Мартин Гилман
Дефолт, которого могло не быть
Глава 1
Пролог
Что заставило меня взяться за эту книгу
Вопрос, почему именно я написал эту книгу вполне естественный. Я и сам думал: кто я такой, чтобы высказывать серьезные суждения о России? Я спрашивал и российских, и иностранных коллег, игравших в событиях 1998 года ключевые роли: кто напишет об этом? Но браться за перо никто не собирался. И вот обстоятельства сложились так, что рассказать о тех событиях выпало именно мне.
Хотя, должен признать, планы на жизнь у меня были совсем другие. Выйдя на пенсию после тридцатилетней карьеры международного служащего (сначала в ОЭСР, затем в МВФ), я предвкушал все то чудесное, чем смогу наконец заняться. Мне давно хотелось выучить как следует русский язык, чтобы прочесть «Евгения Онегина» в оригинале. И начать опять играть на фортепиано мне тоже хотелось. И посвятить больше времени семье и моим детям, и обновить научные познания. Всего этого мне действительно хотелось. Но никак не писать книгу о переходном периоде в России.
И тем не менее я за нее взялся. Дело, конечно, не только в том, что никто больше из участников описываемых событий писать книгу не захотел, или что, рассказав эту историю, я бы расставил в ней точки над «i», или что у меня таким образом появилась бы возможность попытаться объяснить – публике или себе – что-то, сделанное тогда. Для меня было важным еще вот что. Мне уже 60 лет, и теперь я, как мне кажется, очень ясно отдаю себе отчет в том, какой мир мы оставим нашим детям в наследство, причем отнюдь не в таком уж далеком будущем.
Еще подростком я где-то вычитал, что взгляды человека на мир полностью формируются годам к 15-ти. Я хорошо это запомнил. Ведь я уже тогда понимал, что мир не стоит на месте, и что, возможно, уроков, преподанных мне родителями, окажется недостаточно для того, чтобы справляться с эволюционирующим Zeitgeist, а может даже, чтобы просто понимать его. Ведь мои родители, мои деды и бабки выросли в эпоху, когда все менялось гораздо медленнее, и потому они, возможно, и не переживали особо по поводу будущего – они могли себе это позволить.
Но сегодня сохранять такой «беспечный» взгляд на жизнь уже нельзя. Велик риск совершить ошибки, которые обойдутся слишком дорого. Да и в прошлом, сто лет назад – кстати, тоже в эпоху быстрой глобализации и оптимистичного общего настроя, тогдашнее поколение политиков не заставило себя пересмотреть взгляд на мир, сформировавшийся в предыдущем столетии. И в результате случились одни из самых трагических событий 20-го века… Я убежден, что мы сегодня обязаны сделать усилие над собой, преодолеть собственную естественную инертность и все-таки попытаться переосмыслить мир с точки зрения тех новых реалий, которые несет нам XXI век. Причем такой пересмотр нашего мироощущения может быть как раз нужнее всего в отношении России и нашего представления о ее месте в мире.
Если честно, меня, как и большинство американцев моего поколения, с детства научили бояться Советского Союза и считать, что за любыми его поступками всегда кроются злые намерения. Я знал, конечно, что в войне против Гитлера Советы были союзниками Штатов и что именно они вынесли на своих плечах главную тяжесть войны, понесли огромные человеческие жертвы. Но зато совсем свеж был в моей памяти кубинский кризис и тот страх, который я, тогда выпускник средней школы, испытал в октябре 1962 года. И даже когда уже при Горбачеве, в 1989 году, пала Берлинская стена, а следом развалилась советская империя, мои «старые» взгляды на мир в отношении этих «новых» русских никак не изменились. Те мои предубеждения и дальше влияли бы на мое мироощущение, если бы обстоятельства моей дальнейшей жизни не сложились так, как сложились.
А вышло так, что, проработав многие годы в Европе и в Вашингтоне и, к тому же, еще два года в Африке, я очутился в Москве. Как мог чувствовать и вести себя здесь американец, родившийся и выросший в Мемфисе? С одной стороны, я мог просто не замечать «всех этих русских» с их обычными повседневными заботами. Мог не задумываться над тем, что им, в отличие от меня, не повезло и они просто в силу своего рождения угодили в самый извращенный и самый масштабный социальный эксперимент в истории человечества и что в этом, собственно, и заключается единственная между ними и мной разница. А мог, наоборот, последовать собственной любознательности и все-таки попробовать понять, что настоящая Россия вовсе не та страна злодеев, какой она мне раньше заочно представлялась.
Выручил меня в определенном смысле пресловутый когнитивный диссонанс. Ведь я теперь жил в незнакомой мне среде, и практически никто из окружавших меня людей мое мироощущение не разделял. Поначалу такой диссонанс между ними и мной не давал мне покоя даже еще больше, чем моя упрямая верность заученным с детства убеждениям. Что-то похожее мог бы, наверное, испытывать человек, которому сначала внушили бы, что Земля плоская, а потом он вдруг очутился бы один-одинешенек среди фанатиков «круглости» планеты. Так что отчасти внутренняя готовность посмотреть на новейшую историю России свежим взглядом и написание книги об этом – это моя попытка убедить остальных, что, когда мир так сильно меняется, относиться ко всему нужно непредвзято.
