внимательно всматриваясь в жизнь, труд и повседневный быт советских людей.
Заводы, фабрики, дворцы культуры, театры, кино и детские учреждения -- все
вызывало в них неподдельный интерес. С помощью Широкова и Ляо Сена они часто
вступали в длительные разговоры с рабочими на заводах, служащими в
учреждениях, артистами в театрах и просто с первыми попавшимися прохожими на
улицах. Их вопросы касались всех сторон жизни: работы, семейных отношений,
планов на будущее. Всюду, куда бы они ни приезжали, им устраивали
торжественную встречу. Вагоны, которые перецеплялись от одного поезда к
другому, были полны подарков, поднесенных каллистянам. Хотя в каждом вагоне
ехало не более двадцати человек, в них скоро стало трудно повернуться.
-- Все это мы увезем с собой на Каллисто, -- говорили каллистяне.
-- Не только это, -- смеялись их спутники. -- Мы нагрузим ваш звездолет
до отказа.
Каллистяне откровенно высказывали свое впечатление от всего виденного.
Многое им не нравилось.
-- Ваши большие города слишком пыльны, и в них мало зелени. Зачем вы
строите заводы в черте города? Не лучше ли удалить их на значительное
расстояние? -- говорили они. -- Мы понимаем, что это вызвано тем, что
рабочие должны жить рядом с заводом, на котором они работают, но вам надо
больше автоматизировать производство и дать людям возможность быстро и
удобно перемещаться на большие расстояния.
-- Детские учреждения у вас хорошо поставлены, -- говорили они в другой
раз, -- но их надо строить за городом и лучше всего на морском берегу.
Их высказывания были справедливы, но непонимание ими условий жизни на
Земле, вызванных недостаточным еще развитием техники, сказывалось на каждом
шагу. Нельзя сказать, что каллистяне были не способны понять этих условий. У
них самих не так уж давно существовали даже худшие условия жизни, но
укоренившиеся в них представления и навыки часто заставляли их смотреть на
все глазами Каллисто. Техника их родины казалась им очень простой и легко
применимой всюду.
-- У вас существуют автомобили, дающие большею скорость, -- сказал
как-то Вьеньянь. -- Почему вы не снабдите ими всех рабочих? Тогда они смогут
работать на заводах, расположенных далеко за городом.
-- Почему у вас нет в личном пользовании самолетов?
-- Почему дети учатся десять лет? Для получения общего образования
вполне достаточно трех -- четырех.
-- Почему по окончании школы дети не получают никакой специальности и
должны снова учиться?
Трудно и сложно было отвечать на все эти вопросы. "Все это мы намерены
создать в будущем", -- был, в сущности, единственный, но недостаточный
ответ. Разница между Землей, только вступившей на путь социализма, и
Каллисто, давно живущей в условиях коммунизма, становилась все более и более
очевидной.
-- Вам надо скорей двигаться вперед, -- говорили каллистяне. --
Увидите, как расцветет Земля и как хорошо будет жить на ней.
-- Мы сами это знаем, -- отвечали им. -- Но...
Чтобы разъяснить это "но", приходилось читать целые лекции.
-- Прилетев на Землю, мы перенеслись в прошлое, -- сказал Бьяининь.
Обидно было слышать такие слова, но они были справедливы.
В конце февраля обе группы каллистян съехались вместе. Это произошло в
Крыму, в Артеке.
-- Вот тут все напоминает наши детские городки. Так и нужно строить
места для пребывания детей, -- сказал Синьг.
В Артеке к путешественникам присоединились Мьеньонь, Смирнов и Лежнев,
закончившие работы на корабле.
Александр Александрович рассказывал:
-- Мощь их двигателей колоссальна. Один раз Мьеньонь пустил в ход
четыре двигателя одновременно. В пяти километрах на железной дороге снежный
ураган заставил остановиться скорый поезд. И самое замечательное -- это то,
что двигатели работают совершенно беззвучно.
-- Волшебная техника! -- вторил Лежнев.
В первых числах марта гости Земли вылетели в Париж.
Они посетили многие города Европы и Америки. Всюду их восторженно
встречало население. Количество подарков росло неимоверно.
-- Вы умеете встречать гостей, -- говорил Диегонь. -- Каллисто в долгу
не останется.
Очевидная радость и искренность встречи, устроенной им во всех
посещенных странах, личные беседы с государственными деятелями, работниками
науки, промышленности и искусства, постепенно убедили каллистян, что за
покушение в лагере ни одна из стран капиталистического мира не может нести
ответственности. Диверсия, очевидно, была задумана и осуществлена отдельными
лицами, потерявшими человеческое подобие. Мировое общественное мнение
единодушно осуждало совершенное преступление.
-- Мы рады этому, -- говорили каллистяне.
Из Южной Америки трансатлантический воздушный лайнер перенес их в
Египет. Каллистяне давно хотели увидеть эту страну, напоминавшую им далекую
родину, и провели в ней больше недели, отдыхая в привычном жарком климате.
Дальнейший путь лежал на родину Ляо Сена.
Второго апреля утром Куприянов вошел на террасу, где завтракали
участники поездки, и протянул Широкову распечатанную телеграмму.
-- Прочтите! -- сказал он сдавленным голосом.
Широков быстро пробежал глазами краткий текст и побледнел.
-- Прочтите всем, -- сказал Куприянов.
Широков встал и в наступившей тишине прочел сначала по-каллистянски,
потом по-русски полученное известие.
В телеграмме академика Неверова значилось, что сегодня в шесть часов
утра, на восемьдесят седьмом году жизни, скончался Семен Борисович Штерн.
Все бывшие на террасе встали.
Каллистяне одновременно опустились на колени, медленно протянули руки
вперед, ладонями вниз и, склонив головы, застыли в этой скорбной позе,
чем-то напоминавшей выражение горя у восточных народов.
Несколько минут на террасе царило печальное молчание. Каллистяне не
шевелились. Они по-своему чтили память ученого, одним из первых встретившего
их на Земле.
-- Память о нем сохранится на Каллисто, -- сказал Диегонь.
-- Память о нем сохранится на Земле, -- как эхо, отозвался Козловский.
