Джордж Мартин
Пир для Воронов
Пролог
– Драконы, – произнес Молландер. Он подобрал с земли сморщенное яблоко и теперь перекидывал его из руки в руку.
– Бросай яблоко, – встрял Аллерас-Сфинкс. Он уже вытянул из колчана стрелу и наложил на тетиву.
– Я мечтаю увидеть дракона, – Рун – невысокий паренек, которому было еще почти целых два года ждать совершеннолетия – был среди них самым младшим.
«А я мечтаю вздремнуть в объятьях Рози», –промелькнула мысль у Пэта. Он задумчиво поерзал на скамье. К завтрашнему дню девушка уже точно могла быть его. – «Я увезу ее подальше от Старого города, за море в один из Вольных городов». –Там не будет мейстеров, и некому будет его обвинить.
Сквозь прикрытое окошко наверху до него доносился приглушенный смех Эммы, прерываемый гулким голосом мужчины, которого она развлекала. Ей было около сорока, и она была самой старшей из служанок в «Пере и Кружке», но по-прежнему привлекала мужчин особой животной красотой. Рози же – этот нежный распустившийся цветок пятнадцати лет отроду – приходилась ей дочерью. И это Эмма заявила, что девственность Рози стоит полного золотого дракона. Но как Пэт ни старался, он сумел скопить только девять серебряных оленей и пригоршню медных звезд и пенни. Скорее золотой сам свалится ему на голову, чем он сумеет его скопить.
– Ты, парень, поздновато родился, – заметил Руну Армен-Служка. У него на шее висел кожаный ремешок к которому были прикреплены оловянное, свинцовое, медное и бронзовое звенья будущей цепи, и как все ему подобные ученики, он был убежден, что все послушники рождаются с репой вместо головы. – Последний сдох еще при короле Аэгоне Третьем.
– Последний в Вестеросе, – уточнил Молландер.
– Бросай яблоко, – снова прицепился Аллерас-Сфинкс. Он среди них был самым смазливым, и местные служанки так и увивались вокруг него. Даже Рози, поднося вино, как бы случайно старалась задеть его руку, а Пэту только и оставалось, что скрипеть зубами и делать вид, что он ничегошеньки не заметил.
– А в Вестеросе и был последний, – упрямо продолжил Армен. – Про это все знают.
– Яблоко, – повторил Аллерас. – если только ты не собирался его съесть.
– На. – Подобрав свои немного косолапые ноги Молландер быстро подпрыгнул и ребром ладони отправил в полет испорченный фрукт куда-то в туман, окружавший Медовуху. Если б не этот недостаток – косолапость – он, как и его папаша, стал бы рыцарем. Для этого у него были все данные – и сила в мощных руках и широкие плечи. Яблоко улетело быстро и далеко…
…но не настолько быстро как последовавшая за ним стрела с алым оперением из златодрева в ярд длиной. Пэт не видел, как она попала в яблоко, зато отчетливо это слышал. Тихий «чпок» с последующим всплеском эхом разнесся над речкой.
Молландер присвистнул:
– Лапуля, ты угодил прямо в сердцевину.
«Но красотой он не может сравниться с Рози», –Пэту очень нравились ее томные глаза и пышная грудь, и то как она улыбалась при каждой их встрече. Он был без ума от ямочек на ее щечках. Иногда она выходила прислуживать босой, чтобы ощутить траву под ногами. И это ему тоже нравилось, как нравился ее чистый и свежий запах, и как за ушком вился локон волос. Ему даже нравились пальцы на ее ножках. Однажды она позволит ему помассировать ножки и поиграть с ее пальчиками, а он, чтобы подольше слышать ее смех, станет рассказывать ей о каждом из них какие-нибудь небылицы.
А может ему как-нибудь удастся устроится и на этой стороне моря. Он бы скопил денег на осла, и они с Рози пустились на нем странствовать по Вестеросу. Иброз может и не считает его достойным серебряного звена мейстерской цепи, но Пэт умеет вправлять суставы и ставить пиявок от жара. Простой народ был бы ему благодарен за подобную помощь. А если еще научиться стричь волосы и брить бороды, то он вообще мог бы стать цирюльником. – « И этого нам бы вполне хватило»,– убеждал он себя. – « Пока со мной останется моя Рози».– Она была пределом его мечтаний на всем белом свете.
Но так было не всегда. Когда-то он мечтал стать мейстером замка какого-нибудь щедрого лорда, который бы ценил его мудрость, и одарил за службу белой лошадью. И как он потом разъезжал бы верхом, возвышаясь, словно дворянин, улыбаясь попутно простолюдинам, остающимся далеко позади.
Как-то вечером в «Пере и Кружке», пропуская вторую по счету кружку чертовски крепкого сидра, Пэт похвалился, что он не вечно останется послушником.
– Истинная правда, – отозвался Ленивый Лео. – Ты станешь бывшим послушником, отродье свиньи.
На дне кружки показался осадок. Залитая светом факелов утренняя терраса «Пера и Кружки» была похожа на островок в море тумана. Вниз по реке, словно подернутая дымкой оранжевая луна на влажном ночном небе, виднелся отблеск огня Хайтауэра, но этого света было недостаточно для поднятия присутствия духа.
«Алхимик уже должен был прийти. Или это чья-то жестокая шутка или с ним что-то случилось».Уже не в первый раз от Пэта отворачивалась удача. Когда-то он считал себя счастливчиком лишь потому, что его избрали помогать с воронами старому архмейстеру Волгрейву, о чем ему долгое время до этого и мечтать не приходилось. Ему нужно было прислуживать старику – приносить еду, убирать комнаты и каждое утро помогать одеваться. Все болтали, что Волгрейв забыл о работе с птицами даже больше того, что должен был знать простой мейстер, так что когда Пэт считал, что звено цепи из чугуна у него уже в кармане, он обнаружил, что Волгрейв не в силах ему его обеспечить. И если некогда он был великим мейстером, то сейчас с тем же успехом пачкал свои штаны, а с полгода назад несколько послушников обнаружили его плачущим в Библиотеке, не в состоянии найти обратную дорогу к себе в палаты. Теперь на месте Волгрейва под железной маской заседал мейстер Гормон, тот самый, кто однажды застукал Пэта за воровством.
За рекой в яблоневом саду запел соловей. Эти сладкие звуки были настоящим бальзамом после бесконечных повседневных вороньих криков и карканий. Белые вороны знали его имя, и едва завидев его начинали его выкрикивать, так что ему хотелось выть: «Пэ-эт, Пэ-эт, Пэ-эт». Эти белые птицы были настоящей гордостью архмейстера Волгрейва. Он даже пожелал, чтобы после смерти его тело отдали им на съедение, но Пэт подозревал, что при этом они съедят и его самого.