Уверен, что крайне важно не дать укорениться в умах тому новому образу России, который с недавних пор стал вполне расхожим в Европе и в США. Иначе уже в обозримом будущем возможны серьезные просчеты в прогнозах как у политиков, так и у инвесторов. Если мы не разберемся как следует в том, что уже произошло, не выясним для себя, какие были допущены ошибки, то вполне вероятно, что нам не удастся избежать неприятностей и в будущем. А не задумываться о том, что случится с Россией в последующие годы, мы просто не имеем права: Россия по-прежнему обладает смертоносным военным потенциалом, занимает центральное место в плане географии и ресурсов и конечно же продолжает играть свою историческую роль осевого государства.
Хотя, должен признать, планы на жизнь у меня были совсем другие. Выйдя на пенсию после тридцатилетней карьеры международного служащего (сначала в ОЭСР, затем в МВФ), я предвкушал все то чудесное, чем смогу наконец заняться. Мне давно хотелось выучить как следует русский язык, чтобы прочесть «Евгения Онегина» в оригинале. И начать опять играть на фортепиано мне тоже хотелось. И посвятить больше времени семье и моим детям, и обновить научные познания. Всего этого мне действительно хотелось. Но никак не писать книгу о переходном периоде в России.
И тем не менее я за нее взялся. Дело, конечно, не только в том, что никто больше из участников описываемых событий писать книгу не захотел, или что, рассказав эту историю, я бы расставил в ней точки над «i», или что у меня таким образом появилась бы возможность попытаться объяснить – публике или себе – что-то, сделанное тогда. Для меня было важным еще вот что. Мне уже 60 лет, и теперь я, как мне кажется, очень ясно отдаю себе отчет в том, какой мир мы оставим нашим детям в наследство, причем отнюдь не в таком уж далеком будущем.
Еще подростком я где-то вычитал, что взгляды человека на мир полностью формируются годам к 15-ти. Я хорошо это запомнил. Ведь я уже тогда понимал, что мир не стоит на месте, и что, возможно, уроков, преподанных мне родителями, окажется недостаточно для того, чтобы справляться с эволюционирующим Zeitgeist, а может даже, чтобы просто понимать его. Ведь мои родители, мои деды и бабки выросли в эпоху, когда все менялось гораздо медленнее, и потому они, возможно, и не переживали особо по поводу будущего – они могли себе это позволить.
Но сегодня сохранять такой «беспечный» взгляд на жизнь уже нельзя. Велик риск совершить ошибки, которые обойдутся слишком дорого. Да и в прошлом, сто лет назад – кстати, тоже в эпоху быстрой глобализации и оптимистичного общего настроя, тогдашнее поколение политиков не заставило себя пересмотреть взгляд на мир, сформировавшийся в предыдущем столетии. И в результате случились одни из самых трагических событий 20-го века… Я убежден, что мы сегодня обязаны сделать усилие над собой, преодолеть собственную естественную инертность и все-таки попытаться переосмыслить мир с точки зрения тех новых реалий, которые несет нам XXI век. Причем такой пересмотр нашего мироощущения может быть как раз нужнее всего в отношении России и нашего представления о ее месте в мире.
Если честно, меня, как и большинство американцев моего поколения, с детства научили бояться Советского Союза и считать, что за любыми его поступками всегда кроются злые намерения. Я знал, конечно, что в войне против Гитлера Советы были союзниками Штатов и что именно они вынесли на своих плечах главную тяжесть войны, понесли огромные человеческие жертвы. Но зато совсем свеж был в моей памяти кубинский кризис и тот страх, который я, тогда выпускник средней школы, испытал в октябре 1962 года. И даже когда уже при Горбачеве, в 1989 году, пала Берлинская стена, а следом развалилась советская империя, мои «старые» взгляды на мир в отношении этих «новых» русских никак не изменились. Те мои предубеждения и дальше влияли бы на мое мироощущение, если бы обстоятельства моей дальнейшей жизни не сложились так, как сложились.
А вышло так, что, проработав многие годы в Европе и в Вашингтоне и, к тому же, еще два года в Африке, я очутился в Москве. Как мог чувствовать и вести себя здесь американец, родившийся и выросший в Мемфисе? С одной стороны, я мог просто не замечать «всех этих русских» с их обычными повседневными заботами. Мог не задумываться над тем, что им, в отличие от меня, не повезло и они просто в силу своего рождения угодили в самый извращенный и самый масштабный социальный эксперимент в истории человечества и что в этом, собственно, и заключается единственная между ними и мной разница. А мог, наоборот, последовать собственной любознательности и все-таки попробовать понять, что настоящая Россия вовсе не та страна злодеев, какой она мне раньше заочно представлялась.
