Страница:
Это было сенсационной новостью. Астрономы Земли только подозревали
существование на Венере растительной жизни, а многие из них считали, что ее
нет. Фотографии пейзажей Венеры, оказавшиеся на звездолете, рассматривались
Штерном и другими учеными с величайшим вниманием. Это было такое научное
сокровище, значение которого трудно было переоценить.
Убедившись, что на Венере нет разумной жизни, каллистяне стали искать
другие планеты. Они скоро нашли планету Юпитер, но, учитывая ее величину и
отдаленность от Солнца, решили, что на ней жизни быть не может, и поэтому не
познакомились с ней ближе. Диегонь и Вьеньянь считали, что бесполезно искать
разумную жизнь на большом расстоянии от Солнца, и звездолет три месяца
обследовал пространство между орбитами Венеры и Земли, о существовании
которой они долго не подозревали.
Не находя никакой планеты (Марс так и остался незамеченным) каллистяне
решили, что система Солнца гораздо беднее планетами, чем система Сириуса.
С чувством глубокого разочарования они собирались отправиться в
обратный путь.
Найти Землю помогла случайность.
Желая точно рассчитать орбиту Венеры, Вьеньянь наблюдал планету с
помощью телескопа и несколько раз фотографировал. Рассматривая снимки, он
обратил внимание на заметное смещение одной из ярких звезд, на фоне которых
он видел Венеру. Заподозрив, что эта звезда является планетой, Вьеньянь стал
изучать ее и очень скоро убедился, что не ошибся. Определив орбиту открытого
им спутника Солнца, он понял: то, что они искали, найдено.
Неизвестная планета находилась на таком расстоянии от Солнца, что на
ней вполне могла оказаться жизнь, хотя бы такая, как на Венере.
На совете экипажа корабля было решено обследовать находку. Звездолет
направил свой путь к Земле.
Подлетев к ней, каллистяне сразу поняли, что эта планета сильно
отличается от Венеры, но что ее природа еще богаче, чем у ее соседки.
Наличие на Земле разумного населения было установлено ими только тогда,
когда звездолет приблизился на пятьсот километров к ее поверхности. Первым
признаком, по которому им стало ясно, что они встретили, наконец,
человеческий разум, был океанский пароход, замеченный в телескоп. Его
искусственное происхождение было для них несомненно.
Потом они увидели еще несколько кораблей. Оказавшись над Сибирью, они
уже сознательно искали признаки разумной деятельности и без труда находили
их.
Их радость была очень велика. Несколько часов, которые отделяли момент
появления парохода от приземления в Курской области, пролетели для них как
один миг.
Только Диегонь сохранял относительное спокойствие и управлял
звездолетом. Остальные, находились в состоянии лихорадочного волнения.
Когда, опустившись ниже, они увидели поднявшиеся им навстречу самолеты,
даже Диегонь оторвался от пульта управления и подошел к экрану. С огромным
интересом рассматривали каллистяне воздушные машины.
Катастрофа самолета, неосторожно вошедшего в струю позади корабля,
произвела на них потрясающее впечатление. Они были в отчаянии, что их
прибытие повело к смерти обитателя Земли. Диегонь бросился обратно к пульту
и резко увеличил скорость, боясь повторения несчастья. Он думал, что
реактивное движение неизвестно на Земле и что люди не понимают опасности
приближения к задней части звездолета.
Они видели другие эскадрильи самолетов и понимали, что жители Земли
приветствуют их, но теперь каждый раз уходили далеко вперед, уклоняясь от
почетного эскорта.
Им не хотелось производить посадку в пустынях, которые они встречали во
время полета над Землей, и они стали искать достаточно уединенного места,
где не было бы свидетелей приземления, и Курская область показалась им
подходящей. Остановившись на окрестностях Золотухино, Диегонь долго кружил
на одном месте, чтобы дать возможность Вьеньяню хорошо рассмотреть
местность, -- он опасался сесть на болото. Тучи пыли, поднятые кораблем,
помешали им видеть, что под ними населенный пункт. О существовании под ними
города они даже не подозревали и только случайно не посадили звездолет прямо
на дома.
Когда корабль коснулся земли и замер неподвижно, они поздравляли друг
друга с достижением поставленной цели. Они были глубоко счастливы.
Звездолет находился на планете, подобной их собственной, и эта планета
была населена разумными существами!
В свои "окна" -- экраны -- каллистяне наблюдали за прибытием экспедиции
и постройкой лагеря. Они хорошо поняли цель, с которой это делалось, -- люди
готовились к встрече с ними. Световые разговоры убедили их в том, что общий
язык с населением Земли будет найден.
Девятнадцать суток1, которые они были вынуждены провести на корабле,
показались им очень долгими. Но было необходимо произвести пробы земной
атмосферы и выяснить, какие в ней содержатся болезнетворные микроорганизмы.
(1 Сутки Каллисто, или время полного оборота планеты вокруг ее оси,
равнялось двадцати трем часам сорока минутам, то есть было только на
двадцать минут короче, чем на Земле.)
Синьг, который испытывал такое же нетерпение, как и его товарищи,
торопился как мог. Он установил, что состав и плотность атмосферы Земли
такие же, как на Каллисто. Он обнаружил несколько микробов, неизвестных на
их родине, и нашел средства против заражения ими. Это позволило каллистянам
выйти из корабля без масок. Но все бактерии, известные Синьгу, оказались и в
атмосфере Земли. Это открытие обрадовало его, так как устраняло опасность
заражения для людей. Он решил, что на первое время нельзя допускать на
звездолет воздух Земли, и именно поэтому они подвергали кабину подъемной
машины "дезинфекции". Синьг надеялся, что в дальнейшем, когда он лучше
изучит микроорганизмы Земли, можно будет обходиться без этой неприятной
процедуры.
Первое появление людей вблизи от корабля очень взволновало каллистян. С
жадным любопытством они рассматривали жителей неведомой планеты, столь
похожих на них самих, но с белым цветом кожи. Желая показать, что видят их,
они намеренно выдвинули аппарат для взятия проб воздуха в тот момент, когда
люди шли мимо. Бьяининь хотел выйти из корабля и показаться жителям Земли,
так велико было его нетерпение. Он соглашался пойти на риск заражения, но
Синьг и Диегонь не позволили ему этого сделать.
День пятнадцатого августа (они, конечно, не знали, что это "август" и
что сегодня пятнадцатое число) был для каллистян таким же праздником, как и
для людей. По их счету, это был четыреста тридцать третий день 2392 года.
