Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Джордж Мартин
Неистовые джокеры
George R.R. Martin
WILD CARDS III: JOKERS WILD
Copyright © 1987 by George R.R. Martin
© И. Тетерина, перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
WILD CARDS III: JOKERS WILD
Copyright © 1987 by George R.R. Martin
© И. Тетерина, перевод на русский язык, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Автор снимает шляпу перед редакторами – без их помощи ему пришлось бы туго.
Посвящается Бену Бове, Теду Уайту, Адели Леоне, Дэвиду Дж. Хартвеллу, Эллен Датлоу, Эн Патти, Бетси Митчелл, Джиму Френкелю, Эллен Коуч и, разумеется, Шоне и Лу, которые с первого взгляда распознали настоящее мастерство.
Памяти Лэрри Херндона и Техасского трио.
Пролог
В Новом Орлеане и Рио проводятся самые знаменитые карнавалы, в списке праздников имеются также фиесты, фестивали и дни основателей – целые сотни. Ирландцы отмечают день Святого Патрика, итальянцы – день Колумба[1], а вся страна – 4 июля, День независимости. В истории полно примеров шествий ряженых, маскарадов, оргий, крестных ходов и патриотических феерий.
В Дне дикой карты есть понемногу от всего этого и еще кое-что.
15 сентября 1946 года в холодных небесах над Манхэттеном погиб Джетбой, и в мире разразилась эпидемия такисианского ксеновируса, в просторечии именуемого дикой картой. Нельзя сказать точно, когда этот день начали отмечать, но к концу шестидесятых те, на ком дикая карта оставила свою печать и кто дожил, чтобы рассказать об этом – джокеры и тузы Нью-Йорка, – стали считать эту дату своей.
15 сентября стало Днем дикой карты. Днем торжеств и слез, скорби и радости, днем поминовения мертвых и чествования живых. Днем фейерверков, уличных гуляний и шествий, балов-маскарадов, политических собраний и памятных приемов, днем пьянства, безудержной любви и драк в переулках. С каждым годом увеличивались размах празднеств и накал страстей; бары, рестораны и больницы уже не справлялись с наплывом клиентов; наконец СМИ и вездесущие туристы тоже оказались вовлечены в эту круговерть.
Раз в год никем не объявленный и не отмеченный ни в одном календаре День дикой карты, словно пожар, охватывал Джокертаун и весь Нью-Йорк, и на улицах воцарялся настоящий карнавал хаоса.
15 сентября 1986 года отмечали сороковую годовщину.
В Дне дикой карты есть понемногу от всего этого и еще кое-что.
15 сентября 1946 года в холодных небесах над Манхэттеном погиб Джетбой, и в мире разразилась эпидемия такисианского ксеновируса, в просторечии именуемого дикой картой. Нельзя сказать точно, когда этот день начали отмечать, но к концу шестидесятых те, на ком дикая карта оставила свою печать и кто дожил, чтобы рассказать об этом – джокеры и тузы Нью-Йорка, – стали считать эту дату своей.
15 сентября стало Днем дикой карты. Днем торжеств и слез, скорби и радости, днем поминовения мертвых и чествования живых. Днем фейерверков, уличных гуляний и шествий, балов-маскарадов, политических собраний и памятных приемов, днем пьянства, безудержной любви и драк в переулках. С каждым годом увеличивались размах празднеств и накал страстей; бары, рестораны и больницы уже не справлялись с наплывом клиентов; наконец СМИ и вездесущие туристы тоже оказались вовлечены в эту круговерть.
Раз в год никем не объявленный и не отмеченный ни в одном календаре День дикой карты, словно пожар, охватывал Джокертаун и весь Нью-Йорк, и на улицах воцарялся настоящий карнавал хаоса.
15 сентября 1986 года отмечали сороковую годовщину.
Глава первая
6:00
Было темно, насколько вообще может быть темно на Пятой авеню, и так же тихо.
Дженнифер Малой окинула взглядом фонари, неиссякаемый поток машин и досадливо поджала губы. Огни и суета раздражали ее, но тут уж ничего не поделаешь – перекресток Пятой авеню и 73-й улицы никогда не спит. Она уже несколько дней подряд приходила сюда в это время и заставала одну и ту же картину, так что ожидать иного не имело смысла.
Глубоко засунув руки в карманы длинного пальто, Дженнифер прошла мимо пятиэтажного дома из серого кирпича, юркнула в переулок, примыкавший к нему, и, сделав несколько шагов, оказалась за мусорными бачками, перегораживавшими тротуар. Здесь царили темнота и безмолвие.
Хотя она проделывала это далеко не в первый раз, ощущение приключения до сих пор не померкло: сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Девушка натянула похожую на капюшон маску, которая скрыла точеные черты лица и копну белокурых волос, стянутых в узел на затылке, затем сняла пальто, аккуратно свернула его и уложила на землю у бачка. Под пальто на ней оказалось только крошечное бикини и кроссовки. Тело у нее было худощавое и мускулистое, небольшая грудь, узкие бедра и длинные стройные ноги. Дженнифер наклонилась, расшнуровала кроссовки, сняла их и поставила рядом с пальто. Потом почти любовно погладила серую кирпичную кладку, улыбнулась и шагнула прямо сквозь стену.
Пила с визгом вгрызалась в сырую древесину, от пронзительного звука у Джека свело зубы. Слишком знакомый мальчишка пытался скрыться в глубине кипарисовых зарослей.
– Да тут он, тут, куда ему деться!
Это дядюшка Жак! В Ателье-Париш его звали Гаденыш Джейк – за глаза, разумеется.
Мальчик закусил губы, чтобы не вскрикнуть. Он стискивал зубы сильнее и сильнее, пока не ощутил во рту привкус крови – чтобы удержаться от превращения. Иногда это помогало. Иногда…
И снова стальные зубья с визгом впились в сырой кипарис. Мальчик пригнулся почти к самой земле; бурая солоноватая вода колыхалась у самых губ, заливалась в ноздри.
– Я ж говорил! Вот он, крокодилий корм, здесь. Держите его!
Послышались другие голоса. Лезвие пилы снова взвизгнуло.