Возможно из-за жутко крепкого сидра – не стоило ему напиваться, но Аллерас так и так проставлялся за свое медное звено цепи, да и жжение из-за чувства вины нужно было чем-то залить – но соловьиные трели казалось выводили «золото за железо, золото за железо, золото за железо». Это казалось странным, потому что именно так той ночью выразился незнакомец, когда Рози свела их вместе.
– Кто ты? – спросил его Пэт, и человек ответил:
– Я – алхимик. Я могу превращать железо в золото. – И в тот же миг в его руке появился золотой, который заплясал между пальцами, желтое золото мягко поблескивало в свете свечей. На одной стороне монеты был трехглавый дракон, на реверсе лик какого-то давно умершего короля.
« Золото за железо»,– вспомнил Пэт, – « другого такого случая не представится. Ты ее хочешь? Ты ее любишь?»
– Я не вор, – ответил он человеку, назвавшемуся алхимиком, – я послушник Цитадели.
Алхимик склонил голову и промолвил:
– Если ты вдруг передумаешь, я вернусь сюда со своим драконом ровно через три дня.
Три дня прошли. Пэт вернулся в «Перо и Кружку», все еще не решив, кто же он, но вместо алхимика обнаружил в таверне Молландера, Армена и Руна в паре со Сфинксом. Чтобы не привлекать к себе внимания ему пришлось присоединиться к ним.
Двери «Пера и Кружки» никогда не закрываются. За шестьсот лет, что таверна стоит на острове посреди Медовухи, она ни разу не прерывала торговлю своим товаром. И хотя высокое бревенчатое строение уже покосилось к югу, как порой бывает кренятся вбок послушники, выпившие лишнего, однако Пэт ни капли не сомневался, что здание простоит еще столько же, и будет все также продавать свой жутко крепкий сидр морякам и речникам, певцам и кузнецам, священникам и принцам, а также будущим послушникам и служкам Цитадели.
– Старый город – это еще не весь мир, – слишком громко заявил Молландер. Он был сыном рыцаря, и был пьян как только возможно напиться. С тех пор, как они сообщили ему новость о гибели его отца в битве на Черноводной, он напивался почти каждую ночь. Даже в Старом городе, в безопасности за городской стеной и в дали от битв, война Пяти Королей коснулась всех… хотя архмейстер Бенедикт настаивал, что ее нельзя было называть войной пяти королей, так как Ренли Баратеона убили еще до того, как себя короновал Бэйлон Грейджой.
– Отец мне всегда говорил, что мир куда больше рыцарского замка, – продолжил Молландер. – Возможно драконы наипоследняя вещь, какую можно отыскать в Карсе, Асшайе и Йи Ти. Но эти байки, которые рассказывают матросы…
– … остаются морскими байками, – закончил за него Армен. – На то они и матросы, дорогой друг Молландер. Пойдем в порт вместе и клянусь, мы найдем пару матросов, которые расскажут что переспали с русалкой, или целый год жили в брюхе у кита.
– А как узнать, что это не так? – Молландер расшвыривал траву ногой в поисках других яблок. – Чтобы разоблачить вруна, тебе пришлось бы самому побывать в брюхе у кита. Скажем один матрос мог соврать, верно, и даже посмеяться, но когда четверо гребцов с разных кораблей твердят одно и тоже, только разными словами…
– Они твердят не одно и тоже, – возразил Армен. – Драконы в Асшае, драконы в Карсе, драконы в Миэрине, в Дотраке, драконы освобождают рабов… каждый рассказывает о разном.
– Только в деталях, – напившись, Молландер становился еще упрямее, и даже будучи трезвым он был непробиваем. – Все твердят о драконах и о прекрасной юной королеве.
Единственный дракон, который волновал Пэта был сделан из желтого золота. И ему было интересно, что случилось с алхимиком. – «Три дня. Он обещал быть здесь».
– Вон яблоко, возле твоего сапога, – крикнул Аллерас Молландеру. – а у меня в колчане еще есть парочка стрел.
– Да пошел ты со своим колчаном, – Молландер поднял плод. – Да оно насквозь червивое, – пожаловался он, но тем не менее бросил его вдаль. Стрела попала в него когда оно уже начало падать и рассекла плод ровно на двое. Одна половинка упала на конек, скатилась по скату, подпрыгнула и упала в футе от ноги Армена.
– Если червя разрезать надвое, то получится два червяка, – оповестил служка всю компанию.
– Если б такое срабатывало с яблоками, то все забыли бы о голоде, – улыбнувшись одной из своих легких улыбок, сказал Аллерас. Сфинкс всегда улыбается, словно знает в чем соль шуток. Это придавало его лицу злобный вид, учитывая его острый подбородок, вдовий утес [1]и плотную шапку коротко стриженных вороных кудрей.
Аллерас станет мейстером. Он пробыл в Цитадели всего год, но уже выковал три звена своей мейстерской цепи. У Армена звеньев может и больше, но на каждое у него ушло по году. И все же, он тоже станет мейстером. Рун и Молландер оставались голошеими послушниками, но Рун-то был еще совсем ребенок, а Молландер учебе предпочитал выпивку.
Пэт же…
В Цитадели он пробыл уже пять лет, прибыв сюда, когда ему едва исполнилось три-надесять лет, но его шея все также оставалась голой, как в первый день прибытия с запада. Дважды он был буквально на пороге. В первый раз он выступал перед архмейстером Ваэллином демонстрируя свои знания в искусстве небес. Вместо этого он узнал, за что Ваэллин получил прозвище Уксус. Два года у него ушло на то, чтобы набраться храбрости для второй попытки. На этот раз он записался к довольно старому архмейстеру Иброзу, купившись на его мягкий голос и умелые руки, но вздохи Иброза были почти столь же болезненны, как острый язык Ваэллина.
– Одно последнее яблоко, – пообещал Аллерас, – и я расскажу вам, что я думаю об этих ваших драконах.
– И что ты такого можешь знать, чего не знаю я? – проворчал Молландер. Он углядел яблоко на ветке, подпрыгнул, ухватил его и бросил. Аллерас оттянул тетиву до уха и грациозно повернулся, следя за летящей целью. Он спустил стрелу в тот же миг, когда яблоко начало падать.
– Ты всегда промахиваешься напоследок, – заметил Рун.
Целехонькое яблоко упало в реку.
– Видал? – сказал он.
– В день, когда сбиваешь все, ты перестаешь совершенствоваться, – Аллерас снял тетиву со своего длинного лука и убрал его в кожаный футляр. Лук был вырезан из сердцевины золотого дерева, редкого и легендарного дерева с Летних Островов. Пэт как-то раз попробовал его натянуть, но не сумел. – « Сфинкс выглядит слабаком, но у него крепкие руки, хоть и худые»,– отметил он, когда Аллерас перекинул ногу через скамью и ухватил свою чашу.
– У дракона три головы, – с неуловимым дорнийским акцентом объявил он.