О дальнейшем путешествии не было больше и речи. Каллистяне хотели
немедленно вернуться в Москву.
-- Нам хочется еще раз увидеть нашего друга, -- сказал Диегонь от имени
всех своих товарищей.
Неожиданное печальное событие изменило намеченный маршрут. Вместо того,
чтобы на пароходе ехать в Китай, все снова сели в самолет, который помчал их
на север.
-- Семен Борисович чувствовал свою скорую смерть, -- сказал Степаненко.
-- Вспомните, как он прощался с Диегонем на вокзале в Москве.
-- Не чувствовал, а знал, -- ответил Куприянов. -- И я знал об этом.
Незадолго до нашего отъезда у Штерна случился сильнейший приступ старой
болезни. Он хорошо знал, что конец близок, но просил меня ничего не говорить
об этом, чтобы не портить каллистянам поездку.
За весь путь каллистяне ничего не ели. Выяснилось, что это древний
обычай Каллисто.
-- От момента смерти до того часа, как тело будет предано огню, --
сказал Синьг, -- друзья и родственники покойного ничего не должны есть. Мы
считаем себя его друзьями.
-- У вас трупы сжигают? -- спросил Широков.
-- Да, так было всегда. На Каллисто нет другого способа.
В Москву прилетели утром пятого апреля. Никто не встречал каллистян,
кроме академика Неверова, Аверина и Синяева. В городе не знали о неожиданном
возвращении гостей.
На следующий день состоялись похороны. На кладбище пришли тысячи людей.
Каллистяне несли гроб на плечах от ворот до могилы. В момент опускания гроба
они снова опустились на колени и, вытянув руки ладонями вниз и склонив
головы, простояли так, пока могила не была засыпана. После того, как были
произнесены прощальные речи земных ученых, выступил Вьеньянь и сказал
несколько слов по-каллистянски.
-- Вечная память в сердцах людей Каллисто ученому Земли, -- перевел
Ляо-Сен. -- Первому астроному Земли, встретившему обитателей другой планеты,
у нас будет поставлен памятник. Он не дожил до нашего отлета и не смог
проводить нас, как хотел, но мы унесем с собой, к Рельосу, его образ.
Куприянов предложил было через несколько дней возобновить прерванную
поездку, но каллистяне отказались.
-- Времени осталось не так много, -- сказал Диегонь. -- Единственное,
что мы хотим теперь, -- это скорее вылететь на Каллисто.
Но два дня спустя каллистяне согласились улететь как было намечено
раньше, то есть десятого мая.
-- Они психически очень восприимчивы, -- говорил Широкову Куприянов. --
И, любя жизнь, тяжело переносят смерть. Ведь Семен Борисович был для них
совсем чужим человеком.
-- Они его полюбили, -- отвечал Широков.
Козловский, присутствовавший при этом разговоре, пожал плечами.
-- Дело не в любви и не в психической восприимчивости, -- сказал он. --
Дело в общественном укладе жизни. Исчезновение борьбы за существование,
конкуренции между людьми и прочих "прелестей" приводит к тому, что принцип
"Человек человеку -- волк" естественно сменяется другим -- "Человек человеку
-- друг". А друзьям свойственно любить друг друга. Они любят каждого
человека в отдельности и все человечество в целом.
Конец апреля прошел в почти непрерывных научных конференциях, на
которых каллистянские ученые делали обширные доклады о науке и технике их
родины. Казалось, что они хотят работой заглушить горе, причиненное им
смертью Штерна. Никто даже не ожидал, что смерть эта так глубоко поразит их.
Уже не как чужие, а с теплым братским чувством смотрели каллистяне с
высоты мавзолея на первомайский парад и демонстрацию трудящихся Москвы,
которые, в свою очередь, радостно приветствовали представителей другого
мира. Крепкие нити дружбы навеки связали человечество двух планет.
Весь мир знал уже о героическом подвиге, который готовились совершить
два сына Земли. Проходящие по Красной площади демонстранты приветствовали их
наравне с гостями.
Они стояли среди своих новых друзей и прощались с родным народом,
родиной и Землей. Пройдет немного дней -- и звездолет Каллисто унесет их в
неведомую людям бездну межзвездного пространства, на далекую планету.
Они ни в чем не сомневались и ни о чем не жалели. И Широков и Синяев
были уверены, что через двадцать пять лет вернутся на Землю, обогащенные
новым опытом и новыми знаниями.
Спокойно и просто шли они навстречу тому, что ожидало их впереди.
Во имя торжества науки!
Снова раскинулся вокруг берез полотняный лагерь. Успевшая просохнуть
земля нежилась и зеленела под безоблачным небом. Словно проснувшийся от
зимней спячки, умытый весенними дождями, космический корабль, готовый к
полету, отбрасывал от полированных кессиндовых стенок ослепительные лучи
высоко поднявшегося солнца. Освобожденный от деревянной ограды, звездолет
играл солнечными бликами, словно в нетерпении, когда, наконец, позволят ему
оторваться от Земли и стремительно умчаться на далекую родину. Будто за
долгую зиму накопил он неисчислимые силы и готов выпустить их на свободу по
приказу своих хозяев.
На земле и в воздухе, вокруг корабля, кипела работа. Серебристые
вертолеты непрерывно, один за другим взлетали к его вершине, разгружались и
снова опускались на землю. Подобно океанскому пароходу у причала,
космический корабль принимал в свой огромный корпус все новые и новые грузы.
Подъемные машины второй день работали без перерыва, опуская вниз все эти
бесчисленные, добротно отделанные ящики, металлические коробки и
герметически запаянные стальные баллоны. По указаниям Мьеньоня, Ньяньиньга и
Диегоня, дары Земли размещались по многочисленным подсобным помещениям
звездолета и тщательно укреплялись, чтобы неповрежденными проделать
одиннадцатилетний путь.