Джек Робичо забился в темноте – одна рука запуталась во влажной от пота простыне, другая потянулась к телефону. Он задел лампу от Тиффани, чертыхнулся, умудрился каким-то образом поймать ее за основание, сделанное в виде стеблей с листьями, приткнул лампу обратно на тумбочку, потом нащупал прохладный пластмассовый корпус телефона. Трубку он поднял в разгар четвертой трели.
И снова чертыхнулся. Кто еще мог разузнать этот номер? Джек давал его Вонищенке, но она сейчас в соседней комнате. Однако не успел он поднести трубку к уху, как понял, кто звонит.
– Джек? – произнес голос на том конце провода.
В трубке зашуршали помехи, на миг заглушив слова.
– Это Элуэтта. Я звоню из Луизианы.
Он улыбнулся в темноте.
– Так и знал, что это ты.
Джек щелкнул выключателем, но ничего не произошло. Должно быть, лампа сломалась, когда перевернулась.
– Никогда еще не звонила так далеко, – продолжала Элуэтта. – Обычно Роберт набирал номер.
Роберт был ее муж.
– Сколько времени? – Джек нащупал часы.
– Почти пять утра, – ответила его сестра.
– Что случилось? Что-то с мамой?
Вот теперь он окончательно проснулся.
– Нет, Джек. У мамы все прекрасно. Что с ней может случиться? Она еще нас с тобой переживет.
– Тогда в чем дело?
Получилось слишком резко. Джека раздражало, что она говорит так медленно, вечно отвлекается от главного.
В трубке повисло молчание, прерываемое треском помех. Наконец Элуэтта выговорила:
– Дело в моей дочери.
– В Корделии? А что с ней? Что случилось? – И снова пауза.
– Она сбежала.
Джека охватило странное ощущение. Он ведь тоже сбежал – много лет назад. Сбежал, когда был куда как младше Корделии. Сколько же ей сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать?
– Расскажи мне, как это произошло. – Он постарался вложить в голос максимум сочувствия.
Элуэтта послушно выполнила его просьбу. Корделия никому ничего не сказала. Просто не вышла к завтраку накануне утром. Ее косметика, одежда, деньги и сумка с постельным бельем тоже исчезли. Роберт обзвонил всех друзей дочери – их у нее было немного. Девушку никто не видел. В полиции предположили, что Корделия поймала попутку на шоссе. Шериф только головой покачал: «С этими девицами вечно так». Он сделал все, что мог, но на это ушло драгоценное время. В конечном итоге именно отец Корделии напал на какой-то след. Девушка с похожей внешностью («Давненько не видывал я такой красотки», – сказал кассир) и длинными густыми черными волосами («Чернющими, как небо над заливом в новолуние», по словам носильщика) села в Батон-Руж на автобус.
– Это был «Грейхаунд». Билет в один конец до Нью-Йорка. К тому времени, когда мы все это выяснили, полиция сказала, что нечего и думать перехватить ее в Нью-Джерси.
Голос у нее еле заметно дрожал, как будто она сдерживала слезы.
– Все в порядке, – ободряющим тоном заявил Джек. – Когда автобус приходит сюда?
– Около семи, – ответила Элуэтта. – По вашему времени.
Merde.
Джек спустил ноги с кровати и уселся в темноте.
– Ты съездишь на станцию, Джек? Найдешь ее?
– Ну конечно! Только мне нужно выходить прямо сейчас, не то я не успею на автовокзал.
– Слава богу, – выдохнула Элуэтта. – Позвонишь мне, когда встретишь ее?
– Позвоню. Тогда решим, что будем делать. А теперь я поеду, ладно?
– Ладно. Я буду ждать. Может, Роберт тоже вернется. – В ее голосе зазвучала надежда. – Спасибо, Джек.
Он положил трубку и на ощупь пошел к двери. Включил свет и наконец-то обрел способность видеть что-то в комнате без окон. На грубой скамье валялась вчерашняя рабочая одежда. Джек натянул потертые джинсы и зеленую рубаху. Запах от носков заставил его поморщиться, но других все равно не было. Сегодня, в выходной, он как раз намеревался отнести вещи в прачечную. Он торопливо зашнуровал кожаные ботинки со стальными носами, прихватывая ушки через одно.
Когда Джек открыл дверь, отделявшую его комнату от остального дома, Вонищенка в сопровождении своих двух здоровенных кошек, выводка котят и лупоглазого енота уже стояли на пороге, молча глядя на него. В тусклом свете лампы Джек различил темные волосы и еще более темные глаза Вонищенки, светлое пятно лица с выступающими скулами.
– О господи! – ахнул он, отступая назад. – Больше не пугай меня так.
Глубокий вдох – и жесткая чешуйчатая шкура на руках снова стала мягкой.
– Я не хотела, – ответила Вонищенка. Черный кот потерся о ногу Джека. Спина его находилась на уровне колен человека, а довольное урчание напоминало скрежет кофемолки. – Я услышала телефон. У тебя все в порядке?
– По дороге расскажу.
Задержавшись у кофеварки, чтобы перелить остатки вчерашнего кофе в пластиковый стаканчик, который можно было захватить с собой, он в двух словах обрисовал положение.
Вонищенка дотронулась до его запястья.
– Хочешь, мы пойдем с тобой? В такие дни несколько лишних пар глаз на автовокзале не помешают.
Джек покачал головой.
– Я справлюсь. Ей шестнадцать, она никогда раньше не бывала в большом городе. Просто насмотрелась всякой дури по телевизору – так сказала ее мать. Я встречу ее прямо на выходе из автобуса.
– Она знает? – спросила Вонищенка.
Джек наклонился и почесал черного кота за ушами. Пестрая кошка мяукнула и подошла за своей порцией ласки.
– Нет. Возможно, она собиралась сразу позвонить мне. Это просто сэкономит время.
– Ты точно не хочешь, чтобы мы пошли с тобой?
– Ты и моргнуть не успеешь, как я уже приведу ее сюда к завтраку. – Джек помолчал. – А может, и нет. Девочка наверняка захочет поговорить, так что, может быть, отведу ее позавтракать в «Автомат». – Он выпрямился, и кошки разочарованно замяукали. – И потом, у тебя ведь встреча с Розмари, верно?
Вонищенка неуверенно кивнула.
– В девять.
