Страница:
Гриша расхохотался. Наверное, представил, какая уйма народу набежит поглазеть, как я тону.
– «Ага», – передразнил я его. – А тебе не кажется, что мне достаточно один раз утонуть?
– Один раз – мало, – Гриша решительно замотал головой. – За один раз тебе никто не поверит.
– А мне это и не нужно будет, – всхлипнул я.
Как он, дурья башка, не понимает простых вещей.
– Потому что меня в живых не будет, – я едва сдерживался, чтобы не разреветься.
– Кто тебе говорит, чтобы ты топился?! – вскипел Гриша. – Понарошке надо. Ты должен сделать вид, что тонешь… Как в кино, понимаешь?.. «Ой, тону! Ай, спасите!..» Ох и трудно с вами, вундеркиндами… Дай лучше матешу скатать…
– О чём вы спорите?
Привлечённая криками, из кухни вышла бабушка в переднике.
– Мы решаем задачки по математике, – не моргнув глазом, соврал Гриша и преданно уставился на бабушку. – Повторяем пройденное…
– А не рановато ли Севе? – засомневалась бабушка. – Он ещё так слаб…
– А мы понемножку, всего одну задачку, – успокоил бабушку Гриша, извлекая из сумки учебник и тетрадку.
Когда бабушка вышла, Гриша смущённо почесал затылок:
– Понимаешь, чёрт знает что задали…
Я взял задачник. Задали не чёрт знает что, а самую обыкновенную задачу. Я её в два счёта решил.
Гриша обрадовался, присел к столу и стал аккуратно списывать решение в тетрадку.
А я лежал и размышлял над его словами.
– Ну пока, поправляйся, – Гриша запихнул тетрадку и учебник в сумку. – Завтра приду…
Гриша заглядывал ко мне каждый день. Больше мы к тому разговору, когда Гриша предложил мне стать обманщиком, не возвращались. Мы болтали о пустяках, играли в «морской бой», в шашки. Шахматы Грише не нравились. У него не хватало терпения высидеть полчаса за доской.
– Ты что, заснул? – кипятился Гриша, когда я задумывался над очередным ходом. – Сегодня ты походишь или завтра?
Зато в шашки он играл блестяще. Мне редко удавалось его победить.
А в конце Гриша уже без смущения «скатывал матешу», то есть списывал задачку по математике, которую я ему решал, запихивал тетрадку в сумку и исчезал до завтра.
Маме не очень нравилось, что Гриша ходит ко мне.
– Ты увидишь, это плохо кончится, – говорила моя мама своей маме, то есть моей бабушке.
Но бабушка считала, что Гришины посещения мне идут на пользу. После них у меня повышается настроение, улучшается аппетит, в общем, я на глазах поправляюсь.
Настал день, когда я совсем выздоровел и переехал домой. И хоть мы жили с Гришей в одном доме, мы перестали с ним видеться. Снова у меня ни на что не было времени.
Я вспоминал, как десять дней провалялся больной, и думал с благодарностью о дедушке. Если бы он тогда не повёз меня на рыбалку, я не заболел бы и не было у меня этих десяти, наверное, лучших дней в моей жизни.
– «Ага», – передразнил я его. – А тебе не кажется, что мне достаточно один раз утонуть?
– Один раз – мало, – Гриша решительно замотал головой. – За один раз тебе никто не поверит.
– А мне это и не нужно будет, – всхлипнул я.
Как он, дурья башка, не понимает простых вещей.
– Потому что меня в живых не будет, – я едва сдерживался, чтобы не разреветься.
– Кто тебе говорит, чтобы ты топился?! – вскипел Гриша. – Понарошке надо. Ты должен сделать вид, что тонешь… Как в кино, понимаешь?.. «Ой, тону! Ай, спасите!..» Ох и трудно с вами, вундеркиндами… Дай лучше матешу скатать…
– О чём вы спорите?
Привлечённая криками, из кухни вышла бабушка в переднике.
– Мы решаем задачки по математике, – не моргнув глазом, соврал Гриша и преданно уставился на бабушку. – Повторяем пройденное…
– А не рановато ли Севе? – засомневалась бабушка. – Он ещё так слаб…
– А мы понемножку, всего одну задачку, – успокоил бабушку Гриша, извлекая из сумки учебник и тетрадку.
Когда бабушка вышла, Гриша смущённо почесал затылок:
– Понимаешь, чёрт знает что задали…
Я взял задачник. Задали не чёрт знает что, а самую обыкновенную задачу. Я её в два счёта решил.
Гриша обрадовался, присел к столу и стал аккуратно списывать решение в тетрадку.
А я лежал и размышлял над его словами.
– Ну пока, поправляйся, – Гриша запихнул тетрадку и учебник в сумку. – Завтра приду…
Гриша заглядывал ко мне каждый день. Больше мы к тому разговору, когда Гриша предложил мне стать обманщиком, не возвращались. Мы болтали о пустяках, играли в «морской бой», в шашки. Шахматы Грише не нравились. У него не хватало терпения высидеть полчаса за доской.
– Ты что, заснул? – кипятился Гриша, когда я задумывался над очередным ходом. – Сегодня ты походишь или завтра?
Зато в шашки он играл блестяще. Мне редко удавалось его победить.
А в конце Гриша уже без смущения «скатывал матешу», то есть списывал задачку по математике, которую я ему решал, запихивал тетрадку в сумку и исчезал до завтра.
Маме не очень нравилось, что Гриша ходит ко мне.
– Ты увидишь, это плохо кончится, – говорила моя мама своей маме, то есть моей бабушке.
Но бабушка считала, что Гришины посещения мне идут на пользу. После них у меня повышается настроение, улучшается аппетит, в общем, я на глазах поправляюсь.
Настал день, когда я совсем выздоровел и переехал домой. И хоть мы жили с Гришей в одном доме, мы перестали с ним видеться. Снова у меня ни на что не было времени.
Я вспоминал, как десять дней провалялся больной, и думал с благодарностью о дедушке. Если бы он тогда не повёз меня на рыбалку, я не заболел бы и не было у меня этих десяти, наверное, лучших дней в моей жизни.