Хрупкие приборы, стеклянные, фарфоровые и хрустальные изделия, модели
машин, чучела животных и птиц, нежные семена тропических растений, гербарии,
коллекции насекомых, минералогические коллекции, предметы искусства, изделия
всех стран и всех континентов; даже коллекция почтовых марок -- все было
упаковано с величайшей осторожностью, чтобы там, на Каллисто, быть
размещенными на стендах и витринах "Музея Земли". Весь этот груз весил
десятки тонн, но для могучих двигателей корабля это не играло никакой роли.
Звездолет мог принять еще в десять раз больше.
Список оборудования будущего музея состоял из многих тысяч названий.
Специальная комиссия с начала года работала над ним и над подбором
экспонатов. Почти все страны Земли прислали свои подарки каллистянам.
Многочисленные уникальные предметы были дарами частных лиц, присланных
со всех концов света. Профессор Лебедев подарил каллистянам свой личный
великолепный гербарий, долгие годы составлявший предмет его гордости и
неустанных забот. Почти все музеи выделили для каллистян часть своих
сокровищ. Когда все это будет размещено на стендах, Каллисто получит
прекрасно оборудованный музей, отражающий жизнь всей Земли в настоящем и
прошлом. Широкову и Синяеву предстояла в пути огромная работа по составлению
описаний каждого предмета на каллистянском языке.
-- Ничего! Времени хватит! -- говорили они.
-- Земля щедра к нам, -- сказал Диегонь -- Но мы в долгу не останемся.
Увидите, что привезут с собой Широков и Синяев.
-- Мы в этом не сомневаемся, -- ответил Неверов. -- К прилету корабля
мы построим специальное здание для "Музея Каллисто".
Больших трудов стоило и много изобретательности было проявлено, чтобы
упаковать семена тропических растений так, чтобы они невредимыми добрались
до Каллисто. Пробковый дуб, мирта, ливанский кедр, финиковая пальма и многие
другие должны были вырасти на другой планете и окружить здание Музея Земли.
На всякий случай для этих растений погрузили на звездолет тщательно
отобранные удобрения. Каллистянские ботаники сумеют взрастить чуждые им
растения, руководствуясь подробными инструкциями, которые Широкову было
поручено перевести на каллистянский язык.
Петру Аркадьевичу вообще не угрожала опасность скучать во время
одиннадцатилетнего полета. Около четырехсот книг, заключавших в себе лучшие
произведения художественной, научной и технической литературы, ждало его
перевода. Даже при помощи Синяева, который сам имел колоссальную программу
астрономических наблюдений, было нелегко справиться с такой массой
переводов.
Чуть не тонна бумаги была погружена на корабль для этой работы.
Изготовили даже пишущие машинки с каллистянским шрифтом.
-- Еще не было нечали! -- шутил Широков. -- Изволь теперь учиться
профессии машинистки. Как я буду работать на машинке в условиях невесомости?
Но, к удивлению не только его, но и всех остальных, оказалось, что
любая каюта на корабле, за исключением центрального поста и помещений
двигателей, могла быть приведена в состояние "искусственной тяжести". Будучи
шарообразной формы, они, по желанию, получали быстрое вращение, благодаря
которому внутри их создавалось обычное напряжение силы тяготения, или,
точнее было сказать, центробежного эффекта.
-- Мы предполагали, -- объяснил Дяегонь, -- что длительное невесомое
состояние тягостно для человека, но оказалось, что оно нисколько не мешает.
За время полета к Земле мы ни разу не пользовались искусственной тяжестью.
Жить и работать в невесомом состоянии очень легко. Я уверен, что вы тоже не
захотите "весить" в пути.
Широков с сомнением покачал головой. И он и Синяев плохо представляли
себе ожидавшее их необычайное, никогда и никем из земных людей не испытанное
чувство отсутствия привычного веса. Говоря по правде, они немного боялись
его. Но в сравнении с тем, что ожидало их в пути и на чужой планете, это
было такой мелочью, что о ней не стоило и говорить. Они готовы были
перенести что угодно, только бы попасть на Каллисто.
Кроме книг, на корабль были погружены кинокартины вместе с
проекционными аппаратами.
Разумеется, не были забыты и съемочные кинокамеры с огромным запасом
пленки и различные фотоаппараты с негативными материалами. Широков и Синяев
в срочном порядке были обучены пользованию ими.
На Каллисто существовали и фотография и кино, но было решено, что оба
"межпланетных туриста" будут пользоваться земными аппаратами, во-первых,
более привычными, а во-вторых, тут играло роль чувство земного патриотизма.
Любовь к родине -- естественное чувство каждого человека. Находясь в
чужой стране, люди испытывают тоску по родине. Человек гордится своей
страной и ревниво относится ко всему, что в чужой стране кажется ему более
совершенным. Но никому никогда не приходилось испытывать чувство патриотизма
по отношению ко всей Земле, которое выпало на долю Широкова и Синяева. На
Каллисто это чувство должно было еще в большей степени овладеть ими.
Неудивительно поэтому, что они часто отказывались от каллистянских вещей,
даже более высокого качества, предпочитая им свои, земные вещи. Они взяли с
собой огромное количество одежды, белья и обуви, которое должно было хватить
им на все двадцать пять лет. Предоставленные им на звездолете каюты были
наполнены самыми разнообразными предметами -- от бритвенных приборов до
личной библиотеки и шахматных досок. Все это должно было служить незримой
связью между ними и покинутой Землей.
К слову сказать, шахматная игра, это прекрасное изобретение
человеческого ума, была, конечно, неизвестна каллистянам Широков -- большой
любитель шахмат -- в дни поездок по Земле научил играть Диегоня и Вьеньяня,
которые очень заинтересовались этой игрой. Было несомненно, что шахматы
получат на Каллисто большое распространение.
Каллистяне предоставили своим гостям отдельные каюты. Двери выходили на
лестницу, ведущую в нижний круглый коридор, вокруг которого помещались каюты
экипажа. Верхний коридор служил для прохода в лаборатории и астрономические
наблюдательные пункты. Часть корабля вокруг атомного "котла" не имела жилых
помещений.
К вечеру девятого мая погрузка была полностью закончена. Корабль и его
экипаж были готовы к старту, который должен был состояться на следующий день
ровно в двенадцать часов.