На Каллисто, так же как и на Земле, время полного оборота планеты
вокруг ее центрального светила (Сириуса) считалось "годом", но вследствие
того, что орбита планеты была длиннее орбиты Земли и сама Каллисто двигалась
медленнее, этот "год" равнялся почти двум земным годам.
"Год" Каллисто не делился, подобно земному, на месяцы. Это было не
удивительно, если вспомнить, что на ней не было смены времен года.
Каллистяне не знали, что такое весна, осень, зима и лето. В той части
планеты, где были расположены материки, всегда было одно сплошное лето,
более жаркое, чем на экваторе Земли. На полюсах Каллисто, наоборот, всегда
царила зима, но значительно более мягкая, чем на полюсах Земли.
До отъезда из лагеря осталось три дня. Все вопросы, связанные с
переездом в Москву, были успешно согласованы. Диегонь сам предложил, чтобы
экипаж корабля в полном составе покинул лагерь.
Космический корабль должен был остаться под охраной воинских частей.
Час ночи.
Экспресс "Пекин -- Москва" только что отошел от крупной станции и,
набирая скорость, мчался вперед. В двухместном купе международного вагона у
окна, закрытого опущенной занавеской, сидели в креслах два пассажира. Один
был пожилой китаец, второй, судя по его костюму и манере держаться, --
американец.
Беседа шла на английском языке.
-- Что же мне оставалось делать? -- говорил американец. -- В разрешении
посетить лагерь мне отказали. Я не ученый и не журналист. Просто
любознательный человек. Хочу увидеть жителей другой планеты -- марсиан... Я
очень доволен, что удалось получить визу и что еду в Москву. Может быть,
марсиане приедут туда, а если нет, постараюсь хоть издали посмотреть на
корабль.
-- Профессор Куприянов разрешил экскурсии к звездолету, -- сказал
китаец. -- Вам надо поехать в город Курск, советую сделать это пятнадцатого
августа.
-- Вы думаете, что световой разговор был правильно понят?
-- У меня это не вызывает сомнений.
-- Вы счастливый человек, -- сказал американец. -- Без всяких хлопот
увидите корабль и марсиан.
-- Почему вы называете их марсианами? По данным современной науки, на
Марсе нет разумного населения.
-- Ну что "современная наука"! Что она знает? Тайны природы недоступны
слабому человеческому уму.
-- Вот как! -- усмехнулся китаец. -- Вы не верите в науку? Во что же вы
тогда верите?
-- В человека. В силу его ума и энергии.
-- Так это и есть сила науки.
-- Человеку не понять тайн природы, -- повторил американец.
-- Непознаваемость мира! -- китаец засмеялся. -- Вы фидеист?
-- Как вы сказали? Фидеист? А что это означает?
-- Есть такое философское учение. Оно оспаривает научное познание мира
и отдает предпочтение вере перед знанием. Фидеизм -- опора реакции.
-- Вы говорите, как коммунист.
-- Я и есть коммунист, -- просто ответил китаец.
Американец вынул часы и взглянул на них.
-- Не хотите ли пройти в ресторан? -- предложил он. -- Стаканчик водки
перед отходом ко сну. Русская водка лучше джина.
-- Нет, благодарю вас, -- ответил китаец.
Американец вышел из купе.
Оставшись один, китаец начал раздеваться. Вспоминая разговор, он
улыбался.
"Таковы они все, -- думал он. -- Считают себя высшей расой и сочетают
это с полной научной неграмотностью. Он верит только в энергию человека, то
есть в искусство бизнеса".
Едва он успел снять пиджак, как его спутник вернулся.
-- Идемте скорее! -- сказал он. -- В соседнем вагоне произошло
убийство.
-- Что вы говорите! -- воскликнул китаец.
Он поспешно надел пиджак и пошел за американцем.
В коридоре вагона было пусто. Пассажиры спали.
Они вышли на площадку, чтобы перейти в другой вагон.
Поезд мчался по лесу. Близко к полотну дороги подступила черная стена
деревьев. В слабом свете маленькой лампочки на площадке смутно темнела
фигура какого-то человека.
Если бы проводник вагона увидел его, то мог бы поклясться, что этого
человека раньше не было в поезде.
Американец сделал шаг назад, пропуская китайца вперед.
Неизвестный человек взмахнул рукой. Звук тяжелого удара потерялся в
стуке колес бешено несущегося экспресса.
Тело упало на площадку вагона. Двое наклонились над ним и поспешно
обыскали труп. Потом они открыли дверь и выбросили убитого, на всем ходу, в
черноту ночи.
Главный врач одной из районных больниц омской области, доктор
Казимбеков, всегда приходил на работу ровно в восемь часов. Надев халат, он,
в сопровождении дежурного врача, начал обычный обход больных.
-- Слышали? -- говорил он в каждой палате. -- Товарищ Широков уже почти
свободно говорит с каллистянами. Что значит медицинский работник! Принято
решение переехать из лагеря в Москву. Профессор Аверин узнал много нового в
вопросах синтеза органических соединений. Профессор Смирнов изучает
двигатели.
Больные улыбались. Они уже привыкли, что главный врач каждый день
сообщал им новости из лагеря под Курском, не считаясь с тем, что они сами их
уже знали. Радиостанции три раза в день включали в свою программу передачу
сообщений Куприянова.
Казимбеков очень интересовался звездолетом. Он сетовал, что сам не
увидит гостей с Каллисто, и ворчал на то, что корабль не опустился
где-нибудь поближе.
-- Что им, места не хватило у нас в Сибири? -- говорил он.
Миллионы сибиряков видели звездолет во время его полета, но даже этого
утешения судьба не доставила бедному Казимбекову. Корабль пролетел в стороне
от Омской области.
Не один Казимбеков был в эти дни недоволен своей судьбой. Вряд ли можно
было отыскать в Советском Союзе человека, который не завидовал бы жителям
Курской области. Звездолет, его экипаж, научная экспедиция Академии наук
были самой волнующей темой разговора. Где и о чем бы ни говорили люди в эти
дни, беседа обязательно переходила на Каллисто.
И в небольшой районной больнице все, здоровые и больные, думали и
говорили о том же.
Пациентов было не так много, и Казимбеков скоро закончил свой обход.
-- А в каком положении китаец? -- спросил он у дежурного врача.