– Не волнуйся. Возможно, мы пообедаем все вместе. Посмотрим, что будет твориться в городе. Может быть, купим чего-нибудь навынос у корейцев и устроим себе пикник на стейтен-айлендском пароме.
Он склонился к женщине и легонько поцеловал ее в лоб. Но прежде чем она успела сжать его запястья и ответить, он уже вышел. За дверь. За границу ее восприятия.
– Пропади оно все пропадом! – выругалась она.
Кошки повернули к ней мордочки – озадаченные, но сочувственные. Енот лапами обхватил ее за лодыжку.
Мисс Малой прокралась по двум нижним этажам здания словно призрак, не потревожив никого и ничто, никем не замеченная и не услышанная. Она знала, что некоторое время назад этот дом превратили в кондоминиум; ее целью были три верхних этажа, принадлежавшие богатому бизнесмену-вьетнамцу с неблагозвучным именем Кин Фак. Ему принадлежала сеть ресторанов и химчисток – по крайней мере, так сказала ведущая в одном из сюжетов программы «Нью-йоркский стиль», которую Дженнифер смотрела по телевизору пару недель назад. Любимая передача представляла собой экскурсию по самым роскошным и модным домам городской элиты и снабжала массой полезных сведений.
На третьем этаже, как сообщили в передаче, жила прислуга Кина. Что находилось на четвертом этаже, Дженнифер не имела ни малейшего понятия, поскольку по телевизору его не показали, поэтому обошла его стороной и направилась прямиком в жилище Кина на верхнем этаже. Вьетнамец занимал его в одиночку – восемь комнат, обставленных с ошеломляющей роскошью и пышностью. Кто бы мог подумать, что, владея прачечными самообслуживания и китайскими закусочными, можно заработать столько денег!
Пятый этаж был темен и тих. Девушка лишь заглянула в спальню с зеркальным потолком и круглой кроватью (ну и пошлятина, помнится, подумалось ей, когда она увидела это по телевизору) и изумительными шелковыми ширмами с ручной росписью. Потом миновала гостиную с двухтысячелетним бронзовым Буддой, милостиво взиравшим со своего почетного места на напичканный разнообразнейшей электроникой развлекательный центр в комплекте с широкоэкранным телевизором, видеомагнитофоном и проигрывателем компакт-дисков, к которым прилагались стойки для видео– и аудиокассет и дисков. Целью Дженнифер был рабочий кабинет.
Там было так же темно, как и в остальных помещениях, и она вздрогнула, увидев смутную расплывчатую фигуру рядом с массивным письменным столом тикового дерева длиной чуть ли не во всю стену кабинета. Хотя в своем призрачном виде Дженнифер могла не опасаться физического насилия, встреча с незнакомцем застигла ее врасплох – его в «Нью-йоркском стиле» не показали.
Девушка поспешно юркнула в ближайшую стену, но фигура не шевельнулась и вообще никаким образом не продемонстрировала, что заметила ее. Дженнифер осторожно вернулась обратно в кабинет. Оказывается, напугавшая ее фигура – не что иное, как большая, почти шести футов высотой, терракотовая статуя восточного воина. Черты лица, одежда, оружие – каждая мелочь была выполнена с доскональной точностью и впечатляла мастерством. Создавалось впечатление, что живой человек обратился в глину, без единого изъяна был обожжен в печи и каким-то чудом сохранился на протяжении многих тысячелетий, чтобы окончить свой долгий путь в кабинете Кина. Статуя, без сомнений, была подлинной – во время интервью Кин недвусмысленно дал понять, что не разменивается на копии, – и, насколько Дженнифер было известно, две тысячи двухсотлетним погребальным статуям императора Ин Чжэна, первого правителя из династии Цинь, который объединил Китай, никоим образом не полагалось находиться в частных коллекциях. Должно быть, Кину пришлось проявить изрядную изворотливость и раздать немало взяток, чтобы заполучить их.
Что и говорить, статуя представляла собой немыслимую ценность, но была слишком тяжелой, чтобы ее вынести отсюда, и слишком уникальной, чтобы найти покупателя.
Дженнифер вдруг ощутила внезапную волну головокружения, от которой все ее бесплотное тело пошло рябью, и быстро приказала себе материализоваться. Ощущение не вызвало восторга, так как приходило всякий раз, когда ей случалось перенапрягаться или слишком долго находиться в призрачном состоянии. Последствия? Никакого желания узнать.
Приняв материальный облик, девушка оглядела помещение. Повсюду были витрины, в которых Кин хранил свою коллекцию нефритовых безделушек – самую обширную и ценную во всем западном мире. Именно из-за нее он попал в «Нью-йоркский стиль» – и именно за ней пришла Дженнифер. Ну… хотя бы за какой-то ее частью. Она не сможет вынести все, даже если раз десять вернется сюда: ее способность делать бесплотной дополнительную массу была ограниченной.
Однако прежде чем приниматься за нефритовые фигурки, следовало сделать еще кое-что. Бесшумно ступая по роскошному мягкому ковру, который ласкал ее босые ступни, она обогнула тиковый стол и остановилась перед гравюрой Хокусая, висевшей на стене.
За гравюрой скрывался сейф. О нем хозяин упомянул по той причине, что, по его собственным словам, считал этот сейф «абсолютно, на сто процентов, совершенно и безоговорочно надежным». Ни у одного грабителя не хватило бы ума вскрыть хитроумный электронный замок, а прочность стен и дверцы вполне позволяла ему выдержать любое физическое воздействие за исключением разве что взрыва такой силы, который разнес бы все здание. Никто и никогда никоим образом не мог взломать его. Рассказывая обо всем этом, Кин едва не лопался от гордости: по-видимому, он очень любил похвастаться.
Озорная улыбка заиграла на лице Дженнифер при мысли о том, какие сокровища Кин, должно быть, прячет в недрах этого чуда техники, и она, сделав правую руку бесплотной, просунула ее сквозь гравюру и стальную дверь сейфа под ней.
Пытаясь удержать ее на руках, он рылся в карманах в поисках ключа.
– Отпусти меня, дуралей. Тогда и дверь открыть сможешь.
– Не-ет, я хочу перенести тебя через порог.
– Мы с тобой не женаты.
– Пока не женаты, – поправил он и, довольный, ухмыльнулся.