Чистая доска
А-квадрат, как всегда, опаздывал. Ребята, которые пришли к нему заниматься, смирно стояли на лестничной площадке и тихо переговаривались. А я прислонился к перилам и думал над словами Гриши.
Вся беда в том, что я не умею врать. Казалось бы, чего проще. Говори, что придёт в голову, и всё будет прекрасно.
Вот Гриша. Он может смотреть мне в глаза и врать напропалую, нести абсолютную чепуху, говорить несусветную чушь, и даже не покраснеет, и даже не заикнётся. Наоборот, чем больше он врёт, тем сильнее увлекается и сам начинает верить в то, что сию минуту выдумал.
А я не могу. Мне кажется, как только я начну врать, все сразу заметят и начнут показывать на меня пальцем. И поэтому в горле у меня что-то отключается, я теряю дар речи, становлюсь нем как рыба. То есть открываю рот, а никаких звуков не издаю. На лестнице послышались шаги. Нет, это не А-квадрат. Тот взлетает по лестнице, а тут кто-то топает, будто бегемот.
Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот.
Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлёк из кармана пальто бумажку:
– Александр Александрович Смелковский здесь живёт?
– Здесь, – послышался бодрый голос кандидата. – Вы на правильном пути, юноша. Ещё несколько усилий, и вы у цели.
По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком:
– Новенький?
– Ага, – толстяк протянул А-квадрату бумажку.
– В каком классе?
– Я уже окончил школу, – с гордостью произнёс толстяк.
– Понятно, – бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. – Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты!
Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих учёных, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых учёных, а ещё десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил?
А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвёл в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерёт мне уши, если я порву страницу…
– А теперь, – начал А-квадрат, как я тут же перебил его:
– …будем пить кофе.
А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой:
– С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие – послезавтра.
– А мне что делать?
– Ждать меня, – ответил А-квадрат. – Я вернусь к пяти.
Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Жёлтый «Москвич» А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени.
А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали.
Сегодня я совсем не огорчился, что мне придётся просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно – потому что про змей, а интересная – потому что невозможно было оторваться.
Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка.
– Я хочу скрасить твоё одиночество, – сказал он.
Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился:
– Скрашивай.
– Спасибо. Меня зовут Вадим, – толстяк протянул мне руку.
Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя.
Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома – сидеть, развалившись, в кресле.
– Слушай, я хотел у тебя спросить, – сказал я. – Зачем ты пришёл сюда заниматься, если уже окончил школу?..
– Я срезался на вступительных, – ответил Вадим.
– Как? – ахнул я.
– Обыкновенно, – равнодушно сообщил Вадим. – По сочинению – троечка, по математике – двоечка…
– Ты в институт поступал? – я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах.
– Ага, в политехнический…
– Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь?
– Как бы не так, – даже обиделся Вадим. – Один день с утра – русский язык, после обеда – физика. Другой день с утра – английский, а после обеда теперь вот математика будет… Поверишь ли, дохнуть некогда…
– Я тебя понимаю, – сочувственно произнёс я.
– И так всю жизнь, – Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я.
– Как это всю жизнь? – даже вздрогнул я.
– А вот так, – Вадим поёрзал в кресле, нашёл наконец удобную позу и начал рассказ:
– Мне не было ещё семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой – английскому, а третья – музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры.
– А что было потом? – спросил я.
У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало моё.
– Потом? – вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. – На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нём года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился.
Вадим сощурил глаза. Наверное, вспомнил те времена, когда сражался один на один с пианино.
– А потом родители продали пианино и… – подсказал я Вадиму продолжение.
– Не угадал, – радостно улыбнулся Вадим. – Пожалели родители пианино, не продали, а мне купили всё-таки гитару. Может, хоть на ней я научусь играть. И я стал учиться. Я очень старался. Я рвал на гитаре по три струны в день, но так и не научился.
Последние слова Вадим произнёс с гордостью. Вот, мол, какой я.
– А спортом ты не занимался?
– Почти всеми видами, – ответил Вадим. – Кроме бокса и прыжков на лыжах с трамплина. Мама считала, что бокс и прыжки с трамплина опасны для жизни.
– Ну и как успехи? – Я с уважением поглядел на румянец, украшавший щёки моего нового знакомого.
– Успехи? – не понял Вадим.
– Ну да, рекорды, очки, секунды…
– Ничего этого не было, – снова с гордостью произнёс Вадим. – Абсолютно ничего…
– Но почему? – с неподдельным изумлением спросил я.
– У меня оказался совершенно незакалённый организм, – объяснил Вадим. – Стоило мне поплавать в бассейне, как я простужался и заболевал. Сперва – острое респираторное заболевание, потом – бронхит, потом – воспаление лёгких… Когда я выкарабкивался из болезней, наступала зима, и, боясь, как бы я не подхватил грипп, родители решали, что со спортом надо сделать перерыв до весны. Как только сходил снег, меня записывали в футбольную секцию. Пару тренировок в зале я выдерживал, а на третьей, которая проходила на открытом воздухе, я начинал чихать, кашлять… В общем, всё начиналось сначала – острое респираторное заболевание…
– Ну, а как с английским, математикой? – перебил я Вадима.
– Очень просто, – подмигнул мне Вадим. – Знаешь поговорку: «В одно ухо влетело, в другое вылетело»?
– Знаю.
– Вот так я и учился.
Вадим захохотал. Ему доставляло, наверное, радость, что столько учителей бились над ним, а так ничему и не научили. Я вспомнил, что в древнем Риме детей называли «табула раза», то есть гладкая дощечка или чистый лист. Древние считали: что на такой доске напишут, то есть каким ребёнка воспитают, таким он и вырастет. А Вадим как был, так и остался чистой доской – горы мела извели на него учителя, а ни слова, ни буковки не запечатлелось.
Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошёл А-квадрат.
– Я несколько опоздал, но ты, я вижу, не скучал в одиночестве…
– Я остался, чтобы скрасить ему одиночество, – Вадим нехотя поднялся из кресла.