Эту последнюю ночь на Земле даже каллистяне провели в лагере. Не только
Широков и Синяев, но и гости из другого мира не могли без грусти думать о
разлуке с Землей, к которой успели привыкнуть за десять месяцев. Что
касается обоих ученых, готовящихся покинуть родную планету, то они даже не
волновались. Состояние, в котором они находились, лучше всего
характеризовалось словом "болезнь". Они были тяжело больны, и их вид
соответствовал этому понятию.
В эту ночь в лагере никто не заснул ни на одну минуту.
Синяев находился в палатке со своей семьей, приехавшей проводить его.
Жалел ли он о принятом решении, раскаивался ли в том, что покидает родных и,
может быть, больше не увидит их? Этого никто не знал. Но когда утром он
вышел из палатки, его лицо было спокойнее, чем вечером.
Широков всю ночь провел с Куприяновым и Лебедевым. Оба профессора,
стараясь отвлечь его от беспокойных мыслей, еще и еще раз говорили о том,
что и как он должен изучить на Каллисто, хотя обо всем этом было уже
переговорено.
Куприянов с трудом сохранял спокойствие. Он очень любил Широкова, и ему
тяжело было смотреть на него и сознавать, что он видит своего ученика в
последний раз. Дожить до возвращения звездолета он не рассчитывал. Но он ни
разу не повторил той фразы, которая нечаянно вырвалась у него при первом
разговоре с Широковым об его намерении лететь на Каллисто, -- "Мы с вами
никогда больше не увидимся, Петя..." Он видел и знал, что Широков не забыл
этой фразы и память о ней будет мучить его долгие годы.
Другие участники экспедиции не расставались с каллистянами. Они тоже не
спали, за исключением Диегоня, который, по настоятельному требованию Синьга,
отдохнул несколько часов. Ему необходимо было иметь свежую голову, когда он
утром сядет за пульт и поведет космический корабль в далекий путь.
Как только солнце поднялось над горизонтом, в лагере снова закипела
работа. Свертывались палатки, грузились на автомашины, поле постепенно
пустело. Потом стали уезжать люди.
Проводить каллистян собралось более тридцати тысяч человек. Аэродром и
далеко за ним все поле было заполнено самолетами, автобусами и автомобилями.
Делегации со всех концов СССР и несколько тысяч иностранцев ждали за насыпью
железной дороги момента старта. Было запрещено приближаться к звездолету
ближе чем на пять километров. Этот огромный круг был оцеплен солдатами полка
Черепанова. Именно этому полку была предоставлена честь проводить гостей.
Сам подполковник находился в лагере. На расстоянии пятисот метров корабль
окружали стальные "доты", в узкие амбразуры которых смотрели объективы
автоматических киноаппаратов.
К десяти часам утра в лагере остались только каллистяне и десять
человек ученых во главе с академиком Неверовым, а еще через полчаса
последние автомобили покинули поле.
Минуты прощания были тяжелы и для тех, кто покидал Землю, и для тех,
кто оставался на ней.
Приехав на аэродром, Неверов, Куприянов и их спутники поднялись на
сигнальную вышку. Отсюда хорошо был виден космический корабль, одиноко
стоявший среди пустого поля. В сильный бинокль можно было заметить крохотные
фигурки, и Куприянов пытался найти между ними Широкова, но это было
невозможно.
-- Прощай, Петя! -- беззвучно шептали его губы.
Самолеты, летавшие над кораблем все утро, очистили небо, словно уступая
дорогу в бездонную глубину.
И вдруг над звездолетом появились четырнадцать точек. Они быстро
приближались к огромной толпе, встретившей их оглушительным громом
приветствий.
Двенадцать каллистян, Широков и Синяев низко пролетели над всем полем,
покачивая крыльями в знак последнего привета.
Куприянов еще раз близко увидел хорошо знакомое лицо, и ему показалось,
что синие глаза пристально взглянули на него, и Широков кивнул головой ему
одному.
Часы на здании аэровокзала показывали без двух минут двенадцать.
Людям, заполнившим поле, не был виден космический корабль. Его скрывала
высокая насыпь. Он появится, когда поднимется над землей, чтобы начать
долгий путь по дорогам вселенной.
Все знали, что старт будет беззвучным. Ни взрывов, ни грохота не будет
слышно. Глушители, установленные на каждом двигателе, не пропускали звуков.
Двенадцать часов...
Далеко, почти на горизонте, поднялась над землей темно-бурая туча.
Где-то, в самой ее середине, на секунду блеснула яркая точка. Порыв ветра
пронесся над полем.
Там, на месте, где был лагерь, бушевал сокрушающий вихрь, во много раз
превышающий силу самого страшного урагана. Многотонной тяжестью обрушивался
потрясенный воздух на землю, вздымая ее вверх клубящимися массами. Сломанные
у самого корня одинокие березы катились по земле, ломая ветви. Многие из
тщательно укрепленных стальных кинокамер, вырванные из земли, были далеко
отброшены силой ветра,
Исполинский шар медленно и плавно отделился от земли и повис в воздухе.
Только киноаппараты, заряженные пленкой, чувствительной к инфракрасным лучам
"видели" сквозь бурую тучу, как он, словно в нерешительности, остановился на
секунду. Еще сильнее, еще яростнее заметалась под ним черная стена земли.
Разъяренный воздух раскидывал ее во все стороны, вырывая на месте, где стоял
корабль, глубокую яму...
Тихо было на поле.
Огромная толпа затаив дыхание не спускала глаз с темной тучи, которая
все больше и больше расширялась.
Но вот, словно вынырнув из пучины моря, над ней показался и засверкал
на солнце космический корабль. Заметно для глаз, все быстрей и быстрей,
поднимался он в сияющую бездну, пока не превратился в еле видную серебристую
точку.
Исчез...
И долго в торжественном молчании стояли люди, всматриваясь в голубую
бесконечность, за которой скрылся звездолет Каллисто, унесший двух человек
Земли, отважившихся покинуть ее.
Вернутся ли они? Или, скрывшись в неведомой людям дали, они никогда не
ступят на родную Землю, взрастившую их, наделившую их пытливым умом, пылким
и мужественным сердцем?