– Это такая загадка? – поинтересовался Рун. – В сказках сфинксы всегда говорят загадками.
– Никаких загадок, – буркнул Аллерас, прихлебывая вино. Все остальные взяли себе по кружке ядреного сидра, которым славилась таверна, но он предпочитал ему странные сладкие вина своей родины. Даже в Старом городе невозможно было достать такие вина подешевле.
Сфинксом Аллераса прозвал Ленивый Лео. Сфинкс – это что? Немного того, немного сего: лицо человека, тело – льва, и орлиные крылья в придачу. Аллерас был таким же. Его отцом был дорниец, а мать – темнокожей уроженкой Летних Островов. Его собственная кожа была темной, как древесина тика. И как у цитадельских сфинксов из зеленого мрамора у него тоже были глаза цвета оникса.
– Да, ни у одного дракона нет трех голов, если не считать гербы на щитах и флагах!, – твердо отрезал Армен-Служка. – Это такая геральдическая выдумка, вот и все. Кроме того, все Таргариены погибли.
– А вот и не все, – заявил Аллерас. – У Попрошайки была сестра.
– Я думал это ее голову разбили о стену, – удивился Рун.
– Нет, – возразил Аллерас. – То был сын принца Рейегара. Это ему разбили голову храбрецы Льва Ланнистера. А мы говорим о сестре Рейегара, родившейся на Драконьем Камне перед его штурмом. О той, кого назвали Дейенерис.
– Бурерожденная. Теперь я вспомнил. – Молландер поднял свою кружку, расплескав оставшийся сидр. – Ну, так выпьем за нее! – Он сделал глоток, грохнув пустой кружкой по столешнице, рыгнул и вытер рот тыльной стороной ладони: – А где Рози? Наша законная королева достойна еще одной порции сидра, что скажете?
Армен Служка встревожено оглянулся.
– Придержи язык, дурак. Лучше даже не шутить с подобными вещами. Никогда не знаешь, кто мог подслушать. У Паука повсюду уши.
– А! Не намочи штаны, Армен. Я же предлагаю выпить, а не бунтовать.
Пэт услышал смешок, и тихий, хитрый голосок за спиной:
– Я всегда знал, что ты предатель, Попрыгунчик. – Ленивый Лео стоял, привалившись к опоре древнего дощатого моста. На нем был атласный камзол в зеленую и золотую полоску и черный шелковый полуплащ, скрепленный на плече застежкой в виде нефритовой розы. Судя по цвету растекшихся на его груди красных пятен, он до краев набрался вина. Прядь светло-пепельных волос закрывала один его глаз.
Увидев его, Молландер ощетинился.
– Ну и подавись. Проваливай. Тебя сюда не звали. – чтобы его успокоить Аллерас положил руку ему на плечо, а Армен нахмурился.
– Лорд Лео. Я слышал, тебя должны были держать в Цитадели еще…
– …еще три дня, – пожав плечами, закончил Лео. – Перестан утверждает, что миру сорок тысяч лет. Моллос – что пятьсот тысяч. Что значат какие-то три дня? – Несмотря на то, что на террасе было полно свободных столов, Лео уселся к ним. – Закажи для меня чашу золотого арборского, Попрыгунчик, и, возможно, я не стану рассказывать отцу про твой тост. В «Пестрой Угрозе» у меня закружилась голова и я потратил своего последнего оленя на ужин. Свиная грудинка в сливовом соусе, нашпигованная каштанами и белыми трюфелями. Что поделаешь? Всем надо кушать. А что тут у вас, парни?
– Баран, – промычал Молландер. Его голос не показался довольным. – Мы удовольствовались вареной бараниной.
– Уверен, он очень сытный, – Лео обернулся к Аллерасу. – Сын лорда должен быть приветливее, Сфинкс. Я понимаю, ты заполучил свое медное звено. Я, пожалуй, за это выпью.
Аллерас вернул ему усмешку.
– Я заказываю только друзьям. И я не сын лорда, я уже тебе говорил. Моя мать была купчихой.
Карие глаза Лео заблестели от вина и злобы.
– Твоя мать была обезьяной с Летних Островов. Дорнийцы трахают все, что найдут с дыркой между ног. Не принимай на свой счет. Ты может и темный, как орех, но ты, по крайней мере, моешься, не то, что наш пятнистый свинтус. – И он махнул рукой в сторону Пэта.
«Если я ударю его кружкой, то выбью ему половину зубов»,– решил Пэт. Пятнистый свинтус Пэт был героем тысячи анекдотов – добросердечный и пустоголовый мужлан, который всегда обводил вокруг пальца встреченных жирных лордов, надменных рыцарей и напыщенных септонов. Каким-то образом его тупость оборачивалась своего рода неотесанным хитроумием. Все истории заканчивались либо тем, что Пятнистый Пэт оказывался на троне лорда или в постели с какой-нибудь из рыцарских дочек. Но это все анекдоты. В реальной жизни толстый парень никогда не оказывался сверху. Порой Пэту казалось, что мать сильно его ненавидела, раз нарекла его подобным именем.
Аллерас больше не улыбался.
– Ты об этом пожалеешь.
– Вот как? – удивился Лео. – И как я смогу извиниться с пересохшим от жажды горлом?..
– Ты каждым словом позоришь свой род, – ответил ему Аллерас. – И ты настоящий позор для Цитадели, потому что являешься одним из нас.
– Да, я знаю. Ну так закажи мне вина, чтобы я мог смыть им свой позор.
Тут вступился Молландер:
– Я бы вырвал твой язык с корнем.
– Правда? Тогда, как же я смогу рассказать вам о драконах? – снова пожал плечами Лео. – У полукровки есть на это право. Дочка Безумного короля жива и она высидела трех драконов.
– Трех? – остолбенел Рун.
Лео похлопал его по руке:
– Больше двух и меньше четырех. На твоем месте я бы не стал пытаться получить золотое звено, парень.
– Отстань от него, – пригрозил Молландер.
– Какой галантный Попрыгунчик. Как пожелаешь. Каждый сходящий с корабля, проплывшего сотню лиг от Кварта болтает о драконах. Парочка-другая даже скажут, что лично их видели. Маг склонен им верить.
Армен недоверчиво скривил губы.
– Марвин не в себе. Архмейстер Перестан первый, кто тебе это подтвердит.
– И архмейстер Риам тоже, – подхватил Рун.
Лео зевнул:
– Вода мокрая, солнце теплое, а овцы боятся мастиффа.