– В следующий раз, выполнив задание, отправляйся вместе с остальными домой, – строго сказал А-квадрат.
Он взял листки, оставленные ребятами, и стал их просматривать.
– О, Саня решил задачу, – говорил вслух учитель. – Интересно, сам справился или ему помогла Ира?.. Так, а это твоя работа?
Вадим, к которому был обращён этот вопрос, молча кивнул.
– Значит, решил одну задачу, и ту неправильно, а за вторую и не брался. Чего же ты здесь лясы точил два часа, вместо того чтобы шевелить мозгами?
Таким рассерженным А-квадрата я ещё не видел.
– Слушай, математика – это не твоя стихия, ты понимаешь?
– Я понимаю, – легко согласился Вадим. – Но родители упёрлись – только политехнический…
– Постарайся их переубедить, – настаивал А-квадрат. – Ведь есть множество профессий, где не нужна математика, – филология, история… Постой, а почему бы тебе не поступить в институт физкультуры? Перед тобой распахнут двери, когда тебя увидят…
– У меня слабое здоровье, – признался толстяк.
– Понятно, – хмыкнул учитель. – Ну что ж, будем заниматься. Но предупреждаю – я лентяев не терплю, я их за уши деру… Правду я говорю?
А-квадрат повернулся ко мне с улыбкой.
– Неправду, – ответил я. – Я уже целый год у вас ничего не делаю, а вы…
– Во-первых, – перебил меня А-квадрат, – ты растёшь в интеллектуальной атмосфере, – учитель обвёл руками книги и чеканку, – а во-вторых, твоими товарищами являются яркие творческие личности.
А-квадрат ткнул пальцем в Вадима. Тот не понял, смеются над ним или, наоборот, хвалят, но на всякий случай постарался придать себе величественный вид.
– Тебя это не устраивает? – в упор поглядел на меня А-квадрат.
– До этого дня устраивало, а теперь нет, – я тоже поднялся.
– А что случилось? – А-квадрат с тревогой посмотрел на Вадима.
– Не знаю, – Вадим пожал плечами. – Я лишь рассказал Севе историю своей жизни…
– Ты уходишь? – А-квадрат не сводил с меня глаз. – Мы же ещё не пили кофе… Я так торопился…
– Я провожу Вадима, – я быстро пошёл в прихожую. – До свидания.
Я понимал, что поступаю нехорошо. Учитель очень любил эти кофепития со мной. Но сегодня мне не хотелось оставаться с ним.
Как только мы вышли на улицу, Вадим снова разговорился. А я слушал его и ничего не слышал. Неужели меня ждёт судьба Вадима, неужели я буду таким, как он?
Нет, мне уготована судьба молодого академика. Где он сейчас? Бабушка сказала, что поехал читать лекции не то в Швецию, не то в Англию. Но академик – большой талант. А есть ли талант у меня? Это ещё бабушка надвое сказала. Не моя бабушка, а бабушка другого вундеркинда.
А что, если, пока не поздно, послушаться Гриши и стать обманщиком? Всего по одному разу обмануть, и у меня сразу появятся целые дни свободного времени. Всего по разу…
Завтра у меня плавание. С плавания и начну.
Вся беда в том, что я не умею врать. Казалось бы, чего проще. Говори, что придёт в голову, и всё будет прекрасно.
Вот Гриша. Он может смотреть мне в глаза и врать напропалую, нести абсолютную чепуху, говорить несусветную чушь, и даже не покраснеет, и даже не заикнётся. Наоборот, чем больше он врёт, тем сильнее увлекается и сам начинает верить в то, что сию минуту выдумал.
А я не могу. Мне кажется, как только я начну врать, все сразу заметят и начнут показывать на меня пальцем. И поэтому в горле у меня что-то отключается, я теряю дар речи, становлюсь нем как рыба. То есть открываю рот, а никаких звуков не издаю. На лестнице послышались шаги. Нет, это не А-квадрат. Тот взлетает по лестнице, а тут кто-то топает, будто бегемот.
Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот.
Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлёк из кармана пальто бумажку:
– Александр Александрович Смелковский здесь живёт?
– Здесь, – послышался бодрый голос кандидата. – Вы на правильном пути, юноша. Ещё несколько усилий, и вы у цели.
По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком:
– Новенький?
– Ага, – толстяк протянул А-квадрату бумажку.
– В каком классе?
– Я уже окончил школу, – с гордостью произнёс толстяк.
– Понятно, – бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. – Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты!
Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих учёных, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых учёных, а ещё десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил?
А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвёл в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерёт мне уши, если я порву страницу…
– А теперь, – начал А-квадрат, как я тут же перебил его:
– …будем пить кофе.
А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой:
– С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие – послезавтра.
– А мне что делать?
– Ждать меня, – ответил А-квадрат. – Я вернусь к пяти.
Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Жёлтый «Москвич» А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени.
А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали.
Сегодня я совсем не огорчился, что мне придётся просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно – потому что про змей, а интересная – потому что невозможно было оторваться.
Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка.
– Я хочу скрасить твоё одиночество, – сказал он.
Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился:
– Скрашивай.
– Спасибо. Меня зовут Вадим, – толстяк протянул мне руку.
Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя.
Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома – сидеть, развалившись, в кресле.
– Слушай, я хотел у тебя спросить, – сказал я. – Зачем ты пришёл сюда заниматься, если уже окончил школу?..
– Я срезался на вступительных, – ответил Вадим.
– Как? – ахнул я.
– Обыкновенно, – равнодушно сообщил Вадим. – По сочинению – троечка, по математике – двоечка…
– Ты в институт поступал? – я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах.
– Ага, в политехнический…
– Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь?
– Как бы не так, – даже обиделся Вадим. – Один день с утра – русский язык, после обеда – физика. Другой день с утра – английский, а после обеда теперь вот математика будет… Поверишь ли, дохнуть некогда…
– Я тебя понимаю, – сочувственно произнёс я.
– И так всю жизнь, – Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я.
– Как это всю жизнь? – даже вздрогнул я.
– А вот так, – Вадим поёрзал в кресле, нашёл наконец удобную позу и начал рассказ:
– Мне не было ещё семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой – английскому, а третья – музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры.