-- Все в том же, -- со вздохом ответил тот
Речь шла о человеке, доставленном в больницу девятого августа с линии
железной дороги. Он был найден путевым обходчиком рано утром на лесном
перегоне.
У китайца, хорошо одетого, пожилого человека, была разбита голова и
сломаны обе ноги. Он лежал под насыпью и не подавал никаких признаков жизни.
Несмотря на то, что человек казался мертвым, путевой обходчик доставил
его в ближайшую больницу.
Китаец оказался жив ("На один процент", -- как выразился Казимбеков.)
Энергично принятыми мерами удалось если не совсем предотвратить смерть, то,
во всяком случае, отдалить ее и получить слабую, но все же надежду на
благополучный исход.
У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из которых можно
было бы узнать, кто он такой.
Путевой обходчик утверждал, что, когда он перед этим обходил свой
участок, под насыпью еще никого не было, а с той поры прошел только один
пассажирский поезд -- экспресс "Пекин -- Москва".
Оставалось предположить, что пострадавший упал именно с этого поезда.
Можно было только удивляться, что он остался жив, так как экспресс проходил
этот участок с очень большой скоростью
Но расследование не подтвердило этой догадки. На посланную вдогонку за
поездом телефонограмму пришел ответ, что все пассажиры экспресса налицо.
Никто не пропал дорогой.
Предположить, что человек ехал на каком-нибудь из товарных поездов,
было трудно. Он был так хорошо одет, что на него безусловно обратили бы
внимание.
Дело перешло в ведение прокуратуры. Судебно-медицинский эксперт,
специально приехавший для этого из Омска, установил, что рана на темени
(голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой
стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием.
"Падение с поезда" оборачивалось убийством, которое только случайно не
увенчалось успехом.
По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона поезда на ходу,
после того как ему был нанесен удар кастетом.
Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро. Но с
головой дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубока, и раненый
вот уже больше месяца не приходил в себя. Его кормили искусственным
способом, и надежда на спасение его жизни становилась все слабее и слабее.
Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно было
только тогда, когда пострадавший придет в сознание. Казимбекова ежедневно
запрашивали из Семипалатинска, но на вопрос о состоянии больного он изо дня
в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в сознание
не приходит.
Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи
о перевозке его в Омскую хирургическую клинику, и он оставался в районной
больнице.
-- Значит, без перемен? -- спросил главный врач.
-- Без перемен.
-- Плохо его дело, -- сказал Казимбеков. -- Такое длительное
беспамятство неизбежно заканчивается смертью.
-- И преступник останется неузнанным?
-- Меня не интересует преступник, -- сердито ответил главный врач. --
Это дело следственных органов. Меня интересует больной.
Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый. Здесь стояла только
одна кровать, стул и небольшой столик. Окно было завешено, и в комнате царил
полумрак.
Китаец лежал на спине. Его забинтованная голова сливалась с белой
подушкой.
В первый момент Казимбеков не заметил никаких перемен в положении
пациента, но, подойдя ближе, с удивлением и радостью увидел, что глаза
раненого открыты.
-- Сейчас же вызовите переводчика, -- шепнул он дежурному врачу, -- и
следователя.
По полученному им приказу он был обязан немедленно сообщить, как только
раненый придет в сознание. Следственные власти с нетерпением ждали этого
момента.
Надо было спешить. Может быть, это последняя вспышка жизни!
Но как ни тихо было дано это распоряжение, раненый расслышал и понял
его.
-- Не надо... -- чуть слышно сказал он, -- переводчика. Я... говорю...
по-русски.
Дежурный врач быстро вышел. Казимбеков наклонился над кроватью.
-- Не разговаривайте! -- сказал он.
-- Что... со мной... случилось?
-- Вы ранены. Прошу вас не говорить сейчас. Поберегите силы.
Китаец послушно закрыл глаза. Казимбеков взял его руку. Пульс был
слабым, но ровным. Врач позвонил, чтобы вызвать к раненому дежурную сестру.
Внезапно китаец вздрогнул и сделал движение подняться.
Казимбеков поспешно, но все же очень осторожно удержал его за плечи.
-- Спокойно! -- сказал он. -- Не надо шевелиться.
Раненый сделал движение рукой, предлагая нагнуться.
Доктор услышал прерывистый шепот:
-- Я вспомнил... Скорее следователя... Я должен успеть...
Опрос продолжался долго. Раненый с трудом давал показания. Часто
приходилось делать длительные перерывы, чтобы дать возможность пострадавшему
собраться с силами.
Казимбеков ворчал и требовал перенести опрос на завтра, но китаец не
соглашался на это.
-- Я должен успеть, -- говорил он. -- Это очень важно. Может случиться,
что я умру.
-- Теперь вы уже не умрете, -- уверял его врач.
-- Все равно, время не терпит.
-- Постарайтесь подробнее описать внешность вашего спутника, -- сказал
следователь.
Раненный, как мог подробнее, рассказал об амерканце.
-- Вы успели разглядеть человека на площадке?
-- Я его плохо видел... Мне показалось... что он китаец...
-- Номер вагона и купе?
-- Вагон восемь. Купе пять.
-- Что, по-вашему, могло быть причиной нападения?
-- Думаю, что... им нужны были мои документы... Это и есть самое
страшное... Ему нужно было пробраться в лагерь... под моим именем.
-- В какой лагерь? -- одновременно спросили следователь и Казимбеков.
-- В лагерь у космического корабля... Я еще не говорил вам... Я ехал
туда... Я корреспондент агентства Синьхуа. Мое имя Ю Син-чжоу.
Полковника Артемьева разбудили шаги человека, подошедшего к палатке. Он
всегда спал очень чутко, а в последнее время, снедаемый тревогой, вообще
забыл, что значит спокойный сон.
Никто в обоих лагерях не подозревал, кто он такой. Все считали
Артемьева корреспондентом. Один только Козловский знал, что он сотрудник
разведки.
Работа с каллистянами, изучение их научных материалов внешне шли
гладко. Ничто не указывало, что гостям Земли может угрожать какая-нибудь
опасность. Но советская разведка знала, что такая опасность существует.
Техника Каллисто все еще оставалась загадочной. Изучением двигателей
звездолета занимались Смирнов и Манаенко, -- оба советские ученые.
Определенные круги за границей опасались, что результаты их открытий
останутся в руках СССР и не будут опубликованы, как другие материалы,
добытые на звездолете. С их точки зрения советские люди должны были скрыть
"атомные тайны", использовать их на усиление военной мощи своей страны.