«У него припасена кличка для каждого»,– подумал Пэт, но он не мог отрицать, что Марвин больше похож на мастиффа, чем на мейстера. – «Словно хочет тобой закусить».– Маг не был похож на прочих мейстеров. Поговаривали, что он якшался со шлюхами и бродячими колдунами, разговаривал с волосатыми иббенийцами и с чернокожими жителями Летних Островов на их родных языках, и приносил жертвы странным богам в маленьких матросских молельнях у причалов. Кто-то говорил, что видел его в трущобах, в крысьих норах и черных борделях, общающимся с лицедеями, певцами, наемниками и даже с нищими. Кое-кто даже шептался, что он однажды забил человека собственными руками.
Когда Марвин вернулся в Старый город, проведя на востоке восемь лет, составляя карту дальних стран и разыскивая редкие книги, изучив колдовство и искусство ловцов теней, Уксус Ваэллин назвал его «Магом». К неудовольствию Ваэллина, новое имя быстро облетело весь Старый город и вошло в обиход. «Оставьте заклинания и молитвы священникам и септонам, и направьте ваш разум на изучение правды, которую можно проверить». – однажды заявил Пэту архмейстер Риам. Но у Риама и кольцо, и посох, и маска из желтого золота, а в его цепи недостает звена из валирийской стали.
Армен уставил свой нос на Ленивого Лео. Его нос отлично для этого подходил – он был длинный, тонкий и крючковатый.
– Архмейстер Марвин верит в массу чудных вещей, – заявил он. – но у него нет доказательств существования драконов, как и у Молландера. Только новые матросские байки.
– Ошибаешься, – возразил Лео. – В палатах Мага загорелись стеклянные свечи.
Над залитой светом факелов террасой повисла тишина. Армен вздохнул и покачал головой. Молландер заржал. Сфинкс внимательно изучал Лео большими темными глазами. Рун выглядел растерянным.
Пэт знал немного об этих стеклянных свечах, хотя никогда не видел, как они горят. Это был самый плохо сохраняемый секрет Цитадели. Говорили, что их привезли в Старый город из самой Валирии за тысячу лет до Ужаса. Он слышал, что их всего четыре: одна зеленая и три черных, и все длинные и перекрученные.
– А что это за стеклянные свечи? – спросил Рун.
Армен Служка прочистил горло:
– В ночь перед принятием клятв служка должен провести ночь в хранилище. Никаких свечей, ламп, факелов и прочих светильников… только свеча из обсидиана. Он должен провести ночь в темноте, пока не сможет зажечь свет в этой свече. Некоторые пытались. Дураки и тупицы из тех, что изучали так называемые высшие таинства. Часто они резали себе пальцы до костей о грани свечей, которые как утверждают острые, словно бритва. И потом с кровоточащими руками им приходилось ждать до рассвета, размышляя о провале. Те, что поумнее отправлялись спать, или проводили ночь в молитве, но каждый год находится несколько идиотов, которые пытаются их зажечь.
– Да, – Пэт слышал подобные истории. – Но какой прок от свечей, которые не дают света?
– Это урок, – ответил Армен. – Последний урок, который мы должны выучить перед тем, как закончим наши мейстерские цепи. Стекло свечи предназначено олицетворять истину и учение, редкость, красоту и его хрупкость. То, что эта вещь представлена в форме свечи должно напоминать нам, что мейстер должен нести свет всюду, где бы он ни служил, а ее острые грани напоминание о том, что знания могут быть опасны. Умные люди могут стать высокомерными, но мейстер должен всегда оставаться скромным. И стеклянная свеча призвана напоминать нам обо всем этом разом. Даже после принесения клятв, обретения цепи и поступления на службу, мейстер будет вспоминать темноту своего одиночества, и тщетность своих попыток зажечь стеклянную свечу… потому, что даже имея знания, не все в этом мире возможно.
Ленивый Лео расхохотался:
– Невозможно для тебя, хотел ты сказать. Я своими глазами видел, как эта свеча горела!
– Я не сомневаюсь, ты видел как горели несколько свечей, – спокойно ответил Армен, – возможно, свечи из черного воска.
– Я знаю, что я видел. Свет был странным и очень ярким. Куда ярче, чем может дать любая восковая или сальная свеча. От нее получались странные тени и пламя никогда не мерцало, даже когда в двери за моей спиной дули сквозняки.
Армен скрестил на груди руки.
– Обсидиан не может гореть.
– Драконье стекло, – вставил Пэт: – маленький народ называет его драконьим стеклом. – Почему-то это показалось ему важным.
– Да, – улыбнулся Аллерас Сфинкс, – и если в мир снова пришли драконы…
– Драконы и еще что-то темное, – сказал Лео. – Овечки закрывают глаза, но мастифф видит истину. Просыпаются древние силы. Тени движутся. Грядет век чудес и ужаса, век богов и героев. – Он потянулся, улыбнувшись им своей ленивой ухмылкой. – Я бы сказал, за это стоит выпить.
– Мы уже достаточно набрались, – ответил Армен. – Рассвет уже гораздо ближе, чем нам бы хотелось, и у архмейстера Иброза лекция о свойствах мочевины. Тем, кто собрался ковать серебряное звено неплохо было бы послушать.
– Держитесь подальше от меня со своими склянками и дегустациями мочи, – отмахнулся Лео. – Что до меня, то я предпочитаю дегустировать золотое арборское.
– Если б передо мной был выбор пить мочу или слушать тебя, то я бы предпочел мочу. – Молландер оттолкнулся от стола. – Пошли, Рун.
Сфинкс потянулся за своим луком.
– А мне пора спать. Может, мне приснятся драконы и стеклянные свечи?
– Что, все уходите? – фыркнул Лео. – Ну что ж. Рози-то останется. Возможно, я разбужу нашу маленькую конфетку и сделаю из нее женщину.
Аллерас заметил выражение лица Пэта.
– Если у него нет даже медного гроша, чтобы заплатить за выпивку, то золотого для девушки у него и подавно нет.
– Точно, – согласился Молландер. – Кроме того, чтобы сделать из девушки женщину требуется быть мужчиной. Пошли, Пэт. Старый Волгрейв встает с первыми лучами солнца. Ему скоро понадобится твоя помощь.
«Если только он сегодня сможет вспомнить, кто я такой»,– Архмейстер Волгрейв без труда мог отличить одного ворона от другого, но не мог справиться с людьми. Порой он считал Пэта кем-то по имени Криссен.
– Нет, – ответил он друзьям. – Я еще задержусь. – Заря еще не появилась. Алхимик все еще мог объявиться, и Пэт хотел быть на месте, если это все же произойдет.
– Ну как хочешь, – сказал Армен. Аллерас смерил Пэта кислым взглядом, затем закинул свой лук на плечо и зашагал следом за остальными к мосту. Молландер был так пьян, что не мог идти самостоятельно, не опираясь на плечо Руна. Цитадель была не так уж и далеко, будь вы ворон, но ни один из них вороном не был, а Старый город был запутанным лабиринтом, состоящим из улиц, перекрестков, переулков, и закоулков.