Вблизи его шея казалась еще более уродливой, а голова походила на бейсбольный мяч на постаменте. Если не считать этого – что поделаешь, наследие дикой карты, – он был довольно красивым мужчиной. Коротко стриженные каштановые волосы с проседью на висках, веселые карие глаза, решительный подбородок.
Он наконец справился с дверью и поставил ее на ноги.
– Моя крепость. Надеюсь, тебе понравится.
Квартира выдавала простое происхождение своего хозяина. Удобный диван, кресло, придвинутое к телевизору, кипа номеров «Ридерз дайджест» на кофейном столике, большое и довольно скверно выполненное живописное полотно – корабль, сражающийся с неправдоподобно высокими волнами. Подобных картин всегда полно на распродажах произведений никому не известных художников в гостиницах «Хилтон».
Однако в комнатах царила безупречная чистота, а на подоконниках – штрих, который совершенно не вязался с обликом этого крупного и сильного мужчины, – красовались горшки с разноцветными африканскими фиалками.
– Рулетка, со времени моего выпускного бала я ни разу не проводил всю ночь вне дома.
– Готова побиться об заклад, что еще как проводил.
Он вспыхнул.
– Я был примерным мальчиком.
– Мама всегда советовала мне остерегаться примерных мальчиков.
Мужчина подошел к ней, обнял.
– Я теперь уже далеко не такой примерный.
– Надеюсь, ты имеешь в виду свое поведение, а не способности в постели, Стэн.
– Рулетка!
– Ханжа! – поддразнила она его.
Он уткнулся носом ей в шею, легонько прикусил мочку ее уха, а Рулетка протянула руки и провела пальчиками по бокам его раздутой шеи.
– Это тебе мешает?
– То, что я Плакальщик? Да ничуть. Это отличает меня от других, а мне всегда хотелось быть не таким, как все. Мой старик просто с ума сходил. Он все говорил, что таким, как мы, и вода питье – ну, то есть что выше себя не прыгнешь. Да, то-то бы он удивился, если бы увидел меня сейчас. Эй! – Он протянул руку и кончиком толстого пальца смахнул слезинку с ее щеки. – Ты что это вдруг плакать вздумала?
– Так, ничего. Просто… просто мне вдруг что-то взгрустнулось.
– Да ну, брось. Идем, я продемонстрирую тебе свои способности в постели.
– Перед завтраком? – спросила она, пытаясь отсрочить неизбежное.
– Ну да. Заодно и аппетит нагуляем.
Рулетка покорно поплелась за ним в спальню.
Дженнифер пошарила рукой в недрах сейфа и наткнулась на что-то, похожее на монеты, сложенные в небольшой мешочек. Она попыталась сделать одну монету бесплотной и нахмурилась – та так и осталась материальной.
Наверное, золотые, подумала она, – южноафриканские крюгерранды или, может быть, канадские «кленовые листья».
Плотные материалы вроде металла, в особенности золото, делать бесплотными было трудно – требовались более глубокое сосредоточение и большой расход энергии. Она решила пока оставить монеты на месте и продолжила исследовать содержимое сейфа. Ей без труда удалось протащить сквозь стену три небольших записных книжки, а поскольку в темноте читать было невозможно, девушка зажгла небольшую настольную лампу, стоявшую на столе. У двух книжек оказались гладкие черные обложки, у третьей переплет был синий и матерчатый, с рисунком в виде бамбуковых стеблей. Дженнифер раскрыла самую верхнюю из трех.
Картонные листы были заклеены рядами кармашков, в которых лежали пестрые бумажные квадратики. Почтовые марки. Те, что находились на самом верху, походили на британские, хотя слова на них были на незнакомом языке, а поверх рисунков значилась одна и та же дата «1922». Она наклонилась пониже, чтобы лучше разглядеть их, и замерла – откуда-то из темноты поблизости послышался слабый звук. Дженнифер подняла голову, но ничего не увидела. Ее глаза уже привыкли к свету, и она повернула лампу так, чтобы свет падал на дальний конец стола.
И остолбенела. Сердце у нее внезапно забилось где-то в горле.
На углу стола стояла пятигаллонная банка размером почти с чан для охлаждения воды. Только эта банка была стеклянной, а не пластмассовой, и ни с чем не соединялась; а еще – в ней находилось какое-то существо, чуть больше фута в высоту, с зеленой бородавчатой кожей. Прижав перепончатые лапы к стеклу, существо высунуло голову из воды; с крохотного личика на Дженнифер смотрели абсолютно человеческие глаза.
Они долго-долго изучали друг друга, потом существо открыло рот и пронзительно заверещало:
– Кииииин! Воооор! Воооор!
«А в «Нью-йоркском стиле» ничего не упоминали о том, что Кин держит сторожевого водоплавающего джокера», – промелькнуло в голове у Дженнифер, и в это мгновение в соседних комнатах вспыхнул свет. По всему дому поднялся шум, а джокер в стеклянной банке все никак не унимался и продолжал вопить, призывая Кина мерзким голосом, который резал уши и буравил мозг.
«Сосредоточься, – приказала она себе, – или дерзкая похитительница, прославленная Дух, будет поймана, и все узнают, что под этой личиной скрывается Дженнифер Малой, скромная сотрудница Нью-Йоркской публичной библиотеки». Тогда она вылетит с работы и окажется за решеткой, это уж как пить дать. А что скажет мама?
У двери послышалась какая-то возня; загорелся верхний свет. Девушка увидела высокого и худого чешуйчатого джокера. Зашипев на нее, он вывалил неимоверно длинный раздвоенный язык, потом поднял пистолет и выстрелил. Он прицелился верно, но пуля, не причинив похитительнице никакого вреда, отскочила от стены. Дженнифер стремительно проваливалась сквозь пол, крепко прижав к груди три книжки.
Когда Джек ушел, Вонищенка начала свой утренний ритуал. Усевшись в мягкое, обитое красным бархатом кресло, она закрыла глаза и сосредоточилась на своих питомцах. Пестрая кошка кормила котят, а черный кот охранял свое семейство. Енот спал, уткнувшись головой ей в лодыжки. Всю ночь он рыскал по викторианскому жилищу Джека и к утру совсем выбился из сил. Вонищенка очень надеялась, что он ничего не испортил. Она установила в головке енота ограничения, строго-настрого запретив приближаться к его вещам. В последнее время этот запрет действовал безотказно, но она до сих пор не могла забыть, как ей влетело от Джека, когда зверек скинул с полки все до единого выпуски его любимых комиксов про Пого.