– А что было потом? – спросил я.
У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало моё.
– Потом? – вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. – На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нём года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился.
Вадим сощурил глаза. Наверное, вспомнил те времена, когда сражался один на один с пианино.
– А потом родители продали пианино и… – подсказал я Вадиму продолжение.
– Не угадал, – радостно улыбнулся Вадим. – Пожалели родители пианино, не продали, а мне купили всё-таки гитару. Может, хоть на ней я научусь играть. И я стал учиться. Я очень старался. Я рвал на гитаре по три струны в день, но так и не научился.
Последние слова Вадим произнёс с гордостью. Вот, мол, какой я.
– А спортом ты не занимался?
– Почти всеми видами, – ответил Вадим. – Кроме бокса и прыжков на лыжах с трамплина. Мама считала, что бокс и прыжки с трамплина опасны для жизни.
– Ну и как успехи? – Я с уважением поглядел на румянец, украшавший щёки моего нового знакомого.
– Успехи? – не понял Вадим.
– Ну да, рекорды, очки, секунды…
– Ничего этого не было, – снова с гордостью произнёс Вадим. – Абсолютно ничего…
– Но почему? – с неподдельным изумлением спросил я.
– У меня оказался совершенно незакалённый организм, – объяснил Вадим. – Стоило мне поплавать в бассейне, как я простужался и заболевал. Сперва – острое респираторное заболевание, потом – бронхит, потом – воспаление лёгких… Когда я выкарабкивался из болезней, наступала зима, и, боясь, как бы я не подхватил грипп, родители решали, что со спортом надо сделать перерыв до весны. Как только сходил снег, меня записывали в футбольную секцию. Пару тренировок в зале я выдерживал, а на третьей, которая проходила на открытом воздухе, я начинал чихать, кашлять… В общем, всё начиналось сначала – острое респираторное заболевание…
– Ну, а как с английским, математикой? – перебил я Вадима.
– Очень просто, – подмигнул мне Вадим. – Знаешь поговорку: «В одно ухо влетело, в другое вылетело»?
– Знаю.
– Вот так я и учился.
Вадим захохотал. Ему доставляло, наверное, радость, что столько учителей бились над ним, а так ничему и не научили. Я вспомнил, что в древнем Риме детей называли «табула раза», то есть гладкая дощечка или чистый лист. Древние считали: что на такой доске напишут, то есть каким ребёнка воспитают, таким он и вырастет. А Вадим как был, так и остался чистой доской – горы мела извели на него учителя, а ни слова, ни буковки не запечатлелось.
Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошёл А-квадрат.
– Я несколько опоздал, но ты, я вижу, не скучал в одиночестве…
– Я остался, чтобы скрасить ему одиночество, – Вадим нехотя поднялся из кресла.
– В следующий раз, выполнив задание, отправляйся вместе с остальными домой, – строго сказал А-квадрат.
Он взял листки, оставленные ребятами, и стал их просматривать.
– О, Саня решил задачу, – говорил вслух учитель. – Интересно, сам справился или ему помогла Ира?.. Так, а это твоя работа?
Вадим, к которому был обращён этот вопрос, молча кивнул.
– Значит, решил одну задачу, и ту неправильно, а за вторую и не брался. Чего же ты здесь лясы точил два часа, вместо того чтобы шевелить мозгами?
Таким рассерженным А-квадрата я ещё не видел.
– Слушай, математика – это не твоя стихия, ты понимаешь?
– Я понимаю, – легко согласился Вадим. – Но родители упёрлись – только политехнический…
– Постарайся их переубедить, – настаивал А-квадрат. – Ведь есть множество профессий, где не нужна математика, – филология, история… Постой, а почему бы тебе не поступить в институт физкультуры? Перед тобой распахнут двери, когда тебя увидят…
– У меня слабое здоровье, – признался толстяк.
– Понятно, – хмыкнул учитель. – Ну что ж, будем заниматься. Но предупреждаю – я лентяев не терплю, я их за уши деру… Правду я говорю?
А-квадрат повернулся ко мне с улыбкой.
– Неправду, – ответил я. – Я уже целый год у вас ничего не делаю, а вы…
– Во-первых, – перебил меня А-квадрат, – ты растёшь в интеллектуальной атмосфере, – учитель обвёл руками книги и чеканку, – а во-вторых, твоими товарищами являются яркие творческие личности.
А-квадрат ткнул пальцем в Вадима. Тот не понял, смеются над ним или, наоборот, хвалят, но на всякий случай постарался придать себе величественный вид.
– Тебя это не устраивает? – в упор поглядел на меня А-квадрат.
– До этого дня устраивало, а теперь нет, – я тоже поднялся.
– А что случилось? – А-квадрат с тревогой посмотрел на Вадима.
– Не знаю, – Вадим пожал плечами. – Я лишь рассказал Севе историю своей жизни…
– Ты уходишь? – А-квадрат не сводил с меня глаз. – Мы же ещё не пили кофе… Я так торопился…
– Я провожу Вадима, – я быстро пошёл в прихожую. – До свидания.
Я понимал, что поступаю нехорошо. Учитель очень любил эти кофепития со мной. Но сегодня мне не хотелось оставаться с ним.
Как только мы вышли на улицу, Вадим снова разговорился. А я слушал его и ничего не слышал. Неужели меня ждёт судьба Вадима, неужели я буду таким, как он?
Нет, мне уготована судьба молодого академика. Где он сейчас? Бабушка сказала, что поехал читать лекции не то в Швецию, не то в Англию. Но академик – большой талант. А есть ли талант у меня? Это ещё бабушка надвое сказала. Не моя бабушка, а бабушка другого вундеркинда.
А что, если, пока не поздно, послушаться Гриши и стать обманщиком? Всего по одному разу обмануть, и у меня сразу появятся целые дни свободного времени. Всего по разу…
Завтра у меня плавание. С плавания и начну.