Выручил меня в определенном смысле пресловутый когнитивный диссонанс. Ведь я теперь жил в незнакомой мне среде, и практически никто из окружавших меня людей мое мироощущение не разделял. Поначалу такой диссонанс между ними и мной не давал мне покоя даже еще больше, чем моя упрямая верность заученным с детства убеждениям. Что-то похожее мог бы, наверное, испытывать человек, которому сначала внушили бы, что Земля плоская, а потом он вдруг очутился бы один-одинешенек среди фанатиков «круглости» планеты. Так что отчасти внутренняя готовность посмотреть на новейшую историю России свежим взглядом и написание книги об этом – это моя попытка убедить остальных, что, когда мир так сильно меняется, относиться ко всему нужно непредвзято.
Уверен, что крайне важно не дать укорениться в умах тому новому образу России, который с недавних пор стал вполне расхожим в Европе и в США. Иначе уже в обозримом будущем возможны серьезные просчеты в прогнозах как у политиков, так и у инвесторов. Если мы не разберемся как следует в том, что уже произошло, не выясним для себя, какие были допущены ошибки, то вполне вероятно, что нам не удастся избежать неприятностей и в будущем. А не задумываться о том, что случится с Россией в последующие годы, мы просто не имеем права: Россия по-прежнему обладает смертоносным военным потенциалом, занимает центральное место в плане географии и ресурсов и конечно же продолжает играть свою историческую роль осевого государства.
Живая история
Я надеюсь, что для российского читателя рассказ о том, как события виделись с позиций МВФ, будет если и не увлекательным, то, по крайней мере, познавательным. К тому же, если не ошибаюсь, это первая книга такого рода. Насколько мне известно, еще ни один руководящий сотрудник фонда не брался рассказывать о событиях, в которых он по долгу службы принимал участие[1]. Даже те, кто вышли на пенсию и ничем уже не рискуют, этого пока не делали. Что само по себе несколько странно, особенно теперь, когда о политике правительств и ее разработчиках принято говорить гораздо более откровенно. При такой открытости руководители МВФ наверняка могли бы рассказать немало поучительного о былых событиях[2].
Есть, конечно, в этом деле свои трудности. Когда пишешь о важном историческом событии исходя из собственного опыта, то какие-то моменты неизбежно вспоминаешь уже не так четко, а о каких-то аспектах и попросту забываешь сказать. К тому же, личные воспоминания всегда односторонни. Но зато мемуары позволяют получить представление и даже немного почувствовать, каково приходилось непосредственным участникам событий.
Но, пожалуй, лишь теперь, по прошествии достаточного времени начинаешь понимать, кто действительно находил гениальные решения, а кто вообще не думал о последствиях. В этом смысле, если вспомнить, какие страсти кипели вокруг тогдашних событий в России и сколько по их поводу было споров, сегодня можно совершенно по-новому выставить оценки и раздать немало похвал и тумаков (причем я и сам заслужил и то и другое). Очевидно, однако, что кризис августа 1998 года стал своего рода водоразделом. И, чтобы правильно понять новую Россию, оценить ее силу и потенциал, до сих пор не решенные проблемы, необходимо услышать как можно больше мнений.
Есть, конечно, в этом деле свои трудности. Когда пишешь о важном историческом событии исходя из собственного опыта, то какие-то моменты неизбежно вспоминаешь уже не так четко, а о каких-то аспектах и попросту забываешь сказать. К тому же, личные воспоминания всегда односторонни. Но зато мемуары позволяют получить представление и даже немного почувствовать, каково приходилось непосредственным участникам событий.
Но, пожалуй, лишь теперь, по прошествии достаточного времени начинаешь понимать, кто действительно находил гениальные решения, а кто вообще не думал о последствиях. В этом смысле, если вспомнить, какие страсти кипели вокруг тогдашних событий в России и сколько по их поводу было споров, сегодня можно совершенно по-новому выставить оценки и раздать немало похвал и тумаков (причем я и сам заслужил и то и другое). Очевидно, однако, что кризис августа 1998 года стал своего рода водоразделом. И, чтобы правильно понять новую Россию, оценить ее силу и потенциал, до сих пор не решенные проблемы, необходимо услышать как можно больше мнений.
Водораздел
Истинное значение кризиса и последовавших за ним событий сегодня, скажем прямо, улавливается пока с трудом. Происходит это из-за того, что Россию в мире по-прежнему видят в негативном свете. Этот отрицательный образ сложился, по крайней мере, после августа 1998 года и закрепился во время второго срока президента Путина. То, какую роль в его создании сыграли западные СМИ и оставшаяся у практически безработных ныне советологов ностальгия по былому четкому делению мира на Запад и Восток, заслуживает само по себе отдельного серьезного исследования. Но и без этого очевидно, что журналисты и советологи не были полностью объективны. Они обращали внимание только на те новости, которые укрепляли существующий отрицательный стереотип, образ России как страны, опасной для Запада и потому не заслуживающей доверия. Цель моей книги – восстановить равновесие. События августа 1998-го причинили большой экономический ущерб, из-за них пострадали многие люди – как случайные участники, так и весь сверхтерпеливый российский народ, и я ни в коем случае не собираюсь это отрицать. Но в то же время я попытаюсь доказать, что в тот момент страна начала разворачиваться в правильном направлении.