– Осторожнее! – услышал Пэт голос Армена, когда следом за ними сомкнулась стена тумана. – Здесь влажно, а доски скользкие.
– Бросай яблоко, – встрял Аллерас-Сфинкс. Он уже вытянул из колчана стрелу и наложил на тетиву.
– Я мечтаю увидеть дракона, – Рун – невысокий паренек, которому было еще почти целых два года ждать совершеннолетия – был среди них самым младшим.
«А я мечтаю вздремнуть в объятьях Рози», –промелькнула мысль у Пэта. Он задумчиво поерзал на скамье. К завтрашнему дню девушка уже точно могла быть его. – «Я увезу ее подальше от Старого города, за море в один из Вольных городов». –Там не будет мейстеров, и некому будет его обвинить.
Сквозь прикрытое окошко наверху до него доносился приглушенный смех Эммы, прерываемый гулким голосом мужчины, которого она развлекала. Ей было около сорока, и она была самой старшей из служанок в «Пере и Кружке», но по-прежнему привлекала мужчин особой животной красотой. Рози же – этот нежный распустившийся цветок пятнадцати лет отроду – приходилась ей дочерью. И это Эмма заявила, что девственность Рози стоит полного золотого дракона. Но как Пэт ни старался, он сумел скопить только девять серебряных оленей и пригоршню медных звезд и пенни. Скорее золотой сам свалится ему на голову, чем он сумеет его скопить.
– Ты, парень, поздновато родился, – заметил Руну Армен-Служка. У него на шее висел кожаный ремешок к которому были прикреплены оловянное, свинцовое, медное и бронзовое звенья будущей цепи, и как все ему подобные ученики, он был убежден, что все послушники рождаются с репой вместо головы. – Последний сдох еще при короле Аэгоне Третьем.
– Последний в Вестеросе, – уточнил Молландер.
– Бросай яблоко, – снова прицепился Аллерас-Сфинкс. Он среди них был самым смазливым, и местные служанки так и увивались вокруг него. Даже Рози, поднося вино, как бы случайно старалась задеть его руку, а Пэту только и оставалось, что скрипеть зубами и делать вид, что он ничегошеньки не заметил.
– А в Вестеросе и был последний, – упрямо продолжил Армен. – Про это все знают.
– Яблоко, – повторил Аллерас. – если только ты не собирался его съесть.
– На. – Подобрав свои немного косолапые ноги Молландер быстро подпрыгнул и ребром ладони отправил в полет испорченный фрукт куда-то в туман, окружавший Медовуху. Если б не этот недостаток – косолапость – он, как и его папаша, стал бы рыцарем. Для этого у него были все данные – и сила в мощных руках и широкие плечи. Яблоко улетело быстро и далеко…
…но не настолько быстро как последовавшая за ним стрела с алым оперением из златодрева в ярд длиной. Пэт не видел, как она попала в яблоко, зато отчетливо это слышал. Тихий «чпок» с последующим всплеском эхом разнесся над речкой.
Молландер присвистнул:
– Лапуля, ты угодил прямо в сердцевину.
«Но красотой он не может сравниться с Рози», –Пэту очень нравились ее томные глаза и пышная грудь, и то как она улыбалась при каждой их встрече. Он был без ума от ямочек на ее щечках. Иногда она выходила прислуживать босой, чтобы ощутить траву под ногами. И это ему тоже нравилось, как нравился ее чистый и свежий запах, и как за ушком вился локон волос. Ему даже нравились пальцы на ее ножках. Однажды она позволит ему помассировать ножки и поиграть с ее пальчиками, а он, чтобы подольше слышать ее смех, станет рассказывать ей о каждом из них какие-нибудь небылицы.
А может ему как-нибудь удастся устроится и на этой стороне моря. Он бы скопил денег на осла, и они с Рози пустились на нем странствовать по Вестеросу. Иброз может и не считает его достойным серебряного звена мейстерской цепи, но Пэт умеет вправлять суставы и ставить пиявок от жара. Простой народ был бы ему благодарен за подобную помощь. А если еще научиться стричь волосы и брить бороды, то он вообще мог бы стать цирюльником. – « И этого нам бы вполне хватило»,– убеждал он себя. – « Пока со мной останется моя Рози».– Она была пределом его мечтаний на всем белом свете.
Но так было не всегда. Когда-то он мечтал стать мейстером замка какого-нибудь щедрого лорда, который бы ценил его мудрость, и одарил за службу белой лошадью. И как он потом разъезжал бы верхом, возвышаясь, словно дворянин, улыбаясь попутно простолюдинам, остающимся далеко позади.
Как-то вечером в «Пере и Кружке», пропуская вторую по счету кружку чертовски крепкого сидра, Пэт похвалился, что он не вечно останется послушником.
– Истинная правда, – отозвался Ленивый Лео. – Ты станешь бывшим послушником, отродье свиньи.
На дне кружки показался осадок. Залитая светом факелов утренняя терраса «Пера и Кружки» была похожа на островок в море тумана. Вниз по реке, словно подернутая дымкой оранжевая луна на влажном ночном небе, виднелся отблеск огня Хайтауэра, но этого света было недостаточно для поднятия присутствия духа.
«Алхимик уже должен был прийти. Или это чья-то жестокая шутка или с ним что-то случилось».Уже не в первый раз от Пэта отворачивалась удача. Когда-то он считал себя счастливчиком лишь потому, что его избрали помогать с воронами старому архмейстеру Волгрейву, о чем ему долгое время до этого и мечтать не приходилось. Ему нужно было прислуживать старику – приносить еду, убирать комнаты и каждое утро помогать одеваться. Все болтали, что Волгрейв забыл о работе с птицами даже больше того, что должен был знать простой мейстер, так что когда Пэт считал, что звено цепи из чугуна у него уже в кармане, он обнаружил, что Волгрейв не в силах ему его обеспечить. И если некогда он был великим мейстером, то сейчас с тем же успехом пачкал свои штаны, а с полгода назад несколько послушников обнаружили его плачущим в Библиотеке, не в состоянии найти обратную дорогу к себе в палаты. Теперь на месте Волгрейва под железной маской заседал мейстер Гормон, тот самый, кто однажды застукал Пэта за воровством.
За рекой в яблоневом саду запел соловей. Эти сладкие звуки были настоящим бальзамом после бесконечных повседневных вороньих криков и карканий. Белые вороны знали его имя, и едва завидев его начинали его выкрикивать, так что ему хотелось выть: «Пэ-эт, Пэ-эт, Пэ-эт». Эти белые птицы были настоящей гордостью архмейстера Волгрейва. Он даже пожелал, чтобы после смерти его тело отдали им на съедение, но Пэт подозревал, что при этом они съедят и его самого.