Тонуть надо умеючи
Если вы думаете, что утонуть – проще простого, вы глубоко ошибаетесь. Я тоже сперва так думал. Нырну, мол, с головкой, пущу пузыри, наглотаюсь воды, и дело с концом. Тогда тащи меня из бассейна и делай искусственное дыхание… В общем, спасай.
Но оказалось, что тонуть надо тоже умеючи. Короче говоря, тонуть надо со знанием дела.
В бассейне мы сперва делали разминку в зале, потом отрабатывали дыхание в воде – то есть плыли, держась руками за пробковые дощечки, и время от времени окунали лицо в воду. А в конце – начались заплывы.
Янина Станиславовна ходила по бортику, глядела, как мы плывём, давала советы. К ней подошёл тренер в белых брюках. Его группа должна была заниматься после нас. Янина Станиславовна заговорилась с тренером и перестала обращать на нас внимание.
Я понял, что настал мой час. Я огляделся по сторонам. Словно прощался со всем, что вижу. Словно хотел в последний раз взглянуть и на бассейн, и на ребят, и на Янину Станиславовну. А потом зажмурил глаза, чтобы уже ничего не видеть, и пошёл на дно.
Но далеко мне уйти не удалось. Какая-то сверхъестественная сила в одно мгновение вытолкнула меня на поверхность. Я даже капельки воды не успел глотнуть.
Но неуступчивость воды меня только раззадорила. Проплыв пару метров, я снова, набравшись храбрости и воздуха, пошёл вниз.
Нет, определённо в тот день вода была какая-то не такая. Она была словно резиновая. Она выталкивала меня. Я подпрыгивал на ней, как спортсмены на батуте или как клоуны на сетке.
А самым трудным оказалось наглотаться воды. Рот не хотел открываться ни в какую. Губы, будто склеенные, не разжимались.
Проплыв ещё пару метров, я снова совершил попытку утонуть. И снова у меня ничего не вышло. Я вылетел на поверхность со скоростью пробки. Глянул на Янину Станиславовну. Она по-прежнему беседовала с тренером.
– Здорово у тебя получается, – услышал я за спиной голос.
Я обернулся. По соседней дорожке плыл Игорь.
– Настоящий баттерфляй, – восхитился Игорь.
Игорь подумал, что я плыву стилем «баттерфляй». Конечно, ему и в голову не могло прийти, что я тону. Верно, кому такое может померещиться?
А баттерфляем плывут так. Ты широко разводишь руки, вскидываешь над головой, отталкиваешься ногами от воды и какое-то мгновение словно летишь по воздуху, а потом со всего размаху плюхаешься в воду.
– А у меня никак не выходит, – пожаловался Игорь. – Я сразу тону…
– А я как раз утонуть не могу, – признался я.
– Ну ты даёшь!
Игорь рассмеялся. Рот у него открылся до ушей. Вода хлынула в рот. Игорь закашлялся и схватился за канат, который разделял дорожки.
– Игорь, Сева, прекратите разговоры, – услышали мы голос Янины Станиславовны. – Продолжайте дистанцию…
Игорь откашлялся и поплыл брассом. Я старался держаться рядом с ним, не отставать.
Вот раньше, когда плавать не умел, на дно шёл быстрее топора. А теперь научился на свою голову не только держаться на воде, но и плавать разными стилями и утонуть по-человечески не могу. А мне это позарез необходимо.
Мы с Игорем вместе оттолкнулись от стенки и повернули назад. И тут я подумал, что неплохую идею мне подал Игорь. Надо мне научиться плыть баттерфляем. Это не простой стиль, он требует большой физической силы, а нетренированный пловец скоро устаёт.
Тренер в белых брюках наконец отстал от Янины Станиславовны, и теперь она вовсю глядела на нас. До финиша оставалось метров десять, когда я перешёл на баттерфляй.
Мгновение я парил в воздухе, а потом грохнулся в воду и пошёл на дно. Но быстро спохватился, взмахнул руками, толкнулся ногами и снова взлетел над водой.
Я здорово плыл баттерфляем. Взлетая над водой, я видел восхищённые взгляды ребят и Янины Станиславовны. Вот это да! Никто меня не учил плавать баттерфляем, я сам научился, да ещё как!
И вдруг, когда до финишной стенки оставалось пару метров, я глотнул воды – ужасно невкусной, совершенно противной – и захлебнулся. Я почувствовал, что ноги мои отяжелели, а руки словно налились свинцом.
Короче говоря, я пошёл на дно, чего я так хотел и что так долго у меня не получалось.
И тогда я заорал:
– Спаситепомогитетону!!!
Моего крика, конечно, никто не услышал, потому что я его пробулькал под водой.
Но то, что я тону, увидели все. И все кинулись на помощь. Ко мне вплотную приблизилось лицо Игоря, и я услышал его крик:
– Стань на ноги!
Я встал, вода была мне по пояс. Вот чудеса – чуть не утонул на мелком месте, а на глубине никак не получалось.
Ноги меня не держали, и я повалился на Игоря.
Меня схватили за руки и за ноги, вытащили из воды и положили на пол.
Надо мной склонилась перепуганная насмерть Янина Станиславовна:
– Ты жив?
Я закрыл глаза и тут же открыл. Этим я дал всем понять, что жив, но чувствую себя ужасно.
Мне принялись делать искусственное дыхание. Но это было лишнее. Дышать я мог.
От холода или от страха меня начало трясти. Меня снова взяли за руки и за ноги и понесли по длинному коридору. Все, кто шёл навстречу, сторонились и давали дорогу.
Наконец мы добрались до медпункта. Там меня вытерли насухо, уложили на диван и укрыли одеялом.
Врач приложила трубку к моей груди, послушала и сказала, что всё в порядке, что я просто перепугался и что скоро всё пройдёт. Она дала мне выпить успокаивающую микстуру, и я успокоился, перестал дрожать.
Все, кто нёс меня, ушли. Остались Игорь и Янина Станиславовна. Я заметил, что у моего тренера мокрые брюки. Значит, и она кинулась в воду, чтобы меня спасти.
В медпункт вошёл седой мужчина с холодными, как будто замёрзшими, глазами. Это был директор бассейна. Я почувствовал, что он страшно сердит.
– Как состояние? – спросил директор у врача.