Вонищенка погладила спящего енота и отправила свое сознание путешествовать по городу. Теперь это стало несложным, превратилось в ритуал бодрствования – хотя все чаще и чаще, если поблизости не было Джека, она придерживалась ночной схемы. Джек и Розмари стали для нее очень важны, прошли многие годы, прежде чем она научилась доверять им, но, однажды подарив это доверие, она с пугающей легкостью начала впадать в зависимость от их присутствия.
Женщина сердито тряхнула головой, недовольная тем, что отвлеклась на размышления о вещах, ей не подвластных, и потеряла след существ, которые, наоборот, находились в ее власти. Ее сознание пробежало среди крыс в туннелях, среди кротов, кроликов, опоссумов, белок, голубей и других городских птиц. Она подсчитала погибших за ночь – таких всегда оказывалось немало. Пришлось смириться с тем, что некоторые из них неизбежно обречены на гибель. Одни становились жертвами хищников, других убивали люди. Когда-то она пыталась спасти всех, защитить слабых от хищников. И это едва не стоило ей рассудка. Естественный круг жизни, смерти и рождения оказался сильнее, и Вонищенка научилась действовать в его рамках. Животные умирали; на смену им приходили другие. Лишь вмешательство человека могло нарушить этот нескончаемый круговорот. Впрочем, людей она пока контролировать не могла. Вонищенка мимолетно пробежалась по обитателям зоопарка. Ее сознание окрасилось ненавистью к клеткам. «Подождите немножко, – пообещала она уже в который раз четвероногим узникам. – Подождите…»
Было темно, насколько вообще может быть темно на Пятой авеню, и так же тихо.
Дженнифер Малой окинула взглядом фонари, неиссякаемый поток машин и досадливо поджала губы. Огни и суета раздражали ее, но тут уж ничего не поделаешь – перекресток Пятой авеню и 73-й улицы никогда не спит. Она уже несколько дней подряд приходила сюда в это время и заставала одну и ту же картину, так что ожидать иного не имело смысла.
Глубоко засунув руки в карманы длинного пальто, Дженнифер прошла мимо пятиэтажного дома из серого кирпича, юркнула в переулок, примыкавший к нему, и, сделав несколько шагов, оказалась за мусорными бачками, перегораживавшими тротуар. Здесь царили темнота и безмолвие.
Хотя она проделывала это далеко не в первый раз, ощущение приключения до сих пор не померкло: сердце забилось быстрее, дыхание участилось. Девушка натянула похожую на капюшон маску, которая скрыла точеные черты лица и копну белокурых волос, стянутых в узел на затылке, затем сняла пальто, аккуратно свернула его и уложила на землю у бачка. Под пальто на ней оказалось только крошечное бикини и кроссовки. Тело у нее было худощавое и мускулистое, небольшая грудь, узкие бедра и длинные стройные ноги. Дженнифер наклонилась, расшнуровала кроссовки, сняла их и поставила рядом с пальто. Потом почти любовно погладила серую кирпичную кладку, улыбнулась и шагнула прямо сквозь стену.
Пила с визгом вгрызалась в сырую древесину, от пронзительного звука у Джека свело зубы. Слишком знакомый мальчишка пытался скрыться в глубине кипарисовых зарослей.
– Да тут он, тут, куда ему деться!
Это дядюшка Жак! В Ателье-Париш его звали Гаденыш Джейк – за глаза, разумеется.
Мальчик закусил губы, чтобы не вскрикнуть. Он стискивал зубы сильнее и сильнее, пока не ощутил во рту привкус крови – чтобы удержаться от превращения. Иногда это помогало. Иногда…
И снова стальные зубья с визгом впились в сырой кипарис. Мальчик пригнулся почти к самой земле; бурая солоноватая вода колыхалась у самых губ, заливалась в ноздри.
– Я ж говорил! Вот он, крокодилий корм, здесь. Держите его!
Послышались другие голоса. Лезвие пилы снова взвизгнуло.
Джек Робичо забился в темноте – одна рука запуталась во влажной от пота простыне, другая потянулась к телефону. Он задел лампу от Тиффани, чертыхнулся, умудрился каким-то образом поймать ее за основание, сделанное в виде стеблей с листьями, приткнул лампу обратно на тумбочку, потом нащупал прохладный пластмассовый корпус телефона. Трубку он поднял в разгар четвертой трели.
И снова чертыхнулся. Кто еще мог разузнать этот номер? Джек давал его Вонищенке, но она сейчас в соседней комнате. Однако не успел он поднести трубку к уху, как понял, кто звонит.
– Джек? – произнес голос на том конце провода.
В трубке зашуршали помехи, на миг заглушив слова.
– Это Элуэтта. Я звоню из Луизианы.
Он улыбнулся в темноте.
– Так и знал, что это ты.
Джек щелкнул выключателем, но ничего не произошло. Должно быть, лампа сломалась, когда перевернулась.
– Никогда еще не звонила так далеко, – продолжала Элуэтта. – Обычно Роберт набирал номер.
Роберт был ее муж.
– Сколько времени? – Джек нащупал часы.
– Почти пять утра, – ответила его сестра.
– Что случилось? Что-то с мамой?
Вот теперь он окончательно проснулся.
– Нет, Джек. У мамы все прекрасно. Что с ней может случиться? Она еще нас с тобой переживет.
– Тогда в чем дело?
Получилось слишком резко. Джека раздражало, что она говорит так медленно, вечно отвлекается от главного.
В трубке повисло молчание, прерываемое треском помех. Наконец Элуэтта выговорила:
– Дело в моей дочери.
– В Корделии? А что с ней? Что случилось? – И снова пауза.
– Она сбежала.
Джека охватило странное ощущение. Он ведь тоже сбежал – много лет назад. Сбежал, когда был куда как младше Корделии. Сколько же ей сейчас? Пятнадцать? Шестнадцать?
– Расскажи мне, как это произошло. – Он постарался вложить в голос максимум сочувствия.