Такая перспектива, разумеется, тревожила их. Они не могли себе представить
возможности добровольного отказа от технической тайны, да еще столь важной.
Они судили по себе и сделали соответствующие выводы. Пусть лучше техника
Каллисто останется никому неизвестной, чем отдать ее СССР. Лучше уничтожить
"котел", уничтожить книги каллистян, убить их самих... Это было чудовищно,
но логично.
Несмотря на все усилия, напасть на след врага не удавалось. Все
обитатели лагеря Академии наук и лагеря иностранцев были проверены самым
тщательным образом. Напрасно! Могло создаться впечатление, что никакого
тайного врага нет, что сведения, добытые советской разведкой, ложны, но
полковник Артемьев даже не допускал такой мысли. Враг был! Его надо найти!
Разоблачение Дюпона и О'Келли подкрепляли его уверенность в этом. Противник
не мог быть так наивен. Враг был, по-видимому, очень осторожен и очень
опытен.
"Тем лучше! -- думал Артемьев. -- Когда мы обнаружим его, то можно быть
уверенным, что теперь-то это именно тот, кого мы ищем".
Николай Николаевич Козловский не придал никакого значения факту,
сообщенному ему профессором Смирновым. Но не так поступил опытный разведчик.
Узнав, что китайский журналист Ю Син-чжоу в прошлом инженер, Артемьев не
оставил это неожиданное открытие без внимания. Подлинность Ю Син-чжоу до сих
пор не вызывала у него сомнений. Сведения, полученные от агентства
"Синьхуа", устраняли малейшие подозрения. Но вот появилось новое,
неизвестное раньше обстоятельство, и Артемьев не прошел мимо него.
"Почему он раньше не сказал, что он инженер? -- думал полковник. --
Случайно это или намеренно!"
Артемьеву казалось странным, что человек, имеющий диплом инженера,
сменил свою профессию на журналистику. Но, с другой стороны, агентство
"Синьхуа" могло именно потому послать Ю Син-чжоу в лагерь, что он инженер,
человек технически грамотный. Такой корреспондент в данном случае был
безусловно полезнее профессионального журналиста. Но почему он молчал до сих
пор?..
Артемьев еше не подозревал Ю Син-чжоу, но смутное недоверие возникло, и
он решил проверить все до конца. В тот же день, когда ему стал известен
разговор Козловского с профессором Смирновым, он послал радиограмму с
требованием прислать подробную биографию журналиста и вслед за этим его
фотографию.
С нетерпением ожидая ответа, он инстинктом разведчика чувствовал, что
напал на след, но к чему мог привести его этот след, было неясно. Лояльность
Ю Син-чжоу казалась несомненной.
По свойству своего характера Артемьев всегда целиком отдавался тому
делу, которым занимался в данный момент. Даже во сне он не забывал о
вставшей перед ним задаче. Погруженный в некрепкий сон, он продолжал ждать
ответа на свою радиограмму и, когда услышал шаги, сразу проснулся, сел на
постели и включил свет.
Было четыре часа утра; лагерь был погружен в сон, и только серьезное
дело могло привести кого-то к его палатке.
Он не ошибся.
Вошел один из его помощников, дежуривший в эту ночь на радиостанции
подполковника Черепанова.
-- Срочная радиограмма, товарищ полковник!
Радиограмма была длинная. В ней сообщалась вся биография Ю Син-чжоу.
Глаза Артемьева быстро пробегали по строчкам.
Имя... Год рождения... Партийность... С какого года... Семейное
положение... Образование...
Рука Артемьева замерла на бланке.
Образование: окончил литературный институт в Москве.
Значит...
Значит, Ю Син-чжоу не был инженером. Но профессор Смирнов,
заподозривший в нем инженера, не мог ошибиться. Да и сам Ю Син-чжоу
подтвердил, что он инженер.
Артемьев на секунду закрыл глаза. Замысел врага, который он не мог
разгадать, предстал вдруг перед ним с ослепительной ясностью. Так вот где
таилась опасность, которую он предвидел, приближение которой чувствовал!..
Все было так понятно и просто, что Артемьев с удивлением заметил, что
мучившее его волнение совершенно прошло.
Радиограмма не опоздала! Она пришла вовремя!
Он стал быстро одеваться.
Враг обнаружен! Настоящий, подлинный враг, так долго сумевший
оставаться неузнанным!
Куда девался настоящий Ю Син-чжоу, китайский товарищ, ставший жертвой
врага, выяснится потом. Как им удалось убрать его, заменить своим человеком?
Это тоже выяснится в свое время. Самое главное сделано. Замысел врага
провалился.
Дюпон и О'Келли, подсунутые, чтобы усыпить бдительность советских
разведчиков, никого не обманули. Истинный враг, ради успеха которого они
пожертвовали двумя своими агентами, все-таки выявлен.
Артемьев бегом направился к палатке Козловского.
Она стояла в центре лагеря, рядом с палаткой Черепанова; и, когда
полковник подбежал к ней, его остановил часовой. Кроме узкого круга лиц,
никто не знал, кто такой Артемьев: он был в гражданском платье; и часовой
поступил правильно, не пропустив его, но Артемьеву была дорога каждая
минута. Он громко позвал Козловского; секретарь обкома вышел и провел его в
палатку.
Полковник молча протянул ему радиограмму. Козловский прочел и сразу
понял.
-- Немедленно... -- начал он, но в этот момент полог палатки
распахнулся, и в нее буквально ворвался Широков. С одного взгляда на его
лицо Козловский и Артемьев поняли, что случилось какое-то несчастье.
-- Хорошо, что вы не спите! -- тяжело дыша сказал он. -- Кьяльистьо
вьестьи мьаньиньо...
-- Говорите по-русски, -- перебил Козловский.
Очевидно, случилось что-то очень серьезное.
-- Звездоплаватели умирают, -- сказал Широков.
Он бросился на стул и сжал голову руками.
-- Они умирают, -- повторил он. -- Идемте, Николай Николаевич! Надо
что-то делать. Нельзя допускать такого конца.
-- Где Куприянов?
-- Там, с ними. Он послал меня за вами.
Козловский повернулся к Артемьеву.
-- Немедленно, -- сказал он, -- арестуйте человека, живущего в лагере
под именем Ю Син-чжоу. И не спускайте с него глаз. Идемте, Петр Аркадьевич!