– Нормальное, – ответила врач. – Мальчик может идти домой.
Тут только директор обратил внимание на бледную Янину Станиславовну.
– Отведите домой мальчика, Янина Станиславовна, – приказал директор, – а потом зайдите ко мне в кабинет.
И только сейчас директор увидел Игоря.
– Марш в раздевалку, – велел он ему.
Игорь помахал мне рукой на прощанье и помчался в раздевалку.
Вскоре мы с Яниной Станиславовной ехали на троллейбусе домой к бабушке. Ослабевший от пережитых треволнений, я молчал, а Янина Станиславовна всё вспоминала, как я плыл баттерфляем.
– Жаль, что я не успела поглядеть на секундомер. А где ты научился баттерфляю?
– Нигде, – признался я. – Попробовал сегодня и поплыл.
– Да и ещё раз да, – упрямо повторила Янина Станиславовна, явно кому-то возражая. – У тебя есть данные. Конечно, техника слабовата, но если основательно поработать, успех придёт…
– А зачем он вас вызывает? – неожиданно вспомнил я сердитого директора.
– Кто? Директор? – на мгновение настроение у Янины Станиславовны испортилось, но потом она махнула рукой. – А, не съест же он меня, как ты думаешь?
– Наверное, не съест, – ответил я.
– Я тоже так думаю, – рассмеялась Янина Станиславовна.
Дома Янина Станиславовна рассказала всё, как было, бабушке.
– Я недоглядела, – призналась Янина Станиславовна. – Он вдруг захлебнулся. Правда, там было уже мелко, утонуть он не мог…
– Ещё не хватало, чтобы он утонул, – бабушка испугалась не на шутку.
Она уложила меня в постель, сунула под мышку градусник.
– Ты придёшь в бассейн? – собравшись уходить, спросила Янина Станиславовна.
За меня ответила бабушка:
– Вряд ли. Мы подыщем мальчику более безопасный вид спорта или, – бабушка произнесла последние слова с нажимом, – или более квалифицированного тренера…
– До свидания, – улыбнулась мне Янина Станиславовна.
– До свидания, – сказал я.
– Прощайте, голубушка, – сказала бабушка. – И получше смотрите за детьми, раз уж вам доверили их жизни…
После ухода Янины Станиславовны бабушка долго не могла успокоиться, шумела, что отныне моей ноги не будет в бассейне, где дети брошены на произвол судьбы, грозилась пойти к директору, чтобы открыть ему глаза на безобразия, которые творятся у него в бассейне. Мне еле удалось уговорить бабушку не идти к директору.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила бабушка.
Я не знал, что ответить. Мне удалось осуществить план Гриши, я избавился от бассейна. Значит, будет у меня теперь время, чтобы играть с Гришей.
Но мне было жаль Янину Станиславовну. Бабушка на неё накричала, ещё директор, наверное, добавит. Но тут я вспомнил, как Янина Станиславовна сказала, что директор её не съест, и успокоился.
– Хорошо, – ответил я бабушке. – Я чувствую себя хорошо!
Но оказалось, что тонуть надо тоже умеючи. Короче говоря, тонуть надо со знанием дела.
В бассейне мы сперва делали разминку в зале, потом отрабатывали дыхание в воде – то есть плыли, держась руками за пробковые дощечки, и время от времени окунали лицо в воду. А в конце – начались заплывы.
Янина Станиславовна ходила по бортику, глядела, как мы плывём, давала советы. К ней подошёл тренер в белых брюках. Его группа должна была заниматься после нас. Янина Станиславовна заговорилась с тренером и перестала обращать на нас внимание.
Я понял, что настал мой час. Я огляделся по сторонам. Словно прощался со всем, что вижу. Словно хотел в последний раз взглянуть и на бассейн, и на ребят, и на Янину Станиславовну. А потом зажмурил глаза, чтобы уже ничего не видеть, и пошёл на дно.
Но далеко мне уйти не удалось. Какая-то сверхъестественная сила в одно мгновение вытолкнула меня на поверхность. Я даже капельки воды не успел глотнуть.
Но неуступчивость воды меня только раззадорила. Проплыв пару метров, я снова, набравшись храбрости и воздуха, пошёл вниз.
Нет, определённо в тот день вода была какая-то не такая. Она была словно резиновая. Она выталкивала меня. Я подпрыгивал на ней, как спортсмены на батуте или как клоуны на сетке.
А самым трудным оказалось наглотаться воды. Рот не хотел открываться ни в какую. Губы, будто склеенные, не разжимались.
Проплыв ещё пару метров, я снова совершил попытку утонуть. И снова у меня ничего не вышло. Я вылетел на поверхность со скоростью пробки. Глянул на Янину Станиславовну. Она по-прежнему беседовала с тренером.
– Здорово у тебя получается, – услышал я за спиной голос.
Я обернулся. По соседней дорожке плыл Игорь.
– Настоящий баттерфляй, – восхитился Игорь.
Игорь подумал, что я плыву стилем «баттерфляй». Конечно, ему и в голову не могло прийти, что я тону. Верно, кому такое может померещиться?
А баттерфляем плывут так. Ты широко разводишь руки, вскидываешь над головой, отталкиваешься ногами от воды и какое-то мгновение словно летишь по воздуху, а потом со всего размаху плюхаешься в воду.
– А у меня никак не выходит, – пожаловался Игорь. – Я сразу тону…
– А я как раз утонуть не могу, – признался я.
– Ну ты даёшь!
Игорь рассмеялся. Рот у него открылся до ушей. Вода хлынула в рот. Игорь закашлялся и схватился за канат, который разделял дорожки.
– Игорь, Сева, прекратите разговоры, – услышали мы голос Янины Станиславовны. – Продолжайте дистанцию…
Игорь откашлялся и поплыл брассом. Я старался держаться рядом с ним, не отставать.
Вот раньше, когда плавать не умел, на дно шёл быстрее топора. А теперь научился на свою голову не только держаться на воде, но и плавать разными стилями и утонуть по-человечески не могу. А мне это позарез необходимо.