До кризиса 1998 года политический класс России вел себя так, будто ему было все равно, какие последствия будет иметь ожесточенная борьба за активы. Федеральная власть была слаба и дискредитирована (возможно, так проявилась реакция на жизнь в условиях высокой централизации и полицейского государства при коммунистическом режиме). Казалось, страну разорвут центробежные силы. В результате законодательство – даже добротное – на практике не действовало. Госаппарат был деморализован, штаты в бюджетной сфере раздуты и недофинансированы. Сбор налогов находился в ужасном состоянии, и его эффективность была абсолютно недостаточна даже для ограниченного финансирования управленческих функций государства, не говоря уже о жизненно необходимой системной трансформации. У государства не было ни воли, ни средств для эффективных действий. Кризис 1998 года стал сигналом к действию. Страна должна была выбрать между воровским капитализмом банановой республики и жесткой программой превращения в современное государство.
Я придерживаюсь того мнения, что Россия действительно возрождается на наших глазах, но при этом все же нужно стараться сохранять трезвость в оценках. Ведь сколько раз в вопросе о краткосрочных перспективах экономического развития в России общепринятое мнение, в том числе и среди специалистов (о чем еще будет разговор), оказывалось ошибочным. Нельзя забывать, что надежность любых прогнозов всегда относительна.
Историю пишут победители. Так мы привыкли считать, и это имеет большое значение, поскольку от того, как история преподнесена, непосредственно зависит и то, как мы ее воспринимаем. Это касается не только общей истории, но и экономической – от того, как она изложена, зависят наши ожидания и расчеты на будущее.
Моя книга – это как раз такой рассказ о кратком периоде в истории политической экономии. Как станет видно из повествования, имеющийся на сегодняшний день результат ни в коем случае не был предопределен. Исторический детерминизм в стиле неверно понятого гегельянства никакой роли не сыграл. А если бы были верны тезисы экономического детерминизма, мы бы имели сегодня совершенно другой результат. Национальный характер, бесспорно, накладывает свой отпечаток на события и в какой-то мере влияет на их ход, но все-таки не он сыграл решающую роль. Просто люди, которые прямо по ходу дела искали и находили решения, таким образом начали писать новую страницу в истории своей нации.
До кризиса 1998 года политический класс России вел себя так, будто ему было все равно, какие последствия будет иметь ожесточенная борьба за активы. Федеральная власть была слаба и дискредитирована (возможно, так проявилась реакция на жизнь в условиях высокой централизации и полицейского государства при коммунистическом режиме). Казалось, страну разорвут центробежные силы. В результате законодательство – даже добротное – на практике не действовало. Госаппарат был деморализован, штаты в бюджетной сфере раздуты и недофинансированы. Сбор налогов находился в ужасном состоянии, и его эффективность была абсолютно недостаточна даже для ограниченного финансирования управленческих функций государства, не говоря уже о жизненно необходимой системной трансформации. У государства не было ни воли, ни средств для эффективных действий. Кризис 1998 года стал сигналом к действию. Страна должна была выбрать между воровским капитализмом банановой республики и жесткой программой превращения в современное государство.
Я придерживаюсь того мнения, что Россия действительно возрождается на наших глазах, но при этом все же нужно стараться сохранять трезвость в оценках. Ведь сколько раз в вопросе о краткосрочных перспективах экономического развития в России общепринятое мнение, в том числе и среди специалистов (о чем еще будет разговор), оказывалось ошибочным. Нельзя забывать, что надежность любых прогнозов всегда относительна.
Историю пишут победители. Так мы привыкли считать, и это имеет большое значение, поскольку от того, как история преподнесена, непосредственно зависит и то, как мы ее воспринимаем. Это касается не только общей истории, но и экономической – от того, как она изложена, зависят наши ожидания и расчеты на будущее.
Моя книга – это как раз такой рассказ о кратком периоде в истории политической экономии. Как станет видно из повествования, имеющийся на сегодняшний день результат ни в коем случае не был предопределен. Исторический детерминизм в стиле неверно понятого гегельянства никакой роли не сыграл. А если бы были верны тезисы экономического детерминизма, мы бы имели сегодня совершенно другой результат. Национальный характер, бесспорно, накладывает свой отпечаток на события и в какой-то мере влияет на их ход, но все-таки не он сыграл решающую роль. Просто люди, которые прямо по ходу дела искали и находили решения, таким образом начали писать новую страницу в истории своей нации.
Общего мнения нет
В этом смысле особенно важно правильно понять реальную суть кризиса 1998 года и его последствий. В историческом плане очевидно, что Россия осталась в выигрыше. Однако не все эту точку зрения разделяют, считая, что в последние десять лет просто имело место некое временное искажение, получившееся в результате высоких цен на энергоносители и, возможно, какого-то исключительного везения. Такое толкование событий, главным образом за пределами России, преобладает потому, что США и Западная Европа по-прежнему остаются в представлении обычных людей ведущими державами, особенно с учетом веса СМИ этих стран в мировом медийном пространстве.