существование на Венере растительной жизни, а многие из них считали, что ее
нет. Фотографии пейзажей Венеры, оказавшиеся на звездолете, рассматривались
Штерном и другими учеными с величайшим вниманием. Это было такое научное
сокровище, значение которого трудно было переоценить.
Убедившись, что на Венере нет разумной жизни, каллистяне стали искать
другие планеты. Они скоро нашли планету Юпитер, но, учитывая ее величину и
отдаленность от Солнца, решили, что на ней жизни быть не может, и поэтому не
познакомились с ней ближе. Диегонь и Вьеньянь считали, что бесполезно искать
разумную жизнь на большом расстоянии от Солнца, и звездолет три месяца
обследовал пространство между орбитами Венеры и Земли, о существовании
которой они долго не подозревали.
Не находя никакой планеты (Марс так и остался незамеченным) каллистяне
решили, что система Солнца гораздо беднее планетами, чем система Сириуса.
С чувством глубокого разочарования они собирались отправиться в
обратный путь.
Найти Землю помогла случайность.
Желая точно рассчитать орбиту Венеры, Вьеньянь наблюдал планету с
помощью телескопа и несколько раз фотографировал. Рассматривая снимки, он
обратил внимание на заметное смещение одной из ярких звезд, на фоне которых
он видел Венеру. Заподозрив, что эта звезда является планетой, Вьеньянь стал
изучать ее и очень скоро убедился, что не ошибся. Определив орбиту открытого
им спутника Солнца, он понял: то, что они искали, найдено.
Неизвестная планета находилась на таком расстоянии от Солнца, что на
ней вполне могла оказаться жизнь, хотя бы такая, как на Венере.
На совете экипажа корабля было решено обследовать находку. Звездолет
направил свой путь к Земле.
Подлетев к ней, каллистяне сразу поняли, что эта планета сильно
отличается от Венеры, но что ее природа еще богаче, чем у ее соседки.
Наличие на Земле разумного населения было установлено ими только тогда,
когда звездолет приблизился на пятьсот километров к ее поверхности. Первым
признаком, по которому им стало ясно, что они встретили, наконец,
человеческий разум, был океанский пароход, замеченный в телескоп. Его
искусственное происхождение было для них несомненно.
Потом они увидели еще несколько кораблей. Оказавшись над Сибирью, они
уже сознательно искали признаки разумной деятельности и без труда находили
их.
Их радость была очень велика. Несколько часов, которые отделяли момент
появления парохода от приземления в Курской области, пролетели для них как
один миг.
Только Диегонь сохранял относительное спокойствие и управлял
звездолетом. Остальные, находились в состоянии лихорадочного волнения.
Когда, опустившись ниже, они увидели поднявшиеся им навстречу самолеты,
даже Диегонь оторвался от пульта управления и подошел к экрану. С огромным
интересом рассматривали каллистяне воздушные машины.
Катастрофа самолета, неосторожно вошедшего в струю позади корабля,
произвела на них потрясающее впечатление. Они были в отчаянии, что их
прибытие повело к смерти обитателя Земли. Диегонь бросился обратно к пульту
и резко увеличил скорость, боясь повторения несчастья. Он думал, что
реактивное движение неизвестно на Земле и что люди не понимают опасности
приближения к задней части звездолета.
Они видели другие эскадрильи самолетов и понимали, что жители Земли
приветствуют их, но теперь каждый раз уходили далеко вперед, уклоняясь от
почетного эскорта.
Им не хотелось производить посадку в пустынях, которые они встречали во
время полета над Землей, и они стали искать достаточно уединенного места,
где не было бы свидетелей приземления, и Курская область показалась им
подходящей. Остановившись на окрестностях Золотухино, Диегонь долго кружил
на одном месте, чтобы дать возможность Вьеньяню хорошо рассмотреть
местность, -- он опасался сесть на болото. Тучи пыли, поднятые кораблем,
помешали им видеть, что под ними населенный пункт. О существовании под ними
города они даже не подозревали и только случайно не посадили звездолет прямо
на дома.
Когда корабль коснулся земли и замер неподвижно, они поздравляли друг
друга с достижением поставленной цели. Они были глубоко счастливы.
Звездолет находился на планете, подобной их собственной, и эта планета
была населена разумными существами!
В свои "окна" -- экраны -- каллистяне наблюдали за прибытием экспедиции
и постройкой лагеря. Они хорошо поняли цель, с которой это делалось, -- люди
готовились к встрече с ними. Световые разговоры убедили их в том, что общий
язык с населением Земли будет найден.
Девятнадцать суток1, которые они были вынуждены провести на корабле,
показались им очень долгими. Но было необходимо произвести пробы земной
атмосферы и выяснить, какие в ней содержатся болезнетворные микроорганизмы.
(1 Сутки Каллисто, или время полного оборота планеты вокруг ее оси,
равнялось двадцати трем часам сорока минутам, то есть было только на
двадцать минут короче, чем на Земле.)
Синьг, который испытывал такое же нетерпение, как и его товарищи,
торопился как мог. Он установил, что состав и плотность атмосферы Земли
такие же, как на Каллисто. Он обнаружил несколько микробов, неизвестных на
их родине, и нашел средства против заражения ими. Это позволило каллистянам
выйти из корабля без масок. Но все бактерии, известные Синьгу, оказались и в
атмосфере Земли. Это открытие обрадовало его, так как устраняло опасность
заражения для людей. Он решил, что на первое время нельзя допускать на
звездолет воздух Земли, и именно поэтому они подвергали кабину подъемной
машины "дезинфекции". Синьг надеялся, что в дальнейшем, когда он лучше
изучит микроорганизмы Земли, можно будет обходиться без этой неприятной
процедуры.
Первое появление людей вблизи от корабля очень взволновало каллистян. С
жадным любопытством они рассматривали жителей неведомой планеты, столь
похожих на них самих, но с белым цветом кожи. Желая показать, что видят их,
они намеренно выдвинули аппарат для взятия проб воздуха в тот момент, когда
люди шли мимо. Бьяининь хотел выйти из корабля и показаться жителям Земли,
так велико было его нетерпение. Он соглашался пойти на риск заражения, но
Синьг и Диегонь не позволили ему этого сделать.
День пятнадцатого августа (они, конечно, не знали, что это "август" и
что сегодня пятнадцатое число) был для каллистян таким же праздником, как и
для людей. По их счету, это был четыреста тридцать третий день 2392 года.