Возможно из-за жутко крепкого сидра – не стоило ему напиваться, но Аллерас так и так проставлялся за свое медное звено цепи, да и жжение из-за чувства вины нужно было чем-то залить – но соловьиные трели казалось выводили «золото за железо, золото за железо, золото за железо». Это казалось странным, потому что именно так той ночью выразился незнакомец, когда Рози свела их вместе.
– Кто ты? – спросил его Пэт, и человек ответил:
– Я – алхимик. Я могу превращать железо в золото. – И в тот же миг в его руке появился золотой, который заплясал между пальцами, желтое золото мягко поблескивало в свете свечей. На одной стороне монеты был трехглавый дракон, на реверсе лик какого-то давно умершего короля.
« Золото за железо»,– вспомнил Пэт, – « другого такого случая не представится. Ты ее хочешь? Ты ее любишь?»
– Я не вор, – ответил он человеку, назвавшемуся алхимиком, – я послушник Цитадели.
Алхимик склонил голову и промолвил:
– Если ты вдруг передумаешь, я вернусь сюда со своим драконом ровно через три дня.
Три дня прошли. Пэт вернулся в «Перо и Кружку», все еще не решив, кто же он, но вместо алхимика обнаружил в таверне Молландера, Армена и Руна в паре со Сфинксом. Чтобы не привлекать к себе внимания ему пришлось присоединиться к ним.
Двери «Пера и Кружки» никогда не закрываются. За шестьсот лет, что таверна стоит на острове посреди Медовухи, она ни разу не прерывала торговлю своим товаром. И хотя высокое бревенчатое строение уже покосилось к югу, как порой бывает кренятся вбок послушники, выпившие лишнего, однако Пэт ни капли не сомневался, что здание простоит еще столько же, и будет все также продавать свой жутко крепкий сидр морякам и речникам, певцам и кузнецам, священникам и принцам, а также будущим послушникам и служкам Цитадели.
– Старый город – это еще не весь мир, – слишком громко заявил Молландер. Он был сыном рыцаря, и был пьян как только возможно напиться. С тех пор, как они сообщили ему новость о гибели его отца в битве на Черноводной, он напивался почти каждую ночь. Даже в Старом городе, в безопасности за городской стеной и в дали от битв, война Пяти Королей коснулась всех… хотя архмейстер Бенедикт настаивал, что ее нельзя было называть войной пяти королей, так как Ренли Баратеона убили еще до того, как себя короновал Бэйлон Грейджой.
– Отец мне всегда говорил, что мир куда больше рыцарского замка, – продолжил Молландер. – Возможно драконы наипоследняя вещь, какую можно отыскать в Карсе, Асшайе и Йи Ти. Но эти байки, которые рассказывают матросы…
– … остаются морскими байками, – закончил за него Армен. – На то они и матросы, дорогой друг Молландер. Пойдем в порт вместе и клянусь, мы найдем пару матросов, которые расскажут что переспали с русалкой, или целый год жили в брюхе у кита.
– А как узнать, что это не так? – Молландер расшвыривал траву ногой в поисках других яблок. – Чтобы разоблачить вруна, тебе пришлось бы самому побывать в брюхе у кита. Скажем один матрос мог соврать, верно, и даже посмеяться, но когда четверо гребцов с разных кораблей твердят одно и тоже, только разными словами…
– Они твердят не одно и тоже, – возразил Армен. – Драконы в Асшае, драконы в Карсе, драконы в Миэрине, в Дотраке, драконы освобождают рабов… каждый рассказывает о разном.
– Только в деталях, – напившись, Молландер становился еще упрямее, и даже будучи трезвым он был непробиваем. – Все твердят о драконах и о прекрасной юной королеве.
Единственный дракон, который волновал Пэта был сделан из желтого золота. И ему было интересно, что случилось с алхимиком. – «Три дня. Он обещал быть здесь».
– Вон яблоко, возле твоего сапога, – крикнул Аллерас Молландеру. – а у меня в колчане еще есть парочка стрел.
– Да пошел ты со своим колчаном, – Молландер поднял плод. – Да оно насквозь червивое, – пожаловался он, но тем не менее бросил его вдаль. Стрела попала в него когда оно уже начало падать и рассекла плод ровно на двое. Одна половинка упала на конек, скатилась по скату, подпрыгнула и упала в футе от ноги Армена.
– Если червя разрезать надвое, то получится два червяка, – оповестил служка всю компанию.
– Если б такое срабатывало с яблоками, то все забыли бы о голоде, – улыбнувшись одной из своих легких улыбок, сказал Аллерас. Сфинкс всегда улыбается, словно знает в чем соль шуток. Это придавало его лицу злобный вид, учитывая его острый подбородок, вдовий утес [1]и плотную шапку коротко стриженных вороных кудрей.
Аллерас станет мейстером. Он пробыл в Цитадели всего год, но уже выковал три звена своей мейстерской цепи. У Армена звеньев может и больше, но на каждое у него ушло по году. И все же, он тоже станет мейстером. Рун и Молландер оставались голошеими послушниками, но Рун-то был еще совсем ребенок, а Молландер учебе предпочитал выпивку.
Пэт же…
В Цитадели он пробыл уже пять лет, прибыв сюда, когда ему едва исполнилось три-надесять лет, но его шея все также оставалась голой, как в первый день прибытия с запада. Дважды он был буквально на пороге. В первый раз он выступал перед архмейстером Ваэллином демонстрируя свои знания в искусстве небес. Вместо этого он узнал, за что Ваэллин получил прозвище Уксус. Два года у него ушло на то, чтобы набраться храбрости для второй попытки. На этот раз он записался к довольно старому архмейстеру Иброзу, купившись на его мягкий голос и умелые руки, но вздохи Иброза были почти столь же болезненны, как острый язык Ваэллина.
– Одно последнее яблоко, – пообещал Аллерас, – и я расскажу вам, что я думаю об этих ваших драконах.
– И что ты такого можешь знать, чего не знаю я? – проворчал Молландер. Он углядел яблоко на ветке, подпрыгнул, ухватил его и бросил. Аллерас оттянул тетиву до уха и грациозно повернулся, следя за летящей целью. Он спустил стрелу в тот же миг, когда яблоко начало падать.
– Ты всегда промахиваешься напоследок, – заметил Рун.
Целехонькое яблоко упало в реку.
– Видал? – сказал он.
– В день, когда сбиваешь все, ты перестаешь совершенствоваться, – Аллерас снял тетиву со своего длинного лука и убрал его в кожаный футляр. Лук был вырезан из сердцевины золотого дерева, редкого и легендарного дерева с Летних Островов. Пэт как-то раз попробовал его натянуть, но не сумел. – « Сфинкс выглядит слабаком, но у него крепкие руки, хоть и худые»,– отметил он, когда Аллерас перекинул ногу через скамью и ухватил свою чашу.
– У дракона три головы, – с неуловимым дорнийским акцентом объявил он.
– Это такая загадка? – поинтересовался Рун. – В сказках сфинксы всегда говорят загадками.