Мы с Игорем вместе оттолкнулись от стенки и повернули назад. И тут я подумал, что неплохую идею мне подал Игорь. Надо мне научиться плыть баттерфляем. Это не простой стиль, он требует большой физической силы, а нетренированный пловец скоро устаёт.
Тренер в белых брюках наконец отстал от Янины Станиславовны, и теперь она вовсю глядела на нас. До финиша оставалось метров десять, когда я перешёл на баттерфляй.
Мгновение я парил в воздухе, а потом грохнулся в воду и пошёл на дно. Но быстро спохватился, взмахнул руками, толкнулся ногами и снова взлетел над водой.
Я здорово плыл баттерфляем. Взлетая над водой, я видел восхищённые взгляды ребят и Янины Станиславовны. Вот это да! Никто меня не учил плавать баттерфляем, я сам научился, да ещё как!
И вдруг, когда до финишной стенки оставалось пару метров, я глотнул воды – ужасно невкусной, совершенно противной – и захлебнулся. Я почувствовал, что ноги мои отяжелели, а руки словно налились свинцом.
Короче говоря, я пошёл на дно, чего я так хотел и что так долго у меня не получалось.
И тогда я заорал:
– Спаситепомогитетону!!!
Моего крика, конечно, никто не услышал, потому что я его пробулькал под водой.
Но то, что я тону, увидели все. И все кинулись на помощь. Ко мне вплотную приблизилось лицо Игоря, и я услышал его крик:
– Стань на ноги!
Я встал, вода была мне по пояс. Вот чудеса – чуть не утонул на мелком месте, а на глубине никак не получалось.
Ноги меня не держали, и я повалился на Игоря.
Меня схватили за руки и за ноги, вытащили из воды и положили на пол.
Надо мной склонилась перепуганная насмерть Янина Станиславовна:
– Ты жив?
Я закрыл глаза и тут же открыл. Этим я дал всем понять, что жив, но чувствую себя ужасно.
Мне принялись делать искусственное дыхание. Но это было лишнее. Дышать я мог.
От холода или от страха меня начало трясти. Меня снова взяли за руки и за ноги и понесли по длинному коридору. Все, кто шёл навстречу, сторонились и давали дорогу.
Наконец мы добрались до медпункта. Там меня вытерли насухо, уложили на диван и укрыли одеялом.
Врач приложила трубку к моей груди, послушала и сказала, что всё в порядке, что я просто перепугался и что скоро всё пройдёт. Она дала мне выпить успокаивающую микстуру, и я успокоился, перестал дрожать.
Все, кто нёс меня, ушли. Остались Игорь и Янина Станиславовна. Я заметил, что у моего тренера мокрые брюки. Значит, и она кинулась в воду, чтобы меня спасти.
В медпункт вошёл седой мужчина с холодными, как будто замёрзшими, глазами. Это был директор бассейна. Я почувствовал, что он страшно сердит.
– Как состояние? – спросил директор у врача.
– Нормальное, – ответила врач. – Мальчик может идти домой.
Тут только директор обратил внимание на бледную Янину Станиславовну.
– Отведите домой мальчика, Янина Станиславовна, – приказал директор, – а потом зайдите ко мне в кабинет.
И только сейчас директор увидел Игоря.
– Марш в раздевалку, – велел он ему.
Игорь помахал мне рукой на прощанье и помчался в раздевалку.
Вскоре мы с Яниной Станиславовной ехали на троллейбусе домой к бабушке. Ослабевший от пережитых треволнений, я молчал, а Янина Станиславовна всё вспоминала, как я плыл баттерфляем.
– Жаль, что я не успела поглядеть на секундомер. А где ты научился баттерфляю?
– Нигде, – признался я. – Попробовал сегодня и поплыл.
– Да и ещё раз да, – упрямо повторила Янина Станиславовна, явно кому-то возражая. – У тебя есть данные. Конечно, техника слабовата, но если основательно поработать, успех придёт…
– А зачем он вас вызывает? – неожиданно вспомнил я сердитого директора.
– Кто? Директор? – на мгновение настроение у Янины Станиславовны испортилось, но потом она махнула рукой. – А, не съест же он меня, как ты думаешь?
– Наверное, не съест, – ответил я.
– Я тоже так думаю, – рассмеялась Янина Станиславовна.
Дома Янина Станиславовна рассказала всё, как было, бабушке.
– Я недоглядела, – призналась Янина Станиславовна. – Он вдруг захлебнулся. Правда, там было уже мелко, утонуть он не мог…
– Ещё не хватало, чтобы он утонул, – бабушка испугалась не на шутку.
Она уложила меня в постель, сунула под мышку градусник.
– Ты придёшь в бассейн? – собравшись уходить, спросила Янина Станиславовна.
За меня ответила бабушка:
– Вряд ли. Мы подыщем мальчику более безопасный вид спорта или, – бабушка произнесла последние слова с нажимом, – или более квалифицированного тренера…
– До свидания, – улыбнулась мне Янина Станиславовна.
– До свидания, – сказал я.
– Прощайте, голубушка, – сказала бабушка. – И получше смотрите за детьми, раз уж вам доверили их жизни…
После ухода Янины Станиславовны бабушка долго не могла успокоиться, шумела, что отныне моей ноги не будет в бассейне, где дети брошены на произвол судьбы, грозилась пойти к директору, чтобы открыть ему глаза на безобразия, которые творятся у него в бассейне. Мне еле удалось уговорить бабушку не идти к директору.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила бабушка.
Я не знал, что ответить. Мне удалось осуществить план Гриши, я избавился от бассейна. Значит, будет у меня теперь время, чтобы играть с Гришей.
Но мне было жаль Янину Станиславовну. Бабушка на неё накричала, ещё директор, наверное, добавит. Но тут я вспомнил, как Янина Станиславовна сказала, что директор её не съест, и успокоился.
– Хорошо, – ответил я бабушке. – Я чувствую себя хорошо!
Рожки да ножки
Дома была одна Валентина Михайловна.
– А где Юля? – спросил я.
– Юля заболела, она у бабушки, – ответила Валентина Михайловна.