Подобные представления сохраняются в умах еще и потому, что после финансового краха в 1998 году якобы вскрылись некие финансовые скандалы. Их до сих пор преподносят как скандалы, хотя на деле они были в значительной степени выдуманы: выделенный в июле 1998 года транш МВФ в 4,8 млрд долл. США украден не был, а Bank of New York никакие миллиарды русской мафии не отмывал (хотя некоторые злоупотребления и имели место). Но в СМИ только и было что сенсационные статьи на первых страницах, броские заголовки в теленовостях и последующие парламентские расследования. Могло ли после этого сформироваться какое-то иное общественное мнение? Ведь о том, что обвинительные статьи впоследствии опровергались, недобросовестных репортеров выгоняли с работы, иски урегулировались, а в некоторых случаях снимались обвинения, если и писали, то лишь в некоторых крупных газетах, да и то отнюдь не на первых страницах.
Читатели, ожидающие от меня сухого отчета о событиях, возможно, посчитают, что мое повествование местами непоследовательно, а мысли – скачут. Но я выстраивал свой рассказ, имея в виду в первую очередь показать, как в условиях постоянной нехватки исчерпывающей информации неглупые люди, поставленные каждый на своем уровне перед необходимостью принимать решения исходя только из собственного понимания ситуации и мотиваций и ожиданий всех остальных, в большинстве случаев искренне пытались найти все-таки оптимальный вариант. Иногда им это удавалось, а иногда нет. Их задачу усложняло и то, что на развитие событий одни россияне спонтанно отвечали возвратом к идеалам советского прошлого, а другие, наоборот, спешили воспользоваться общей неразберихой и сколотили себе неплохие состояния – у кого сколько получилось. Причем получилось у некоторых настолько неплохо, что, по подсчетам журнала «Форбс», на конец 2007 года общее состояние 87 российских долларовых миллиардеров равнялось 30% ВВП страны. Но я не вдавался в психологические интерпретации и тем более старался никого не судить.
Следует признать, что развитие событий в России могло бы сложиться гораздо хуже. Это не значит, что сегодня все в полном порядке или что у страны безупречные отношения с соседями и уж тем более с Западом. Просто если бы мы жили в идеальном мире, то, наверное, можно было бы расчитывать и на более впечатляющий результат. В реальном мире следует признать, что нам очень повезло. Я даже скажу больше – в отличие от моего друга Кристины Фрилэнд, которая, правда, свою книгу написала сразу после кризиса: полученный в России результат можно смело считать самой выгодной сделкой века.
Я категорически не согласен с распространенным в научных кругах мнением, что Россия – страна-неудачница и что она всегда будет оставаться на «задворках» цивилизованного общества[3]. За последние несколько лет Россия своим примером полностью опровергла такие доводы, как и представления сохранившихся еще кое-где на Западе романтиков марксизма. Обреченных стран не бывает. Выход из положения есть всегда. Нужны только правильно обозначенные экономические ориентиры и, как и в любом начинании, немного везения. Но и в этом случае все может случиться с точностью до наоборот – и потому, хотя при президенте Путине, а теперь Медведеве россияне и начали выводить свою страну на путь процветания, успокаиваться и почивать на лаврах им еще рано.
Точно так же, как кризиса 1998 года можно было избежать, и повторение подобных потрясений в будущем отнюдь не неизбежно. При этом пытливый читатель наверняка отметит для себя, насколько важно в этом смысле запомнить уроки того кризиса. Что, кажется, уже и сделало нынешнее поколение россиян: не похоже, чтобы они в обозримом будущем решились снова начать жить не по средствам. Поэтому главный вопрос здесь, пожалуй, в том, как такому же отношению научить тех, кто придет им на смену. Герберт Уэллс как-то сказал: «История – это рассказ о соревновании, в котором побеждает либо обучение, либо катастрофа». На Западе в последние годы слишком многие увлекались игрой в дутые финансовые схемы, и остается только надеяться, что россияне сохранят привитый кризисом 1998 года финансовый консерватизм. Но как долго эффект этой прививки будет действовать, мы пока не знаем[4].
В суждениях о России наблюдатели обычно впадают в крайности. И чем дальше от Москвы, тем больше амплитуда этих оценок. Например, летом 1997 года рублевые векселя российских регионов с большой охотой покупали уже даже мелкие частные инвесторы в американской глубинке. Одновременно в самой России инвесторы, наоборот, не очень-то им доверяли и предпочитали вкладывать деньги за границей в долларовые инструменты. Затем, когда в представлении иностранцев российские ценные бумаги стали опаснее ядерных отходов, российские инвесторы, в том числе и некоторые инвестиционные банки в Москве, по-прежнему реагировали на ситуацию гораздо спокойнее. На мой взгляд, реальную картину искажали – порой достаточно сильно – всяческие измышления бывших советологов вкупе со статьями и репортажами работавших в Москве журналистов. Именно из-за того, что тогда на Западе писали о России, о ней создалось расхожее представление как о стране, где правят эгоистичные олигархи и бывшие агенты спецслужб.
