро растет. Еще год-другой, и она сможет сесть на него верхом. Тогда ей больше не понадобятся корабли, чтобы пересекать великие соленые воды.
   Но до этого еще далеко. Рейегаль и Визерион теперь величиной с мелких собак, Дрогон ненамного больше, и любая собака наверняка перевесила бы их: они все состоят из шеи, крыльев и хвоста и на вес гораздо легче, чем на вид. И поэтому Дейенерия Таргариен, чтобы попасть домой, должна пока полагаться на дерево, ветер и парусину.
   Дерево и парусина служат ей исправно, а вот непостоянный ветер оказался предателем. Шесть дней и шесть ночей они остаются в полосе штиля, теперь идет седьмой, а в воздухе по-прежнему ни ветерка. К счастью, два корабля из трех, посланных ей магистром Иллирио, - это торговые галеи. У каждой на борту двести весел и команда сильных гребцов. Барка "Балерион" - иное дело: это громоздкая широкобортная лохань с громадными трюмами и большими парусами, беспомощная в безветренную погоду. "Вхагар" и "Мираксес" тащат ее на буксире, и все они при этом еле-еле ползут. Все три корабля везут тяжелый груз помимо находящихся на борту людей и коней.
   - Я не вижу Дрогона, - сказал сир Джорах Мормонт, подойдя к ней. - Может, он опять заблудился?
   - Скорее это мы заблудились, сир. Это черепашье плавание Дрогону по вкусу не больше, чем мне. - Ее черный дракон, смелее, чем двое других, первым попробовал свои крылья над водой, первым стал перелетать с корабля на корабль, первым заблудился в облаке... и первым убил. Он поражает своим огнем летучих рыб, как только они выпрыгивают из воды, хватает их и проглатывает.
   - Ты не знаешь, какой величины он будет, когда вырастет? - спросила Дени.
   - В Семи Королевствах рассказывают о драконах столь огромных, что они выхватывали гигантских кракенов [Кракен - гигантский кальмар. - Примеч. пер.] из моря.
   - Вот бы посмотреть, - засмеялась Дени.
   - Это ведь только сказки, кхалиси. Я слышал также о старых и мудрых драконах, которые жили тысячу лет.
   - А сколько они обыкновенно живут? - Визерион пролетел над самым кораблем, медленно работая крыльями и шевеля поникшие паруса.
   - Во много раз дольше человека, если, конечно, верить песням... - пожал плечами сир Джорах. - Но в Семи Королевствах лучше всего известны драконы дома Таргариенов. Их выращивали для войны, на войне они и погибли. Дракона убить нелегко, но все-таки возможно.
   Белобородый, стоявший у носовой фигуры, опираясь на свой высокий посох, обернулся к ним и сказал:
   - Балериону Черному Ужасу было двести лет, когда он умер - это случилось в царствование Джейехериса Умиротворителя. Он был так велик, что мог проглотить зубра целиком. Дракон никогда не перестает расти, ваше величество, пока у него есть пища и воля.
   Этого человека зовут Арстан, но Бельвас-Силач прозвал его Белобородым, и почти все остальные тоже переняли это прозвище. Он выше сира Джораха, хотя и не так крепок, у него бледно-голубые глаза и длинная борода, белая как снег и тонкая как шелк.
   - Воля? - заинтересовалась Дени. - Разве их держат на воле?
   - Ваши предки построили в Королевской Гавани для своих драконов огромный, покрытый куполом замок, который назывался Драконьим Логовом. Он все еще стоит на холме Рейенис, но теперь это только руины. Там и жили на просторе королевские драконы. В железные двери этого замка могли проехать в ряд тридцать конных рыцарей. Но при всем при том было замечено, что ни один из этих драконов не дорос до своих прародителей. Мейстеры говорят, что виной этому стены и потолок.
   - Если бы стены могли сдерживать наш рост, все крестьяне были бы карликами, а короли великанами, - заметил сир Джорах. - Но я встречал великанов в хижинах и карликов в замках.
   - Люди - это люди, а драконы - это драконы.
   - Экая глубина мысли, - фыркнул сир Джорах. Рыцарь невзлюбил старика с самого начала и ничуть этого не скрывал. - Что ты можешь знать о драконах?
   - Я знаю не так уж много, это так. Но я служил в Королевской Гавани, когда на Железном Троне сидел король Эйерис, и не раз проходил под драконьими черепами, украшавшими стены тронного зала.
   - Визерис рассказывал мне об этих черепах, - сказала Дени. - Узурпатор снял их и спрятал куда-то - он не мог вынести того, как они смотрят на него, сидящего на украденном троне. - Она сделала Белобородому знак подойти поближе. - Скажи, ты знал моего отца? - Король Эйерис II не дожил до рождения своей дочери.
   - Да, я имел эту великую честь, ваше величество.
   - Как по-твоему, он был хороший человек, добрый? Белобородый очень старался скрыть свои чувства, но они ясно отражались у него на лице.
   - Его величество... часто бывал приветлив.
   - Часто, но не всегда? - улыбнулась Дени.
   - Он мог быть очень суров с теми, кого считал своими врагами.
   - Умный человек не станет делать короля своим врагом. Ты знал и моего брата, Рейегара?
   - У нас говорили, что принца Рейегара по-настоящему никто не знает. Но мне посчастливилось видеть его на турнире, и я нередко слышал, как он играет на своей арфе с серебряными струнами.
   - Слышал заодно с тысячью других на каком-нибудь празднике урожая, ввернул сир Джорах. - В следующий раз ты будешь утверждать, что был у него оруженосцем.
   - Нет, сир, не буду. Оруженосцем принца Рейегара был Миле Моутон, а после него Рикард Лонмаут. Когда они получили свои шпоры, он сам посвятил их в рыцари, и они были с ним неразлучны. Принц дорожил также молодым лордом Коннингтоном, но самым близким его другом был Эртур Дейн.