Я очень обрадовался, что Юли нет дома. Врать легче всего один на один. И вообще, при Юле я просто не смог бы врать.
– Всеволод, – сказала бы Юля, – почему вы врёте? Как вам не стыдно.
Она бы прямо так и сказала.
Мне показалось, что сегодня Валентина Михайловна не в своей тарелке. Так говорят про человека, который сегодня не похож на самого себя. То есть он сегодня не такой, какой был вчера, позавчера и вообще всё время.
Валентина Михайловна обычно мне улыбалась, а сегодня она совсем не улыбалась, а была даже грустная. Наверное, оттого, что Юля заболела, вот Валентина Михайловна и расстроилась.
А ещё Валентина Михайловна не могла найти себе места. Она долго рылась в нотах, искала нужные и никак не могла найти. Наконец нашла, потому что они лежали сверху и их вовсе не надо было искать.
Но вот Валентина Михайловна взяла себя в руки: она сцепила их так, что они побелели, и сказала мне:
– Садись, повторим гаммы…
Я сел и покосился на Валентину Михайловну, которая устроилась рядом на стуле. Может, не стоит сегодня врать? Может, отложить враньё на завтра?
И тут мне почудилось, что я слышу насмешливый голос Гриши: «С вами, вундеркиндами, одна только морока», и решил, что отступать поздно.
Валентина Михайловна ударила по клавише, я услышал знакомый звук «до», но я зажмурил глаза и пролепетал:
– Ре.
Глаза я не отжмуривал. Мне было неловко смотреть на Валентину Михайловну. И вдруг я услышал голос учительницы:
– Правильно.
Я чуть не свалился со стула. Как же правильно, когда я бессовестно вру? Но удивляться я долго не мог, потому что Валентина Михайловна ударила по другой клавише. Прозвучал решительный и прекрасный звук «ре». А я пропищал:
– Си.
И вновь услышал:
– Правильно.
Что происходит? Я вру напропалую, говорю, что взбредёт в голову, несу околесицу, а Валентина Михайловна считает, что я отвечаю правильно.
Я почувствовал, что на меня снизошло вдохновение. Я ощутил, что у меня выросли крылья.
И теперь, едва Валентина Михайловна ударяла по клавише, я уже не лепетал, не пищал, не бормотал, а весело и нахально говорил лишь бы что.
А когда Валентина Михайловна велела мне проиграть всю гамму с начала до конца – до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до, я сыграл её задом наперёд – до-си-ля-соль-фа-ми-ре-до.
В душе я ужаснулся – что сейчас будет? Гром и молния – вот что сейчас будет. Ничего подобного! Снова я услышал:
– Правильно.
Но вот Валентина Михайловна попросила, чтобы я сыграл песенку «Жили у бабуси два весёлых гуся». Это была моя любимая песенка. Я пел её ещё тогда, когда не учился играть на пианино. В общем, это была любимая песенка моего детства.
Я заколебался. Очень мне не хотелось обижать добрую бабусю и ощипывать двух весёлых гусей. Мне их было жалко.
– А где Юля? – спросил я.
– Юля заболела, она у бабушки, – ответила Валентина Михайловна.
Я очень обрадовался, что Юли нет дома. Врать легче всего один на один. И вообще, при Юле я просто не смог бы врать.
– Всеволод, – сказала бы Юля, – почему вы врёте? Как вам не стыдно.
Она бы прямо так и сказала.
Мне показалось, что сегодня Валентина Михайловна не в своей тарелке. Так говорят про человека, который сегодня не похож на самого себя. То есть он сегодня не такой, какой был вчера, позавчера и вообще всё время.
Валентина Михайловна обычно мне улыбалась, а сегодня она совсем не улыбалась, а была даже грустная. Наверное, оттого, что Юля заболела, вот Валентина Михайловна и расстроилась.
А ещё Валентина Михайловна не могла найти себе места. Она долго рылась в нотах, искала нужные и никак не могла найти. Наконец нашла, потому что они лежали сверху и их вовсе не надо было искать.
Но вот Валентина Михайловна взяла себя в руки: она сцепила их так, что они побелели, и сказала мне:
– Садись, повторим гаммы…
Я сел и покосился на Валентину Михайловну, которая устроилась рядом на стуле. Может, не стоит сегодня врать? Может, отложить враньё на завтра?
И тут мне почудилось, что я слышу насмешливый голос Гриши: «С вами, вундеркиндами, одна только морока», и решил, что отступать поздно.
Валентина Михайловна ударила по клавише, я услышал знакомый звук «до», но я зажмурил глаза и пролепетал:
– Ре.
Глаза я не отжмуривал. Мне было неловко смотреть на Валентину Михайловну. И вдруг я услышал голос учительницы:
– Правильно.
Я чуть не свалился со стула. Как же правильно, когда я бессовестно вру? Но удивляться я долго не мог, потому что Валентина Михайловна ударила по другой клавише. Прозвучал решительный и прекрасный звук «ре». А я пропищал:
– Си.
И вновь услышал:
– Правильно.
Что происходит? Я вру напропалую, говорю, что взбредёт в голову, несу околесицу, а Валентина Михайловна считает, что я отвечаю правильно.
Я почувствовал, что на меня снизошло вдохновение. Я ощутил, что у меня выросли крылья.
И теперь, едва Валентина Михайловна ударяла по клавише, я уже не лепетал, не пищал, не бормотал, а весело и нахально говорил лишь бы что.
А когда Валентина Михайловна велела мне проиграть всю гамму с начала до конца – до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до, я сыграл её задом наперёд – до-си-ля-соль-фа-ми-ре-до.
В душе я ужаснулся – что сейчас будет? Гром и молния – вот что сейчас будет. Ничего подобного! Снова я услышал:
– Правильно.
Но вот Валентина Михайловна попросила, чтобы я сыграл песенку «Жили у бабуси два весёлых гуся». Это была моя любимая песенка. Я пел её ещё тогда, когда не учился играть на пианино. В общем, это была любимая песенка моего детства.
Я заколебался. Очень мне не хотелось обижать добрую бабусю и ощипывать двух весёлых гусей. Мне их было жалко.