Конец второй части
БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ
И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
ЛЕНИНГРАД 1957
Заводы, фабрики, дворцы культуры, театры, кино и детские учреждения -- все
вызывало в них неподдельный интерес. С помощью Широкова и Ляо Сена они часто
вступали в длительные разговоры с рабочими на заводах, служащими в
учреждениях, артистами в театрах и просто с первыми попавшимися прохожими на
улицах. Их вопросы касались всех сторон жизни: работы, семейных отношений,
планов на будущее. Всюду, куда бы они ни приезжали, им устраивали
торжественную встречу. Вагоны, которые перецеплялись от одного поезда к
другому, были полны подарков, поднесенных каллистянам. Хотя в каждом вагоне
ехало не более двадцати человек, в них скоро стало трудно повернуться.
-- Все это мы увезем с собой на Каллисто, -- говорили каллистяне.
-- Не только это, -- смеялись их спутники. -- Мы нагрузим ваш звездолет
до отказа.
Каллистяне откровенно высказывали свое впечатление от всего виденного.
Многое им не нравилось.
-- Ваши большие города слишком пыльны, и в них мало зелени. Зачем вы
строите заводы в черте города? Не лучше ли удалить их на значительное
расстояние? -- говорили они. -- Мы понимаем, что это вызвано тем, что
рабочие должны жить рядом с заводом, на котором они работают, но вам надо
больше автоматизировать производство и дать людям возможность быстро и
удобно перемещаться на большие расстояния.
-- Детские учреждения у вас хорошо поставлены, -- говорили они в другой
раз, -- но их надо строить за городом и лучше всего на морском берегу.
Их высказывания были справедливы, но непонимание ими условий жизни на
Земле, вызванных недостаточным еще развитием техники, сказывалось на каждом
шагу. Нельзя сказать, что каллистяне были не способны понять этих условий. У
них самих не так уж давно существовали даже худшие условия жизни, но
укоренившиеся в них представления и навыки часто заставляли их смотреть на
все глазами Каллисто. Техника их родины казалась им очень простой и легко
применимой всюду.
-- У вас существуют автомобили, дающие большею скорость, -- сказал
как-то Вьеньянь. -- Почему вы не снабдите ими всех рабочих? Тогда они смогут
работать на заводах, расположенных далеко за городом.
-- Почему у вас нет в личном пользовании самолетов?
-- Почему дети учатся десять лет? Для получения общего образования
вполне достаточно трех -- четырех.
-- Почему по окончании школы дети не получают никакой специальности и
должны снова учиться?
Трудно и сложно было отвечать на все эти вопросы. "Все это мы намерены
создать в будущем", -- был, в сущности, единственный, но недостаточный
ответ. Разница между Землей, только вступившей на путь социализма, и
Каллисто, давно живущей в условиях коммунизма, становилась все более и более
очевидной.
-- Вам надо скорей двигаться вперед, -- говорили каллистяне. --
Увидите, как расцветет Земля и как хорошо будет жить на ней.
-- Мы сами это знаем, -- отвечали им. -- Но...
Чтобы разъяснить это "но", приходилось читать целые лекции.
-- Прилетев на Землю, мы перенеслись в прошлое, -- сказал Бьяининь.
Обидно было слышать такие слова, но они были справедливы.
В конце февраля обе группы каллистян съехались вместе. Это произошло в
Крыму, в Артеке.
-- Вот тут все напоминает наши детские городки. Так и нужно строить
места для пребывания детей, -- сказал Синьг.
В Артеке к путешественникам присоединились Мьеньонь, Смирнов и Лежнев,
закончившие работы на корабле.
Александр Александрович рассказывал:
-- Мощь их двигателей колоссальна. Один раз Мьеньонь пустил в ход
четыре двигателя одновременно. В пяти километрах на железной дороге снежный
ураган заставил остановиться скорый поезд. И самое замечательное -- это то,
что двигатели работают совершенно беззвучно.
-- Волшебная техника! -- вторил Лежнев.
В первых числах марта гости Земли вылетели в Париж.
Они посетили многие города Европы и Америки. Всюду их восторженно
встречало население. Количество подарков росло неимоверно.
-- Вы умеете встречать гостей, -- говорил Диегонь. -- Каллисто в долгу
не останется.
Очевидная радость и искренность встречи, устроенной им во всех
посещенных странах, личные беседы с государственными деятелями, работниками
науки, промышленности и искусства, постепенно убедили каллистян, что за
покушение в лагере ни одна из стран капиталистического мира не может нести
ответственности. Диверсия, очевидно, была задумана и осуществлена отдельными
лицами, потерявшими человеческое подобие. Мировое общественное мнение
единодушно осуждало совершенное преступление.
-- Мы рады этому, -- говорили каллистяне.
Из Южной Америки трансатлантический воздушный лайнер перенес их в
Египет. Каллистяне давно хотели увидеть эту страну, напоминавшую им далекую
родину, и провели в ней больше недели, отдыхая в привычном жарком климате.
Дальнейший путь лежал на родину Ляо Сена.
Второго апреля утром Куприянов вошел на террасу, где завтракали
участники поездки, и протянул Широкову распечатанную телеграмму.
-- Прочтите! -- сказал он сдавленным голосом.
Широков быстро пробежал глазами краткий текст и побледнел.
-- Прочтите всем, -- сказал Куприянов.
Широков встал и в наступившей тишине прочел сначала по-каллистянски,
потом по-русски полученное известие.
В телеграмме академика Неверова значилось, что сегодня в шесть часов
утра, на восемьдесят седьмом году жизни, скончался Семен Борисович Штерн.
Все бывшие на террасе встали.
Каллистяне одновременно опустились на колени, медленно протянули руки
вперед, ладонями вниз и, склонив головы, застыли в этой скорбной позе,
чем-то напоминавшей выражение горя у восточных народов.
Несколько минут на террасе царило печальное молчание. Каллистяне не
шевелились. Они по-своему чтили память ученого, одним из первых встретившего
их на Земле.
-- Память о нем сохранится на Каллисто, -- сказал Диегонь.
-- Память о нем сохранится на Земле, -- как эхо, отозвался Козловский.