На Каллисто, так же как и на Земле, время полного оборота планеты
вокруг ее центрального светила (Сириуса) считалось "годом", но вследствие
того, что орбита планеты была длиннее орбиты Земли и сама Каллисто двигалась
медленнее, этот "год" равнялся почти двум земным годам.
"Год" Каллисто не делился, подобно земному, на месяцы. Это было не
удивительно, если вспомнить, что на ней не было смены времен года.
Каллистяне не знали, что такое весна, осень, зима и лето. В той части
планеты, где были расположены материки, всегда было одно сплошное лето,
более жаркое, чем на экваторе Земли. На полюсах Каллисто, наоборот, всегда
царила зима, но значительно более мягкая, чем на полюсах Земли.
До отъезда из лагеря осталось три дня. Все вопросы, связанные с
переездом в Москву, были успешно согласованы. Диегонь сам предложил, чтобы
экипаж корабля в полном составе покинул лагерь.
Космический корабль должен был остаться под охраной воинских частей.
Час ночи.
Экспресс "Пекин -- Москва" только что отошел от крупной станции и,
набирая скорость, мчался вперед. В двухместном купе международного вагона у
окна, закрытого опущенной занавеской, сидели в креслах два пассажира. Один
был пожилой китаец, второй, судя по его костюму и манере держаться, --
американец.
Беседа шла на английском языке.
-- Что же мне оставалось делать? -- говорил американец. -- В разрешении
посетить лагерь мне отказали. Я не ученый и не журналист. Просто
любознательный человек. Хочу увидеть жителей другой планеты -- марсиан... Я
очень доволен, что удалось получить визу и что еду в Москву. Может быть,
марсиане приедут туда, а если нет, постараюсь хоть издали посмотреть на
корабль.
-- Профессор Куприянов разрешил экскурсии к звездолету, -- сказал
китаец. -- Вам надо поехать в город Курск, советую сделать это пятнадцатого
августа.
-- Вы думаете, что световой разговор был правильно понят?
-- У меня это не вызывает сомнений.
-- Вы счастливый человек, -- сказал американец. -- Без всяких хлопот
увидите корабль и марсиан.
-- Почему вы называете их марсианами? По данным современной науки, на
Марсе нет разумного населения.
-- Ну что "современная наука"! Что она знает? Тайны природы недоступны
слабому человеческому уму.
-- Вот как! -- усмехнулся китаец. -- Вы не верите в науку? Во что же вы
тогда верите?
-- В человека. В силу его ума и энергии.
-- Так это и есть сила науки.
-- Человеку не понять тайн природы, -- повторил американец.
-- Непознаваемость мира! -- китаец засмеялся. -- Вы фидеист?
-- Как вы сказали? Фидеист? А что это означает?
-- Есть такое философское учение. Оно оспаривает научное познание мира
и отдает предпочтение вере перед знанием. Фидеизм -- опора реакции.
-- Вы говорите, как коммунист.
-- Я и есть коммунист, -- просто ответил китаец.
Американец вынул часы и взглянул на них.
-- Не хотите ли пройти в ресторан? -- предложил он. -- Стаканчик водки
перед отходом ко сну. Русская водка лучше джина.
-- Нет, благодарю вас, -- ответил китаец.
Американец вышел из купе.
Оставшись один, китаец начал раздеваться. Вспоминая разговор, он
улыбался.
"Таковы они все, -- думал он. -- Считают себя высшей расой и сочетают
это с полной научной неграмотностью. Он верит только в энергию человека, то
есть в искусство бизнеса".
Едва он успел снять пиджак, как его спутник вернулся.
-- Идемте скорее! -- сказал он. -- В соседнем вагоне произошло
убийство.
-- Что вы говорите! -- воскликнул китаец.
Он поспешно надел пиджак и пошел за американцем.
В коридоре вагона было пусто. Пассажиры спали.
Они вышли на площадку, чтобы перейти в другой вагон.
Поезд мчался по лесу. Близко к полотну дороги подступила черная стена
деревьев. В слабом свете маленькой лампочки на площадке смутно темнела
фигура какого-то человека.
Если бы проводник вагона увидел его, то мог бы поклясться, что этого
человека раньше не было в поезде.
Американец сделал шаг назад, пропуская китайца вперед.
Неизвестный человек взмахнул рукой. Звук тяжелого удара потерялся в
стуке колес бешено несущегося экспресса.
Тело упало на площадку вагона. Двое наклонились над ним и поспешно
обыскали труп. Потом они открыли дверь и выбросили убитого, на всем ходу, в
черноту ночи.
Главный врач одной из районных больниц омской области, доктор
Казимбеков, всегда приходил на работу ровно в восемь часов. Надев халат, он,
в сопровождении дежурного врача, начал обычный обход больных.
-- Слышали? -- говорил он в каждой палате. -- Товарищ Широков уже почти
свободно говорит с каллистянами. Что значит медицинский работник! Принято
решение переехать из лагеря в Москву. Профессор Аверин узнал много нового в
вопросах синтеза органических соединений. Профессор Смирнов изучает
двигатели.
Больные улыбались. Они уже привыкли, что главный врач каждый день
сообщал им новости из лагеря под Курском, не считаясь с тем, что они сами их
уже знали. Радиостанции три раза в день включали в свою программу передачу
сообщений Куприянова.
Казимбеков очень интересовался звездолетом. Он сетовал, что сам не
увидит гостей с Каллисто, и ворчал на то, что корабль не опустился
где-нибудь поближе.
-- Что им, места не хватило у нас в Сибири? -- говорил он.
Миллионы сибиряков видели звездолет во время его полета, но даже этого
утешения судьба не доставила бедному Казимбекову. Корабль пролетел в стороне
от Омской области.
Не один Казимбеков был в эти дни недоволен своей судьбой. Вряд ли можно
было отыскать в Советском Союзе человека, который не завидовал бы жителям
Курской области. Звездолет, его экипаж, научная экспедиция Академии наук
были самой волнующей темой разговора. Где и о чем бы ни говорили люди в эти
дни, беседа обязательно переходила на Каллисто.
И в небольшой районной больнице все, здоровые и больные, думали и
говорили о том же.
Пациентов было не так много, и Казимбеков скоро закончил свой обход.
-- А в каком положении китаец? -- спросил он у дежурного врача.