– Никаких загадок, – буркнул Аллерас, прихлебывая вино. Все остальные взяли себе по кружке ядреного сидра, которым славилась таверна, но он предпочитал ему странные сладкие вина своей родины. Даже в Старом городе невозможно было достать такие вина подешевле.
Сфинксом Аллераса прозвал Ленивый Лео. Сфинкс – это что? Немного того, немного сего: лицо человека, тело – льва, и орлиные крылья в придачу. Аллерас был таким же. Его отцом был дорниец, а мать – темнокожей уроженкой Летних Островов. Его собственная кожа была темной, как древесина тика. И как у цитадельских сфинксов из зеленого мрамора у него тоже были глаза цвета оникса.
– Да, ни у одного дракона нет трех голов, если не считать гербы на щитах и флагах!, – твердо отрезал Армен-Служка. – Это такая геральдическая выдумка, вот и все. Кроме того, все Таргариены погибли.
– А вот и не все, – заявил Аллерас. – У Попрошайки была сестра.
– Я думал это ее голову разбили о стену, – удивился Рун.
– Нет, – возразил Аллерас. – То был сын принца Рейегара. Это ему разбили голову храбрецы Льва Ланнистера. А мы говорим о сестре Рейегара, родившейся на Драконьем Камне перед его штурмом. О той, кого назвали Дейенерис.
– Бурерожденная. Теперь я вспомнил. – Молландер поднял свою кружку, расплескав оставшийся сидр. – Ну, так выпьем за нее! – Он сделал глоток, грохнув пустой кружкой по столешнице, рыгнул и вытер рот тыльной стороной ладони: – А где Рози? Наша законная королева достойна еще одной порции сидра, что скажете?
Армен Служка встревожено оглянулся.
– Придержи язык, дурак. Лучше даже не шутить с подобными вещами. Никогда не знаешь, кто мог подслушать. У Паука повсюду уши.
– А! Не намочи штаны, Армен. Я же предлагаю выпить, а не бунтовать.
Пэт услышал смешок, и тихий, хитрый голосок за спиной:
– Я всегда знал, что ты предатель, Попрыгунчик. – Ленивый Лео стоял, привалившись к опоре древнего дощатого моста. На нем был атласный камзол в зеленую и золотую полоску и черный шелковый полуплащ, скрепленный на плече застежкой в виде нефритовой розы. Судя по цвету растекшихся на его груди красных пятен, он до краев набрался вина. Прядь светло-пепельных волос закрывала один его глаз.
Увидев его, Молландер ощетинился.
– Ну и подавись. Проваливай. Тебя сюда не звали. – чтобы его успокоить Аллерас положил руку ему на плечо, а Армен нахмурился.
– Лорд Лео. Я слышал, тебя должны были держать в Цитадели еще…
– …еще три дня, – пожав плечами, закончил Лео. – Перестан утверждает, что миру сорок тысяч лет. Моллос – что пятьсот тысяч. Что значат какие-то три дня? – Несмотря на то, что на террасе было полно свободных столов, Лео уселся к ним. – Закажи для меня чашу золотого арборского, Попрыгунчик, и, возможно, я не стану рассказывать отцу про твой тост. В «Пестрой Угрозе» у меня закружилась голова и я потратил своего последнего оленя на ужин. Свиная грудинка в сливовом соусе, нашпигованная каштанами и белыми трюфелями. Что поделаешь? Всем надо кушать. А что тут у вас, парни?
– Баран, – промычал Молландер. Его голос не показался довольным. – Мы удовольствовались вареной бараниной.
– Уверен, он очень сытный, – Лео обернулся к Аллерасу. – Сын лорда должен быть приветливее, Сфинкс. Я понимаю, ты заполучил свое медное звено. Я, пожалуй, за это выпью.
Аллерас вернул ему усмешку.
– Я заказываю только друзьям. И я не сын лорда, я уже тебе говорил. Моя мать была купчихой.
Карие глаза Лео заблестели от вина и злобы.
– Твоя мать была обезьяной с Летних Островов. Дорнийцы трахают все, что найдут с дыркой между ног. Не принимай на свой счет. Ты может и темный, как орех, но ты, по крайней мере, моешься, не то, что наш пятнистый свинтус. – И он махнул рукой в сторону Пэта.
«Если я ударю его кружкой, то выбью ему половину зубов»,– решил Пэт. Пятнистый свинтус Пэт был героем тысячи анекдотов – добросердечный и пустоголовый мужлан, который всегда обводил вокруг пальца встреченных жирных лордов, надменных рыцарей и напыщенных септонов. Каким-то образом его тупость оборачивалась своего рода неотесанным хитроумием. Все истории заканчивались либо тем, что Пятнистый Пэт оказывался на троне лорда или в постели с какой-нибудь из рыцарских дочек. Но это все анекдоты. В реальной жизни толстый парень никогда не оказывался сверху. Порой Пэту казалось, что мать сильно его ненавидела, раз нарекла его подобным именем.
Аллерас больше не улыбался.
– Ты об этом пожалеешь.
– Вот как? – удивился Лео. – И как я смогу извиниться с пересохшим от жажды горлом?..
– Ты каждым словом позоришь свой род, – ответил ему Аллерас. – И ты настоящий позор для Цитадели, потому что являешься одним из нас.
– Да, я знаю. Ну так закажи мне вина, чтобы я мог смыть им свой позор.
Тут вступился Молландер:
– Я бы вырвал твой язык с корнем.
– Правда? Тогда, как же я смогу рассказать вам о драконах? – снова пожал плечами Лео. – У полукровки есть на это право. Дочка Безумного короля жива и она высидела трех драконов.
– Трех? – остолбенел Рун.
Лео похлопал его по руке:
– Больше двух и меньше четырех. На твоем месте я бы не стал пытаться получить золотое звено, парень.
– Отстань от него, – пригрозил Молландер.
– Какой галантный Попрыгунчик. Как пожелаешь. Каждый сходящий с корабля, проплывшего сотню лиг от Кварта болтает о драконах. Парочка-другая даже скажут, что лично их видели. Маг склонен им верить.
Армен недоверчиво скривил губы.
– Марвин не в себе. Архмейстер Перестан первый, кто тебе это подтвердит.
– И архмейстер Риам тоже, – подхватил Рун.
Лео зевнул:
– Вода мокрая, солнце теплое, а овцы боятся мастиффа.
«У него припасена кличка для каждого»,– подумал Пэт, но он не мог отрицать, что Марвин больше похож на мастиффа, чем на мейстера. – «Словно хочет тобой закусить».– Маг не был похож на прочих мейстеров. Поговаривали, что он якшался со шлюхами и бродячими колдунами, разговаривал с волосатыми иббенийцами и с чернокожими жителями Летних Островов на их родных языках, и приносил жертвы странным богам в маленьких матросских молельнях у причалов. Кто-то говорил, что видел его в трущобах, в крысьих норах и черных борделях, общающимся с лицедеями, певцами, наемниками и даже с нищими. Кое-кто даже шептался, что он однажды забил человека собственными руками.