О дальнейшем путешествии не было больше и речи. Каллистяне хотели
немедленно вернуться в Москву.
-- Нам хочется еще раз увидеть нашего друга, -- сказал Диегонь от имени
всех своих товарищей.
Неожиданное печальное событие изменило намеченный маршрут. Вместо того,
чтобы на пароходе ехать в Китай, все снова сели в самолет, который помчал их
на север.
-- Семен Борисович чувствовал свою скорую смерть, -- сказал Степаненко.
-- Вспомните, как он прощался с Диегонем на вокзале в Москве.
-- Не чувствовал, а знал, -- ответил Куприянов. -- И я знал об этом.
Незадолго до нашего отъезда у Штерна случился сильнейший приступ старой
болезни. Он хорошо знал, что конец близок, но просил меня ничего не говорить
об этом, чтобы не портить каллистянам поездку.
За весь путь каллистяне ничего не ели. Выяснилось, что это древний
обычай Каллисто.
-- От момента смерти до того часа, как тело будет предано огню, --
сказал Синьг, -- друзья и родственники покойного ничего не должны есть. Мы
считаем себя его друзьями.
-- У вас трупы сжигают? -- спросил Широков.
-- Да, так было всегда. На Каллисто нет другого способа.
В Москву прилетели утром пятого апреля. Никто не встречал каллистян,
кроме академика Неверова, Аверина и Синяева. В городе не знали о неожиданном
возвращении гостей.
На следующий день состоялись похороны. На кладбище пришли тысячи людей.
Каллистяне несли гроб на плечах от ворот до могилы. В момент опускания гроба
они снова опустились на колени и, вытянув руки ладонями вниз и склонив
головы, простояли так, пока могила не была засыпана. После того, как были
произнесены прощальные речи земных ученых, выступил Вьеньянь и сказал
несколько слов по-каллистянски.
-- Вечная память в сердцах людей Каллисто ученому Земли, -- перевел
Ляо-Сен. -- Первому астроному Земли, встретившему обитателей другой планеты,
у нас будет поставлен памятник. Он не дожил до нашего отлета и не смог
проводить нас, как хотел, но мы унесем с собой, к Рельосу, его образ.
Куприянов предложил было через несколько дней возобновить прерванную
поездку, но каллистяне отказались.
-- Времени осталось не так много, -- сказал Диегонь. -- Единственное,
что мы хотим теперь, -- это скорее вылететь на Каллисто.
Но два дня спустя каллистяне согласились улететь как было намечено
раньше, то есть десятого мая.
-- Они психически очень восприимчивы, -- говорил Широкову Куприянов. --
И, любя жизнь, тяжело переносят смерть. Ведь Семен Борисович был для них
совсем чужим человеком.
-- Они его полюбили, -- отвечал Широков.
Козловский, присутствовавший при этом разговоре, пожал плечами.
-- Дело не в любви и не в психической восприимчивости, -- сказал он. --
Дело в общественном укладе жизни. Исчезновение борьбы за существование,
конкуренции между людьми и прочих "прелестей" приводит к тому, что принцип
"Человек человеку -- волк" естественно сменяется другим -- "Человек человеку
-- друг". А друзьям свойственно любить друг друга. Они любят каждого
человека в отдельности и все человечество в целом.
Конец апреля прошел в почти непрерывных научных конференциях, на
которых каллистянские ученые делали обширные доклады о науке и технике их
родины. Казалось, что они хотят работой заглушить горе, причиненное им
смертью Штерна. Никто даже не ожидал, что смерть эта так глубоко поразит их.
Уже не как чужие, а с теплым братским чувством смотрели каллистяне с
высоты мавзолея на первомайский парад и демонстрацию трудящихся Москвы,
которые, в свою очередь, радостно приветствовали представителей другого
мира. Крепкие нити дружбы навеки связали человечество двух планет.
Весь мир знал уже о героическом подвиге, который готовились совершить
два сына Земли. Проходящие по Красной площади демонстранты приветствовали их
наравне с гостями.
Они стояли среди своих новых друзей и прощались с родным народом,
родиной и Землей. Пройдет немного дней -- и звездолет Каллисто унесет их в
неведомую людям бездну межзвездного пространства, на далекую планету.
Они ни в чем не сомневались и ни о чем не жалели. И Широков и Синяев
были уверены, что через двадцать пять лет вернутся на Землю, обогащенные
новым опытом и новыми знаниями.
Спокойно и просто шли они навстречу тому, что ожидало их впереди.
Во имя торжества науки!
Снова раскинулся вокруг берез полотняный лагерь. Успевшая просохнуть
земля нежилась и зеленела под безоблачным небом. Словно проснувшийся от
зимней спячки, умытый весенними дождями, космический корабль, готовый к
полету, отбрасывал от полированных кессиндовых стенок ослепительные лучи
высоко поднявшегося солнца. Освобожденный от деревянной ограды, звездолет
играл солнечными бликами, словно в нетерпении, когда, наконец, позволят ему
оторваться от Земли и стремительно умчаться на далекую родину. Будто за
долгую зиму накопил он неисчислимые силы и готов выпустить их на свободу по
приказу своих хозяев.
На земле и в воздухе, вокруг корабля, кипела работа. Серебристые
вертолеты непрерывно, один за другим взлетали к его вершине, разгружались и
снова опускались на землю. Подобно океанскому пароходу у причала,
космический корабль принимал в свой огромный корпус все новые и новые грузы.
Подъемные машины второй день работали без перерыва, опуская вниз все эти
бесчисленные, добротно отделанные ящики, металлические коробки и
герметически запаянные стальные баллоны. По указаниям Мьеньоня, Ньяньиньга и
Диегоня, дары Земли размещались по многочисленным подсобным помещениям
звездолета и тщательно укреплялись, чтобы неповрежденными проделать
одиннадцатилетний путь.
Хрупкие приборы, стеклянные, фарфоровые и хрустальные изделия, модели
машин, чучела животных и птиц, нежные семена тропических растений, гербарии,
коллекции насекомых, минералогические коллекции, предметы искусства, изделия
всех стран и всех континентов; даже коллекция почтовых марок -- все было
упаковано с величайшей осторожностью, чтобы там, на Каллисто, быть
размещенными на стендах и витринах "Музея Земли". Весь этот груз весил
десятки тонн, но для могучих двигателей корабля это не играло никакой роли.