Общественное мнение по-прежнему скептически относится не только к России, но и к МВФ. Фонд действительно допускал просчеты, и это будет отражено в моей книге. Но в то же время считаю необходимым опровергнуть тех критиков – например, Джозефа Стиглица, – которые утверждают, что МВФ совершил в России слишком грубые, совсем уж очевидные ошибки. И одновременно попытаюсь показать, что на самом деле Россия в тот период была вынуждена одновременно решать самые разные и крайне сложные проблемы и что с учетом царившей в стране неразберихи она справилась с этой задачей много лучше, чем можно было ожидать. Эта настоящая Россия совсем не такая, какой ее представил Эдвард Лукас[5].
Подобные представления сохраняются в умах еще и потому, что после финансового краха в 1998 году якобы вскрылись некие финансовые скандалы. Их до сих пор преподносят как скандалы, хотя на деле они были в значительной степени выдуманы: выделенный в июле 1998 года транш МВФ в 4,8 млрд долл. США украден не был, а Bank of New York никакие миллиарды русской мафии не отмывал (хотя некоторые злоупотребления и имели место). Но в СМИ только и было что сенсационные статьи на первых страницах, броские заголовки в теленовостях и последующие парламентские расследования. Могло ли после этого сформироваться какое-то иное общественное мнение? Ведь о том, что обвинительные статьи впоследствии опровергались, недобросовестных репортеров выгоняли с работы, иски урегулировались, а в некоторых случаях снимались обвинения, если и писали, то лишь в некоторых крупных газетах, да и то отнюдь не на первых страницах.
Читатели, ожидающие от меня сухого отчета о событиях, возможно, посчитают, что мое повествование местами непоследовательно, а мысли – скачут. Но я выстраивал свой рассказ, имея в виду в первую очередь показать, как в условиях постоянной нехватки исчерпывающей информации неглупые люди, поставленные каждый на своем уровне перед необходимостью принимать решения исходя только из собственного понимания ситуации и мотиваций и ожиданий всех остальных, в большинстве случаев искренне пытались найти все-таки оптимальный вариант. Иногда им это удавалось, а иногда нет. Их задачу усложняло и то, что на развитие событий одни россияне спонтанно отвечали возвратом к идеалам советского прошлого, а другие, наоборот, спешили воспользоваться общей неразберихой и сколотили себе неплохие состояния – у кого сколько получилось. Причем получилось у некоторых настолько неплохо, что, по подсчетам журнала «Форбс», на конец 2007 года общее состояние 87 российских долларовых миллиардеров равнялось 30% ВВП страны. Но я не вдавался в психологические интерпретации и тем более старался никого не судить.
Следует признать, что развитие событий в России могло бы сложиться гораздо хуже. Это не значит, что сегодня все в полном порядке или что у страны безупречные отношения с соседями и уж тем более с Западом. Просто если бы мы жили в идеальном мире, то, наверное, можно было бы расчитывать и на более впечатляющий результат. В реальном мире следует признать, что нам очень повезло. Я даже скажу больше – в отличие от моего друга Кристины Фрилэнд, которая, правда, свою книгу написала сразу после кризиса: полученный в России результат можно смело считать самой выгодной сделкой века.
Я категорически не согласен с распространенным в научных кругах мнением, что Россия – страна-неудачница и что она всегда будет оставаться на «задворках» цивилизованного общества[3]. За последние несколько лет Россия своим примером полностью опровергла такие доводы, как и представления сохранившихся еще кое-где на Западе романтиков марксизма. Обреченных стран не бывает. Выход из положения есть всегда. Нужны только правильно обозначенные экономические ориентиры и, как и в любом начинании, немного везения. Но и в этом случае все может случиться с точностью до наоборот – и потому, хотя при президенте Путине, а теперь Медведеве россияне и начали выводить свою страну на путь процветания, успокаиваться и почивать на лаврах им еще рано.
Точно так же, как кризиса 1998 года можно было избежать, и повторение подобных потрясений в будущем отнюдь не неизбежно. При этом пытливый читатель наверняка отметит для себя, насколько важно в этом смысле запомнить уроки того кризиса. Что, кажется, уже и сделало нынешнее поколение россиян: не похоже, чтобы они в обозримом будущем решились снова начать жить не по средствам. Поэтому главный вопрос здесь, пожалуй, в том, как такому же отношению научить тех, кто придет им на смену. Герберт Уэллс как-то сказал: «История – это рассказ о соревновании, в котором побеждает либо обучение, либо катастрофа». На Западе в последние годы слишком многие увлекались игрой в дутые финансовые схемы, и остается только надеяться, что россияне сохранят привитый кризисом 1998 года финансовый консерватизм. Но как долго эффект этой прививки будет действовать, мы пока не знаем[4].