-- Все в том же, -- со вздохом ответил тот
Речь шла о человеке, доставленном в больницу девятого августа с линии
железной дороги. Он был найден путевым обходчиком рано утром на лесном
перегоне.
У китайца, хорошо одетого, пожилого человека, была разбита голова и
сломаны обе ноги. Он лежал под насыпью и не подавал никаких признаков жизни.
Несмотря на то, что человек казался мертвым, путевой обходчик доставил
его в ближайшую больницу.
Китаец оказался жив ("На один процент", -- как выразился Казимбеков.)
Энергично принятыми мерами удалось если не совсем предотвратить смерть, то,
во всяком случае, отдалить ее и получить слабую, но все же надежду на
благополучный исход.
У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из которых можно
было бы узнать, кто он такой.
Путевой обходчик утверждал, что, когда он перед этим обходил свой
участок, под насыпью еще никого не было, а с той поры прошел только один
пассажирский поезд -- экспресс "Пекин -- Москва".
Оставалось предположить, что пострадавший упал именно с этого поезда.
Можно было только удивляться, что он остался жив, так как экспресс проходил
этот участок с очень большой скоростью
Но расследование не подтвердило этой догадки. На посланную вдогонку за
поездом телефонограмму пришел ответ, что все пассажиры экспресса налицо.
Никто не пропал дорогой.
Предположить, что человек ехал на каком-нибудь из товарных поездов,
было трудно. Он был так хорошо одет, что на него безусловно обратили бы
внимание.
Дело перешло в ведение прокуратуры. Судебно-медицинский эксперт,
специально приехавший для этого из Омска, установил, что рана на темени
(голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой
стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием.
"Падение с поезда" оборачивалось убийством, которое только случайно не
увенчалось успехом.
По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона поезда на ходу,
после того как ему был нанесен удар кастетом.
Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро. Но с
головой дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубока, и раненый
вот уже больше месяца не приходил в себя. Его кормили искусственным
способом, и надежда на спасение его жизни становилась все слабее и слабее.
Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно было
только тогда, когда пострадавший придет в сознание. Казимбекова ежедневно
запрашивали из Семипалатинска, но на вопрос о состоянии больного он изо дня
в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в сознание
не приходит.
Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи
о перевозке его в Омскую хирургическую клинику, и он оставался в районной
больнице.
-- Значит, без перемен? -- спросил главный врач.
-- Без перемен.
-- Плохо его дело, -- сказал Казимбеков. -- Такое длительное
беспамятство неизбежно заканчивается смертью.
-- И преступник останется неузнанным?
-- Меня не интересует преступник, -- сердито ответил главный врач. --
Это дело следственных органов. Меня интересует больной.
Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый. Здесь стояла только
одна кровать, стул и небольшой столик. Окно было завешено, и в комнате царил
полумрак.
Китаец лежал на спине. Его забинтованная голова сливалась с белой
подушкой.
В первый момент Казимбеков не заметил никаких перемен в положении
пациента, но, подойдя ближе, с удивлением и радостью увидел, что глаза
раненого открыты.
-- Сейчас же вызовите переводчика, -- шепнул он дежурному врачу, -- и
следователя.
По полученному им приказу он был обязан немедленно сообщить, как только
раненый придет в сознание. Следственные власти с нетерпением ждали этого
момента.
Надо было спешить. Может быть, это последняя вспышка жизни!
Но как ни тихо было дано это распоряжение, раненый расслышал и понял
его.
-- Не надо... -- чуть слышно сказал он, -- переводчика. Я... говорю...
по-русски.
Дежурный врач быстро вышел. Казимбеков наклонился над кроватью.
-- Не разговаривайте! -- сказал он.
-- Что... со мной... случилось?
-- Вы ранены. Прошу вас не говорить сейчас. Поберегите силы.
Китаец послушно закрыл глаза. Казимбеков взял его руку. Пульс был
слабым, но ровным. Врач позвонил, чтобы вызвать к раненому дежурную сестру.
Внезапно китаец вздрогнул и сделал движение подняться.
Казимбеков поспешно, но все же очень осторожно удержал его за плечи.
-- Спокойно! -- сказал он. -- Не надо шевелиться.
Раненый сделал движение рукой, предлагая нагнуться.
Доктор услышал прерывистый шепот:
-- Я вспомнил... Скорее следователя... Я должен успеть...
Опрос продолжался долго. Раненый с трудом давал показания. Часто
приходилось делать длительные перерывы, чтобы дать возможность пострадавшему
собраться с силами.
Казимбеков ворчал и требовал перенести опрос на завтра, но китаец не
соглашался на это.
-- Я должен успеть, -- говорил он. -- Это очень важно. Может случиться,
что я умру.
-- Теперь вы уже не умрете, -- уверял его врач.
-- Все равно, время не терпит.
-- Постарайтесь подробнее описать внешность вашего спутника, -- сказал
следователь.
Раненный, как мог подробнее, рассказал об амерканце.
-- Вы успели разглядеть человека на площадке?
-- Я его плохо видел... Мне показалось... что он китаец...
-- Номер вагона и купе?
-- Вагон восемь. Купе пять.
-- Что, по-вашему, могло быть причиной нападения?
-- Думаю, что... им нужны были мои документы... Это и есть самое
страшное... Ему нужно было пробраться в лагерь... под моим именем.
-- В какой лагерь? -- одновременно спросили следователь и Казимбеков.
-- В лагерь у космического корабля... Я еще не говорил вам... Я ехал
туда... Я корреспондент агентства Синьхуа. Мое имя Ю Син-чжоу.
Полковника Артемьева разбудили шаги человека, подошедшего к палатке. Он
всегда спал очень чутко, а в последнее время, снедаемый тревогой, вообще
забыл, что значит спокойный сон.
Никто в обоих лагерях не подозревал, кто он такой. Все считали
Артемьева корреспондентом. Один только Козловский знал, что он сотрудник
разведки.
Работа с каллистянами, изучение их научных материалов внешне шли
гладко. Ничто не указывало, что гостям Земли может угрожать какая-нибудь
опасность. Но советская разведка знала, что такая опасность существует.
Техника Каллисто все еще оставалась загадочной. Изучением двигателей
звездолета занимались Смирнов и Манаенко, -- оба советские ученые.
Определенные круги за границей опасались, что результаты их открытий
останутся в руках СССР и не будут опубликованы, как другие материалы,
добытые на звездолете. С их точки зрения советские люди должны были скрыть
"атомные тайны", использовать их на усиление военной мощи своей страны.