Звездолет мог принять еще в десять раз больше.
Список оборудования будущего музея состоял из многих тысяч названий.
Специальная комиссия с начала года работала над ним и над подбором
экспонатов. Почти все страны Земли прислали свои подарки каллистянам.
Многочисленные уникальные предметы были дарами частных лиц, присланных
со всех концов света. Профессор Лебедев подарил каллистянам свой личный
великолепный гербарий, долгие годы составлявший предмет его гордости и
неустанных забот. Почти все музеи выделили для каллистян часть своих
сокровищ. Когда все это будет размещено на стендах, Каллисто получит
прекрасно оборудованный музей, отражающий жизнь всей Земли в настоящем и
прошлом. Широкову и Синяеву предстояла в пути огромная работа по составлению
описаний каждого предмета на каллистянском языке.
-- Ничего! Времени хватит! -- говорили они.
-- Земля щедра к нам, -- сказал Диегонь -- Но мы в долгу не останемся.
Увидите, что привезут с собой Широков и Синяев.
-- Мы в этом не сомневаемся, -- ответил Неверов. -- К прилету корабля
мы построим специальное здание для "Музея Каллисто".
Больших трудов стоило и много изобретательности было проявлено, чтобы
упаковать семена тропических растений так, чтобы они невредимыми добрались
до Каллисто. Пробковый дуб, мирта, ливанский кедр, финиковая пальма и многие
другие должны были вырасти на другой планете и окружить здание Музея Земли.
На всякий случай для этих растений погрузили на звездолет тщательно
отобранные удобрения. Каллистянские ботаники сумеют взрастить чуждые им
растения, руководствуясь подробными инструкциями, которые Широкову было
поручено перевести на каллистянский язык.
Петру Аркадьевичу вообще не угрожала опасность скучать во время
одиннадцатилетнего полета. Около четырехсот книг, заключавших в себе лучшие
произведения художественной, научной и технической литературы, ждало его
перевода. Даже при помощи Синяева, который сам имел колоссальную программу
астрономических наблюдений, было нелегко справиться с такой массой
переводов.
Чуть не тонна бумаги была погружена на корабль для этой работы.
Изготовили даже пишущие машинки с каллистянским шрифтом.
-- Еще не было нечали! -- шутил Широков. -- Изволь теперь учиться
профессии машинистки. Как я буду работать на машинке в условиях невесомости?
Но, к удивлению не только его, но и всех остальных, оказалось, что
любая каюта на корабле, за исключением центрального поста и помещений
двигателей, могла быть приведена в состояние "искусственной тяжести". Будучи
шарообразной формы, они, по желанию, получали быстрое вращение, благодаря
которому внутри их создавалось обычное напряжение силы тяготения, или,
точнее было сказать, центробежного эффекта.
-- Мы предполагали, -- объяснил Дяегонь, -- что длительное невесомое
состояние тягостно для человека, но оказалось, что оно нисколько не мешает.
За время полета к Земле мы ни разу не пользовались искусственной тяжестью.
Жить и работать в невесомом состоянии очень легко. Я уверен, что вы тоже не
захотите "весить" в пути.
Широков с сомнением покачал головой. И он и Синяев плохо представляли
себе ожидавшее их необычайное, никогда и никем из земных людей не испытанное
чувство отсутствия привычного веса. Говоря по правде, они немного боялись
его. Но в сравнении с тем, что ожидало их в пути и на чужой планете, это
было такой мелочью, что о ней не стоило и говорить. Они готовы были
перенести что угодно, только бы попасть на Каллисто.
Кроме книг, на корабль были погружены кинокартины вместе с
проекционными аппаратами.
Разумеется, не были забыты и съемочные кинокамеры с огромным запасом
пленки и различные фотоаппараты с негативными материалами. Широков и Синяев
в срочном порядке были обучены пользованию ими.
На Каллисто существовали и фотография и кино, но было решено, что оба
"межпланетных туриста" будут пользоваться земными аппаратами, во-первых,
более привычными, а во-вторых, тут играло роль чувство земного патриотизма.
Любовь к родине -- естественное чувство каждого человека. Находясь в
чужой стране, люди испытывают тоску по родине. Человек гордится своей
страной и ревниво относится ко всему, что в чужой стране кажется ему более
совершенным. Но никому никогда не приходилось испытывать чувство патриотизма
по отношению ко всей Земле, которое выпало на долю Широкова и Синяева. На
Каллисто это чувство должно было еще в большей степени овладеть ими.
Неудивительно поэтому, что они часто отказывались от каллистянских вещей,
даже более высокого качества, предпочитая им свои, земные вещи. Они взяли с
собой огромное количество одежды, белья и обуви, которое должно было хватить
им на все двадцать пять лет. Предоставленные им на звездолете каюты были
наполнены самыми разнообразными предметами -- от бритвенных приборов до
личной библиотеки и шахматных досок. Все это должно было служить незримой
связью между ними и покинутой Землей.
К слову сказать, шахматная игра, это прекрасное изобретение
человеческого ума, была, конечно, неизвестна каллистянам Широков -- большой
любитель шахмат -- в дни поездок по Земле научил играть Диегоня и Вьеньяня,
которые очень заинтересовались этой игрой. Было несомненно, что шахматы
получат на Каллисто большое распространение.
Каллистяне предоставили своим гостям отдельные каюты. Двери выходили на
лестницу, ведущую в нижний круглый коридор, вокруг которого помещались каюты
экипажа. Верхний коридор служил для прохода в лаборатории и астрономические
наблюдательные пункты. Часть корабля вокруг атомного "котла" не имела жилых
помещений.
К вечеру девятого мая погрузка была полностью закончена. Корабль и его
экипаж были готовы к старту, который должен был состояться на следующий день
ровно в двенадцать часов.