В суждениях о России наблюдатели обычно впадают в крайности. И чем дальше от Москвы, тем больше амплитуда этих оценок. Например, летом 1997 года рублевые векселя российских регионов с большой охотой покупали уже даже мелкие частные инвесторы в американской глубинке. Одновременно в самой России инвесторы, наоборот, не очень-то им доверяли и предпочитали вкладывать деньги за границей в долларовые инструменты. Затем, когда в представлении иностранцев российские ценные бумаги стали опаснее ядерных отходов, российские инвесторы, в том числе и некоторые инвестиционные банки в Москве, по-прежнему реагировали на ситуацию гораздо спокойнее. На мой взгляд, реальную картину искажали – порой достаточно сильно – всяческие измышления бывших советологов вкупе со статьями и репортажами работавших в Москве журналистов. Именно из-за того, что тогда на Западе писали о России, о ней создалось расхожее представление как о стране, где правят эгоистичные олигархи и бывшие агенты спецслужб.
Общественное мнение по-прежнему скептически относится не только к России, но и к МВФ. Фонд действительно допускал просчеты, и это будет отражено в моей книге. Но в то же время считаю необходимым опровергнуть тех критиков – например, Джозефа Стиглица, – которые утверждают, что МВФ совершил в России слишком грубые, совсем уж очевидные ошибки. И одновременно попытаюсь показать, что на самом деле Россия в тот период была вынуждена одновременно решать самые разные и крайне сложные проблемы и что с учетом царившей в стране неразберихи она справилась с этой задачей много лучше, чем можно было ожидать. Эта настоящая Россия совсем не такая, какой ее представил Эдвард Лукас[5].
Моя «Российская одиссея»
Я не профессиональный эксперт по России, хотя по сравнению с некоторыми специалистами, возможно, научился понимать эту страну глубже и тоньше, ведь все последние 15 лет моя профессиональная и личная жизнь была целиком связана именно с Россией. В 1993 году, работая в МВФ, я был назначен в его «российскую команду» и начал практически ежемесячно курсировать между Вашингтоном и Москвой. А в ноябре 1996 года меня и вовсе перевели в Москву главой представительства МВФ. В российской столице я прожил вплоть до возвращения в Вашингтон в июле 2002 года[6]. Наконец, в июле 2005 года я опять вернулся в Москву и с тех пор живу здесь постоянно.
Мне довелось на протяжении более чем 30 лет заниматься экономическими проблемами самых разных стран, сначала в рамках Организации экономического сотрудничества и развития в Париже, а затем в МВФ. В фонде я в основном работал в Департаменте разработки и анализа политики и участвовал в переговорах с 17 странами в Восточной Европе, Азии, Африке и на Ближнем Востоке. В этом качестве я почти восемь лет находился в самом центре событий в России. Поэтому при работе над книгой я опирался на собственные записи и воспоминания о состоявшихся тогда встречах, дискуссиях и событиях.
В написании книги мне оказали помощь и бывшие руководители МВФ, в первую очередь Мишель Камдессю, Стэнли Фишер и Джон Одлинг-Сми. Камдессю, кстати, многие свои взгляды, отраженные в этой книге, публично высказал впервые. Освежить воспоминания мне также помогли беседы со многими российскими руководителями, которых я хорошо знал по работе, а с некоторыми со временем даже подружился. Ну и, наконец, самым, может быть, главным подспорьем при написании книги стало то, что я женился на Татьяне Малкиной. Ведь она вплоть до нашего отъезда в Вашингтон в 2002 году была одним из ведущих политических обозревателей в России, входила в «кремлевский» пресс-пул, и благодаря ей у меня появился не только уникальный прямой канал связи на самом высоком уровне власти, но и возможность понять, как сами россияне в действительности воспринимают окружающий мир[7].
И, в заключение этой главы, еще одно важное соображение. Все, что предшествовало кризису 1998 года, и то, что за ним последовало, вполне можно рассматривать как жестокий удар не только по самой России, но и по репутации МВФ, а может быть, и по репутации автора. И потому может возникнуть вопрос, не написана ли эта книга с тем, чтобы преподнести аккуратно подправленную версию событий и тем самым спасти доброе имя МВФ. Уверяю, у меня не было подобных намерений. К тому же, я теперь на пенсии, и вряд ли кто-то может меня заставить излагать приукрашенную историю. Да никто и не пытался. МВФ лишь попросил проявлять сдержанность в критических оценках конкретных лиц. Будь я по-прежнему сотрудником фонда, тогда его правила, возможно, и помешали бы мне выпустить книгу. В 2003 году, кстати, именно так и случилось, но с другой моей, более ранней рукописью[8]. При том, что МВФ последовательно призывает других добиваться полной открытости и прозрачности, тот запрет кажется, конечно, несколько странным, поскольку выставляет сам фонд в невыгодном свете как организацию чересчур осторожную. Но как бы там ни было, думаю, что я не заслуживаю упреков в том, что эта книга призвана «защитить честь мундира» и, следовательно, необъективна: в экономике России в последние годы были и удачи, и провалы, но МВФ к ним имеет очень мало отношения. Россияне и ошибки совершали, и успехов добивались в первую очередь сами.