Такая перспектива, разумеется, тревожила их. Они не могли себе представить
возможности добровольного отказа от технической тайны, да еще столь важной.
Они судили по себе и сделали соответствующие выводы. Пусть лучше техника
Каллисто останется никому неизвестной, чем отдать ее СССР. Лучше уничтожить
"котел", уничтожить книги каллистян, убить их самих... Это было чудовищно,
но логично.
Несмотря на все усилия, напасть на след врага не удавалось. Все
обитатели лагеря Академии наук и лагеря иностранцев были проверены самым
тщательным образом. Напрасно! Могло создаться впечатление, что никакого
тайного врага нет, что сведения, добытые советской разведкой, ложны, но
полковник Артемьев даже не допускал такой мысли. Враг был! Его надо найти!
Разоблачение Дюпона и О'Келли подкрепляли его уверенность в этом. Противник
не мог быть так наивен. Враг был, по-видимому, очень осторожен и очень
опытен.
"Тем лучше! -- думал Артемьев. -- Когда мы обнаружим его, то можно быть
уверенным, что теперь-то это именно тот, кого мы ищем".
Николай Николаевич Козловский не придал никакого значения факту,
сообщенному ему профессором Смирновым. Но не так поступил опытный разведчик.
Узнав, что китайский журналист Ю Син-чжоу в прошлом инженер, Артемьев не
оставил это неожиданное открытие без внимания. Подлинность Ю Син-чжоу до сих
пор не вызывала у него сомнений. Сведения, полученные от агентства
"Синьхуа", устраняли малейшие подозрения. Но вот появилось новое,
неизвестное раньше обстоятельство, и Артемьев не прошел мимо него.
"Почему он раньше не сказал, что он инженер? -- думал полковник. --
Случайно это или намеренно!"
Артемьеву казалось странным, что человек, имеющий диплом инженера,
сменил свою профессию на журналистику. Но, с другой стороны, агентство
"Синьхуа" могло именно потому послать Ю Син-чжоу в лагерь, что он инженер,
человек технически грамотный. Такой корреспондент в данном случае был
безусловно полезнее профессионального журналиста. Но почему он молчал до сих
пор?..
Артемьев еше не подозревал Ю Син-чжоу, но смутное недоверие возникло, и
он решил проверить все до конца. В тот же день, когда ему стал известен
разговор Козловского с профессором Смирновым, он послал радиограмму с
требованием прислать подробную биографию журналиста и вслед за этим его
фотографию.
С нетерпением ожидая ответа, он инстинктом разведчика чувствовал, что
напал на след, но к чему мог привести его этот след, было неясно. Лояльность
Ю Син-чжоу казалась несомненной.
По свойству своего характера Артемьев всегда целиком отдавался тому
делу, которым занимался в данный момент. Даже во сне он не забывал о
вставшей перед ним задаче. Погруженный в некрепкий сон, он продолжал ждать
ответа на свою радиограмму и, когда услышал шаги, сразу проснулся, сел на
постели и включил свет.
Было четыре часа утра; лагерь был погружен в сон, и только серьезное
дело могло привести кого-то к его палатке.
Он не ошибся.
Вошел один из его помощников, дежуривший в эту ночь на радиостанции
подполковника Черепанова.
-- Срочная радиограмма, товарищ полковник!
Радиограмма была длинная. В ней сообщалась вся биография Ю Син-чжоу.
Глаза Артемьева быстро пробегали по строчкам.
Имя... Год рождения... Партийность... С какого года... Семейное
положение... Образование...
Рука Артемьева замерла на бланке.
Образование: окончил литературный институт в Москве.
Значит...
Значит, Ю Син-чжоу не был инженером. Но профессор Смирнов,
заподозривший в нем инженера, не мог ошибиться. Да и сам Ю Син-чжоу
подтвердил, что он инженер.
Артемьев на секунду закрыл глаза. Замысел врага, который он не мог
разгадать, предстал вдруг перед ним с ослепительной ясностью. Так вот где
таилась опасность, которую он предвидел, приближение которой чувствовал!..
Все было так понятно и просто, что Артемьев с удивлением заметил, что
мучившее его волнение совершенно прошло.
Радиограмма не опоздала! Она пришла вовремя!
Он стал быстро одеваться.
Враг обнаружен! Настоящий, подлинный враг, так долго сумевший
оставаться неузнанным!
Куда девался настоящий Ю Син-чжоу, китайский товарищ, ставший жертвой
врага, выяснится потом. Как им удалось убрать его, заменить своим человеком?
Это тоже выяснится в свое время. Самое главное сделано. Замысел врага
провалился.
Дюпон и О'Келли, подсунутые, чтобы усыпить бдительность советских
разведчиков, никого не обманули. Истинный враг, ради успеха которого они
пожертвовали двумя своими агентами, все-таки выявлен.
Артемьев бегом направился к палатке Козловского.
Она стояла в центре лагеря, рядом с палаткой Черепанова; и, когда
полковник подбежал к ней, его остановил часовой. Кроме узкого круга лиц,
никто не знал, кто такой Артемьев: он был в гражданском платье; и часовой
поступил правильно, не пропустив его, но Артемьеву была дорога каждая
минута. Он громко позвал Козловского; секретарь обкома вышел и провел его в
палатку.
Полковник молча протянул ему радиограмму. Козловский прочел и сразу
понял.
-- Немедленно... -- начал он, но в этот момент полог палатки
распахнулся, и в нее буквально ворвался Широков. С одного взгляда на его
лицо Козловский и Артемьев поняли, что случилось какое-то несчастье.
-- Хорошо, что вы не спите! -- тяжело дыша сказал он. -- Кьяльистьо
вьестьи мьаньиньо...
-- Говорите по-русски, -- перебил Козловский.
Очевидно, случилось что-то очень серьезное.
-- Звездоплаватели умирают, -- сказал Широков.
Он бросился на стул и сжал голову руками.
-- Они умирают, -- повторил он. -- Идемте, Николай Николаевич! Надо
что-то делать. Нельзя допускать такого конца.
-- Где Куприянов?
-- Там, с ними. Он послал меня за вами.
Козловский повернулся к Артемьеву.
-- Немедленно, -- сказал он, -- арестуйте человека, живущего в лагере
под именем Ю Син-чжоу. И не спускайте с него глаз. Идемте, Петр Аркадьевич!