Когда Марвин вернулся в Старый город, проведя на востоке восемь лет, составляя карту дальних стран и разыскивая редкие книги, изучив колдовство и искусство ловцов теней, Уксус Ваэллин назвал его «Магом». К неудовольствию Ваэллина, новое имя быстро облетело весь Старый город и вошло в обиход. «Оставьте заклинания и молитвы священникам и септонам, и направьте ваш разум на изучение правды, которую можно проверить». – однажды заявил Пэту архмейстер Риам. Но у Риама и кольцо, и посох, и маска из желтого золота, а в его цепи недостает звена из валирийской стали.
Армен уставил свой нос на Ленивого Лео. Его нос отлично для этого подходил – он был длинный, тонкий и крючковатый.
– Архмейстер Марвин верит в массу чудных вещей, – заявил он. – но у него нет доказательств существования драконов, как и у Молландера. Только новые матросские байки.
– Ошибаешься, – возразил Лео. – В палатах Мага загорелись стеклянные свечи.
Над залитой светом факелов террасой повисла тишина. Армен вздохнул и покачал головой. Молландер заржал. Сфинкс внимательно изучал Лео большими темными глазами. Рун выглядел растерянным.
Пэт знал немного об этих стеклянных свечах, хотя никогда не видел, как они горят. Это был самый плохо сохраняемый секрет Цитадели. Говорили, что их привезли в Старый город из самой Валирии за тысячу лет до Ужаса. Он слышал, что их всего четыре: одна зеленая и три черных, и все длинные и перекрученные.
– А что это за стеклянные свечи? – спросил Рун.
Армен Служка прочистил горло:
– В ночь перед принятием клятв служка должен провести ночь в хранилище. Никаких свечей, ламп, факелов и прочих светильников… только свеча из обсидиана. Он должен провести ночь в темноте, пока не сможет зажечь свет в этой свече. Некоторые пытались. Дураки и тупицы из тех, что изучали так называемые высшие таинства. Часто они резали себе пальцы до костей о грани свечей, которые как утверждают острые, словно бритва. И потом с кровоточащими руками им приходилось ждать до рассвета, размышляя о провале. Те, что поумнее отправлялись спать, или проводили ночь в молитве, но каждый год находится несколько идиотов, которые пытаются их зажечь.
– Да, – Пэт слышал подобные истории. – Но какой прок от свечей, которые не дают света?
– Это урок, – ответил Армен. – Последний урок, который мы должны выучить перед тем, как закончим наши мейстерские цепи. Стекло свечи предназначено олицетворять истину и учение, редкость, красоту и его хрупкость. То, что эта вещь представлена в форме свечи должно напоминать нам, что мейстер должен нести свет всюду, где бы он ни служил, а ее острые грани напоминание о том, что знания могут быть опасны. Умные люди могут стать высокомерными, но мейстер должен всегда оставаться скромным. И стеклянная свеча призвана напоминать нам обо всем этом разом. Даже после принесения клятв, обретения цепи и поступления на службу, мейстер будет вспоминать темноту своего одиночества, и тщетность своих попыток зажечь стеклянную свечу… потому, что даже имея знания, не все в этом мире возможно.
Ленивый Лео расхохотался:
– Невозможно для тебя, хотел ты сказать. Я своими глазами видел, как эта свеча горела!
– Я не сомневаюсь, ты видел как горели несколько свечей, – спокойно ответил Армен, – возможно, свечи из черного воска.
– Я знаю, что я видел. Свет был странным и очень ярким. Куда ярче, чем может дать любая восковая или сальная свеча. От нее получались странные тени и пламя никогда не мерцало, даже когда в двери за моей спиной дули сквозняки.
Армен скрестил на груди руки.
– Обсидиан не может гореть.
– Драконье стекло, – вставил Пэт: – маленький народ называет его драконьим стеклом. – Почему-то это показалось ему важным.
– Да, – улыбнулся Аллерас Сфинкс, – и если в мир снова пришли драконы…
– Драконы и еще что-то темное, – сказал Лео. – Овечки закрывают глаза, но мастифф видит истину. Просыпаются древние силы. Тени движутся. Грядет век чудес и ужаса, век богов и героев. – Он потянулся, улыбнувшись им своей ленивой ухмылкой. – Я бы сказал, за это стоит выпить.
– Мы уже достаточно набрались, – ответил Армен. – Рассвет уже гораздо ближе, чем нам бы хотелось, и у архмейстера Иброза лекция о свойствах мочевины. Тем, кто собрался ковать серебряное звено неплохо было бы послушать.
– Держитесь подальше от меня со своими склянками и дегустациями мочи, – отмахнулся Лео. – Что до меня, то я предпочитаю дегустировать золотое арборское.
– Если б передо мной был выбор пить мочу или слушать тебя, то я бы предпочел мочу. – Молландер оттолкнулся от стола. – Пошли, Рун.
Сфинкс потянулся за своим луком.
– А мне пора спать. Может, мне приснятся драконы и стеклянные свечи?
– Что, все уходите? – фыркнул Лео. – Ну что ж. Рози-то останется. Возможно, я разбужу нашу маленькую конфетку и сделаю из нее женщину.
Аллерас заметил выражение лица Пэта.
– Если у него нет даже медного гроша, чтобы заплатить за выпивку, то золотого для девушки у него и подавно нет.
– Точно, – согласился Молландер. – Кроме того, чтобы сделать из девушки женщину требуется быть мужчиной. Пошли, Пэт. Старый Волгрейв встает с первыми лучами солнца. Ему скоро понадобится твоя помощь.
«Если только он сегодня сможет вспомнить, кто я такой»,– Архмейстер Волгрейв без труда мог отличить одного ворона от другого, но не мог справиться с людьми. Порой он считал Пэта кем-то по имени Криссен.
– Нет, – ответил он друзьям. – Я еще задержусь. – Заря еще не появилась. Алхимик все еще мог объявиться, и Пэт хотел быть на месте, если это все же произойдет.
– Ну как хочешь, – сказал Армен. Аллерас смерил Пэта кислым взглядом, затем закинул свой лук на плечо и зашагал следом за остальными к мосту. Молландер был так пьян, что не мог идти самостоятельно, не опираясь на плечо Руна. Цитадель была не так уж и далеко, будь вы ворон, но ни один из них вороном не был, а Старый город был запутанным лабиринтом, состоящим из улиц, перекрестков, переулков, и закоулков.
– Осторожнее! – услышал Пэт голос Армена, когда следом за ними сомкнулась стена тумана. – Здесь влажно, а доски скользкие.