Элуэтта послушно выполнила его просьбу. Корделия никому ничего не сказала. Просто не вышла к завтраку накануне утром. Ее косметика, одежда, деньги и сумка с постельным бельем тоже исчезли. Роберт обзвонил всех друзей дочери – их у нее было немного. Девушку никто не видел. В полиции предположили, что Корделия поймала попутку на шоссе. Шериф только головой покачал: «С этими девицами вечно так». Он сделал все, что мог, но на это ушло драгоценное время. В конечном итоге именно отец Корделии напал на какой-то след. Девушка с похожей внешностью («Давненько не видывал я такой красотки», – сказал кассир) и длинными густыми черными волосами («Чернющими, как небо над заливом в новолуние», по словам носильщика) села в Батон-Руж на автобус.
– Это был «Грейхаунд». Билет в один конец до Нью-Йорка. К тому времени, когда мы все это выяснили, полиция сказала, что нечего и думать перехватить ее в Нью-Джерси.
Голос у нее еле заметно дрожал, как будто она сдерживала слезы.
– Все в порядке, – ободряющим тоном заявил Джек. – Когда автобус приходит сюда?
– Около семи, – ответила Элуэтта. – По вашему времени.
Merde.
Джек спустил ноги с кровати и уселся в темноте.
– Ты съездишь на станцию, Джек? Найдешь ее?
– Ну конечно! Только мне нужно выходить прямо сейчас, не то я не успею на автовокзал.
– Слава богу, – выдохнула Элуэтта. – Позвонишь мне, когда встретишь ее?
– Позвоню. Тогда решим, что будем делать. А теперь я поеду, ладно?
– Ладно. Я буду ждать. Может, Роберт тоже вернется. – В ее голосе зазвучала надежда. – Спасибо, Джек.
Он положил трубку и на ощупь пошел к двери. Включил свет и наконец-то обрел способность видеть что-то в комнате без окон. На грубой скамье валялась вчерашняя рабочая одежда. Джек натянул потертые джинсы и зеленую рубаху. Запах от носков заставил его поморщиться, но других все равно не было. Сегодня, в выходной, он как раз намеревался отнести вещи в прачечную. Он торопливо зашнуровал кожаные ботинки со стальными носами, прихватывая ушки через одно.
Когда Джек открыл дверь, отделявшую его комнату от остального дома, Вонищенка в сопровождении своих двух здоровенных кошек, выводка котят и лупоглазого енота уже стояли на пороге, молча глядя на него. В тусклом свете лампы Джек различил темные волосы и еще более темные глаза Вонищенки, светлое пятно лица с выступающими скулами.
– О господи! – ахнул он, отступая назад. – Больше не пугай меня так.
Глубокий вдох – и жесткая чешуйчатая шкура на руках снова стала мягкой.
– Я не хотела, – ответила Вонищенка. Черный кот потерся о ногу Джека. Спина его находилась на уровне колен человека, а довольное урчание напоминало скрежет кофемолки. – Я услышала телефон. У тебя все в порядке?
– По дороге расскажу.
Задержавшись у кофеварки, чтобы перелить остатки вчерашнего кофе в пластиковый стаканчик, который можно было захватить с собой, он в двух словах обрисовал положение.
Вонищенка дотронулась до его запястья.
– Хочешь, мы пойдем с тобой? В такие дни несколько лишних пар глаз на автовокзале не помешают.
Джек покачал головой.
– Я справлюсь. Ей шестнадцать, она никогда раньше не бывала в большом городе. Просто насмотрелась всякой дури по телевизору – так сказала ее мать. Я встречу ее прямо на выходе из автобуса.
– Она знает? – спросила Вонищенка.
Джек наклонился и почесал черного кота за ушами. Пестрая кошка мяукнула и подошла за своей порцией ласки.
– Нет. Возможно, она собиралась сразу позвонить мне. Это просто сэкономит время.
– Ты точно не хочешь, чтобы мы пошли с тобой?
– Ты и моргнуть не успеешь, как я уже приведу ее сюда к завтраку. – Джек помолчал. – А может, и нет. Девочка наверняка захочет поговорить, так что, может быть, отведу ее позавтракать в «Автомат». – Он выпрямился, и кошки разочарованно замяукали. – И потом, у тебя ведь встреча с Розмари, верно?
Вонищенка неуверенно кивнула.
– В девять.
– Не волнуйся. Возможно, мы пообедаем все вместе. Посмотрим, что будет твориться в городе. Может быть, купим чего-нибудь навынос у корейцев и устроим себе пикник на стейтен-айлендском пароме.
Он склонился к женщине и легонько поцеловал ее в лоб. Но прежде чем она успела сжать его запястья и ответить, он уже вышел. За дверь. За границу ее восприятия.
– Пропади оно все пропадом! – выругалась она.
Кошки повернули к ней мордочки – озадаченные, но сочувственные. Енот лапами обхватил ее за лодыжку.
Мисс Малой прокралась по двум нижним этажам здания словно призрак, не потревожив никого и ничто, никем не замеченная и не услышанная. Она знала, что некоторое время назад этот дом превратили в кондоминиум; ее целью были три верхних этажа, принадлежавшие богатому бизнесмену-вьетнамцу с неблагозвучным именем Кин Фак. Ему принадлежала сеть ресторанов и химчисток – по крайней мере, так сказала ведущая в одном из сюжетов программы «Нью-йоркский стиль», которую Дженнифер смотрела по телевизору пару недель назад. Любимая передача представляла собой экскурсию по самым роскошным и модным домам городской элиты и снабжала массой полезных сведений.
На третьем этаже, как сообщили в передаче, жила прислуга Кина. Что находилось на четвертом этаже, Дженнифер не имела ни малейшего понятия, поскольку по телевизору его не показали, поэтому обошла его стороной и направилась прямиком в жилище Кина на верхнем этаже. Вьетнамец занимал его в одиночку – восемь комнат, обставленных с ошеломляющей роскошью и пышностью. Кто бы мог подумать, что, владея прачечными самообслуживания и китайскими закусочными, можно заработать столько денег!