Это книга – о людях, живущих в эпоху исторических перемен. Сложно по отдельности поблагодарить каждого, кто помог мне в ее написании – таких людей слишком много. Мои коллеги в московском офисе МВФ – Джонатан Андерсон, Альфред Каммер, Том Ричардсон, русские сотрудники под руководством Татьяны Рубиной – были моими лучшими учителями. Невозможно недооценить вклад российских партнеров и моих друзей в России. Многие из них потратили свои силы и время на то, чтобы обсудить со мной свои впечатления об описываемых событиях, и я в долгу перед ними. Особо я бы упомянул Сергея Алексашенко, Андрея Бугрова, Александра Волошина, Олега Вьюгина, Евгения Гавриленкова, Мишеля Камдессю, Михаила Касьянова, Алексея Можина, Эльвиру Набиуллину, Джона Одлинга-Сми, Александра Потемкина, Стэнли Фишера и Евгения Ясина. Благодарю также моего друга
Мне довелось на протяжении более чем 30 лет заниматься экономическими проблемами самых разных стран, сначала в рамках Организации экономического сотрудничества и развития в Париже, а затем в МВФ. В фонде я в основном работал в Департаменте разработки и анализа политики и участвовал в переговорах с 17 странами в Восточной Европе, Азии, Африке и на Ближнем Востоке. В этом качестве я почти восемь лет находился в самом центре событий в России. Поэтому при работе над книгой я опирался на собственные записи и воспоминания о состоявшихся тогда встречах, дискуссиях и событиях.
В написании книги мне оказали помощь и бывшие руководители МВФ, в первую очередь Мишель Камдессю, Стэнли Фишер и Джон Одлинг-Сми. Камдессю, кстати, многие свои взгляды, отраженные в этой книге, публично высказал впервые. Освежить воспоминания мне также помогли беседы со многими российскими руководителями, которых я хорошо знал по работе, а с некоторыми со временем даже подружился. Ну и, наконец, самым, может быть, главным подспорьем при написании книги стало то, что я женился на Татьяне Малкиной. Ведь она вплоть до нашего отъезда в Вашингтон в 2002 году была одним из ведущих политических обозревателей в России, входила в «кремлевский» пресс-пул, и благодаря ей у меня появился не только уникальный прямой канал связи на самом высоком уровне власти, но и возможность понять, как сами россияне в действительности воспринимают окружающий мир[7].
И, в заключение этой главы, еще одно важное соображение. Все, что предшествовало кризису 1998 года, и то, что за ним последовало, вполне можно рассматривать как жестокий удар не только по самой России, но и по репутации МВФ, а может быть, и по репутации автора. И потому может возникнуть вопрос, не написана ли эта книга с тем, чтобы преподнести аккуратно подправленную версию событий и тем самым спасти доброе имя МВФ. Уверяю, у меня не было подобных намерений. К тому же, я теперь на пенсии, и вряд ли кто-то может меня заставить излагать приукрашенную историю. Да никто и не пытался. МВФ лишь попросил проявлять сдержанность в критических оценках конкретных лиц. Будь я по-прежнему сотрудником фонда, тогда его правила, возможно, и помешали бы мне выпустить книгу. В 2003 году, кстати, именно так и случилось, но с другой моей, более ранней рукописью[8]. При том, что МВФ последовательно призывает других добиваться полной открытости и прозрачности, тот запрет кажется, конечно, несколько странным, поскольку выставляет сам фонд в невыгодном свете как организацию чересчур осторожную. Но как бы там ни было, думаю, что я не заслуживаю упреков в том, что эта книга призвана «защитить честь мундира» и, следовательно, необъективна: в экономике России в последние годы были и удачи, и провалы, но МВФ к ним имеет очень мало отношения. Россияне и ошибки совершали, и успехов добивались в первую очередь сами.
Это книга – о людях, живущих в эпоху исторических перемен. Сложно по отдельности поблагодарить каждого, кто помог мне в ее написании – таких людей слишком много. Мои коллеги в московском офисе МВФ – Джонатан Андерсон, Альфред Каммер, Том Ричардсон, русские сотрудники под руководством Татьяны Рубиной – были моими лучшими учителями. Невозможно недооценить вклад российских партнеров и моих друзей в России. Многие из них потратили свои силы и время на то, чтобы обсудить со мной свои впечатления об описываемых событиях, и я в долгу перед ними. Особо я бы упомянул Сергея Алексашенко, Андрея Бугрова, Александра Волошина, Олега Вьюгина, Евгения Гавриленкова, Мишеля Камдессю, Михаила Касьянова, Алексея Можина, Эльвиру Набиуллину, Джона Одлинга-Сми, Александра Потемкина, Стэнли Фишера и Евгения Ясина. Благодарю также моего друга