Эту последнюю ночь на Земле даже каллистяне провели в лагере. Не только
Широков и Синяев, но и гости из другого мира не могли без грусти думать о
разлуке с Землей, к которой успели привыкнуть за десять месяцев. Что
касается обоих ученых, готовящихся покинуть родную планету, то они даже не
волновались. Состояние, в котором они находились, лучше всего
характеризовалось словом "болезнь". Они были тяжело больны, и их вид
соответствовал этому понятию.
В эту ночь в лагере никто не заснул ни на одну минуту.
Синяев находился в палатке со своей семьей, приехавшей проводить его.
Жалел ли он о принятом решении, раскаивался ли в том, что покидает родных и,
может быть, больше не увидит их? Этого никто не знал. Но когда утром он
вышел из палатки, его лицо было спокойнее, чем вечером.
Широков всю ночь провел с Куприяновым и Лебедевым. Оба профессора,
стараясь отвлечь его от беспокойных мыслей, еще и еще раз говорили о том,
что и как он должен изучить на Каллисто, хотя обо всем этом было уже
переговорено.
Куприянов с трудом сохранял спокойствие. Он очень любил Широкова, и ему
тяжело было смотреть на него и сознавать, что он видит своего ученика в
последний раз. Дожить до возвращения звездолета он не рассчитывал. Но он ни
разу не повторил той фразы, которая нечаянно вырвалась у него при первом
разговоре с Широковым об его намерении лететь на Каллисто, -- "Мы с вами
никогда больше не увидимся, Петя..." Он видел и знал, что Широков не забыл
этой фразы и память о ней будет мучить его долгие годы.
Другие участники экспедиции не расставались с каллистянами. Они тоже не
спали, за исключением Диегоня, который, по настоятельному требованию Синьга,
отдохнул несколько часов. Ему необходимо было иметь свежую голову, когда он
утром сядет за пульт и поведет космический корабль в далекий путь.
Как только солнце поднялось над горизонтом, в лагере снова закипела
работа. Свертывались палатки, грузились на автомашины, поле постепенно
пустело. Потом стали уезжать люди.
Проводить каллистян собралось более тридцати тысяч человек. Аэродром и
далеко за ним все поле было заполнено самолетами, автобусами и автомобилями.
Делегации со всех концов СССР и несколько тысяч иностранцев ждали за насыпью
железной дороги момента старта. Было запрещено приближаться к звездолету
ближе чем на пять километров. Этот огромный круг был оцеплен солдатами полка
Черепанова. Именно этому полку была предоставлена честь проводить гостей.
Сам подполковник находился в лагере. На расстоянии пятисот метров корабль
окружали стальные "доты", в узкие амбразуры которых смотрели объективы
автоматических киноаппаратов.
К десяти часам утра в лагере остались только каллистяне и десять
человек ученых во главе с академиком Неверовым, а еще через полчаса
последние автомобили покинули поле.
Минуты прощания были тяжелы и для тех, кто покидал Землю, и для тех,
кто оставался на ней.
Приехав на аэродром, Неверов, Куприянов и их спутники поднялись на
сигнальную вышку. Отсюда хорошо был виден космический корабль, одиноко
стоявший среди пустого поля. В сильный бинокль можно было заметить крохотные
фигурки, и Куприянов пытался найти между ними Широкова, но это было
невозможно.
-- Прощай, Петя! -- беззвучно шептали его губы.
Самолеты, летавшие над кораблем все утро, очистили небо, словно уступая
дорогу в бездонную глубину.
И вдруг над звездолетом появились четырнадцать точек. Они быстро
приближались к огромной толпе, встретившей их оглушительным громом
приветствий.
Двенадцать каллистян, Широков и Синяев низко пролетели над всем полем,
покачивая крыльями в знак последнего привета.
Куприянов еще раз близко увидел хорошо знакомое лицо, и ему показалось,
что синие глаза пристально взглянули на него, и Широков кивнул головой ему
одному.
Часы на здании аэровокзала показывали без двух минут двенадцать.
Людям, заполнившим поле, не был виден космический корабль. Его скрывала
высокая насыпь. Он появится, когда поднимется над землей, чтобы начать
долгий путь по дорогам вселенной.
Все знали, что старт будет беззвучным. Ни взрывов, ни грохота не будет
слышно. Глушители, установленные на каждом двигателе, не пропускали звуков.
Двенадцать часов...
Далеко, почти на горизонте, поднялась над землей темно-бурая туча.
Где-то, в самой ее середине, на секунду блеснула яркая точка. Порыв ветра
пронесся над полем.
Там, на месте, где был лагерь, бушевал сокрушающий вихрь, во много раз
превышающий силу самого страшного урагана. Многотонной тяжестью обрушивался
потрясенный воздух на землю, вздымая ее вверх клубящимися массами. Сломанные
у самого корня одинокие березы катились по земле, ломая ветви. Многие из
тщательно укрепленных стальных кинокамер, вырванные из земли, были далеко
отброшены силой ветра,
Исполинский шар медленно и плавно отделился от земли и повис в воздухе.
Только киноаппараты, заряженные пленкой, чувствительной к инфракрасным лучам
"видели" сквозь бурую тучу, как он, словно в нерешительности, остановился на
секунду. Еще сильнее, еще яростнее заметалась под ним черная стена земли.
Разъяренный воздух раскидывал ее во все стороны, вырывая на месте, где стоял
корабль, глубокую яму...
Тихо было на поле.
Огромная толпа затаив дыхание не спускала глаз с темной тучи, которая
все больше и больше расширялась.
Но вот, словно вынырнув из пучины моря, над ней показался и засверкал
на солнце космический корабль. Заметно для глаз, все быстрей и быстрей,
поднимался он в сияющую бездну, пока не превратился в еле видную серебристую
точку.
Исчез...
И долго в торжественном молчании стояли люди, всматриваясь в голубую
бесконечность, за которой скрылся звездолет Каллисто, унесший двух человек
Земли, отважившихся покинуть ее.
Вернутся ли они? Или, скрывшись в неведомой людям дали, они никогда не
ступят на родную Землю, взрастившую их, наделившую их пытливым умом, пылким
и мужественным сердцем?
Конец второй части
БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ
И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР
ЛЕНИНГРАД 1957