Пятый этаж был темен и тих. Девушка лишь заглянула в спальню с зеркальным потолком и круглой кроватью (ну и пошлятина, помнится, подумалось ей, когда она увидела это по телевизору) и изумительными шелковыми ширмами с ручной росписью. Потом миновала гостиную с двухтысячелетним бронзовым Буддой, милостиво взиравшим со своего почетного места на напичканный разнообразнейшей электроникой развлекательный центр в комплекте с широкоэкранным телевизором, видеомагнитофоном и проигрывателем компакт-дисков, к которым прилагались стойки для видео– и аудиокассет и дисков. Целью Дженнифер был рабочий кабинет.
Там было так же темно, как и в остальных помещениях, и она вздрогнула, увидев смутную расплывчатую фигуру рядом с массивным письменным столом тикового дерева длиной чуть ли не во всю стену кабинета. Хотя в своем призрачном виде Дженнифер могла не опасаться физического насилия, встреча с незнакомцем застигла ее врасплох – его в «Нью-йоркском стиле» не показали.
Девушка поспешно юркнула в ближайшую стену, но фигура не шевельнулась и вообще никаким образом не продемонстрировала, что заметила ее. Дженнифер осторожно вернулась обратно в кабинет. Оказывается, напугавшая ее фигура – не что иное, как большая, почти шести футов высотой, терракотовая статуя восточного воина. Черты лица, одежда, оружие – каждая мелочь была выполнена с доскональной точностью и впечатляла мастерством. Создавалось впечатление, что живой человек обратился в глину, без единого изъяна был обожжен в печи и каким-то чудом сохранился на протяжении многих тысячелетий, чтобы окончить свой долгий путь в кабинете Кина. Статуя, без сомнений, была подлинной – во время интервью Кин недвусмысленно дал понять, что не разменивается на копии, – и, насколько Дженнифер было известно, две тысячи двухсотлетним погребальным статуям императора Ин Чжэна, первого правителя из династии Цинь, который объединил Китай, никоим образом не полагалось находиться в частных коллекциях. Должно быть, Кину пришлось проявить изрядную изворотливость и раздать немало взяток, чтобы заполучить их.
Что и говорить, статуя представляла собой немыслимую ценность, но была слишком тяжелой, чтобы ее вынести отсюда, и слишком уникальной, чтобы найти покупателя.
Дженнифер вдруг ощутила внезапную волну головокружения, от которой все ее бесплотное тело пошло рябью, и быстро приказала себе материализоваться. Ощущение не вызвало восторга, так как приходило всякий раз, когда ей случалось перенапрягаться или слишком долго находиться в призрачном состоянии. Последствия? Никакого желания узнать.
Приняв материальный облик, девушка оглядела помещение. Повсюду были витрины, в которых Кин хранил свою коллекцию нефритовых безделушек – самую обширную и ценную во всем западном мире. Именно из-за нее он попал в «Нью-йоркский стиль» – и именно за ней пришла Дженнифер. Ну… хотя бы за какой-то ее частью. Она не сможет вынести все, даже если раз десять вернется сюда: ее способность делать бесплотной дополнительную массу была ограниченной.
Однако прежде чем приниматься за нефритовые фигурки, следовало сделать еще кое-что. Бесшумно ступая по роскошному мягкому ковру, который ласкал ее босые ступни, она обогнула тиковый стол и остановилась перед гравюрой Хокусая, висевшей на стене.
За гравюрой скрывался сейф. О нем хозяин упомянул по той причине, что, по его собственным словам, считал этот сейф «абсолютно, на сто процентов, совершенно и безоговорочно надежным». Ни у одного грабителя не хватило бы ума вскрыть хитроумный электронный замок, а прочность стен и дверцы вполне позволяла ему выдержать любое физическое воздействие за исключением разве что взрыва такой силы, который разнес бы все здание. Никто и никогда никоим образом не мог взломать его. Рассказывая обо всем этом, Кин едва не лопался от гордости: по-видимому, он очень любил похвастаться.
Озорная улыбка заиграла на лице Дженнифер при мысли о том, какие сокровища Кин, должно быть, прячет в недрах этого чуда техники, и она, сделав правую руку бесплотной, просунула ее сквозь гравюру и стальную дверь сейфа под ней.
Пытаясь удержать ее на руках, он рылся в карманах в поисках ключа.
– Отпусти меня, дуралей. Тогда и дверь открыть сможешь.
– Не-ет, я хочу перенести тебя через порог.
– Мы с тобой не женаты.
– Пока не женаты, – поправил он и, довольный, ухмыльнулся.
Вблизи его шея казалась еще более уродливой, а голова походила на бейсбольный мяч на постаменте. Если не считать этого – что поделаешь, наследие дикой карты, – он был довольно красивым мужчиной. Коротко стриженные каштановые волосы с проседью на висках, веселые карие глаза, решительный подбородок.
Он наконец справился с дверью и поставил ее на ноги.
– Моя крепость. Надеюсь, тебе понравится.
Квартира выдавала простое происхождение своего хозяина. Удобный диван, кресло, придвинутое к телевизору, кипа номеров «Ридерз дайджест» на кофейном столике, большое и довольно скверно выполненное живописное полотно – корабль, сражающийся с неправдоподобно высокими волнами. Подобных картин всегда полно на распродажах произведений никому не известных художников в гостиницах «Хилтон».
Однако в комнатах царила безупречная чистота, а на подоконниках – штрих, который совершенно не вязался с обликом этого крупного и сильного мужчины, – красовались горшки с разноцветными африканскими фиалками.
– Рулетка, со времени моего выпускного бала я ни разу не проводил всю ночь вне дома.
– Готова побиться об заклад, что еще как проводил.
Он вспыхнул.
– Я был примерным мальчиком.
– Мама всегда советовала мне остерегаться примерных мальчиков.
Мужчина подошел к ней, обнял.
– Я теперь уже далеко не такой примерный.
– Надеюсь, ты имеешь в виду свое поведение, а не способности в постели, Стэн.
– Рулетка!
– Ханжа! – поддразнила она его.
Он уткнулся носом ей в шею, легонько прикусил мочку ее уха, а Рулетка протянула руки и провела пальчиками по бокам его раздутой шеи.
– Это тебе мешает?
– То, что я Плакальщик? Да ничуть. Это отличает меня от других, а мне всегда хотелось быть не таким, как все. Мой старик просто с ума сходил. Он все говорил, что таким, как мы, и вода питье – ну, то есть что выше себя не прыгнешь. Да, то-то бы он удивился, если бы увидел меня сейчас. Эй! – Он протянул руку и кончиком толстого пальца смахнул слезинку с ее щеки. – Ты что это вдруг плакать вздумала?
– Так, ничего. Просто… просто мне вдруг что-то взгрустнулось.
– Да ну, брось. Идем, я продемонстрирую тебе свои способности в постели.
– Перед завтраком? – спросила она, пытаясь отсрочить неизбежное.
– Ну да. Заодно и аппетит нагуляем.
Рулетка покорно поплелась за ним в спальню.
Дженнифер пошарила рукой в недрах сейфа и наткнулась на что-то, похожее на монеты, сложенные в небольшой мешочек. Она попыталась сделать одну монету бесплотной и нахмурилась – та так и осталась материальной.
Наверное, золотые, подумала она, – южноафриканские крюгерранды или, может быть, канадские «кленовые листья».
Плотные материалы вроде металла, в особенности золото, делать бесплотными было трудно – требовались более глубокое сосредоточение и большой расход энергии. Она решила пока оставить монеты на месте и продолжила исследовать содержимое сейфа. Ей без труда удалось протащить сквозь стену три небольших записных книжки, а поскольку в темноте читать было невозможно, девушка зажгла небольшую настольную лампу, стоявшую на столе. У двух книжек оказались гладкие черные обложки, у третьей переплет был синий и матерчатый, с рисунком в виде бамбуковых стеблей. Дженнифер раскрыла самую верхнюю из трех.
Картонные листы были заклеены рядами кармашков, в которых лежали пестрые бумажные квадратики. Почтовые марки. Те, что находились на самом верху, походили на британские, хотя слова на них были на незнакомом языке, а поверх рисунков значилась одна и та же дата «1922». Она наклонилась пониже, чтобы лучше разглядеть их, и замерла – откуда-то из темноты поблизости послышался слабый звук. Дженнифер подняла голову, но ничего не увидела. Ее глаза уже привыкли к свету, и она повернула лампу так, чтобы свет падал на дальний конец стола.
И остолбенела. Сердце у нее внезапно забилось где-то в горле.
На углу стола стояла пятигаллонная банка размером почти с чан для охлаждения воды. Только эта банка была стеклянной, а не пластмассовой, и ни с чем не соединялась; а еще – в ней находилось какое-то существо, чуть больше фута в высоту, с зеленой бородавчатой кожей. Прижав перепончатые лапы к стеклу, существо высунуло голову из воды; с крохотного личика на Дженнифер смотрели абсолютно человеческие глаза.
Они долго-долго изучали друг друга, потом существо открыло рот и пронзительно заверещало:
– Кииииин! Воооор! Воооор!
«А в «Нью-йоркском стиле» ничего не упоминали о том, что Кин держит сторожевого водоплавающего джокера», – промелькнуло в голове у Дженнифер, и в это мгновение в соседних комнатах вспыхнул свет. По всему дому поднялся шум, а джокер в стеклянной банке все никак не унимался и продолжал вопить, призывая Кина мерзким голосом, который резал уши и буравил мозг.
«Сосредоточься, – приказала она себе, – или дерзкая похитительница, прославленная Дух, будет поймана, и все узнают, что под этой личиной скрывается Дженнифер Малой, скромная сотрудница Нью-Йоркской публичной библиотеки». Тогда она вылетит с работы и окажется за решеткой, это уж как пить дать. А что скажет мама?
У двери послышалась какая-то возня; загорелся верхний свет. Девушка увидела высокого и худого чешуйчатого джокера. Зашипев на нее, он вывалил неимоверно длинный раздвоенный язык, потом поднял пистолет и выстрелил. Он прицелился верно, но пуля, не причинив похитительнице никакого вреда, отскочила от стены. Дженнифер стремительно проваливалась сквозь пол, крепко прижав к груди три книжки.
Когда Джек ушел, Вонищенка начала свой утренний ритуал. Усевшись в мягкое, обитое красным бархатом кресло, она закрыла глаза и сосредоточилась на своих питомцах. Пестрая кошка кормила котят, а черный кот охранял свое семейство. Енот спал, уткнувшись головой ей в лодыжки. Всю ночь он рыскал по викторианскому жилищу Джека и к утру совсем выбился из сил. Вонищенка очень надеялась, что он ничего не испортил. Она установила в головке енота ограничения, строго-настрого запретив приближаться к его вещам. В последнее время этот запрет действовал безотказно, но она до сих пор не могла забыть, как ей влетело от Джека, когда зверек скинул с полки все до единого выпуски его любимых комиксов про Пого.
Вонищенка погладила спящего енота и отправила свое сознание путешествовать по городу. Теперь это стало несложным, превратилось в ритуал бодрствования – хотя все чаще и чаще, если поблизости не было Джека, она придерживалась ночной схемы. Джек и Розмари стали для нее очень важны, прошли многие годы, прежде чем она научилась доверять им, но, однажды подарив это доверие, она с пугающей легкостью начала впадать в зависимость от их присутствия.
Женщина сердито тряхнула головой, недовольная тем, что отвлеклась на размышления о вещах, ей не подвластных, и потеряла след существ, которые, наоборот, находились в ее власти. Ее сознание пробежало среди крыс в туннелях, среди кротов, кроликов, опоссумов, белок, голубей и других городских птиц. Она подсчитала погибших за ночь – таких всегда оказывалось немало. Пришлось смириться с тем, что некоторые из них неизбежно обречены на гибель. Одни становились жертвами хищников, других убивали люди. Когда-то она пыталась спасти всех, защитить слабых от хищников. И это едва не стоило ей рассудка. Естественный круг жизни, смерти и рождения оказался сильнее, и Вонищенка научилась действовать в его рамках. Животные умирали; на смену им приходили другие. Лишь вмешательство человека могло нарушить этот нескончаемый круговорот. Впрочем, людей она пока контролировать не могла. Вонищенка мимолетно пробежалась по обитателям зоопарка. Ее сознание окрасилось ненавистью к клеткам. «Подождите немножко, – пообещала она уже в который раз четвероногим узникам. – Подождите…»